Пленный

   Сначала, когда, как ему говорили, за него молились в той, благословленной Константинопольским патриархом, отделившейся от Московского патриархата церкви, и все шло хорошо, он даже вроде бы чувствовал даже какую-то некоторую благодать... только сердце все равно, будучи, наверное, все таки как-то по-особенному неспокойно, временами ныло, давало о себе знать...

   А потом, когда его уже "так сильно" ранило, и он, теряя много крови, одиноко лежа - вокруг только убитые, уже умершие, живые все куда-то ушли - потеряв голос, не чувствуя каких-то, ставших окаменелыми связок, молча кричал, постепенно все более успокаиваясь; ждал смерти, во все больше овладевающим им беспамятстве почему-то представляя себя почти еще совсем  и не выросшим, не превратившимся еще окончательно во взрослого мальчиком Иваном из когда-то очень сильно ему врезавшегосяся в память фильма Андрея Тарковского, лежащим в далеком подвале полуразрушенной церкви во время не стихающего  ураганного артобстрела, и спокойно жевавшего былинку, соломинку... перед последней... ходкой в немецкий тыл...
   
   Там еще взрывами корежило на могильных холмиках кресты...

   Но этот фильм, и воспоминания, с ними связанные, были светлыми, там и русские, и украинцы вместе сражались с фашистами, с той, ставшей сплошной человеконенавистнической ненавистью философией доведенного до предела,своего полного абсурда эгоизма и себялюбия западного, варварского, дикого и невежественного даже и не человека, а уже зверя, заслуживающего только того, чтобы быть уничтоженным, стертым насовсем, неизгладимо с лица земли... А потом снова сердце его и уже с неотвратимой силой защемило, и он "видел" как будто бы эту свою, отделившуюся, ставшую как будто бы и совсем уже не родной, а какой-то чужой, "сплошной" западной церковь.

   Во всех этих его то ли видениях, то ли каких-то непонятных откровениях свыше, то ли каких-то робких  и побочных продуктах судорожной, наверное, уже предсмертной, конвульсивно-последней работы ума ему постоянно  виделись люди, какие-то, наверное, европейцы, красиво наряженные, беззаботные атеисты, оказывающие его стране щедрую гуманитарную помощь.

   Они с карикатурно искаженными лицами, словно персонажи картин Брейгеля ка-то свободно, бесцеремонно заходили в раскрытые двери храмов, громко, на все лады кривлялись и гримасничали.

   Или наклонялись прямо над его лицом, потом опять каким-то образом снова перемещаясь в храм, откуда уже выносили иконы, и сплошной пустотой белели уже оскверненные голые, как будто бы "плачущие" стены.

   - Нет Бога! Нет! Это то, что пережиток... то, что... да.. да..., вам из своей жизни давно уже пора, надо убрать... Ха-ха-ха! - Тут лицо говорящего, поворачиваясь вокруг своей оси, вдруг превращалось в лицо какого-то отталкивающего фантасмагорического существа или... беса.
   
   - Вы же уже европейцы.... И... давайте уже!!!

   - Не позорьтесь... верить в Бога - какая стыдоба!!! 
   - Как-то сворачивайте все это!..
   -По возможности, как можно скорей!!!
   - И тогда!... Уже наше.... Или.. Да-да, Или наши!!!

   -Вот, вот, смотрите. Ты наш уже, и начнется сейчас, наконец уже... наш демократический, вожделенный для нас  карнавал.... Или еще лучше сказать, отвратительный, грязный и погибельный, для вас всех, ничтожных человечеков шабаш!  Смерть вам , всем , погибель.... Ша-шабош!!!! Ха-ха. Идите все в ад... Мелочевки ввашей, людишек всех время теперь уже ко- кончилось! Все! Навсегда!!!

   -Смерть! Срежьте ему голову!.. Да!!! Да!!! Он умирает!

   - Нет, нет, долго...

   - Долго... пускай еще... Пускай еще... Му-му-му-му-му-мучается!!!!- И этот отвратительный, разделяющийся на многие голоса голос уходил куда-то в небытие, затихал

   Приходила немыслимая, мучившая его боль, но он никак не мог ее выразить словами, не мог и кричать. Вокруг была смерть и немота. И как ему казалось, какое-то уже полное одного лишь сплошного мучительства и для души, и для тела забвение...

