СОВРЕМЕННЫЙ МАРКСИЗМ. Часть VII (2)
Философия. Критика
Борис Ихлов
Пермь, 2023
ББК 63.3(2)
УДК 94 (47).08
И-95
Борис Ихлов – политик, марксист, секретарь исполкома российского политобъединения «Рабочий», член профкома пермского рабочего профсоюза «Защита, занятость, законность». Физик-теоретик (область исследований – гравитация, космология, биофизика), журналист.
В 1988-м был подвергнут преследованиям со стороны КГБ, преследования продолжились после 1991 года.
Б. Л. Ихлов. Современный марксизм. Религия. 75 с.
Формат A4.
Тираж 500 экз.
@ Б. Ихлов, 2022.
ISBN 978-56046162-7-7
Содержание
Кризис марксизма…………………….…………………….…………………………2
Происки западной философии. Леви Стросс...……..……..…………………………8
Александр Тарасов - антикоммунист……………………….……………………….6
Вклад Франкфуртской школы. Часть I…...………………..………………………21
Часть II…………………………………….………………………………………...28
Загнивание империализма и революция. Часть I .…………………………………34
Часть II……………………………………………………………………………….41
Часть III………………………………………………………………………………46
Карл Поппер и Карл Маркс…………………………………………………………54
Кризис левого движения. Ленин……………………………………………………58
Марксизм и рынок …………………………………………………………………..64
О некомпетентности Сталина в вопросе о языке……………………..……………70
Ошибка Энгельса…………………………………………………………………….77
Против гуманизма……………………………………………………………………82
Социализм по Чичерину……………………………………………………………..91
Примитивный Стивен Пинкер……………………………………………………..100
Тождество экзистенциализма и позитивизма……………………………………..102
Философы пермского университета……………………………………………….110
Хантингтон как индикатор интеллектуального уровня…………………………..115
Деградация философии. Хейзинга…………………………………………………135
КРИЗИС МАРКСИЗМА
В отличие от России, марксизм изучают во всем мире. Кроме научного интереса есть и политическая составляющая. В СССР, например, в Загорске или на философских, исторических факультетах вузов изучали религии мира, чтобы их критиковать, аналогично в университетах мира изучают марксизм.
Во Франкфурте-на-Майне функционирует музей марксизма, российские аспиранты-философы приглашены преподавать марксизм в лучшие вузы Америки и Европы. Только на Украине сносят памятники Ленину, а в Германии в городе Трире, где родился Маркс, в 2018 году установили памятник великому мыслителю. Памятники Марксу стоят в Кёльне, в Берлине, Дрездене, Лейпциге и других города ФРГ, в Калькутте, в Риччоне (Италия), в Бильбао (Испания), в Анкаре, в Маракае (Венесуэла) и т.д.
С началом кризиса в 2008-м выросли продажи произведений Маркса и марксистов.
Радиостанция BBC произвела опрос «Интеллектуал тысячелетия». Первое и второе место – Карл Маркс.
Таким образом, в развитых странах интерес к диалектическому материализму не иссяк даже после распада СССР, который в России увязывают с крахом марксистской доктрины.
С другой стороны, критика марксизма буржуазными идеологами, Поппером, Полом Джонсоном, Питером Сингером, Мюрреем Ротбардом, Питером Стилманом, Эндрю Климаном и пр., приписывание марксизму-ленинизму подавление прав личностям, сведение марксизма к экономизму, противопоставление «план – рынок» и т.д. не просто ошибочны, но крайне примитивны.
Ответы на эту критику были даны уже при жизни классиков. Так, Энгельс пишет: «Согласно материалистической концепции истории, в конечном счете определяющим фактором в истории является производство и воспроизводство материальных благ. Большего ни Маркс, ни я никогда не утверждали. Следовательно, если кто-то искажает это утверждение, говоря, что экономический фактор является единственным определяющим фактором, он превращает это утверждение в бессмысленную, абстрактную, лишенную всякого содержания фразу» (Соч., Избранные письма. С. 498).
Литературовед Терри Иглтон пишет, что труды Маркса «не следует воспринимать так, будто все, что когда-либо происходило в мире, является результатом классовой борьбы. Это скорее означает, что классовая борьба является основополагающим фактором в истории человечества».
Помимо откровенно буржуазной критики существуют десятки подмен марксизма: разнообразные троцкистские учения (Морено, Э. Мандель, Ламберт, Дж. Хили и др.), учение Грамши, учение Лукача, Франкфуртская школа (Маркузе, Хоркхаммер, Хабермас, Адорно, Альфред Шмидт и пр.), экзистенциальный марксизм (Сартр, Гароди, Фишер, Шафф и др.), феноменологический марксизм (Э. Пачи, П. Пиконе), маоизм, христианский марксизм, гуманистический марксизм, фрейдомарксизм (Фромм, В. Райх), сциентистский марксизм (Альтюссер. П. Хёрст), аналитический марксизм (Дж. Коэн, Й. Эльстер, Дж. Рёмер, С. Боулз), «будапештская школа» (А. Хеллер, М. Вайда, Д. Маркуш, Ф. Фехер, А. Хегедуш), университетская школа экономистов-математиков (Сибата Кэй, Окисио Нобуо и др.), группа «Праксис» (Г. Петрович, Л. Враницкий, Р. Супек, М. Маркович, С. Стоянович и др)., американские версии (Ч. Р. Миллс, А. У. Гоулднер, Б. Хиндесс), малограмотные, но весьма знаменитые демагоги типа Валлерстайна, Дж. Арриги, наконец, группы, откровенно работающие на Госдепартамент США: фонд Эберта или фонд Розы Люксембург.
В России под марксистов рядятся группы таких «светильников разума», как Бузгалин, А. Колганов, Б. Кагарлицкий, А. Н. Тарасов, А. Гусев и пр. На самом деле все они антикоммунисты.
Что касается современной российской академической критики, она не просто примитивна, она полностью ангажирована, ее цель – не наука, а благосостояние.
Прочая российская критика марксизма, особенно в интернете, напр., на «планете КОБ» или на «Aftershock» - просто клиника. Основа всей современной критики марксизма – тотальная деградация и безграмотность. Десять дураков столько напишут, что и тысяче мудрецов не разобрать.
Теория и партия
Тем не менее, некая идеология, которую именуют «марксизм», действительно., переживает кризис. И дело не в том, что после распада СССР компартии влачат жалкое существование, т.е. на самом деле население их не поддерживает. А в том дело, что компартии во всем мире сосредоточились на парламентаризме, причем во всем мире буржуазные власти платят им за каждого пробившегося в депутаты. Т.е. это не коммунистические партии, а купленные партии.
Во-вторых, компартии в всем мире ограничили свою борьбу с капиталом идеологической формой, тогда как Маркс объяснял, что «любой практический шаг дороже дюжины программ», а Ленин подчеркивал, что «практика выше теории», а любая стачка значимее парламентской борьбы. Между тем, и в Европе (Миттеран, Тони Блэр, Олланд), и в Америке (Сандерс) полагают, что для того, чтобы быть социалистом, достаточно порой провозглашать что-нибудь левое. Аналогично в России себя записывают в марксисты все, кому не лень, все, которые в своей жизни ничего практического не сделали.
Дошло до смешного: руководство BLM записывает себя в марксисты, Трамп записывает в коммунисты демократов, одна из партий ФРГ именует себя социалистической левой, хотя не провела за время своего существования ни единой забастовки.
Что касается теоретической подготовки, можно смело утверждать, что ни одна компартия в мире, ни одна троцкистская организация в мире не имеют никакого отношения к диалектическому и историческому материализму. Они имеют отношение к догматике, к революционной фразеологии, к демагогии.
Все нобелевские лауреаты п экономике давали абсолютно неверные прогнозы. Марксизм же обладает прекрасной прогностической способностью. Так, советские марксисты в 70-е годы предсказали развитие политической ситуации в Сомали и Эфиопии, предсказали все 11 кризисов в Польше. Троцкий предсказал распад СССР, исходя из национальной динамики, советские марксисты 50-х предсказали распад СССР, исходя из политэкономических причин. История реализовала оба типа причин.
Маркс писал, что нельзя провести социалистическую революцию в отсталой полуфеодальной аграрной стране. Ленин надеялся на помощь революций в развитых странах и указывал на обратное влияние надстройки на базис. Однако мировой революции не произошло, а обратное влияние революционно преобразованной надстройки было погашено путем ее уничтожения в 30-е. Тогда случилось то, о чем и говорил марксизм: отсталые производительные силы привели производственные отношения в соответствие с самими собой, базис привел в соответствие с самим собой то, что осталось от надстройки. Но коммунистический бантик остался, его отбросили только в 1991 году, когда все увидели явно это соответствие надстройки базису. И марксист Ленин первым, еще в 1919 году, на съезде земледельческих коммун, объяснил: «… едва ли внуки увидят социализм».
Но парадокс в том, что элиты компартий сами ничего не могут прогнозировать, больше того, они игнорировали прогнозы марксистов, как Сталин – донесения разведчиков о начале войны. Они прошляпили крах СССР, а по поводу кризисов в Польше элита КПСС объявила, что при социализме кризисов быть не может.
С другой стороны, как говорил французский коммунист Андрэ Моруа, если бы Маркс ожил, первое, с чего бы он начал – с критики самого себя.
«Мы совсем не глядим на концепцию Маркса как на что-то законченное и неприкосновенное; мы убеждены, против, что она положила лишь краеугольные камешки той науки, которую социалисты обязаны подвигать далее во всех направленностях, ежели они не желают приставать от жизни», - писал Ленин («Наша программа», ПСС, 5 изд., Т. 4. С. 184)
Как говорил Хайдеггер, разговор с марксизмом еще и не начинался. Марксизм критиковали с точки зрения буржуа. Однако в марксистской доктрине имеется ряд вопросов – с точки зрения самого марксизма. Точнее – с точки зрения трудящихся.
Критика – мелкие замечания
Каким образом многие положения марксизма, которые были опровергнуты историей, оказались не подвергнуты критике в рамках марксизма?
1) Например, от тезиса об абсолютном обнищании пролетариата отказался сам Маркс.
2) Еще пример: все компартии до сих пор пользуются неверным определением фашизма, данным марксистом Димитровым, лидером Коминтерна. Димитров утверждал, что фашизм – это «организация террористической расправы с рабочим классом» Это неверно, всё наоборот, Гитлеру удалось то, что не смогли сделать ни Рузвельт, ни Сталин – он полностью избавил свою страну от безработицы.
3) Например, Энгельс критикует гипотезу Томсона – Клаузиус о тепловой смерти Вселенной следующим образом: а) Клаузиус ограничился Солнечной системой, Энгельс ссылается на гипотезу Канта о возникновении Солнечной системы и газовой туманности, распространяет ее на прочие звездные системы; б) движение неуничтожимо, оно переходит от одного вида в другой, т.е. стывшее Солнце в результате действия сил тяготения сможет создать новую звездную систему, Энгельс указывает на продолжающийся процесс звездообразования.
Энгельс не понял содержания 2-го начала термодинамики о возрастании энтропии, хаотичности. неупорядоченности. Гипотеза тепловой смерти не означает исчезновения движения! Она означает, что Вселенная эволюционирует до состояния отсутствия термодинамической свободной энергии G = U + pV - TS и, следовательно, не сможет поддерживать процессы, увеличивающие энтропию, т.е. жизнь. Тепловая смерть не подразумевает установления какой-либо конкретной температуры, например, нулевой, она подразумевает установление одинаковой во всей системе температуры, то есть, смерть всего живого.
То есть: если один раз сжатие вещества привело к повышению температуры, то второго раза уже не будет.
Энгельс не мог знать, что прикладывать термодинамический подход ко Вселенной невозможно, не знал он и того, что даже классическое гравитационное поле нарушает 2-й закон термодинамики и уж точно не мог знать, что закон сохранения энергии в теории относительности не выполняется. Но что бы он сказал, если бы узнал, что согласно существующим космологическим моделям Вселенная расширяется, следовательно, тут уж точно температура галактики упаде до нуля, либо Вселенная сожмется до планковского состояния. В обоих случая жизнь прекратится.
Энгельс утверждал, что когда энергия Солнца иссякнет, человечество прекратить свое существование, но закономерным образом возникнет на других планетах. То есть, во-первых, он обрекал цивилизации на любой планете на гибель, во-вторых, исходил из представления о развитии как о круговороте, а не как о восхождении от низшего к высшему.
Кроме того, Энгельс не мог себе представить, что начало времени может и не означать творения материи. Энгельс писал об эфире - поскольку до эксперимента Майкельсона-Морли оставались еще 18 лет, а до специальной теории относительности – 36 лет.
Энгельс механистически трактовал пространственно-временную форму: «Вечность во времени и бесконечность в пространстве... состоят в том, что тут нет конца ни в какую сторону...» (Анти-Дюринг. М.: Политиздат. 1977, С. 45). Энгельс исходил из понятия абсолютного пространства-времени Ньютона.
Современный философ В. А. Подгузов, которого записывают в марксисты, отождествляет форму и содержание, приписывая времени определение материи: «Время как объективная реальность безразлично к тому, как и кто его измеряет». Подгузов путает, он противопоставляет зависимости данных измерения от материальных условий объективность измерения, связь данных измерения с реальностью.
Да, не имеет значения, кто будет измерять время вблизи Юпитера и какими приборами, но все они получат объективные данные о замедлении времени в сравнении с часами на Земле. Но Подгузов объявляет: «… любые, сколь угодно удаленные друг от друга материальные "точки" пространства, независимо от их скорости, находятся в одном и том же моменте времени» (Физика: Учеб. для 11 кл. сред. шк. Н.М. Шахмаев и др. М.: Просвещение, 1993, С. 230). Эту чушь он называет материализмом.
Замечания по существу
1) Большевики, отменяя деньги, исходили из марксистского положения, что стоимость создается абстрактным трудом, а труд становится абстрактным вследствие рыночного обмена. То есть, по мысли большевиков, стоит отменить рынок, исчезнут и деньги. Если же «кавалерийская атака на капитал», отмена рынка и денег, не удалась, что тогда в цепочке рассуждений Маркса неверно – или недостаточно? Почему он свел абстрактность к сфере обмена, оставив в стороне первичную сферу производства? Разве гайки, которые рабочий может точить в течение нескольких лет, менее абстрактны? Разве процесс труда рабочего, в котором доминирует абстрактное содержание, не обезличивает? А ведь сам Маркс в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» отмечал, что труд рабочего -тяжелый, однообразный, монотонный, отупляющий, обезличивающий.
Ленин понял суть ошибки и ввел НЭП. Она не была «уступкой», она была следствием того, что не на рынке, а в самом труде рабочего доминирует абстрактное содержание. Это содержание и производит стоимость. Ликвидация старого общественного разделения труда, дробящего общество на классы, ликвидация противоречия между умственным и физическим трудом – не может происходить за пару лет, на это отводится вся эпоха социализма. Поэтому Ленин рассчитывал НЭП на десятилетия. Однако ее начали сворачивать уже в 1927 году.
Нетрудно видеть, что никакого движения к ликвидации труда рабочего в СССР не происходило. Снятие противоречия между рабочим классом и буржуазией не может происходит путем ликвидации одной стороны противоречия – буржуазии, в противном случае вторая сторона рабочий класс, восстановит буржуазию из самой себя. В СССР, наоборот, численность рабочего класса росла, как и в любой развивающейся капиталистической стране. Последствия этого сворачивания мы увидели в 1991 году.
2) Каким образом руководство СССР, вооруженное самой передовой философией, могло угнетать генетику, микробиологию, квантовую механику и даже физиологию?
3) Каким образом самый передовой, самый просвещенный, самый сознательный социалистический рабочий класс остался не просто пассивным, когда шли массовые увольнения и закрытия заводов, но даже поддержал Ельцина, например, горняки?
Стандартное объяснение, что обманули, поманили шмотками и видеомагнитофонами, не проходит – в виду того, что «самый просвещенный и самый сознательный».
4) Марксизм- ленинизм – оружие рабочего класса, так утверждают учебники. Каким образом марксизм-ленинизм не стал оружием в руках рабочего класса даже в развитых странах?
Указывают на Китай, но в Китае население безграмотно, никто не знает марксизма. В КНР нет даже «социализма с китайским лицом», там оголтелая, весьма жестокая эксплуатация рабочих. Китай вел капиталистическую экспансионистскую политику в отношении СССР, Вьетнама, и теперь ведет ее в отношении Тайваня.
В 1956-1958 гг. состоялся 8-й съезд КПК, было установлено, что в стране – госкапитализм. Далее предполагался Большой скачок из капитализма в коммунизм, минуя социализм – что уже большая теоретическая глупость. Однако в конце 70-х Дэн Сяопин начал перестройку, Большого скачка не состоялось, Китай так и остался капиталистическим.
5) Роль личности в истории вторична, согласно марксизму, главными ее субъектами являются классы. История человечества – это не история фараонов, падишахов, царей, генсеков или президентов, это история борьбы классов.
Следовательно, то, что произошло в СССР в 1991 году, нельзя объяснять предательством Хрущева, Горбачева или Ельцина.
Таким образом, так называемая реставрация капитализма произошла вследствие каких-то объективных, не субъективных причин. Каких?
Во-вторых, в марксизме, в его категориях, начисто отсутствует переход от социализма к капитализму. Да еще в одночасье, по решению элиты КПСС. Не может способ производства смениться буквально за месяц.
6) Вся практика XX века показала, что человек, в отличие от животного, умеет мыслить. В какой-то момент времени он отказывается от того, чтобы за него думал духовный пастырь (фараон, шах, раввин, муфтий, поп, царь, генсек, президент) и заявляет о своем желании думать собственной головой, самостоятельно. Именно поэтому КПСС потерпела крах.
Соответственно, устарел и тот подход, который объявляет класс вторичным, а партию первичной.
Крах потерпел тезис оппортуниста Бернштейна, что борьба рабочего класса ограничена экономизмом, роль партии тождественна церкви – привнести в темную, косную, инертную материю рабочего класса божественное политическое сознание.
Без партийного привнесения обошлась и Парижская коммуна, и Советы. «Диктатура пролетариата, - указывал Ленин, - выражается в форме Советской власти, форме, найденной самими рабочими».
Соответственно, устарел весь комплекс работ: Энгельс, «Об авторитете»; Ленин, «Что делать»; Ленин, «Детская болезнь левизны в коммунизме» и пр.
7) Коммунизм – это бесклассовое общество, социализм есть процесс ликвидации старого общественного разделения труда, дробящего обществ на классы.
Ленин доказывал, что социалистические государство, государство диктатуры пролетариата, должно отмирать. Сегодня отвергающие марксизм аргументируют тем, что государство не отмерло. С другой стороны, называющие себя марксистами, уверяют, что либо Ленин ошибся, а Сталин его исправил, либо в условиях враждебного капиталистического внешнего окружения государство и не может отмирать, надо же защищать социализм.
Ленин подчеркивал, что версия победы социализма в отдельно взятой стране – мелкобуржуазный идеал. Но допустим, что мы согласились с версией Бухарина, будто бы может победить социализм в одной стране. Тогда вокруг – враги, и должна быть структура, организующая защиту страны.
Но речь-то о другом!
Энгельс дает определения государства: 1) это орудие подавления одного класса другим, 2) это структура, предохраняющая враждующие классы от взаимного пожирания («Происхождение семьи, частной собственности и государства»). Вот в каком смысле социалистическое государство обязано отмирать. И если в СССР но не отмирало, это не означает, что марксизм неверен. Это означает, чтр государство в СССР не был социалистическим.
Этого факта все, называющие себя марксистами, бегут, как черт от ладана.
8) Маркс был уверен, что глобализация экономики состоялась, потому не за горами революция. «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма». Ленин был уверен, что империализм – загнивает, это последняя стадия капитализма, мир находится в преддверии социалистической революции. Каутский возражал, утверждал, то ультраимпериализм еще не состоялся. Каутский оказался прав. В 1919 году Ленин на съезде сельскохозяйственных коммун разъяснял, что «едва ли внуки увидят социализм». Внуки – это наши дни. Действительно, социалистические революции е происходят в самых развитых странах. До 1991 года партийные идеологи объясняли это абсолютно ненаучным образом, что «там капитализм перезрел».
Современные марксисты тоже не собираются осмысливать этот факт.
Чей кризис?
Всеволод Александрович Владимирский закончил Петровскую сельскохозяйственную Академию в Москве, но работе профессора предпочел революционную деятельность в качестве одного из лидеров большевистской организации Пермской губернии. Неоднократно арестовывался – в отличие от современных «коммунистов», которые за всю жизнь даже с работы не были уволены и жили припеваючи, яркий пример – зав. кафедрой философии пермского университета Орлов, член КПРФ. 1 июня 1904 года Владимиров пишет своему соратнику В. Н. Трапезникову о своем решительном расхождении с другим своим соратником, оставшимся в рядах народников, И. С. Сиговым: «В последнее время в некоторой части русской интеллигенции возродилась неосновательная надежда, что марксизм отжил свой век, обнаружив свою внутреннюю несостоятельность, что возвращаются добрые старые времена, с новой слой воскресают идеалы 70-х годов, и всё молодое и честное стремится под их знамя. Какой жалкий самообман, какое грубое непонимание действительности!»
В ту эпоху марксизм был неразрывно связан с рабочим движением.
1) Сегодня те, кто считает себя марксистами, крайне озабочены его защитой. В конце 80-х я познакомился с американским журналом «In Defense of Marxism» (в защиту марксизма), опубликовал там несколько своих статей. Однако марксизм не нуждается в защите.
Да, СССР рухнул, но почему нужно отождествлять марксизм и СССО? Между тем, но именно марксизм лучше всего объясняет крах СССР. Как только 1) был отменен ленинский партмаксимум, 2) как только была ликвидирована сменяемость вождей, 3) как только рабочий контроль за госчиновником любого уровня сменился контролем партийного чиновника за рабочим – была похоронена Советская власть, ведь это ее основные принципы. С этого периода труд госчиновника-управленца становится привилегированным, и с того периода начинает действовать железная формула Маркса: общественное бытие определяет общественное сознание. Привилегированное бытие управленческой элиты ВКПб уже в конце 1920-х навсегда определило ее буржуазное сознание. В 1991 году это тайное стало явным, когда партия отбросила коммунистическую фразеологию.
Группа Плеханова называлась «Освобождение труда». В Перми действовал «Уральский союз за освобождение рабочего класса».
«…Ты, конек вороной, передай дорогой, что я честно погиб ЗА РАБОЧИХ». «За РАБОЧЕЕ ДЕЛО он ушел воевать». «Мы подымаем гордо и смел знамя борьбы ЗА РАБОЧЕЕ ДЕЛО».
Однако сегодня те. кто считает себя марксистами, уверяют, что нужно бороться «за социалистические идеалы». Они не борются с буржуазией, они заняты защитой своих идолов.
Это не крах марксизма, это ИХ крах.
2) Кризис в науке есть симптом скачка в ее развитии. Материализм заключается в признании примата практики над теорией, примата практики рабочего движения над партийной активностью.
Ленин учил исходит из ближайших интересов рабочих, идти вместе с рабочим классом, по возможности, на шаг вперед. Но не на десять! Сегодня партийная активность сводится к потрясанию иконой социализма, еще хуже: к размахиванию своими партийными программами. Во всех странах мира власти превратили ВСЕ партии, т ультраправых до ультралевых, в предохранительный буфер между собой и массами. Кто чем недоволен – обращайся в партию.
Но не в группочках под названием «партии» дело.
После взлета рабочего движения конца 60-х (Италия, Франция, США) рабочий класс всего мира занят исключительно борьбой за наиболее выгодные условия продаж рабочей силы. В России захваты заводов рабочими в начале нового тысячелетия (Выборг, Щучье, Ачинск, Ясногорск, Тутаево и др.) остались в прошлом.
Но дело гораздо хуже: профсоюзы во всем мире тоже превратились в предохранительный буфер, такой мощный профсоюз, как АФТ КПП – обслуживает заказы Госдепартамента США.
В СССР – России профсоюзы ВЦСПС и ФНРП являются фиктивными, «карманными» уже с конца 1920 годов. Вопреки указаниям Ленина, Сталиным был осуществлен лозунг Троцкого: «Превратим профсоюзы в приводные ремни партии». Картина в России еще более неприглядная, недели во всем мире.
1.5.2024 в Аргентине прошли многотысячные первомайские протесты против реформ президента Хавьера Милея с боями с полицией и беспорядками, сообщают местные СМИ.
Стычки манифестантов с полицией начались на первомайских демонстрациях в Париже и в Лионе, сообщили СМИ. Первого мая в честь Дня труда во Франции традиционно проходят манифестации. Всего по стране заявлено 270 акций, участниками которых могут стать до 150 тысяч человек. Более 17 человек были задержаны.
Та же картина – по всем континентам. Даже в Стамбуле первомайская демонстрация переросла в столкновение с полицейскими, — СМИ. Конфликт произошёл из-за запрета на проведение акции. Полицейские применили слезоточивый газ. В ответ в них летели камни и петарды.
В России чахлые демонстрации подкупленных трудящихся организуют буржуазные власти, позорище на весь мир. Хуже: в Новосибирске те, кто выступает за поражение России в войне с украинским фашизмом, приглашали прийти на «настоящий Первомай», жалкое зрелище. В том же Новосибирске в 2023 году власти даже санкционировали митинг против СВО.
Дело еще хуже: рабочая повестка дня вытеснена феминистами, «экологами», ЛГБТ, BLM и т.п., когда-то прогрессивные феминистки и антирасистские движение выродились и тоже стали предохранительным буфером.
Кризис испытывает не марксизм, а само рабочее движение.
В начале XX века предреволюционное и послереволюционное время ознаменовалось необычайным подъемом, прорывом в естественных науках, в музыке, в литературе, живописи, поэзии, кинематографе. Великая эпоха породила сотни гениев. Наше время ознаменовалось не просто кризисом во всех этих сферах, но их деградацией,
Рабочие не только в России, но и в мире оказались ни на что неспособны. Ноам Хомский прав: нынешний рабочий класс сходит с политической сцены, а интеллигенция, включая техническую, насквозь ангажирована. Новый рабочий класс с высшим образованием на уровне всеобщего еще не востребован капитализмом. Капитализм недостаточно развит для социалистической революции.
ПРОИСКИ ЗАПАДНОЙ ФИЛОСОФИИ
В 1926 г. Я. Смэтс ввел термин «холизм», обозначающий «философию целостности». Очевидно, что целью Смэтса было таким способом затушевать марксизм, принизить значение марксистского понимания системности.
Холизм будто бы исходит из очевидного, из того, что целое больше части, из того, что часть целого подчинена целому, рука бессмысленна без туловища и т.п. Казалось бы, холистические воззрения противостоят механицизму, попытке сведения высших форм материи к низшим в духе редукционизма.
Больше того: холизм как будто повторяет диалектику Гегеля, утверждая, что при снятии противоречия возникает нового на более высоком уровне: онтологический принцип холизма гласит: целое всегда есть нечто большее, чем простая сумма его частей. Чтобы затушевать, подменить материалистическую диалектику, вводят понятие эмерджентности. На первый взгляд, это то же самое. Но основатели версии эмерджентной эволюции С. Александер и К. Л. Морган вкладывают в это понятие противоположный, идеалистический смысл: материя не является причиной самой себя, как формулировал Спиноза. Новое качество в их толковании возникает в системе благодаря кусочку божества. Движущая сила развития – «низус» - по Александеру и Моргану является идеальной. У некоторых американских философов понятие эмерджентности приобретает материалистическую окраску, но остается метафизическим, оно «прикладывается» к субстанции, подобно флогистону или теплороду.
С точки зрения холизма вся Вселенная — это единое целое, а выделяемые нами отдельные явления и объекты имеют смысл только как часть общности. В дихотомии номинализма и реализма холизм на стороне реалистов, холисты полагают, что общее существует само по себе, вне частного.
Холизм пытаются оправдать общей теорией систем, синергетикой.
Метод холизма и метод редукционизма – один и тот же. Редукционизм абсолютизирует частное (единичное), холизм абсолютизирует целое (общее). В результате возникает абстрактное единичное или абстрактное общее. Эта общая ошибка дает возможность либералам противопоставить классовым (частным) ценностям общечеловеческие ценности, которые явлены ценностями США. Или, наоборот, противопоставить личность, индивидуальность – «серой толпе» или государству. Причем противопоставление имеет смысл только в качестве пропаганды против СССР или РФ, т.к. в США подавление личности – гораздо жестче. В принципе личность подавляет не 2серая толпа». А капиталистическое производство. То же самое делали советские идеологи КПСС, принижая индивидуальное во имя целого (которое было явлено элитой КПСС).
Одно конкретное частное, рука, полностью определено целым организмом, но, другое конкретное частное, рабочий класс, не обязано поддерживать господство буржуазии, которое есть общее (нация).
Фактически холистическими являются гештальт-психология, феноменология Гуссерля, философия науки Куна или Дюгема-Куайна, концепции Бергсона или А. Н. Уайтхеда.
К. Уибер провозглашает холизм, развивая философскую концепцию интегральной психологии – разумеется, против марксисткой социальной психологии в изложении, в частности, Б. Поршнева. Фактически холистическим является концепция структурализма в изложении, например, Леви-Стросса или поклонников «автореферентной» лингвистики. Это т.н. «методологический холизм».
Физик-теоретик и популяризатор науки Дэвид Дейч в своей книге «Структура реальности» критикует как редукционизм, так и холизм: «Кстати, противоположность редукционизма — холизм, идея о том, что единственно правильные объяснения составлены на основе систем более высокого уровня, — еще более ошибочна, чем редукционизм. Чего ожидают от нас холисты? Того, что мы прекратим наши поиски молекулярного происхождения болезней? Что мы откажемся от того, что люди состоят из дробноатомных частиц? Там, где существуют упрощенные объяснения, они столь же желанны, как и любые другие». На самом деле за очевидной критикой холизма стоит желание принизить марксизм.
Лингвист Эмиль Бенвинист, будто бы, следует марксизму, на самом деле – холизму. Он утверждает, что
человек якобы неразрывно связан с Вселенной. Каким же способом? Электромагнитным? Разумеется, нет. Остаются тонкая энергия и прочая мистика. Разум, утверждает Бенвинист, не имеет референта, задача автоэпистемологии (самопознания) – самозамкнутость. Логический прием – референция (вместо дефиниции). По Бенвинисту лингвистика не изучает истинную реальность. Лингвистика – автореферентна. Бенвинист предлагает исследовать перфомативные высказывания, то есть, такие высказывания, которые не бывают истинными или ложными, которые не только описывают данную реальность, но и изменяют социальную реальность, которую они описывают. Например, клятвы, обещания, предупреждения, приказания. Можно было бы еще добавить гипноз. Но Джон Остин, который ввел этот термин и поделил все высказывания на перформативы и констативы, не понял, что все констативы являются перформативами, ведь человеческий язык возник в общественной трудовой практике. И в уже развитом виде констатив обязательно перформатирует, например, констатация «я тебя люблю», «Волга впадает в Каспийское море», «воздушный шарик лопнул» или «вечереет». Если это выслушивает обыватель – это констативы. Если восприятие активно – то и перформативы. Бенвинист отрывает субъективную реальность от объективной, лингвистику – от внешнего мира.
Марксизм также пытаются подменить сциентизмом, т.е. представлением, что истина лежит исключительно в научном знании. Далее марксистское фактически понимание мира чуть искажается. Чтобы была возможность критики: сциентизм утверждает научное знание наивысшей культурной ценностью. Маркс резко возражает этому: «В науке нет ничего, кроме ее практического применения».
К сциентизму примыкает редукционизм, иные сциентисты призывают строить науки по образу и подобию физики и математики, которые уже вышли на «операциональный уровень», а прочие науки – еще нет. Как говорил Резерфорд: «Все науки делятся на физику и коллекционирование марок». То есть, и философия тоже, в первую очередь, марксистская. Именно поэтому термину «сциентизм» приписывают пейоративную коннотацию, термин используют для критики.
Соответственно, на одну неверную философию накручиваются ей противоположные неверные, напр., антисциентизм, критикующий науку, апеллирующий к очевидным нерациональным способам познания мира. Очевидно, что антисциентизм в завуалированной форме противостоит марксистскому материализму. Андре Конт-Спонвиль критикует сциентизм, он определяет его как религию, ибо подменяет науку догматикой, которую превращают в императив, следовательно, «сциентизм – опасный вздор». Понятно, куда направлены стрелы критики философа: под видом нападок на сциентизм он пытается задеть марксизм.
Первопроходцем в насаждении структурализма в лингвистике считается швейцарский языковед Фердинанд де Соссюр. Соссюр без обиняков утверждал нелепейшую вещь: «единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя» (Курс общей лингвистики. М., 1933. С. 207). То есть, язык по Соссюру – это система взаимосвязанных особыми законами знаков, не более. Это сужение понимания языка и лингвистики дало ход т.н. лингвистическому редукционизму, т.е. сведению всей культуры к системе знаков.
То, что любое понятие, вырванное из контекста, может быть наполнено самым разным содержанием в зависимости от класса, нации, этноса, субъекта, в зависимости от исторической эпохи и от внешних условий, то, что язык – не замкнутая, а открытая система, Соссюр не понимает.
Структурализм переносит противоречие с целостной структуры внутрь на уровень отдельных «двойных оппозиций», что является эклектикой даже на этом уровне, поскольку противоречие полагается не в элементе структуры, не в субстанции, а вне ее. В этом плане структурализм стремится подменить атомизм (Трубецкой Н. С. В кн. «Общее языкознание». М., 1972, С. 9). Более того, у Фуко наука лишается социальных корней и оказывается вообще бессубъектной. «Историю мысли, - пишет он, - надо очистить от всякого трансценденталистского нарциссизма» (Археология знания. 1969). Имеется в виду – очистить от субъективности.
Соединение структурализма и фрейдизма пытались осуществить Фуко и Лакан, перевести этнологию на рельсы структурализма собирался Леви-Стросс.
Структурный метод - это: 1) выделение первичного множества объектов, в которых можно предполагать наличие единой структуры; 2) расчленение объектов (текстов) на элементарные сегменты, в которых типичные, повторяющиеся отношения связывают разнородные пары элементов; выявление в каждом элементе существенных для данного отношения реляционных свойств; 3) раскрытие отношений преобразования между сегментами, их систематизация и построение абстрактной структуры путём непосредственного синтезирования или формально-логического и математического моделирования, а затем выведение из структуры всех теоретически возможных следствий и проверка их на практике.
То есть, ничего нового в сравнении с обычной научной методологии структурный метод не содержит.
Реакция на кризис культуры
Экзистенциализм, или философия существования, разрабатывался Мартином Хайдеггером, Карлом Ясперсом, Жан-Поль Сартром, Альбером Камю, Габриэлем Марселем.
Хайдеггер сотрудничал с фашистским режимом, Ясперс был его противником, так же, как и Сартр, друживший с антифашистским Сопротивлением во Франции. Сартр был близок к маоистам, а Камю был противником коммунистической идеологии вообще. Марсель был верующим, Сартр и Хайдеггер - принципиальными атеистами. Сартр обозначал экзистенциализм как гуманизм.
Экзистенциализм делает акцент на уникальности не человеческого «я», а именно иррационального бытия человека. Экзистенция, как и «я», индивидуальна и неповторима, означает переживания отдельно взятого индивида, не похожего ни на кого, поэтому научному обобщению не подлежит.
Экзистенциализм развивался параллельно родственным направлениям персонализма и философской антропологии, от которых он отличается прежде всего идеей преодоления (а не раскрытия) человеком собственной сущности. Психолог и психотерапевт Р. Мэй утверждает, что экзистенциализм - не философское направление, а некое культурное движение.
Очевидно, что экзистенциализм стал результатом крушения веры в технический прогресс, в демократию и либерализм, возникновения атмосферы страха. Безысходности.
По мнению экзистенциалистов ошибка рационального мышления в том, что оно исходит из принципа противоположности субъекта и объекта, то есть разделяет мир на две сферы — объективную и субъективную, действительность, в том числе и человека, рациональное мышление рассматривает только как предмет, а подлинная философия должна исходить из единства объекта и субъекта. Это единство и составляет «экзистенция», иррациональная реальность. Чтобы осознать себя как «экзистенцию», человек должен оказаться в «пограничной ситуации» — например, перед лицом смерти. В результате мир становится для человека «интимно близким». Истинным способом познания, способом проникновения в мир «экзистенции» объявляется интуиция («экзистенциальный опыт» у Марселя, «понимание» у Хайдеггера, «экзистенциальное озарение» у Ясперса), которая являет собой иррационалистически истолкованный феноменологический метод Гуссерля.
Согласно экзистенциализму «предметы и животные не обладают свободой, поскольку сразу обладают сущностью, эссенцией. Человек же постигает свою сущность в течение всей жизни и несёт ответственность за каждое совершённое им действие, не может объяснять свои ошибки «обстоятельствами». Таким образом, человек мыслится экзистенциалистами как строящий себя «проект». Идеальная свобода человека — это свобода личности от общества».
Человек - всегда в процессе становления, в переживании кризиса культуры, в которой он переживает отчуждение от самого себя. Поэтому страх — это что-то значительно глубже, чем простое переживание, он отличен от боязни, которая предполагает угрозу от людей, явлений и т. д. Страх не вызван внешним объектом, человек не может даже сказать, что его страшит. Именно в этой неопределённости и проявляется основное свойство страха. Это чувство возникает без какой-либо определённой причины.
Согласно Леви-Строссу, безработица – это как раз тогда, когда причины неведомы, не знаешь, куда бежать. Безработица – не вещь, не явление, не условия, не обстоятельства.
В большинстве случаев страх считается негативным явлением, но экзистенциалисты придают ему позитивный окрас. Они говорят, что страх потрясает человека во всех его жизненных отношениях. Он необходим нам для того, чтобы вытянуть человека из размеренного, бездумного проживания жизни. Именно страх даёт возможность абстрагироваться от всех ежедневных проблем, забот и посмотреть на все происходящее со стороны. Страх подобен огню, он сжигает все несущественное и временное; он отвлекает человека от всего мирского. Только тогда проявляется истинное существование.
Кьеркегор утверждает: страх — это головокружение свободы.
Во время этого чувства все незначительное отступает на задний план, а остается само существование. Когда человек поднимается над бездумным проживанием — он понимает, что большинство его ценностей, ориентиров и жизненных отношений — ошибочны. Прежде он был ими несом, но теперь словно отторгнут от них, теперь он целиком опирается на самого себя, и лишь в этом проявляется истинная свобода. Робинзон был бы идеалом экзистенциализма, если б ему не надо было работать, чтобы не умереть с голоду. Как следствие, страх у экзистенциалистов становится наивысшим достижением человека, так как только в нем открывается истинное существование. На самом деле явление страха есть лишь одна из сторон гегелевского «внутреннего беспокойства субстанции».
Камю в книге «Человек бунтующий» выступает против системы вообще, а Леви-Стросс - как раз за систему. Леви-Стросс забыл упомянуть, что изыски Сартра, Камю, Хайдеггера и пр. – это реакция не только на «рост беспокойства души при виде техники» (Хайдеггер), это реакция на развенчание КПСС как носителя марксизма, за которой нелогично следует поиск преодоления марксизма, хотя и, по предложению Хайдеггера, исходя из марксизма. Французский коммунист Андрэ Моруа так и обозначил: «Если бы Маркс был жив, первое, с чего бы он начал – с критики самого себя.» Тут явно нужно отделить сначала котлеты от мух и понять различие между марксизмом, идеологией КПСС и реальностью в СССР, чего представители экзистенциализма сделать не удосужились. Поиск новых форм обернулся следованием за психоделической революцией, антипрогибиционизмом и пр.
Антропологический коммунизм
В качестве возражения ужасам современности Клод Леви-Стросс разделывается с общественными противоречиями в двух абзацах: «Революция в умах, произведенная Руссо, предшествовавшая антропологической революции и положившая ей начало, состоит в отказе от принудительного отождествления какой-либо культуры со своей собственной культурой или отдельного члена какой-либо культуры с тем образом или с той ролью, которые эта культура пытается навязать ему. В обоих случаях культура или отдельная личность отстаивают свое право н свободное отождествление, которое может осуществиться только за пределами человека, т.е. путем сопоставления со всеми теми существами, которые живут и. следовательно, страдают; а также до того, как человек превращается (превратился) в общественную фигуру или ему приписали историческую роль, т.е. путем сравнения с существом как таковым, еще не вылепленным и не классифицированным таким образом, «я» и «другой», освобожденные от антагонизма, который лишь философия пыталась поощрять, возвращают себе единство» (Первобытное мышление. М., Республика, 1994, С. 25).
По мнению Леви-Стросса, прежде чем ощутить различие между людьми, а в первую очередь, между людьми и животными, человек научился признавать тождество, признавать, что люди и животные – существа чувствующие, в чем, собственно, и состоит отождествление», которое «значительно предшествует осознанию человеком имеющихся между ними различий, сперва в отношении черт, общих для всех живых существ, и лишь позже в отношении черт человеческих, противопоставляя их животным чертам». Именно «этим смелым выводом Руссо положил конец доктрине Декарта, а именно: «Я мыслю, следовательно, существую». Т.е. Руссо, по мнению Леви-Стросса, опроверг изначальную основу «доктрины» Декарта, состоящую в подчеркивании основного отличия человека от животного – способности мыслить. Ибо акцент по Леви-Строссу нужно ставить на единстве, но не на различии. Те, кто ставит акцент на различии, поступают высокомерно: «Такая цивилизация, основанная на принципе и идее повышенного мнения о себе, является гнилой с самого своего рождения». И «только Руссо смог восстать против этого эгоцентризма» (С. 26).
Есть ли здесь какие-то глубокие суждения, какая-то наука? Нет, ничего этого нет. Леви-Стросс просто объявляет все попытки с помощью научных методов установить различия между человеком и животным «высокомерием». И эту чепуху печатают, к этой чепухе прислушиваются.
Леви-Стросс упоминает Руссо. Жан Жак Руссо – гуманист, романтик. Насколько гуманист? Вот насколько: Руссо испытал нищету, служил лакеем, и это, как у многих, впавших в нищету, покалечило его моральные принципы. Порой он жил за счёт богатых женщин, однажды он своровал дорогую ленту у своей хозяйки, кража была обнаружена, и Руссо свалил вину на молодую служанку, которую он любил. После землетрясения в Лиссабоне Руссо объявил, что жертвы землетрясения сами виноваты в своей гибели, потому что жили в семиэтажных домах, а не в пещерах, как дикари.
Руссо критиковал неравенство и частную собственность, но причины неравенства видел в развитии производства, в земледелии и металлургии, в связи с чем предлагал вернуться в «естественное состояние». Соответственно история человечества у Руссо представляет ряд ступеней последовательного уклонения от естественного блаженного и непорочного состояния. Согласно Руссо первая беда пришла тогда, когда люди уклонились от мудрого правила жить и трудиться особливо, когда они вступили в общежитие и началось разделение труда. Общежитие ведёт за собой неравенство и служит последнему оправданием; а, так как Руссо голосует за равенство, то он осуждает общежитие. Т.е. Руссо не понимал, что труд есть результат общежития, и личность возникает как новое системное качество именно в результате коллективного труда.
«Человек рожден свободным, а между тем он везде в оковах», - писал Руссо. Руссо проливал слезы над страданиями любого бедняка, но равнодушно отвергал любые социальные проекты в помощь этому бедняку. Хуже того: он полагал, что в древности между людьми существовал некий общественный договор, к которому он предлагал вернуться. И этот договор сводятся к отчуждению прав каждого члена в пользу общины: «Каждый из нас отдает свою личность и всю свою мощь под верховное руководство общей воли, и мы вместе принимаем каждого члена как нераздельную часть целого». То есть: вместо возврата к естественному одиночному состоянию подчинение личности некой абстрактной общей воле. Которую. Без сомнения, будут выражать исключительно богатые.
