Инвалиды цивилизации 38. Нежданная встреча

38. Нежданная встреча

Сойдя с крыльца, он ступил на стерильно чистый и ровный тротуар, выложенный плиткой кофейного цвета.

Погодка стояла «комфортная», если только здесь будет уместно употребить такое словцо: температура – где-то градусов под двадцать по шкале Цельсия, и ни малейшего дуновения ветерка. Воздух влажный и не то, чтобы тяжелый, но какой-то вязкий, более подходящий, быть может, для рыб, нежели для людей. Небо – низкое, бледно-мышиного цвета угрюмо нависало над головой, и неживой свет его сочился на этот странный, странный город как бы сквозь слюдяную пелену. 

Вдоль тротуара протянулись серые трехэтажные дома – солидные, мрачные, приземистые – вроде того, из которого он только что вышел. Дорога была широкой и ровной, без единой пылинки, и на противоположной стороне её возвышались здания, как бы построенные под копирку. Ни малейших признаков индивидуальности в их облике не было, и все они кричали своим видом о благополучии и высоком положении своих владельцев.

Обращала на себя внимание и ещё одна деталь: ни машин, ни автобусов, ни иного транспорта на улице он не заметил.

Какое сейчас было время года? Ответить на этот вопрос было бы нелегко. Да и были ли здесь времена года?

Пройдя с полусотню шагов, полковник отметил и ещё одну ненормальность. Нигде не росло ни единого деревца, не было ни одной клумбы. Но не только растительности, а и даже кошки, собаки, воробья, мухи или букашки – вообще никакой живности не было!

Во всем этом заключалось что-то фальшивое, искусственное, неживое и как бы даже фантастическое…  «Какой-то синтетический мир, не иначе», – подумалось ему, и он сам не знал ещё тогда, насколько был близок к истине.

Белосветов дошёл до угла улицы и свернул направо; навстречу ему катился красно-бежевый трамвай, громыхая на рельсах. Когда трамвай поравнялся с ним, он увидел в его окнах неподвижно сидящих, словно манекены, пассажиров.

Затем ему стали попадаться и редкие прохожие. Они двигались, опустив очи долу, с угрюмыми постными физиономиями, словно выходцы из царства теней.

Несмотря на то, что на Белосветове была одежда, более подходящая для военных манёвров, нежели для мирной городской жизни, и на его плече висел автомат, никто не обращал на него ни малейшего внимания. Казалось, каждый гражданин этого города был погружен в какую-то свою, особую заботу, и ничего вокруг себя не замечал.

Топал, топал наш герой своими армейскими башмаками по стерильно чистым тротуарам этого дивного города, и дотопал, наконец, до обширной площади, на которой возвышался колоссальный памятник змею Горынычу о трёх головах. Он остановился, рассматривая сие монументальное чудо-юдо, как вдруг услышал за своей спиной знакомый возглас:

– Здравия желаю, товарищ командир!

Белосветов обернулся на оклик.

Под пластиковым навесом сидел за столиком улыбающийся во весь рот… Сашка Гончаров! Белосветов так и ринулся к нему, расплываясь в широкой улыбке:

– Как?! Ты! Живой?!

– Живее всех живых , – усмехнулся Гончаров, пожимаю полковнику руку. Он махнул ладонью: – Падай, командир!

Белосветов опустился на пластмассовый стул, не спуская с Гончарова радостно блестящих глаз.

– Вот уж кого не ожидал повстречать здесь – так это тебя! Я думал, ты погиб там, у Красной Хаты, прикрывая наш отход!   

– Ну, и погиб, – ответил Гончаров, – и что? 

– То есть как это, и погиб?

– А так. Продырявили меня, товарищ командир, те бесы, как решето. И отдал я Богу душу.

Полковник, хотя и был привычен к различным дивным пассажам в этих демонических мирах, но все же опешил от услышанного.

– Показать? – спросил Гончаров, читая на его лице сомнения.

Он хитро подмигнул полковнику, расстегнул свой темно-синий пиджак, задрал рубаху и показал ему три пулевые отметины на своей груди.
 
– Вот, вложи персты свои в раны мои, и в ребра мои, Фома ты неверующий, – улыбнулся старшина. – Это – свежачок. А ещё одна пилюля вот сюда вошла, – Сашка приподнял надо лбом прядь русых волос, и полковник увидел на нём небольшое коричневое пятнышко.

