Бык

В рукописи было много непонятных слов. Я пытался догадаться об их значении в соответствии с общим смыслом  текста. Но значения не хотели поддаваться. Я отложил свиток в сторону и взял в руки большой черный кратер, на котором вчера  сделал учебный рисунок красной краской. Полифрон хвалил меня. Сказал, что композиция очень хороша и необычна, а сам рисунок искусен и говорит о немалых способностях художника. Что же ему так понравилось? По-моему, всё по сюжету «Илиады».

Я  изобразил Ахилла, выходящего из палатки, после того, как он узнал о смерти Патрокла. Одной рукой он распахивает полог шатра, другой надевает шлем. Сзади скорчилась напуганная его гневом полуобнаженная наложница. Возле шатра стоят, склонив головы в знак скорби, воины-ахейцы. За ними по окружности кратера виднеется военный лагерь и вдалеке – стены Трои. Между шатрами бродят собаки, овцы, гуси… Хищные птицы кружат в вышине, предчувствуя скорый кровавый пир…

Я пытался передать охватившие людей чувства и свои, разумеется... Выписал тщательно мощные тела воинов и хрупкое – перепуганной нагой девушки, прикрытой лишь растрепанными длинными волосами. Ходил на задний двор рассматривать домашних животных.  Представил себе Трою за мощными стенами, которые падут лишь под хитростью Одиссея. Перечитал эту сцену в бессмертной поэме… Старался, конечно… Мне хотелось подарить расписанный   кратер отцу и услышать от него похвалу.

Полифрон – мой учитель. Лучшая ему характеристика - его собственное имя - «многоразумный». Он не только превосходно образован, но еще и мудр. Ему тридцать семь лет. И двадцать из них он посвятил путешествиям по разным местам, где получил образование в знаменитых школах.

Полифрон как-то заметил, что уча меня,  учится сам. Он одновременно и учитель, и друг. Действительно мы всё делаем вместе: читаем великие тексты Гомера и Гесиода, изучаем гармонию по песням Ариона из Коринфа  и   Сафо с острова Лесбос,  знакомимся с философскими трудами Фалеса из Милета, Питтака из Митилен и Хилона из Спарты, учимся остроумию по басням фригийца Эзопа…

 Я считаю  Полифрона редчайшим примером совершенного человека. Наверное, я его люблю.  До конца не знаю, что это значит – любить человека. Но я очень привязался к Полифрону за те три года, что он преподает мне грамматику, риторику, философию и логику. У меня есть и другие учителя, но они не в счет: самые обыкновенные, ни интереса, ни особых чувств во мне не вызывают.

Я сын царя и стану царем. Правда, у Фаларида есть еще один сын, Леонид, «львенок». Он родился в прошлом году. Его мать, Илея, живет во дворце. Если отец и проводит время на женской половине, то у нее. Мать моя лишь официально царица. Распоряжается вместо нее во дворце Илея. Особенно уверенной она стала после рождения сына. Не знаю, что задумал царь, но я все-таки законный  сын и законный наследник.

Поэтому самое важное место в наших занятиях с Полифроном занимает, конечно,  изучение законов. Весь прошлый год я  штудировал законы   афинянина Солона. А в этом году пришел черед законодателей Залевка и Харонда. Это они требовали сохранять неизменность законов, не подстраивать их под каждого нового правителя. Это они придумали, чтобы тот, кто предлагал изменить закон или ввести новый, приходил в народный совет с веревкой на шее. Ежели отвергнут его поправку или нововведение, там же должен он удавиться. Когда Харонд сам нарушил  установленный им же закон,  он  явился в совет и бросился на свой меч…

 Обдумывая  суровое  правило о веревке на шее и удавлении на ней в случае негодности предложенного закона, я засомневался: не отсутствует ли в таком подходе человеколюбие. Полифрон возразил мне: мол, доступное, безответственное изменение законов приводит к деградации общества сверху донизу. Похоже, он прав. Но устанавливаются ли законы правителями и законодателями в современном нам обществе с подобной мерой личной ответственности?