То есть, говорить о Руссо как о философе, мягко говоря, не приходится. Теперь поговорим по поводу сближения человеческого и животного у Руссо, как он якобы преодолел «эгоцентризм» Декарта.
Напомню, что дуалист Декарт, следуя своему механистическому (картезианскому) воззрению, полагал, что животные – это механические машины, подчиненные инстинктам. Но как идеалист он считал, что человек отличается от животного тем, что бог вдохнул в него душу.
Декарту возразил Ламетри в своей знаменитой книге «Человек-машина», где указал на великое сходство между человеком и животным.
Современные данные показывают, что у животных есть зачатки мышления, в том числе абстрактного. Материалистические обоснования этого ясны: мышление происходит не только в ходе формирования языка, но, главным образом, в практической деятельности.
Верно ли понял Леви-Стросс Рене Декарта, неизвестно, но есть вопросы, каким местом он читал труды Жана Жака Руссо. Дело в том, что Руссо хотя и критиковал Декарта, но по сути придерживался картезианских позиций, в отношении животной «культуры» он был столь же высокомерен. Согласно Руссо животный мир – это царство необходимости, специфика человека – в возможности свободы.
Напомню, что у Аристотеля человек определяется как «общественное животное», то есть, стайное новое качество отлично от стайных качеств животных, и это отличие в том, что человек - «разумное животное». То есть, точка зрения Декарта близка к аристотелевской.
Руссо, казалось бы, встал на точку зрения Ламетри (до него сходные идеи высказывал в XV веке Пико делла Мирандола): животные обладают разумом, они, как и человек, способны чувствовать, общаться с помощью языка жестов и звуков, словом, в этом плане отличия животного от человека не являются качественными.
Но Руссо обнаруживает еще больший, нежели Декарт, «эгоцентризм». Он, как указывалось выше, утверждает, что качественным отличием человека от животного является способность к самосовершенствованию в течение всей жизни. Животное же является совершенным «сразу же».
Далее Руссо отвергает свою собственную критику Декарта и встает на позиции Декарта, он утверждает, что животное, жизнь которого определяется инстинктами, не может сопротивляться их действию, оно двигается как машина. То есть, животное лишено свободы. Человек же определяется через свою свободу. «Во всяком животном, - пишет Руссо, - я вижу лишь хитроумную машину, которую природа наделила чувствами, чтобы она могла сама себя заводить и ограждать себя, до некоторой степени, от всего, что могло бы ее уничтожить или привести в расстройство. В точности то же самое вижу я и в машине человеческой с той только разницей, что природа одна управляет всеми действиями животного, тогда как человек и сам в этом участвует как свободно действующее лицо. Одно выбирает или отвергает по инстинкту, другой — актом своей свободной воли; это приводит к тому, что животное не может уклониться от предписанного ему порядка, даже если бы то было ему выгодно, человек же часто уклоняется от этого порядка себе во вред. Именно поэтому голубь умер бы с голоду подле миски, наполненной превосходным мясом, а кошка — на груде плодов или зерна, хотя и тот и другая прекрасно могли бы кормиться этою пищей, которою они пренебрегают, если бы они только догадались ее отведать. Именно поэтому люди невоздержанные предаются излишествам, которые вызывают волнения и смерть, так как ум развращает чувства, а желание продолжает еще говорить, когда природа умолкает… Но если бы трудности, с которыми связано изучение всех этих вопросов, и оставляли все же некоторый повод для споров относительно этого различия между человеком и животным, то есть другое, весьма характерное и отличающее их одно от другого свойство, которое уже не может вызвать никаких споров: это — способность к самосовершенствованию, которая с помощью различных обстоятельств ведет к последовательному развитию всех остальных способностей, способность, присущая нам как всему роду нашему, так и каждому индивидууму; в то время как животное по истечении нескольких месяцев после рождения на свет становится тем, чем будет всю жизнь, а род его, через тысячу лет, — тем же, чем был он в первый год этого тысячелетия. Почему один только человек способен впадать в слабоумие? Не потому ли, что он таким образом возвращается к изначальному своему состоянию; и в то время как животное, которое ничего не приобрело и которое тем более не может ничего потерять, всегда сохраняет свой инстинкт, человек, теряя вследствие старости или иных злоключений все то, что он приобрел благодаря его способности к совершенствованию, снова падает таким образом даже ниже еще, чем животное?» В человеке «желание продолжает еще говорить, когда природа умолкает».
Иные аналитики, например, Ферри Люк, в качестве проявления свободы воли приводят пример отсутствующего у животных человеческого садизма, т.е. осознанного стремления причинить кому-либо страдания. Однако это не свобода воли, садизм, как фашизм – социально обусловлен.
С одной стороны, Руссо возражает религиозному фатализму. С другой стороны, вероятно, если бы Руссо был знаком с теорией эволюции, он бы отбросил тезис о самосовершенствовании. Если бы Руссо был бы знаком с биохимическими реакциями, он бы, возможно, отказался бы от тезиса о свободе воли человека. Если б Руссо понимал подчиненность человека общественным законам, если б он видел, как труд рабочего закабаляет его сознание, он бы, наверно, говорил о несвободе человека. Если бы он знал, что редукционизм несостоятелен, он. Может быть, подумал об иной форме выражения тезиса о свободе воли человека. Но как предполагать интеллект в человеке, в котором его нет? Поэтому анализировать далее книгу Леви-Стросса я не буду, это бессмысленное занятие. Лучше обратимся к тому методу, который провозгласил Леви-Стросс и его единомышленники: к структурализму.
Примат общего
К столпам структурализма можно отнести искусствоведа Умберто Эко, литературоведа Ролана Барта, психоаналитика Жака Лакана, лингвиста Романа Осиповича Якобсона, историка Мишеля Фуко.
Структурализм заявляет о приоритете бессознательных структур над субъектом и сознанием, отношений над элементами, синхронии над диахронией, холизма над атомизмом. Культура рассматривается как знаковая система, общество - как символический порядок. Структуралистские идеи применяются в антропологии, психоанализе, семиотике, литературоведении, религиоведении, истории, социологии и пр. В своей безграмотности структуралисты отождествляют позитивизм и натурализм, приписывая позитивизму утверждение, что мир не зависит от сознания и непосредственно познаваем. На самом деле позитивизм, апеллируя к чувственным первичным элементам, сводит мир к комплексу ощущений, то есть, структуралисты стоят на релятивистских позициях позитивизма.
Существует ли для Леви-Стросса обособление этносов, наций, вообще культур? Кстати, Ленин и Поршнев отмечали, что расселение культур по планете имело взрывной характер, путем отталкивания, культура бежала от культуры. С другой стороны, одинаковость, схожесть отнюдь не означают единства, скорее, наоборот, яркий пример – очередь за лучшими кусками мяса в московском гастрономе. Сколько страстей! А интересы – одинаковы, тождественны.
Поразителен метод, которым Леви-Стросс пытается осуществить хотя бы в мысли единство: «суметь осознать себя как страждущими существами», «воспитать в себе способность к состраданию» (С. 26).
По Леви-Строссу именно «одинаковость в смысле тождества живого и есть принцип коллективной мудрости и коллективного действия». Здесь, на самом деле, «посрамлен» не Декарт, а Карл Маркс, полагавший основой унификации, которая есть обезличивание, труд на капиталистическом производстве: конвейер, мануфактуру, которая генерирует уравниловку, оплату не по живому, а по овеществленному труду (подробнее см. мою статью «О кооперации», сб. ГПД-Союза коммунистов, 1989, или «Взгляд», №7, 1989).
Леви-Стросс не одинок в своем стремлении поставить акцент на «единстве», на «коллективности». Тем же самым заняты все без исключения российские компартии или троцкистские организации. Они полагают, что рабочие становятся едиными, вступив в ряды партийной конторы.
Разумеется, не акцент на унификации означает стремление принизить индивидуальность. Индивидуальность принижает не акцент, а унифицирующий заводской труд, конвейер.
Фейербах писал, что ограничение в то же время создает свободу, вода ограничивает рыбу, но и дает ей возможность плавать. Действительно, несвободный, обезличивающий труд дает вещное богатство потребителям и зарплату производителям, делая их относительно свободными. Однако 8 часов в смену повторения одни и тех же десяти движений, да еще в течение ряда лет делают несвободным разум.
Мамардашвили, как и Леви-Стросс, ставит целью гуманизацию. Однако, в русле перестройки, в русле примитивного противопоставления поэта и толпы, наоборот, пишет об индивидуальности, настаивает на уникальности личного опыта (следовательно, уникальности личности), но он не просто сторонник «доктрины» Декарта, он еще и проясняет, очищает ее от неверных толкований («Декартовские чтения»). Однако, спасаясь таким образом от идеи унификации, тождественности, Мамардашвили «забывает», что есть массы унифицированных, и труд творческий, обозначающий индивидуальность, накрепко связан, несвободен от «угнетенной нации» унифицированных. Не просто «стоит на ее плечах» (Герцен), но внутренне зависим от унифицирующего труда.
Осознает ли Леви-Стросс наличие этой связности? Увы, нет. Потому что вместо реальных антиподов-антагонистов он упорно подсовывает связность между развитыми и неразвитыми цивилизациями. И в духе апологетов социального партнерства предлагает элиту развитой цивилизации «понять», «осознать», «умерить себя». Словом, быть толерантной. Таким образом, его пафос этнографа, своими глазами наблюдавшего гибель народностей от соприкосновения с «мировым сообществом», растрачивается безрезультатно. Ибо 1) элиты в сообществах любого уровня всегда глухи, 2) никакая толерантность не поднимет уровня неразвитой цивилизации, 3) никакая толерантность не устраняет антагонистические противоречия внутри развитой нации.
Вместе с тем у Леви-Стросса есть точные высказывания, напр., он цитирует Руссо: «… весь мир населен народами, о которых мы знаем только имена, а за всем тем беремся рассуждать о человечестве!» (стр. 20) Или: «Они (народы, подвергшиеся колонизации) опасаются, что под прикрытием антропологической интерпретации истории, которую они считают нетерпимой (читай под прикрытием идей права обособления равенства) неравенство будет оправдываться как желаемое разнообразие человечества» (стр. 35). Аналогично имущественное неравенство оправдывается ссылкой на будто бы необходимость разнообразия в обществе, будто бы необходимость противодействия обезличиванию.
Этнос определяется следующим образом: это исторически сложившаяся устойчивая общность людей, как правило, объединенных территориально, а также культурно, в первую очередь, по языку, по внешнему виду, по менталитету и, главное, по своему биологическому происхождению.
Однако в своих научных исканиях Леви-Стросс опирается не на очевидное определение этноса, а на взгляды Ж. Ж. Руссо и одного из основоположников структурной лингвистики Ф. Боаса. В основу этнологии Леви-Стросс кладет понятие культуры, из которой непостижимым образом устраняет культуру производства, которая в первобытных обществах играет доминирующую роль.
Все общества Леви-Стросс представляет как культурные единицы, различия между которыми могут быть сведены к неким инвариантам - что и является целью структурного анализа.
Культурные системы у Леви-Стросса следующие: «всеобщая, континентальная, национальная, провинциальная, местная и т.д.; семейная, профессиональная, конфессиональная, политическая...» (Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 1985). То есть, например, трудовой коллектив завода или университета культурной системой по Леви-Строссу не является. С другой стороны, континентальные антагонисты оказываются принадлежащими к одной культуре. Таким образом, понятие культуры у Леви-Стросса бессодержательно.
Леви-Стросс, следуя Боасу, утверждает, что в любом обществе коммуникативное поле состоит из четырех уровней обмена: женщинами, имуществом (услугами), сообщениями и между фенотипами посредством генов, что зависит от правил родства и брака. Разумеется, это деление не является научным, оно произвольно, из него ничего нельзя получить. «… история, - пишет он в своей книге «Антропологический структурализм», - организует свои данные по отношению к сознательным выражениям, а этнология – по отношению к бессознательным условиям общественной жизни».
Методологический редукционизм
В «Структурной антропологии» Леви-Стросс предлагает проект переустройства социальных наук на основе идей кибернетики, предложенных в свое время Винером, что тоже является невероятной глупостью, поскольку общество не является кибернетической системой.
Прохождение между Сциллой и Харибдой заключается в том, чтобы, с одной стороны, не отвергать закономерности в общественной динамике и, соответственно, возможностей применения методов естественных наук в науках гуманитарных. С другой стороны, наивно не понимать качественного различия естественных и гуманитарных наук – как это делает структурализм.
Структурализм использует лингвистические модели и принципы объективизма и холизма для анализа общества. Структурализм возник из структурной лингвистики, созданной Фердинандом де Соссюром, он декларирует революцию, реорганизацию и интеграцию в гуманитарных науках с помощью лингвистических методов. Т.е. основа структурализма изначально порочна. Соответственно, необычайно модный в 50-х, после революционных 60-х структурализм, ничего не реорганизовав и не объединив, сошел на нет.
Структурализм — это полуфилософский подход, который утверждает, что объекты социума имеют относительную, а не субстанциональную природу. Общественная динамика выводится не из индивидуальной или общественной практики, а из абстрактных отношений и отношений между отношениями. Марксизм же объявляет относительной природу индивида, сводя его личность к конкретной совокупности общественных отношений («Тезисы о Фейербахе»), а в качестве субъектов истории выделяет «субстанциальные» классы.
Структурализм есть апелляция к институционализму, но к таким институтам, которые якобы скрыты, «глубинны», «бессознательны». Он отвергает классовые интересы, классовые антагонизмы и в целом историю. При этом претендует на объяснение всех социальных феноменов.
Итоги структурализма
Структурализм явился попыткой сближения гуманитарных знаний с естествознанием – соответственно, как философия он развивался в рамках механицизма, позитивизма и фрейдизма.
Поэтому структурализм критиковали представители феноменологии, экзистенциализма, персонализма, но, скорее, как нечто побочное, поскольку общим объектом критики выступал научный подход к исследованию общественных явлений, который понимали как сциентизм.
Последователи советского языковеда Марра отвергали и компаративистику, и структурализм - с позиций старых концепций XVIII в. и первой половины XIX в., в которых основное место занимали недоказуемые гипотезы о происхождении языка и языковых стадиях. Марристы считали обязательным свойством лингвистического исследования историзм. Сам Н. Я. Марр главным своим противником считал сравнительно-историческое языкознание.
Несмотря на декларацию сущности научно-философского направления в названии, понятие структуры в структурализме не просто весьма размыто, но вообще не определено. Подмена конкретных общественных структур «структурой вообще» была воспринята как антигуманное начало. Структурализму приписали антигуманизм – противопоставив ему опять же абстрактный гуманизм и субъективистский иррационализм.
Можно, конечно, обрамлять структурализм, например, что «структурализм рассматривает литературу как коммуникативный акт с установкой на выражение, сосредоточивался на функциональных зависимостях между элементами художественного произведения, выступающего в качестве такого иерархически организованного системного целого, внутренние связи которого могут быть сведены к двоичным (бинарным) отношениям» и т.п.
Но все эти обрамления бессодержательны. Они ничтожны, они ничего не значат, как не значат ничего сам структурализм, сами персонализм, феноменология, экзистенциализм и т.п. Поскольку их представители – уровня интеллектуально ущербного Леви-Стросса.
Структурализм возник в 20-е годы XX века как реакция на успех марксизма-ленинизма.
После Первой мировой войны структурализм занял господствующее положение в теоретической лингвистике большинства стран Европы и Северной Америки.
После подъема рабочего и левого движения в 60-е годы выяснилось, что структурализм, как и персонализм, фрейдизм и пр. оказался не в состоянии ответить на поставленные этим движением вопросы. Однако в связи с общим упадком культуры и, в частности, философского дискурса, имеются рецидивы этой болезни под названием «структурализм».
АЛЕКСАНДР ТАРАСОВ – АНТИКОММУНИСТ
Проанализируем подробно воззрения публициста Александра Тарасова. Он пишет: «Сам Маркс, как известно, решил к концу жизни пересмотреть свои взгляды на «азиатский способ производства», заподозрив, что никакого отдельного «азиатского» способа производства не было. Смерть не дала завершить ему эту работу. Между тем, Маркс был прав в своем подозрении. Сегодня мы обладаем достаточным количеством эмпирических данных для того, чтобы определять и «азиатский» и «античный» способы производства как один способ производства: крупнотоварное немашинное (домашинное) производство» [9].
С тем же успехом можно сказать, что никакого суперэтатизма в природе не существует. Причем это не будет пустым отрицанием, поскольку Тарасов не дал определение термина «суперэтатизм» в категориях политэкономии. Ссылку на «подозрение» Маркса Тарасов тоже не дает, это его фантазия. Интересно, как бы это выглядело: «Подозреваю, что…»
В его определении очевидная ошибка: ибо первобытнообщинный, родоплеменной строй – тоже «домашинные». Существенное же различие же между античным и азиатским способом производства очевидны.
Согласно Тарасову, строй в СССР потому нельзя назвать этатизмом, что этот термин «переоккупирован». То есть: оттого, что Иван Иванович, Семен Семенович и Петр Петрович крайне часто употребляют термин «этатизм», способ производства в СССР не может быть этатизмом, а только суперэтатизмом.
Напомним, что этатизмом называется засилие государства, потому этот термин не может быть определением способа производства. Следовательно, не может быть определением способа производства и суперэтатизм. Суперэтатизм – это всего-навсего суперзасилие государства.
Еще этатизм, или государственничество, реже статизм, — идеология, утверждающая ведущую роль государства в политической жизни, включая подчинение интересов как отдельных людей, так и групп интересам государства; политика активного вмешательства государства во все сферы общественной и частной жизни. Идейная противоположность анархизма (Википедия). Идеология тоже не может быть способом производства.
Тарасов отнесен к антикоммунистам по той причине, что, считая самого себя марксистом, он обнаруживает просто обескураживающее незнание марксизма-ленинизма. Но это не всё.
В интернете есть критика статьи Тарасова. Но она еще хуже статьи, за исключением указания в одной из статей на нелепость отождествления социализма (первой фазы) и коммунизма. Малозначащих критиков – масса, нет смысла их упоминать, тем более, вместе со всей их неграмотностью и ошибками.
В вышеуказанной статье Тарасов, вслед за буржуазными идеологами, пишет об особом индустриальном способе производства, будто бы при этом «способе» нет ни буржуа, владеющих средствами производства, ни такого особого товара, как рабочая сила.
Тарасов уверяет, что деление «социализм» и «коммунизм» выдумал Сталин, а у Маркса этого якобы нет. На самом деле Маркс выделяет обязательный переходный период от капитализма к коммунизму, когда (см. «Критика Готской программы») сохраняется буржуазное право. Социалистическое государство, пишет Маркс, может быть только государством диктатуры пролетариата. И это государство, эта диктатура должны отмирать, как переходный период от капитализма к коммунизму.
Тарасов путает: Сталин выдумал переходный период от капитализма к социализму, потому у него социализм победил окончательно лишь в 1936 году. Далее партийной номенклатуре по понятным причинам потребовалось «строительство» социализма, затем «развитой социализм» и, наконец, «социализм с человеческим лицом».
«… переход от рабовладения к феодализму и от феодализма к капитализму сопровождался изменением способа производства, но не изменением формы собственности», - пишет Тарасов.
Если речь идет о том, что сохранялась частная форма собственности, тут Тарасов не делает открытия. Но разве владение рабами не отличается существенно от владения землей или владения средствами производства?
Тарасов пишет о якобы противоречии в марксизме, ибо Маркс определяет социализм как не товарный строй.
Если устранить ошибку Тарасова в отождествлении товарного социализма и бестоварного коммунизма, это не противоречие, это ошибка.
Маркс точно связывает товарную форму продукта труда, его стоимость, с отчуждением продукта труда, с абстрактностью труда. Однако он относит абстрактный труд лишь к сфере обмена, рынка. Отсюда ликвидация рынка, полное подчинение производства и распределения плану должны ликвидировать стоимость, а с ней и капитализм. На самом деле труд рабочего является абстрактным уже в процессе производства. Именно сфера производства и определяет вторичную сферу обмена, доминирование абстрактного содержания в труде рабочего и генерирует абстрактность в сфере обмена [10]. Именно поэтому Ленин и ввел НЭП.
Верховный жрец у Тарасова оказывается якобы не собственником, а просто менеджером, Тарасов не понимает, что такое отношения собственности.
Вслед за правыми идеологами Тарасов уверяет, что знание не может быть товаром – тогда как в буржуазном обществе не только знание, не только не вещные услуги, но и духовные ценности, произведения искусства являются товаром, Маркс отмечает это в 1-м томе «Капитала».
По Тарасову строй к СССР не мог быть капиталистическим по всем тем причинам, которые указывают и сталинисты, и маоисты, и троцкисты, и либеральные демократы: отсутствие рынка, полное отсутствие конкуренции. Можно выписать еще ряд таких же вторичных признаков, но Тарасов просто не знаком с советской экономикой. Конкуренция была не только между рабочими-сдельщиками и рабочими повременщиками, не только между заводами, например, между нижнетагильским танковым и челябинским танковым (тракторным), но даже между КБ, например, между КБ Королева и КБ Чаломея. Конкурировали безработные, которых использовали для разгрузки вагонов и судов. Наконец, конкурировали сверхдержавы.
Что касается рынка. Еще Рикардо указывал, что монополия ограничивает игру рыночного спроса-предложения. Она императивно диктует цены, до предела покупательской способности. Внутри одной капиталистической монополии нет рынка, никому не придет в голову, скажем, на автозаводе обменивать рули на кузова. Тем не менее, эта монополия вовсе не перестает быть капиталистической! И остается она капиталистической вследствие содержания труда рабочего.
Что касается рыночных спроса и предложения, для их оценки в СССР работали целые лаборатории со специалистами в области математической экономики, программирования, теории катастроф и т.п.
Тарасов просто не знает фундаментального определения капитализма, следующего из марксова преодоления старой политэкономии, которая не понимала особость такого товара, как рабочая сила, потому не могла показать, откуда возникает прибыль.
С другой стороны. Тарасов ссылается на Энгельса, который якобы утверждал, что товарно-денежные отношения всегда порождают капитализм. Странно, как они не породили капитализм при рабовладельческом строе.
«… при суперэтатизме, - пишет Тарасов, - наемный работник получал не обязательно хорошего качества, но гарантированно и даже в обязательном порядке то, что при капитализме он должен был покупать на рынке товаров и услуг как раз за ту часть зарплаты, которая (приблизительно, конечно) ему при суперэтатизме не оплачивалась».
Во-первых, напомню, что пореформенная Россия не сразу догнала Запад по уровню фальсификации продуктов питания.
Во-вторых, не вдаваясь в систему оплаты в СССР и на Западе, хочется спросить: а что, что получали в обязательном порядке трудящиеся СССР, да еще не за зарплату? Допустим, медицинскую помощь. Но она и в развитых странах была бесплатной. Обучение? И на Западе было системное бесплатное обучение. Право на труд? Но и в Японии существовал институт пожизненного найма, когда в начале тысячелетия в Японии грянула 5%-я безработица, японцы были в шоке.
Тарасов отметает социализм, якобы выдуманный Сталиным, но пишет: «… при суперэтатизме ликвидируются антагонистические классы». Если речь идет о постепенном отмирании классов, можно было бы согласиться. Но далее Тарасов просто цитирует брошюру Сталина «об экономических проблемах социализма»: «Общество (суперэтатическое, Б. И.) оказывается состоящим их трех основных классов: класса рабочих, класса крестьян и класса наемных работников умственного труда, который при ближайшем рассмотрении оказывается состоящим из двух крупных подклассов: управленческого аппарата, чиновничества, во-первых, и интеллигенции, во-вторых. Складывается своеобразная СОЦИАЛЬНАЯ ОДНОРОДНОСТЬ общества, в определенной степени – ОДНОМЕРНОСТЬ (если воспользоваться, переосмысляя его, термином Маркузе). Границы между классами размываются, облегчается переход из одного класса в другой, что является достоинством по сравнению с капиталистическим обществом».
Неясно, каким образом Тарасов устранил антагонизм между начальником и подчиненным. Но как у него (и у Сталина) получилось, что ликвидировалось противоречие между умственным и физическим трудом?
Социализм, переходный период, есть период преодоления этого противоречия, о чем и пишет Маркс в статье «Критика Готской программы». И ни о каком облегчении перехода из одного класса в другой в СССР не могло быть и речи: Россия из аграрной становилась индустриальной, рабочий класс обязан был расти, ремесленников с их творческим трудом сменял конвейерный рабочий. Разве не знает Тарасов, что в СССР дети артистов, как правило, становились артистами, дети ученых – учеными, дети рабочих – рабочими, а дети госчиновников – госчиновниками? «Я понимаю, что умственный труд тоже вызывает пот, - пишет Марк Твен. – Но я ни за какие блага в мире не соглашусь махать кайлом хотя бы месяц». Это и есть «одномерность»?
Общество делится на классы вследствие разделения труда. Ликвидация старого общественного разделения труда, главным в котором Маркс считает разделение на труд умственный и физический», и есть переход к коммунизму за период социализма. Тарасов легко отменяет этот процесс путем объявления общества в СССР одномерным. Тарасову не нужен коммунизм, ему не нужно отменять рабочий класс. Зато самому рабочему классу – нужно!
К достоинствам своего суперэтатизма Тарасов относит планирование. Однако планирование есть завоевание капитализма, любая монополия планирует. В развитых странах есть самые разнообразные формы и государственного планирования. Так, в 80-е США государство владело 25% акций всех предприятий, при том, что контрольный пакет был определен в 22,5%. Кроме управления этим капиталом, «не персонифицированное» государство обязано планировать и управление бюджетом.
Как писал Маркс, государство играет роль капиталиста [11].
Но в курсе ли Тарасов, что в СССР существовало движение декабристов? Представителей предприятий, которые в конце года приезжали в министерства скостить план. Например, пермский завод им. Ленина по своему названию не мог не выполнить план. Таким образом и появлялись цифры перевыполнения: 102%, 105% и т.д., так что советский план не слишком отличался от западного.
«Бюрократия – единственный социальный слой, который получил выгоду от суперэтатизма», - утверждает Тарасов. Ну, так и продолжала бы получать выгоду, только вот отчего-то бюрократия решила затеять перестройку и сконвертировать власть в деньги. Из построений Тарасова не видно причин распада КПСС. Но какие могут быть достоинства, если только бюрократии суперэтатизм был выгоден?
Октябрьская революция у Тарасова – не социалистическая, а суперэтатическая и, чуть далее – буржуазная. Ленин посрамлен. А с ним и Кромвель, и Робеспьер, и… - ведь их буржуазные революции потерпели поражение! Тарасов не понимает, как один способ производства сменяет другой.
Азиатский способ производства у Тарасова отсутствует – но он тут же определяет этот азиатский способ как этатизм-I. Согласно Тарасову, Маркс просто неправильно назвал азиатских способ производства, который нужно было назвать этатизмом. Но согласно тому же Тарасову азиатский способ – не особый, а рабовладельческий.
«Пролетарские революционеры, - уверен Тарасов, - не смогли создать социалистическое общество по двум основным причинам. Во-первых (и в главных), к моменту совершения пролетарских революций, вопреки марксистским принципам, и в ближайшей перспективе не было видно признаков нового способа производства, не говоря уже о том, чтобы он в общих чертах сформировался в недрах старого. Во-вторых, был ошибочно определен основой революционный субъект – пролетариат.
Вторую ошибку допустил уже сам Маркс. Марксистская методология предполагает, что революционный субъект должен появиться, как сейчас бы сказали, вне Системы. Не рабы уничтожили рабство и не крестьяне – феодализм. Точно так же не пролетариат должен был стать могильщиком буржуазии… Маркс еще в 1857-1859 гг. осознал, что именно ЗНАНИЕ должно стать непосредственной производительной силой будущего общества, с другой – НТР, которая показала, что это теоретическое положение Маркса верно, началась лишь во второй половине 40-х гг. XX в. Методологически получалось, что ведущим субъектом социалистической революции должен стать ученый (или, шире, интеллигент), на практике Маркс при жизни не видел и малейших признаков этого».
С одной стороны, Тарасов устраняет из революций рабов и крестьян. С другой - торговцев, мануфактурщиков (вышедших из лож), словом, всё третье сословие и даже ученые почему-то оказались – вне системы.
Оказывается, в Октябрьской революции ведущей силой были не рабочие и даже не крестьяне, а буржуазия, оказывается, не буржуазия поддерживала монархию, она революцию возглавляла!
Никакого «общества» пролетарские революционеры создавать не могли и не собирались. Ибо диктатура класса, пишет Плеханов, как небо от земли, отличается от диктатуры кучки революционеров-разночинцев.
Больше того: разумеется, все большевики понимали, что только сумасшедший мог бы желать перехода к коммунизму в 1917 году. Но они понимали и то, что аграрная Россия далеко не созрела даже до переходного периода, социализма. По мысли Ленина, революция в России могла подтолкнуть пролетариат развитых стран, который, после победы социалистических революций, должен был прийти на помощь неразвитому российскому пролетариату.
Однако мировой революции не произошло. Именно в этом одна из главных причин поражения революции в России. Тарасов же – всего-то - встает на позиции меньшевиков, программой-максимумом которых было свержение монархии, буржуазная революция.
Любопытно другое: историк Тарасов не в курсе, сколько раз буржуазные революции терпели поражение, по Франции буржуазная революция гуляла целое столетие.
Теперь сформулируем точно: степень развития капитализма, говорит Маркс, определяется тем, насколько наука стала производительной силой.
Идея возвести интеллигенцию в гегемоны революции далеко не нова. Но мы теперь понимаем, чего именно требует Тарасов: чтобы его, интеллигента, ну, разве что еще Кагарлицкого – поставили бы во главе миллионов, свергающих капитализм.
Однако такого не происходит, Тарасов вправе обвинить массы, неспособные постичь теорию суперэтатизма. Причины же очевидны: население видит, как гуманитарная интеллигенция России в своей массе холопски прислуживает капиталу, физики направляют усилия на подтверждение конфессиональных мифов, сфера культуры прочно встала на путь коммерции и превращения в масс-культуру.
Однако вернемся к словам Маркса. У Тарасова получается, что становление науки производительной силой касается только средств производства и вовлеченности в производство ученых. Это не так. Это касается в первую очередь рабочих. Развитие капитализма требует все больше и больше рабочих с высшим образованием. Вот об этом гегемоне идет речь, а не о сегодняшнем рабочем классе, который вполне удовлетворен капитализмом, подавляющее большинство забастовок в мире направлено лишь на более выгодную продажу рабочей силы.
Чтобы совершилась мировая социалистическая революция, необходимо, чтобы на уровне всеобщего рабочий класс осознал, что угнетение заключается не только в низкой зарплате, которую можно повысить, лишь взяв власть. Не только в отчуждении прибавочной стоимости и узурпации управления ей. Но в самом труде, тяжелом, однообразном, монотонном, отупляющем, обезличивающем (Маркс, «Экономическо-философские рукописи 1844 г.»).
Именно такой рабочий класс кровно заинтересован в коммунизме, который ликвидирует его самого, ликвидирует его труд. Труд интеллигенции уже отчасти освобожден, содержание ее труда существенное иное. Ей не нужно уничтожать самоё себя как класс, поэтому она не может быть гегемоном. Поэтому Маркс и пишет, что все остальные угнетенные слои общества должны осознать интересы рабочего класса, как собственные.
Тарасов подчеркивает, что пользуется марксистской методологией (т.е. не следуя букве Маркса). Марксистский метод – это диалектический материализм. Но в тексте Тарасова нет ничего диалектического, ничего материалистического ровным счетом.
А Москве есть еще один «марксист», который присвоил себе и суперэтатизм, и всю «науку», которой Тарасов обосновывает термин – Андрей Колганов. Тарасов уличил Колганова в краже, и тот был вынужден извиниться. Признать приоритет Тарасова.
Главное в статье Тарасова: нелепо отождествляя социализм и коммунизм, он выбрасывает из марксизма и учение о диктатуре пролетариата, и ленинское определение социализма как строя с госсобственностью на основные средства производства при политической власти рабочего класса, и процесс отмирания государства, и Советскую власть как форму диктатуры пролетариата, форму, по выражению Ленина, найденную самими рабочими, и социализм как «живое творчество масс».
ВКЛАД ФРАНКФУРТСКОЙ ШКОЛЫ. Часть I
Движение «Новые левые» возникло как отказ от сталинизма с одной стороны и как попытка ревизовать марксизм-ленинизм – с другой. Таким образом, новые левые видели, что идеология ВКПб-КПСС не была основана на марксизме, но изначально и далее без отклонений остались верны атмосфере буржуазных либеральных СМИ, утверждавших, что сталинский тоталитаризм якобы логически вытекает из марксизма-ленинизма.
Новые левые полагали, что СССР стал реализацией марксистских схем. Но лишь одна марксистская схема оказалась неверной на практике – отмена денег. И эту схему большевики быстро отвергли. Важно, что новые левые (как и сталинисты) так и не смогли проанализировать суть ошибки, суть введения НЭП.
Капитализмом называется такой способ производства, при котором рабочая сила становится товаром. В СССР существовал институт найма рабочей силы – в лице государства, которое Энгельс назвал «совокупным капиталистом». 5 дней неделю советских рабочий продавал государству свою рабочую силу. Т.е. прочие марксистские схемы прекрасно описывали СССР как капиталистическое государство.
Однако Герберт Маркузе в книге 1958 года «Советский марксизм», вслед за сталинистами выдумывает дополнительный переходный период – между капитализмом и социализмом, он назвал строй в СССР «протосоциалистическим», не капиталистическим, но и не и социалистическим в смысле Маркса и Энгельса, поскольку средства производства были только национализированы (огосударствлены), но не социализированы, не были поставлены под прямой контроль рабочих, а классовая сущность правящей бюрократии не определена.
В теме контроля рабочих Маркузе не оригинален, о том же говорил представитель Рабочей оппозиции Мясников. Классовая же сущность правящего слоя управленцев, напротив, определена, этот слой в точности подпадает под определение классов, данное Лениным в работе «Великий почин». С другой стороны, управление есть отношение собственности, поэтому управленец, при всем различии с владельцем, тоже является собственником.
Несоциалистичность, тоталитарный характер советского общества Маркузе объяснял не из марксистской политэкономии, которую, как видим, он не знал, а «существованием конкурентоспособного западного общества».
Маркузе – виднейший представитель Франкфуртской школы, которая стала во главе многих групп новых левых.
В программной для Франкфуртской школы книге «Разум и революция» 1941 года Маркузе пишет: «Диалектика Маркса... все еще тесно связана с предысторической фазой… Понятие, которое по определению связывает диалектику Маркса с историей классового общества - это понятие необходимости. Законы суть необходимые законы; различные формы классового общества необходимым образом погибают от их внутренних противоречий».
Снижение уровня дискурса
Маркузе понимает Маркса следующим образом: в классовом обществе необходимость, «объективность» существуют потому, что человек не свободен, подчинен внешним по отношению к нему естественно историческим законам.
«Переход от неизбежно гибнущего капитализма к социализму, - пишет Маркузе, - необходим только в том смысле, что необходимо полное развитие человеческой личности».
Что такое полное и что такое неполное развитие личности? Маркузе здесь выступает как демагог. Хотя Маркс пишет о тяжелом, монотонном, отупляющем, обезличивающем труде рабочего, он прямо указывает на конкретное отношение: принадлежность средств производства классу капиталистов.
«Новое социальное объединение людей, - продолжает Маркузе, - необходимо только в том смысле, что необходимо использовать имеющиеся производительные силы для общего удовлетворения всех людей... Когда материальные процессы становятся разумными и превращаются в сознательное дело людей, слепая зависимость сознания от социальных условий прекращает свое существование. Разум, детерминированный рациональными социальными условиями, детерминирован самим собой».
И здесь демагогия, что такое «детерминирован сам собой»? Отдельно от всего? Свободен от всех законов? Но как же при этом он может быть детерминированным социальными условиями»? И если сознательно работать киркой, для общего удовлетворения, зависимость человека от социальных условий не исчезнет. Даже слепая. Больше того, будто бы Маркузе отрицает тот факт, что сознание человека не может быть лишь индивидуальным, это новое системное качество, которое возникает исключительно в человеческой стае.
Главным для анализа капитализма Маркузе считает не деление общества на классы, не содержание труда, а следствие - категорию отчуждения, причем не только от средств производства, но от всего, от собственного бытия во всех его проявлениях и даже от собственной биологической природы. Причем тут капитализм – неясно.
«Люди верят, - пишет Маркузе в книге «Разум и революция», - что их отношения друг к другу проистекают из объективных законов, которые действуют с необходимостью физических законов, и их свобода заключается в приспособлении их индивидуального существования к этой необходимости. Таким образом, поразительно конформистский скептицизм сопровождает развитие современного рационализма. Чем больше разум торжествует в технологии и естественных науках, тем неохотнее он откликается на требования свободы в общественной жизни человека».
Итак, Маркузе желает освобождения от законов истории, хочет, чтобы общественная природа не имела законов. Но так не бывает.
Как формулировал Маркс, «общественное бытие определяет общественное сознание». Но Маркузе напрасно приписывает Марксу фатализм, или, как выражался сам Маркс, грубый объективизм.
Во-первых, быть свободным от законов физики, химии, биологии – невозможно, даже если классовые противоречия будут сняты. Во-вторых, законы истории существенно отличны от законов естественных наук, потому что они реализуются исключительно через сознание людей. Уже в физике нет механицизма, в истории же действуют не законы механики. а тенденции. Наконец, законы общества меняются путем революций.
Маркузе полагает, что неверна сама гегелевская схема, воспринятая Марксом: в силу закона отрицания отрицания противоположность становится противоречием, снятие которого приводит к синтезу обеих противоположностей, к возникновению нового, но старого на новой ступени. Росту производительных сил начинают мешать отжившие производственные отношения, только тогда происходит революция.
Но Гегель отмечает, что синтез не возникает с неизбежностью, если система неспособна удержать противоборствующие стороны в единстве, она просто распадается.
В докладе на конгрессе памяти Гегеля в Праге в 1966 г., Маркузе утверждает: «...Материалистическая диалектика еще остается в русле идеалистического разума, в позитивности, пока она не разрушит концепцию прогресса, в соответствии с которой будущее всегда коренится внутри существующего, пока марксова диалектика не радикализирует понятие перехода к новой исторической ступени, то есть не встроит в свою теорию поворот, разрыв с прошлым и существующим… перед лицом вопроса, может ли - и в какой мере - поздняя ступень западного индустриального общества служить моделью для создания нового общества, по крайней мере, в том, что касается технической основы развития производительных сил… Разве это не есть снова форма прогресса объективного разума, новая форма репродуцирующейся власти прошлого, овеществленного в техническом аппарате труда над живым трудом?»
Маркузе, таким образом, пытается доказать, что можно обойтись без старого, он старается обосновать тезис сталинистов, что можно отринуть капитализм на любой стадии его развития. Но техническая основа у Маркузе оторвана от процесса распредмечивания, от изменения самих производителей техники. С другой стороны, Маркс объясняет, что необходимость социализма, переходного между коммунизмом и капитализмом периода, вызвана тем, что коммунистические отношения не вызревают в капиталистическом обществе подобно тому, как, например, капиталистические отношения вызревали в феодальном обществе.
Наконец, Маркузе понимает будущее как что-то никоим образом не связанное с прошлым, что уже явная нелепость.
Откуда же тогда возникает новое?
Противоречивое целое, настоящее, утверждает Маркузе, может быт отринуто только извне, только так может быть достигнута следующая историческая фаза: «Извне, о котором я говорю, не следует понимать механистически, в смысле пространства, а как качественное отличие, которое превосходит противоречия, существующие внутри антагонистического целого, например, противоречие между капиталом и трудом, и несводимы к нему... Качественное отличие новой общественной ступени состояло бы не только в удовлетворении жизненных и духовных потребностей..., но и в возникновении и осуществлении новых потребностей, удушенных в антагонистическом обществе. Эти новые потребности найдут свое выражение в радикально иных отношениях между людьми и в радикально иной социальной и природной среде - солидарности вместо конкурентной борьбы, свободном развитии чувств вместо подавления, исчезновении жестокости, варварства и их языка, мире как длительном состоянии».
Новые потребности, новое - возникают как раз в рамках гегелевской диалектики, если к ней добавить гегелевский же принцип развития как восхождения от низшего к высшему. Но, например, солидарность возникает как раз в старом, капиталистическом обществе, в ходе борьбы рабочего класса. Подавление – это условие жизни человека в обществе, которое всегда несет в себе черты этого общества.
Однако здесь Маркузе либо впадает в мистику, либо пытается обосновать тезис сталинистов об объективности субъективного фактора, революционной партии, которая якобы имеет право быть для рабочего класса духовным пастырем.
В «Разуме и революции» Маркузе всерьез пишет, что фашизм уничтожил гегелевскую диалектику. Соответственно, Маркузе, как излагают анархисты, «диалектический материализм недостаточно глубоко анализирует воздействие общественных институтов на бытие и сознание человека, недостаточно учитывает насилие институтов и обстоятельств, формирование искусственных, мнимых, навязанных человеку потребностей. Иными словами, марксистский материализм недостаточно учитывает силы интеграции внутренних противоречий, которые действуют в условиях позднего капитализма».
То есть, здесь Маркузе, анархисты и сталинисты, которые считают, что капитализм перезрел, тождественны друг другу.
Истоки философии Маркузе и всей Франкфуртской школы очевидны. Дьердь Лукач полагал, что говорить о взаимодействии субъекта и объекта, о единстве теории и практики, о перемене законов системы в природе невозможно. Поэтому он отвергал применение диалектики к природе. В то же время, поскольку природу можно познавать и рассматривать только во взаимоотношении с деятельностью людей, Лукач встал на позиции релятивизма. Но и в общественной диалектике Лукач отбросил понятие противоположности, например, практики и теории, сливая их в единый «праксис».
К духовным отцам школы относят также Шопенгауэра, Ницше, Шпенглера, Макса Вебера и даже Канта.
Общественная механика
Маркузе убежден: «...Развитое индустриальное общество вплотную подошло к возможности материализации идеалов» («Одномерный человек»).
Левацки настроенная публика полагает, что уже возникла возможность для тотального перехода даже не к творческом у труду, а к симбиозу труда, игры и наслаждения, что уже нет проблем для любых общественных преобразований, стоит лишь убедить в этом большинство.
В «Эссе об освобождении» Маркузе провозглашает революцию аутсайдеров, чье сознание якобы не тронуто буржуазностью. Философ призывает к сексуальной революции – к отмене всех запретов и вообще всех нравственных норм.
В книге 1955 года «Эрос и цивилизация. Философское исследование учения Фрейда » Маркузе, как утверждают, соединил несоединимое: фрейдизм и марксизм.
У Фрейда двигателем общества является сексуальная сила, как флогистон, теплород или пассионарность – либидо. Кроме либидо, в человеке заложена агрессия. Общество подавляет оба инстинкта, они вытесняются в подсознательное, что ведет к неврозам.
Маркузе извращает и Фрейда: по Маркузе вместо агрессии – «танатос», вместо либидо – «эрос», подавление эроса приводит к резкому усилению танатоса. Мысль бездонной глубины: цель человека – сексуальное наслаждение, если девушка не дает, ее избивают.
Кроме того, Маркузе выдумывает дополнительное, классовое подавление инстинктов, превращение человека в винтик в механизме. Подавлению служит и культура, которую Маркузе объявляет «репрессивной». Материальная культура, фантазирует Маркузе, вступает в противоречие с эросом, принципом наслаждения и счастья.
Словом, история человечества – не история борьбы классов, а история подавления инстинктов индивидов.
Неофрейдист и фрейдомарксист Эрих Фромм тоже указывает: человек – не индивидуальность, он превращен в робота, стал частью машины, утратил свое «я».
Другой представитель школы, Теодор Адорно, во главу революции ставит аутгруппы, аутсайдеров. Авторитарность индивида Адорно связывает исключительно с его отношением к аутгруппам.