– И как же ты выжил?

– Господь воскресил. А тебе удалось уйти от этих… от партнёров?

– С твоей помощью. Ведь это же ты нас тогда прикрыл. И, знаешь, я побывал на Земле и доложил там о твоём подвиге. 

– Вот как! И как же это ты умудрился сделать это, командир?

– Ну, у нас есть свои методы...

– Так ты что же теперь, товарищ капитан, умеешь перемещаться во временах и пространствах, как герои романов Уэллса?

– Ну, типа того. 

– А этого… как его там… доктора Кренделя…

– Менделя, – поправил полковник.

– Ну да, этого самого Менделя-Кренделя взял?

– Обязательно. И доставил его под белы рученьки прямиком в органы.

– В какие органы?

– В наши, естественно. В советские, в очень душевные и чуткие органы. Там его выслушали, вошли в его тяжелое положение, и поместили его в отдельный номер, обеспечив охраной и трехразовым питанием… В общем, всё пучком.

– А давно ты тут?

– Да только что прибыл. Топаю себе по улице – когда слышу, ты меня окликаешь!

– А откуда ты прибыл?

– Понятия не имею… Вышел из дома какого-то важного перца – какого-то сэра Эдуарда… Так, во всяком случае, мне назвал его мажордом. Слыхал о таком?

– Нет, – сказал Гончаров. – А к нему ты как попал?   

– Ну, это долгая история…

– А ты куда-то спешишь, командир? 

– Нет. Времени у меня – вагон и маленькая тележка. Просто не знаю, куда его девать. 

– Ну, так давай тогда выпьем кофейку, и ты расскажешь мне о своей одиссее…

Он поднял руку над головой, прищелкнул пальцами:

– Диоген!

На его зов явился какой-то тип в короткой курточке цвета беж, украшенной красной буквой G на груди и с красным же платком на шее. Был он, впрочем, довольно приятной наружности, с фарфоровыми голубыми очами, лет двадцати-восьми или тридцати; передвигался плавно, с обволакивающей услужливостью, как это присуще обслуге, и в тоже время с некоторым даже достоинством.

Он остановился у их столика в почтительно выжидающей позе:

– Чего изволите, сэр?

– Смастери-ка нам, братец, по одному кофейку.

– С сахаром?

– Тебе как? – спросил Гончаров у Белосветова.

– По барабану, – сказал полковник.

– Ну, тогда давай с сахаром, – сказал Гончаров.

– А сколько класть? – уточнил Диоген.

– По одной чайной ложке.

– Слушаюсь, сэр.

Диоген подхватил со столика пустую чашечку из-под выпитого Гончаровым кофе и удалился.

– Прилежный малый, – заметил Белосветов, глядя ему вслед.

– В смысле?

– В том смысле, что уточняет, сколько сахара класть…

– А иначе ему нельзя, – проронил Гончаров.

– Почему?

– Так это же аватарка, – пояснил старшина, сдвигая плечами. – Ей если чётко не поставишь задачу – её заклинит так, что кофе не дождёшься. А то ещё и мозги поплавятся от перенапряжения.

– А что это дичь такая – аватарка? И с чем её едят?

– С капустой.

– Не, серьёзно.
 
– Ну, это так с лёту не объяснишь...

– Ладно. А как называется сей град на холме?

– Саванна. 

– А барышни в сей местности имеются?

– Всенепременно.

– Тоже аватарки?

– И аватарки, и Барби, и прочие особи женского пола.

– Какие такие Барби?

– Ну, это такие игрушечные бабы, куклы на резиновой основе. Почти как настоящие. Их в секс Шопах за баллы выдают.

– За какие баллы?

Гончаров легонько шевельнул ладонью:

– Ну, как бы тебе это объяснить… это как в некоторых видах спорта, или в играх, понимаешь? Чем лучше ты выполняешь своё задание, тем больше получаешь баллов. Набрал энное количество – и можешь заказать себе на них Барби, пиццу, или что-то ещё. Либо продвинуться по служебной лестнице. Например, Диоген может перейти с уровня гарсона на ступень старшего официанта. Или, допустим, попалить свои баллы и спуститься в касту дворников, или вообще уйти в распыл. Тут всё регламентировано, командир, и за каждым твоим шагом следит всевидящее око Гора.
 
