Глава двадцать шестая 5 На своих кругах

В самом начале вечера, когда небо окрасил особый предзакатный охряно-жёлтый пронзительный свет, разогнав утреннюю серую хмарь, я услышал стук колёс подъезжающего экипажа.
Рона, сидевшая в кресле с книжкой, подняла голову. Холмс, тоже просматривавший какой-то документ из своей старой картотеки, отбросил бумагу и обернулся к двери:
-Как скоро ! Я и не ждал...
Тяжёлые шаги на лестнице - и в гостиную вошёл Майкрофт Холмс. Выше и гораздо массивнее Шерлока, но бесконечно похожий на него, он казался отражением своего младшего брата в кривом зеркале, только в его светло-серых глазах не было примеси того лилового тумана, которым в самые эмоциональные минуты завораживали глаза Шерлока, и цвет волос и ресниц отличался отсутствием чуть заметного при солнечном освещении шоколадного оттенка, настойчиво напоминавшего мне, когда я видел Холмса в свете прямого солнца, об Орбелли.
- Добрый вечер, джентльмены... леди, - поздоровался мистер Холмс с бесстрастным лицом индейца, продемонстрировав, между прочим, то, что голоса у них с братом не похожи. Резкий, какой-то картонный, сухой и высокий голос Шерлока не шёл ни в какое сравнение с глубоким баритоном Шахматного Министра.
– Добрый вечер, сэр, – откликнулся я за всех, потому что Рона, уже видевшаяся днём с дядей, решила, что снова приветствовать его вслух – излишество, и просто наклонила голову, а мой друг вообще оставался неподвижен и безмолвен - только смотрел на брата во все глаза, плотно сжав тонкие губы.
- Простите, что нарушаю ваш покой,- продолжал Майкрофт, - но я как раз тот магомет, который вынужден идти к горе.
- Прошу садиться вон в то кресло, – Холмс, избегая обращений, подбородком указал на кресло для гостей - кстати, интересно, что только что в нём сидела Рона, но вот она уже на подлокотнике моего кресла и придерживается за моё плечо, – Оно достаточно прочное. В претензии, что я не поспешил на рандеву сразу по приезде?
Майкрофт, от которого это избегание обращения явно не укрылось, ответил не сразу, остановив медленный красноречивый взгляд на нас с Роной.
- Мой друг Уотсон, - представил Холмс так, как будто мы не были знакомы с мистером Холмсом или он не знал, что мы знакомы. - Моя дочь Рона... У меня пока не появилось от них секретов.
- Мы, - Шахматный Министр опустился в предложенное кресло, – знакомы и с доктором Уотсоном, и с мисс Мак-Марель. И я, как и ты, не испытываю к ним недоверия. Но не кажется ли тебе, мой дорогой брат, что близких людей можно бы и поберечь, не сообщая им сведений, владение которыми попросту опасно?
Теперь уже Шерлок не стал спешить с ответом, продолжая какое-то время молча во все глаза смотреть на брата. Но, наконец,  он разомкнул губы:
- Ты меня, кажется, в чём-то упрекаешь? Например, в том, что это я втянул доктора Уотсона в опасную историю, отправив его в Хизеленд? - и вдруг – резко и требовательно - быстро подавшись вперёд:
-Ты знал, что я жив? Знал, что я там? Все эти пять лет знал?
- Отнюдь, - коротко ответил Майкрофт, и это короткое холодное "отнюдь" произвело на Холмса действие, подобное ковшу холодной воды. Он снова отпрянул и откинулся на спинку своего кресла. Мне даже показалось, что он вот-вот прикроет глаза и соединит кончики пальцев перед грудью в знакомой мне позе внимания.
А Майкрофт продолжал так же холодно и бесстрастно:
- Мне Вернер сказал, будто память к тебе вернулась. Но, видимо, ты всё-таки не всё вспомнил, Шерлок, и, в частности, ты не вспомнил, кто я такой. Я не о должности говорю, и не о месте под солнцем. Но ты забыл о том, что мне не обязательно сообщать что-то, чтобы я знал, - он сделал паузу, давая Холмсу возможность. вставить какие-то слова, но Холмс этой возможностью не воспользовался.
- Так вот, получив известие о твоей смерти... - продолжал Шахматный Министр. - и да, ты прав, это было пять лет назад - я не слишком в него поверил. Ты стал так плох, что нуждаешься в объяснениях?
- А ты стал так плох, что теперь заменяешь их на оскорбления? – парировал Холмс. – Продолжай. Мою реакцию получишь потом.