Технический прогресс, указывает Адорно, подчиняет себе искусство, ставит его на службу капиталу, всё продается и покупается на рынке. Поэтому массовая культура манипулирует человеческим сознанием, примитивизирует искусство, делает из него орудие пропаганды.
Но, с одной стороны, ничего нового здесь нет.
И Маркс, и Энгельс писали о газетных фетишах как о манипуляции массовым сознанием, об искусстве на службе у капитала писали многие советские публицисты, начиная с 30-х годов.
Капитализм, как пишет здесь Маркс, «обрекает рабочего на оскудение и опускание до уровня машины» («Экономическо-философские рукописи 1844»).
Энгельс в «Происхождении семьи, частной собственности и государства» пишет, что «господство мужчины в браке есть простое следствие его экономического господства и само собой исчезает вместе с последним».
С другой стороны, соединить не связанные вещи, причем одна из которых явно антинаучна, невозможно. Фрейдизм – это учение о либидо, о вытеснении, словом, о нейрофизиологии, частной науке. Психоанализ тоже антинаучен. Нет никакого либидо, никакого сверх-Я, никакого Эдипова комплекса, это всё фантазии Фрейда. В книге также присутствуют ссылки на Пиаже, Уайтхеда, Гуссерля. К книге есть гегельянство, но марксизма – ни на миллиграмм. Вместо революционной теории – сентенция: «Критическая теория общества не располагает понятиями, которые могли бы перебросить мост через пропасть между настоящим и будущим…» (Маркузе Г. Эрос и цивилизация. М.: 2003. С. 515).
Идея фрейдомарксизма возникла в голове психоаналитика Вильгельма Райха, ее разработке он посвятил книгу «Диалектический материализм и психоанализ», опубликованную в 1929 году в журнале «Под знаменем марксизма». Дело Райха продолжил Отто Финихель в 1934-м в статье в 1934 году. Далее Эрих Фромм подсунул эту идейку участникам Франкфуртской школы. В конце XX века Славой Жижек снова попытался поженить марксизм и фрейдизм.
Адорно развивал идеи антисистематической «негативной диалектики». Райх издавал журнал политической психологии и секс-экономики. Жак Лакан, Гастон Башляр, Альтюссер, еще экзистенциалисты, экзистенциалисты-персоналисты, многоликие троцкисты, неопозитивисты, структуралисты, герменевтики, аналитическая философия, «континентальная философия»... Их было много на челне.
Маркузе отвергает не просто императив буржуазного общественного сознания, но императив любого общественного сознания. То есть, вместе с водой выплескивает и ребенка, собственно личность человека, поскольку человеческое сознание возникает исключительно в обществе, как новое системное качество.
Слово и дело
Герберт Маркузе учился у идеалиста, феноменолога Гуссерля, был ассистентом немецкого экзистенциалиста Хайдеггера.
В 1928 - 1929 гг. в «Очерке по феноменологии исторического материализма» о книге Хайдеггера «Бытие и время» и в статье «О конкретной философии» попытался соединить марксизм с воззрениями Хайдеггера и Гуссерля. В «Очерке» выступил против фатализма и механицизма в истории у некоторых марксистов, но в духе волюнтаризма-релятивизма: представил исторический материализм Маркса как теорию “исторической возможности радикального действия, призванного освободить для реализации целостного человека необходимую новую действительность». То есть, фактически отбросил весь исторический материализм.
Маркузе, как уже сказано, один из основателей Франкфуртской школы.
Франкфуртская школа возникла в 20-х годах XX века на базе Института Социальных Исследований во Франкфурте-на-Майне. Ее основатели - первый директор Института, правовед Карл Грюнберг и директор Института с 1931 года Макс Хоркхаймер.
На первый взгляд, объединительные тезисы школы были вполне марксистскими: 1) необходимость освобождения индивида от любого вида эксплуатации, «освобождено должно быть всё, что может быть освобождено», 2) необходимость ликвидации отчуждения производителя от продукта труда, 3) критика тоталитаризма и авторитарной личности.
Казалось бы, что стоит осмыслить сталинский СССР в рамках марксизма.
Но вместо осмысления тоталитаризма, вместо отрицания буржуазной нравственности и морали школа с усердием занялась выкорчевыванием нравственности и морали вообще, ее представители забыли, что собственная нравственность есть и у рабочего класса.
Под каток, как отмечалось выше, попала и мировая культура.
Франкфуртская школа провозгласила традиционные музыку, живопись, литературу, кинематограф репрессивными, что придало импульс вполне буржуазному авангарду. Адорно превозносил атональную музыку Шёнберга, школа поддерживала такие направления, как поп-арт, додекакофонию и т.п. К этому добавилась пропаганда псходелической революции, изменения массового сознания с помощью психотехник, психотомиметиков и психоделического искусства. Частью этой революции должен был стать антипрогибиционизм, то есть, борьба за свободу наркотиков. Вопрос «репрессивного» традиционного секса не остался в стороне, школа активно пропагандировала однополую любовь.
Представители школы призывали ввести в детских образовательных учреждениях уроки сексуального просвещения с пропагандой гомосексуализма, к уравниванию воспитания мальчиков и девочек с будущим набором женщин в армию, к пренебрежению авторитетом учителей, к отказу от национальной самоидентификации, к отказу от семьи, к отказу от опеки государства.
Лидеры школы полагали, что такими способами они настолько дискредитируют капитализм, что социальная революция станет неизбежной.
На самом деле под флагом дестабилизации капитализма путем подрыва нравственности школа подрывала нравственность и рабочего класса, то есть, его способность к солидарности, следовательно, к классовой борьбе.
Казалось бы, школа провозглашала борьбу с религией. Но школа не вела борьбу с религией, у ее лидеров нет ни единой серьезной работы, посвященной религии, даже отдельный научных или пропагандистских статей. С другой стороны, последователи школы ведут борьбу исключительно с РПЦ не обращая внимания на ислам или американские конфессии.
Маркузе предлагает соединить с марксизмом экологическое движение в духе книги Альфреда Шмидта «Концепция природы у Маркса» 1962 года, ссылаясь на работу Мюррея Букчина 1971 года «Анархизм после дефицита», утверждает, что экология должна быть доведена «до такой степени, чтобы ее больше нельзя было сдерживать в рамках капиталистических рамок.
Но на практике экологическое движение прочно встало на службу капиталу, в первую очередь, «Greene Peace».
В интересы рабочего класса, ни ближайшие, ни стратегические, никак не входили наркомания или однополая любовь. Активностью Франкфуртской школы воспользовался именно капитал, против которого она якобы боролась. И один из первых во Франкфуртской школе, Герберт Маркузе, этому сознательно способствовал – поскольку сотрудничал с ЦРУ. Точнее, с Управлением стратегических служб, предшественником ЦРУ, с 1942-го по 1945, но. как известно, бывших сотрудников спецслужб не бывает.
Когда в конце 60-х в США возникло мощное молодежное движение, и это движение было усилено забастовками рабочих против конвейерной обезлички, в движение были вброшены и пропаганда однополой любви, и антипрогибиционизм.
Хоркмайер и Адорно выступили против молодежного движения, правда, нелепо обосновывая свою позицию, якобы это движение приведет к террору, да было поздно.
Молодежи внушили, что отращивание длинных волос есть протест против системы. Таким образом, движение было выхолощено, направлено в безопасное для капитала русло. Не капитализм дискредитировал себя, а молодежное движение дискредитировало себя.
Ныне активным сторонником легализации наркотиков выступает Джордж Сорос.
Революция
Непонимание Гербертом Маркузе роли рабочего класса в истории, его коренного интереса уничтожения доминирования абстрактного содержания труда, уничтожения себя как класса привело к тому, что Маркузе вслед за Грамши отверг тезис о решающей роли рабочего класса, считая, что рабочий класс интегрировался в капитализм, стал потребителем.
Казалось бы – действительно, рабочий класс в лучшем случае способен бороться за наиболее выгодные условия продажи своей рабочей силы, капиталистическая система при хорошей зарплате его вполне удовлетворяет. Так считает Ноам Хомский, так считает философ А. Г. Глинчикова, так считают многие исследователи рабочего класса СССР. Начиная с 50-х в СССР многие философы склонялись к тому, что в будущей мировой революции главную роль будет играть интеллигенция. Наконец, еще Троцкий полагал, что в Латинской Америке в революционных событиях рабочий класс не будет играть главную роль.
Борис Кагарлицкий всерьез пишет, что идеи раннего Ленина «парадоксальным образом близки к взглядам Маркузе. Различие лишь в том, что Ленин видит выход из этой ситуации в деятельности революционной партии, которую создает интеллигенция».
«Выход из ситуации». То есть: очень хочется сделать революцию. Зачем оглядываться на законы истории, на уровень развития производительных сил.
Кагарлицкий лжет. Он приводит в пример Че Гевару – но Че Гевара пытался осуществить неосуществимое, экспортировать революцию Боливию, в крестьянскую страну, то есть, в несозревшую для социалистической революции страну, где рабочий класс малочислен. Потому революция в Боливии потерпела поражение. Пример Мао тоже ни о чем не говорит, поскольку VIII съезд КПК в 1956-1958 гг. установил, что в Китае – государственный капитализм, и сам Мао неоднократно подчеркивал, что между китайской буржуазией и китайским рабочим классом налажено социальное партнерство.
Кагарлицкий неграмотен, молодой Ленин знал место революционной партии, тем более, составленной из интеллигентов. В проекте к 1-й программе РСДРП Ленин указывает, что задача социал-демократии сводится к помощи пролетариату в его самоорганизации. О роли партии Ленин заговорил в 1901 году, в брошюре «Что делать?», где в полемике с анархистами фактически встал на позиции оппортуниста Бернштейна, провозгласив первичной партию, а класс – вторичным. Но позже Ленин многократно открещивался от этой позиции, подчеркивая самостоятельность рабочего класса.
Устремления Кагарлицкого понятны: каким-то боком и себя подать как создающего революционную партию.
Безусловно, современный рабочий класс, правда, как и интеллигенция, как и все левые, ни на что не способен. Но это не отменяет процесс нарастания противоречия между умственным и физическим трудом, конкретным и абстрактным. Понятно, что на смену современному заводскому рабочему должен прийти новый заводской рабочий.
Рано или поздно для нового рабочего класса основным станет угнетение не в виде низкой зарплаты, а виде самого обезличивающего труда, рано или поздно рабочий класс востребует труда творческого.
Что касается Маркузе, Адорно, Хоркмайера и пр.: ЛГБТ – вот итог их деятельности. Даже представитель Франкфуртской школы Эрих Фромм заметил, что Маркузе прикрывает революционной риторикой «иррациональные и антиреволюционные» взгляды.
В книге «Контрреволюция и бунт» Маркузе анализирует причины поражения французской революции 1968 года. Он перестает относиться к рабочему классу как к обуржуазившемуся, в студенческом движении он видит детонатор рабочей революции. В числе причин поражения Маркузе указывает ограниченность социальной базы, но главной причиной называет «превентивную контрреволюцию».
Маркузе, который стоял у истоков поражения движения в США в конце 60-х, знает, что пишет. Его книга «Эссе об освобождении» стала верхом популярности для молодежи 60-х.
«Превентивная контрреволюция - не новое понятие, для предотвращения пожара путем взрыва Николай II ввязался в «маленькую победоносную войну».
Не только Зубатов создавал рабочие организации для борьбы с буржуазией, но преданные царю. Спецслужбы различных стран плодили самые радикальные левые организации, чтобы контролировать весь поток радикалов. Некоторые из этих организаций спецслужбы подталкивали к террору.
Такой же превентивной «революцией» были события в СССР в конце 80-х – начале 90-х, когда стада буржуазных демократов в союзе с властями и СМИ затоптали неформальные марксистско-ленинские рабочие организации, о чем я уже писал в своей книге 1996 года «Восстание элит».
Но события 1968 года во Франции не имеют к превентивной революции никакого отношения.
Казалось бы, сложилась революционная ситуация, когда произошло резкое ухудшение положения рабочего класса: 2 млн рабочих имели доход в размере минимальной гарантированной оплаты труда. Городские трущобы разрастались на глазах. Начались перебои с транспортом. Число безработных в начале 1968 г. - 0,5 млн чел. на 50 млн населения. Армия безработных - в первую очередь, молодёжь. Аграрная реформа привела к ликвидации большого числа крестьянских хозяйств. Рабочий класс был активен, в 1966-1967 гг. в Париже и провинциях произошло значительное количество забастовок.
Но кризис мая 1968 проходил на фоне десятилетия экономического взлета, уровень жизни во Франции стал одним из самых высоких в мире. С другой стороны, нарастало противостояние Парижа и Вашингтона, Де Голль увез в США доллары и привез золото, примеру Франции последовали другие страны. Ситуации, когда верхи не могли управлять по-старому, не было. Рабочие, хотя и захватывали заводы (яркий пример – Сюд Авиасьон), и не пытались создать Советы.
Новые левые, которых возглавляли Сартр, Мишель Фуко, не были «превентивными», они были лишь привлекательным фантиком. Требования радикальной молодежи были далеки от социалистических, они включали в себя требования рабочих, но главным была отставка президента. Среди лозунгов: «Товарищи! Любовью можно заниматься и в школе», «культура — это жизнь наоборот», «алкоголь убивает. Принимайте ЛСД», «пролетарии всех стран, развлекайтесь!», «звонит будильник. Первое унижение за день» и т.д.
Де Голлю удалось сплотить нацию на образе США, дело закончил премьер Жорж Помпиду, призвав в предвыборной кампании к «защите республики» перед лицом «коммунистической опасности». Один из лидеров молодежи, противник всякой власти анархист Кон Бендит, был вовлечен во власть, стал активистом проамериканской Партии зеленых.
Капитал использовал не только «достижения» Франкфуртской школы, но и движение за права женщин, и движение против расизма, создав BLM, и экологическое, и даже профсоюзное движение, и даже компартии.
Анархисты и прочая левацкая мелкобуржуазная публика уверяют, что Франкфуртская школа «внесла неоценимый вклад в сокровищницу левой мысли». Никакого вклада в «сокровищницу» школа не внесла, но марксизм извратила основательно.
Часть II
Счастье Юргена Хабермаса
Если Герберт Маркузе – идеологический лидер Франкфуртской школы, то Юргена Хабермаса называют самым влиятельным представителем второго поколения теоретиков школы. Философия Хабермаса доминирует в ведущих университетах США, ее сторонником является Барак Обама. Официальные лица ФРГ почитают Хабермаса как самого крупного из ныне живущих философов мира и гордость нации философов и поэтов. Что, безусловно, отражает степень деградации немцев и американцев.
Отец Юргена был членом НСДАП. Сам Юрген был убежденным членом гитлерюгенда. Что не помешало ему принять оккупировавших Германию американских военных как высшую расу.
По окончании аспирантуры был ассистентом Теодора Адорно.
Жил хорошо, сытно, преподавал в Гейдельбергском университете, никогда не был арестован и даже не был уволен из-за политики, его никогда не поливали грязью в СМИ. Выступил против революции 1968 года во Франции, в целом с конца 1960-х годов - умеренный социал-демократ, поддерживал политику Вилли Брандта. Как и СДПГ, приветствовал вторжение НАТО в Югославию. Правда, после бомбардировок Белграда задним числом, подобно троцкистам, выступил против. С 2002 - профессор психоанализа в Франкфуртском университете. Награжден десятками премий, в его честь назван астероид (59390) Habermas.
Российские политологи посвящают ему восторженные, полные наукообразия статьи, см. напр., А. В. Зайцев. Он честно пишет, что диалогическая интенция Хабермаса «предполагает установку на преодоление конфликтности, агрессии и противоречий» [1].
То есть: никакого диалога с буржуазией, никакого диалога буржуазии и рабочих, но диалог исключительно философа с низшими классами. Диалог не с сексуальными меньшинствами, чтобы они не ущемляли прав нормальных людей, но диалог с нормальными людьми, чтобы они ущемляли свои права пользу меньшинств.
Тема преодоления конфликтности в трудах Хабермаса стала продолжением темы социального партнерства, которая стала основной для Глобальных форумов по программе Альберта Гора в Рио-де-Жанейро в 1992-м и в Манчестере в 1994 году. Наиболее полно социальное партнерство между двумя антагонистическими классами, рабочими и буржуазией, было достигнут в гитлеровской Германии.
Хабермас сужает марксизм до категории нравственности, он считает, что Маркс и Энгельс понимали социализм не как процесс уничтожения старого общественного разделения труда, дробящего общество на антагонистические классы, а как «воплощение конкретной нравственности». Демократию Хабермас именует «волшебным словом» своей философии.
Хабермас уже не воитель против всяческого общественного сознания и «репрессивной» культуры, как Маркузе, напротив, он исходит не из субъективности «я», а из обеспечиваемой коммуникацией интерсубъективности, «я» изначально находится в ситуации общения с другой личностью. Однако из этой очевидности, как увидим ниже, он делает выводы вполне в духе буржуазного либерализма.
Если первое поколение теоретиков Франкфуртской школы оппонирует неопозитивизму, то Хабермас, напротив, в программу, как он выражается, «коммуникативной модификации философской рациональности» вписывает логический анализ речи, подобно Витгентшейну, Расселу, Попперу и др.
По сути, Хабермас отказывает Франкфуртской школе в праве на существование, записывает себя в западные марксисты, но объявляет свою позицию «бескомпромиссным ревизионизмом». Казалось бы, французский коммунист и литератор Андре Моруа говорил, что если бы Маркс был жив, первое, с чего бы он начал – с критики самого себя. Но ревизионизм Хабермаса, как мы увидим ниже, отвергает марксизм по его сути. То есть, Хабермас ничем не отличается от школы, от которой пытается отмежеваться.
Точно так же, как Маркузе, Хабермас критикует марксизм за непонимание возможностей «политической модификации рыночного экономического механизма» и защитных ресурсов капитализма. На самом деле это критика в адрес не марксизма, а сталинизма.
Хабермас повторяет и другую ипостась школы: феномен отчуждения не может быть понят только в качестве экономической нищеты, на смену «телесной» эксплуатации пришло психосоциальное обнищание.
Но этот момент, наоборот, является краеугольным камнем марксизма, что остается непонятым анархистами, сталинистами и троцкистами. «Телесная» эксплуатация заключается для Маркса в изъятии у рабочего прибавочной стоимости. Но саму прибавочную стоимость невозможно поместить в карман рабочего. Поэтому угнетение, эксплуатация приобретают новый смысл: капиталист узурпирует управление прибавочной стоимостью.
Во-вторых, Маркс не оперирует абстракциями, он указывает конкретно: на тяжелый, монотонный, отупляющий, обезличивающий труд именно рабочего, не журналиста или инженера. Никакой «смены» нет, т.к. «психосоциальное обнищание» генерируется в том числе «телесной» эксплуатацией, но, главным образом, доминированием абстрактного содержания в труде рабочего. Именно из этого вытекает требование ликвидации старого общественного разделения труда, в первую очередь, на труд умственный и физический: конвейер делает из человека обезьяну.
Если Маркс указывает прямо, как избавиться от угнетения, какой же практический выход предлагает Хабермас? Никакой. Он всерьез считает, что после 1917 года исчез революционный пролетариат, а с ним и адресованный ему марксизм.
***
«Хабермас, – пишет в предисловии к книге Б. Ф. Марков, – принадлежит к числу тех философов, кто пытается спасти классический проект философии, где главная роль в достижении единства людей отводилась разуму» [2].
Демокрит и Аристотель, Сократ и Анаксагор, Сигер Брабантский и Аверроэс, Гегель и Фейербах и не подозревали, что они втиснуты в рамки кем-то задуманного проекта. Им и в голову не приходило назвать мировую философию – проектом. О единстве бедных и богатых и речи нет. но сравните с 11-м тезисом Маркса о Фейербахе: все философы прошлого объясняли мир, задача философов настоящего – его изменить.
Предисловие Маркова большое, просто огромное, 44 страницы. Но мы с вами приступим непосредственно к чтению текста самого Юргена Хабермаса.
Страницы книги усеяны якобы научными терминами: контрактуализм, пропонент, сотериологический, нонкогнитивизм, метаэтический, деонтологический и т.п. Но использование терминов не является доказательством чего-либо и не добавляет глубины суждению.
Приводятся также фамилии каких-то авторов, которые, видимо, по замыслу, должны добавить вес тексту, но эти авторы никому не известны. Например, кто такой Зель? Или кто такой Тугенхадт? Никто.
С другой стороны, категория отчуждения – одна из центральных для Франкфуртской школы, однако она даже не упоминается. Разумеется, нет в книге и понятий абстрактного труда, прибавочной стоимости, средств производства, даже социализма.
С первых страниц Хабермас объясняет, что общество, полностью подчиненное буржуазной идеологии. Почему-то плюралистично, но раздираемо «мультикультурными антагонизмами» (с. 47). Разумеется, плюрализм мнений – всего лишь пропагандистский штамп, как и мультикультурализм, и Хабермас следует штампу.
Хабермас пишет, что он отстаивает «равное уважение к каждому и всеобщую солидарную ответственность друг за друга». Сладкие, но пустые слова. Где практически что-то отстаивает Хабармас? Нигде, только на словах. Но что значит равное уважение к каждому? Как можно в равное мере уважить убийцу и жертву? Нужно ли уважать фашиста в равной мере как и борца с фашизмом, буржуа и рабочего, тунеядца и труженика? Что значит всеобщая ответственность друг за друга? Может ли эскимос, живущий в Гренландии, быть ответственным за индейца Патагонии, гражданин Петропавловска-на-Камчатке – за жителя Калининграда? И это сегодня, когда рабочие не желают быть солидарны даже в одном-единственном заводском цехе. В чем тут дело, отчего Хабермас непроходимо глуп, отчего настолько примитивен?
Дело в том, что «марксисты» СССР и западные марксисты отличались как гарем и публичный дом, точнее, панель. На «марксистах» СССР лежал отсвет, вернее, лежала тень власти, они были обязаны быть квалифицированными, уличение «марксистом» кого-либо в антимарксизме влекло за собой последствия. Западные философы лишены возможности быть в тени власти, они никому не нужны, они могут быть примитивными, они вольны продавать себя кому угодно.
Но Хабермас разъясняет, что речь отнюдь не идет об уважении человека к человеку, не о доброте и гуманности, но вполне конкретно об уважении к тем, кто резко на тебя не похож: «равное уважение к каждому распространяется не на себе подобных, но на личность другого или других в их инаковости» (с. 48). Что ж, вполне откровенно: нужно уважать не мать и отца, не товарища по работе, а гомосексуалистов, нерях, алкоголиков, тех, кто не чистит зубы, кто откровенно уродлив, наркоманов и пр. Под формулу Хабермаса, правда, подпадает уважение к фашистам и к буржуа, но то уже издержки производства. Но будет ли уважать меня Хабермас, если моя инаковость состоит в неуважении и даже презрении к нему?
Далее Хабермас будто переписывает из либерального учебника, он пишет об основах «понимания демократии и правового государства», о «народном суверенитете», о «правах человека» (с. 50).
Кто мыслит абстрактно? – смеется Гегель. - Базарная торговка мыслит абстрактно: «Да сволочь он!» Все качества, все признаки человека теряются, остается одна абстракция – сволочь».
Демократии не было ни в античности, не было вчера, нет и сегодня. Потому что демократия – это не свобода выбора того, кто будет тебя подавлять следующие 4-5 лет, это власть демоса и власть каждодневная.
Правовое государство – это пропагандистский миф, потому что право – это более или менее адекватное юридическое выражение соотношения социальных сил. Право не есть нечто даваемое господом свыше и обязывающее. Если рабочие не организованы, не вооружены, они лишены прав. Гаагский трибунал, избрание Байдена – вот пример «правового государства».
Народный суверенитет – еще более нелеп, само понятие народности – абстракция. Т.к. фашисты или буржуа – тоже народ, не кибернетические же устройства.
Абстрактное понятие наполняется содержанием наиболее мощной, наиболее организованной силой. Потому такую абстракцию, как абстрактные права абстрактного человека наполняют содержанием наиболее могущественные США.
Поразительное дело: Хабермаса считают марксистом, а его «философия» - полностью следует интересам главного в мире буржуа, США.
В программе Франкфуртской школы – борьба с религией. Но Хабермас и не думает с ней бороться, он дотошно излагает принципы христианской морали. Зачем бороться? Если с переходом к плюрализму религии сами собой распались (с. 62). Особенно распался Ватикан, не говоря уже об исламе.
Впрочем, Хабермас призывает к религиозной терпимости [3].
На 108-й странице Хабермас возвращается к главной теме: «… коммуникативные действия переплетались со взаимообменом позиций, а коммуникативные формы жизни – с отношениями взаимного признания…»
Хабермас пишет о коммуникативной форме жизни, следовательно, он обнаружил в природе другие, некоммуникативный формы существования человека! Археологи посрамлены. Но почему Хабермас не желает взаимного признания позиции тех, кто нормально сексуально ориентирован теми, кто сексуально извращен? Стоило одному молодому американцу написать на плакате «White lives matter», как он был тут же избит неграми, вся толерантность нуда-то немедленно испарилась.
Коммуникация должна быть свободной от внешнего и внутреннего принуждения, пишет Хабермас (с. 115). Всерьез ли это пишет Хабермас, коль скоро толерантность стала политической дубинкой в руках Госдепартамента США для принуждения тех или иных правительств следовать в фарватере политики Вашингтона.
У Хабермаса сложилось стойкое убеждение в наличии «политической автономии граждан демократического правового государства», что на самом деле есть миф.
Что идеология без политических партий, и Хабермас переходит к одному из важнейших пунктов буржуазной идеологии – многопартийной системе. У партий – эгоистические интересы, если они выходят за рамки своего рационального эгоизма, они «приобретают хотя бы отдаленное сходство с моральными личностями».
Хабермас исходит из представления, что партии являются представителями различных социальных слоев и отстаивают их интересы. Однако партии настолько не являются представителями социальных слоев, что социальные слои и не думают поддерживать свои партии. Власть платит партиям за участие в выборах, без этих денег партии прекратили бы существование.
Хабермас исходит из представления, что партии что-то значат в политике. На самом деле партии не играют никакой роли в политике, парламент является ширмой, за которой осуществляется политика, с одной стороны, и способом канализирования недовольства в безопасное русло голосования на выборах – с другой.
Хабермас исходит из представления, что в обществе нет антагонистических противоречий, моральные партии всегда смогут договориться.
Таким образом, Хабермас полностью стоит на позициях буржуазного либерализма. Ничего марксистского в Хабермасе нет.
И далее Хабермас погружает читателя в пучину своих больных фантазий: «Факт плюрализма и перекрывающийся консенсус» (с. 135), т.е. пишет о том, чего нет в природе. Здесь он полемизирует с неким никому не известным Роулзом, таким же демагогом, который написал абсолютно бесполезную книгу «теория справедливости». Справедливость Роулз понимает как честность (о, господи), имеющая политический характер. Играет ли перекрывающийся консенсус, на котором стоится теория справедливости, ставит Хабермас бездонной глубины и важности вопрос, когнитивную или же только инструментальную роль? (с. 136). Сколько духов может уместиться на кончике иглы? Задача сложная, но интересная! То факт, что не существует справедливости вообще, что справедливость каждым общественным классом понимается по-своему, и справедливость в понимании буржуа есть грабеж, убийства, войны, для Хабермаса не существует.
Беседы с таинственным Роулзом продолжаются долго, до 196 страницы. Кто такой Джон Роулз? Этого не знает даже исследователь данной книги Ашкеров Ю. А [4], он называет его не так, как написано в книге, а Роулсом. Википедия рубит прямо: Джон Ролз - американский политический и моральный философ, теоретик социального либерализма, основоположник либерально-государственной концепции внутреннего и международного права, в значительной степени лежащей в основе современной политики США. Зачем миру нужен этот заурядный штатный пропагандист? Ответ знает только сам Хабермас.
Далее Хабермас задается вопросом, который в СССР задавали студентам на лекциях по научному коммунизму: есть ли будущее у национального государства? Преподаватели, задававшие этот вопрос, подразумевали, что студенты достаточно потрудились дома и прочитали у Маркса и Ленина, что развитие капитализма ломает государственные границы, что рано или поздно все нации в мире ассимилируются. Таков закон развития общества. Что же пишет Юрген Хабермас?
«… сегодня национальное государство окончательно восторжествовало над прежними политическими формациями» (с. 198).
Так утверждает философ в тот момент, когда объединение Европы разрушает суверенитет Греции, стран Восточной Европы, когда сам Евросоюз подчинен США, и даже националистические Украина и Израиль находится в подданстве США. Можно ли говорить о национальном Китае? В какой-то мере да, но стоит учесть и многочисленную китайскую диаспору, разбросанную по всему миру. Говорить же о суверенитете прочих стран-лимитрофов, оставшихся после распада СССР, не приходится.
Хабермас приводит в пример утверждение Гегеля, что всякая историческая форма в момент обретения ею зрелости обречена на упадок. И далее намекает на складывающиеся в Европе, Азии, Северной Америке наднациональные организации континентальных режимов.
С одной стороны, Хабермас зря поминает Гегеля, поскольку диалектика Гегеля останавливается в тот момент, когда Гегель начинает рассуждать о государстве. Государство у Гегеля незыблемо, как Кёльнский собор.
С другой стороны, именно поле распада СССР начался не взлет истории национальных государств, а обратный процесс их разрушения – глобализация. При этом в 1996 году до образования союза США – Великобритания – Австралия (Канада всегда шла в русле политики США) оставалось еще четверть века.
Хабермас пишет о росте культурного многообразия, которое недопустимо останавливать «путем этнических чисток» (с. 215). Т.е. он верит в миф об этнических чистках, мышление философа полностью подчинено манипулированию с помощью СМИ.
Причем далее Хабермас указывает, что ФРГ лишена суверенных прав – но не в смысле подчинения США, а в смысле растворения в ЕС… Однако то, в таком случае, стоит его утверждение о торжестве национального государства?
Поскольку пропаганда не обязана следовать какой-то логике, Хабермас предостерегает от отказа политического вмешательства – и мы понимаем, чьего вмешательства. Хабермас пугает социальными последствиями, в частности, тем, что «низший класс создает социальное напряжение, которое разряжается в бессмысленных разрушительных мятежах и может контролироваться только репрессивными средствами» (с. 223).
О какой связи с марксизмом можно говорить после этой фразы? Оказывается, не капиталисты угнетают рабочих, а рабочие сами по себе создают социальное напряжение – очень хотят внешнего политического вмешательства, как в Белоруссии, и тут уж их надо кнутом!
К чему же движется человечество? Хабермас знает ответ: «Конечной точкой является совершенно децентрированное мировой сообщество, распадающееся на неупорядоченное множество самовоспроизводящихся и самоуправляемых функциональных систем» (с. 225). Адекватен ли философ? Его пропаганда устарела уже тогда, когда ее писали.
Уровень интеллекта философа легко определяется по его рассуждениям о праве нации на самоопределение.
Хабермас приводит в пример мнение Канта, который якобы утверждал, что «каждый человек имеет право иметь права» (обратите внимание на формулировочку Хабермаса), а также пользоваться равными свободами (с. 246). Однако Кант не повинен в подобной демагогии, свобода одного, утверждал Кант, всегда осуществляется за счет ограничения свободы другого.
Теперь читайте, как Хабермас представляет себе возникновение государства: «… общая воля к основанию государства и, как следствие этого решения, именно практика разработки конституции приводит к тому, что его участники конституируются как нация граждан государства» (с. 247).
Сравните с книгой Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Мало того, что Хабермас безграмотен в истории, он даже не в курсе, что в Великобритании, например, нет конституции.
Далее Хабермас говорит о коллективном праве, об «индивидуальных отношениях интерсубъективного признания», словом, толчет воду в ступе. Вот его основное утверждение: «… пока все граждане пользуются равными правами, и никто не подвергается дискриминации, убедительных в нормативном плане оснований для отделения от наличного общественного целого не существует. … Постановление Генассамблеи ООН… хотя и гарантирует всем народам право на самоопределение, однако не использует понятие «народ» в этническом смысле… притязание на отделение от таких государств, которые веду себя сообразно принципам равноправия и права народов на самоопределение… категорически отрицается» (с. 251).
Хабермас даже не замечает противоречия в своем утверждении: если категорически отрицать притязание на отделение, это и означает не вести себя сообразно праву народов на самоопределение.
Хабермас ссылается на работу A. Verdross, B. Sima 1984 года, однако в Уставе ООН нет ничего подобного, право на самоопределение не оговорено никакими условиями. Именно поэтому не было никаких препятствий для проведения в Шотландии референдума об отделении от Великобритании.
Суть вывертов Хабермаса ясна: да здравствует грузинский, украинский, латышский, молдавский сепаратизм, долой право на самоопределение Приднестровья, Южной Осетии, Абхазии.
Но Хабермас сосредоточен лишь на юридической стороне вопроса. Сравните, как разъясняет Ленин: право нации на самоопределение прогрессивно на ранней стадии развития капитализма, поскольку капитализму удобнее развиваться в национальных границах. Таким образом, это буржуазное право. И это право становится реакционным при развитом капитализме, оно рвет устоявшиеся технологические цепочки, возводит стену между рабочими разных наций.
Разумеется, Хабермас поминает необходимость государственной (следовательно, законодательной) поддержки и феминистского движения, и «классификацию половых ролей».
Здесь философ в точности следует политике Франкфуртской школы. Но, в отличие от Маркузе, Хабермас честен: он не прикрывает суть поддержки «аутсайдеров», меньшинств, «инаковых» и т.п. фразой, что таким образом он якобы стремится дискредитировать капитализм. Он без обиняков поддерживает интересы главного в мире империалиста – США.
Хабермас оговаривает особый тип агрессии – «гуманитарную интервенцию». Особенно для поддержки национально-освободительных движений и при «нарушениях прав человека со стороны диктаторского режима», правда, указывает, что это не его собственное мнение, а некоего Уолцера (с. 259).
Правам абстрактного человека посвящена целая 4-я глава, свыше ста страниц наукообразного словоблудия, переливания из пустого в порожнее. Вот образчик: «Суть права мирового гражданства состоит, скорее, в том, что его действие, минуя коллективные субъекты международного права, распространяются на индивидуальные субъекта права, подводя основание под их не-опосредованное чувство в ассоциации свободны и равных граждан мира» (с. 300). Нет у гражданина мира иных ценностей, кроме общечеловеческих. В переводе на русский: «Только американская буржуазия имеет право на национальный интерес. Прочая – нет».
Как можно призывать к толерантности по отношению к национальным меньшинствам, коль скоро отрицается национальное право большинства?
Не стоит и полагать, что Хабермас чем-то лучше Маркузе.
В дни перестройки его пригласили прочесть лекции в московском Институте философии. Он читал свои лекции, стоя на кафедре под транспарантом «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно» (Ленин). В заключение цикла лекций к нему подошла группа советских «марксистов» с просьбой выступить на днях творчества, посвященных экзистенциалисту Мартину Хайдеггеру. Хабермас отказался, дескать, ему, как представителю левых, не пристало присутствовать на чествовании людей, входивших в нацистскую партию, да еще писавших доносы в гестапо.
Двуличие, лицемерие – вот то общее, что связывает Хабермаса с Маркузе.
То, что при капитализме больше прав у того, у кого больше денег – эмпирический факт. Имущественное расслоение есть расслоение общества по отношению к закону.
Но вот как заканчивает властитель муд свой бестселлер: «Частная автономия равноправных граждан может быть обеспечена лишь синхронно с активизацией их гражданской автономии» (с. 415). Словом, свобода – это не вседозволенность!
Хабермас необычайно плодовит, работ у него значительно больше, чем у Маркузе. Хабермас востребован. При этом Хабермаса продолжают числить близким марксизму! Такой апологет капитализма, как Роджер Скрутон, редактор консервативного журнала The Salisbury Review, в своем памфлете [5] не придумал ничего лучшего, как критиковать Хабермаса в одном ряду с Сартром, Мишелем Фуко, Делезом, Жижеком, Адорно, Альтюссером, записывая в марксисты этих мелкобуржуазных идеологов. В марксисты ли? Если он приписывает перечисленным восхваление ГУЛага. Свой своя не познаша? Отнюдь. Скрутон прекрасно знает, что он вместе с Хабермасом, Сартром и прочими воюет на одной стороне баррикады.
Литература
1. Зайцев А. В. Юрген Хабермас и его диалогика: понятие и сущность. Вестник КГУ. №5. 2012. С. 190-196.
2. Хабермас Ю. Вовлечение другого. СПб: Наука, 2001, вышла в ФРГ в 1996.
3. Хабермас Ю. Религиозная толерантность как пионер прав культурной жизни. В сб. «Между натурализмом и религией». М.: 2001.
4. Ашкеров Ю. А. Мораль, разум, глобализация. Социологическое обозрение. 2002. Т. 2. №2.С. 69-84.
5. Скрутон Р. Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых. М.: Издательский дом ВШЭ, 2021.
ЗАГНИВАНИЕ ИМПЕРИАЛИЗМА И РЕВОЛЮЦИЯ Часть I
На вопрос, почему в развитых странах до сих пор не происходит революция, советские идеологи отвечали фразой, которая к науке отношения не имеет: «В этих странах капитализм перезрел».
Иные троцкисты утверждают, что революции не происходит потому, что на рабочих воздействует буржуазная пропаганда. Казалось бы – действительно, степень оболванивания масс достигла фантастического уровня. Насаждение межнациональной розни приносит свои плоды. Однако в этом троцкисты отходят от марксизма, который утверждает, что общественное сознание определяется общественным бытием, в первую очередь – производственным бытием рабочих.
Другие троцкисты объясняют пассивность масс тем, что буржуазия подкупает передовые слои трудящихся.
Если следовать троцкистам, революция в принципе невозможна: при росте производительности труда у буржуазии появляется всё больше средств и для пропаганды, и для подкупа.
Анархисты указывают на спецслужбы, разросшиеся системы контроля за массами, уповают на агитацию и пропаганду. То есть, и для троцкистов, и для анархистов неважно, доросли ли производительные силы до того уровня, когда им начинают мешать прежние производственные отношения, способны ли трудящиеся заменить собой буржуазию в деле управления экономикой. В этом плане сталинисты полностью солидаризуются с троцкистами и анархистами, для сталинистов социалистическая революция вполне может произойти в отсталой полуфеодальной стране.
Социализм или варварство? – провозглашают троцкисты, указывая на малые войны, которые развязывает империализм, будто социализм – блюдо в ресторанном меню, чтобы выбирать.
Либералы либо сводят Октябрь к модернизации (в лучшем случае), либо объявляют социалистическую революцию утопией.
***
Книга «Империализм, как высшая стадия капитализма» была написана в январе — июне 1916 года в Цюрихе. В ряде работ, написанных в 1895–1913 годах («Проект и объяснение программы социал-демократической партии» (1895–1896), «Китайская война» (1900), «Уроки кризиса» (1901), «Внутреннее обозрение» (1901), «Концентрация производства в России» (1912), «Рост капиталистического богатства» (1913), «Отсталая Европа и передовая Азия» (1913), «Исторические судьбы учения Карла Маркса» (1913), «К вопросу о некоторых выступлениях рабочих депутатов» (1912) и других) Ленин анализирует процесс концентрации производства и рост монополий, вывоз капитала, борьбу за захват новых рынков и сфер влияния, интернационализацию хозяйственных отношений, паразитизм и загнивание капитализма, рост противоречий между трудом и капиталом и обострение классовой борьбы, колониальную политику, борьбу за раздел и передел мира, подготовку империалистических, захватнических войн. В 1908-м в статье «Марксизм и ревизионизм» Ленин пишет:
«Изменились формы, последовательность, картина отдельных кризисов, но кризисы остались неизбежной составной частью капиталистического строя. Картели и тресты, объединяя производство, в то же время усиливали на глазах у всех анархию производства, необеспеченность пролетариата и гнёт капитала, обостряя таким образом в невиданной ещё степени классовые противоречия. Что капитализм идёт к краху — и в смысле отдельных политических и экономических кризисов и в смысле полного крушения всего капиталистического строя, — это с особенной наглядностью и в особенно широких размерах показали как раз новейшие гигантские тресты» (ПСС, 5 изд., том 17, стр. 21–22).
В работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» он говорит об империализме как высшей и последней стадии развития капитализма, о загнивании системы империализма, о том, что в мире назрела социалистическая революция. Ленин критикует Каутского, который утверждает, что вслед за империализмом еще должен прийти ультраимпериализм.
Оказалось, что империализм загнивает что-то уж чересчур долго, и конца-краю не видно этому богатому загниванию, и даже глобальный кризис 2008-го ему не страшен. Итак, Ленин ошибся, а прав Каутский? Сначала изложим дело тем птичьим языком, на котором изъясняются профессора-функционеры «коммунистических» партий.
«… Гильфердинг указал… что с развитием капитализма монополии наделяются властными полномочиями, национальные границы становятся все менее проницаемы для иностранных товаров... протекционизм может обернуться жесточайшим экономическим кризисом и мировыми войнами. Лишь вмешательство "мирового центрального банка" способно сгладить данное противоречие… Каутский полагал, что капитализм способен достичь объединения мирового рынка... такое объединение выльется в создание единого мирового финансового треста… Он вытеснит соперничество и борьбу, связанную с функционированием национального капитала, взломает… границы государства и станет регулировать мировую экономику и политику. … Каутский… рассматривал империализм как особую политику промышленно развитых капиталистических государств, направленную на захват… аграрных стран... заявлял, что империализм не есть современный капитализм, а лишь одна из форм его политики… он дал… определение…: «Империализм есть продукт высокоразвитого промышленного капитализма. Он состоит в стремлении каждой промышленной капиталистической нации присоединять к себе или подчинять все большие аграрные... области…» …
Главный методологический порок теории империализма Каутского - … игнорирование экономического базиса… Пренебрегая марксистско-ленинским принципом первичности экономики по отношению к политике и сводя империализм к политике, Каутский… обошел вопрос о глубочайших сдвигах, происшедших в экономике капиталистических стран с переходом от домонополистического капитализма к империализму… о закономерной смене свободной конкуренции господством монополий… Сводя империализм к политике, Каутский сеял иллюзии о возможности… неимпериалистической политики в условиях господства монополий и финансового капитала… Ленин писал: «Каутский отрывает политику империализма от его экономики, толкуя об аннексиях, как «предпочитаемой» финансовым капиталом политике, и противопоставляя ей другую возможную будто бы буржуазную политику на той же базе финансового капитала. Выходит, что монополии в экономике совместимы с немонополистическим, ненасильственным, незахватным образом действий в политике».