– Какого ещё Гора?

– Ну, это их виртуальный Бог такой.

Принёс кофе Диоген, поставил чашечки на стол и удалился. Гончаров посмотрел на Белосветова испытующим взглядом:

– Так каким же это ветром тебя сюда задуло, командир?

– Нашим, – сказал Белосветов. – Советским. Ветром нашей с тобой родины.

Он пригубил кофе, поморщился…   

– Что, не нравится? – спросил Гончаров.

– Нет, – сказал полковник, отставляя чашку. – Бурда какая-то.

– А тут всё бурда, – сказал Гончаров. – Всё искусственное. Натуральное если и есть, то только для очень важных перцев. Так как же тебя всё-таки сюда занесло, товарищ капитан? Давай, колись!

По старой памяти старшина продолжал называть полковника капитаном, и тот не возражал.

– Ты знаешь, Саня, моду нашего армейского начальства: кто тянет, на того и грузят? – улыбнулся Белосветов.

– А как же! Уж мне ль не знать!

– Ну, так вот, после того как я доставил на Лубянку этого Кренделя-Шменделя, руководство поставило перед мной новую задачу, чтоб я, значит, не расслаблялся. Наведаться ещё разок со своими архаровцами в Красную Хату и экспроприировать оттуда оборудование, на котором эти черти расчеловечивают наших граждан. И вообще, посмотреть, что там да как, своим зорким выпуклым глазом.

– И как, экспроприировал и посмотрел?

– А то!

– И что же ты увидел там, своим зорким и выпуклым?   

– А вот послушай-ка, старшина, как дело было. При обыске в штанах у Кренделя был найден некий ключик. А от чего он – профессор ни гу-гу, молчит как рыба об лёд, хотя обо всем остальном чирикает, что твой соловей. Странно, не так ли?

– Ну.

– Короче, отыскал я ту дверь в дурдоме, открыл её этим ключиком, а за ней – коридор, и в нём – лифт. Спустились мы с бойцами на том лифте в какой-то подземный переход и двинулись по нему для променада, как вдруг с потолка начинают спрыгивать безголовые демократы и давай нас травить какой-то дрянью. Нам это, естественно, не понравилось, и мы их постреляли, но они, гады, успели-таки разжижить своей хренью гранитный пол, так что мы едва в нём не утонули, как барашки в болоте. Однако же всё-таки добрели до какого-то то ли гей-клуба, то ли ещё до какого-то заведения в том же лирическом либерастическом роде, а в нём полным-полно яйцеголовых парней. Ну, и навели мы там шороху – мама не горюй! Разнесли весь этот гадюшник в хлам к ядрёна бабушке! И в том вертепе, Санёк, коротала ночное дежурство одна самочка-лесбияночка – медсестра из психушки и, увидев, что дело приняло нежелательный оборот, шмыгнула в одну из кабинок. Я – за ней; глядь, а в стене потайная дверь имеется, как в каморке папы Карло. Вошёл я в неё и попал в какие-то апартаменты. Стал я искать в них сию феминистку. А она, бляха-муха, являлась в Красной Хате правой рукой Менделя и на её совести было немало загубленных душ. Так что упустить её я не мог, понимаешь?

– И что, нашёл?

– А то! Повязал я её на лестничной площадке, и вдруг объявляется некий тип. Видел кино «Чисто английское убийство?»

– Ну.

– И, если помнишь, там был такой дворецкий, Бриггс.

– Ну.

– Баранки гну!

– Ну…

– Так вот, этот парень – точная его копия. И внешне, и вообще. Держится церемонно, с апломбом, ну, вылитый тебе Бриггс, словно только что с киноленты сошёл. Я, слышь, прямо у него на глазах ту сучку в распыл пустил – а он и глазом не моргнул, как будто это было для него в порядке вещей. А потом ещё и выход мне из особняка указал, и дверь самолично открыл. Такое впечатление, Сашок, что это был не человек, а какой-то биоробот.

– Понятно, – сказал Гончаров.

– Что понятно?

– То, что это аватарка. Такая же, как и Диоген.

– Да можешь ты мне растолковать, наконец, что это за зверь такой – аватарка?

