Атланта. Глава 1. 1

КНИГА 1

В ПЛЕНУ НЕЧАЯННЫХ СЛОВ

ЧАСТЬ 1

— Вас исключили из медицинской школы Тремонта, из Дартмутского колледжа, а теперь вы умудрились вылететь ещё из Гарвардской школы медицины, — с сокрушенным видом лепетала миловидная юная брюнетка, поправляя оборку на своем платье. — Если дело пойдет так и дальше, Новиков, пожалуй, так никогда и не выучится на врача. А ведь он так мечтал стать хирургом!

— Новиков может выучиться на фельдшера в Фейетвилле, — ухмыльнувшись, весело сообщил ей Анатолий Смертин, её знакомый, молодой сероглазый шатен с лукавой улыбкой и легкой щетиной на лице, — а потом, пройдя практику под руководством Фролова, попробовать себя уже на поприще хирургии. Так что кому-кому, но Рудольфу насчет своей карьерной «несостоятельности» беспокоиться уж точно не стоит.

Апрельский полдень 1861 года был в самом разгаре.

Трое юношей, разместившись на крыльце поместья, принадлежавшего влиятельному в графстве Клейтон северной части штата Джорджии плантатору Олегу Викторовичу Лобову, под управлением которого находился ещё и один из крупнейших госпиталей в Атланте, бездельничали в обществе его приемной дочери — Валерии Чеховой.

Истощив запасы терпения университетских профессоров своими бесчисленными выходками, Анатолий Смертин вместе со своим приятелем Владимиром Рудаковским были выдворены из Гарвардской школы медицины неделю назад, умудрившись завалить при этом все экзамены.

Последним шансом реабилитироваться в глазах преподавателей и своих родителей, отдавших своих чад постигать медицину, оставалась возможность поступить на практику в один из почитаемых госпиталей в Атланте.

Собственно, с этой целью ребята и приехали в это поместье, намереваясь передать прошение его владельцу Олегу Викторовичу, однако так не застав его на месте, ничуть этому не огорчились, завязав беседу с его привлекательной приемной дочерью.

Закончив Фейетвиллский пансион для молодых девиц, Валерия Чехова рассматривала их исключение из университета как презабавную шутку, даже не заметив, как быстро подошел к концу день.

Будучи весьма человеком деловым, Олег Викторович Лобов нес на своих плечах заботу не только о плантации, но также находил время для визитов в Атланту, будучи управленцем респектабельного госпиталя.

Водворив родного сына на стезю медицины, он надеялся в будущем передать ему бразды управления этим заведением, но поскольку за годы обучения в Гарварде Глеб проявил крайнюю неспособность к усвоению медицинских знаний, граничившую с отсутствием дисциплины, дабы непослушное чадо начало проявлять хоть какой-то интерес к учебе, мужчина решил в скором времени применить по отношению к нему ряд определенных мер.

Принимая во внимание несерьёзное отношение сына к учебе, Лобов не терял надежд сделать из него в будущем настоящего хирурга. В скором времени он намеревался забрать его из Бостона и отправить в Атланту для прохождения практики.

Негоже было теперь его сыну находиться в обществе янки, когда со дня на день должна была разразиться война с Союзом.

Помимо Гарварда, Анатолий Смертин, был также изгнан из Виргинского медицинского университета, после чего решив навсегда завязать с медициной, он избрал для себя военное поприще. Однако стоило ему перевестись в военную академию Вест-Пойнта, в чьих казармах его видели реже, чем за игорным столом, как по Югу прокатился слух о начале войны, в связи с чем учебу пришлось отложить на неопределенное время.

Хуже всех было Владимиру Рудаковскому.

Его отец являлся владельцем мелкой плантации, чей доход едва покрывал затраты на содержание поместья и того небольшого количества рабов, которых ему удалось приобрести за бесценок, поэтому вложив немало средств в обучение своего единственного непутевого сына в надежде дать ему хорошее образование, новость о его отчислении из университета могла стать для него последней каплей.

Интуитивно предугадывая дальнейший поворот событий, по этой причине Рудаковский оттягивал с возвращением домой как мог, надеясь получить временный приют у Лобовых.

Общение со сводной сестрой Глеба отвлекало его от унылых мыслей о встрече с родителями, и очутившись на некоторое время в центре внимания скромной компании, он развлекал девушку своей болтовней, пока на небе не вспыхнули первые звезды.