Каутский ошибочно связывал политику империализма с промышленным капиталом, тогда как империализм характеризуется господством не промышленного, а финансового капитала… Каутский сводил политику империализма к стремлению капиталистических держав к захвату только аграрных стран и областей… ограничивал империализм лишь областью внешней политики, игнорируя неразрывную связь между внешней и внутренней политикой империализма... Ленин: «...политически империализм есть вообще стремление к насилию и к реакции»… Единственным проявлением империализма Каутский считал прямые территориальные захваты. Но… этим не исчерпываются методы, к которым прибегают империалистические государства… они в широких масштабах осуществляют экономическую экспансию. Под видом т.н. «экономической помощи» другим странам, особенно развивающимся, империалисты стремятся захватить командные позиции в экономике этих стран, лишить их самостоятельности и опутать сетью экономической и политической зависимости…
В 1915 г. Каутский выдвинул реакционную теорию «ультраимпериализма». Он утверждал, что в своем развитии капитализм может вступить в новую, мирную фазу «ультраимпериализма», на которой якобы произойдет всеобщее объединение империалистических государств, прекращение борьбы между ними и устранение войн… Важнейшим методологическим пороком рассуждений Каутского является метафизический подход к анализу процесса развития капитализма на его последней стадии. Изображая этот процесс только как развитие от национальных монополий к международным и от них - к одной всемирной монополии, Каутский брал лишь… тенденцию к интернационализации капитала, но при этом игнорировал другую сторону процесса - обострение противоречий монополистического капитализма… Ленин указывал, что… можно мыслить себе развитие к единому всемирному тресту. Но… «...развитие идет к этому при таких обстоятельствах, таким темпом, при таких противоречиях, конфликтах и потрясениях,— отнюдь не только экономических, но и политических, национальных и пр. и пр., — что непременно раньше, чем дело дойдет до одного всемирного треста, до «ультраимпериалистического» всемирного объединения национальных финансовых капиталов, империализм неизбежно должен будет лопнуть, капитализм превратится в свою противоположность»…
Ленин доказал, что господство монополий и финансового капитала не только не ослабляет, а, наоборот, значительно усиливает неравномерность развития капиталистических стран, делает это развитие скачкообразным, чреватым конфликтами и военными столкновениями. Ленин подчеркивал, что при капитализме невозможно иное основание для раздела сфер влияния, колоний и пр., кроме как учет силы участников дележа. Допуская возможность временных соглашений между империалистическими державами, Ленин указывал, что действие закона неравномерного развития ведет к постоянным изменениям в соотношении сил между ними и к обострению империалистических противоречий. Ленинские положения подтверждаются фактами… Несмотря на… неоднократные попытки создания единого межгосударственного экономического объединения, им это не удавалось осуществить даже в рамках Западной Европы, которая продолжает оставаться разделенной на две основные группировки - ЕЭС и «Европейская Ассоциация Свободной Торговли» (ЕАСТ). Между странами «Общего рынка», а также между ними и монополиями США обостряются противоречия… Об этом свидетельствуют такие факты, как провал планов включения Англии в ЕЭС, обострение конкурентной борьбы между двумя группировками (ЕЭС и ЕАСТ), соперничество между странами «Общего рынка» и американскими монополиями. Объективной тенденции к интернационализации хозяйственных связей капиталистических стран противостоит тенденция к углублению межимпериалистических противоречий.
Своей теорией «ультраимпериализма» Каутский отвлекал массы от острых противоречий монополистического капитализма, сеял вредные иллюзии о возможности вступления капитализма в фазу бесконфликтного развития, отвлекал рабочий класс от революционной борьбы с империализмом. … Каутский пришел к выводу, что картели и тресты в результате сговора между ними постепенно настолько укрупнятся, что возникнет новая стадия ультраимпериализма, или сверхимпериализма, для которой будет характерно господство единого мирового треста. В итоге борьбы национальных финансовых капиталов образуется единый интернациональный финансовый капитал. Задача рабочего класса будет состоять в том, чтобы заменить капиталистов, руководящих всемирным трестом, руководителями из рядов пролетариата, и социалистическая революция будет совершена… пока стадия ультраимпериализма не наступила, условия для социалистической революции не созрели…
Ленин разоблачил ревизионистскую сущность каутскианского понимания империализма и показал, что критика империализма у Каутского не имеет ничего общего с марксизмом, ибо она «обходит и затушевывает как раз самые глубокие и коренные противоречия империализма: противоречие между монополиями и существующей рядом с ними свободной конкуренцией, между гигантскими «операциями» (и гигантскими прибылями) финансового капитала и «честной» торговлей на вольном рынке...» …
Каутский утверждал, что «империализм является только вопросом силы, а не экономической необходимости», соответственно ни империализм, ни империалистические войны в политику с.д. не должны внести никаких изменений». Когда свершилась ВОСР, Каутский… злобно клеветал на ССССР и его компартию. Он пророчил гибель Советской власти, ссылался на свою «теорию развития производительных сил», согласно которой в России якобы не созрели объективные предпосылки для социалистической революции, ибо уровень развития производительных сил недостаточен для победы социализма. В статье «О нашей революции» и других работах В. И. Ленин развеял эти новые вымыслы Каутского и его меньшевистских подпевал в России».
Во-первых, теория производительных сил принадлежит не Каутскому, а Марксу и Энгельсу. То, что полуфеодальная Россия не созрела для социалистической революции, понимали не только меньшевики, но и большевики во главе с Лениным.
Троцкий, сыгравший в Октябрьской революции вторую после Ленина скрипку, тоже повторял в «Истории революции» общеизвестные слова Маркса о том, что никакая социалистическая революция невозможна до тех пор, пока не разовьются до конца те силы, которым капитализм дает простор.
Во-вторых, гибель Советской власти состоялась, и не в 1991-м, в уже в конце 20-х, когда вместо власти Советов в СССР восторжествовала власть партийной элиты. Отсталые производительные силы привели производственные отношения в соответствие с собой.
Больше того, уже в 1919 году на съезде земледельческих коммун Ленин указывал, что «едва ли внуки увидят социализм».
В-третьих, речь идет не только об интернационализации капитала, но о его концентрации, эта тенденция капитала была вскрыта Марксом. И если Каутский забыл о центробежных тенденциях, сделав акцент на централизации, это не значит, что этой тенденции не существует, и ее можно удалить из анализа.
Почему интернационализация капитала (централизация финансового капитала) есть мертвая абстракция, с какой радости это метафизический подход, с чего это Каутский оторвался от действительности, указывая на тенденцию капитала к централизации – неведомо. Особенно трогательно указание, что Каутский настряпал свой ультраимпериализм в угоду… Кому? Оппортунизму… Но таков демагогический метод «научного» анализа идеологов КПСС. Недаром она рухнула.
Кстати, в работе «О нашей революции» Ленин ничего не развеивал. Он писал о необходимости ввязаться в серьезную борьбу – в виду подъема революционного движения. И о возможности победы социалистической революции – в виду втянутости развитых стран в империалистическую войну.
Однако в данной статье он много нафантазировал. И о революционном Востоке, который еще более отсталый, чем Россия. И о возможном соединении – со ссылкой на приведенный Марксом пример Пруссии – крестьянской войны с рабочим движением. И об изгнании капиталистов по мере приближения к социализму. Хотя Ленин сам, еще 1918-м, за три года до написания статьи, возражал этому изгнанию в виду неспособности рабочих взять управление заводов в свои руки.
«Вот и мы ввязались сначала в октябре 1917 года в серьезный бой, а там уже увидали такие детали развития (с точки зрения мировой истории это, несомненно, детали), как Брестский мир или нэп и т. п. И в настоящее время уже нет сомнений, что в основном мы одержали победу», - пишет 17 января 1923 года в данной статье Ленин. А ведь уже в 1921-м он был вынужден на Х Съезде РКПб вводить НЭП, возвращать капиталистов обратно. Хуже: оказалось, что ни революционный Восток, ни пролетариат более развитых капиталистических стран не сыграли никакой роли в том, что происходило в России.
Будем следовать работе Ленина «Империализм как высшая стадия капитализма»:
«Определение Каутского гласит: «Империализм есть продукт высокоразвитого промышленного капитализма. Он состоит в стремлении каждой промышленной капиталистической нации присоединять к себе или подчинять все большие аграрные (курсив Каутского) области, без отношения к тому, какими нациями они населены». Это определение ровнёхонько никуда не годится, ибо оно односторонне, т. е. произвольно, выделяет один только национальный вопрос (хотя и в высшей степени важный как сам по себе, так и в его отношении к империализму), произвольно и неверно связывая его только с промышленным капиталом в аннектирующие другие нации странах, столь же произвольно и неверно выдвигая аннексию аграрных областей.
Империализм есть стремление к аннексиям - вот к чему сводится политическая часть определения Каутского. Она верна, но крайне неполна, ибо политически империализм есть вообще стремление к насилию и к реакции. Нас занимает здесь, однако, экономическая сторона дела, которую внёс в своё определение сам Каутский.
Неверности в определении Каутского бьют в лицо. Для империализма характерен как раз не промышленный, а финансовый капитал. Не случайность, что во Франции как раз особо быстрое развитие финансового капитала, при ослаблении промышленного, вызвало с 80-х годов прошлого века крайнее обострение аннексионистской (колониальной) политики. Для империализма характерно как раз стремление к аннектированию не только аграрных областей, а даже самых промышленных (германские аппетиты насчёт Бельгии, французские насчёт Лотарингии), ибо, во-1-х, законченный раздел земли вынуждает, при переделе, протягивать руку ко всяким землям; во-2-х, для империализма существенно соревнование нескольких крупных держав в стремлении к гегемонии, т. е. к захвату земель не столько прямо для себя, сколько для ослабления противника и подрыва его гегемонии (Германии Бельгия особенно важна, как опорный пункт против Англии; Англии Багдад, как опорный пункт против Германии и т. д.). На этой «теории ультраимпериализма» нам придётся остановиться ниже, чтобы подробно показать, до какой степени она разрывает решительно и бесповоротно с марксизмом. Здесь же нам надо, сообразно общему плану настоящего очерка, взглянуть на точные экономические данные, относящиеся к этому вопросу… Если понимать под чисто экономической точкой зрения «чистую» абстракцию, тогда всё, что; можно сказать, сведётся к положению: развитие идёт к монополиям, следовательно, к одной всемирной монополии, к одному всемирному тресту. Это бесспорно, но это и совершенно бессодержательно, вроде указания, что «развитие идёт» к производству предметов питания в лабораториях. В этом смысле «теория» ультраимпериализма такой же вздор, каким была бы «теория ультраземледелия». Если же говорить о «чисто экономических» условиях эпохи финансового капитала, как об исторически-конкретной эпохе, относящейся к началу XX века, то лучшим ответом на мёртвые абстракции «ультраимпериализма» (служащие исключительно реакционнейшей цели: отвлечению внимания от глубины наличных противоречий) является противопоставление им конкретно-экономической действительности современного всемирного хозяйства… разговоры Каутского об ультраимпериализме поощряют… глубоко ошибочную и льющую воду на мельницу апологетов империализма мысль, будто господство финансового капитала ослабляет неравномерности и противоречия внутри всемирного хозяйства, тогда как на деле оно усиливает их.
Р. Кальвер в… книжке «Введение в всемирное хозяйство» сделал попытку свести главнейшие чисто экономические данные, позволяющие конкретно представить взаимоотношения внутри всемирного хозяйства на рубеже XIX и XX вв. Он делит весь мир на 5 «главных хозяйственных областей»: 1) среднеевропейская (вся Европа кроме России и Англии); 2) британская; 3) российская; 4) восточно-азиатская и 5) американская, включая колонии в «области» тех государств, которым они принадлежат, и «оставляя в стороне» немногие, нераспределённые по областям, напр., Персию, Афганистан, Аравию, Марокко и Абиссинию и т. п.»
Ленин приводит таблицу: «Мы видим 3 области с высоко развитым капитализмом (сильное развитие и путей сообщения и торговли и промышленности): среднеевропейскую, британскую и американскую. Среди них 3 господствующие над миром государства: Германия, Англия, Соединённые Штаты… соревнование между ними и борьба крайне обострены тем, что Германия имеет ничтожную область и мало колоний; создание «средней Европы» ещё в будущем, и рождается она в отчаянной борьбе. Пока - признак всей Европы политическая раздробленность. В британской и американской областях очень высока, наоборот, политическая концентрация, но громадное несоответствие между необъятными колониями первой и ничтожными - второй. А в колониях капитализм только начинает развиваться. Борьба за южную Америку всё обостряется. Две области - слабого развития капитализма, российская и восточноазиатская. В первой крайне слабая плотность населения, во второй - крайне высокая; в первой политическая концентрация велика, во второй отсутствует. Китай только ещё начали делить, и борьба за него между Японией, Соединёнными Штатами и т. д. обостряется всё сильнее. Сопоставьте… с гигантским разнообразием экономических и политических условий, с крайним несоответствием в быстроте роста разных стран и пр., с бешеной борьбой между империалистическими государствами - глупенькую побасёнку Каутского о «мирном» ультраимпериализме. Разве это не реакционная попытка запуганного мещанина спрятаться от грозной действительности? Разве интернациональные картели, которые кажутся Каутскому зародышами «ультраимпериализма» (как производство таблеток в лаборатории «можно» объявить зародышем ультраземледелия), не показывают примера раздела и передела мира, перехода от мирного раздела к немирному и обратно? Разве американский и прочий финансовый капитал, мирно деливший весь мир, при участии Германии, скажем, в международном рельсовом синдикате или в международном тресте торгового судоходства, не переделяет теперь мир на основе новых отношений силы, изменяющихся совсем немирным путём?»
Теперь сравним с существующим положением дел: вчера Франция, США поддерживали СССР в войне с Германией, ныне не только Европа объединена, она полностью подчинена США.
«Финансовый капитал и тресты, - пишет Ленин, - не ослабляют, а усиливают различия между быстротой роста разных частей всемирного хозяйства. А раз соотношения силы изменились, то в чём может заключаться, при капитализме, разрешение противоречия кроме как в силе?.. точные данные о различной быстроте роста капитализма и финансового капитала во всём всемирном хозяйстве мы имеем в статистике железных дорог».
Ленин снова приводит таблицу: «Быстрее всего развитие железных дорог шло, следовательно, в колониях и в самостоятельных (и полусамостоятельных) государствах Азии и Америки... финансовый капитал 4–5 крупнейших… государств царит… всецело. 200 000 км ж.д. в колониях и в других странах Азии и Америки, это значит свыше 40 млрд. марок нового помещения капитала на особо выгодных условиях, с особыми гарантиями доходности, с прибыльными заказами для сталелитейных заводов и пр. и т. д. Быстрее всего растёт капитализм в колониях и в заокеанских странах. Среди них появляются новые империалистские державы (Япония). Борьба всемирных империализмов обостряется. Растёт дань, которую берёт финансовый капитал с особенно прибыльных колониальных и заокеанских предприятий. При разделе этой «добычи» исключительно высокая доля попадает в руки стран, не всегда занимающих первое место по быстроте развития производительных сил».
Из третьей таблицы видно: «… около 80% всего количества железных дорог сконцентрировано в 5 крупнейших державах. Но концентрация собственности на эти дороги, концентрация финансового капитала ещё неизмеримо более значительна, ибо английским и французским, например, миллионерам принадлежит громадная масса акций и облигаций американских, русских и других железных дорог. Благодаря колониям Англия увеличила «свою» железнодорожную сеть на 100 000 км, вчетверо больше, чем Германия... развитие производительных сил Германии за это время, и особенно развитие каменноугольного и железоделательного производства, шло несравненно быстрее, чем в Англии, не говоря уже о Франции и России. В 1892-м Германия производила 4,9 млн т чугуна, против 6,8 в Англии; а в 1912 году уже 17,6 против 9,0… на почве капитализма какое могло быть иное средство, кроме войны, для устранения несоответствия между развитием производительных сил и накоплением капитала, с одной стороны, - разделом колоний и «сфер влияния» для финансового капитала, с другой?»
Ну, хорошо, ткнул Ленин Каутского носом в мировые тенденции. И что?
Мы видели и «борьбу между империализмами», т.е. 2-ю мировую войну, и дальнейшее объединение Европы, которого не было при Ленине. Видели экономический взлет Японии, Южной Кореи, Тайваня, прорыв Китая, резкое усиление Франции, которых не было при Ленине. Видели настоящую революцию - небывалый рост коммуникаций, без которых невозможна социалистическая революция. Ведь без этой материальной базы никакое объединение пролетариата невозможно. Какие железные дороги, веретёна, чугун да пашни - когда МКС, сплавы алюминия, композиты, суда смешанного типа, «Антей» с «Мрией» да телевизор с интернетом.
После распада СССР начался новый виток глобализации: не только передел мира, но и подчинение его многих никому не подконтрольных областей Соединенным Штатам.
В 2011 году специалисты университета в Цюрихе, отмечают СМИ, провели математический анализ связей 43 тысяч транснациональных корпораций и сделали следующий вывод: миром правит одна гигантская «суперкорпорация». Именно она «дергает за ниточки» всемирной экономики. Большинство финансовых цепочек идут в направлении «суперанклава» из 147 компаний. Их активы пересекаются друг с другом, фактически являясь общей собственностью, что обеспечивает этому финансовому конгломерату контроль за 40% глобального корпоративного богатства. Большинство из 147 компаний являются финансовыми институтами.
Правда, ученые сомневаются в том, что данные компании в состоянии добиваться общих политических целей, так как они представляют слишком много разнонаправленных интересов. Означает ли это, что создав в результате процессов монополизации единый финансовый центр, капитализм оказался, тем не менее, не способен осуществить всемирное регулирование? Или может быть, дело действительно идет к тому, что предсказал Каутский, просто процесс пока не завершен? Так или иначе, в СМИ гуляет пропагандистский штампик о том, что демиурги, программисты всей истории человечества – два конкурирующих семейства Ротшильдов и Рокфеллеров, которых иногда заменяют на Бильдербергский клуб. Тем не менее, глобализацию, процесс централизации финансового капитала никто не отменял.
Никто не сомневается, пишет Ленин Суханову, что базис определяет надстройку. (Мы с вами уточним, и это уточнение существенно: уровень развития производительных сил определяет уровень общественных отношений.) Но в каком учебнике сказано, продолжает Ленин, что нельзя сделать наоборот – чтобы революционно преобразованная надстройка проросла в базис?
То есть, в отличие от меньшевиков, которые хотели провести буржуазную революцию, освободиться от царизма-феодализма, передать власть буржуазии и встать к ней в оппозицию, большевики сами хотели встать на место буржуазии. Неспособна была буржуазия, слаба. Капитализм в России еще только начал развиваться. Хотя Ленин после Октябрьской революции долгое время уговаривал буржуазию создавать синдикаты, концентрировать капиталы, буржуазия оказалась неспособной к прогрессивным реформам. Эти прогрессивные буржуазные реформы и были произведены большевиками: национализация, введение государственной монополии на внешнюю торговлю и т.д.
Но Ленин – еще раз повторим эту истину - не был сумасшедшим и понимал определяющее воздействие базиса на надстройку, и, что важнее, производительных сил – на производственные отношения. Что же давало ему основания говорить о возможности социалистической революции?
Да, Россия отсталая страна. Но революционный центр мира переместился в Россию, она бурлит, она может стать тем звеном в цепи империализма, разрыв которого вызовет, как цепную реакцию, революции в развитых странах. А дальше пролетариат развитых стран придет на помощь отсталой России. Сначала ввяжемся в серьезную драку, повторял Ильич слова Наполеона, а там посмотрим.
Мировой революции не произошло. Ленин ошибся в оценке. Кризисы не обрушили капитализм. И?
***
Почем же до сих пор верхи могут управлять по-старому?
Поговорим о мотивах, которые заставили Каутского выдвинуть идею ультраимпериализма.
Каутский увязывает возможность социалистической революции с глобализацией рынка.
Похожа позиция Розы Люксембург: если бы весь торгующий мир представлял собой одну нацию и капиталистическое производство укрепилось повсеместно и овладело всеми отраслями производства, капитализм бы уже давно потерпел крах от всеобщего кризиса перепроизводства. Его спасает от этого только наличие гигантской некапиталистической периферии, куда он направляет избыток товаров, капиталов, прибавочной стоимости.
Ленин в письме в редакцию газеты «Правда» от 5 апреля 1913 г. пишет: «Читал новую книгу Розы «Накопление капитала». Наврала жестоко! Переврала Маркса. Я очень рад, что и Паннекук и Экштейн и О. Бауэр ее единодушно осудили и сказали против нее то, что я в 1899 г. говорил против народников. Собираюсь писать о Розе в «Просвещении» для №4» (Т.48, с. 173).
Но если Карл намекает на обобществление производства, то Роза считает, что без внешнего рынка капитализм развиваться не может. Почему – неизвестно. Ну, вылили лишнее в океан. Наличие лишнего вовсе не означает, что не нужно вводить новые технологии. И с чего взяли, что обязательно должны быть кризисы именно перепроизводства? Из схемы Маркса расширенного воспроизводства? Так ведь численность населения отдельной капиталистической страны не является константой, рождаются дети, они подрастают, им нужно предоставить рабочие места. Лишнее появляется только тогда, когда при приросте населения ежегодно растет производительность труда. Но и это не причина, чтобы производилось лишнее. Скажем, при росте затрат. Например, на космос. Поглядите на «Мистраль», это посложнее космического корабля, это ж одно из самых крупных сооружений в мире. И оно вовсе не предмет широкого потребления. В самом крайнем случае капиталист может наступить на горло собственной песне и повысить благосостояние рабочего.
В любом случае Роза утверждает, что «торгующий мир» вовсе не представляет собой единую капиталистическую нацию. И в этом последнем Роза и Карл, безусловно, правы.
Но ведь это не аргумент для социалистической революции. Точно так же, как это не было аргументом для буржуазной революции. Ленин в цитированной книге великолепно доказал народникам, что капитализм может развиваться внутри России, обнищание крестьян ограничивает спрос, но плодит товар нового типа – рабочую силу.
Маркс полагал, что мир уже глобализован – и ошибался.
Люксембург и Каутский считали полное завершение глобализации необходимым (но недостаточным) условием завершения капитализма – и ошибались.
Классики марксизма (включая Каутского и Люксембург) говорили об уровне развития производительных сил, но этот разговор был абстрактным, беспредметным.
Сегодня мы видим, что само содержание труда рабочего, монотонного, обезличивающего, хотя и со снижением доли живой силы на единицу продукции, не позволяет рабочему осуществить важнейший принцип Советской власти – контроль снизу за госчиновником.
Пока капитализм еще не востребовал на уровне всеобщего рабочего с высшим образованием. Ведь только высшее образование дает возможность контролировать госчиновника.
Глубокий кризис охватил физику, биологию, медицину - не только в РФ, но уже и в мире, это факт, не только Ли Смолин об этом пишет. Физики стали возвращаться из Великобритании, Германии, США еще до начала спецоперации. Физики, съехавшие в Израиль - не получают работы, вымирают.
Это критический момент, это означает, что капитализму наука становится не нужна.
Это означает, что недалек тот день, когда ученые перестанут гнуть спину перед капиталом, когда начнется процесс разворота научного сообщества против капитала, в первую очередь – против американского капитала, против мирового жандарма. Научные работники встанут в ряды забастовщиков. Научно-техническая, а за ней и гуманитарная интеллигенция последует призыву Маркса осознать коренные интересы рабочего класса как собственные.
Это не значит, что научно-техническая интеллигенция, ученые с инженерами, станут гегемоном. У интеллигенции нет задачи уничтожения самоё себя, уничтожения общественного разделения труда на умственный и физический. Эта задача, задача уничтожения классов, стоит только перед рабочим классом. Только рабочий знает угнетение не столько маленькой зарплатой, сколько самим трудом.
Существующий же рабочий класс, и в России, и в мире, вполне удовлетворен капитализмом, как это отмечает Глинчикова. Он не просто не может «вырваться за рамки экономизма», он этого не хочет, у него нет к этому потребностей. Существующий рабочий класс не способен к социалистической революции, он должен сойти с политической сцены.
ЗАГНИВАНИЕ ИМПЕРИАЛИЗМА И РЕВОЛЮЦИЯ Часть II
Социалистическая революция может произойти только тогда, когда будут исчерпаны все силы, которым капитализм дает простор (Маркс).
Социалистическая революция происходит тогда и только тогда, когда развитию производительных сил начинают мешать отжившие производственные отношения.
Революционные движения конца 60-х в Италии, Франции, США окончились ничем. При этом уровень производительных сил в этих странах намного превосходил уровень развития производительных си в России в 1917 году.
1. В статье «Великий почин» Ленин подчеркивает, что социализм – это строй с большей производительность труда, чем при капитализме. Однако производительность труда в СССР составляла примерно 70% от уровня США и 60% от уровня ФРГ и Японии.
Из этого следует, что в СССР не было социализма. Подробнее см. Б. Ихлов. «Производительность труда как интегральный показатель. О производительности труда в СССР и в развитых капиталистических странах» http://worldcrisis.ru/crisis/2228279
Есть еще 6 моментов, которые неопровержимо доказывают отсутствие социализма в СССР.
2. Важнейшие принципы Советской власти – 1) постоянная ротация госчиновников сверху донизу, то есть: не перемещение их на другие управленческие посты, а возврат на прежнюю службу: в школу, на завод к станку, в больницу и т.д., 2) скромный доход госчиновника, на уровне квалифицированного рабочего, 3) прямой ежедневный контроль снизу рядовых рабочих за госчиновником.
В СССР все эти принципы отсутствовали. То есть, никакой Советской власти не было.
В программе РКПб значится: «3. Постепенное вовлечение всего трудящегося населения поголовно в работу по управлению государством». О том же Ленин пишет в работе «Очередные задачи Советской власти».
На деле было отталкивание масс от управления управленческой элитой.
Маркс указывал, что социализм есть диктатура пролетариата. Ленин неоднократно подчеркивал, что диктатура пролетариата выражается в форме Советской власти, форме, найденной самими рабочими. Однако в 1923 году XII съезд РКПб (в отсутствие Ленина) постановил, что диктатура пролетариата выражается в форме диктатуры партии. История показала – что в форме диктатуры элиты партии.
3. Социализм есть процесс ликвидации старого общественного разделения труда, в первую очередь, на труд умственный и физический. Это есть процесс уничтожения классов, не только буржуазии, но и рабочего класса как второй стороны противоречия.
Однако в СССР физический труд не отмирал, наоборот, как и в любой капиталистической стране, рабочий класс в СССР рос в численности.
Нельзя уничтожить только одну сторону противоречия, вторая сторона воспроизведет первую из самоё себя. Что в 1991 году стало видно уже невооруженным глазом. Тайное стало явным.
Таким образом, в СССР не было не только социализма, но и «переродившегося рабочего государства» по Троцкому, бюрократического социализма по Мессарошу, деформированного социализма по В. В. Орлову или мутантного социализма по Бузгалину. Все определения сводятся к определению Троцкого и все они бессмысленны.
Не заслуживает внимания и критика СССР «левыми коммунистами», исключенным из КПГ Карлом Коршем, Германом Гортером (Нидерланды) или австрийцем Люсьеном Лорой (Отто Машлем), не говоря уже о Ф. Адлере, М. Фуко или о представителях Франкфуртской школы, Г. Маркузе, Ю. Хабермасе и др.
Не было никакого и «бюрократического коллективизма (подарок от Симоны Вейль с кашей в голове, итальянского троцкиста Бруно Рицци, а также Дж. Картера, М. Шахтмана и Дж. Бернхема). Коллективизм – это заслуга капитализма, концентрирующего труд. По Рицци не социалистической в СССР была только надстройка, а базис – «коллективизм», т.е. Рицци не смыслил в политэкономии, в определении способа производства нет ничего подобного.
Разумеется, в СССР присутствовали черты азиатского способа производства, но объявлять этот способ доминирующим в СССР, как это делали Р. Дучке или К. Витфогель – нелепо.
Говорить, что все перечисленные буржуазны – можно, но зачем? Они просто дураки.
Поскольку в СССР существовал институт найма рабочей силы, то в СССР был государственный капитализм. Капитализм по определению есть такой способ производства, при котором рабочая сила является товаром.
Данная точка зрения вызрела в недрах большевистской Рабочей оппозиции (рабочий Шляпников, пермский рабочий Мясников, Коллонтай и др.), затем была подхвачена «тенденцией» Джонсона – Фореста, ее возглавляли Сирил Джеймс и Рая Дунаевсая, в группу входили также Отто Рюле, Грейс Ли Боггс и Тони Клифф. Тенденция сумела воспринять лишь лозунг о капитализме в СССР, определения способа производства в СССР терминах марксистской политэкономии нет ни у Дунаевской, ни у Клиффа.
Группа была изгнана из троцкистского IV интернационала. К сожалению, в виду малой образованности в марксизме не смогла преодолеть догматизм, во время 2-й мировой поддержала Германию против СССР, после войны, как и другие троцкистские группы, была ангажирована Вашингтоном.
Группа была близка к вышедшей в конце 40-х из 4-го Интернационала французской группе «Социализм или варварство» (глупая фраза Розы Люксембург, будто социализм – блюдо в ресторанном меню, чтобы выбирать). Основатели - Корнелиус Касториадис, Клод Лефор, Амадео Бордига. Позднее «бордигисты» оформились в отдельное течение. Группа сыграла свою роль в событиях в Италии и Франции в 60-х, однако позднее практически исчезла с политической сцены.
4. Социалистическое государство должно начать отмирать сразу после возникновения.
Государство есть оружие подавления одного класса другим. По мере подавления класса буржуазии эта функция социалистического государства должно исчезать.
Функция управления производством не должна быть классообразующим признаком, равенство достигается принципами Советской власти. Но в СССР не было Советской власти.
Должна отмирать и функция защиты от внешних врагов. См. пункт 5.
5. Социалистическая революция в отдельно взятой стране невозможна.
Обычно ссылаются на работу Ленина «О лозунге Соединенных Штатов Европы», где Ленин говорит, что социалистическая революция первоначально может победить в одной стране. Здесь ключевое слово «первоначально», то есть, за этой победой обязаны последовать другие революции.
Социалистическая революция в отдельно взятой стране - по Ленину (вспоминает переводчик «Капитала» Скворцов-Степанов) – мелкобуржуазный идеал. С этим был полностью согласен и Сталин, который даже после смерти Ленина в «Вопросах ленинизма» не мог не написать следующее:
«Свергнуть власть буржуазии и поставить власть пролетариата в одной стране — еще не значит обеспечить полную победу социализма. Упрочив свою власть и поведя за собой крестьянство, пролетариат победившей страны может и Должен построить социалистическое общество. Но значит ли это, что он тем самым достигнет полной, окончательной победы социализма, т. е. значит ли это, что он может силами лишь одной страны закрепить окончательно социализм и вполне гарантировать страну от интервенции, а значит, и от реставрации? Нет, не значит. Для этого необходима победа революции по крайней мере в нескольких странах (выделено мной, Б. И.). Поэтому развитие и поддержка революции в других странах является существенной задачей победившей революции. Поэтому революция победившей страны должна рассматривать себя не, как самодовлеющую величину, а как подспорье, как средство для ускорения победы пролетариата в других странах».
Троцкий указывает Бухарину, что мировая революция нужна в виду наличия экспорта и импорта товаров.
Однако дело вовсе не в экспорте-импорте, здесь Троцкий ошибается. Представим, что на планете вообще одна Россия, армия не нужна, экспорт-импорт не нужен, страна большая, отчего бы не построить социализм?
Нельзя. Потому что Россия – отсталая страна. Отсталая Россия требует революции в развитых странах. Нельзя при полуфеодальном строе пытаться совершить социалистическую революцию. Потому что общественное разделение труда неминуемо влечет деление общества на классы. Отсюда – наличие буржуазного государства. Значит, никакого переходного периода, социализма, к бесклассовому обществу, коммунизму, не ожидается. Рабочий класс к 1917 году в России только нарождался, ему предстояло еще расти, а вовсе не исчезать – с грубым, отупляющим физическим трудом. А вместе с классами состоялось и государство, которое не отмирало, а усиливалось, и было орудием подавления одним, КПСС-овским, капиталистическим классом других классов – рабочих, крестьян, естественно-научной интеллигенции (гуманитарии – пристежка КПСС).
Любопытно, что «продвинутая» «советская» профессура, типа бутенок или роговиных, озаботилась вдруг своей душой и своим теоретическим наследием. И эта профессура ныне просто повторяет ошибочные аргументы Троцкого в пользу верного положения. Что ж, и то шажок вперед, только надо вспомнить, как в перестройку «продвинутые» кричали «одобрямс», не в силах были признать элиту КПСС классом буржуа, и потому боязливо цитировали Ленина, обрывая ленинское определение на половине (Бутенко, выступление в МГУ, 1988).
Обратите внимание: Сталин протаскивает в ленинскую позицию слова «по крайней мере в нескольких странах». После II мировой войны, действительно, в ряде стран состоялись якобы социалистические революции. Казалось бы, можно строить социализм. К тому же, по Сталину, социализм уже окончательно победил в 1936 году (позже социализм будет окончательно построен у Хрущева; в конце концов, генсеки уже не будут знать, что делать с тем, что в СССР – прислуга, бурлацкие, бовины и пр., будут подсовывать им то «развитой социализм», то «социализм с человеческим лицом»). Но смысл мировой революции вовсе не в том, чтобы в отсталых Болгарии или Польше состоялись революции. А в том, чтобы они состоялись в развитых странах, США, Великобритании, Франции (а не в разгромленной Германии), чтобы эти страны помогли отсталой России. В отсутствие этого социалистическая революция в России была обречена на поражение. Что и видим сегодня явно, а произошло поражение – с сохранением бантика «социалистический» - давным-давно. (Б. Ихлов, «Уроки революции», Пермь. 2010, с. 87-88).
Обратим также внимание, как формулирует Сталин: «…поставить власть пролетариата в одной стране - еще не значит обеспечить полную победу социализма…» Следующий шаг – от «обеспечения полной победы социализма» к «построению социализма». Отсюда метания типа «развитого социализма» и т.п.
Марксизм отвергает все «построения» социализма, социалистическое государство должно отмирать.. Подробнее см. Б. Ихлов, «Социализм нельзя строить» http://www.proza.ru/2013/06/18/936 ;
6. Однако даже в отдельно взятой России говорить о чем-то едином не приходится.
Ленин подчеркивал, что большевики являются партией рабочего класса, не крестьянства и не интеллигенции. Движущая сила социалистической революции, гегемон – по определению – рабочий класс. Но в Азербайджане (кроме Баку), Литве, Латвии, Эстонии, Туркестане, Таджикистане, Узбекистане, Казахстане не было никакого рабочего класса (как класса). Недаром эстонцев называли чухной (у Пушкина «приют убогого чухонца»). Не говоря уже о татарской диаспоре, Якутии, Туве, Бурятии, Коми и пр. После Октябрьской революции, несмотря на выстроенные новые заводы, данные регионы вернулись к феодальному состоянию с вытекающим варварством. Те, кто был в студенческих строительных отрядах в Коми-округе, хорошо понимает, о чем речь.
7. Два переходных периода.
Маркс в письме И. Вейдемейеру от 5.3.1852 пишет: «То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов.» (Маркс, Энгельс, Соч., 2-е изд., т. 28, с. 427).
Отметим важный пункт: диктатура пролетариата есть процесс уничтожения классов, переход к бесклассовому обществу. Но здесь мы сталкиваемся с прямым, неприкрытым обманом трудящихся. Вот один из сайтов:
«На III Всероссийском съезде Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Ленин напомнил опыт Парижской Коммуны, когда рабочие продержались 2 месяца и 10 дней и были расстреляны, заплатив тяжелыми жертвами за первый опыт рабочего правительства, смысл и цели которого не знало громадное большинство французских крестьян. Ленин говорил: «Нет ни одного социалиста, который бы не признавал той очевидной истины, что между социализмом и капитализмом лежит долгий, более или менее трудный переходный период диктатуры пролетариата…»
http://www.esperanto.mv.ru/Marksismo/Gotha/gotha.html#p11
То есть, оказывается, что между капитализмом и коммунизмом лежит не один, а целых два переходных периода? Возможно, Ленин оговорился? Может быть. Еще бы: как сказать о переходе к коммунизму в аграрной отсталой стране. Чтобы это означало – что в стремлении достичь бесклассового общества быстрее всего было бы уничтожить крестьян?
Возможно, составители собрания сочинений Ленина сознательно исковеркали его слова? Может быть. В любом случае составители-сталинисты постарались сотворить из одного неверного слова целую систему.
В Предисловии к т 36 на стр. XIV читаем:
«Ленинский план социалистического строительства основывался на объективных закономерностях перехода от капитализма к социализму, всецело отвечал назревшим потребностям общественного развития страны, опирался на глубокий научный анализ экономики и классов переходного периода. Раскрывая своеобразие экономики России в переходный период, Ленин показал, что в ней переплетались "элементы, частички, кусочки и капитализма, и социализма", элементы пяти различных общественно-экономических укладов (патриархальное, мелкое товарное производство, частно-хозяйственный капитализм, государственный капитализм, социализм). Экономика переходного периода соединяет в себе черты и свойства строящегося социализма и свергнутого, но еще не уничтоженного капитализма; борьба между социализмом и капитализмом составляет основное содержание переходного периода, задача которого — создание "таких условий, при которых бы не могла ни существовать, ни возникать вновь буржуазия" (стр. 175).»
Но у Ленина всё по-другому, там нет никакого «переходного периода»: «Буржуазия побеждена у нас, но она еще не вырвана с корнем, не уничтожена и даже не сломлена еще до конца. На очередь дня выдвигается поэтому новая, высшая форма борьбы с буржуазией, переход от простейшей задачи дальнейшего экспроприирования капиталистов к гораздо более сложной и трудной задаче создания таких условий, при которых бы не могла ни существовать, ни возникать вновь буржуазия… учет и контроль еще не достигнут… («Очередные задачи сов власти», апрель 1918 г.)
В Предисловии к т. 44 ППС на стр. IX сталинисты-составители усугубляют:
«В. И. Ленин учил, что в переходный период от капитализма к социализму диктатура пролетариата необходима прежде всего для подавления сопротивления остатков эксплуататорских классов, а также для вовлечения трудящихся масс в строительство социализма.»
На самом деле Ленин требовал вовлечь трудящихся в суды, в государственную работу, а вовсе не в строительство социализма. И не социализма, а коммунизма: «Построить коммунистическое общество руками коммунистов, это ребячья, совершенно ребячья идея... Управлять хозяйством мы сможем, если коммунисты сумеют построить это хозяйство чужими руками, а сами будут учиться у этой буржуазии и направлять ее по тому пути, по которому они хотят, ...чтобы некоммунистическими руками строить коммунизм. (ПСС, Т. 45, С. 98)
Упомянутый выше сайт ссылается на работу Маркса, и с той же злосчастной страницы №27:
«Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата» (Критика Готской программы. К. Маркс, Ф. Энгельс, Собр. соч., изд. 2, т. 19, с. 27.)
Мало того, что составители б-ки перепутали ссылки и данную ссылку отнесли к 27 странице, когда она на 21-й. Но слова о первой фазе отнесли на 21-ю, где ни слова о первой фазе. Нет упоминания о первой фазе и на 27-й странице. Однако сайт сообщает в скобках: «Не следует путать переходный период от капитализма к социализму с самим социализмом, о котором Маркс говорит как о «первой фазе коммунистического общества, в том его виде, как оно выходит после долгих мук родов из капиталистического общества»
На самом деле о первой фазе Маркс пишет на другой странице; «Но эти недостатки неизбежны в первой фазе коммунистического общества, в том его виде, как оно выходит после долгих мук родов из капиталистического общества» (стр. 11).
Но Маркс здесь вовсе не говорит, что диктатура пролетариата не есть эта первая фаза коммунизма.
Та же чехарда со страницами, одно к одному, на сайте
«Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 27).
При этом автор подпускает еще и наукообразную белиберду:
«Необходимость переходного периода от капитализма к социализму обусловливается; специфическим характером возникновения и становления социалистических производственных отношений.»
Точно такую же чепуху печатает и Википедия, с теми же ошибками.
Сталинисты не одиноки. Вот еще гражданка, близко к сердцу принявшая речь Ленина на Съезде:
Письмо Сильвии Панкхерст 28. VIII. 1919.
«… Те рабочие революционеры, которые центром своих нападений делают парламентаризм, вполне правы постольку, поскольку этими нападениями выражается принципиальное отрицание буржуазного парламентаризма и буржуазной демократии. Советская власть, Советская республика — вот то, что рабочей революцией поставлено на место буржуазной демократии, вот форма перехода от капитализма к социализму, форма диктатуры пролетариата».
На самом деле Маркс не писал ни о каком дополнительном переходе, не открывал еще одну фазу между капитализмом и социализмом. Он просто отождествлял диктатуру пролетариата и социализм:
«Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 гг.» (написана в январе — марте 1850 года): «Этот социализм есть объявление непрерывной революции, классовая диктатура пролетариата как необходимая переходная ступень к уничтожению классовых различий вообще, к уничтожению всех производственных отношений, на которых покоятся эти различия, к уничтожению всех общественных отношений, соответствующих этим производственным отношениям, к перевороту во всех идеях, вытекающих из этих общественных отношений» (Соч., т. 7, с. 91)
Т.е. социализм и диктатура пролетариата по Марксу – это одно и то же.
Но и Ленин не выдумывал дополнительную фазу. Вот что он пишет в сентябре 1917:
«Ибо социализм есть не что иное, как ближайший шаг вперед от государственно-капиталистической монополии. Или иначе: социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией».
(Отметим в скобках, что через год Ленину придется отмежовываться от обращения монополии в сторону народа, когда он будет третировать Каутского с его правительством, идущим навстречу пролетариату.) И далее:
«Империалистская война есть канун социалистической революции. И это не только потому, что война своими ужасами порождает пролетарское восстание, — никакое восстание не создаст социализма, если он не созрел экономически, — а потому, что государственно-монополистический капитализм есть полнейшая м а т е р и а л ь н а я подготовка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет» (стр. 27, 28).
Но, может, Ленин и тут оговорился, может, он после III Cъезда Советов переменил мнение? Ничуть. 21 апреля 1921 года в статье «О продналоге» он повторяет то же самое, что и в «Грозящей катастрофе», да еще как смачно:
«Заметьте, что это писано при Керенском, что речь идет здесь не о диктатуре пролетариата, не о социалистическом государстве, а о "революционно-демократическом". Неужели не ясно, что чем выше мы поднялись над этой политической ступенькой, чем полнее мы воплотили в советах социалистическое государство и диктатуру пролетариата, тем менее нам позволительно бояться "государственного капитализма"? Неужели не ясно, что в материальном, экономическом, производственном смысле мы еще в "преддверии" социализма не находимся? И что иначе, как через это, не достигнутое еще нами, "преддверие", в дверь социализма не войдешь?»
Но даже в КПРФ знают, что между социализмом и капитализмом нет промежуточных стадий, там тоже цитируют «Грозящую катастрофу». См., напр., сайт «Социализм. Работа над ошибками» (Беседа Киселева С.А., члена бюро Приморского крайкома КПРФ, с редактором газеты «Правда Приморья»). При этом всё равно говорят о строительстве социализма!
Но если сталинисты вытребовали под себя целую историческую эпоху, то некоторые троцкисты (Куренышев), а также некоторые представители РПК-РКРП утверждают, что в СССР не было ни социализма, ни советской власти, но была диктатура пролетариата! Классики пропеллером в гробу вертятся (Б. Ихлов, «Почему КПСС и КПРФ – антикоммунистические буржуазные партии», с. 90-94).
Таким образом, с помощью дополнительного переходного периода идеологи ВКПб-КПСС растянули переход к коммунизму на неопределенный срок, соответственно, на неопределенный срок растянулось и «загнивание» империализма. Причем это загнивание было крайне странным: при взлете космонавтики, генной инженерии, автоматики, телемеханики, роботизации, при развитии компьютерной техники, авиации, судоходства, лазерных и нанотехнологий.
И этому империализму еще развиваться и развиваться. Ибо. Уровень развития капитализма определяется тем, насколько наука стала производительной силой (Маркс). Сегодня капитализм еще не достаточно развился, чтобы потребовать на уровне всеобщего рабочего с высшим образованием.
Как оказалось – в 1921 году и развитые страны не были даже в преддверии социализма. Т.е. тезис 1916 года в книге «Империализм, как высшая стадия капитализма» о загнивании империализма – ложный.
ЗАГНИВАНИЕ ИМПЕРИАЛИЗМА И РЕВОЛЮЦИЯ Часть III
Ленин в работе «Развитие капитализма в России» воевал с народниками, которые утверждали, что капитализм в России затормозил развитие. Их аргументация проста: расслоение крестьянства под натиском капитала привело к обнищанию широких слоев крестьянства. Вследствие этого потребительский рынок сужен, реализовать прибыль полностью невозможно, поэтому последует бегство капитала, буржуа будут вкладывать деньги в развитие экономики за рубежом, но не в России. И вообще капитализм не типичен для России, чужероден ей, привнесен извне происками Запада.
Это абсолютно бесспорный аргумент.
Это бесспорный аргумент - хотя и частный - для современной России. В РФ слой предпринимателей создал для себя внеконкурентные условия. Конкуренция - лишь в форме рейдерства.