– Ну, это что-то вроде бирки, или ярлыка, – сказал Гончаров. – Как у нас в армии: навесили на тебя ярлык разгильдяя или, напротив, отличника боевой и политической подготовки – ты с ним и тянешь лямку до конца службы. А человека как бы и нету. И как он проявит себя в конкретной боевой обстановке – ещё вопрос… Так вот, здесь это доведено до абсурда. Нити с прошлым у всех оборваны, и каждый существует сам по себе. Есть раса исключительных, или, раса господ, то бишь, сэров. И есть аватарки, их электронные слуги, облеченные неким подобием человеческой плоти, но только это не та плоть, которую создал Господь Бог, а дьявольская, виртуальная. Понимаешь?

– Нет. 

Старшина отхлебнул из чашечки кофе, потёр висок, сдвигая брови.

– Ну, смотри, – стал растолковывать он, – допустим, имеется некий киношный персонаж, тот же дворецкий Бриггс, и с него делают как бы трехмерный электронный слепок, а потом подселяют к нему астральное тело человека и задают ему определенную функцию…

– В каком смысле?

– Ну, в том смысле, что ему дают какую-то роль. Мажордома, к примеру, или бармена. Просекаешь?

– Нет.

– Да я и сам во всей этой ахинее не слишком-то секу, командир, – признался старшина. – Возможно, я несу околесицу, но, как мне кажется, эти черти насобачились превращать людей в некие цифровые персонажи и облекать их астралы физическими элементами. И не суть неважно при этом, сколько в их телах содержится белка, железа, кадмия и прочих элементов. Главное, чтобы они исполняли свою функцию и были счастливы этим. А остальное их не колышет.

– Так люди они, или нет?

Гончаров пожал плечами:

– А чёрт их знает… Отчасти, наверное, люди. Но я бы сказал так: это функции, заключенные в человеческие тела.

Белосветов задумался.

Люди-функции… Звучит фантастично…

Он вспомнил, как ещё там, в Москве, перед его первым прыжком в эту матрёшку, ему была показана одна кинолента. На ней фигурировал изможденный человек с белыми, как лунь, волосами. Он лежал на больничной койке, погруженный в гипнотический транс и в таком состоянии говорил удивительные вещи.

Капитан Кучеров… так его звали… один из трёх разведчиков, посланных в аномальный район на болотах Ельни. Его в бессознательном состоянии нашли пастухи, и по его рассказу выходило, что он был подвергнут воздействию неких таинственных сиреневых лучей, вследствие чего он оказался в совершенно беспомощном и подавленном состоянии; при этом он видел некие фигуры в зелёных мундирах с плоскими дисками на плечах и с него, как он утверждал, был снят слепок и унесен в иную реальность; с тех пор, по его словам, он существовал на Земле и где-то ещё.

Рассказ Кучерова, по мнению специалистов, не был фантазией больного человека, хотя и звучал нелепо. Но разве у него самого не был в этой матрёшке двойник? И разве он, как и сержант Петров, и многие другие бойцы не видели этих плоскоголовых существ своими собственными глазами? Не только видели, но и вступали с ними в бой...

– О чем задумался, командир?

Полковник пошевелил пальцами, растопыривая их, как лепестки цветка: 

– Да об этих… об аватарках… а отчего у них такие помпезные прозвища, а? Аристотель, Диоген…

– А я знаю? – сказал Гончаров. –  Возможно, у демонов такой чёрный юмор… Вот они и дают им клички знаменитостей, словно собакам.

Белосветов нахмурился…

А что… что, если и капитан Кучеров унесен сюда, в эту самую Саванну, и заключён в оболочку какого-нибудь Диогена, Бриггса, или кого-то ещё? А другой Кучеров, не ведая о том, живёт-поживает себе на Земле?

Но развить эту мысль ему не удалось.

– А что там деется сейчас в Светлограде, командир?

Белосветов вынырнул из омута своих мыслей на поверхность здешнего мира:

– Паршиво! – произнёс он, и губы его раздвинулись в иронической улыбке. – Хотя, впрочем, там нынче праздник! Очень большой, я бы даже сказал, грандиозный праздник! Все гуляют так, словно завтра наступит конец света! 

– Наркоша отмечает свой полёт на Марс?

– Не. Этот праздник уже отгуляли. Теперь отмечают его день рождения… Ведь ему, как никак, уже стукнуло 28 лет!

