Пост на крыше

                "Также, когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры,
                ибо они  принимают на себя мрачные лица, чтобы
                показаться людям постящимися". (От Матфея 6:16)

Это было ещё до того, как...               
Я прилетел на три недели из Питера к Сёме Перчику в Израиль. Поводов было два. Первый – очень хотелось побывать на Святой земле. Второй - важный, Сёма, теперь уже Соломон, родил внука. Но, если быть честным - внук родился не сейчас, просто у меня всегда чего-то не хватало, чтобы отпьраздновать это событие вместе с Сёмой. То времени не было, то, наоборот, денег. И вот, теперь, через восемь лет, я еду познакомиться с неописуемым вундеркиндом – внуком Аликом Перчик.
Ах, так вы же не знаете, откуда в моей жизни вообще появился Сёмка. Так всё очень просто, мы с ним в девятнадцатилетнем возрасте вместе спали. Нас: Соломона Ароновича из Одессы и меня, Михаила Ивановича из Питера, сблизила и породнила, как говорит Перчик, общая постель. Да! То есть, нет! Не подумайте ничего такого, просто в армии у нас была одна двухъярусная кровать на двоих. Я спал на нижнем ярусе, а Семён - на верхнем.

Встретили меня так, как только могут встречать Израильтяне. Нет, слово «радушно», это слишком слабый эпитет. Это была буря радушия!

Внук, воспитанный бабушкой и дедушкой, поскольку его родители были вечно заняты, оказался, действительно, замечательным, завоспитанным мальчиком в круглых очочках. Ребёнок говорил свободно на четырёх разных языках: иврите, идише, английском и одесском.

Чтобы не дразнить вас перечнем того, чем начали меня там угощать прямо с порога, перейду к сути повествования.

С первых минут Соломон раскрыл весь план моего отдыха. Куда мы едем, что мы смотрим. Единственным неудобством, на которое Соломон посетовал, был его завтрашний поход к стоматологу. Который никак нельзя отменить. Но он предложил на завтрашнюю экскурсию «Иерусалим христианский», если я, конечно, не возражаю, взять с собой внука Алика.  Он сможет быть и переводчиком. На что я, с превеликим удовольствием, и согласился.

Ну, разве же я мог предположить, что этих внуков у моего Сёмки, если так можно выразиться, два. Один, воспитанный мальчик, каким его знают дедушка с бабушкой. Второй – непоседа, постоянно задающий вопросы,

Только мы, вместе с огромной рюкзаком еды, которую нам дала жена Сёмы со словами - «Шобы вы не умерли, наконец, с голоду», сели в туристический автобус, ребёнок начал со мной говорить. Почему я употребил здесь слово «начал», потому, что замолчал он лишь тогда, когда мы вернулись вечером назад.

- Я таки тебе и скажу, — показывая на провожающих нас многочисленных Сёминых родственников, - они готовились к тебе ещё с того праздника Песах. И не зови меня Алик. Я по-израильски, просто Аарон. А как тебя правильно зовут?
-Я же русский и имя у меня Михаил.
Аарон подумав, сказал:
- Нет, это трудное русское имя. Я лучше буду тебя звать Моисей. Нет, ещё лучше, просто - Мойша.

Я не успевал слушать и видеть то, что показывал и рассказывал экскурсовод по-русски, мне нужно было следить за Арончиком. На десятой, примерно, минуте, русскоязычная экскурсовод, обращаясь ко мне, сказала, что-то возмущённо, на иврите. Арончик тут же мне перевёл на свой русский:
- Эта Циля сказала тебе, что она от меня уже вся беременная. На голову. И чтобы ты мне, своему внуку, что-нибудь дал поесть, чтобы я занял свой рот и помолчал хоть пять минут, - и, обращаясь уже к экскурсоводу, объяснил на русском, — он не понимает по-нашему. И вообще, это не мой дедушка.

И Арончик стал рассказывать в красках всему автобусу, всю ту историю про нашу армию и про ту кровать пополам с его дедушкой. И, не останавливаясь, повернувшись ко мне, похвастался, показывая заклеенную пластырем коленку:
- Это я вчера имел такой цорес (несчастье на идиш), споткнулся и упал прямо на улице. Было больно.
- Ты плакал?
- Я был один на улице, так скажи мне, Мойша, и для кого мне было там плакать?

