Одиночество

Меня зовут Энджел. 

Да, да. Тот самый, который блаженно улыбается в стеклянной витрине и которого часто роняют по неопытности.

Мои волосы подстрижены по-бандитски, а на затылок, нуждающийся в шлепках, я наношу по утрам маслянистую каплю с запахом пачули.

Запах – условие жизни.

Если рано утром по дороге на работу оборвать верхушки полыни и в течение дня раскатывать в ладонях соцветия табачного цвета, то вместе с горьким, древесно – дымным запахом можно увидеть каждого человека в отдельности. Увидеть, как он красив, добр и совестлив.

У меня большие глаза редкого синего цвета в длинных, загнутых ресницах, что является поводом к тому, что меня постоянно донимают одними и теми же вопросами.

Вот эти вопросы:

1.Девушка, вы не скажете, сколько времени?
2.Что вы делаете сегодня вечером?
3.Почему вы так коротко подстриглись?

Это как раз тот самый случай, где я никогда не оригинальничаю, а отвечаю изо дня в день одно и тоже:

1.Время расположено в левом верхнем углу мультикассы.
2.Вечером я наслаждаюсь одиночеством.
3.Потому что мне так захотелось.

Мои ответы находят сухими, шокирующими и дерзкими.

Как и витринный ангел, я день – денёшенек сижу на стуле и продаю цветы.

«Да, конечно, как скажете».

«Как вам будет угодно».

«Благодарю, всего хорошего».

Когда меня называют кроткой, терпеливой и воспитанной, мне хочется плюнуть на пол или громко отрыгнуть воздух, но я этого не делаю, потому что имя не обязывает.

Как и выставленный среди гипсовых молодожёнов керамический сувенир, я одинока, но не страдаю от своего одиночества. Я считаю его даром свыше, которым стыдно разбрасываться, я его холю и балую, отказывая в дружбе себе подобным.

Я не променяю одиночество на романтический вечер в лиловом оголённом платье с галантным поклонником. Потому что в одиночестве есть потенциал, а от ужина при свечах остаются изжога и страх забеременеть.

То, что мне нужно, так просто не произойдёт. Для этого надо сделать кучу вещей.

Отрастить волосы, связать длинное белое платье и свить – простите мне этот шаблон – уютное гнёздышко.

На стены я наклею обои с мелким бежевым ирисом в английском стиле.

На середину комнаты я поставлю диван, накрыв его пушистым бордовым пледом. На диван я положу три вышитые подушки: завтрак маленькой колибри у цветка, распустившийся лотос и лодка, уплывающая в квантовое море.

В этом нет никакой символики, это просто вышивка.

Я расставлю на полках округлые и тонкогорлые, квадратные и сплюснутые по-черепашьи вазы мраморного оттенка с нанесёнными на них красными маками. Рисунок на вазах будет символизировать ирреальность, опиумность происходящего в этой комнате.

Мне понадобятся тяжёлые зелёные портьеры, не пропускающие солнечный цвет, чтобы бог не увидел глаза моего демона, прилетающего в моё гнездо, чтобы вспомнить свою человеческую натуру.

Я расставлю толстые свечи с золотыми ободками, которые будут гореть до тех пор, пока их пламя не поглотит демонскую сущность. Пройдёт не одна тысяча лет, пока он обретёт ангельскую природу, и все эти тысячелетия моё гнёздышко не тронет ни один мотив разрушения.

Оно станет крепостью, висящей в одиноком пространстве, и к дубовой двери будет вести широкий каменный мост, плавающий в пустоте. Я не позволю пройти по этому мосту ни одной человеческой душе, потому что одиночество не терпит посторонних. Воздух в крепости будет полынным: чтобы дыхание демона, смешиваясь с ним, привязалось ко мне прежде его хозяина.

И когда он уже не сможет дышать удушливой адской серой, он переселится в мой чертог, а я буду бороться за его природу.

Если я выиграю, то всё, что сейчас происходит вокруг меня – движение лиц, взмах лепестков, шуршание свадебных лент, текучесть форм и линий – происходит, сообразуясь с моей будущей жизнью.

Если я проиграю, тогда мне придётся сменить имя на менее звучное, а демон обретёт мощь, которой не достаёт ему теперь, когда всё его существо страдает от земной привязанности.

И мне просто не во что больше верить, кроме как в одиночество.

2009