Я решил обсудить этот вопрос с отцом. Царь,  узнав, что меня тревожит, рассмеялся:

- Неосфен, - сказал он, - я правитель Акраганта в Сицилии. Я устанавливаю здесь законы. Кому-то они покажутся слишком жестокими или несправедливыми. Ну и что? Я принимаю решения. И государственный совет поддержит меня, что бы я ни придумал. Его члены глядят мне в глаза как собаки, они ловят с придыханием каждое мое слово… Они полностью зависят от меня: и их жизнь, и их состояния. И они не сомневаются в моей скорой расправе над несогласными. Иной раз я не могу отказать себе в желании поиздеваться над кем-то из них прилюдно, унизить, запутать, довести чуть ли не до обморока… Я царь. И мне всё можно… А уж обращать внимание на какое-то народное собрание нам, царям, не пристало… Ступай, сын, не морочь себе голову лишними пустыми знаниями. Лучше постреляй из лука да поупражняйся во владении мечом. Начальник дворцовой стражи ждет тебя: время военной подготовки. Ты не забыл?..

Вот так обсуждать сложные вопросы с моим отцом. Фаларид  тиран. То есть, сам захватил власть в полисе, не получил ее по наследству или в результате честных выборов. Я догадываюсь, что мысли о том, что среди приближенных вельмож и военных прячутся под масками льстивой угодливости тайные враги, жаждущие его уничтожить,  мучают его. Поэтому царь всегда настороже, всегда старается предотвратить предательство самым жестоким способом. Бывает, что он ошибается. И наказывает невиновного. Но исправить ошибки невозможно. Потому что расправа за предательство одна – смертная казнь или тайное убийство, представленное окружающим как естественная смерть. Думаю, совесть его не терзает: спит он крепко. Крепкий его сон  бережет усиленная охрана. Люди эти преданные и проверенные. Платит им царь золотом. Но едва покажется ему намек на измену, безжалостно расправляется с любым, на кого пала тень подозрения.

Зато ответы на все мои вопросы есть  у Полифрона.  Ну, почти на все: иногда он избегает ответа. Это бывает в случае, когда вопрос касается моего отца.

Неколько дней назад я случайно услышал разговор отца и одного человека по имени   Перилл. Он принес царю рисунки и рассказывал о быке. Я даже сначала не понял, что это за бык. Думал, памятник. Возможно, чтобы увековечить правление Фаларида, его мощь и работоспособность… Но я ошибся. Оказалось, что бык – это новый уникальный инструмент для медленного и мучительного убийства. Как я догадался по разговору, на рисунках – которых я не видел – в боку этого быка имеется дверца. Через нее внутрь помещают человека и затем под брюхом быка разводят костер. Полый бык должен быть отлит из  меди. Медь раскаляется, и человек, испытывая страшные муки, постепенно изжаривается заживо. Чем же может быть привлекательна такая пытка-казнь для наблюдающих? А тем, что человек  по мере нагревания начинает кричать – и бык словно оживает. Акустическое устройство в его носу с мелкими отверстиями производит звук, похожий на мычание. А после – на рев.

Царь с интересом выслушал Перилла. В конце разговора просто кивнул. Значит, дал согласие. Стража проводила медника к выходу. Я наблюдал за ним из-за колонны: он шел, почесывая длинную курчавую бороду, пряча в ней улыбку довольства.

Этот подслушанный разговор растревожил меня. Я не мог дождаться прихода учителя. Хотелось рассказать ему и услышать его мнение.

Полифрон выслушал мою историю в молчании. Опустил голову, задумался. Потом начал мерить класс шагами, сложив руки на груди.

- Во всем должна быть мера, - шептал он. – Подданные  не должны  бояться своего правителя, они должны бояться за него… Сжатая пружина, как ее не удерживай, стремится распрямиться… Чем более жесток режим, тем большая опасность для правителя пасть жертвой собственного режима…

Наконец он остановился.

