Тристан и Изольда

Тристан и Изольда.
Она не любила свое имя, но любила гулять под дождем, спрятавшись под большой зонт. Дождь навевал грусть и предчувствие наступления чего-то великого и ощутимого. Ей нравилось это неопределенное и волнующее душу предчувствие. И это великое однажды пришло.
Тристан и Изольда встретили друг друга на вечеринке у случайных знакомых.
Они сбежали на лоджию из гремящей музыкой прокуренной квартиры, там в одиночестве пили красное терпкое вино из пузатых бокалов под шум весеннего синего дождя за мутным стеклом. Длинные капли стекали, оставляя за собой холодный след, сотканный из света и синевы. Синева сменилась улицами большого города, залитыми водой и подсвеченными золотом фонарей. Золото искрилось и расплывалось в теплых лужах, а дождь тихо шуршал и путался в большом зонте, распростертом над головами Тристана и Изольды. Он говорил ей что-то о далеких галактиках, а потом читал стихи о звездах. Медленно шли к ее дому, и ей хотелось, чтобы эта дорога никогда не кончалась.
Ее действительно звали Изольда. Тристан, так назвала она своего гения, был просто Георгием. Быть им вместе до самой смерти? Да. И не важно кто из них уйдет раньше туда, откуда не возвращаются. 
Она бежала от своих желаний, но желания разворачивали ее назад на встречу Тристану. Быть с ним, но не быть его женой.
Он брал ее тонкие музыкальные пальцы в свои горячие сухие ладони и каждый раз давал ей понять, что она его пленница. Теперь и навсегда. Ей нравилось, если у мужчины горячие и сухие ладони. Но желание вырваться и убежать было сильнее. Он и она разные полюса планеты. Когда он заговаривал о божественном, о вселенных и галактиках, то полюса сходились, как притягивается плюс и минус. Никто так не чувствовал ее душу, мысли и переживания, как он. Как ему удавалось, понимать и чувствовать ее? Изольду редко, кто понимал. Кто-то считал ее скучной серой мышью, кто-то зубрилкой и неудачливой пианисткой. Кто-то считал ее фантазеркой, оторванной от реальности, кто-то неадекватной. А кто-то айсбергом с холодным сердцем изо льда. У нее никогда не было друзей, были лишь мимолетные знакомые девушки и парни, которые приходили в ее холодную жизнь и также быстро и бесследно уходили из нее.
Много лет она шла к своей мечте о великой музыке. И вот, когда до мечты оставалось протянуть лишь руку, по иронии судьбы нелепая травма руки перечеркнула все, оставив на прощание лишь скучную работу в районной музыкалке, где по несколько часов в день приходилось вдалбливать гаммы и сонаты в головы ленивых школяров. Потеря мечты окончательно превратила ее в одинокий айсберг, блуждавший среди океана. Она брала билеты в концертные залы и погружаясь в грезы музыки, забывая обо всем на свете, думала, что когда-то в ее жизни появится тот, кто будет сидеть с ней на соседнем кресле, крепко сжимая ее руку в своей ладони и думать о стремительном полете в потоках музыки, фантазии и грез.
Изольда верила, что придет тот человек, который растопит ее лед и превратит в пылающий яркими красками огонь. И вот, казалось, он пришел. Но было одно, но. Георгий с первого дня знакомства видел ее своей женой, а она не понимала, как можно быть женой этого ученого и чудаковатого «Шурика» в очках. Все хорошо и разговоры, и прогулки под зонтом по любимым улицам, весенний дождь, смена времен года и желтая листва под ногами. Но семья – это нечто другое. Это быт, это заботы о муже, о детях. Это земля простая и грубая, а она любит космос.
Смешной мужчина с походкой Чарли Чаплина в вечно стоптанных ботинках и старом растянутом свитере не может быть ее мужем. В обществе своего немногочисленного музыкального окружения она его стеснялась и никому не показывала. Георгий был из тех, для кого стоптанные пыльные ботинки, драные свитера, всклокоченные волосы и бесконечно умные и занудные разговоры – родная стихия. В его компании Изольда чувствовала себя белой вороной или случайным гостем на чужом банкете. Было всегда неловко, не зная, как поддержать разговор на узкоспециализированные темы под дешевое вино и душные сигареты. Каждые выходные или вечер пятницы Георгий тащил ее в разные концы Москвы с пересадками на автобусах, а то и загород на электричках. Ее робкие возражения не принимались и воспринимались Георгием почти как оскорбление.
Они приезжали в очередную квартиру, где в прихожей высились беспорядочные горы хаотично разбросанной грязной обуви, а вешалки ломились от разномастной влажной от дождя одежды, издававшей какие-то бурные непонятные запахи. Одежду предлагалось бросить «где-нибудь», чувствовать «себя как дома», проходить и «падать на свободное место», закурить сигарету, налить вина в любую имеющуюся в доме тару, будто бы чайную кружку, граненый бокал или пластиковый стаканчик. Они с Георгием «бросали одежду», «падали» на свободные места, через пару минут ее Тристан забывал о своей Изольде, уйдя с головой в непонятные разговоры очень сложной тематики. Она молчала, сжимала в пальцах кружку с сомнительной бордовой жидкостью под названием винный напиток, не знала, как сменить позу на неудобном кресле или диване. Потом спрашивала, где туалет, кухня и можно ли налить чаю. Хозяева приветливо кивали куда-то в сторону и, к счастью, моментально забывали о ее присутствии. Изольда выходила из-за стола искать кухню-туалет, спотыкаясь о крутившихся под ногами котов или собак, по дороге рассматривала ободранные или расписанные граффити стены, пожелтевшие потолки, слушала, как в соседнем помещении по мере исчезновения вина или винного напитка доносившиеся голоса становились все громче и веселее, раздавался громкий хохот в ответ на какую-либо профессиональную шутку, понятную только обитателям данного кружка. Иногда, выйдя на балкон, смотрела вдаль, на огни вечернего города, жадно вдыхала свежий бодрящий воздух, уходила в свои мысли, забывая о веселой компании, оставленной за спиной, за закрытой балконной дверью. Их голоса растворялись за стеклянными дверями и улетали куда-то вдаль, на смену им приходили привычные грезы и туманные мечты, и музыка, пока кто-нибудь из гостей шумно не вываливался на балкон покурить.