Как известно, если у фирмы норма прибыли ниже средней, то на следующем шаге расширенного воспроизводства при прочих сохраняющихся условиях норма прибыли этой фирмы будет еще более низкой. Таким образом, закон стоимости выталкивает фирмы, не озабоченные снижением издержек производства, созданием новых рабочих мест и пр. с круга, такая фирма должна разориться.
Однако российскому предпринимателю не нужно следить за нормой прибыли. Среднего ее значения он достигает путем замораживания или невыдачи зарплаты.
В лучшем случае - столкнувшись с низким уровнем потребления, он переправляет свои капиталы в американские банки или в оффшоры. Это постоянный регресс, распад системы. Вымирание населения.
В России перед 1-й русской революцией ситуация была обратной. Ленин показывает на основании статистических данных, что народники ошибаются, капитал развивается именно внутри России.
В земледелии, доказывает Ленин статистическими данными, происходит значительная концентрация производства. Далее в главе «Образование внутреннего рынка» Ленин показывает рост железнодорожных и речных грузоперевозок, (увеличение «торгового судоходства»), наконец, развитие касс, вообще рост банковского обращения внутри России. В целом «происходит громадный рост товарного обращения и накопления капитала». В книге показано, как торговый капитал превращается в промышленный – внутри России, как растет число фабрик и заводов.
Затруднение сбыта «сверхстоимости», «сужение рынка», объясняет Ленин – это естественное, в условиях развития разрешаемое возникновением нового качества противоречие системы. Развитие вообще и развитие капитализма в частности носит противоречивый характер. Разрешается это противоречие ежечасно, путем превращения рабочей силы обнищавших вследствие натиска капитала крестьян в товар. Препятствует этому разрешению помещичья собственность на землю. Именно она предельно сужает рынок. (Б. Ихлов, «Уроки революции», с. 8-12)
Отметим легкое несоответствие между тезисом, который Ленин высказал в работе «По поводу так называемого вопроса о рынках» и положениями, которые он высказывает в работе «Развитие капитализма в России». Так, в первой работе он пишет: «Разделять развитие капитализма на развитие вширь и – вглубь неправильно: все развитие идет одинаково на счет разделения труда; «существенной» разницы между этими моментами нет» (Т. 1, с. 100).
А во второй Ленин уже утверждает, что «капитализм не может существовать и развиваться без постоянного расширения сферы своего господства, без колонизации новых стран и втягивания некапиталистических старых стран в водоворот мирового хозяйства. Следовательно, процесс образования рынка для капитализма представляет две стороны, именно: развитие капитализма вглубь, т. е. дальнейший рост капиталистического земледелия и капиталистической промышленности в данной, определенной и замкнутой территории, - и развитие капитализма вширь, т. е. распространение сферы господства капитализма на новые территории» (Т.3, с. 595).
«Развитие капитализма вглубь в старой, издавна заселенной территории задерживается вследствие колонизации окраин. Разрешение свойственных и капитализму и порождаемых им противоречий временно отсрочивается вследствие того, что капитализм легко может развиваться вширь» (С. 596).
То есть. Захватывать внешние рынки капиталиста толкает жажда сверхприбыли и конкуренция. Когда же все внешние рынки будут захвачены, конкуренция, пишет Каутский, исчезнет.
Очевидно, что не исчезнет – но та ее форма, которая связана с захватом внешних рынков, неминуемо ослабнет. Каутский отчасти прав. Он указывает на тенденцию мирового капитала к централизации, тенденцию, которую обозначил Маркс.
Внешний рынок
В «Манифесте коммунистической партии» Маркс и Энгельс пишут:
«Потребность в постоянно увеличивающемся сбыте продуктов гонит буржуазию по всему земному шару… Буржуазия путем эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим. К великому огорчению реакционеров она вырвала из-под ног промышленности национальную почву. Исконные национальные отрасли промышленности уничтожены и продолжают уничтожаться с каждым днем. Их вытесняют новые отрасли промышленности, введение которых становится вопросом жизни для всех цивилизованных наций, - отрасли, перерабатывающие уже не местное сырье, а сырье, привозимое из самых отдаленных областей земного шара, и вырабатывающие фабричные продукты, потребляемые не только внутри данной страны, но и во всех частях света. Вместо старых потребностей, удовлетворявшихся отечественными продуктами, возникают новые, для удовлетворения которых требуются продукты самых отдаленных стран… На смену старой местной и национальной замкнутости и существованию за счет продуктов собственного производства приходит всесторонняя связь и всесторонняя зависимость наций друг от друга. Буржуазия быстрым усовершенствованием всех орудий производства и бесконечным облегчением средств сообщения вовлекает в цивилизацию все, даже самые варварские, нации. Дешевые цены ее товаров - вот та тяжелая артиллерия, с помощью которой она разрушает все китайские стены и принуждает к капитуляции самую упорную ненависть варваров к иностранцам. Под страхом гибели заставляет она все нации принять буржуазный способ производства, заставляет их вводить у себя так называемую цивилизацию, т. е. становиться буржуа. … несколько десятилетий история промышленности и торговли представляет собой лишь историю возмущения современных производительных сил против современных производственных отношений, против тех отношений собственности, которые являются условием существования буржуазии и ее господства. Достаточно указать на торговые кризисы, которые, возвращаясь периодически, все более и более грозно ставят под вопрос существование всего буржуазного общества… каждый раз уничтожается значительная часть не только изготовленных продуктов, но даже созданных уже производительных сил… разражается общественная эпидемия, которая всем предшествующим эпохам показалась бы нелепостью, - эпидемия перепроизводства… Производительные силы, находящиеся в его распоряжении, не служат более развитию буржуазных отношений собственности; напротив, они стали непомерно велики для этих отношений, буржуазные отношения задерживают их развитие; и когда производительные силы начинают преодолевать эти преграды, они приводят в расстройство все буржуазное общество, ставят под угрозу существование буржуазной собственности. Буржуазные отношения стали слишком узкими, чтобы вместить созданное ими богатство. Каким путем преодолевает буржуазия кризисы?.. путем вынужденного уничтожения целой массы производительных сил… путем завоевания новых рынков и более основательной эксплуатации старых. Чем же…? Тем, что подготовляет более всесторонние и более сокрушительные кризисы и уменьшает средства противодействия им».
Итак, производительные силы уже при жизни классиков достигли такого высочайшего уровня, что пора переходить к социалистическим отношениям: им явно мешают отжившие производственные отношения. Ошибка Маркса и Энгельса очевидна.
Буржуазию гонит не только увеличивающийся спрос и жажда прибыли – еще и жестокая конкуренция. Выясняется, что есть и обратный процесс: установление жестких протекционистских мер, концентрация и экспансия именно национального капитала, например, китайского. И военным путем тоже, яркий пример - США. И каждая отдельная буржуазия хочет сломать чужие границы, используя именно национальное государство.
Добавим, что буржуазия нашла еще ряд способов сглаживать или предупреждать кризисы, например, дотированием агропромышленного комплекса и т.п. Или хеджированием (страховкой рисков), что, в свою очередь, привело к новым типам кризисов, уже общемировым, таким, как в 2008 г.
Итак, у буржуазии есть возможность преодолевать кризисы за счет внешнего рынка. Но необходимы ли для буржуазии внешние рынки жизненно? Нет, отвечает Маркс.
В 3 отделе («Воспроизводство и обращение общественного капитала») II тома «Капитала» он пишет:
«Согласно нашему предположению, т.е. предполагая всеобщее и исключительное господство капиталистического производства, за исключением класса капиталистов вообще не существует никаких других классов, кроме класса рабочих» (т. 24, с.391). «Капиталистическое производство вообще не существует без внешней торговли. Но если предположить нормальное годичное воспроизводство в данных размерах, то этим уже предполагается, что внешняя торговля только замещает туземные изделия изделиями другой потребительной или натуральной формы, не затрагивая ни отношений стоимости, а следовательно, и тех отношений стоимости, в которых обмениваются между собой две категории: средства производства и предметы потребления, ни отношения между постоянным капиталом, переменным капиталом и прибавочной стоимостью, на которые распадается стоимость продукта каждой из этих категорий. Введение внешней торговли в анализ ежегодно воспроизводимой стоимости продукта может, следовательно, только запутать дело, не доставляя нового момента ни для самой задачи, ни для решения ее. Следовательно, ее совсем не надо принимать во внимание» (Там же. С. 534).
Внутренний сбыт
Обратимся к работе Ленина «Развитие капитализма в России»:
«Капиталистическое общество употребляет большую часть находящегося в его распоряжении годичного труда на производство средств производства (следовательно, постоянного капитала), которые не могут быть разложены на доход ни в форме заработной платы, ни в форме прибавочной стоимости и могут функционировать только в качестве капитала» (Т.24, с. 497). Отсюда естественно вытекает вывод, что капиталистический рынок развивается в первую очередь за счет рынка средств производства и лишь во вторую очередь за счет рынка предметов потребления, а значит рынок в России может развиваться, развивается и будет развиваться дальше даже при том условии, что крестьянство в массе своей обнищает и разорится».
Но опережение производства средств производства – вовсе не избавляет от довода народников.
То, что деньги вкладываются, в основном, в производство средств производства (фонд накопления, причем это происходит, что важно, как в США, так и в СССР, нет разницы, не проедает же буржуа всю прибыль) - не снимает противоречия реализации товаров народного потребления (ТНП). Напр., если я замораживаю зарплату или устраиваю массовые увольнения, снижается спрос, за ним - предложение, что приводит к стагнации рынка.
И мировая буржуазия хорошо понимает довод народников! Так, между городом и деревней обмен всегда неэквивалентный, что неминуемо привело бы к краху сельского хозяйства. Поэтому город всегда дотирует село, разводит оптовые и розничные цены, дотирует производителей с.х. техники - причем в таких масштабах, которые и в СССР с его зоной рискованного земледелия не снились.
Это противоречие В ТОЙ РОССИИ разрешается путем возникновения нового - рабочей силы как товара, отмечает Ленин.
Но ведь это не всё. Если некому производить сельхоз. продукцию, нечего будет есть и рабочим, производящим средства производства. Развитие капитализма в России неизбежно приводило к сокращению аграрного сектора и, соответственно, экспорта сельхоз. продукции. Как, впрочем, шло и идет развитие капитализма в других странах, в том же Китае.
«Необходимость внешнего рынка для капиталистической страны, - пишет далее Ленин, - определяется вовсе не законами реализации общественного продукта (и сверхстоимости в частности), а, во-1-х, тем, что капитализм является лишь как результат широко развитого товарного обращения, которое выходит за пределы государства. Поэтому нельзя себе представить капиталистической нации без внешней торговли, да и нет такой нации… эта причина - свойства исторического. И от нее народники не могли бы отделаться парой обветшалых фраз о "невозможности для капиталистов потребить сверхстоимость". Тут пришлось бы рассмотреть - если бы они действительно хотели поставить вопрос о внешнем рынке - историю развития внешней торговли, историю развития товарного обращения. А рассмотрев эту историю, нельзя было бы, конечно, изображать капитализм случайным уклонением с пути. Во-2-х, то соответствие между отдельными частями общественного производства (по стоимости и по натуральной форме), которое необходимо предполагалось теорией воспроизводства общественного капитала и которое на деле устанавливается лишь как средняя величина из ряда постоянных колебаний, - это соответствие постоянно нарушается в капиталистическом обществе вследствие обособленности отдельных производителей, работающих на неизвестный рынок. Различные отрасли промышленности, служащие "рынком" друг для друга, развиваются не равномерно, а обгоняют друг друга, и более развитая промышленность ищет внешнего рынка. Это нисколько не означает "невозможность для капиталистической нации реализовать сверхстоимость", как готов глубокомысленно заключить народник. Это указывает лишь на непропорциональность в развитии отдельных производств. При другом распределении национального капитала то же самое количество продуктов могло бы быть реализовано внутри страны».
«Законом докапиталистических способов производства, - продолжает Ленин, - является повторение процесса производства в прежних размерах, на прежнем техническом основании: таково барщинное хозяйство помещиков, натуральное хозяйство крестьян, ремесленное производство промышленников. Напротив, законом капиталистического производства является постоянное преобразование способов производства и безграничный рост размеров производства. При старых способах производства хозяйственные единицы могли существовать веками, не изменяясь ни по характеру, ни по величине, не выходя из пределов помещичьей вотчины, крестьянской деревни или небольшого окрестного рынка для сельских ремесленников и мелких промышленников (так называемых кустарей). Напротив, капиталистическое предприятие неизбежно перерастает границы общины, местного рынка, области, а затем и государства. И так как обособленность и замкнутость государств разрушены уже товарным обращением, то естественное стремление каждой капиталистической отрасли промышленности ведет ее к необходимости "искать внешнего рынка".» (с.56-58)
Во-первых, если бы простое воспроизводство было бы законом в докапиталистических формах, то человечество оставалось бы в рамках одного и того же ареала с минимальным населением. Вообще товарное производство подразумевает, что в виду роста производительности труда произведено больше, чем потреблено. С другой стороны, после нескольких переделов мира такие страны, как Швеция, к примеру, вовсе не стремятся выйти за государственные границы. Не удается это и Японии, несмотря на стремительный рост после 60-х годов.
Очевидно, что все товары при «другом» некоем распределении национального капитала не могут быть реализованы в виду анархии производства, в виду противоречия между трудом и капиталом, выражающимся т.ч. в противоречии между общественным характером производства и частной формой присвоения, выливающимся в противоречие между стремлением в расширенному воспроизводству и ограниченностью платежеспособного спроса масс. Даже если вы поставите руководить экономикой суперкомпьютер, который всё определяет и распределяет «как надо», вы не получите реализацию ВВП внутри страны, вы всё равно получите кризисы перепроизводства. Самый мощный компьютер не в состоянии учесть происходящее в обществе.
Т.е. утверждение Ленина о возможности реализации всего совокупного товара внутри страны неверно, оно означает, что ликвидировано противоречие между трудом и капиталом, чем больше расширено воспроизводство, тем больше потребляет население.
Внешний рынок ничего в этот процесс не вносит: если две страны торгуют друг с другом, их можно представить как одну страну с единым внутренним рынком, и проблема реализации прибавочного продукта остается.
В «Развитии капитализма в России» Ленин приводит слова Маркса и комментирует их:
«Последней причиной всех действительных кризисов остается всегда бедность и ограниченность потребления масс, противодействующая стремлению капиталистического производства развивать производительные силы таким образом, как если бы границей их развития была лишь абсолютная потребительная способность общества".
Во всех этих положениях констатируется указанное противоречие между безграничным стремлением расширять производство и ограниченным потреблением, и ничего более. Нет ничего бессмысленнее, как выводить из этих мест "Капитала", будто Маркс не допускал возможности реализовать сверхстоимость в капиталистическом обществе, будто он объяснял кризисы недостаточным потреблением и т. п. Анализ реализации у Маркса показал, что "в конечном счете обращение между постоянным капиталом и постоянным капиталом ограничено личным потреблением", но этот же анализ показал истинный характер этой "ограниченности", показал, что предметы потребления играют меньшую роль в образовании внутреннего рынка сравнительно с средствами производства. А затем, нет ничего более нелепого, как выводить из противоречий капитализма его невозможность, непрогрессивность и т. д. - это значит спасаться в заоблачные выси романтических мечтаний от неприятной, но несомненной действительности. Противоречие между стремлением к безграничному расширению производства и ограниченным потреблением - не единственное противоречие капитализма, который вообще не может существовать и развиваться без противоречий. Противоречия капитализма свидетельствуют о его исторически преходящем характере, выясняют условия и причины его разложения и превращения в высшую форму, - но они отнюдь не исключают ни возможности капитализма, ни его прогрессивности сравнительно с предшествующими системами общественного хозяйства» (Там же. С.46- 48).
Но возможность внутренней реализации ничего не говорит о всё возрастающем товарном объеме.
Казалось бы, проблема решается вследствие прироста населения. С 1980 по 2000 год ВВП мира увеличилось с 11,147 трлн. долларов до 33,843 трлн. долларов и в 2020-м – до 85,24 трлн. долларов. Увеличение в 3 и в 2,5 раза. В 1980 году численность населения мира составляла 4,44 млрд. чел., в 2000-м – 6,13 млрд., в 2020-м – 7,79 млрд., увеличение в 1,4 и в 1,3 раза.
Разумеется, часть средств уходит на армию, полицию, церкви, тюрьмы. Разумеется, в среднем благосостояние трудящихся растет – капиталисты платят им больше и больше. Т.е. частично противоречие между трудом и капиталом в форме противоречия между общественным характером производства и частной формой присвоения – сглаживается внутри капиталистической системы.
Человечество (в среднем!) не в состоянии проедать весь ВВП. В основном, расширенное воспроизводство удовлетворяет потребности группы А, как отмечал Маркс, происходит рост органического строения капитала, производственные мощности и выпускаемая продукция при снижении издержек требуют всё больше затрат. Растут расходы на фундаментальные науки, НИОКР, которые не реализуются на рынке немедленно. Внутри процесса роста органического строения капитала и вызревает основное противоречие капитализма, а не в сфере обмена товаров широкого потребления.
Противоречие в анархии производства
В работе «К характеристике экономического романтизма» (1897 г., ПСС, Т.2, С.119-262) Ленин, заочно подтверждая сказанное выше, пишет:
«Сисмонди утверждал…, что развитие крупного предпринимательства и наемного труда в промышленности и земледелии ведет к тому, что производство необходимо обгоняет потребление и становится перед неразрешимой задачей найти потребителей; что внутри страны потребителей оно найти не может, ибо превращает массу населения в поденщиков, простых рабочих и создает незанятое население, а искать внешнего рынка становится все труднее с выступлением на мировую арену новых капиталистических стран. Разорение мелкого производителя доказывает… сокращение внутреннего рынка… Итак, вследствие концентрации имуществ у небольшого числа собственников, внутренний рынок все более и более сокращается (!), и промышленности все более и более приходится искать сбыта на внешних рынках… теоретическая политэкономия… установила с точностью именно то, что хотел отрицать Сисмонди: что развитие капитализма вообще и фермерства в частности не сокращает, а создает внутренний рынок… идет вместе с развитием товарного хозяйства, и по мере того, как домашнее производство уступает место производству на продажу, а кустарь уступает место фабрике, идет образование рынка для капитала. "Поденщики", выталкиваемые из земледелия превращением "крестьян" в "фермеров", поставляют рабочую силу для капитала, а фермеры являются покупателями продуктов индустрии и не только покупателями предметов потребления (которые прежде производились крестьянами дома или сельскими ремесленниками), а также и покупателями орудий производства, которые не могли уже оставаться прежними при замене мелкого земледелия крупным. Последнее… игнорировал особенно Сисмонди, говоривший так, как будто бы существовало одно только личное потребление (хлеба, одежды и т. п.), как будто бы покупка машин, орудий и т. п., постройка зданий, складов, фабрик и т. п. не были тоже потреблением… потреблением производительным, потреблением не людей, а капитала... Сисмонди думает, что "непропорциональное" развитие не есть… закон данного строя общественного хозяйства… а ошибка законодателя… Сисмонди отрицает… что капитализм развивает производительные силы... Чем быстрее идет накопление, т. е. превышение производства над потреблением, тем лучше, учили классики… чем быстрее рост богатства, тем полнее развиваются производительные силы труда и обобществление его, тем лучше положение рабочего… Далее, из непонимания того, что производство создает себе рынок, вытекает учение о невозможности реализовать сверхстоимость... Из этого положения Сисмонди делает… вывод - … что по самым условиям реализации необходим внешний рынок для капитализма. "Так как труд сам по себе составляет важную часть дохода, то нельзя уменьшить спрос на труд, не делая нацию более бедной. Поэтому выгода, ожидаемая от открытия новых приемов производства, почти всегда относится к иностранной торговле… наступает, наконец, эпоха, когда весь цивилизованный мир образует один рынок и когда нельзя уже будет в какой-либо новой нации приобретать новых покупателей. Спрос на мировом рынке будет тогда величиной неизменной, которую будут оспаривать друг у друга различные промышленные нации… Общая продажа не может быть увеличена иначе, как увеличением общего благосостояния или переходом товаров, бывших в исключительном владении богатых, - в потребление бедных".
Из учения его о необходимости соразмерять производство с доходом вытекло само собой воззрение, что кризис и есть результат нарушения такого соответствия, результат чрезмерного производства, обогнавшего потребление… Сисмонди… несоответствие производства с потреблением считал основной причиной кризисов… на 1-е место выдвигал недостаточное потребление масс народа... Сисмонди… не понял капиталистического накопления… Производство само создает себе рынок: для производства необходимы средства производства - и они составляют особую область общественной продукции, занимающую известную долю рабочих, дающую особый продукт, реализуемый частью внутри самой этой области, частью в обмене с другой областью - производством предметов потребления. Накопление действительно есть превышение производства над доходом (предметами потребления). Чтобы расширять производство ("накоплять"), необходимо произвести сначала средства производства, а для этого нужно, следовательно, расширение того отдела общественной продукции, который изготовляет средства производства, нужно отвлечение к нему рабочих, которые уже предъявляют спрос и на предметы потребления. Следовательно, потребление развивается вслед за накоплением или вслед за производством... закон развития капитала состоит в том, что постоянный капитал возрастает быстрее переменного… Следовательно, продукты личного потребления в общей массе капиталистического производства занимают все меньшее и меньшее место…
Следующая ошибка Сисмонди… это учение о невозможности реализовать продукт вообще и сверхстоимость в частности и, как следствие этой невозможности, необходимость внешнего рынка... вышеприведенный анализ показывает, что "невозможность" исчерпывается ошибочным исключением постоянного капитала и средств производства. Раз исправлена эта ошибка, - исчезает и "невозможность". Но то же самое приходится сказать и в частности о сверхстоимости: этот анализ разъясняет и ее реализацию…
Третий ошибочный вывод Сисмонди… есть учение о кризисах. Из воззрения Сисмонди, что накопление (рост производства вообще) определяется потреблением, и из неверного объяснения реализации всего общественного продукта (сводимого к доле рабочих и доле капиталистов в доходе) вытекло естественно и неизбежно то учение, что кризисы объясняются несоответствием между производством и потреблением… Научный анализ накопления в капиталистическом обществе и реализации продукта подорвал все основания этой теории, указав также, что именно в эпохи, предшествующие кризисам, потребление рабочих повышается, что недостаточное потребление (объясняющее будто бы кризисы) существовало при самых различных хозяйственных режимах, а кризисы составляют отличительный признак только одного режима — капиталистического. Эта теория объясняет кризисы другим противоречием, противоречием между общественным характером производства (обобществленного капитализмом) и частным, индивидуальным способом присвоения. 1-я теория объясняет кризисы противоречием между производством и потреблением рабочего класса, вторая - противоречием между общественным характером производства и частным характером присвоения. 1-я, след., видит корень явления вне производства… вторая - именно в условиях производства… 1-я объясняет кризисы недостаточным потреблением, 2-я - беспорядочностью производства... обе теории, объясняя кризисы противоречием в самом строе хозяйства… расходятся в указании этого противоречия… отрицает ли 2-я теория факт противоречия между производством и потреблением, факт недостаточного потребления?.. Она вполне признает этот факт, но отводит ему… подчиненное место, как факту, относящемуся лишь к одному подразделению всего капиталистического производства. Она учит, что этот факт не может объяснить кризисов, вызываемых другим, более глубоким, основным противоречием современной хозяйственной системы, именно противоречием между общественным характером производства и частным характером присвоения… Что такое кризисы? - Перепроизводство, производство товаров, которые не могут быть реализованы… Сисмонди говорит: кризисы возможны, ибо фабрикант не знает спроса; они необходимы, ибо в капиталистическом производстве не может быть равновесия производства с потреблением (т. е. не может быть реализован продукт). Энгельс говорит: кризисы возможны, ибо фабрикант не знает спроса; они необходимы не потому, чтобы вообще не мог быть реализован продукт. Это неверно: продукт может быть реализован. Кризисы необходимы потому, что коллективный характер производства приходит в противоречие с индивидуальным характером присвоения. "Анархия производства", "отсутствие планомерности производства" - о чем говорят эти выражения? О противоречии между общественным характером производства и индивидуальным характером присвоения».
Здесь вся суть, вы вернемся к этому ниже: анархия производства и противоречие с индивидуальным характером присвоения – разные вещи.
Противоречие между общественным характером производства и частным, индивидуальным способом присвоения есть лишь сторона противоречия между трудом и капиталом, причем опять же не главная, подчиненная сторона.
Противоречие – в планировании
В работе «По поводу так называемого вопроса о рынках» Ленин пишет:
«Под капитализмом разумеется та стадия развития товарного производства, когда товаром становятся уже не только продукты человеческого труда, но и самая рабочая сила человека».
В СССР рабочий 5 дней в неделю продавал свою рабочую силу за деньги.
Когда на одном из университетских семинаров я повторил слова Ленина, профессор В. В. Орлов, философ, челн КПРФ, объявил: «А рабочая сила всегда была товаром!» Орлов перепутал рабочую силу как товар на уровне единичного и рабочую силу как товар на уровне всеобщего.
«Таким образом, - продолжает Ленин, - в историческом развитии капитализма важны два момента: 1) превращение натурального хозяйства непосредственных производителей в товарное и 2) превращение товарного хозяйства в капиталистическое. Первое превращение совершается в силу того, что появляется общественное разделение труда — специализация обособленных [NB: это — непременное условие товарного хозяйства], отдельных производителей по занятию одной только отраслью промышленности. Второе превращение совершается в силу того, что отдельные производители, производя каждый особняком товары на рынок, становятся в отношение конкуренции («конкуренцией называется отношение обособленных производителей, работающих на общий рынок» С. 91.): каждый стремится дороже продать, дешевле купить, и необходимым результатом является усиление сильного и падение слабого, обогащение меньшинства и разорение массы, ведущее к превращению самостоятельных производителей в наемных рабочих и многих мелких заведений в немногие крупные» (С.86-87).
Какие из сказанного вытекают выводы в отношении теории народников о невозможности развития капитализма в России по причине отсутствия или слабой развитости внутреннего рынка?
«Первый вывод состоит в том, - пишет Ленин, - что понятие «рынка» совершенно неотделимо от понятия общественного разделения труда, - этого, как Маркс говорит, «общего основания всякого товарного [а следовательно, добавим от себя и капиталистического] производства». «Рынок» является там и постольку, где и поскольку появляется общественное разделение труда и товарное производство. Величина рынка неразрывно связана с степенью специализации общественного труда.
Таким образом, пределы развитию рынка, при существовании капиталистического общества, ставятся пределами специализации общественного труда. А специализация эта, по самому существу своему, бесконечна — точно так же, как и развитие техники (С.94-95)... Отсюда видно, до какой степени неправильным является утверждение, будто рост рынка в капиталистическом обществе, вызываемый специализацией общественного труда, должен окончиться, как только все натуральные производители превратятся в товаропроизводителей.
Прогресс техники должен повести за собой специализацию различных частей производства, обобществление их и, следовательно, увеличение рынка... изложенное нимало не ведет к отрицанию того положения, что капиталистическая нация не может существовать без внешних рынков. При капиталистическом производстве равновесие производства с потреблением достигается только рядом колебаний; чем крупнее производство, чем более широк круг потребителей, на которых оно рассчитано, тем сильнее эти колебания. Понятно поэтому, что когда буржуазное производство достигло высокой степени развития, ему уже невозможно удержаться в рамках национального государства: конкуренция вынуждает капиталистов все расширять производство и отыскивать себе внешних рынков для массового сбыта продукта. Очевидно, что необходимость внешних рынков для капиталистической нации так же мало нарушает тот закон, что рынок есть простое выражение общественного разделения труда при товарном хозяйстве и что, следовательно, он может расти так же бесконечно, как и разделение труда, — как мало кризисы нарушают закон стоимости… Прогресс техники должен повести за собой специализацию различных частей производства, обобществление их и, следовательно, увеличение рынка… изложенное нимало не ведет к отрицанию того положения, что капиталистическая нация не может существовать без внешних рынков. При капиталистическом производстве равновесие производства с потреблением достигается только рядом колебаний; чем крупнее производство, чем более широк круг потребителей, на которых оно рассчитано, тем сильнее эти колебания. Понятно поэтому, что когда буржуазное производство достигло высокой степени развития, ему уже невозможно удержаться в рамках национального государства: конкуренция вынуждает капиталистов все расширять производство и отыскивать себе внешних рынков… » (С.96).
С Сисмонди солидарен и Туган-Барановский, Ленин критикует его в работе «Заметка к вопросу о теории рынков»
Видим, что вопрос о рынках нетривиально связан со сталинской версией "социализма в отдельно взятой стране". Что Ленин утверждает, говоря о рынках? Что при развитии производства, при его диверсификации международное разделение труда НЕИЗБЕЖНО и обязательно нарастает. Потому промышленность вообще, никогда, ни при каких условиях не может обойтись без внешнего рынка. Так, в США - лишь 20% вещного производства, остальное - импорт. Следовательно, и социалистическая революция может быть только мировой.
Самое главное - нельзя анархию производства сводить к отношению производства к потреблению (включая потребление средств производства и пр.). Сводить дело к тождеству и противоположности производства и обращения - ошибка! Конечно, отчасти анархия производства вытекает из противоречия между общественным характером производства и индивидуальным характером потребления. При этом план не является выходом из положения.
Анархия производства вытекает из узурпации управления экономикой узким социальным слоем.
Ленин связывал анархию производства, отсутствие планомерности производства с противоречием между общественным характером производства и индивидуальным характером присвоения.
Однако, во-первых, план есть завоевание капиталистической монополии. Сегодня ни одна мелкая фирма не обходится без бизнес-плана.
Во-вторых, капиталист может планировать, узнав спрос. Определение спроса - сложная задача, в советское время в ПГУ на экономфаке составляли сложные дифференциальные уравнения движения спроса-предложения (ваш покорный слуга создавал для их обсчета программы на ЭВМ) - при якобы отсутствии в СССР рынка. Дальнейшее следование плану в развитых странах – жестче, чем в СССР. Брежнев похвалил рабочего, который всегда вырабатывал 100% плана (т.е. не перевыполнял план). На одном французском заводе рабочего уволили за то, что он за смену сделал деталей больше положенного. И, несмотря на всю привлеченную науку, на все компьютерные программы, в СССР однажды произвели байдарок втрое больше, чем весел к ним.
Отчего так происходит? Не оттого, что управленцы не ведают чаяний пролетариата. А оттого, что узкая социальная группа пытается опосредовать собой растущее богатство хозяйственных связей. План строится сверху, нет никакой разницы, строит его капиталист или Госплан. В сфере потребления - во вторую очередь, а в первую - в сфере производства.
Противоречие – не с частной формой присвоения, а между общественным характером производства и частной формой управления производством.
Даже сто Марксов не смогли бы управлять экономикой, подчеркивает Ленин и повторяет слова Маркса: «Социализм – это живое творчество масс». Масс, а не партий, не плановиков. Именно поэтому Ленин призывает каждую кухарку учиться управлять государством. Диктатура пролетариата, объясняет Ленин, не только и не столько подавление эксплуататорских классов, сколько способность рабочего класса взять в свои руки всю экономику страны.
Для этого рабочий должен иметь высшее образование. Для этого капитализм должен потребовать рабочего с высшим образованием. Это необходимое условие социалистической революции.
***
Итак, мы выяснили: империализм слишком долго загнивает. Не Ленин, а Каутский и Джон Гобсон оказались правы: грянул ультраимпериализм (экстраимпериализм) – новый виток глобализации.
Первыми разложили грабли Маркс с Энгельсом.
Маркс - Энгельсу 8 октября 1858 г. (через 10 лет после публикации «Манифеста»): «Действительная задача буржуазного общества состоит в создании мирового рынка, по крайней мере в его общих чертах, и производства, покоящегося на базисе этого рынка. Поскольку земля кругла, то, по-видимому, с колонизацией Калифорнии и Австралии и открытием дверей Китая и Японии процесс этот завершен. Трудный вопрос заключается для нас в следующем: на континенте революция близка и примет сразу же социалистический характер. Но не будет ли она неизбежно подавлена в этом маленьком уголке, поскольку на неизмеримо большем пространстве буржуазное общество проделывает еще восходящее движение?» (Т.29, с. 295).
То есть, Марксу и Энгельсу в 1958-м году казалось, что уже весь мир един, а социалистическая революция вот-вот произойдет. Маркс и Энгельс ошиблись.
Ленин тоже полагал, что всё уже обобществлено. В книге «Империализм как высшая стадия капитализма» Ленин доказывает, что «капитализм в его империалистической стадии вплотную подводит к самому всестороннему обобществлению производства, втаскивает капиталистов вопреки их воли и сознания, в какой-то новый общественный порядок, переходный от полной свободы конкуренции к полному обобществлению» (Т.27, с.320-321),
В этой же работе он не отрицает, что Каутский верно указывает на тенденцию к дальнейшим централизации и обобществлению, но, в виду острых противоречий капитализма - до «ультраимпериалистического» всемирного объединения национальных финансовых капиталов, империализм неизбежно должен будет лопнуть, капитализм превратится в свою противоположность».
Фактически, Ленин вторит Каутскому, предрекая гибель капитализма путем централизации капитала в мировом масштабе. И тоже ошибается.
Каутский из своих построений делает совершенно неверные выводы. Защищая решение СДПГ голосовать за военные кредиты, Каутский опирался на первоначальную поддержку войне в сознании масс. Трудно противодействовать войне в данных условиях, но идти на поводу обманутых масс – последнее дело.
Ленин же осуществил радикальные прогрессивные буржуазные реформы, крестьяне получили землю (иначе бы они не поддержали большевиков в Гражданскую, это признает даже Г. Попов), был организован ликбез, возникли новые университеты, были построены новые заводы. Мелкие предприятия били насильственно синдицированы, были учреждены концессии, введена госмонополия на внешнюю торговлю, введена НЭП. Ленин отстоял право профсоюзов на независимость от государства.
Ленин сумел перешагнуть через собственные ошибки. Каутский оказался недостоин своей правоты.
КАРЛ ПОППЕР И КАРЛ МАРКС
Не указывай, как мне делать, и я не скажу, куда тебе идти.
Во втором томе книги «Открытое общество и его враги» Карл Поппер пишет:
«Идея т.н. трудовой теории стоимости, заимствованная Марксом у его предшественников (в частности, он ссылается на Адама Смита и Давида Рикардо) и приспособленная для его целей, достаточно проста… Тремя основными моментами моей критики являются следующие: (а) теории стоимости Маркса недостаточно для того, чтобы объяснить сущность эксплуатации; (b) для такого объяснения достаточно принять некоторые дополнительные допущения, что делает теорию стоимости излишней; (с) теория стоимости Маркса - это эссенциалистская или метафизическая теория. … если для объяснения результатов действия закона стоимости достаточно сформулировать законы спроса и предложения, то теория трудовой стоимости вообще не нужна…»
Поппер – довольно примитивный философ и враль несусветный. От его построений камня на камне не оставили еще в советское время.
Маркс не заимствовал свою теорию стоимости у Смита и Рикардо. Он не просто ссылается на них, в «Теориях прибавочной стоимости», предшествующих «Капиталу», т.е. в 4-м томе, он подробно доказывает ошибочность теорий Смита и Рикардо.
Баланс спроса и предложения не отменяет того факта, что на рынке продается не труд, а рабочая сила, того факта, что прибыль возникает при использовании такого товара, как рабочая сила, т.е – в сфере производства.
Поппер передергивает, он следствие выдает за причину, законы спроса и предложения, относящиеся к вторичной сфере обмена товаров, он объявляет первичными, а первичную сферу производства – вторичной.
«Маркс понимал, - пишет Поппер, - что законы спроса и предложения необходимы для соответствующих объяснений во всех случаях, когда нет свободной конкуренции, и, следовательно, закон стоимости вообще не действует, например, когда монополия используется для того, чтобы постоянно держать цены выше «стоимости» товаров. Маркс считал такие случаи исключениями, что, скорее всего, неверно, но даже если они действительно являются исключениями, все равно пример с монополией показывает, что законы спроса и предложения не только представляют собой необходимые дополнения к закону стоимости, но имеют и более широкую сферу действия. Из сказанного ясно, что законы спроса и предложения не только необходимы, но и достаточны для объяснения всех феноменов «эксплуатации», которые рассматривал Маркс, в частности существования нищеты рабочих наряду с богатством нанимателей... Таким образом, независимо от того, верна теория стоимости или нет, она оказывается совершенно ненужной в теории эксплуатации Маркса».
Поппер противоречит сам себе. Рикардо указывает (и Маркс его цитирует в «Нищете философии»), что монополия ограничивает игру спроса и предложения, она продает товар по максимуму покупательской способности. Поппер ссылается на монополию, утверждает, то она не исключение, и тут же объявляет незыблемой игру спроса и предложения.
Но если одна монополия продает товар выше стоимости, не монополизированные производители, а их немало, вынуждены продавать товар ниже стоимости. Если иметь в виду международное разделение труда, то монополии (ТНК) ведущих стран продают товар выше стоимости, монополии всего остального мира – ниже, игры спроса-предложения нет. а марксов закон стоимости действует.
Результат: распределение между богатыми и бедными странами, составлявшее в 1820 г. 3:1, в 1913 г. -11:1. в 1950 г. - 35:1, в 1973 г. - 44:1, достигло к 2001 г. 78:1. Уровень жизни в самой богатой стране, Швейцарии, превышает уровень жизни в самой бедной стране, Мозамбике, в 400 раз, в то время как 200 лет назад соотношение между двумя «полюсами» составляло 5:1.
Вследствие того что рабочий не владеет средствами производства, он вынужден продавать свою рабочую силу. Рабочий производит больше, чем потребляет, излишек забирает капиталист. Поппер делает вид, что ничего этого нет, просто цена рабочей силы устанавливается игрой спроса-предложения.
«Маркс не объяснил, - уверяет Поппер, - почему предложение рабочей силы продолжает превышать спрос. Ведь если так выгодно «эксплуатировать» труд, почему тогда конкуренция не побуждает капиталистов увеличивать свою прибыль за счет использования все большего количества труда? Другими словами, почему капиталисты не конкурируют между собой на рынке труда, тем самым поднимая заработную плату до такого уровня, при котором получение прибыли уже невозможно, а, значит, невозможна и эксплуатация? Маркс мог бы ответить на это… следующим образом: «Поскольку конкуренция вынуждает капиталистов вкладывать все больше капитала в оборудование, они не могут увеличить ту часть капитала, которая расходуется на заработную плату». Однако такой ответ неудовлетворителен. Ведь даже если капиталисты тратят свой капитал на приобретение оборудования, они могут делать это только покупая труд, необходимый для производства этого оборудования, или вынуждая других покупать такой труд - в любом случае спрос на труд увеличивается. Поэтому оказывается, что феномен «эксплуатации», который рассматривал Маркс, возникает не из механизма действия рынка с развитой конкуренцией, как он полагал, а в силу совершенно иных факторов - главным образом из-за сочетания низкой производительности труда с рынком, на котором недостаточно развита конкуренция».
Поппер – буржуазный идеолог, острие его атаки – СССР, для которого он пропагандирует мифологему «конкуренция». К Соединенным Штатам он свои построения не применяет, будто бы в США развита конкуренция. Но это не так, поскольку монополии, картельный сговор и т.д. ограничивают конкуренцию. В начале 90-х консьюмеристы в США выяснили, что антимонопольное законодательство не действует. Более того, такая монополия, как государство, не допускает конкуренции более качественных бразильских апельсин, что уж говорить о других товарах.
Поппер придумывает неверный, нелепый ответ за Маркса, с успехом его опровергает, но Маркс объяснял существование армии безработных совершенно по-другому!
Повышение органического строения капитала означает, что рост переменного капитала (v) происходит более медленными темпами, чем рост постоянного капитала (c) и чем увеличение всего капитала в целом. В результате функционирующий капитал начинает притягивать относительно меньше дополнительных рабочих, т.к. развитие производительных сил обеспечивает рабочему возможность производства всё большего объёма потребительных стоимостей при тех же затратах труда. Таким образом, происходит относительное сокращение потребности в привлечении дополнительной рабочей силы для расширения масштабов производства, и что часть рабочей силы выталкивается из производства.
Но данный момент вторичен! Скажем, в Японии до распада СССР существовал институт пожизненного найма, только в 2001-м в стране возникла 5%-я безработица, японцы были в шоке.
«В идее, которая введена вовсе не Марксом, - продолжает Поппер, - и согласно которой за ценами скрыта какая-то объективная, реальная, или истинная, стоимость, а цены — это только «форма ее проявления», достаточно ясно чувствуется влияние платоновского идеализма с его различением скрытой сущности, или истинной реальности, и акцидентальных, или иллюзорных, явлений… Маркс приложил много усилий к тому, чтобы избавиться от мистической сущности «стоимости», но не достиг в этом успеха. Стараясь быть реалистом, он принимал в качестве реальности, проявляющейся в форме цены… вопрос о том, должны ли мы называть это рабочее время «стоимостью» товара или нет, в определенной степени является чисто вербальным…»
Вообще-то акцидентальное (случайное) не есть иллюзорность (кажимость), причем и «кажимость сущностна» (Гегель), и случайность закономерна (Гегель).
Итак, тот факт, что рабочие не имеют средств производства, а капиталист изымает излишек прибавочного продукта, Поппер объявляет чисто вербальным (словесным).
Смешно другое. Мало того, что сначала Поппер объявил Маркса метафизиком, а потом метафизику приравнял к идеализму Платона. Он исказил идеализм Платона. Платон не утверждал, что вещь есть проявление идеи вещи. Согласно Платону мир удваивается: идеи вещей (эйдосы) существуют помимо вещей. Хотя они придают форму материи, вещи – якобы только тень, подобие идей, но идеи совершают собственные перемещения, чтобы не соприкасаться с вещами. Соединяясь с вещами, идеи оскверняются.
То, что Поппер что-то там чувствует – это личное дело Поппера, это касается его жены на кухне. Другое дело, что он искажает вопрос: ведь и диалектические материалисты, и объективные идеалисты действуют одинаково, стараются за деревьями увидеть лес, за явлением раскрыть сущность. Никакой мистики здесь нет! Как говорил Маркс, если бы явление и сущность совпадали. Ануке нечего было бы делать. Только материалисты объясняют частные факты из материальных отношений, а идеалисты считают материю проекцией духа.
Поппер окрестил теорию Маркса эссенциалистской. Эссенциализм приписывает некой сущности неизменный набор качеств и свойств, предполагает, что у вещей есть некая глубинная реальность, истинная природа, которую нельзя наблюдать напрямую, и что для нас важна именно эта скрытая сущность. Но Маркс как раз и показывает эту якобы ненаблюдаемую сущность, Поппер – прощелыга, он передергивает!
«… даже в том случае, - вещает Поппер, - когда налицо реальный прогресс, например сокращение рабочего дня и значительное повышение жизненного уровня рабочих (не говоря уже об их высоком денежном заработке, даже в золотом выражении), рабочие могут с горечью жаловаться на то, что марксистская «стоимость», т. е. реальная сущность, или субстанция, их заработка уменьшается, так как сокращается рабочее время, необходимое для производства этой субстанции. (Аналогичным образом могли бы жаловаться и капиталисты.)»
Капиталисты, действительно, жалуются: ведь снижение рабочего времени уменьшает их прибыли. Но Поппер и тут передергивает: если восстановление рабочей силы требует бОльших затрат, трудовые коллективы начинают борьбу за повышение зарплаты. Если труд тяжёл, то трудовые коллективы начинают борьбу за снижение рабочего дня – ПРИ сохранении зарплаты. Но и капиталисты недолго плачут – ведь повышение жизненного уровня рабочих означает повышение качества продукта их труда. Как писал Маркс: прогрессивный буржуа хорошо содержит своего рабочего.
И принцип фальсификации Поппера нелеп: теория научна, если ее можно опровергнуть. Т.е. все ненаучные, неверные теории, согласно Попперу – научны.