- Ну что ж, займемся уроками.

- Позволь, Полифрон, но что же ты думаешь об этом новом чудовищном способе убийства? Ведь это чрезвычайно жестоко по отношению к людям! Если мы стремимся к гуманности, то это шаг назад!.. А если после казни выяснится, что умерщвленный не был виноват?!

- Я бы посоветовал тебе, Неосфен, сдерживать свои порывы. Не горячись. Не бросай напрасных слов на ветер. Мы не знаем направления этого ветра. Он может донести твои необдуманные речи до ушей, владельцу которых такие высказывания не понравятся. Когда ты займешь место отца на троне, ты сможешь изменить порядки… Но, к сожалению, история показывает, что трон достается тиранам, деспотам и самым настоящим преступникам… Почему? Ответ кроется в характере народа, который покорно терпит подобных властителей. Но если эти властители – выродки и чудовища, уже не поддающиеся излечению, то народ болен тяжко, но не смертельно. Просто его очень трудно вылечить. Болезнь эта заключается в том, что народ туп, инертен, безразличен к чужим страданиям, легковерен, внушаем,  не способен протестовать из-за страха репрессий власти… Как живой бык, с которого скопирована машина для убийства… Трагедия состоит в том, что каждый народ достоин своих правителей. Огромным человеческим массам  не надо жаловаться на тирана. Ведь понятно, где кроется сила. Но толпам нравится терпеть и лишь тихонько роптать, спрятавшись за стенами своих нищих лачуг и убогих домов, когда их правитель, купаясь в роскоши и пребывая в золотых дворцах, ни в грош не ставит принадлежащий ему народ, приравнивая его к рабочему скоту…

После некоторого молчания он продолжил:

- По поводу медного быка добавлю, что это не первая и не новая история подобных мучений и убийства, не оригинальное изобретение… В Карфагене царица Дидона приносила жертвы богам, сжигая в полом теле статуи, изображавшей своего главного варварского бога, младенцев-первенцев. При жертвоприношении обязаны были присутствовать родители этих детей. Причем от этих страдальцев царица требовала выражения радости и довольства при доносящихся из статуи криках и визге… Тираны обожают перенимать самые чудовищные методики давления и истребления у своих исторических предшественников… 
Прекратим и обратимся к занятиям… Напомни мне историю Антигоны. Как восстала она против правителя Креонта, и чем закончился ее бунт… Это весьма поучительная история. Причем, для обеих сторон: Антигоны с ее женихом и самого Креонта… Надеюсь, ты помнишь, что любое действие имеет  последствия, которые могут достаточно сильно и жестоко отозваться не только на не смирившихся со злом, но и на стороне, отдающей бесчеловечные приказы, исходя из необходимости любой ценой сохранить свою власть.

Я принялся рассказывать печальную историю Антигоны, бросившей вызов царю и  законам, не учитывающим узы, связывающие людей. Полифрон стоял неподвижно возле проема в стене, ко мне спиной. Он неотрывно смотрел на что-то на площади перед дворцом. Я подумал, что он не слушает меня, поднялся и, подойдя к нему, заглянул в его лицо. Глаза Полифрона были полны слез.

Через три месяца быка привезли царю. Сначала его поставили во внутреннем дворе. Царь, прищурясь, разглядывал ослепительно сверкавшее в ярком солнечном свете огромное животное. Это устройство для казней выглядело именно как гигантский бык. Отлит он был мастерски. На его медном теле был виден каждый волосок и завиток шерсти. Рога круто изгибались. Мощная грудь выпячивалась вперед. Хвост приподнят. Ноги напряжены. Создавалось впечатление, что бык готов ринуться в бой. Поражала морда, вернее лицо. Из-за странного совмещения морды животного и человеческого лица я сразу даже не понял, кого мне оно напоминает. А когда пришло понимание, чуть не застонал: у быка было лицо моего отца. Или мне все-таки показалось?..