-Ой, привет! А что ты здесь скучаешь? - не дождавшись ответа.
-Меня зовут Порфирий или Вася, сигарету хочешь? Будем знакомы.
Она брала сигарету, смотрела на вспышку оранжевого огня зажигалки и неумело затягивалась рядом с Васей-Порфирием. От непривычного дыма начинала кружиться голова, а в груди появлялись новые ощущения. Какое-то время стояли молча, потом для поддержания разговора Вася-Порфирий говорил, что-то общее про погоду, понимая, что она не их поля ягода.
-Странная весна в этом году, сырая сильно.
-Да, странная, - рассеянно пыталась поддержать разговор Изольда.
Сигарета тушилась в стоящей рядом импровизированной пепельнице. Веселый Вася-Порфирий предлагал пройти в комнату, где ненадолго смолки философские и либерально-математические разговоры, и кто-то начинал неумело бренчать на расстроенный гитаре и напевать Цоя или Бричмулу. Абсолютный слух Изольды не выдерживал фальшивых нот, и она окончательно терялась в этом круговороте чуждой для нее тусовки. За все время Георгий даже не вспомнил о ней, вернее он помнил, но был уверен, что она в полном восторге от всего происходящего на вечере.
Она мучительно придумывала, как бы и под каким предлогом Георгия вытащить и поехать домой.  Народ лениво расходился. Стоя в прихожей, она нетерпеливо тянула его за рукав, но Георгий продолжал что-то весело и бурно обсуждать со своими друзьями. С облегчением вырывались на воздух. Наконец-то они вместе, наконец-то ушли, она снова с Тристаном.
-Прости, языком зацепился, кстати, Лида гениальный математик и программист, я таких не встречал в своей жизни, женщина с мозгами Эйнштейна, ходячий компьютер, - оправдывался Георгий, словно, догадываясь, что вечер был не совсем ее формата.
 Изольда с трудом понимала кто такая Лида, ей хотелось скорее раствориться в Тристане. Лида, кажется, хозяйка квартиры, девушка в безразмерной майке и драных шортах с копной спутанных вьющихся волос, небрежно перехваченных резинкой. Кажется, Лида, показывала ей, где туалет и кухня, а еще она убирала большого рыжего кота, который терся наглой полосатой мордой о ноги всех приходящих.
-Брысь, отвали отсюда, нахал, не видишь люди разговаривают, - жеманно говорила она коту, отодвигая его длинной голой ногой в спущенном гармошкой носке.
-Смотрите внимательно, - игриво продолжала Лида про кота, - он иногда гадит в ботинки, - и как-то неприятно хихикала. Все начинали весело проверять свои ботинки. А Изольде было противно от этих Лидиных кривляний.
И вот, наконец, они с Тристаном шли по опустевшим вечерним улицам, крепко сцепившись локтями. Изольда уже не думала о том, что ее одежда пропахла сигаретным дымом и не скоро выветрится, и что им страшно повезло, что кот не нагадил им в ботинки. Эта мысль, вызывавшая какую-то особую брезгливость, улетучивалась. Веселый, раскрасневшийся от вина и квартирной духоты Георгий-Тристан с восторгом продолжал рассказывать ей, какой замечательный был квартирник, и, что в следующую субботу их зовут куда-то в Лобню, к какому-то Паше или Вадику, что они обязательно поедут и обязательно будет весело. Георгий и в мыслях не мог допустить, что девушка, которая так тонко и глубоко чувствует его душу, а он ее, так далека от этих квартирников и бесконечно умных дискуссий.
-Мы не пара, - успокаивала себя Изольда, - мы просто друзья и всегда будем ими, никакого брака не будет, страшно подумать, что я жена Георгия, какой он муж, если в его голове сплошная хроматография, сепарация, эксперименты. Георгий там в науке, на земной планете Земля, а ее Тристан в космосе. Она любила космос.
Расставались у подъезда, она не звала его к себе, он не настаивал, хотя ждал этого момента. Ей нравилось, что он терпеливо ждет и не делает пошлых намеков. Быстро взбежав по лестнице, не оставаясь ждать лифт и не оглядываясь, чтобы не позвать его к себе ныряла в родную теплоту квартиры. Разувшись на ходу, спешила к кухонному окну, где внизу в  густой темноте, подсвеченной тусклым дворовым фонарем, видела силуэт своего Тристана. Он не спешил уходить, и она не могла отойти от окна, прижавшись лбом к холодному стеклу. Потом, под горячим душем, таким, что едва можно терпеть, смывала последние запахи никотина с волос и успокаивала себя, что никогда не выйдет за Георгия замуж.