Валерия Чехова давно запала в его сердце, и как ни старался он выкинуть из головы её образ чтобы переключиться на другую девушку, которая наверняка бы ответила ему взаимностью, все было тщетно.

Отчаянная борьба с сердечной привязанностью почти всегда заканчивалась одним и тем же результатом. Вместо того, чтобы возненавидеть её, он только больше в неё влюблялся. И когда ему начинало казаться, что с ней покончено, спустя время образ темноглазой кокетки вновь воскресал в его памяти, задевая за живое.

Он мелькал перед ним на страницах медицинских учебников и художественных романов, в которые Рудаковский тщетно пытался погрузиться, пытаясь отвлечься от Чеховой.

Также он видел его в лицах других девушек, с которыми ему приходилось общаться на балах и пикниках, заикаясь и краснея. Но сколько бы времени не занимало это общение, очень скоро он ловил себя на мысли, что снова думает о ней, не в состоянии избавиться от навязчивых мыслей. 

Юноша и сам до конца не мог понять, чем именно привлекла его эта девушка.

Несмотря на показное кокетство, Валерия Чехова всегда держалась подчеркнуто отстраненно во время общения с парнями, то и дело стремившихся завоевать её внимание, поэтому дальше дружбы её отношения с Рудаковским не заходили.

Иной раз она позволяла кому-то поцеловать себя в щеку, (в отсутствие, разумеется, Глеба, который из-за этого вполне невинного жеста мог устроить потом Вовке хорошую взбучку), но никакой привязанности она к лучшему другу не испытывала.

Тем не менее, в глубине души Рудаковский был уверен, что привлекает её, только она боится ему об этом сказать из-за сводного брата, который повсюду её подстерегая, нещадно расправлялся с её ухажерами, не оставляя ей ни малейшего шанса на устройство личной жизни.

Сейчас, конечно, размышлял Вовка, она вряд ли ответит на его чувства, но стоит им остаться  друг с другом наедине во время завтрашнего пикника, как Чехова тут же изменит свое поведение.

Просто надо быть понастойчивей и сделать все возможное, чтобы окружавшая их атмосфера располагала к более откровенному общению, а там, получив её согласие, договориться с Лобовым-старшим о дате их с Чеховой помолвки.

В том, что Валерия ответит ему «да», робкий юноша не сомневался. А когда свадьба состоится и Чехова станет его женой, тогда можно будет подумать и о карьере военного хирурга.

Предвкушая, каким «сюрпризом» станет для неё его завтрашнее признание, Рудаковский строил свои скоропалительные и зыбкие планы, как обычно их строят молодые люди в девятнадцать лет, когда жизнь видится настолько прекрасной, что сама мысль о поражении кажется невозможной. И каждый раз ловя украдкой настороженный взгляд Валерии, он то и дело вспыхивал, невольно опускал глаза.

В обществе насмешливых парней Чехова держалась с таким спокойствием, и чувством собственного достоинства, что в этом было даже что-то трогательное.

Её муслиновое платье удачно гармонировало с зелеными туфельками, а длинные темные волосы были убраны назад так, что когда она поворачивала голову, на её брошке, заколотой сбоку, плясали лучи заходящего солнца.

Она напоминала мечтательную девочку, которая полностью отдавшись собственным мыслям, лишь время от времени возвращалась к предмету разговора, поддерживая дискуссию лишь из вежливости. И когда очередной вопрос заставал её врасплох, виновато улыбаясь, девушка отводила в сторону свой меланхоличный взгляд, и делая вид, будто вправду пытается вспомнить, о чем вообще шел разговор, упрямо отмалчиваясь, и не спеша вступать в беседу.

Завороженный её красотой, к концу дня Рудаковский и вовсе притих. И чувствуя, что в этот раз он влюбился в неё окончательно и бесповоротно, парень смотрел на свою избранницу с обожанием сквозь стекла очков, не отрывая глаз.

— Так вы действительно хотите пройти практику в Атланте? — переспросила она, одаривая парней обворожительной улыбкой. — А Семен Аркадьевич хотя бы в курсе ваших планов? Вы поставили его об этом в известность?

Столь прямолинейный вопрос застал ребят врасплох, и только один улыбающийся Толик, спохватившись первым, нашел весьма удачный способ выкрутиться.

— Видишь ли, Лер, — виновато хмыкнул он, невольно почесав свой затылок, — пока что у него не было возможности поговорить об этом с нами, мы потому и оставили разбираться с ним Новикова.