Первая казнь состоялась на  площади перед дворцом через два дня. Народу собралось море. Сначала никто ничего не понимал. Бык?.. Памятник, жертва богам?.. Появился царь в накинутом на плечи плаще пурпурного цвета в окружении охраны. Он ничего не объяснял, просто махнул белым платком.

Я тоже присутствовал при казни. Стоял среди свиты в белом хитоне, сколотом на плечах двумя фибулами из драгоценных камней, как и у отца под плащом. Хитон белого цвета - символ чистоты и  справедливых решений…

Зазвучал гонг. Стражники вывели преступника. Им оказался начальник дворцовой стражи, с которым три дня назад у меня был урок воинской подготовки. Кто-то нашептал царю, что этот человек, прослуживший отцу десять лет верой и правдой, готовит дворцовый переворот. Глашатай прокричал обвинение, торопливо разматывая длинный свиток.

Когда осужденного через дверцу в боку быка затолкнули внутрь, толпа стала перешептываться, не понимая, чего ожидать дальше. Но тут поднесли хворост и разожгли огонь под брюхом меднорогого. Толпа заволновалась: теперь все поняли.

Пламя разгоралось. Вот оно охватило мощные бока кровожадного зверя. Вот поднялось выше. Отдельные языки достигают крупа. Площадь замерла. Казалось, у людей перехватило дыхание. И вдруг раздался короткий всхлип. Это был голос быка, вырвавшийся из его утробы через нос и приоткрытую пасть. Минута тишины. И затем – стон, полный страдания. Сначала он был похож на отдельные ноты, взятые трубой, когда музыкант проверяет голос инструмента… Снова несколько секунд напряженного покоя… Лишь потрескивание хвороста в огне… И вот пугающий рев исторгся из медного чудовища. Я видел, что многие люди  закрыли уши руками. А по площади тек уже беспрерывно гулкий обволакивающий рев. Это была песня смерти. Она была настолько ужасной, что, расталкивая свиту отца и стражников, я кинулся прочь.

Отныне каждые пять-семь дней бык пел на площади свою страшную погребальную песнь. Отец запретил мне избегать казни. Сказал, что положение мое обязывает присутствовать и не проявлять эмоций.

Бык изменил жизнь каждого в полисе. Люди стали очень осторожны в разговорах и высказывании своего мнения. Старались обходить дворцовую площадь стороной, а если это было невозможно, шли, сгорбившись и опустив глаза,  словно бык был живой и мог учуять ростки ненависти, смешанной со страхом.

Изменился и Полифрон. После появления быка между нами не стало уж той близости, что была прежде. Учитель старался избегать посторонних тем и ограничивался только учебными.

Я чувствовал себя очень одиноким.

Однажды  не выдержал.
 
- Учитель, почему  перестал ты одаривать меня своим доверием и делиться со мной мыслями и суждениями?

- Признаюсь тебе, Неосфен, что  считал себя до недавнего времени зрелым человеком, способным управлять своими мыслями и эмоциями. Обучаясь внутренней дисциплине и  самопознанию в философской школе в Милете в Малой Азии, постигая тайные магические принципы, лежащие в основе всего, астрологию и нумерологию, у египетских жрецов в Карнаке и Дендере, я думал, что не столкнусь с вещами, способными выбить  твердую почву у меня из-под ног. Оказалось, мой друг, я ошибался. Я смущен и потрясен, ибо события, связанные с появлением в Акраганте  медного быка, приведут к страшным последствиям. Боюсь, что от них можешь пострадать и ты, Неосфен. Звезды и другие знаки поведали мне о грядущей трагедии. Жизнь царя висит на волоске. Богам неугоден бык-убийца. Они прогневались на Фаларида за то, что тот возомнил себя богом на земле. Что он, а не боги, решает, кому умереть и когда. А ты знаешь, что даже боги не властны в смерти.

- Да, учитель. Я знаю, что и боги подчиняются Мойрам, что выбирают, прядут и обрезают нить жизни.