Если СССР – закрытое общество, нужно ответить на вопросы «кем» и «как». В первую очередь, СССР «закрыла» речь Черчилля в Фултоне. И США не являются открытым обществом, это миф, США даже евреям одно время запрещали въезд. Поправка Джексона-Вэника охватывает страны, которые запрещают выезд. Согласно Попперу, Китай – тоже закрытое общество, Китай попал под действие поправки. Дэн Сяопин смеялся: «Мы готовы поставлять в США 10 млн китайцев ежегодно».
Беда в том, что перестройка, смена идеологического бантика и реформы образования привели к тому, что изучают не труды Маркса, а заплесневелые труды о Марксе буржуазных идеологов. Что тормозит развитие марксизма, чем и пользуются зарегистрировавшиеся марксистами до 1991 года профессора, неосталинисты, антикоммунисты всех мастей и т.п.
Если Маркс в понятии эксплуатации делал акцент на отчуждении рабочего от прибавочной стоимости, то нужно сделать шаг вперед. Ибо у Маркса есть то, чем исправить Маркса.
1) Уже в «Критике Готской программы» Маркс указывает, что никакого прудоновского «неурезанного трудового дохода» быть не может, нужны налоги для обеспечения школ, беременных и т.д. Т.е. если сводить эксплуатацию к изъятию прибыли, то она должна оставаться и при коммунизме.
2) Угнетает не только и не столько низкий доход, сколько сам тяжелый, монотонный, однообразный, обезличивающий труд (Маркс, «Экономическо-философские рукописи 1844 года»).
3) Это угнетение порождает другое: помыкание рабочим на производстве, он винтик в механизме, в то время как узкий социальный слой капиталистов (или партийной элиты, что тоже самое) узурпирует управление производством и, следовательно, прибавочной стоимостью.
Что такое на самом деле закон стоимости – см. здесь: Закон стоимости в СССР
КРИЗИС ЛЕВОГО ДВИЖЕНИЯ
Первый удар по рабочему и коммунистическому движению нанесли ускоренно-насильственная коллективизация по плану Троцкого, принятому Сталиным, раскулачивание середняка (всё против ленинской политики), уничтожение делегатов XVII съезда ВКПб в 1934 году и открытые московские процессы 1935-1936 годов, на которых соратникам Ленина приписали нелепые обвинения, после чего этих соратников уничтожили. Каковы же результаты?
Класс и партия
Приведем несколько цитат из работы Ленина «Что делать».
«Социал-демократического сознания у рабочих не могло быть. Оно могло быть принесено только извне. История всех стран свидетельствует, что исключительно своими собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское…» [1]
В этом пункте материалист Ленин становится идеалистом, не материя развивается из себя самоё, а идея первична, она привносится извне в тёмную, косную, инертную материю рабочего класса.
Однако история свидетельствует, что и Парижская коммуна, и Советы были созданы самими рабочими, без партийных духовных пастырей.
В этой же самой книге Ленин сам возражает собственному утверждению: «Политический характер экономическая борьба принимает сплошь да рядом стихийно, то есть без вмешательства «революционной бациллы - интеллигенции», без вмешательства сознательных социал-демократов. Политический характер приобрела, например, и экономическая борьба рабочих в Англии без всякого участия социалистов» (С. 73). Но, оговаривается он, речь идет лишь о «проблесках политического сознания», чем должна воспользоваться партия, подскочить живенько и направить «проблески» в социал-демократическое русло.
И Маркс указывал, что в виду тяжелого, черного труда рабочих их лидеры – из интеллигенции, чей труд более свободен. Но Маркс подчеркивал, что любая экономическая забастовка в то же время является политической.
Ленин же становится на позиции Арнольда Руге, который не понимал политического значения экономического протеста силезских ткачей. Маркс критикует его непонимание, он на конкретных примерах высмеивает политический рассудок различных партий, которые тщатся привнести этот свой рассудок в массы.
Сталин сделал ситуативную ленинскую констатацию неграмотности рабочих концептуальной идеей. Сегодня «привнесение в массы политического сознания», «невозможность рабочих самостоятельно вырваться за рамки тред-юниона» - основополагающая идея для всех буржуазных партий.
«Сознание рабочего класса не может быть истинно политическим сознанием, если рабочие не приучены откликаться на все и всяческие случаи произвола и угнетения, насилия и злоупотребления, к каким бы классам ни относились эти случаи; — и притом откликаться именно с социал-демократической, а не с иной какой-либо точки зрения» (стр. 69).
Обратите внимание на слово «приучены». Ленин хочет приучать рабочих, как родители приучают детей? С другой стороны, если рабочие не откликаются на угнетение властью таких буржуа, как Фургал, Грудинин или Навальный, это, наоборот, хорошо, это означает, что у рабочего класса не искоренены еще остатки самостоятельного мышления.
А дальше начинается самое интересное: возникает слой людей, который желает называться представителем рабочего класса, и этот слой начинает выражать интересы рабочего класса за самих рабочих, вместо самих рабочих. Наконец, наступает момент, когда интерес, выраженный этим слоем, становится противоположным реальному интересу рабочих, когда за бантиком интересов рабочего класса скрывается буржуазный интерес этого слоя выразителей. Вот чему учит история.
Бесспорно, в данной книге Ленин прав в отношении своих оппонентов, он выше их на голову. Но почему Ленин ставит социал-демократов мерилом всего? А если социал-демократы ошибаются – рабочих класс должен следовать их ошибкам? Ныне рабочий класс призывают откликаться на угнетение сексуальных меньшинств, избиваемых полицией провокаторов, на диктатуру тех, кого США назначают диктатором. Если Лев Толстой, Горький и многие другие великие люди возмущались подавлением полицией бессмысленных студенческих демонстраций в Петербурге и Москве в 1899 году, сегодня демонстрации такого типа, нелепые, экзальтированные, эпатажные и провокационные, вызывают желание поддержать полицию.
«Стихийное рабочее движение само по себе способно создать (и неизбежно создает) только тред-юнионизм, а тред-юнионистская политика рабочего класса есть именно буржуазная политика рабочего класса», - обобщает Ленин (С. 96).
Разумеется, борьба за наиболее выгодные условия продажи рабочей силы есть удовлетворенность рабочего капитализмом. Однако мощные стихийные забастовки в США против конвейерной обезлички – разве это не борьба за ликвидацию противоречия между умственным и физическим трудом, об этой задаче социализма, которую отметил Маркс в «Критике Готской программы»?
Мир видел, как в 1968-м в Париже рабочие «Сюд Авиасьон» захватили завод, сами наладили производство, заперли администрацию кабинетах и по громкой связи заставили учить «Интернационал».
Мир видел, как в конце 60-х голодные, озлобленные и вооруженные рабочие с юга Италии установили на заводах Советы, поставили под контроль финансы предприятий и избавили страну от коррупции.
Из этого следует, что Ленин ошибся, и сильно ошибся.
«Из кого должна состоять команда профессиональных революционеров? Основатели современного научного социализма, Маркс и Энгельс, принадлежали и сами, по своему социальному положению, к буржуазной интеллигенции. Точно так же и в России теоретическое учение социал-демократии возникло совершенно независимо от стихийного роста рабочего движения, возникло как естественный и неизбежный результат развития мысли у революционно-социалистической интеллигенции." (С. 31).
Маркс, Энгельс, Ленин, Коллонтай и многие другие положили жизнь за дело рабочего класса. Это уникальные случаи, сегодня таких нет. Но Ленин здесь 1) разделяет эволюцию социал-демократии от рабочего движения, 2) полагает развитие социал-демократии независимым от рабочего движения, он явно искажает историю.
«Разумеется, - оговаривается Ленин, - социализм, как учение, столь же коренится в современных экономических отношениях, как и классовая борьба пролетариата, столь же, как и эта последняя, вытекает из борьбы против порождаемой капитализмом бедности и нищеты масс, но социализм и классовая борьба возникают рядом одно с другим, а не одно из другого, возникают при различных предпосылках. Современное социалистическое сознание может возникнуть только на основании глубокого научного знания» (С. 39).
То есть: социалистическое учение коренится, вытекает – но тут же возникает не из, а рядом, независимо. С другой стороны, откуда может взяться глубокое научное знание? Их головы академиков? Или оно возникает из практики классовой борьбы? После событий Парижской коммуны Маркс возвращался к «Капиталу», чтобы исправить теорию, привести ее в соответствие с практикой. После событий 1991 года уже всем стало очевидно, что иные положения марксизма подлежат пересмотру. Увы, современные левые этого вывода так и не сделали.
«И я буду защищать это положение, сколько бы вы ни науськивали на меня толпу за мой «антидемократизм». И вот я утверждаю: 1) что ни одно революционное движение не может быть прочно без устойчивой и хранящей преемственность организации руководителей; 2) что, чем шире масса, стихийно вовлекаемая в борьбу, составляющая базис движения и участвующая в нем, тем настоятельнее необходимость в такой организации и тем прочнее должна быть эта организация (ибо тем легче всяким демагогам увлечь неразвитые слои массы); 3) что такая организация должна состоять главным образом из людей, профессионально занимающихся революционной деятельностью» (С. 121).
Сталин так и говорил: партия должна состоять из особых людей, своего рода меченосцев.
Никто не против теории. Как говорил Маркс, «нет ничего практичнее хорошей теории». Но и Маркс, и Ленин как материалисты подчеркивают первичность практики, главенство практики над теорией.
Разумеется, никто не против организации. Но чья это организация? Либо это организация из интеллигенции, либо из самих рабочих. Либо рабочие имеют разум и силу сместить неугодного руководителя организации, либо не имеют.
Ленин пишет о неразвитых слоях масс. В 1917 году в России рабочие имели за спиной в лучшем случае 3 класса образования, причем далеко не все. В 80-е годы рабочие имели за спиной 10 лет образования, а некоторые – высшее образование или незаконченное высшее. Ныне рабочие посещают библиотеки, слушают радио, смотрят телевизор, пользуются интернетом. Рабочие высокой квалификации за годы сложного труда получили образование намного глубже, чем образование множества партийных функционеров. Для таких рабочих именно пропаганда социал-демократических профессиональных революционеров представляется пустой демагогией.
«Единственным серьезным организационным принципом для деятелей нашего движения должна быть: строжайшая конспирация, строжайший выбор членов, подготовка профессиональных революционеров. Раз есть налицо эти качества, - обеспечено и нечто большее, чем «демократизм», именно: полное товарищеское доверие между революционерами… им некогда думать об игрушечных формах демократизма, но свою ответственность чувствуют они очень живо, зная притом по опыту, что для избавления от негодного члена организация настоящих революционеров не остановится ни пред какими средствами» (С. 142).
После того, как Сталин нахамил по телефону Крупской, после того, как XII съезд РКПб проигнорировал его призыв сместить Сталина, Ленин мог на себе убедиться, что «товарищеское доверие» и «избавление от негодного члена» - его иллюзия, причем вредная.
«А наши мудрецы в такой период, когда весь кризис русской с.д. объясняется тем, что у стихийно пробужденных масс не оказывается… достаточно подготовленных, развитых и опытных руководителей, вещают с глубокомыслием Иванушки: «плохо, когда движение идет не с низов»!» (С. 122).
«Эта¬кого-то "подталкивания со стороны" не слишком много, а, наоборот, слишком мало, безбожно и бессовестно мало было в нашем движении, ибо мы чересчур усердно вари¬лись в собственном соку, чересчур рабски преклонялись пред элементарной "экономической борьбой рабочих с хозяевами и с правительством". Этаким-то "подталкиванием" во сто раз больше должны заниматься и будем заниматься мы, революционеры по профессии. Но именно тем, что вы выби¬раете такое гнусное слово, как "подталкивание со стороны", которое неизбежно вызы¬вает у рабочего (по крайней мере, у рабочего, столь же неразвитого, как неразвиты вы) недоверие ко всем, кто несет ему со стороны политическое знание и революционный опыт, вызывает инстинктивное желание дать отпор всем таким людям, — вы оказывае¬тесь демагогом, а демагоги худшие враги рабочего класса» (С. 122-123).
Во-первых, сегодня революционер по профессии – это тунеядец, живущий на членские взносы своей организации. К таким у рабочих нет доверия.
Во-вторых, человек отличается от животного тем, что мыслит. Если кто-либо отнимает это отличие у рабочих, утверждает, что сами они думать не могут, потому они, партийные пастыри имеют право нести им со стороны политическое знание, этот кто-то обязательно вызовет недоверия рабочих.
В-третьих, сегодня этот тезис Ленина не просто устарел, а является вредным. Ибо подталкиваний со стороны буржуазных либералов, сталинистов, разнообразных проамериканских анархистов, троцкистов, крикунов и демагогов в новейшей истории было столько, что эти подталкивания уже вызывают у рабочих озлобление.
Вчерашний социалист, ныне выдающий себя за марксиста, Борис Кагарлицкий, отучившийся в троцкистской школе в США, затем в Венской школе вместе с Чубайсом, затем сделавший себе карьеру на теме левого движения, без ложной скромности заявляет: «В России без левых поднять массовое и политически результативное движение невозможно». Читай – без него, без Кагарлицкого.
Нетрудно видеть, что в полемике с экономизмом и анархистами Ленин полностью повторяет идеи Бернштейна – Каутского.
Причем Ленин в книге критикует Бернштейна за его политическое требование, чтобы социал-демократия из партии социальной революции превратилась в демократическую партию социальных реформ. Но положение Бернштейна о «привнесении» Ленин обходит стороной.
Нетрудно видеть, что сегодня ВСЕ партии, и левые, и правые, пользуются схемой Бернштейна, которая сводится к следующему: партийные бонзы пишут программу, партийные серые шеренги доводят ее до масс, массы следуют за программой, в основном, голосуют на выборах, после чего партийные бонзы получают руководящие посты.
Все партии отвергают материализм, утверждающий, что класс первичен, а партия вторична, все партии следуют буржуазному идеализму и силятся возглавить рабочий класс.
Таким образом, реализуется идея Каутского и «правительстве, идущем навстречу пролетариату», за что Ленин назвал Каутского ренегатом. Практические все троцкистские организации следуют тезису Каутского.
Таким образом, левые партии оказываются по своей практике и целям правыми, буржуазными.
Подталкивал к забастовкам буржуазный «Выбор России», подталкивал академик Сахаров, подталкивал крикун Григорий Исаев. Подталкивают Удальцов (по отцу Тютюкин) и Навальный. Наконец, по заказу Госдепартамента США к забастовкам в Белоруссии призвали Тихановская и ее подельники.
Однако весь пафос марксизма - утверждении самостоятельного мышления рабочего. Ленин повторяет вслед за Марксом: социализм есть «живого творчество масс». Масс, не партий. Социализм по Ленину есть «борьба против всяческого угнетения», и эта борьба – без творчества партий.
Во множестве других своих работ Ленин прямо возражает собственной книге «Что делать?»
Вместо «привнесения», вместо показа социалистической иконы, Ленин призывает идти от ближайших интересов рабочих, именно от «копейки на рубль» (С. 36), идти вместе с рабочим движением, если возможно, на шаг вперед, но не на десять, как это делают современные сталинисты.
Госчиновник в СССР – это партийных чиновник. «Сведем роль госчиновников к роли простых исполнителей воли трудящихся!» («Наказ от СТО местным Советам»).
Социализм – когда «каждый после отработки своего 8-часового урока начинает заниматься государственной деятельностью» («очередные задачи Советской власти»), «каждая кухарка не может управлять государством, но каждая кухарка должна этому учиться».
И это были не пустые слова – в первые годы советской власти 20 млн человек прошли ликбез государственной службы. Однако.
Одна из главных причин поражения революции
Маркс в письме к Засулич пишет, что если русская революция не останется в одиночестве, и рабочее движение Запада не примирится с капиталистическим строем, то победа революции и социализма в России с ее крестьянской общинной традицией будет обеспечена. В противном случае русская революция как революция коммунистическая будет обречена на провал [2].
В 1882 году Маркс и Энгельс связывают вопрос о русской и мировой революции. Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, то обе они дополнят друг друга [3].
Таким образом, Ленин и Троцкий, отвергая идею победы социализма в отдельно взятой стране, следовали классикам. Троцкий выводил необходимость мировой революции из международного разделения труда, Ленин указывал, что отсталая, аграрная Россия не созрела для социалистической революции, капитализм в ней едва начал развиваться, необходимо, чтобы революция в России подтолкнула революции в развитых странах, тогда победивший пролетариат этих стран придет на помощь российскому пролетариату.
Сталин следовал линии Ленина-Троцкого даже после смерти Ленина в 1924 году, однако затем принял идею Бухарина о возможности победы социализма в отдельно взятой стране.
Ленин же не скрывал, что социалистическая революция в России потерпела поражение – еще до того, как потерпела поражение революция в Германии.
В 1918-м на обвинение левых марксистов в том, что он «строит» госкапитализм, Ленин отвечает, что госкапитализм – шаг к прогрессу.
В том же году он указывает рабочим, которые хотят изгнать буржуа, национализировать завод и начать управлять им самостоятельно, что они не могут управлять предприятием, поскольку не знают ни производства, ни рынка [4].
Поэтому в 1919 году на съезде земледельческих коммун Ленин утверждает, что «ввести» социализм «мы сейчас не можем», что хорошо, если б внуки увидели социализм.
Диктатура пролетариата, подчеркивает Ленин, есть не только и не столько подавление буржуазии, сколько способность рабочего класса взять экономику всей страны в свои руки.
Нельзя «ввести» в России социализм, пишет Ленин, «ибо мы безграмотны» [5].
Поэтому Рабочая оппозиция (Шляпников, Мясников и др.), решившая, что уже пришло время передать власть рабочим, не получив широкой поддержи в массах, исчезла с политической сцены.
Дело не заканчивается осознанием поражения социалистической революции в России. Есть еще один ракурс, с которого нужно рассмотреть вопрос об отношении класса и партии.
В статье «Детская болезнь левизны в коммунизме» 1920 года Ленин обрушивается на немецких социал-демократов, не желая понимать их противопоставление партии классу.
Но в 1923 году, когда шел XII съезд РКПб, он на своем опыте понял это противопоставление.
Плеханов указывал: диктатура пролетариата как небо от земли отличается от диктатуры группы революционеров-разночинцев. Съезд РКПб без участия Ленина постановил, что диктатура пролетариата выражается в форме диктатуры партии.
Ленин же, наоборот, подчеркивал, что «диктатура пролетариата выражается в форме Советской власти, форме, найденной самими рабочими» («Государство и революция»), о том же он говорил на 1-м съезде Коминтерна. Подробнее см. [6].
Нетрудно видеть: ныне ВСЕ левые организации мира - на позициях Бернштейна – Каутского – Сталина.
Тем самым все эти организации являются антикоммунистическими.
Но антикоммунизм левых не заканчивается следованием Бернштейну.
Купленные левые
Чем заняты современные троцкисты, социалисты, коммунисты и в целом все левые? Борьбой рабочего класса в собственной стране? Ничего подобного. Они объявляют, что в какой-нибудь стране началась социалистическая революция, и собирают деньги с членов своей партии, чтобы съездить в эту страну на прогулку. Если Вашингтон назначает кого-нибудь в какой-нибудь богатой нефтью или газом стране диктатором, левые тут же соглашаются и говорят, что этот «диктатор» – главное препятствие для мировой социалистической революции. Еще левые борются с российским империализмом. Не с американским, не дай бог! Ни один левый в мире никогда и слова не скажет об американском мировом жандарме. Еще левые защищают права женщин, негров, педерастов и защищают природу от России. Словом, всё, что угодно – лишь бы не борьба рабочего класса. Левые объявляют защиту педерастов – вы будете смеяться – составной частью борьбы рабочего класса.
После того, как Стросс Канна с помощью нелепого обвинения в сексуальном домогательстве, Вашингтон отстранил от руководства МВФ, и неважно что обвинение оказалось ложным, после того, как весь мир увидел идиотизм обвинений в сексизме и прочее, стало очевидно, что движение в защиту прав женщин, феминизм, используется американским капиталом в своих собственных интересах. Феминизм деградировал, одичал и превратился в орудие подавления пролетариата.
То же и намного раньше произошло с экологическим движением. Уже с 80-х Гринпис – орудие в руках американских корпораций для подавления конкурентов. Еще раньше - профсоюзное движение стало полностью подчиненным капиталу, Россия в 80-е и 90-е на своем опыте узнала, как АФТ КПП и прочие реализуют в разных странах интересы Госдепартамента США.
Я уже писал, как в США в 60-е внедрение спецслужбами в протестное движение однополого секса вместе с антипрогибиционизмом, движением хиппи и пр. привело к разложению движения.
Сегодня обвинение в гомофобии используется Вашингтоном в качестве дубинки для тех правительств, которые пытаются проявить независимость от США. Исключительно для России создана еще одна дубинка – обвинение в национализме, в в великодержавном шовинизме, боле конкретно – в антисемитизме. Хотя в США или Франции антисемитизма не меньше, чем в СССР.
Даже движение против расизма капитал извратил, довел до абсурда, превратил свою противоположность – в черный расизм. Движение против расизма дискредитировало себя, оказалось средством в руках Демократической партии США для достижения победы Байдена.
Точно так же было дискредитировано движение против фашизма, антифашисты вместе с анархистами тоже оказались в услужении у Байдена.
Грамотность и интеллектуальный уровень лидеров левых организаций, профессуры левых организаций – обескураживающе низкий.
Один из российских светильников разума, профессор Михаил Хазин, выступая на ТВ, сообщил: «Маркс утверждал, что если мир станет единой системой разделения труда, капитализм закончится».
Но Маркс никогда не говорил подобного. Этот тезис выдвигала Роза Люксембург, она утверждала, что капитализм якобы может развиваться исключительно за счет захвата внешних рынков, глобализация якобы ликвидирует капитализм, и Ленин убедительно ее опроверг.
Профессура в Европе и США еще более примитивна. Вся Америка воображает, что Сандерс – социалист! Однако дело далеко не только в «несистемном» протесте или в резком снижении умственных способностей левых – еще с Франкфуртской школы.
Ранее спецслужбам, например, ФРГ удавалось выхолостить левые организации, толкнуть их к терроризму, а затем ликвидировать.
Ныне троцкистские организации откровенно выступили на стороне Вашингтона, повторяя агитационные обвинения в диктаторстве Милошевича, Хусейна, Каддафи, Асада. Троцкистские организации, прикрываясь резолюциями против бомбардировок, объективно послужили США, они расчищали в массовом сознании дорогу НАТО.
Дело дошло до того, что троцкисты поддержали гитлеровский майдан на Украине.
Капитал приручил и коммунистические партии. Часть из них является сталинистской, то есть, не имеет никакого отношения к советской власти, к власти рабочего класса, к социализму. Сегодня власть из всех партий, системных и несистемных, от ультраправых до ультралевых, создала предохранительный буфер между собой и массами. Капитал оплачивает избирательные кампании компартий, чем больше кандидатов от компартий стало депутатами – тем больше денег платит капитал компартиям.
Еще раз: «социализм – живое творчество масс». Масс, а не партий.
Разумеется, каждый представитель той или иной левой организации уверен и будет убеждать окружающих, что он марксист, социалист, коммунист. Но массы должны понять, что на самом деле все они антикоммунисты.
В 1877 году рабочий Петр Алексеев на «процессе пятидесяти» заявил: «… русскому рабочему народу остается только надеяться самим на себя и не от кого ожидать помощи, кроме от одной нашей интеллигентной молодежи...» Сегодня русскому рабочему народу в первую очередь надо опасаться именно интеллигентной молодежи и надеяться исключительно на себя.
В гидродинамике есть интересный эффект: нагрев сверху гасит конвекцию снизу. В 80-е годы насаждение либеральными демократами при поддержке элиты КПСС системы многопартийности подавило ростки рабочего движения. Особенно усердствовал в насаждении многопартийности Путин. Многопартийный нагрев душит активность снизу. Чтобы подавить – нужно возглавить!
«Стихийный подъем масс в России произошел (и продолжает происходить) с такой быстротой, что социал-демократическая молодежь оказалась неподготовленной к исполнению этих гигантских задач», - отмечает Ленин (С. 52). Сегодня именно стихийности рабочего (именно рабочего, а не типа «желтых жилетов» или восстаний против карантина) протеста не хватает в России и в мире.
Следовательно, трудящиеся не должны втягивать себя в буржуазные парламентские избирательные кампании. Трудящимся нужно избегать того, чтобы быть использованными какими-либо левыми организациями. Нельзя доверять их демагогии, их лозунгам, их оракулам.
Выход может быть только в самоорганизации трудящихся, в их самостоятельных, независимых от различных партий действиях.
Трудящимся нужно создавать собственные службы безопасности, собственные кассы взаимопомощи, собственные средства массовой информации. И эти средства массовой информации не могут быть единственной «общерусской газетой», о необходимости которой писал Ленин (С. 176). Потому что такая газета неминуемо станет еще одной партией, оторванной от трудящихся.
26.1.2021
Литература
1. Ленин, ПСС, Т. 6. С.79.
2. Маркс К. Письмо В.И. Засулич // Соч., 2-е изд. Т. 19. М.: Гос. изд-во полит. лит-ры, 1961. С. 250-251.
3. Маркс К., Энгельс Ф. Предисловие ко второму русскому изданию «Манифеста коммунистической партии» // Соч. 2-е изд. Т. 19. М.: Гос. изд-во полит. литературы, 1961. С. 305.
4. Рис А. В. Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской. 1917-1918.
5. Ленин, О кооперации // ПСС. 5-е изд. Т. 45. М.: Изд-во полит. литературы, 1970. С. 377.
6. Ихлов Б. Л. О диалектике отношения «класс – партия».
http://krasnoe.tv/node/19953?withThread=01 ; https://www.proza.ru/2013/11/21/1006
МАРКСИСТЫ И РЫНОК
В российских СМИ оценки марксистской теории многообразны, но сводятся к трем типам: 1) марксизм изначально неверен, 2) марксизм устарел, 3) марксизм – это сталинизм (или троцкизм) и он абсолютно верен.
Рыночный социализм
До 1991 года в СССР теории рыночного социализма относили к числу буржуазных теорий. Утверждалось, что социализм противопоставляет рыночной стихии плановое ведение хозяйства. Но планирование осуществляет любая капиталистическая монополия, план есть завоевание капитализма.
С другой стороны, в СССР рынок существовал всегда. Товарно-денежные отношения в СССР существовали всегда.
Наконец, ни один план в СССР никогда не был выполнен, и в первые пятилетки, и в последние, когда началось широкое движение «декабристов», представителей заводов, которые в последнем декабре пятилетки ездили в министерства согласовывать сокращение плановых заданий.
Экономическую систему в Венгрии, где в явном виде присутствовали элементы рынка, презрительно называли «гуляш-социализм».
Обычно к теоретикам рыночного социализма относят Родбертуса, Милля, Прудона, Рикардо и различного толка анархистов. Однако их воззрения связаны с начальной стадией развития капитализма, они не включают в себя планирование, возникающее в развитом капитализме, когда монополии ограничивают рыночную стихию.
Более поздние теории были созданы Леоном Вальрасом, Энрико Бароне (1908), Оскаром Р. Ланге (около 1936 года) и Х. Д. Дикинсоном (1933). Ланге и Фред М. Тейлор (1929 г.) предложили, чтобы советы центрального обеспечения устанавливали цены методом проб и ошибок, внося корректировки по мере возникновения дефицита и излишков, а не механизмы свободных цен.
Однако все эти модели обходят стороной вопрос о политической власти, о положении рабочего класса. То же относится и к теориям купонного социализма Джона Ремера и к «экономической демократии» Дэвида Швейкарта.
В конце XX века возникли версии рыночного социализма на основе самоуправления, один из последних ее сторонников – американский экономист Ричард Д. Вольф. Однако практика самоуправления в Югославии, Испании (Мондрагона), Италии и других странах потерпела крах – поскольку не был решен вопрос о центральной власти. По Ленину социализм есть государственная собственность на основные средства производства ПРИ политической власти рабочего класса.
В СССР же вместо диктатуры пролетариата, выражающейся, как подчеркивал Ленин, в форме советской власти, была диктатура партии.
После введения Новой экономической политики (НЭП) XI конференция партии большевиков (РКПб) в декабре 1921 года приняла резолюцию, в которой определялись задачи Советской власти, «исходя из наличия рынка и считаясь с его законами», подчеркивалась необходимость «овладеть им и путем систематических, строго обдуманных построенных на точном учете процессов рынка экономических мероприятий взять в свои руки регулирование рынка и денежного обращения» («КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК». Т. 2. С. 301).
«Черный рынок» в СССР был достаточно широким, но касался лишь дефицита.
Рынок сельскохозяйственных продуктов был широко распространен, в каждом крупном городе были десятки специально организованных территорий, на которых продукты продавались по свободным ценам.
Рынок существовал и в группе А, цены на продукцию плавали в зависимости от региона, где производится продукт, менялись со временем.
В рыночных категориях оценивались и заводские мощности. Если не было рынка заводов, не было акций, то существовали рынки средств производства, фонды развития производства каждого завода тоже измерялись в денежном эквиваленте.
Существовал и рынок рабочей силы. В 1987 году в СССР насчитывалось 1,7 млн безработных («Народное хозяйство СССР в 1987 году», М., Финансы и статистика, 1988). Однако не эта армия безработных определяла рынок. Рынок рабочей силы начинался в конкуренции между сезонными артелями, продолжался конкуренцией между рабочими на сдельной и повременной оплате труда и заканчивался конкуренцией между конструкторскими бюро, например, космическими КБ Чаломея и Королева, и межотраслевой конкуренцией, которая определяла потоки рабочее силы.
Так, в городе Перми рабочий средней квалификации на заводе им. Свердлова получал 12% с единицы стоимости произведенной продукции, рабочий завода им. Ленина – 9%, рабочий завода им. Дзержинского – 7%, рабочие автопредприятий – 13,5%.
В 1908 году Ленин писал: «Что касается социализма, то известно, что он состоит в уничтожении товарного производства» («Аграрный вопрос в России к концу XIX века», Соч. 5 издание. Т. 17. С. 127).
В 1919 году в проекте программы РКПб Ленин предлагал заменить деньги на чеки.
Тем не менее, в «Критике Готской программы» Маркс указывал, при социализме сохраняется буржуазное неравенство.
В III томе «Капитала» Маркс пишет: «… по уничтожении капиталистического способа производства… определение стоимости остается господствующим в том смысле, что регулирование рабочего времени и распределение общественного труда между различными группами производства, наконец, охватывающая все это бухгалтерия становятся важнее, чем когда бы то ни было» (Соч. Т. 25. Ч. II. С. 421).
Но Маркс, указывая, что стоимость создается абстрактным трудом, относил процесс абстрагирования лишь к сфере рынка. Если следовать этой логике, то устранение рынка уничтожает стоимость. Именно следуя этой логике, действовали большевики, когда пытались отменить деньги.
Н. И. Бухарин в книге «Экономика переходного периода» (1920) писал: «В переходный период, в процессе уничтожения товарной системы как таковой, происходит процесс "самоотрицания" денег. Он выражается в так называемом "обесценении" денег» (Цит. по: Далин С.А. Инфляции в эпохи социальных революций. М., 1983. С. 187).
В 1920 году кандидат в члены Политбюро ЦК РКПб Г. Зиновьев пишет: «Если у нас в России падает цена рубля, то это очень тяжело для нас – нечего скрывать. Но у нас есть выход, у нас есть просвет. Мы говорим: мы идем навстречу тому, что уничтожим всякие деньги. Мы натурализуем заработную плату, мы вводим бесплатный трамвай, у нас бесплатная школа, бесплатный (хотя пока еще худой) обед, у нас бесплатное жилье, освещение и т.д.» («Двенадцать дней в Германии»).
19 января 1920 г. был упразднен Народный банк.
В январе 1920 г. III Всероссийский съезд Советов народного хозяйства постановил: «… в виду исключительной нестабильности денежной единицы и единицы учета (рубля)» целесообразно установить новую единицу бухгалтерского учета, «приняв в качестве основной системы мер трудовую единицу».
25 марта 1920 года было разрешено бесплатно пользоваться почтой, телеграфом, радиотелеграфом и телефоном советским учреждениям, предприятиям и хозяйствам.
30 апреля СНК принял декрет “О введении трудового продовольственного пайка”, согласно которому устанавливалось единообразное распределение продуктов питания среди “трудового” несельскохозяйственного населения.
1 октября 1920 года был принят декрет СНК “Об отмене некоторых денежных расчетов”. Его дополнял декрет от 29 ноября “Об упрощении денежных расчетов”.
4 декабря был издан декрет СНК “О бесплатном отпуске населению продовольственных продуктов”, а 17 декабря - “О бесплатном отпуске населению предметов широкого потребления”.
Было введено бесплатное пользование почтой, телеграфом, телефоном и радиотелеграфом.
27 января 1921 г. была отменена оплата жилых помещений, пользования водопроводом, канализацией, газом, электричеством, городским транспортом, прачечными, починочными мастерскими и общественными банями
С 5 февраля в аптеках стали бесплатно отпускаться лекарства по рецептам врачей.
С 23 марта 1921 г. бесплатными стали также все произведения печати: книги, газеты, журналы, брошюры, портреты.
В итоге с октября 1917 г. по июнь 1921 г. денежная масса возросла в 120 раз, а розничные цены — почти в 8000 раз.
Ошибка Маркса заключалась в том, что он относил абстрактность труда лишь к вторичной сфере обмена, в то время как определяющей является сфера производства. В сфере производства в труде рабочего доминирует абстрактное содержание, Маркс характеризовал этот труд как «тяжелый, монотонный, обезличивающий» («Экономическо-философские рукописи 1844 года»). Это абстрактное содержание в процессе производства генерирует и абстрактность в сфере обмена, и наемный характер труда.
Социализм есть процесс уничтожения обеих сторон противоречия: и буржуазии, и рабочего класса. Если уничтожить только одну сторону, вторая ее возродит из самой себя. Что мы увидели явно в 1991 году.
Социализм есть уничтожение старого общественного разделения труда, в первую очередь, на труд умственный и физический, и Маркс пишет об этом. Это уничтожение ликвидирует и рабочий класс как такой класс, в труде которого доминирует абстрактное содержание.
Ленин полагал, что пролетариат перестает быть пролетариатом, когда берет в свою собственность средства производства. Но при этом сохраняется обезличивающий труд рабочего.
Ленин на практике понял ошибку Маркса и на X съезде РКПб в 1921 году ввел НЭП.
Сталин, не понимая диалектики абстрактного конкретного в труде, отменил НЭП, фактически уже в 1927 году, хотя Ленин устанавливал НЭП на десятилетия.
Продукт труда может сбросить с себя товарную форму лишь после ликвидации противоречия между умственным и физическим трудом. Однако в СССР рабочий класс никоим образом не отмирал. Наоборот, он рос с 15 млн по численности к 1917 году до 80 млн к 1986 году.
С другой стороны, капитализм есть такой способ производства, при котором рабочая сила становится товаром. В СССР рабочие 5 дней в неделю продавали свою рабочую силу за деньги.
Маркс объяснял, что социализм может быть только государством диктатуры пролетариата. Ленин неоднократно подчеркивал, что «диктатура пролетариата выражается в форме Советской власти. форме, найденной самими рабочими». Плеханов указывал, что диктатура класса как небо от земли отличается от диктатуры группы партийных функционеров. Вместо диктатуры класса СССР была реализована диктатура партийной элиты.
Таким образом, в СССР не было ни социализма, ни перерожденного рабочего государства по Троцкому, ни бюрократического социализма по Мессарошу, Восленскому и пр., а был капитализм.
Однако зарегистрировавшиеся марксистами уверяют, что в СССР якобы был социализм.
Что касается Китая. В 1956-1958 годах VIII съезд компартии Китая установил, что в стране государственный капитализм. Далее предполагался Большой скачок из капитализма в коммунизм, минуя социализм. Это было большой глупостью, поскольку, как показал Маркс, между капитализмом и коммунизмом должен быть переходный период. Однако в 70-е годы Дэн Сяопин начал «перестройку», Большого скачка не состоялось, Китай так и остался капиталистическим. Однако сегодня товарищ Си рассказывает человечеству о социализме с китайским лицом.
Главный момент, который отказываются, да и не способны понимать выдающие себя за марксистов – то, что абстрактный труд рабочего в процессе производства неизбежно порождает и рынок, и капитализм.
Марксизм и марксисты
Сегодня левыми и в РФ, и на Западе называют исключительно декламаторов, котрые произносят революционный или какие-либо социалистические слова. И буржуа Грудинин, и Платошкин, который стерилен в марксизме-ленинизме, и блогер Константин Семин занесены в списки левых.
Константин Сёмин накануне 9 мая написал, что «чтить память о Победе – это бороться с фашизмом везде, в том числе в своём доме».
Как же Семин боролся с фашизмом в своем доме?
Конечно, Эйдман, Шендерович, Ахеджакова, Кикабидзе и пр. – ГОВОРЯТ в поддержку бандеровцев, они пропагандируют гитлеризм. Но они хотя рубль вложили в майдан-2014? Нет. Это сделал Кремль.
4.3.2014 Путин обещал защитить русских на Донбассе и не выполнил свое обещание. Путин призывал отложить референдумы ЛДНР о независимости от Украины, а после не признал их итоги.
В разгар АТО пермские Мотовилихинские заводы снабжали ВСУ комплектующими для Градов и чинили им поврежденные установки, Авиаснабсервис слал ВСУ запчасти для авиации, Лукойл снабжал ВСУ горючим для бронетехники, государственные Сбербанк, ВЭБ и ВТБ финансировали АТО, Ярославский дизельный обеспечивал ВСУ дизелями дл танков, КАМАЗ – военными грузовиками, даже тушенку бандеровцам слали из СПб.
В самые жаркие дни войны, вплоть до 5.7.2014 Кремль бесплатно слал Киеву из Крыма авиацию, бронетехнику, артиллерию, стрелковое оружие. Из этой техники ВСУ убивали детей в Новороссии.
В СПб пытались установить фашисту Маннергейму памятную табличку, в Москве установлен памятник соратникам Гитлера казачьим атаманам Краснову и Шкуро, в СПб поставили памятник коллаборационисту Валиди, а в Уфе в его честь переименовал улицу им. большевика Фрунзе, потакая «татарской культуре», допустили к прокату в Казани и Москве фильм «Идель Урал», героизирующий татар-фашистов.
Каковы действия российских «левых», в т.ч. Семина? Нулевые. КПРФ, РКРП, ВКПб полгода после начала майдана хранили молчание. Западные троцкисты, которые тоже считают себя марксистами и даже ленинцами вместе с анархистами фактически поддержали фашистский майдан-2014 как «борьбу против российского империализма».
Блогер Андрей Рудой, якобы профсоюзник, обличающий Никиту Михалкова - ближайший друг и соратник Кости Сёмина, желает поражения Донбассу и победы нацистскому киевскому режиму.
Борис Юлин, у которого Косте Сёмину брал интервью, прямо в интервью и заявил, что «было бы хорошо, если бы киевский режим победил на Донбассе».
Чем отличается Объединенное коммунистическое движение от Объединенной коммунистической партии?
Ничем. Объединяет же их то, что ОКД, ни ОКП к коммунизму не имеют никакого отношения.
Чем отличается Революционная рабочая партия от Рабочей партии России? Ничем, объединяет же их то, что к рабочему классу обе группы не имеют никакого отношения.
Что объединяет Новых марксистов, партию «Коммунисты России» Сурайкина, еще каких-то юных марксистов, МРО «Молот», РМП, альтернативных марксистов и т.п.? Безграмотность.
Что разделяет КПРФ, РКРП-КПСС, ПДС НПСР, ВКПб, «Коммунисты России» и т.п.?
Ничто, кроме того, что при их объединении лидеры одной партии должны стать подчиненными начальников другой, поэтому их объединения быть не может. Все эти группы – сталинистские, то есть – антикоммунистические.
У одних в духовный пастырь - Троцкий, у других – Сталин, у третьих Сулакшин, у четвертых Мао, у пятых – КОБ и т.д.
Троцкисты – многолики и не собираются объединяться. Все левые на Западе ангажированы Вашингтоном, но троцкисты – в первую очередь. Они не то, что работ Маркса или Ленина с Плехановым не читали, но даже Троцкого. Они веруют в отцов-основателей: Эрнста Манделя, Ламберта, Тони Клиффа, Джерри Хили, Морено и т.д.
Белые, зеленые, золотопогонные, партий в России (и в мире) – как у дурака стекляшек.
Все перечисленные группы ни к марксизму, ни к революции никогда не имели и не имеют никакого отношения.
Набираем в поисковике «экономисты-марксисты» и смотрим на сытые, довольные лица европейских и американских профессоров, их почему-то относят к марксистам, но буржуазия ими вполне довольна, они преподают в лучших университетах, получают большую зарплату, награждены премиями и медалями, буржуазия даже оценила их «вклад».
Фрейдомарксизм, аналитический марксизм, ситуационизм, археомарксизм, структуралистский марксизм, либертарный коммунизм, гуманистический марксизм, операизм, феминистский марксизм, школа «Праксиса», Будапештская школа, Франкфуртская школа, люксембургизм, сциентистское направление, экзистенциалистский марксизм, австромарксизм… да провались! И всё это – не марксизм.
Арестовывали – только Негри, но и Негри и Хардт – мягко говоря, мало смыслят в марксизме-ленинизме.
Ремер, Альтюссер, Хардт, Иглтон, Адорно, Хабермас, Гритцер, Климан, Райт, Бадью, Жижек, Хобсбаум, Джон Беллами Форстер, Герберт Гинтис, Дэвид Харви, Ричард Д. Вольф, Джеймиссон, Ноам Хомский, Эбби Хоффман… и даже Валлерстайн вдруг стал марксистом!
И все довольные, устроенные, и список их весьма длинный.
Если кого-либо марксистом, но он профессор в университете, который оплачивает буржуазия, если он получил степень кандидата или доктора наук по философии, политологии, истории, социологии, экономике после 1991 года, т.е. из рук буржуазии, он не марксист.
Если он получил степень кандидата или доктора наук еще в СССР, и его после 1991 года не то, что не арестовывали ни разу, но даже в суд на него не подавали, даже не уволили с работы – он не марксист.
При этом нужно отличать от марксистов конъюнктурщиков, ангажированных и крикунов, которых арестовывали: Кагарлицкого, Удальцова-Тютюкина, Платошкина.
Википедия перечисляет также современных российских марксистов. Только не смейтесь: это профессор МГУ Бузгалин (Булавка, Колганов, Куренышев, профессор Исайчиков и тому подобные обижены), это Славин, мама дорогая. Еще бы профессоров Межуева с Воейковым да Пригариным написали и Ричарда Косолапова присовокупили. Антикоммунисты Кагарлицкий, А. Тарасов - записаны в постмарксисты, хотя они плохо знают марксизм.
Доказательства см. здесь:
«Левые… трудно им»
«Сумерки московских неформалов (левых интеллектуалов)»
«Три барана рогами дерутся»
https://www.opentown.org/news/304006/#readmore
«Новый Кагарлицкий! Прежняя буржуазия»
https://maxpark.com/community/88/content/5981360
О некомпетентности в марксизме и об антикоммунизме Саши Тарасова см. в тексте «Об азиатском способе производства» http://www.proza.ru/2019/02/13/1218 (Отдельный текст - «Александр Тарасов – антикоммунист»
Но сам Тарасов относит себя к школе Праксиса.
Странно, как Википедия и прочие ресурсы обошли стороной такого выдающегося марксиста современности, как либерал Иноземцев. Хотя он описал весь марксизм, что было отражено в целом препринте доклада на Ученом совете Института экономики РАН, Москва, 1992. Его крайне марксистские тексты даже в Париже издавались, где тоже много «марксистов». Вот что пишет этот Иноземцев: «Современного марксизма нет и не может быть. Марксизм — это продукт и достояние своего, давно прошедшего времени».
Похоронил господин Иноземцев марксизм. Будучи в Берлине, он так пометил свой текст.
«… марксизм - это не только наука, но еще и утопия», - пишут на одном и сайтов.