– Лучше бы его мамаша кирпичом по голове стукнула, – проворчал старшина. – Ещё когда он в люльке лежал.

– Ага, помечтай… – сказал полковник. – Кстати, на днях я заходил к тебе до хаты, так из твоей калитки выпорхнула такая краля…

– Какая краля?

– А ты не знаешь? – Белосветов хитро; прищурил око. – Блондиночка. Фигурка что надо. Ясноглазая, и улыбается хорошо так, по-доброму. Одета в золотистое платьице. Голосочек, что у твоего ангела, а ножки – пальчики оближешь. Короче, человек она, это стопудово. Сказала, что уже в третий раз заходит к тебе, и всё никак не может застать. Переживала, не стряслось ли что с тобой.

– А! Так это Людка, наверное, – предположил Гончаров.

– Одна из твоих непостоянных женщин?

– Ну.

– Однако же у твоего дома крутились и другие персонажи... 
 
– И кто же это?

– Ребята Краунберга. Один из них пошёл за твоей женщиной, а второй увязался за мной. Мне удалось так-сяк отделаться от него, а вот что стало со вторым топтуном и твоей подружкой, я не знаю.

– Хреново, – сказал Гончаров, испуская тяжкий вздох.

– Да, – согласился Белосветов. – Веселого мало. Не пойму, как они вообще вышли на твой след. Ведь твоё тело, как я понял, было вознесено на небеса, не так ли?

– Ну, – сказал Гончаров. 

– И вообще, зачем ты здесь появился?
 
– Чтоб встретиться с тобой.

– Не, кроме шуток.

– Так я и не шучу, командир, – возразил Гончаров. – Я на полном серьёзе…  там, – он воздел палец к небесам, – мне был предоставлен выбор: либо оставаться у них на веки вечные, либо ещё разок спуститься в сей бренный мир и потрудиться во имя Господне.

– И?

– И вот я сижу здесь, перед тобой.

– А как там, на небесах? – осведомился полковник.

– Ляпота!

– А конкретней?

– Вот попадешь – узнаешь.

Белосветов иронично усмехнулся:

– Я – и попаду на небеса? Ну, ты загнул!

– А отчего нет? Там уважают мужиков, вроде тебя. А вот кого там не увидишь, так это слизняков вроде нашего политрука. 

– Но я же полон грехов, старшина! – сказал полковник и для убедительности поднял ладонь над своей головой. – Во, выше крыши!

– Ничего… – проронил старшина. – Господь милосерд. Главное, чтобы ты не был шкурой.

Они помолчали…

– Значит, ты послан сюда с каким-то заданием? – спросил Белосветов.

– Ну.

– И с каким же это, позволь узнать?

– Окопаться в этой Саванне и ждать.

– Чего? Второго пришествия?

– Этого мне не сообщили.

– И ты тут окопался?

– Да вроде того.

– Но ведь ты же говоришь, что здесь за всем наблюдает неусыпное око Гора.
 
– Верно. Все аватарки включены в глобальную сеть, и за всеми ими наблюдают космические партнёры. Да и сэры также, как я полагаю, сидят у них в базе данных, и космическим партнёрам о них тоже известно всё. Но я выключен из системы, понимаешь? Меня здесь как бы нет.

– Ты уверен в этом?

– Нет, конечно... Возможно, что и я нахожусь у них под колпаком, и этот чёртов глаз следит и за мною... Кто знает?

– Каков чёртов глаз?

– Так я же говорил тебе: Око Гора.

– Вырвать бы это Око к чёртовой бабушке… А? Как ты считаешь?

– Согласен с тобой.

– А отчего тут такая тоска зелёная? На улицах – никакого движняка, ни одного живого лица, все ходят какие-то смурные, потухшие. Собак – и тех нет. Я думал, что Труменболт – это уже всё, конечная остановка. Ан, нет!

– Оптимизация, командир! Полная оптимизация и стабилизация! Все лишнее тут отсечено. Тут нет ни закатов, ни восходов, ты не почувствуешь здесь даже дуновения ветерка. Этот мир населен функциями и движется по своему кругу, как коленвал в машине. 

– Да… Веселая у вас тут жизнь, однако…

– Ага, – кивнул Гончаров. – Веселее некуда. Просто обхохочешься!  Но это – та горькая пилюля, которую нам прописал врач, – при этих словах старшина поднял палец над головой.