— А в прошлый раз он вам тоже ничего не пообещал?

— В прошлый раз нам просто повезло, — утвердительно кивнул парень, и в его глубоко посаженных серых глазах мелькнули озорные огоньки. — В госпиталь как раз доставили новое оборудование, которое Олег Викторович выиграл ещё в позапрошлом месяце на тендере в Кентукки, вот тогда и начались проблемы. Пока эту рухлядь сгрузили и доставили в больницу, она чуть насмерть не убила двух санитаров. Кружась вокруг махины с намерением разобраться в устройстве её работы, он все время дергал её за рычаги, пока там что-то не сгорело. А когда мы сообщили ему, что нас недавно выгнали из университета и теперь мы хотим проходить практику под его руководством, Степанюга сначала на нас так дико посмотрел, а потом как заорет: «Боже милостивый! Это ж не студенты, а чума ходячая!». В тот момент в аппарате снова что-то вспыхнуло, а потом оттуда пошел дым, тогда-то он нас и выгнал. С ним остался только Новиков. Теперь мы ждем от него результатов переговоров.

— Как думаете, Степанюга задаст ему взбучку?

— Нет, Новикова он не тронет, — спокойно отозвался Фролов, плотненький фельдшер,  молодой мужчина приблизительно двадцати четырех лет. — Думаю, Рудольф сумеет подобрать нужные слова, чтобы повлиять на такого неуступчивого человека как наш профессор. 

— А Глеб разве был не с вами? — поинтересовалась Чехова, постаравшись придать своему лицу равнодушный вид.

— Как? Ты не в курсе последних событий? — удивился Толик, поздно спохватившись. — Он же укатил в Чарльстон, заявив, что побудет там некоторое время, прежде чем вернется домой. 

— Почему?

— Так его тоже выгнали из Гарварда! Как и нас!

— А зачем он туда поехал? 

— А ты будто не догадываешься?! — ухмыльнулся Смертин. — Надо же ему некоторое время где-то перекантоваться, чтобы не попасться под «горячую» руку саоему папаше.

Вздохнув с облегчением, Чехова кивнула. Увы, мальчики плохо знали взрывной нрав Олега Викторовича, даже не догадываясь, на что тот был способен в моменты особо яростных припадков гнева. И если уж разозлится, то расстояние между городами, чтобы добраться до непослушного чада и как следует его наказать, не будут для него преградой.

— Но ты не переживай, — подмигнул ей Фролов, заметив, как она побледнела, — в скором времени Глеб обещал приехать, как только у него закончатся деньги, так что думаю, уже завтра с утра мы сможем лицезреть его на пикнике. Ты уж извини, если что не так. Мы не хотели тебя расстраивать, хотя и обещали никому об этом не рассказывать. Так что пообещай сохранить эту новость втайне.

Ей понадобилось немало времени, чтобы прийти в себя и осознать услышанное. Она даже боялась себе представить, что произойдет, если известие об исключении Глеба из престижного учебного заведения дойдет до сведения Олега Викторовича.

Его уже четыре раза пытались отчислить из университета: три раза — за провал экзаменов, четвертый — за дуэль, которая строго запрещена в стенах подобного заведения. Так что если бы не вмешательство Лобова-старшего, его сын, за которым прочно закрепилась роль задиры и дуэлянта, он вылетел бы оттуда раньше, чем это можно было себе представить.

Не особо расстроившись относительно исключения Глеба из ещё одного учебного заведения, Чехова была чрезвычайно удивлена, что ему удалось так долго там продержаться со своим взбалмошным характером. Узнав о происшедшем, Олег Викторович, конечно же, расстроится, но вряд ли осмелится выгнать его из дома. 

— А из-за чего его хотя бы выгнали? — дрогнувшим голосом осведомилась она у ребят, тщетно пытаясь совладать с волнением, которое охватывало её каждый раз, когда речь заходила о сводном брате.

— Так Глеб чуть не прострелил Степанюге ногу! — торжествующим тоном доложил Толик. — Только не смотри на нас такими испуганными глазами... Мы действительно не имеем ничего против лекций Семена Аркадьевича, оказывающих на нас усыпляющее действие. Но как бы не критиковала его университетская общественность, он не настолько плохой профессор, чтобы погибнуть от пули на своем же занятия!