Марксизм – это миф об историческом детерминизме, пишет на другом сайте Александр Аникеев, с статейке, явно указывающей на паранойю автора: «Современная оценка марксизма». Чего б не оценить на пяти страничках все 50 томов собрания сочинений Маркса и Энгельса плюс 55 томов сочинений такого марксиста, как Ленин, заодно сочинения Плеханова.
Официально к ортодоксальным марксистам отнесли Плеханова, к ленинизму – Ленина, к марксизму-ленинизму… не смейтесь – Сталина. Паннекука, которого нещадно критиковал Ленин, отнесли к направлению «коммунизм рабочих советов». Нелепость, ибо при коммунизме не может быть рабочего класса.
Меня зачислили в теоретики пролетаризма. Мало того, что такой теории не существовало, словечко «пролетаризм» придумал безграмотный Гриша Исаев из Самары, лидер карликовой Партии диктатуры пролетариата большевиков, но я-то к его безграмотности отношения не имел и не имею!
Реального марксиста, самарского доцента Элеонору Никишину, которая подверглась гонениям со стороны властей после 1991 года, в марксисты никто не записал.
Батищева, представителя школы Ильенкова, тоже обошли вниманием. Даже Кессиди не попал в списки!
Одни говорят – марксизм умер. Другие – что он живет в их лице. Третьи – что он живет, поскольку жива буржуазия.
Одни путают марксизм с тем, что преподавали в СССР. Другие путают марксизм с собой, третьи – марксизм с буржуазией.
Факты таковы, что в России нет марксистов.
Факты таковы, что ни в Европе, ни в Японии, ни в США, ни в Китае, ни в Австралии, ни в Индии нет марксистов.
В этом смысле марксизм умер, он затоптан стадами зарегистрировавшихся марксистами, малограмотных, не умеющих думать начетчиков, которые в жизни ни единой забастовки не провели, но горазды декламировать что-либо революционное или «теоретическое».
Сама же марксистская теория и не думала умирать, она предсказала и 11 экономических кризисов в Польше, и смену бантика на СССР в 1991-м, и победу Ельцина над ВС РСФСР, и распад СССР, и провокацию с нападением на Цхинвали, и майдан-2014.
***
В интернете гуляет фото Зюганова вместе с фотографией Ленина. Ленин спрашивает: «Как вам живется при капитализме?» Зюганов отвечает: «Хорошо устроились, Владимир Ильич!»
Сегодня во всех странах мира марксисты хорошо устроились.
Социалисты разных мастей, псевдомарксисты, троцкисты, анархисты, либертарианцы… Рынок левых предлагает потребителю обширный ассортимент.
О НЕКОМПЕТЕНТНОСТИ СТАЛИНА В ВОПРОСЕ О ЯЗЫКЕ
Одним из важнейших разделов сталинистской мифологии является легенда о мудрости вождя.
Язык и мышление
Некомпетентность (если так можно сказать) Сталина заставила Ленина отстранить его и Ворошилова от участия в военных действиях в период Гражданской войны. Сталин не был компетентен в марксизме, он был способен лишь повторять классиков, и сели классики ошибались – ошибался вместе с ними [1-3]. Его собственные или почти собственные теоретические построения нелепы [4]. Особенно ярко проявилась некомпетентность Сталина в военном деле во время Великой Отечественной войны [5].
В своей брошюре «Марксизм и вопросы языкознания» Сталин вывел закон, что мысли возникают лишь на базе языкового материала: «Говорят, что мысли возникают в голове человека до того, как они будут высказаны в речи, возникают без языкового материала, без языковой оболочки, так сказать, в оголенном виде. Но это совершенно неверно. Какие бы мысли ни возникли в голове человека, они могут возникнуть и существовать лишь на базе языкового материала, на базе языковых терминов и фраз. Оголенных мыслей, свободных от языкового материала, свободных от языковой “природной материи”, не существует. “Язык есть непосредственная действительность мысли” (Маркс). Реальность мысли проявляется в языке. Только идеалисты могут говорить о мышлении, не связанном с “природной материей” языка, о мышлении без языка».
Некие Белкин и Фурер задают вопрос Сталину: а как быть с глухонемыми? Сталин отвечает:
«Вы интересуетесь глухонемыми, а потом уж вопросами языкознания. Видимо, это заставило вас обратиться ко мне с рядом вопросов. Что ж, я непрочь удовлетворить вашу просьбу. Итак, как обстоит дело с глухонемыми? Работает ли у них мышление, возникают ли у них мысли? Да, работает у них мышление, возникают у них мысли. Ясно. Что, коль скоро глухонемые лишены языка, их мысли не могут возникать на базе языкового материала…»
Откуда Сталин взял, что Белкин с Фурером интересуются, главным образом, глухонемыми? Но раз легко приписать кому-либо вину, навесить ярлычок «немецкий шпион» и пр., отчего не приписать Белкину и Фуреру то, чего не было: якобы они более интересуются глухонемыми.
Итак, только что Сталин говорил, что мысли возникают исключительно на базе языкового материала, но пишет, что они возникают вне языкового материала.
Казалось бы, если ошибся, если признал ошибку – зачем еще что-то писать? Но Сталин продолжает:
«… Ваша ошибка…»
Какая ошибка? Белкин и Фурер задали вопрос, они не высказали какое-либо ошибочное суждение.
«… состоит в том, что вы смешали две разные вещи и подменили предмет… Я критикую в этом ответе Н. Я. Марра, который, говоря об языке (звуковом) и мышлении, отрывает язык от мышления и впадает таким образом в идеализм. Стало быть, речь идет в моем ответе о нормальных людях, владеющих языком».
Почему, где в словах Сталина указание, что речь идет только о нормальных людях? Нет этого указания, Сталин передергивает.
«Я утверждаю при этом, - продолжает Сталин, - что мысли могут возникнуть у таких людей на базе языкового материала, что оголенных мыслей, не связанных с языковым материалом, не существует у людей, владеющих языком. Вместо того, чтобы принять или отвергнуть это положение, вы подставляете аномальных, безъязычных людей, глухонемых, у которых нет языка и мысли которых, конечно, не могут возникнуть на базе языкового материала. Как видите, это совершенно другая тема, которой я не касался и не мог коснуться, так как языкознание занимается нормальными людьми, владеющими языком, а не аномальными, глухонемыми, не имеющими языка».
Нет, это не другая тема, эта та же самая тема – может ли возникнуть мысль без языка, и не имеет значения, у нормальных или у глухонемых, Сталин снова передергивает.
«Вы подменили, - обвиняет Сталин, - обсуждаемую тему другой темой, которая не обсуждалась… Из письма тов. Белкина видно, что он ставит на одну доску “язык слов” (звуковой язык) и “язык жестов”… Он думает, по-видимому, что язык жестов и язык слов равнозначны, что одно время человеческое общество не имело языка слов, что “ручной” язык заменял тогда появившийся потом язык слов.
Но если действительно так думает товарищ Белкин, то он допускает серьезную ошибку. Звуковой язык, или язык слов, был всегда единственным языком человеческого общества, способным служить полноценным средством общения людей. История не знает ни одного человеческого общества, будь оно самое отсталое, которое не имело бы своего звукового языка. Этнография не знает ни одного отсталого народа, будь он таким же или еще более первобытным, чем, скажем, австралийцы или огнеземельцы прошлого века, который не имел бы своего звукового языка… В этом отношении значение так называемого языка жестов ввиду его крайней бедности и ограниченности ничтожно. Это, собственно, не язык и даже не суррогат языка, могущий так или иначе заменить звуковой язык, а вспомогательное средство с крайне ограниченными средствами, которым пользуется иногда человек для подчеркивания тех или иных моментов в его речи. Язык жестов так же нельзя приравнивать к звуковому языку, как нельзя приравнивать первобытную деревянную мотыгу к современному гусеничному трактору с пятикорпусным плугом и рядовой тракторной сеялкой. … коль скоро глухонемые лишены языка, их мысли не могут возникать на базе языкового материала. … Не значит ли это, что мысли глухонемых являются оголенными, не связанными с “нормами природы”?.. Нет, не значит. Мысли глухонемых возникают и могут существовать лишь на базе тех образов, восприятий, представлений, которые складываются у них в быту о предметах внешнего мира и их отношениях собой благодаря чувствам зрения, осязания, вкуса, обоняния. Вне этих образов, восприятий, представлений мысль пуста, лишена какого бы то ни было содержания, то есть она не существует».
Сталин раздражен вопросом. Он начинает смешивать с грязью вопрошающих, выискивать у них ошибки. Обвиняет в подмене предмета разговора, но сам подменяет вопрос о наличии мышления вне слова вопросом о дополнительных источниках информации, обонянии и др.
Говоря о бедности языка жестов, Сталин записывает глухонемых в когорту людей с недоразвитым мышлением. Чтобы его в этом не упрекнули, он дозволяет глухонемым мыслить, но с добавлением осязания, вкуса, обоняния. Следовательно, Сталин выводит мышление за пределы и языка жестов, поскольку у человека нет знаковых систем, связанных, например, с обонянием, как у муравьев.
То есть. Ленин не боялся признавать свои ошибки в самые тяжелые для России времена. Сталин не умеет полемизировать, он боится, что его опровергнут, подорвут его авторитет.
Он мог бы ответить, что глухонемые мыслят именно в силу наличия у них языка, языка жестов, на который можно перевести любое звуковое сообщение. Но Сталин сам себе роет яму, говоря, что у первобытных людей существовало только звуковое общение.
Сталин утверждает очевидную чепуху: речь людей нижнего палеолита, первого периода каменного века (3 млн лет назад), когда гоминиды научились изготавливать каменные орудия, состояла еще из очень слабо дифференцированных звуков, однако первые орудия труда, палка-копалка, дубина, не обработанный камень для раскалывания костей и орехов, необработанный заостренный камень заостренная палка, т.е. то, что присуще человеческому обществу, появились гораздо раньше, и возраст – 3,3 млн лет (современная Эфиопия) - 3,5 млн лет.
Жестовый язык возник из непроизвольных, инстинктивных движений, а также из стремления формой жеста обозначить предмет (иконичность): дерево, медведя и пр.
Первый язык жестов возникает у первобытных людей более 3 млн лет назад. Сжатый кулак означает «замри», резко разжатые пальцы веером – «разбежались», большой палец вверх – «хорошо», вытянутый указательный палец – «вперёд, туда», один палец – «один», два пальца – «два» и т.д.
Некоторые жесты повлияли на первые формы письменности: пиктографию, идеографию. Так, в одном из африканских племен символ ;, означающий «ребенок, дитя», возник как отражение уже имеющегося жеста (палец, приложенный к губам: «не кричи»).
Сталин элементарно необразован: немецкий философ и психолог В. Вундт (1832-1920) и немецкий филолог Л. Гейтер (1829-1870) обосновали теорию, согласно которой звуковой язык в первобытном обществе возник и языка жестов. Этой же теории придерживались Кондильяк, Жан Жан Руссо.
Язык жестов наблюдается у многих современных племен. Напр., жестовый язык австралийского племени аранда насчитывает около 450 различных жестов, не только указывающих на конкретные
предметы, но и обозначающих общие представления. Жестовый язык до сих пор широко используется в межплеменном общении у индейцев Америки.
Жители Новой Гвинеи обозначают числа от 1 до 14, складывая кончики пальцев и указывая на ту или иную часть левой руки, на ухо, глаз и нос, счет до 27 достигается обратным движением по правой стороне до мизинца. Южноафриканские бушмены, выслеживая дичь, прибегают к языку жестов.
Исследования американского приматолога Роджера Фоутса в 70-е годы показывают, что язык сперва нашёл воплощение в жесте и развивался из него одновременно с человеческим сознанием. Психолог Майкл Томаселло, содиректор Института эволюционной антропологии в Лейпциге, тоже считает, что звуковая речь произошла от жестов, другой психолог, Майкл Торбалис полагает, что это случилось всего 40 тыс. лет назад. Наконец, эксперименты исследователей Университета Западной Австралии совместно с коллегами из ФРГ и США подтвердили, что первым языком первобытных людей был язык жестов.
Обезьяны обладают развитым языком жестов. Сталин своим утверждением отрицает факт происхождения человека от обезьяны.
Несмотря на очевидное, у Сталина были последователи. Так, Поршнев связал мышление с речью «диалектически» [6].
Сталин жестко связывает мышление с наличием языка. Однако мыслят, способны к абстрагированию не только обезьяны, обладающие языком жестов и криков, но вообще животные, даже не стайные [7].
Есть общение и без какого-либо вербального или визуального контакта. Сталин не был знаком с Мессингом, хотя журналисты рисуют фантастические картины их встреч. Тем не менее, вождь слышал о нем и мог бы понять, что существует мышление и вне языка звуков и жестов.
Помимо рационального есть интуитивное мышление, об этом подробно писал Свасьян, когда рассуждал с марксистских позиций [8]. То есть, и у нормальных людей нельзя мышление жестко связать с речью.
Конечно, нет мысли самой по себе, вне мозга, нет качества предмета без самого предмета, но вопрос в другом – Сталин мышление накрепко связал мышление со звуковой речью. Именно со звуковой речью. Например, с выступлением с трибуны. Но Белкин и Фурер подвергли эту «теорию» сомнению. В этом истинная причина раздражения Сталина.
Попутно (ответ тов. А. Хлопонину) Сталин решает отвязаться и от навязчивого вопроса, почему социалистическое государство в СССР не отмирает, как этого требует марксизм-ленинизм. То есть, Сталин понимает, что это социалистическое государство должно отмирать. Сталин утверждает, что в условиях капиталистического окружения государство, увы, должно укрепляться. Т.е. Сталин подменяет вопрос об отмирании классовой структуры общества, которая и порождает государство, вопросом о защите от внешних врагов.
Но главная мысль статьи ясна: Сталин, говоря о надклассовости языка в конкретной нации, выводит надклассовый, общенациональный, общенародный единый язык, объединяющий все нации в стране, все слои общества, уравнивающий все слои общества, управляемых и привилегированных управляющих. То есть: верхи и низы в СССР якобы мыслят в одном ключе. На деле сытый голодного не разумеет, мышление рабочих радикально отличается от мышления буржуа.
Однако то же самое сегодня делает буржуазная российская власть, навязывая обществу, фантастически расслоенному по доходам, тезис единства. То же делает американская элита, говоря об общечеловеческих ценностях.
Имеется и сверхзадача в изысках вождя. «Вопрос. Верно ли, что язык есть надстройка над базисом?
Ответ. Нет, неверно. Базис есть экономический строй общества на данном этапе его развития. Надстройка - это политические, правовые, религиозные, художественные, философские взгляды общества и соответствующие им политические, правовые и другие учреждения. Всякий базис имеет свою, соответствующую ему надстройку… Язык в этом отношении коренным образом отличается от надстройки. … На протяжении последних 30 лет в России был ликвидирован старый, капиталистический базис и построен новый, социалистический базис. Соответственно с этим была ликвидирована надстройка над капиталистическим базисом и создана новая надстройка… Но, несмотря на это, русский язык остался в основном таким же, каким он был до Октябрьского переворота. …
Язык порожден не тем или иным базисом, старым или новым базисом внутри данного общества, а всем ходом истории общества и истории базисов в течение веков. Он создан не одним каким-нибудь классом, а всем обществом… усилиями сотен поколений. Он создан для удовлетворения нужд не одного какого-либо класса, а всего общества, всех классов общества. … Надстройка есть продукт одной эпохи, в течение которой живет и действует данный экономический базис. Поэтому надстройка живет недолго, она ликвидируется и исчезает с ликвидацией и исчезновением данного базиса… Поэтому язык живет несравненно дольше, чем любой базис и любая надстройка. … Надстройка не связана непосредственно с производством, с производственной деятельностью человека… лишь косвенно, через посредство экономики, через посредство базиса. Поэтому надстройка отражает изменения в уровне развития производительных сил не сразу и не прямо, а после изменений в базисе, через преломление изменений в производстве в изменениях в базисе. Это значит, что сфера действия надстройки узка и ограничена. Язык же, наоборот, связан с производственном деятельностью человека непосредственно, и не только с производственной деятельностью, но и со всякой иной деятельностью человека во всех сферах его работы - от производства до базиса, от базиса до надстройки. Поэтому язык отражает изменения в производстве сразу и непосредственно, не дожидаясь изменений в базисе. Поэтому сфера действия языка, охватывающего все области деятельности человека, гораздо шире и разностороннее, чем сфера действия надстройки. Более того, она почти безгранична».
(Я убрал многочисленные повторы одного и того же, для Сталина это характерно.)
Никто не связывает жестко надстройку экономику, язык и базис. Но здесь Сталин подменяет понятие базиса понятием строя.
На самом деле строй – это совокупность производительных сил и производственных отношений.
Надстройка — это совокупность идеологических отношений, взглядов и учреждений; в неё входят государство и право, а также мораль, религия, философия, искусство, политическая и правовая форма сознания и соответствующие учреждения.
Базис же общества — это совокупность исторически определенных производственных отношений.
«В общественном производстве своей жизни, - писал Маркс, - люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания» [9].
Для чего понадобилась Сталину такая подмена? Он подменяет фундаментальность, важность, первичность понятия широтой, длительностью во времени и разносторонностью. Таким образом, язык так или иначе становится вневременным, внеположенным надстройке, выше надстройки. Что ж это за надстройка? Ну, например, взаимоотношения между начальником цеха и рабочим, гендиректором и рабочим, госчиновником и рабочим.
Заметим, как в марксизме, в противоположность Сталину, формулируется отношение национального (включающего язык) и классового: национальное есть форма проявления классового.
Сталин не захотел говорить, что человеческое общество отличается от животной стаи наличием совместного труда, совместной практической деятельности. Ведь тогда он был бы обязан возразить самому себе вместо Белкина и Фурера. Поставив язык (читай – идею, марксистскую теорию) выше общественных отношений, Сталин поставил слово выше практики: вначале было слово! А партия, духовный пастырь, соответственно – первична, класс – вторичен.
Трудовая деятельность, классообразующая производственная база, классовая борьба самих рабочих – не играют роли. Главное – это речевая активность, идеологическая борьба партийных функционеров.
За кажущимся материализмом Сталина – примитивный идеализм. Привязывая мышление к языку, а не к практической деятельности, он завуалировано утверждает первичность теории, вторичность практики. Рабочему не нравится черный труд? Не нравится, что начальник цеха хам, гендиректор вор, а госчиновник - дурак? Батраку в советском Таджикистане не нравится, как роскошно живет бай? Язык выше этого. Газета «Правда» всех объединяет. Вот простенькая мыслишка Иосифа Джугашвили.
Но после Октябрьской революции русский язык существенно изменился. Иным стал язык управленческой верхушки, в литературу хлынул фольклор, началась новая эпоха в поэзии, изменилась журналистика, убрали ять и ижицу.
Идеализм Ильенкова
Другой последователь Сталина в данном вопросе – как и Поршнев, человек выдающийся, один из самых крупных философов XX столетия – марксист Эвальд Ильенков.
Ильенков признает объективность общественного сознания: «математические истины, логические категории, нравственные императивы и идеи правосознания, т.е. «вещи», имеющие принудительное значение для любой психики и силу ограничивать ее индивидуальные капризы. Вот эта … категории явлений, обладающая своего рода объективностью, т.е. … независимостью от индивида с его телом и душой, принципиально отличающейся от объективности чувственно воспринимаемых индивидом единичных вещей и была… обозначена философией … как идеальное вообще … идеальное … выявляется и фиксируется только в исторически сложившихся формах духовной культуры, в социально значимых формах своего выражения … коллективно созидаемый мир духовной культуры … и противостоит индивидуальной психике … как идеальный мир вообще…» [10].
Понимаемое таким образом идеальное, пишет Ильенков, «конституируется в особую чувственно-сверхчувственную реальность … чего в каждой индивидуальной психике, взятой порознь, нет и быть не может» [Там же].
Ильенков не замечает в конкретном всеобщее. Произведения искусства, отражающие «индивидуальный каприз», уникальность художника, для Ильенкова не имеют общего значения. Т.е. коль скоро идеальное одинаково для всех индивидов, то и мышление всех индивидов одинаково. Ильенков фиксирует лишь ту часть индивидуального сознания, которое подчинено общественному «усредненному» сознанию.
Отвергая рационализм Гегеля, Кьеркегор отчасти прав – в схеме Гегеля, а затем и в марксизме человеческое «я» лишается уникальности. (Сам Кьеркегор, отбрасывая общественное, совершает зеркальную ошибку.)
Для доказательства того, что сознание отдельного индивида не относится к сфере идеального, Ильенков указывает, что если идеальное присуще индивидуальному сознанию, в рамках определения данного Лениным, возникает противоречие: «пока вопрос об отношении идеального к реальному, понимается узко психологически … в разряд всего остального, то бишь, материального, реального, автоматически попадает уже другая такая же отдельная душа, более того, вся совокупность таких душ, организованная в некую единую духовную формацию» [Там же].
Но и с точки зрения «коллективного разума» другой «коллективный разум» - тоже материален. Разве вещь и сознание индивида – не два объекта, о которых пишет сам Ильенков? И для индивида другое сознание - тоже объективная реальность, данная в ощущениях.
Не нужно сторониться того факта, что субъективная реальность одного индивида выступает как объективная реальность для другого индивида. Причем познаваемая точно так же, как и вещь-в-себе – через проявления. Этот факт не отменяет того, что эта объективно-субъективная реальность порождена материей, вторична и определяема материальным.
Общественное сознание определяется общественным бытием, потому нравственные императивы, логические категории и пр. относятся к сфере идеального.
Объективность общественного сознания по отношению к индивидуальному сознанию – вторична, говоря словами Энгельса это зависимость в конечном счете.
Но эта объективность общественного сознания означает, что материальное не обязательно имеет вещную форму.
Общественное сознание для индивида не идеально, как полагает Ильенков, оно материально. Газетные фетиши, объясняет Маркс в «Экономических рукописях 1857-1859 гг.», не менее материальны, чем стол или табурет.
Общественное сознание определяет индивидуальное сознание, в этом плане общественное сознание материально. Аналогично деньги – материальны, в то же время они являются идеальным товаром.
Стоимость не принадлежит имманентно товару, она содержится только в головах людей. Но она существует объективно, независимо от сознания индивида и дана индивиду в ощущениях.
«… пытаться объяснять идеальное из анатомо-физиологических свойств тела мозга - это такая же нелепая затея, как и попытка объяснять денежную форму продукта труда из физико-химических особенностей золота. Материализм в данном случае заключается вовсе не в том, чтобы отождествить идеальное с теми материальными процессами, которые происходят в голове. Материализм здесь выражается именно в том, чтобы понять, что идеальное как общественно-определённая форма деятельности человека, создающей предмет определённой формы, рождается и существует не «в голове», а с помощью головы в реальной предметной деятельности человека как действительного агента общественного производства», - пишет Ильенков [11].
Ильенков полностью переносит идеальное из сознания индивида в социум. Стоит отметить, что именно физико-химические свойства золота позволили этому металлу стать всеобщим эквивалентом. И мысль может существовать лишь благодаря сложной системе нейронов головного мозга. При этом мышление не есть качество лишь одного мозга, это соматический процесс.
Ильенков настаивает: «… различие и даже противоположность между мимолетными психическими состояниями отдельной личности, совершенно индивидуальными и не имеющими никакого всеобщего значения для другой личности, и всеобщими и необходимыми и в силу этого объективными формами знания и познания человеком существующей независимо от него действительности… Проблема идеальности всегда была аспектом проблемы объективности (истинности) знания, т.е. проблемой тех, и именно тех форм знания, которые обусловливаются и объясняются не капризами личностной психофизиологии, а чем-то гораздо более серьезным, чем-то стоящим над индивидуальной психикой и совершенно от нее не зависящим. Например, математические истины, логические категории, нравственные императивы и идеи правосознания, т.е. «вещи», имеющие принудительное значение для любой психики и силу ограничивать ее индивидуальные капризы. Вот эта… категории явлений, обладающая своего рода объективностью, т.е. … независимостью от индивида с его телом и душой, принципиально отличающейся от объективности чувственно воспринимаемых индивидом единичных вещей и была… обозначена философией… как идеальное вообще» [10].
основным тезисом в статье является провозглашение идеального лишь как социального феномена: «…
Для Ильенкова отражение мира в мозге животного не является идеальным. То есть - является материальным? При этом познать такую объективную реальность, как еда, животное неспособно.
Для Ильенкова логические категории, нравственные императивы и пр. имеют принудительное значение для психики, обладают особого рода объективностью, независимостью от индивида – но почему-то это и есть идеальное вообще.
«… идеальное… - пишет Ильенков, - выявляется и фиксируется только в исторически сложившихся формах духовной культуры, в социально значимых формах своего выражения… коллективно созидаемый мир духовной культуры… и противостоит индивидуальной психике… как идеальный мир вообще…» Понимаемое таким образом идеальное «конституируется в особую чувственно-сверхчувственную реальность… чего в каждой индивидуальной психике, взятой порознь, нет и быть не может» [там же].
Маркс возражает Ильенкову, указывая на сосредоточение идеального именно в сознании отдельного человека: «идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней» [12, стр. 21] . И Ленин, в определении связав материю исключительно с сознанием, т.е. с человекам, возражает Ильенкову: «…Логично предположить, что вся материя обладает свойством, по существу родственным с ощущением, свойством отражения…» [13, стр. 91].
Партия вторична по отношению к классу, однако в современных идеологических построениях руководствуются возведенным в концепт ситуативным тезисом Бернштейна о привнесении просвещенной партией политического сознания в темную, косную, инертную материю рабочего класса.
Не только для буржуазных, но и для левых партий субъективный партийный фактор превратился в объективный, более того, в важнейший.
Самостоятельное, вне партийных резолюций, мышление рабочего – вот чего опасается Ильенков, вот что он хочет задушить, лишая индивидуальное сознание идеального.
Язык есть система абстракций, которая выработалась в обществе в исторической практике. Сталин ограничивает мышление исключительно рамками языка. Но я уже писал, Маркс прямо указывает: мышление может происходить и вне любого языка, в виде практической деятельности [7]. Практика выше слов, классовая борьба в форме захвата предприятия выше идеологической борьбы.
Литература
1. Ихлов Б. Л. Марксизм-ленинизм и Сталин
2. Ихлов Б. Л. О Компетентности Сталина
3. Ихлов Б. Л. Уровень Сталина-теоретика
4. Ихлов Б. Л.. Сталинскя теория обострения классовой борьбы.
https://aftershock.news/?q=node/761225&full
5. Борис Ихлов. Двадцать сталинских ударов. http://proza.ru/2016/08/14/1022
6. Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории. М.: Мысль, 1974.
7. Ихлов Б. Л. Энгельс и Дарвин оказались правы. http://proza.ru/2022/07/10/690
8. Свасьян К. А. Феноменологическое познание. АН Арм. ССР, 1987.
9. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., Т. 13. С. 6-7.
10. Ильенков Э. В. Проблема идеального. Вопросы философии. 1979. №6-7. С. 145-158.
11. Ильенков Э. В. Идеальное. Философская энциклопедия, т. 2, с. 219-227.
12. Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм. ПСС, изд. 5. Т.18. С.131.
13. Маркс К. Капитал. Послесловие ко второму изданию / К. Маркс. - Маркс К. Энгельс Ф. Соч.: в 50 т., изд. 2. М.: Госиздат. политической литературы, 1960.
ОШИБКА ЭНГЕЛЬСА
После развала СССР и краха КПСС сложилось устойчивое мнение, что марксизм-ленинизм устарел, не прошел испытания историей, Маркс, Энгельс, Ленин, Плеханов и другие классики марксизма грубо ошиблись. Мысль, что КПСС не имела никакого отношения к марксизму, а СССР – к социализму, мало кому приходила в голову. Но если в СССР не было ни социализма, ни «переродившегося рабочего государства» по Троцкому – тогда всё наоборот, только марксизм-ленинизм абсолютно верно описывает и «советскую» систему, и распад СССР. Ведь именно марксисты 50-х прогнозировали этот распад и указывали его политэкономические причины.
С другой стороны, даже сталинисты не отрицают массовые репрессии, лжесвидетельства осужденных, выбитые под пытками, гонения на генетику, микробиологию, квантовую механику, а в 50-е – на кибернетику.
Массовые убийства
Существуют списки лимитов на репрессии по регионам, каждый и них подписал лично Сталин. Согласно этих списков должны были расстрелять порядка 400 тыс. человек, около 400 тыс. должны были быть направлены в концлагеря. Эти «планы» перевыполнялись, порой в разы, итого по лимитам осуждено не менее 818 тысяч чел., из которых расстреляно не менее 436 тыс. чел., всего же за 1937-1938 гг. расстреляно не менее 700 тыс. чел.
Однако согласно "Справки 1 спецотдела МВД СССР о количестве арестованных и осужденных в период 1921-1953 гг по делам органов НКВД."(т.е только по линии госбезопасности, без линии рабоче-крестьянской милиции, прокуратуры и обычных нарследователей) от 11 декабря 1953 г., всего было арестовано за 1921-1938 г.г. 4 835 937 человек (к/р — 3 341 989, другие преступления — 1 493 948) из них осуждено 2 944 879, их них к ВМН 745 220. В 1939-1953 осуждено за к/р — 1 115 247, из них к ВМН 54 235 (из них 23 278 в 1942 г.)
Это документ, являющийся набором четырех таблиц-справок, напечатанных на пяти листах (ГАРФ, ф.9401, оп.1, д.4157, л.л.201-205).
В феврале 1954 года Генеральный прокурор СССР Р. Руденко, министр внутренних дел СССР С. Круглов и министр юстиции СССР К. Горшенин в докладной записке на имя Хрущева назвали цифру в 642.980 чел., приговоренных к ВМН с 1921 по начало 1954 гг.
В 1956 году комиссия Поспелова назвала цифру в 688.503 расстрелянных за тот же период. В 1963 году в докладе комиссии Шверника была названа еще большая цифра — 748.146 расстрелянных за период 1935-1953 гг., из них 681.692 — в 1937-38 гг. (в том числе 631 897 по решению внесудебных органов.) В 1988 году в справке КГБ СССР, представленной Горбачеву было названо 786 098 расстрелянных в 1930-55 гг. В 1992 году по данным начальника отдела регистрации и архивных форм МБРФ за 1917-90 гг. имеются данные о 827 995 приговоренных к ВМН за государственные и аналогичные преступления.
Существуют также сводные данные в ЦА ФСБ. Согласно Справке 1 спецотдела НКВД СССР о количестве арестованных и осужденных за время с 1 октября 1936 г. по 1 ноября 1938 г. (ЦА ФСБ РФ. Ф. 8 ос. Оп. 1. Д. 70. Л.97- 98. Подлинник..Опубликовано: Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939. В 5 томах. Т. 5. Кн. 1,2. М.: РОССПЭН, 2006.) за подписью Зам. начальника 1 спецотдела НКВД СССР капитана государственной безопасности Зубкина и начальника 5 отделения старшего лейтенанта государственной безопасности Кремнева с 1 октября 1936 г. по 1 ноября 1938 г. осуждено к ВМН 668 305 чел.
Крайне немногим смертную казнь заменили лишением свободы. По данным Учетно-распределительного отдела ГУЛАГа после окончания массовых операций на 1.1.1939 в лагерях содержалось 3350 человек, приговоренных к ВМН с заменой на лишение свободы.
По более поздней итоговой статистике из другого дела (ГАРФ. Ф.9414. Оп.1. Д.1155. Л.7.) осужденные к ВМН с заменой лишением свободы насчитывали в 1936 году - 7303, в 1937 их число сокращается до 6239, в 1938 году 5926, в 1939 — 3425, в 1940 — 4037. К списочному составу эта категория составляла 0,9%, 0,8%, 0,6% и 0,3% соответственно.
Расстрел даже сотен тысяч – преступление против человечности. Но погибло гораздо больше: при следствии с применением пыток, при пересылке, в концлагерях. И не только в 1937-1938 гг., а за весь период правления Сталина. Подсчет по демографическим данным о смертности дает 5 млн лишних смертей за весь период его правления, за исключением ВОВ. Из них 2 млн (тоже расчет по данным о смертности, которая подскочила – официально – до 40 промилле) погибло во время голода 1933 года.
Из рассказов Тареевой: «После сообщения о смерти Сталина передали коммюнике Политбюро ЦК партии. В нём говорилось, что смерть Сталина – это огромная потеря для всего человечества. Но они, его соратники, много лет работали со Сталиным и будут продолжать его дело. После смерти Сталина все предполагали, что преемником Сталина станет Берия. Была частушка: «Наш товарищ Берия / Вышел из доверия, / И товарищ Маленков / Надавал ему пинков».
Кинорежиссёр Алексей Герман рассказал со слов своего отца, его отец, Юрий Герман, был очень популярным писателем, он много писал, в частности, о работе милиции. Как-то к нему в гости пришёл незнакомый военный в форме НКВД с ромбами в петлицах в чине генерала… Этот военный рассказал писателю, что он работает в системе лагерей. Зимой к платформе приходят теплушки с заключёнными, теплушки не отапливаются, и когда раскатывают дверь, то из теплушек выгружают трупы замёрзших людей и складывают их штабелями на платформе. Юрий Герман спросил у гостя: «Зачем вы мне об этом рассказываете?». Тот ответил: «Вы писатель, я считаю, что вам нужно об этом знать. На следующий день к Юрию Герману пришли сотрудники того же ведомства, рассказали ему, что его вчерашний гость покончил с собой, и спросили его, о чём он говорил с Юрием Германом? Тот ответил, что гость говорил с ним о его творчестве, он ведь пишет о милиции, а эта тематика гостю была близка. Те заключённые, которые доезжали до места заключения, погибали в лагере в первый год, максимум полтора… уровень механизации труда в лагерях был намного ниже, чем в среднем по стране…
В ЦНТБ по строительству и архитектуре, где я работала в научном отделе, заведующий нашим отделом, Бенедикт Антонович Гайду, отсидел в лагере около 20 лет. Он был венгр, участник венгерской революции 1918 года. Когда революция потерпела поражение, он переехал во Францию. Он был архитектор по образованию и работал в крупной французской архитектурной фирме. Он принимал участие в войне в Испании, переправлял оружие через франко-испанскую границу. Когда в Испании победил Франко, он решил переехать в СССР, первую страну победившего социализма. Здесь его пригласили на работу братья Веснины в свою архитектурную мастерскую. Но проработал он у Весниных чуть больше года, его репрессировали и сослали в лагерь, откуда он вышел только в 1956-м».
Василий Блохин - генерал, собственноручно расстрелявший в годы Большого террора около 20 тыс. человек. Петр Магго расстрелял 12 тыс. человек. Сардион Надарая - на его счету около 10 тысяч убитых. Петр Магго - палач, считавший расстрел искусством, лишил жизни больше 10 тыс. заключенных. Василий и Иван Шигалевы, на их счету сотни жизней. Еще палачи-рекордсмены – Александр Емельянов, Эрнест Мач, Исай Берг, Петр Яковлев. Магго пишет в дневнике, что после тяжёлого трудового дня следовал обязательный банкет. «Водку, само собой, пили до потери сознательности. Что ни говорите, а работа была не из лёгких. Уставали так сильно, что на ногах порой едва держались. А одеколоном - мылись. До пояса. Иначе не избавиться от запаха крови и пороха. Даже собаки от нас шарахались, и если лаяли, то издалека».
После войны последовала очередная, не менее жестокая и масштабная, чем предвоенная и военная, волна уничтожения Сталиным высокопоставленных командиров Красной армии. Вождю несложно было предположить, что влиятельные армейские командиры, вернувшись из Европы, вполне могли задаться мыслью: «Мы смогли уничтожить одного фюрера, почему не уничтожить второго?»
Пик репрессий пришелся на 1950 год, к расстрелу были приговорены 20 генералов и 2 маршала. Маршала авиации Сергея Худякова арестовали в декабре 1945-го, расстреляли 18 апреля 1950-го, обвинив героя в «измене родине».
Характер власти в СССР
Разве может ТАКАЯ власть быть советской? Разве могут люди, представляющие ТАКУЮ власть, быть коммунистами?
Разумеется, нет. Однако классовый интерес заставляет одних называть информацию от Тареевой и прочее фальсификацией или оправдывать репрессии, утверждать, что виновны все, ленинская гвардия, делегаты XVII съезда, герои Гражданской, военные, крестьяне, рабочие, научно-техническая и гуманитарная интеллигенция, словом, весь народ, только не Сталин. А других – утверждать, что это и есть Советы, это и есть коммунизм. Поскольку вторые отражают классовый интерес элиты точно так же, как холуи и холопы, то это один и тот же классовый интерес. Разница лишь в том, что вторые сильно преувеличивают число жертв репрессий, вторые – сильно преуменьшают.
Нельзя ждать социалистическую революцию в рабовладельческих или феодальных странах, Маркс подчеркивает, что для социалистической революции производительные силы должны достичь определенного уровня. Россия в 1917-м была отсталой аграрной полуфеодальной страной, где капитализм едва начал свое восхождение и не достиг пика своего развития.
Сталинисты утверждают, что за 2 первые пятилетки СССР стал индустриальной страной, якобы были выстроены 8600 заводов. То есть: якобы в СССР производительные силы были уже достаточно развиты.
Но это не так.
Список построенных в первые две пятилетки заводов – фальсифицирован. Напр., перечисленные Алапаевский металлургический завод был основан в 1704-м, Алмазнянский металлургический завод построен он в 1898-м, Таганрогский металлургический завод основан в 1896-м, Белорецкий меткомбинат основан в 1762-м, Керченский металлургический комбинат основан в 1845-м т.д. Челябинский металлургический к отрезку 1938-1941 гг. отношения не имеет, его начали строить в 1941-м, первая доменная печь заработала весной 1943 (44) г., Бакинский трубопрокатный (т.е. Сумгаитский трубопрокатный), строительство начато в 1947-м, первый трубопрокатный стан "140" запущен в 1952-м и т.д.
В изданной в 70-х СССР для вузов "Истории советской индустриализации" указывалось до 1500 запланированных предприятий в I пятилетку и примерно столько же во вторую, т.е. в сумме 3000, но умалчивалось, сколько же было построено в конечном итоге.
Справочные данные показывают, что с 1927-го по 1930 гг. возведено лишь 323 предприятия плюс 518 в 1931-м = 841. Подробнее см. здесь [1].
В брошюре «Великий почин» Ленин подчеркивает, что социализм отличается от капитализма более высокой производительностью труда. Однако СССР всегда отставал от развитых капиталистических стран по уровню производительности труда, в 80-е производительность труда в СССР составляла порядка 70% от уровня США и 60% от уровня ФРГ и Японии. Подробнее см. здесь [2].
Население СССР составляло перед войной в 1940 году - 194,1 миллионов человек, из них городское – всего 63 миллиона, по данным Госкомстата.
Если не считать прирост населения СССР за 1939 и 1940 годы в результате присоединения Западной Украины, то в 1939 году - 170,6 млн чел, в т.ч. городское - 56,1 млн.
Т.е. за годы индустриализации с 1929 по 1940 год городское население страны выросло всего на 30 млн, с 27,3 млн до 57-58 млн, часть прироста - за счет рождаемости городского населения, 5-6 млн, чистый прирост города за счет перемещения из села порядка 25 млн.
Итак, в СССР к 1940 году городское население составляло 32-33%, тогда как во Франции – 53%.
Таким образом, к началу войны СССР оставался аграрной страной.
Что такое собственность?
Разумеется, и Маркс, и Энгельс допускали ошибки, например, Энгельс – в «Диалектике природы», где он отходит от тезиса Гегеля о развитии как о восхождении от проcтого к сложному и склоняется к круговороту, в статье об авторитете (см., напр., [3]) и т.д. Ленин допускал вопиющие ошибки, напр., в работе «Что делать» фактически встал на позиции оппортуниста Бернштейна, подробнее см. [4].
Однако у Энгельса есть одна ошибка, которая послужила сталинистам для оправдания сталинского режима.
Пермский сталинист, профессор истории М. Г. Суслов, утверждает, что в определении капитализма найм рабочей силы - это частность. Это неверное утверждение.
Маркс разрешил противоречие старой политэкономии - нашел новый товар, при обмене которого возникает прибавочная стоимость, рабочую силу.
Отсюда главное определение капитализма: это такой способ производства, при котором рабочая сила становится товаром. В СССР рабочий 6, а затем 5 дней в неделю продавал свою рабочую силу за деньги. Таким образом, в СССР был госкапитализм.
"Наём рабочей силы нельзя считать существенным признаком капитализма, ибо он был во все эпохи вторичной (экономической) формации", - пишет питерский доктор философских наук В. Волков.
Активист КПРФ, профессор В. В. Орлов, говорил то же самое: найм был всегда, при всех способах призводства.
И Орлов, и не умеющий мыслить Волков передергивают, прибегают к софизму, они бессознательно нарушают правила формальной логики: они подменяют содержание понятия "найм".
Если найм - на уровне единичного или особенного, как при рабовладении или феодализме - это одно содержание, если на уровне всеобщего, как при капитализме - это другое содержание.
Итак, вместо социализма – государственный капитализм. КПК в 1956-1958 гг. на VIII съезде честно признала, что в Китае – госкапитализм.
Энгельс пишет: «… ни переход в руки акционерных обществ, ни превращение в государственную собст¬венность не уничтожают капиталистического характера производительных сил. Относительно акционерных обществ это со¬вершенно очевидно. А современное государство опять-таки есть лишь организация, которую создает себе буржуазное общество для охраны общих внешних условий капиталистического способа производства от посягательств как рабочих, так и отдельных капиталистов. Совре¬менное государство, какова бы ни была его форма, есть по самой своей сути капиталистиче¬ская машина, государство капиталистов, идеальный совокупный капиталист. Чем больше производительных сил возьмет оно в свою собственность, тем полнее будет его превращение в совокупного капиталиста и тем большее число граждан будет оно эксплуатировать. Рабо¬чие останутся наемными рабочими, пролетариями. Капиталистические отношения не унич¬тожаются, а, наоборот, доводятся до крайности... Государственная собственность на производительные силы не разрешает конфликта… » [5].
Здесь Энгельс имеет в виду капиталистическое государство, что дало повод Сорвиной и др. объявить, что государство «при социализме» якобы не является совокупным капиталистом [6].
Но государство при социализме тоже является частным собственником. Иное дело, что оно находится не в руках класса капиталистов, а в руках рабочего класса.
В СССР государство не было в руках рабочего класса, оно было в руках группы партийных госчиновников во главе со Сталиным.
То есть: мало того, что «социалистическое государство» - всего лишь никем и никогда не доказанная декларация, что на деле вместо диктатуры пролетариата, которая и тождественная социализму (Маркс) была диктатура партийной элиты, то есть, никакого социализма в СССР не было в помине.
Но Энгельс разделяет госчиновников в капиталистическом государстве и обычных капиталистов. "Если раньше капиталистический способ про¬изводства вытеснял рабочих, то теперь он вытесняет и капиталистов", - пишет Энгельс.
Маркс поправляет Энгельса: собственность – это не отношение человека к вещи, это отношение между людьми по оводу вещей. Распоряжение, управление – суть отношения собственности. Госчиновник, управляющий средствами производства – точно такой же капиталист.
Так, в 80-е семья Фордов владела лишь 10% акций своих заводов, но распоряжалась всеми ими.
Утверждают, что у госчиновников в СССР не было права наследования. Это неверно, наследовалось место госчиновника: в СССР "дети наших начальников становятся начальниками наших детей".
Капитал – это не бриллианты или купюры, это общественное отношение. Привилегированное положение госчиновника есть капитал. Пост генсека - это тот же капитал, поэтому Сталин - капиталист.
Людвиг фон Мизес пишет: «Управление отдельными отраслями производства было поручено принудительно созданным ассоциациям предпринимателей, работавшим под правительственным надзором. Установление твердых цен и большие налоги на прибыль с несомненностью свидетельствовали, что в данном случае предприниматели были просто служащие, которые получили долю прибыли» [7].
То есть, Мизес понимает, что госчиновники суть капиталисты.
Во всех странах мира государство выступает в качестве крупного предпринимателя [8].