- Хорошо. Я объясню, - покладисто согласился его брат. - Ты в тот год был в ударе, зацепил пару очень важных нитей европейских преступных организаций, тебя пытались убить. Ты намеренно рассорился с Уотсоном. Простите, доктор, если для вас это откровение, но ваше охлаждение было продиктовано страхом Шерлока за вас и им же спровоцировано. Я не знаю, питал ли он, в самом деле , чувства к вашей супруге, но их демонстрация вам не была обязательной, и он пошёл на неё только ради того, чтобы...
- Я догадался, – тихо ответил я. - К сожалению, слишком поздно. Не причиняйте нам боли, мистер Холмс, обойдите этот вопрос стороной - прошу вас.
- Да, конечно, - помолчав, покаянно буркнул Холмс-старший. – Я плохо владею собой и адресую раздражение не тому. Я виноват, доктор, простите меня . пожалуйста.
- Неужели вы и в самом деле раздражены на своего брата? – изумился я. – То, что он перенёс…
- Он мог бы не переносить, если бы пять лет назад действовал не так, как привык, ни с кем не советуясь и никого не спрашивая, а… - распалился было мистер Холмс, но тут же оборвал сам себя, улыбнувшись извиняющейся улыбкой, так похожей на знакомую мне виноватую улыбку Шерлока Холмса. – Но это дело прошлое, сейчас нет смысла о нём говорить.
Я подумал про себя, что оба Холмса – взрывоопасные смеси, заключенные в оболочку внешней флегматичности. И унаследовали они это всё-таки, скорее всего, от своей матери – темпераментной шотландки с европейскими корнями, чем от ревнивого отца, склонного сначала стрелять, а потом думать –  это памятуя о шоколадном отливе в волосах моего друга. Впрочем. то, что их отец некогда выстрелил с опережением мысли, возможно, как раз и заставило обоих братьев носить темперамент под слоем брони. Впрочем, Майкрофту это обычно, насколько я знал, давалось легче – видно было, что возвращение брата не оставило его равнодушным.
– Потом, я учёл и историю с эликсиром Крамоля, - ответив кивком на мой извиняющий его и побуждающий продолжать кивок, снова вернулся к своим объяснениям Майкрофт, - Его значение для военного ведомства трудно переоценить. В том числе, выраженное в потенциальном денежном вознаграждении. Во всех этих историях ты, мой мальчик, на тот момент был не просто замешан, а играл ключевую роль. И вдруг нелепая смерть, несчастный случай в горах, камнепад, причем локально над тем местом, где оказался экипаж и точно в то же время, что само по себе уже на грани чуда – такие массивные камнепады не так уж часты в районе этого туберкулёзного санатория, в районе проезжей дороги. Не то бы странно было ее там строить – ведь так? Да еще и тело не найдено. Конечно, это все-таки могло быть совпадением, примерно один к ста, но я не слишком верю в совпадения, а имитировать камнепад в горах до смешного просто. Я туда, на место, не выезжал, но просмотрел полицейские отчёты очень внимательно. Само расположение камней, расположение тел тех, кого, в отличие от тебя, найти удалось, обломков экипажа… Я немного изучал механику – ты знаешь…
- Допустим. Допустим, ты заподозрил инсценировку. Но почему ты не решил, что меня, действительно, попросту убили? - спросил Холмс.
- Я предполагал и такую возможность, - ответил Майкрофт - снова спокойно и флегматично. - Но всё-таки не с большой вероятностью. Потому что на тот момент Сатарина – условный Сатарина, скажем так, нашего юного графа я ещё безоговорочно не подозревал - не мог быть уверен, чем ты в действительности располагаешь, и чем не успел поделиться со мной, а убив тебя, он лишил бы себя возможности узнать это,  и ему пришлось бы жить на пороховой бочке, не смея даже попробовать продать изобретение Крамоля. Оставалась возможность, что это и не Сатарина – я по-прежнему имею в виду пока что условного Сатарину - а мстительные знакомцы с континента. Но я расспрашивал доктора Уотсона сразу после его возвращения из Швейцарии - вы помните, доктор Уотсон?
- Я мало, что помню о том периоде, - ответил я. – Я был не в себе: оплакивал Мэри, у меня камнем на душе лежала ваша смерть, Холмс, и я... боюсь, как раз тогда я и начал пить ... много.