– Какой ещё врач?

– А ты не догоняешь?

– Не-а.

Старшина вздохнул.

– Ну, вот смотри, – он приложил ладонь к сердцу, – там, на Земле, я жил, ни о чём не думая. Прошёл день, и ладно. Завтра другой настанет. А тут вдруг начал вспоминать своё прошлое и осознавать, что я утратил на своей родной Земле и насколько же прекрасен был наш мир. Раньше-то я этого как-то не замечал … Веришь ли, капитан, сейчас даже те китайцы, с которыми мы с тобой дрались на Даманском, кажутся мне самыми распрекрасными парнями. Потому что они были людьми, живыми людьми, такими же, как и мы с тобой, со своими пороками, мечтами, иллюзиями, а не какими-то бездушными механизмами. Им приказали, и они воевали с нами за своё, а мы – за своё. И я могу их понять. Я даже думаю, что если бы мы встретились с ними не на поле боя, а в какой-нибудь мирной обстановке, то могли бы и подружиться. А с этими сэрами, Бриггсами, Диогенами разве возможно сойтись? Да я с котом, с собакой, с попугаем скорее найду общие точки соприкосновения.

– Понятно, – резюмировал Белосветов. – Лишь неся потери, мы начинаем осознавать, что потеряли. Так что здесь мы как бы проходим курс психотерапии, доходим до сути, которая раньше нам была не видна. 

– Умно; излагаешь, однако, – заметил старшина ироничным тоном. – Сразу видно образование!

– Не ерничай, – сказал Белосветов. – При чём тут образование? Все мы – люди, все мы человеки.

– Все живём в двадцатом веке… Кстати, откуда ты родом будешь, командир?

– Из хозвзвода, – хмыкнул Белосветов.

– Не, серьёзно?

– Ну, из Минска. И что с того?

– А то! – сказал Гончаров, вздымая палец. – Столица! А я – деревня. Лапоть.

Белосветов промолчал.

– А хочешь, я расскажу тебе одну быль, капитан?

– Валяй. Отчего же нет?

– Ну, так слушай. Детство моё прошло, в одной глухой таежной деревеньке, у чёрта на рогах, где стояла воинская часть моего отца. Вокруг волки воют, да морозы зимой под сорок градусов трещат. Летом у нас забав только и было, что рыбалка да сбор ягод и грибов, а зимой – катание на санках, лыжах и коньках. Так вот, командир, было мне тогда лет семь от роду, и со мной приключилась одна история. Пошёл я как-то с дружками на речку, чтобы на льду покататься. Лёд же у берега был крепкий, но река была горная, с сильным течением, и на стремнине он был еще слаб. Ну, я и забежал, по своей дурости, на тонкий лёд, он подо мной треснул, я и провалился. А дружки мои, увидев это, разбежались врассыпную, и остался я тогда в полынье один… как я считал тогда … И вот, помню, закинул я на край льдины руку, подтянулся, потом перебросил на лёд ногу и кое-как выбрался из воды. И лёд при этом подо мной не проломился – вот что удивительно! Пришёл я домой по морозу, весь мокрый с головы до пят, и слег в постель. И поднялся тогда у меня высокий жар, и был я, по свидетельству матери, между жизнью и смертью. Мама говорила мне потом, что я и сознание терял, и бредил... И вот, когда со мной было уже всё очень плохо, гнался за рябчиком орёл, и этот рябчик, ускользая от орла, врезался в окошко нашей избы, разбил стекло и, с окровавленной грудью, упал на подоконник. И одна женщина, соседка наша, сказала маме, что это, мол, добрый знак, который посылает нам Господь Бог. И наказала она маме сварить из рябчика суп и накормить меня им, уверяя, что после этого я пойду на поправку. Мама сварила суп из рябчика, я поел его и, действительно, стал выздоравливать. И таких случаев в моей жизни, командир, было немало. И с высоты я падал, и в автомобильные аварии попадал, и как-то раз едва не задохнулся от пожара в угарном дыму, и много, много ещё чего случалось со мной в том же роде. И всякий раз я каким-то непостижимым чудом избегал опасности, словно кто-то невидимый выводил меня из всех передряг. Понимаешь, к чему я клоню? Иной на ровном месте споткнётся, упадёт, и кранты ему, а меня словно Господь Бог на своих руках, как малого ребёнка, по жизни пронёс. Выходит, были у Него на то какие-то основания?