Тут Арончик, ртом, уже полным бутербродом, высказал мне наставительным тоном:
- Бабушка сказала, чтобы я тебе давал больше пить, а то, Бог даст, ты не заметишь, как умрёшь. И куда я потом с тобой, с мёртвым, в такую погоду? Нет, подожди, бабушка говорила - «Не дай Бог».

Всё что вы здесь прочитали до сих пор, было лишь предисловие к рассказу, а теперь рассказ...

Не стану вам описывать всю экскурсию, вы и сами, наверняка, съездите туда. Хотя, теперь..?
Расскажу лишь о том, как мы побывали с Арончиком на...

Когда наша группа вышла из «Храма Гроба Господня», экскурсовод сказала, что у нас есть час свободного времени, то мы можем сами погулять здесь. Например - сходить в Коптско-эфиопский монастырь, расположенный прямо на крыше этого Храма. Живущие там монахи никогда не спускаются на землю. Они настолько ревностные христиане, что истязают себя, по их утверждению, соблюдением поста 200 дней в году.
- А с чего они там вообще живут? У них есть какой-то маленький бизнес? – спросил Арончик.
- Они сдают на прокат большой деревянный крест, для желающих его поносить на своей спине, как когда-то это делал сам Иисус. Пройти туда можно через эту дверь.
- Круто! – воскликнул Арон, показывая оба большие пальца вверх.

Экскурсовод продолжила:
- Встречаемся мы с вами через час на...

Дальнейшее я уже не слышал, поскольку вынужден был бежать вслед за Арончиком, скрывшимся за маленькой дверкой, неподалёку от главного входа, в правом углу здания храма. Это и оказался вход в коптский монастырь. Туда мы поднимались по лестнице, которая сама по себе тоже была церковью. Единственной церковью, посвящённой юным годам Христа. Коптские иконы просто умиляли своей непосредственностью и детскостью. На лестнице-церкви мы увидели нескольких сидящих монахов коптов, очень доброжелательных. Впереди идущая женщина, предложила одному монаху большой спелый гранат, тот отказался, показав знаками, что у них пост. Прошли дальше по лестнице вверх, прямо на купол Храма Гроба Господня. Там, на плоской части крыши, по сути,  уже на кровле Храма св. Елены,  построено много келий, глиняных маленьких, полукруглых домиков. Они представляют собой круговое поселение с внутренним двориком, в который вела закрытая дверь. Закрытая, да, но не для Арончика. Я даже не успел подумать, как возразить, а он уже вошёл в ту дверь. Ну, и я последовал за ребёнком.

- Мойша, ты говорил, что в Израиле растения благоухают. Так у них тут так благоухает, как говорит моя бабушка: «Как из туалета в рыбном отделе на Привозе, в Одессе, во время Первомая».

В глубине дворика стоял улыбающийся человек, по виду нельзя было определить его пол. Он мыл посуду.

- Мойша, а если они ничего не ели сегодня, зачем он моет посуду? И откуда он такой толстый, как наша соседка, Брайна Карпович? Я тебя с ней познакомлю. Конечно, когда вернёмся домой. Захочешь если, таки ты сможешь за неё сходить замуж. Мойша, скажи ребёнку честно, ты сам-то веришь в их такое некушанье? А давай ему отдадим наши бутерброды, посмотрим какой он верующий? От бабушкиных бутербродов, с кошерной ветчиной и авокадо, ещё никто из живых людей не мог отказаться.

Монах, обращаясь к Аарону, махнул рукой в мою сторону и что-то сказал.
Арончик мне перевел, что мужик тот сказал, чтобы я со своим папой, шел отсюда нафиг.

И тут Арончик начинает длинно, жестикулируя руками, что-то объяснять монаху на иврите. Из двух слов, которые он не знал, как перевести, сказав их по-русски: «советская армия» и «двухъярусная кровать», я догадался, что ребёнок сейчас объяснял мужику (или женщине), откуда я взялся на его голову.

Потом, Арончик вынул из нашего рюкзака огромный бутерброд и положил его на край стола. Монах, возмущённо, замахал на нас всеми своими руками. Я схватил Арона и потащил к выходу. Уже у самой двери я обернулся. Монах стоял к нам спиной, его голова и плечи двигались. Бутерброда на столе не было...