— Глеб просто был пьян, иначе не стал бы стрелять, — уточнил Рудаковский, перехватывая обреченный взгляд Чеховой. — К тому же он пришел на лекцию, чтобы похвастаться недавно приобретенными шестизарядками, а вовсе не потому, что почувствовал тягу к медицине, как он внушал нашим профессорам целый месяц. Но Семен Аркадьевич зла на него не держит, вот только Глебу не помешало бы научиться правильно обращаться с огнестрельным оружием, или, по крайней мере, не приходить с ним на занятия вообще.
Как только эта тема была исчерпана, ребята плавно перешли к обсуждению завтрашнего пикника.

— Мы разместимся там же, где сидели в прошлый раз, — вставил свое словцо Толик, — а потом попросим Машу позвать цыганку. Пусть нам погадает, как тогда. Мне она предсказала дальнюю дорогу и роман с голубоглазой блондинкой...

— А мне не нравится, как она гадает, — обреченно вздохнула Чехова, вырываясь из омута одолевавших её голову противоречивых мыслей.

— Лер, тебе не угодишь, — еле слышно проронил Рудаковский, унесшись мыслями к предстоящему ужину.

— Эта цыганка предсказала, что я выйду замуж за черноглазого брюнета. А я не люблю брюнетов. 

— Ты, верно, любишь сероглазых шатенов?! Таких, как наш Рудаковский, я прав?! — захохотал Толик, толкая в бок вспыхнувшего парня в очках, но заметив, как нахмурилась Валерия,  поспешил тут же отшутиться: — В таком случае ты должна пообещать пробыть с ним завтра весь день напролет, и все вальсы отдашь только ему. Тогда, я думаю, никакие брюнеты не посмеют даже близко к тебе подойти.

— Представляю себе, как взбесится Глеб! — отозвался Фролов.

— А пускай себе бесится, — отмахнулся Толик, поднимаясь с крыльца. — Втроем мы с легкостью с ним справимся.

Увлекшись болтовней, они не заметили, что озадаченная новостями Чехова не проронила за все это время ни единого слова.

Сбитые с толку, ребята до последнего поддерживали разговор, отзываясь об одногруппниках не самым лестным образом, а потом и вовсе засобирались в дорогу, так и не дождавшись от Чеховой приглашения остаться на ночлег.

Ещё долго пребывая под впечатлением вестей, заставивших её трепетать, она даже не додумалась предложить им поужинать. Поэтому быстро распрощавшись с нею у крыльца и пообещав быть завтра на пикнике, парни тут же оседлали своих лошадей, пустив их галопом вдоль аллеи.

Оставшись на крыльце теперь уже в полном одиночестве, Валерия снова предалась томительным размышлениям, сосредоточенных вокруг похождений сводного брата.

Значит, они действительно не шутили, заранее предупредив её о возвращении Глеба, а ведь она начала понемногу привыкать к спокойной и размеренной жизни без выходок этого дерзкого сноба, каким он ей всегда казался с момента их первой встречи.

И если он действительно вздумает появиться на празднике, тогда этот день можно будет считать безнадежно потерянным для неё.

Нет, ребята определенно что-то напутали или намеренно её разыгрывают… Правда в этот раз тон их розыгрыша звучал настолько убедительно, что она не могла им не поверить. Да и сама интуиция подсказывала ей, что здесь что-то не то.

Так, погрузившись в свои размышления, Валерия не расслышала, как под суетливой поступью мачехи в холле задрожал пол.

Постаравшись придать своему лицу безмятежное выражение, Валерия обернулась при звуке шагов. Шурша кринолином, женщина ступила на крыльцо.

— А что Лерочка, мальчики уже уехали? — приторно-слащавым голосом осведомилась она, равнодушно оглядываясь по сторонам.

Алла Евгеньевна Лобова, достаточно моложавая для своего возраста женщина, умела скрывать под маской внешнего лоска собственную расчетливость и деспотичный характер, так что продолжая вестись на этот образ, окружающие ловко попадались на этот обман, частенько становясь жертвами её интриг. Кроме Чеховой.

Эти качества как раз и мешали девушке по-настоящему сблизиться со своей мачехой.

Воздвигнутый между ними барьер, сотканный из взаимной неприязни друг к другу, преодолеть было невозможно, поэтому оставив все, как есть, они продолжали придерживаться по возможности нейтралитета, чтобы не ухудшать отношения в семье и не вынуждать других идти на жертвы ради сохранения спокойствия. 