- Верно. А потому… Поднимается ветер. И в воздухе ощущается приближение бури… Согласится ли царь остановить усиливающийся ветер?.. Ежели нет, твоя жизнь, Неосфен, круто изменится… Больше сего сказать тебе не могу. Но следует тебе быть готовым к серьезным испытаниям…

Прошло несколько дней. Я не заметил приближения бури, предсказанной Полифроном. Такой пунктуальный, он вдруг не пришел на урок. На следующий день снова не явился. Я послал своего слугу к нему в дом узнать, что случилось. Слуга вернулся ни с чем. Полифрон исчез.

Я пытался поговорить с отцом. Но он был грозен и мрачен, что зимняя туча. Отвернулся от меня, велев присутствовать в полдень на казни.

Площадь, как всегда, была полна народа.  Я смотрел на  людей, многих из них я знал. Все они были в разной одежде, разного возраста, с разными лицами.  Но было нечто общее, что их объединяло – страх и покорность.

Зазвучал гонг. Я отвел взгляд от толпы… И тут время остановилось. Сердце камнем ухнуло в ноги, а руки в мгновение стали ледяными. Стражники вели со стороны каземата по проходу между расступившимися людьми Полифрона!..

Я остолбенел. Я не мог дышать. Ноги превратились в тяжелые гири. Пот стекал по лбу в глаза, туманя взор… Глашатай стал читать обвинительный приговор. Там было что-то о том, что учитель царевича осмелился поучать царя, пытался заставить Фаларида отказаться от собственных законов и изменить управление полисом... Невероятное преступление!.. Опаснейший враг и разрушитель основ государственности!.. Должен быть немедленно казнен… Чтобы другим было неповадно… И чтобы не разрушить установленного справедливого порядка…

Тут я очнулся и бросился к отцу. Я упал перед ним на колени и схватил за края пурпурного плаща. Плащ соскользнул с плеч царя и кровавой пеной опустился к его ногам… Плохой знак!..

- Отец! Отец! Молю тебя! Ради меня! Останови казнь! Помилуй Полифрона! Он не враг! Звезды подсказали ему… Он хотел спасти…

Илея в царских одеждах стояла рядом с царем. На голове ее красовалась драгоценная диадема, которую раньше надевала моя мать. Их сына Леонида на руках держала служанка. Фаларид  оттолкнул меня ногой, обутой в сандалию из тонкой телячьей кожи. Илея сдержанно улыбнулась. Слуги подхватили меня под руки и поставили  на ноги. Отец стал вытаскивать платок… Замешкался… Лицо его побагровело.

В этот момент я выскользнул из рук зазевавшихся слуг  и бросился к быку. Полифрона уже подвели к дверке и ждали лишь знака царя. Я обхватил учителя обеими руками, прижался к нему, уткнул голову  в его грудь. Полифрон медленно отвел мое лицо назад. Он молча пристально разглядывал меня, словно видел впервые.

- Я умру с тобой, - прошептал я. – Невозможно жить в столь жестоком и несправедливом мире…

- Напротив, Неосфен, ты должен жить. Должен пытаться изменить эту несправедливость и жестокость. И ты сможешь! – он оторвал мои с силой вцепившиеся в его плащ руки и отодвинул меня в сторону. Повернул голову, посмотрел мне прямо в глаза и улыбнулся.

Новый начальник стражи, силач со стальными мускулами, взял меня на руки и отнес на ступени дворца. Оттуда я смотрел на быка сквозь слезы, льющиеся из  глаз.

Костер под быком разгорался. Я чувствовал  запах дыма. Площадь ожидала в полной тишине.  Я поднялся по ступенькам и вытянул шею. Сквозь слезы и всхлипывания я видел, что языки пламени почти полностью захватили чудовище. Бык молчал.

Люди в недоумении оглядывались друг на друга. Отец повернулся к начальнику стражи и что-то ему сказал, указывая на меднорогого. Начальник стражи обратился к  двум стражникам. Они, выслушав приказ, расталкивая толпу, бросились с площади в сторону мастерских.

Бык молчал.