– И какие же?

– А ты ещё не понял?

– Нет.

– А помнишь тот бой на Даманском?

– Где ты схлопотал пулю, которая предназначалась мне?

– Именно! – Гончаров снова воздел палец. – Именно, командир! Так не для этого ли и приберегал меня Господь Бог? Чтобы я подготовил твои пути, и ты смог осуществить какую-то высшую миссию? 

– Эк, куда хватил, – усмехнулся Белосветов. – Притормози, старшина. Я не Иисус Христос, а ты не Иоанн Креститель.

Гончаров мотнул головой:

– Нет… тут я с тобой не согласен…

– В чём не согласен? В том, что я не Господь Бог? Или в том, что ты не Иоанн Креститель?

– Не то, не то, капитан. Я о другом. Я имею в виду, что в нашей жизни всё взаимосвязано, и ничто не происходит в ней случайно. Смотри, сперва мы повстречались с тобой на Даманском. Затем – в Светлограде…

– Где ты опять погиб, прикрывая мой отход…

– А теперь тут, в Саванне. Случайность?

– Не думаю, – подыграл полковник.

– И, коль скоро нас сюда занесло – значит, для этого существует некая веская причина? Так? Подобных совпадений не бывает – тут и к Эйнштейну не ходи.

– Ладно, мы встретились не случайно, – кивнул Белосветов. – И что же дальше?
 
Гончаров сдвинул плечами:

– А я знаю?

Помолчали.  Потом полковник снова заговорил:
 
– А где ты обосновался, старшина?

– Ну, – отмахнулся Гончаров, – с этим у меня тут проблем как раз нет. Питаться я могу где угодно, в любой столовке, поскольку на мне нет отличительных меток и все принимают меня за сэра. А для этих перцев, командир, уже построен коммунизм, у них всё на халяву. Переспать я могу в любой дыре, благо температура воздуха не меняется круглые сутки. В общем, пока меня не узрит око Гора, я – человек-невидимка.

– А что это за метки, о которых ты говоришь?

– Как какие? У всех аватарок есть свои метки, командир. Они для них вроде армейской формы и погон. Возьми того же Диогена. У него униформа гарсона: бежевая курточка определенного покроя, красный галстук и нашивка в виде буквы G на груди. У Бриггса – свой прикид. И так – у каждой аватарки.

– Ладно. А как насчёт всевидящего ока Гора? Это что такое?

– Так я же тебе говорил, это их компьютерный Бог.

– И он существует в реале?

– В смысле?

– В том смысле, что сотворен он из физической материи, или обретается в мире духов?

– Скорее, в мире цифр.

– Послушай, старшина, я ведь не Архимед, я простой вояка. Ты мне попроще изъяснить не можешь. Имеет этот мир цифр какое-то конкретное место и конкретную форму? Можно его пощупать руками? Или это абстракция, которая существует везде, и нигде?

– Ну, насчёт того, чтобы пощупать руками – этого я не знаю, – задумчиво сказал старшина. – А вот увидеть его, как мне кажется, можно.

– А ты его видел?

– Возможно…

Он достал из кармана пиджака сигареты и закурил…

– Ну, – поторопил его Белосветов. – Не тяни кота за…

– Ну, скажем так, – сказал старшина, – я видел нечто… а что это было – и сам не знаю.

– И где?

Гончаров выпустил через нос струю дыма и махнул рукой вдаль:

– Там. За городом.
 
– И как оно выглядело?

– Ну, это такая как бы тарелка, только она стояла вертикально, у самого горизонта, как серая луна, а потом вдруг исчезла. Так что я подумал даже, уж не привиделась ли мне она? 

– А, может, и привиделась? 

– Может. В этом мире ничего нельзя сказать наверняка, – он поднял ладонь и пошевелил пальцами: – сам знаешь, тут всё зыбко, неопределённо…

– А как ты смотришь на то, чтобы съездить на это место?

– А почему нет? – сказал старшина.


1. Цитата из поэмы Маяковского Владимир Ильич Ленин: «Ленин и теперь живее всех живых. Наше знанье – сила и оружие». 

Продолжение 39. Конец Большого Шайтана http://proza.ru/2024/05/15/559