Умелая интриганка и манипуляторша, Алла Евгеньевна всегда находилась в курсе того, что происходило в жизни её сына, мужа и приемной дочери, а ежели некой подробности и удавалось ускользнуть из-под её бдительного внимания, она потом ещё долго не могла себе простить подобной оплошности, пытаясь всеми способами добиться правды.

— И ты даже не пригласила их поужинать? Еще и сидишь тут без шали! — проворчала женщина, с надменным видом добавляя: — Сколько раз я толковала тебе, что схватишь лихорадку, ежели будешь сидеть этак до позднего вечера на сквозняке, а потому, сейчас же марш в дом и не смей мне перечить!

— Мне и здесь неплохо, — тихо проронила Валерия, не спеша идти у неё на поводу. Но женщина упрямо стояла на своем.

— Сейчас я принесу тебе шаль, а то простудишься. Да и голос у тебя, смотрю, уже стал каким-то хриплым…

— Нет-нет, вам просто показалось! —  попыталась заверить её в обратном Чехова, но та даже не собиралась её слушать.

Сложив свой веер, Алла Евгеньевна заковыляла обратно в холл, и пока она, спустившись вниз, отдавала приказ прислуге принести шаль её падчерице, не в силах больше выслушивать её вздор, Валерия подхватила юбки, и бросилась в свою комнату, стремясь всеми силами избежать общества этой особы. 

***

— Послушайте, — обратился Смертин к ребятам, едва поместье когда-то знаменитого хирурга осталось позади, — а не кажется ли вам, что Лера должна была пригласить нас поужинать. В конце концов, ради того, чтобы сообщить ей новость о проделках Глеба, мы отмахали немало миль без отдыха, а она с нами так негостеприимно поступила.

— Твоя правда, — вздохнул Фролов, потуже натягивая поводья. — Должна была, но не пригласила. 

— А как думаешь?

— Не знаю, — отозвался тот, пытаясь приструнить свою лошадь, которая почувствовав свободу, так и норовила помчаться в открытое поле.

На алом горизонте вспыхнули первые звезды. Воздух был пропитан запахом свежей листвы и жженого хлопка. С полей доносились еле слышные голоса рабов.

Не доехав до конца аллеи, Толик потянул поводья на себя и, остановив лошадь, подождал приятелей.

Перемахнув через высокую изгородь и чудом не слетев при этом с седла, Фролов очень быстро его догнал. Только один Рудаковский плелся позади них, чей жеребец отказывался прыгать через препятствия.

— Может, она расстроилась из-за того, что Глеб подстрелил Степанюгу? — сделал предположение Смертин, поворачиваясь к Фролову.   

— Не думаю, — отрицательно кивнул тот. — Ты же сам видел, как она хохотала, когда мы рассказывали ей об этом. Нашего бедолагу-профессора ей было совсем не жаль.

— Тогда в чем причина её внезапной смены настроения?

— Не знаю.

— Послушайте, а мне показалось, будто она внимала каждому нашему слову, пока кто-то из нас не упомянул Глеба, — начал припоминать Рудаковский, перебирая в памяти отдельные фрагменты их разговора.
Ребята переглянулись между собой.

Их лицах отражали недоумение.

— Пожалуй, ты прав, — пораскинув мозгами, спустя время отозвался Толик. — Но причем тут он, я не понимаю.

— Насколько я помню, они всегда ненавидели друг друга, — подхватил Рудаковский, не отличаясь особой проницательностью, если дело касалось межличностных отношений, — но в чем именно состоит причина подобной ненависти, о том я, к сожалению, не имею ни малейшего представления. 
 
— Ладно, не делаю об этом говорить, — огрызнулся Толик, мечтая сменить надоевшую тему. — Будем надеяться, что Новикову удалось за это время убедить Степанюгу в идеальности наших кандидатур для прохождения практики в Атланте.

— Да уж, — вздохнул Фролов, хлестнув свою лошадь. — Но ежели нас и тогда не возьмут в госпиталь…

— Пусть только осмелятся! — выразил свое неодобрение Толик. — Тогда я навсегда завяжу с медициной, и, подавшись в Вест-Пойнт, сбегу на фронт бить янки, как и желал изначально!

Одарив приятелей насмешливой улыбкой, он стегнул гнедую кобылу и, не дожидаясь, пока те наберутся смелости, чтобы перемахнуть через изгородь, помчался вперед, оставляя за собой клубы красной пыли.

Глава 1.2

http://proza.ru/2024/05/15/741