На следующий день я был болен. Лежал в своих покоях с компрессами на  раскаленном лбу, то засыпая, то впадая в истерику. Вокруг меня суетились перепуганные служанки. Мать не отходила от моей постели, бледная и измученная бессонной ночью, проведенной тут же.

Подали питье из лечебных трав. Царица провела рукой по моей щеке. И вдруг вздрогнула. Из тронного зала донесся резкий громкий крик. Я узнал голос отца. Он был явно в сильнейшем гневе. На кого же он этот гнев изливал?..

Причина гнева царя прояснилась  на следующий день. Фаларид обвинил создателя быка в поломке его детища, основываясь на молчании быка в день казни Полифрона. Теперь жертвой быка стал  Перилл. Из-за болезни я не присутствовал на площади, но и за толстыми стенами дворца был слышен вызывающий мурашки по коже рев быка.

Фаларид заметно повеселел. Но радости его было не дано продолжаться долго: через месяц, когда я почти выздоровел – телом, в душе у меня так и остался лежать ледяной камень, - новый тиран захватил власть в Акраганте. Им оказался Ферон, брат Илеи, приближенный по недомыслию Фаларидом к государственным делам.... Ни один человек в полисе не встал на защиту своего царя во время переворота...

В ту ночь я, моя мать и сестра в сопровождении преданных слуг и – представьте! – того молодого сильного нового начальника дворцовой стражи, что вынес меня с места казни, - бежали с Сицилии. Путешествие было тяжелым и рискованным. Мы оказались в Афинах, где нам дали приют.

Только спустя много дней я узнал, что мой отец был сожжен в чреве быка новым тираном. Это была последняя казнь таким способом на острове. После нее ужасного быка отправили в дар Аполлону в дельфийский храм. Не знаю, обрадовался ли бог такому дару…

Илея и ее сын от Фаларида быди удавлены по приказанию ее родного брата, дабы не создавать сомнений в законности власти и возможных наследниках… Наверное, теперь диадему моей матери, не нужную более Илее, носит супруга нового тирана… До поры до времени…

Я так и не стал царем. Я стал художником. За моими краснофигурными кратерами, гидриями и вазами приезжают покупатели из Коринфа, Пилоса, Фив, даже из далеких Пеллы, Эфеса и  Милета.  Я в общем-то успешен в жизни: у меня семья и большой дом с мастерской, окруженный садом. А главное,  пятеро сыновей. Я сам учу их, вспоминая, чему учил меня Полифрон.

Теперь я знаю, что по-настоящему любил его, да что там – продолжаю любить и сейчас. Поэтому среди фигур, украшающих мои изделия, всегда есть одна, загадочная, самая важная для меня. Заказчики спрашивают, кто это. И я отвечаю: это Учитель, тот, кто вкладывает в нас ум и совесть. Люди не понимают до конца, но не спорят. Слишком высок мой авторитет среди вазописцев.

Я помню последние слова Полифрона, обращенные ко мне. К сожалению, искусство, к творцам которого я себя самонадеянно причисляю,  не может изменить мир. Ведь мои килики, кратеры и вазы покупают и тираны, и цари, и богачи, распоряжающиеся жизнью других людей. Простому люду изысканные изделия не нужны, не доступны и не особенно интересны. Что же и кто могут изменить нашу жизнь,  установить законы, равные для всех без исключения, прекратить войны, создать процветающее общество, во главу угла поставить ценности духовные, а не материальные, создать власть, главное для которой – благополучие и безопасность вверенного ей народа? Возможно ли подобное среди людей? История моей жизни заставляет меня полагать, что человеческая природа не дает надежды на справедливое общество. Это лишь утопия, фантазия. Думаю, никогда человек не сможет относиться к другому во всех смыслах человеку как к равному себе.  И смутный образ чудовищного быка будет маячить перед запуганным и смирившимся со своей печальной долей народом, как напоминание о его полной зависимости от власть имущих...

(из сборника «Сто рассказов про тебя»)