   И он видел уже себя в совсем заброшенном храме, где окна наглухо задернуты черной материей, и почти и не пропускают больше уже света, радости и тепла... Как в клипе на песню рок-группы "Металлика", лучшему по версии Эм-ти-ви" за все времена. "Один". Песня "Один"...

   И как в этой песне, совсем покалеченный, в страшных мучениях он уже умирал, не умея уже даже и одного слова произнести, словно раз и навсегда разучившись говорить...


   -Эй, славянин, не бойся, я не хочу твоей крови - мы же братья!.. Не робей, а бьемся мы с теми мерзкими, западными, лживыми, насквозь подменными ценностями, охмурявшими, очень сильно охмурившими вас!...

   - Если хочешь еще пожить... Если, конечно, хочешь... Не раздумал если еще, то сдавйся... Я тебе помогу. Что, согласен?.. Не возражаешь?..- это - он и не знал тогда уж во сне или наяву говорил ему, наверное, тот, возможно, что и спасший его русский солдат.

   Но если это и было наяву, то он все равно, наверное ничего и не мог ответить. А может, быть что-то все же и отвечал, но по-крайней мере сейчас он ничего этого уже и не помнил...Хотя ему представлялось, что они почему-то играют в пятнашки на горке, как в детстве, хотя детьми в этом видении они так постоянно и не могли стать. Все время превращаясь во взрослых, с пулеметами или автоматами, или с занесенной в ухарском размахе руке, сжимающей гранату, и в камуфляже.... возможно, пулемет и не позволял постоянно ребенком стать, а потом его словно быстро куда-то спустили в боль и черноту по отвесному скату.... с той детской, все время видевшейся ему в этом бреду горки...

   - Вижу, сдаешься. Осознал. Взгляд твой понравился мне. Чистый он еще, не зомбированный! Иконка, смотрю, на груди висит - мать, наверное, благословила, - Перевяжу, и в тыл... наш отправишься, эвакуирую... Может, выживешь, если будет на то воля Божья! А нет - так и не серчай, Все под Богом ходим, но вы, уверен, сейчас не на Его стороне воюете, а большей частью обмануты или согнали вас, как водится, на убой гонят те, кому это надо, то бишь корысть на то есть. Значит, выгодно!

   Ну ладно. Поговорили и будет. Не сердись!


   В плену он, медленно выправляясь, уже знал, что никогда не будет до конца, полностью здоровым. И крест ему на шею, значительный и больше его, который во время боя того, наверное, с него ураганным огнем и сорвало, одел на него русский священник. И день за днем все более чувствовал он, что как какая-то отвратительная липучая болезнь, белена, как какая-то старая, ненужная кожа сходит с него вся эта отвратительная и как бы надуманная кем-то зло и искусственно только лишь для одного разрушения и погибели, а вовсе не для созидания и чего-то доброго, позитивного, логичного, конструктивного "самостийность".

   Да и нет- то собственно никакой "Украины". И слово это - всего лишь лживая масонская выдумка, а называли себя всегда в Киеве - русскими, и поэтому им только и надо всегда вместе с остальными, населяющими раньше единую страну славянами быть...

  Это - жизнь! А все остальное - смерть! Дьявольский, европейский, отвратительный лживый и подлый во всей своей сущности, не прекращающийся до самой погибели и только как раз туда и ведущий под дирижерскую палочку кукловода-дьявола "маскарад"... Потеря своей идентичности, самих себя и погибель...

    Сгореть в топке - печальный конец - умело разожженной европой для своих только лишь целей войны. Отвратительные, фашистские, извращенческие, губительные и человеконенавистнические цели...




   - Сны... мне почему-то все чаще теперь постоянно снится, как я был совсем еще крошкой, маленьким... и так легко и просто было от того, что была у нас у всех одна большая и непобедимая, мощная, никем и никогда словно и до скончания веков несокрушимая страна!!!

   И была за нее у всех одна огромная гордость!