- Но, пьяный или трезвый, - сказал Майкрофт, - вы дали мне ценную информацию, подробно рассказав о произошедшем в Швейцарии убийстве этого богатея, Тиверия Стара. Оно показалось мне чересчур изобретательно, даже вычурно, организованным. Избыточным, я бы сказал. Серьезная предварительная подготовка, младенец, письмо. Опять же, Морхэрти и его безумный брат – латиняне, как и некто Томазо Арчивелла. Это всё могло ничего не значить, но, с другой стороны, очень походило на почерк ассистента профессора, талантливого, но экзальтированного юноши со своеобразными наклонностями. Вы ведь знали о его наклонностях, доктор? Они проявлялись ещё там, в полку, судя по его прозвищу. Я не ярый сторонник теории Ламброзо, но всё же людей такого склада объединяет некоторая особенность личности. Изощрённость, театральность, вычурность… Человек, психически здоровый, я бы сказал, грубо здоровый, действует проще и рациональнее. Потом, я не забывал о том. что вы начинали свою военную карьеру в долине Шантадирага и невольно оказались свидетелем тому, память о чем ворошить ему бы никак не хотелось. Вот и результат: вас тоже с удовольствием вовлекли в игру в качестве пешки. Вы-то сами тогда ещё о почерке Старинны ничего не знали, знать не могли, и самого Себилла Себастьяна, адьютантика своего полковника, не помнили. Ну, а я знал, и о его связи с Томазо Арчивелла – бывшим покойником – впрочем, и нынешним тоже. Латинянином. Так что я сразу насторожился, услышав о Морхэрти и о его рехнувшемся брате. Морхэрти, конечно, и сам мог играть тут первую скрипку, но меня не оставляло ощущение присутствия суфлера.
Я взглянул на Холмса. Он слушал очень внимательно и едва заметно кивал головой, про себя соглашаясь. с логикой в словах брата.
-— Я бы тоже так подумала, -вслух заметила Рона, и я, вздрогнув, посмотрел на неё, отдавая себе отчёт в том, что успел забыть о её присутствии, не смотря на то, что она сидела на подлокотнике моего кресла и опиралась на моё плечо.
Как показало дальнейшее наше знакомство, искусство становиться абсолютно незаметной в любой комнате и при любом разговоре было присуще ей, как цвет кожи или разрез глаз, и неоднократно выручало её.
- Я бы тоже так подумала, - сказала она. – Но это пока фантазия - не мысль.
- Это гипотеза, - поправил Майкрофт Холмс. – Едва наметившаяся, небезупречная и требующая проверки, разумеется. Но раз уж я тоже так подумал, и мысль о похищении возникла у меня - тем более, что и исчезновение Крамоля вписывалось в схему – я и начал её проверять. Я никак не верил в то, что создателя эликсира просто уничтожили, не попытавшись извлечь из его головы все, что можно. Как не мог поверить и в простое уничтожения человека, владеющего информацией о расследовании его дела. Но похищенных людей необходимо где-то содержать... Я решил копать с той стороны.
- Вы мне не сказали ни единого слова, - глухо проговорил я, и, как ни старался быть бесстрастным, в моём голосе прорезались нотки обвинения.
- А что я мог вам тогда сказать? - Майкрофт тоже снова не удержался от эмоции в тоне, только у него этой эмоцией была злость. - Вы же тогда не могли отвечать ни за себя, ни за свои слова. Вы все эти годы...
- Не смей его упрекать, - внезапно и резко перебил брата Шерлок Холмс. - Его скорбь по мне была непродуктивна и деструктивна, но драгоценна мне куда больше ваших с Вернером интриг. Лучше продолжай.
- Хорошо, как скажешь, - Майкрофт чуть усмехнулся. – Эта чувственность… Она всегда страшно мешает делу. Так вот: сделав предположение о том, что похищенных надо где-то содержать, я активировал свою агентурную сеть. Это вроде твоих оборванцев, Шерлок, только фигуры пореспектабельнее и разбросаны пошире.
Надо сказать, после смерти его отца и получения наследства Сатарина обосновался у меня на подозрении чрезвычайно прочно. Из всех выживших в Шатадираге он лучше всего подходил на роль учёного-злодея: молодой, амбициозный, посвященный в исследования, богатый, близкий к Крамолю. К тому же, некоторые из моих агентов умеют разговорить слуг, а то и любовниц интересующих меня фигурантов.
- Любовниц? – не удержался я.
- Мне никогда не давались рода нарицательных, - скривил губы в усмешке Майкрофт. – Я имею в виду людей. расспросы которых помогают составить психологический портрет. Так вот, психологический портрет молодого графа получился таким многообещающим, что я переформировал агентурную сеть в его пользу. Самолюбие, целеустремлённость и полная беспринципность, не просто граничащая с жестокостью, а буквально приравненная к ней.