Утверждают, что в СССР не было рынка, не было конкуренции. Это неверно, конкуренция была и между КБ, и между заводами, производившими одинаковую продукцию, и между рабочими – сдельщиками и повременщиками.
Любая капиталистическая монополия ограничивает рынок, а картельный сговор - конкуренцию, что отмечал еще Рикардо. В. Ойкен указывает, что «всеобщая и полная конкуренция никогда не существовала и не существует. В том числе и во времена классиков...» [9]. П. Козловски подчеркивает: «Чисто капиталистическое общество, которое основывалось бы только на частной собственности, максимизации дохода и рыночно-ценовой координации, до сих пор… нигде не осуществилось» [10].
Собственность – это не дворцы и не конюшни, это тоже общественное отношение, отношение между людьми по поводу вещей (Маркс, Письмо Анненкову). Со времен римского права отношения собственности подразделяются на пользование, владение и распоряжение (управление).
Есть масса различий между советским госчиновником и западным капиталистом, но это несущественные различия. Сущность советского госчиновника в том, что он, как управленец, есть собственник средств производства.
Энгельс пишет: «Социал-демократическая партия не имеет ничего общего с так называемым государственным социализмом, системой огосударствления в фискальных целях, которая ставит государство на место частного предпринимателя и тем самым объединяет в своих руках силу экономической эксплуатации и политического угнетения рабочего» [11].
Ленин пишет: «Пролетариату нужно государство - это повторяют все оппортунисты, социал-шовинисты и каутскианцы, уверяя, что таково учение Маркса, и «забывая» добавить, что, во-первых, по Марксу, пролетариату нужно лишь отмирающее государство, т. е. устроенное так, чтобы оно немедленно начало отмирать и не могло не отмирать.... » [12].
К сожалению, ни либералы с анархистами и троцкистами, ни сталинисты с националистами и государственниками ничего не смогут понять из данного текста. Ибо – классовый интерес? Нет, массовая кретинизация населения РФ.
Литература
1. Б. Ихлов. Как Сталин заводы строил
2. Б. Ихлов. Производительность труда как интегральный показатель. О производительности труда в СССР и в развитых капиталистических странах. http://worldcrisis.ru/crisis/2228279
3. Б. Ихлов. Авторитет. Ошибка Энгельса https://proizvolvlastei.livejournal.com/481605.html
4. Б. Ихлов. Кризис левого движения
6. Энгельс Ф. Антидюринг. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т.20, С.289-290.
7. Сорвина Г. Политическая экономия в системе ГМК. М.: Мысль, 1988.
8. Мизес Л. Социализм. Экономический и социологический анализ. М., 1994. С. 166.
9. Гиндин И.Ф. Государственный капитализм в России домонополистического периода // Вопросы истории. 1964. № 9. С. 80–81.
10. Ойкен В. Основы национальной экономики. М., 1996. С. 40.
11. Козловски П. Этика капитализма. Эволюция и общество. СПб., 1996. С. 62.
11. Энгельс Ф. К критике проекта социал-демократической программы 1891 года. Маркс, Энгельс, Соч., Т. 22. С. 623.
12. Ленин. Государство и революция. ПСС, 5 изд., Т. 33. С. 24.
ПРОТИВ ГУМАНИЗМА
Плехановские чтения. Материалы конференции «Гуманизм и век ХХ», СПб, 2015.
Неужели кто-то может выступать против гуманизма? Разве есть подобные прецеденты? Под гуманизмом каждый понимает нравственность, мораль, участие к ближнему, заботу, духовные ценности и т.д. Нормами нравственности, морали занимается целая наука – этика, согласно Википедии - философская дисциплина, предметом исследования которой ранее являлись совместное жилище и правила, порождённые совместным общежитием, нормы, сплачивающие общество, преодоление индивидуализма и агрессивности. По мере развития общества к этому смыслу добавляется изучение совести, добра и зла, сочувствия, дружбы, смысла жизни, самопожертвования и т. д. Выработанные этикой понятия — милосердие, справедливость, дружба, солидарность и др.
Но если в мире никто не против гуманизма, зачем его обсуждать? И вообще – коли есть наука, зачем множить сущности, зачем привносить еще и гуманизм?
Тем не менее, в мире именно гуманизм весьма активно обсуждается. Выдающихся специалистов в области дружбы между людьми, смысла жизни, самопожертвования и преодоления агрессивности, таких, как Яаап П. ван Прааг (Голландия), Корлисс Ламонт (США), Сидни Хук (США), Эрнест Нагель (США), Альфред Айер (Великобритания), Джордж Сантаяна (США), уже не осталось. В 2012-м скончался Пол Куртц (США), доживает последние дни Гарольд Джон Блэкхем (1903 г.р., Великобритания). Тем не менее, существуют даже специальные гуманистические организации! Всемирный союз свободомыслящих, Международная академия гуманизма, Американская гуманистическая ассоциация, Британская гуманистическая ассоциация, Голландская гуманистическая лига, Индийская радикальная (!) гуманистическая ассоциация, Международная Коалиция «За Гуманизм!»
Одна из таких организаций - «Международный гуманистический и этический союз». В 1991 году Правление союза сформулировало определение гуманизма: «Гуманизм — демократическая, этическая жизненная позиция, утверждающая, что человеческие существа имеют право и обязанность определять смысл и форму своей жизни… Гуманизм не теистичен и не принимает «сверхъестественное» видение реального мира»[1].
В 2003 году Американская гуманистическая ассоциация (входит в означенный союз) опубликовала «Третий гуманистический манифест». На первый взгляд, правильно указывается, что этические ценности происходят от тех потребностей и интересов человека, что проходят проверку опытом. Основные пункты манифеста: «1. «Никакое Божество не спасёт нас, мы должны спасти себя сами», 2. «Мы ответственны за то, какие мы есть и какими мы станем»[2].
Казалось бы, на фоне психоделической революции с антипрогибиционизмом, на фоне китча, сексуальной свободы, дадаизма, эксгибиционизма и прочих «ценностей», внедренных в протестное движение спецслужбами с целью его выхолащивания, данный манифест – вполне революционен. Но далее следует, что высшая ценность – человек и т.п., соответственно, необходима отмена тех законов, которые навязывают или криминализируют убеждения, подрывают человеческое достоинство. Речь конкретно идет о законодательном закреплении права на контроль рождаемости, аборты, разводы, сексуальную свободу, эвтаназию, самоубийства, о противодействии расизму, и прочее.
Отсюда трудно сделать практический вывод. Всевозможного негатива в мире достаточно, почему выбрана только узкая его часть? Какими методами бороться – не пить, не курить, ходить на антирасистские митинги? Для нас же важен сам факт широкого обсуждения.
Начнем с того, что разные слои общества по-разному понимают этические нормы. Что выражено, например, формулой «сытый голодного не разумеет». В «Мещанах» М. Горький высмеивает ханжескую мораль всего общества, противопоставляет ей мораль рабочего депо. «Татьяна. Шишкину не понравилось, что Прохоров антисемит… Петр. … Ты тоже совершенно лишен чувства уважения к чужим взглядам… дикие люди! Нил. Постой! Ты сам-то разве склонен юдофоба уважать? Петр. Я ни в каком случае не сочту себя вправе хватать человека за глотку! Нил. А я – схвачу… Петр. Кто дал… кто дал вам это право? Нил. Прав – не дают, права – берут…»[3].
Во время подавления Ярославской стачки в 1895 году солдаты по приказу царя стреляли по стачечникам, убили пять женщин, среди них беременных. Николай II, узнав о событиях, воскликнул: «спасибо молодцам-фанагорейцам»[4]. Правящие классы не осуждали сей факт, как и убийства царей людьми высшего круга. Например, Павла I сначала стукнули в висок золотой табакеркой, а потом удушили шарфом Л. Л. Бенигсена. Но тот же «высший свет» с неиссякаемой злобой комментирует убийство семьи Николая Романова большевиками. И даже для компартий Петр I, казалось бы, царь, классовый враг, не стеснявшийся убивать людей низшего сословия, является неподсудным, как личность более высокого порядка (помним спор Раскольникова со следователем).
Гуманизм А. С. Пушкина – гораздо ближе к мировоззрению горьковского Нила, нежели к менталитету его собственного сословия:
«Мы добрых граждан позабавим
И у позорного столпа
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим.»[5]
Причем свой гуманизм Пушкин не ограничивает Россией, в духе вполне интернациональном он пишет о Людовике:
«Самовластительный злодей,
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостью я вижу!»[6]
По-разному понимают этические нормы и разные народы. Например, на некоторых островах Океании неприлично есть на людях, зато вполне прилично справлять нужду в общественном месте.
В споре между П. А. Кропоткиным и С. И. Тургеневым П. А. Кропоткин отстаивал такую этическую ценность, как абсолютное равенство наций. В ответ И. С. Тургенев рассказал об одном спектакле во французском театре. По ходу действия сын узнает, что его мать, которая его воспитала – всего лишь мачеха, не родная. И он гордо не подает ей руку. Что бы сделали с ним в России? – спросил И. С. Тургенев. – Выпороли бы и поставили в угол. А в Париже зал после этой надменной неподачи руки взвился одобрительными аплодисментами.
Этические ценности меняются в обществе и со временем. В древнем Китае образцом считались короткие ноги у девушки, это означало ее высокое происхождение, ноги подрубали и носили на паланкине. Женихи при знакомстве за чаем стремились заглянуть под стол, чтобы увидеть, действительно ли ноги будущей избранницы короткие.
Вследствие сосуществования подвижных кроманьонцев и мощных, тяжеловесных неандертальцев долгое время образцом была искривленная голень у мужчины, этот стандарт оставил след даже в скульптурах Возрождения.
В эпоху Платона гомосексуализм считался общепринятым («Пир»), сегодня против ЛГБТ идут многотысячные демонстрации. Еще Гегель всерьез полагал, что вступить в схватку за собственность, рискуя жизнью – высшая форма морали. Еще вчера дуэлянты, убивавшие за то, что «граф сморкался в ваш платок», считались героями, сегодня – уголовниками. В те времена, когда сочиняли Тору, зарезать младенца ради «высшей идеи» не казалось зазорным, а принесение детей в жертву считалось нормой, причем во время обрядов, чтобы у зрителей не возникали негативные чувства при сожжении детей на кострах, заглушали их крики громкой музыкой. Уже Аристотель не мог связать этику общества с этикой религии. В то же время по сей день на планете у некоторых племен Африки и в некоторых африканских государствах сохранился каннибализм.
Сегодня в массовое сознание внедряется иной идеал: уродливо худые, безгрудые женщины на подиумах, или, наоборот, гипертрофированные (силиконовые) груди на высохшем туловище.
Но и этого мало. Оказывается, даже у одного и того же народа, в одном и том же социальном слое одни и те же этические нормы в зависимости от условий могут принимать противоположное значение. Существуют ли, в таком случае, какие-то абсолютные, незыблемые, вечные нормы этики? Например, президент США Барак Х. Обама в ответ на тираду президента Путина, что принципы демократии по-разному принимаются в разных странах, возразил: «Принципы демократии абсолютны». Сократ в изложении Платона спрашивает: всегда ли справедливы обычные, казалось бы, нормы, например, не красть? Но разве не нравственно украсть веревку у человека, который хочет повеситься?
То же самое относится к такой заповеди, как «не убий». Разве не нравственно было во время Великой Отечественной войны убивать фашистов? Или другая заповедь: «не прелюбодействуй». Если жена перестала любить мужа, полюбила другого. Двое любят друг друга – разве продолжать лгать мужу не является безнравственным, разве не естественна близость между любящими?
Уже у Аристотеля идеалы – вариативны. Нравственно, этично то, что приносит благо. Что есть благо? Аристотель затрудняется. Допустим – это счастье. Но для одних счастье – это наслаждения, для других – деньги, для третьих – почет и т. д. Каждый понимает счастье по-разному и в разные периоды своей жизни. Для больных счастье в здоровье, для нищих – в богатстве. Наслаждение - меньшее счастье для рабов, чем для свободных; почет тоже не может быть целью жизни, поскольку он зависит от тех, кто его оказывает, и не может быть нашим собственным, он может быть незаслуженным, а тот, кто его заслужил, может быть обойден вниманием.
И. Кант, наоборот, не верил в изменяемость идеалов. Он полагал, что нормы морали едины и вечны. По И. Канту статуя Венеры Милосской должна быть точно так же прекрасна и для мыслящих рыб. По И. Канту человек – УЖЕ высшая ценность. Любой человек. Кант, который сам формулировал, что свобода одного человека достигается лишь за счет ограничения свободы другого человека, всё же считал, что нравственные принципы существуют всегда, везде, не зависят от условий и находятся во взаимосвязи друг с другом. Точно так же сегодня говорят о главенстве закона, будто бы этот закон существует где-то помимо людей и властвует над ними. Хотя уже всем понятно, что закон есть выраженное адекватно или неадекватно соотношения общественных сил, потому сам по себе закон ничего не значит. Тогда носители данного способа мышления вводят дополнительное нечто: механизм осуществления закона. Без всякой связи с тем, кто именно будет его осуществлять. Если у низших слоев общества нет сил для осуществления самых прекрасных законов – их прекрасная форма им не поможет.
Категорические императивы И. Канта поражают как своей привычностью-естественностью, так и наивностью: человек должен поступать в жизни по правилам, которые имеют силу закона, как для него, так и для других; человек должен относиться к людям так, как хочет, чтобы они относились к нему; человек не должен рассматривать другого человека как средство для извлечения личной выгоды.
Какой же мог быть прогресс, если бы человечество не перешло от первобытного коммунизма к рабству, к азиатскому способу производства, затем к феодальному строю и завершило поступательное действие продажей рабочей силы как товара? С наибольшей остротой выразил противоречие между аморальностью капиталистического способа производства и прогрессом как основой нравственности Б. Мандевиль в своей книге «Возроптавший улей, или мошенники, ставшие честными»[7] За что его высоко оценил К. Маркс[8].
Японцы не смогли бы достичь таких успехов в компьютерной технике, американцы не достигли бы Луны, если бы относились к людям так, как хотели бы, чтобы относились к ним. Аморально загрязнять воздух, но если закрыть заводы, человечество не проживет и месяца. И войны, в которых формировались государства – тоже прогресс. Гегель издевался над адвокатами истории, история не делается в белых перчатках. Ф. Энгельс же в одной из своих статей заметил: понимает, что прогресс, но сам участвовать в этом не хочет.
Во-вторых – если человек педераст, он что, имеет право относиться к нормальным мужчинам так, как хочет, чтобы они относились к нему??
Ну, а одинаковые правила, которым должны следовать все – это уже перебор, почему я должен следовать правилам, которые придумал для себя другой человек?
Конфуций учил: «Не делай другим того, чего не желаешь себе». Простите, а как же рожать детей?
Правила Конфуция и Канта именуются «золотым правилом нравственности» и сформулированы задолго до этих философов. Никто никогда эти правила не выполнял и даже не пытался им следовать. Тем не менее, выдающийся русский философ В. С. Соловьев называл отрицательную формулировку «золотого правила» — «правилом справедливости», а положительную — «правилом милосердия».
В соответствии со сказанным, может быть, кто-то не так, неправильно понимает гуманизм, и, следовательно, статья направлена против неверного толкования гуманизма? Может быть, кто-то считает, что жизнь невинного младенца дороже жизни населения целой страны? Вовсе нет. Статья направлена именно против гуманизма. И мы увидим, почему.
1. Проблема гуманизма у К. Маркса – это проблема отношений «опредмечивание – самоутверждение», «род – индивид», «свобода – необходимость», «существование – сущность», «человек – природа»[9]. Противоречие между ними снимается при наступлении коммунизма. Можно согласиться, за двумя исключениями. Противоречие между опредмечиванием и самоутверждением (если так это формулировать) разрешается при коммунизме лишь частично, в классовом смысле, когда в труде на уровне всеобщего начинает доминировать труд конкретный (мы к этому еще вернемся). Что касается пары «человек – природа», очевидно, что понятие далеко не устоялось – скажем, человечество еще не вышло за пределы Солнечной системы, когда-нибудь состоится новый, особый гуманизм, цель которого – бегство с планеты от расширяющегося Солнца, затем некий «галактический» гуманизм и т.д. Тут К. Маркс сам оказывается в тисках своего же определения: «Философ – сам абстрактный образ отчужденного человека – делает себя масштабом отчужденного мира»[10] (Любопытно в этом плане противопоставление гуманизму С. Лема в «Солярисе» гуманизма в интерпретации А. Тарковского).
Абстрактные вопросы можно решать до бесконечности, но какова ныне актуальность рассмотрения понятия «гуманизм» в РФ и мире, когда уровень жизнь населения падает, а войны плодятся?
2. Чтобы это понять, нужно сначала ответить на вопрос: хотим ли мы использовать материалистический подход, или же хотим придерживаться идеалистических позиций. А именно: привносятся ли гуманизм, политическое сознание, мораль, нравственные устои, совесть и т.д. в общество извне, церковью ли, партией ли, духовным пастырем ли, богом ли, средствами массовой информации ли, вождем ли, или все они вытекают из общественного бытия общественных слоев?
Именно слоев, а не отдельного человека, которому понятие греха привносится в детстве извне его родителями, точнее, не общественным бытием социального слоя, а внутрисемейными отношениями, то есть, давление общественных отношений слоя – опосредовано семьей.
3. Если мы стоим на материалистических позициях, то должны признать, что понятия морали, нравственности, гуманизма не привносится извне, а вызревают в ходе общественно-исторической практики. И, поскольку общество разделено на противоборствующие классы, данные понятия носят классовый характер. И мы это видели на примерах выше. Настолько же, насколько нравственно и морально кровавое уничтожение фашизма, настолько же моральны и нравственны, следовательно, гуманны диктатура пролетариата и красный террор.
В советской философской энциклопедии гуманизм определяется как система мировоззрения, основу которого составляет защита достоинства и самоценности личности, ее свободы и права на счастье?. Истоки современного гуманизма восходят к эпохе Возрождения (15—16 вв.), когда в Италии, а затем в Германии, Голландии, Франции и Англии возникает широкое и многоликое движение против духовного деспотизма церкви. Буржуазный гуманизм исходит из священного характера частной собственности, которая только и может гарантировать свободное развитие «естественной природы» человека. Пролетарский гуманизм условием освобождения человека объявляет имущественное равенство, ликвидацию частной собственности.
Полно ли это определение? Разумеется, нет. Хотя такое урезанное понимание гуманного, т.е. коммунистического общества бытовало во многих компартиях. Так, один из лидеров испанской компартии, С. Каррильо, полагал, что коммунизм – это когда у каждого по три жены и две машины[11].
4. Но ведь далеко не из всякой практики пробиваются ростки морали. Вряд ли нравственность может вырасти в результате посещений церкви или бомбардировок Белграда, Багдада, Триполи, Дамаска. Нравственные нормы вырастают из восстаний рабов, из буржуазных революций, из крестьянских, рабочих восстаний, из национально-освободительных движений, из Парижской Коммуны, из Октябрьской революции, из войны против франкистского режима, из движения интербригад, из Великой Отечественной войны, из сопротивления северных корейцев и северных вьетнамцев, из штурма казармы Монкада, из «экспорта революции» Че Гевары. В восстаниях Афиниона и Спартака, Цивилиса и Бар Кохбы, смердов, вятичей и древлян, Яна Гуса, Боливара, Артигаса, Булавина, Разина, Болотникова, Василия Уса, Пугачева, сипаев, боксеров, Сапаты и многих других возникала мораль, простиралась на общественные низы, множилась в легендах и произведениях классиков. Вот золотые правила нравственности человечества.
В чем состоит гуманизм К. Маркса? Избавить рабочих от нищеты, ликвидировать их несвободное, подчиненное положение, уничтожить институт найма. Все эти положения не привносятся партийными пастырями в тёмную, косную, инертную массу рабочего класса, они вызревают в самой среде рабочего класса, вытекают из его борьбы за ближайшие интересы. Как же теоретически они интерпретируются?
Ленин в книге «Государство и революция» пишет, что классы якобы исчезают, если все равны в плане отношений собственности к средствам производства. Разумеется, это не так, поскольку рабочие - не крестьяне, но землю – крестьянам, а фабрики – рабочим. Интеллигенции – университеты.
«На высшей фазе коммунистического общества, - пишет Маркс, - после того как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет… противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидуумов вырастут и производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком, лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своем знамени: «Каждый по способностям, каждому – по потребностям»[12].
Ленин воспроизводит это положение в работе «Государство и революция»: «Экономической основой полного отмирания государства является такое высокое развитие коммунизма, при котором исчезает противоположность умственного и физического труда, исчезает, следовательно, один из важнейших источников современного общественного неравенства»[13].
И Маркс, и указывают, что для преодоления неравенства, для ликвидации неравных классов нужна ликвидация старого общественного разделения труда. Но Ленин не вполне понимает, о чем речь:
«… демократия означает только формальное равенство. И тотчас вслед за осуществлением равенства всех членов общества по отношению к владению средствами производства, т.е. равенства труда, равенства заработной платы, пред человечеством неминуемо встанет вопрос о том, чтобы идти дальше, от формального равенства к фактическому, т.е. к осуществлению правила: “каждый по способностям, каждому по потребностям”»[14]. И еще: «Государство сможет отмереть полностью тогда… когда люди настолько привыкнут к соблюдению основных правил общежития и когда их труд будет настолько производителен, что они добровольно будут трудиться по способностям»[15].
То есть, гуманизм – это привычка? Получается, что ликвидация общественного деления труда на умственный и физический – штука обязательная, но непонятно зачем. Э. В. Ильенков мыслил в том же духе: залог коммунизма – в воспитании. Разумеется, это идеалистическая точка зрения.
Дело в том, что без ликвидации противоположности умственного и физического труда невозможен контроль людей физического труда за людьми труда умственного. Во-вторых, рабочий тоже хочет думать, свой собственной головой, а не повторять мысли царя, священника, президента или генсека. Для того, чтобы рабочий смог думать самостоятельно, нужно так преобразовать его труд, чтобы в нем не доминировал труд абстрактный, тяжелый, однообразный, монотонный, отупляющий, обезличивающий. С другой стороны, труд может превратиться в потребность только тогда, когда в нем будет доминировать не абстрактный труд, а конкретный, творческий. Вот это и есть гуманизм.
5. Однако мы понимаем, что всякая абстрактная форма, абстрактное понятие наполняются содержанием наиболее организованной, наиболее мощной силой. Так, под культурой понимают что угодно, только не культуру производства. Что для либерала свобода? Что угодно, только не освобождение труда. Во время Великой буржуазной революции, отмечает Л. Д. Троцкий, обе стороны баррикад кричали одно и то же: «Да здравствует республика»!» Только одна сторона понимала республику для всех, а другая – только для себя. Демократия не абсолютна, абстрактная демократия избегает вопроса: для кого? Аристотель в своей «Этике» утверждает: все, что помогает достичь этого блага или цели, – правильно, нравственно, все же, что препятствует достижению истинного блага, – неправильно, негуманно. Здесь то же самое абстрагирование: для кого благо?
Рассмотрим ряд абстрактных форм, например, «ксенофобия».
Предтечей термина стало определение «преступление ненависти», это было в США, шел 1985 год. Сам термин возник в конце 90-х годов прошлого века. Чтобы избавиться от понятия «расизм», скрыть сам расизм, при том, что расизм был и остается в США, сконструировали более общее понятие: не любишь гомосексуалистов - ксенофоб, не любишь негров - тоже ксенофоб. «Ксен» с греческого - гость, иной.
Термин оказался удачным: не любишь американцев за то, что бомбят Белград - ксенофоб. Все североамериканские идеологи уже воспитаны в том духе, что как только им указывают на конкретные преступления США, они тут же объясняют это прирожденной ксенофобией русских. Ксенофобия стала чем-то вроде дубинки, которую Госдепартамент пускает в ход каждый раз, когда российская буржуазия пытается вырваться из-под опеки США.
В СССР в 1980-е гг. всех, кто выступал за свои конституционные права, газеты обозначили как экстремистов. На 1-м (и последнем) съезде рабочих движений в Новокузнецке в 1990-м г. Николай Травкин начал свою речь следующим образом: «Вы вернетесь домой не шахтерами. Вы вернетесь домой не рабочими. Вы вернетесь домой экстремистами...» И зал грохнул хохотом.
Термин «шовинизм» появился в 1831 году, от фамилии вымышленного персонажа, французского солдата Шовена, поклонника Наполеона. Великодержавным шовинизмом термин стал позже, марксисты его использовали для обозначения национализма «правящей» нации. Посмотрим, как этот термин в его более узком смысле, в смысле антисемитизма, используют власти.
Антисемитизм - термин, приложимый к Союзу Михаила Архангела, к царской России. Но когда у рабочего класса нет сил, абстрактную форму наполнит содержанием именно правящий класс. До Путина, при Ельцине, в качестве дубинки использовали как раз антисемитизм. Борьба с антисемитизмом русских довела русских до того, что, как заметил один пермский шофер, «стало стыдно называть себя русским».
В 1990-е гг. группа таджиков, изнасиловавших и убивших несовершеннолетнюю, получила небольшие сроки, до 7 лет, одного вообще отпустили. Парень, что замахнулся ножом на раввина в синагоге и даже не задевший ножом раввина, получил 10 лет. Раввин потом рассказывал: «Когда я его завалил...» Сибирский предприниматель был одновременно рабовладельцем, тех рабов, русских, кто пытался бежать, убивал. И ему ничего не было! Но когда он поставил плакат «Бей жидов» с растяжкой, работодателю дали 25 лет. После содеянного задают вопрос: откуда взялось такое отношение к евреям в России? Видимо, это в генетике неполноценных русских, низшей расы, генетических великодержавных шовинистов.
Обобщающий вывод в том, что нормы морали, нравственности, которые вызрели в общественной практике низов, так или иначе даже своей формой направлены против правящих классов. Поэтому правящие классы выдвигают против них собственную систему ценностей. При этом они подменяют пролетарский интернационализм, т.е. практическое совместное действие против интернациональной буржуазии, толерантностью, мультикультурностью (или поликультуральностью), нормальное неприятие гомосексуализма заклеймили гомофобией, ненависть к американскому фашизму - ксенофобией.
При расширении понятия термин становится бессмысленно противоречивым. Например, приведенный выше пример из пьесы М. Горького: получается, тот, кто нетерпим к чужому мнению, например, нетерпим к антисемитизму - не толерантен, ксенофоб. Даже интернационализм, если теряет свое практическое содержание, становится абстрактным, обращается против масс. Ленин в споре с Бухариным указал, что под «чистым» интернационализмом Бухарин «протаскивает» обычный великодержавный шовинизм.
Абстрактная форма наполняется содержанием правящим классом. Потому мы должны быть терпимы к иеговистам, новозаветцам или мормонам, которые разжигают нетерпимость нападками на атеизм, заодно отбирая квартиры у своих адептов. Если в Новый год в Европе уже не ставят ёлку, никто не уберет с российского телевидения православные и мусульманские каналы, хотя это оскорбляет атеистические чувства граждан.
Невзирая на все «двойные стандарты», США с успехом применяют целый набор идеологем-дубинок: «толерантность», «гомофобия», «ксенофобия», «свобода слова», «гражданское общество» и т.п. - против России, заставляя Кремль оправдываться перед мировым сообществом. Так, Путин объяснял, что в России педерасты занимают самые высокие посты. И в этом он абсолютно прав.
Российский правящий класс использует против низов собственный набор: христианские ценности, «добро и зло» (для сектантов – инь и ян), политкорректность, частная собственность как общественная ценность, чуть ли не сакральная, и т.д. и даже вполне фашистские клише типа «лузеров» и «винеров».
Появляются всё новые и новые термины, идеологемы, мифологемы: «царская Россия кормила хлебом полмира», «духовные скрепы», «большевики украли у России победу в 1-й мировой», «патриотизм как национальная идея», «3-я мировая война на пороге» и т.п. Все они, включая ксенофобию, являются средствами манипуляции массовым сознанием. И гуманизм тоже.
Таким образом, всё то, что именуют гуманизмом, является орудием в руках буржуазии. Это расширительное понятие путем нагнетания темы призвано поглотить собой понятие классовой борьбы.
6. Но в силу широты термина его можно использовать и по другой надобности. Скажем, в теме 2-й мировой войны. Конечно, никто не предполагает, что в плане гуманизма будут Хатынь, Бабий Яр, Дахау, Саласпилс, Едвабне, Майданек, Волынь, Львов. В плане гуманизма должно обсуждаться толерантное, без ксенофобии, отношение к эсэсовцам в Прибалтике и к бандеровщине на Украине – на которые закрывает глаза цивилизованная Европа.
Как мы видели выше, проблема гуманизма в настоящий тревожный момент с научной точки зрения не актуальна. Зато она актуальна в плане манипуляции массовым сознанием.
7. Какой же из этого вывод?
Много спорят об абстрактном и конкретном гуманизме. С абстрактным гуманизмом всё более или менее понятно, а вот что касается гуманизма конкретного?
Практика выше теории, говорил В. И. Ленин, каждый практический шаг, утверждал К. Маркс, дороже дюжины программ. В первой программе РСДРП так и значится: задача социал-демократов – в помощи рабочим в их самоорганизации. Увы, времена меняются. В. И. Ленин верил, что интеллигенция первой чувствует классовое унижение. Однако российская интеллигенция – сопереживает самой себе, как ее душили при коммунизме, как ограничивали ее свободу.
Для И. Канта в гуманизме практический разум главенствует над разумом теоретическим. Но практика у Канта сведена к законодательству, утверждающему принципы морали. Гуманизм - в активности человека, он даже направлен против дворянства. Но тут же философ требует верноподданичества, покорности[16].
Аристотель, как указывалось выше, считал нравственными те поступки, которые ведут к благу. Высшее же благо – работа. И не просто работа. «Отдых существует ради деятельности», но эта деятельность не касается общества, потому она более независимая, более приятная, «по общему признанию, созерцание истины есть самая приятная из всех деятельностей, сообразных с добродетелью»[17]. Конечно, разве не приятно было Р. Оппенгеймеру или Р. Фейнману разрабатывать проект атомной бомбы, два образца которой потом сбросили на Хиросиму и Нагасаки. Разве не безопасно писать трактаты о гуманизме, вместо того, чтобы попытаться что-то сделать практически?
Философы прошлого объясняли мир, возражает К. Маркс в «тезисах о Фейербахе», задача философов настоящего – его изменить. Он называл коммунизм реальным, практическим гуманизмом.
Завершенную формулу дал С. Вивекананда в своем диалоге с представителем общества матери-коровы:
- Что вы сделали, чтобы в Индии не было голода?
- Наше общество занято охраной матери-коровы…
- Вам не жаль детей, которые гибнут от голода?
- Такова их карма.
- Коровы, идя на бойню, тоже следуют своей карме.
- Как вы можете так говорить, корова – мать наша!
- По Вам я это явственно вижу.
«Если в моей стране есть хоть одна голодная собака, моя религия состоит в том, чтобы накормить ее», - заканчивает мыслитель.
8. Давайте, разберем конкретный пример – миграцию в Европу. Не из общих абстрактных теоретических схем, а, как советовал В. И. Ленин в своих заметках по национальному вопросу – конкретно, в деталях.
Микаэль Савас считает, что правящие классы Европы – против мигрантов. Что ж, поддержка мигрантов - это традиционная позиция троцкистов. Однако времена меняются. Какова же реакция европейского общества?
СМИ показали фото мертвого мальчика-мигранта на побережье. Что вызвало реакцию во всей Европе. Оказалось – постановочный кадр, мальчика перенесли на побережье. Показали фото, как мигрант мигранту передает ребеночка через колючую проволоку на границе с Венгрией. Та же реакция. Возникает вопрос: почему так странно получается, что когда взрывом снаряда, пущенного украинскими солдатами, вовсе не членами «Правого сектора», мальчику Ване Воронову оторвало конечности, Европа не прореагировала? Почему Европа не реагировала, когда Детский фонд при ООН опубликовал данные о 70 детях, погибших в результате обстрела Донбасса Вооруженными силами Украины? Ныне погибших детей свыше 100, и свыше 300 детей ранены. Однако Европа предпочитает обращать внимание только на такие события, как расстрел журналистов Шарли.
Когда в Австрии Йозеф Хайдер позволил себе усомниться: всё ли, что делал Гитлер, было неправильно - вся Европа возмутилась, на Австрию посыпались санкции, и Хайдера убрали. В то же время, когда П. А. Порошенко объявил сотрудника абвера, пособника Гитлера Бандеру национальным героем, когда он день рождения армии Бандеры, ОУН УПА, объявил национальным праздником, европейцы проигнорировали событие.
Вот как действовали бандеровцы в Отечественную[18].
Скальпирование. Размозжение головы, вкладывая в тиски и затягивая винт. Отрезание женщинам груди и посыпание ран солью. Перепиливание туловища пополам плотницкой пилой. Разрезание живота женщине с беременностью на большом сроке и вкладывание вместо вынутого плода битого стекла, живого кота и т.п. и зашивание живота. Разрезание ребёнка ножом на куски. Распарывание живота детям. Вешание ребёнка мужского пола за гениталии на дверной ручке. Выбивание суставов рук и ног ребёнка. Посадка ребёнка на кол. Прибивание маленького ребёнка гвоздями к двери. И т.д., всего свыше 130 садистских упражнений, даже эсэсовцы поражались зверствам бандеровцев и мельниковцев.
Современные бандеровцы продолжили в том же духе[19]. Одна бандеровка на майдане рвала плоскогубцами ногти журналисту Рулеву. Обушками топоров бандеровцы забили Владимира Захарова, инженера-компьютерщика в офисе Партии Регионов, только за то, что он попросил выпустить женщин по-русски. Бандеровцы на майдане, в подвалах киевской мэрии, пытали людей, ломая им пальцы фаланга за фалангой и загоняя иголки под ногти. Зверски убили технического работника в офисе Партии регионов, а второго сожгли в подвале. Бандеровцы рассылали зондер-команды с пиками, битами и топорами, а потом уже с карабинами и АКМ, по городам, где шли протесты, чтобы карать протестующих. Расстреляли из засады автобусы с безоружными, не военными жителями Крыма, возвращавшимися домой с распущенного киевского Антимайдана, а потом отстреливали разбежавшихся в панике людей. В Николаеве бандеровцы расстреляли митингующих антифашистов, 11 раненых, люди говорили, что умирают за родной язык. В Одессе десант боевиков «Правого сектора» устроил избиения людей, носивших георгиевские ленточки. В Чернигове избили молодого человека за то, что говорил по мобильному телефону по-русски. В Харькове вечером 1.4.2014 68-летняя сотрудница поликлиники была зверски избита бандеровцами за то, что отказалась петь гимн Украины и кричать «героям слава».
Коктейль Молотова - средство борьбы с танками, чтобы пламя «прилипало» к броне, в бензин добавляют сахар. Коктейлями Молотова участники майдана забрасывали безоружных полицейских «Беркута».
2 мая 2014 года бандеровцы сожгли в Одессе свыше ста безоружных людей. 9 мая 2014 года бандеровцы в Мариуполе сожгли и расстреляли десятки людей. Тогда в Енакиево восстал весь город, рабочие объявили бессрочный митинг, захватили один из заводов. Горняки Донбасса сформировали «шахтерскую дивизию» для борьбы с фашизмом. Все эти факты описывали и присылали по почте сами жители Донецкой и Луганской республик, однако официальные российские СМИ за редким и предпочитали отмалчиваться.
В июне 2014 года на Украине состоялись «демократические» выборы. Для Европы это послужило поводом отрицать фашизм на Украине, хотя многие бандеровцы, в том числе полевые командиры, стали депутатами Верховной Рады. После этого фашизм на Украине стал тотальным. Для подавления сопротивления Киев начал антитеррористическую операцию.
В захваченных городах украинские солдаты насиловали, в том числе девочек, похищали, убивали. В Мариуполе за лето 2014-го изнасиловали 800 девушек. В Красном Лимане убили больных в больнице. Авиация, дальнобойная артиллерия, «Грады», «Ураганы», «Смерчи», системы «Точка-У», огнеметы последовательно уничтожали жилые кварталы, заводы, водохранилища, детские сады, школы Донбасса и Луганской области. «Смерч» по мощности и дальности приравнен к тактическому ядерному оружию, «Смерчей» у ополченцев никогда не было, «Ураганов» - всего два. Тем не менее, Киев уверял, что «сепаратисты» сами себя убивают, а в Одессе - сами себя подожгли. Все эти и еще многие другие факты в Европе старательно замалчиваются.
Возникает вопрос: насколько адекватно - в виду отсутствия реакции населения Европы на действия нацистов на Украине - обращение к гуманизму в отношении мигрантов? Может быть, дело в том, что для буржуа выгодна дешевая рабочая сила, и потому А. Меркель открыла для них двери? Наплыв мигрантов вызвал резкий протест населения. Может быть, суть в том, что мигранты вытесняют местных трудящихся, привыкших работать за более высокую зарплату? Давайте по порядку.
В 1999 году США и Европа уничтожили свыше 2000 мирных граждан Югославии, бомбили детские сады, обстреливали снарядами с обедненным ураном. Первыми массово бежали в Европу сербы из Косово. Потому что мусульмане-косовары отлавливали сербских детей и продавали их на органы. Потом оказалось, что этнические чистки, которые якобы устраивал Милошевич - миф, созданный британскими журналистами. Фото концлагеря с колючей проволокой и сторожевыми вышками оказалось фотографией Аушвица, и т.д.
В 2003-м США и Европа уничтожили свыше 0,5 млн. мирных граждан Ирака. На видео вертолет расстреливает автобус с мирными гражданами Ирака, в том числе детьми и одним иностранным журналистом. Причем те, кто стрелял, радовались. СМИ опубликовали фото, как военнослужащая армии США держит на поводке пленного иракца. Оказалось, что химическое оружие в Ираке – миф, созданный американцами. Реальная цель – борьба за нефть. Вторыми массово бежали в Европу жители Ирака.
В 2011 году США и Европа устроили в благополучной Ливии гуманитарную катастрофу. Цель – нефть и газ. Ливийцы составили самую большую часть мигрантов.
Поначалу война в Сирии не вызвала потока мигрантов. Однако после того, как ИГИЛ переместился из Ирака в Сирию, сирийцы пополнили армию мигрантов, в том числе в Европу.
В начале сентября 2015 года, примерно за месяц до начала действий ВКС РФ в Сирии, А. Меркель официально пригласила мигрантов в ЕС, пообещав льготный режим регистрации. Начался небывалый наплыв мигрантов. Причем прибывали далеко не нищие, а вполне состоятельные, которые вовсе не хотят работать, но хотят получать деньги, чтобы покупать товары в супермаркетах, хотят благоустроенное жильё и пр. Прибыли в Европу и боевики ИГИЛ – под видом мигрантов.
На видео – ребенок, идущих через зону досмотра и показывающий ребром по горлу – как он будет резать европейцев. Еще одно видео: подросток-мигрант, обученный карате, не торопясь, избивает своих европейских сверстников, те же и не пытаются сопротивляться. Отмечено множество случаев избиения европейцев группами мигрантов. В Новый 2016-й год мигранты в Кёльне изнасиловали десятки женщин.
Действия мигрантов вызвали рост националистических настроений. Сопротивление нашествию званых гостей принимает острые формы. На видео: пожилая женщина в метро толкает под поезд мигранта.
Многие европейские левые по традиции приняли сторону мигрантов – против настроений большинства населения. То есть: если демократия - то для кого, если гуманизм – то по отношению к кому, мигрантам или европейцам? Нужно ли «подставлять левую щеку», «не делать другим того, чего не желаешь себе» и т.п.? Давайте анализировать.
После распада СССР исчез склеивающий нации образ врага. Вместе с ним исчез барьер между трудом и капиталом. Только во Франции прошли две общенациональные забастовки, Венесуэла, Аргентина, Перу, Эквадор, Никарагуа, Боливия вышли из под опеки США, в Японии с ее институтом пожизненного найма грянула 5%-я безработица, в США убрали вэлфер, в Великобритании ликвидировали бесплатную медицину, урезали образовательные программы и т.д. Резко обострилась конкуренция между США, ЕС, Японией и Китаем. Капиталу потребовалось реанимировать образ врага, что сейчас и происходит в отношении России.
С другой стороны, Европа вовсе не своим тяжёлым трудом обеспечила себе благосостояние. Реализуя план Маршалла, США напечатали миллиарды долларов и раздали (под обязательства) тем странам, которые пострадали от войны. Но ведь товарами они обеспечены не были. Потому Европа пустила доллары в третьи страны. К этому добавилось бегство капитала, перемещение производств в страны с дешевой рабочей силой. В результате уровень жизни в самой богатой стране, Швейцарии, превысил уровень жизни в самой бедной стране, Мозамбике, в 400 раз. 200 лет назад соотношение между двумя полюсами составляло 5:1. Т.е. Европа (и США) достигла благополучия за счет грабежа третьих стран.
В работе «Империализм как высшая стадия капитализма» В. И. Ленин прогнозировал, что перед мировой революцией сначала состоится война бедного Юга с богатым Севером. Для того, чтобы воевали не труд и капитал, а нищие и боевики с зажиточными, США пустили войну в мусульманское русло. Следовательно, поддержка одной из двух противоборствующих сторон – бессмысленная трата времени, отвлечение от главных проблем, стоящих перед трудящимися мира.
Примечания
[1] Who's who in hell: A handbook a. international directory for humanists, freethinkers, naturalists, rationalists a. non-theists / Comp. by Smith W.A. - N.Y., 2000, P. 541.
[2] Humanism and Its Aspirations // Официальный сайт Американской гуманистической ассоциации.
[3] М. Горький. Мещане. М.: Советская Россия, 1990, С. 12.
[4] Д. Заславский. Г. В. Плеханов. http://www.rulit.me/books/g-v-plehanov-read-204821-5.html, С.5
[5]Четверостишие вводится в собрание сочинений Пушкина в отдел «Dubia», начиная с Академического издания — т. II, кн. 1, 1947, считается доказанной его принадлежность перу Пушкина; особенно с учетом того, что Пушкин «нападал на дворян русских», считая, что «их надобно всех повесить, а если б это было, то он с удовольствием затягивал бы петли», см. Влад. Бонч-Бруевич. Ценный документ о Пушкине.— «Правда», от 11 декабря 1936 г. См. также: М. А. Цявловский, «Звенья», IX, 1951, стр. 100, с отпечатанным полностью «Дневником Долгорукова».
[6] Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: в 16 т. М.; Л.: Изд. АН СССР, 1937-1959. Т. 2, кн. 1. С. 47.
[7] Б. Мандевиль. Басня о пчелах. М.: Мысль, 1974.
[8] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 629.
[9] Маркс К. Из ранних произведений. М.: Госполитиздат, 1956. С. 588.
[10] Там же. С. 563.
[11] В. В. Орлов. Лекции по философии для аспирантов и соискателей, ПГУ, 1979.
[12] Маркс К. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 20.
[13] Ленин В. И. ПСС. 5-е изд. Т. 33. С. 96.
[14] Там же. С. 99.
[15] Там же. С. 96.
[16] Кант И. Соч. в 6 томах, М.: «Мысль», 1963-1966. Т. 4. С. 12.
[17] Аристотель. Этика. СПб.: Филос. об-во при Имп. С.-Пб. ун-те, 1908. С. 198.
[18] О. Смыслов. Степан Бандера и борьба ОУН. М.: Вече, 2011. С.154.
[19] М. Рябов. Политнавигатор. 05.03.2014. Последний просмотри 28.08.2016
СОЦИАЛИЗМ ПО ЧИЧЕРИНУ
Правовед, консервативный либерал Борис Чичерин, в честь которого ныне устраивают «научные» конференции, в 1882 году в книге «Собственность и государство» выступил против социализма. На первых страницах – сплошь бессодержательная болтовня ни о чем. Через сотню станиц автор переходит к делу.
Родоначальником теории социализма Чичерин всерьез считает не Томаса Мора, не Кампанеллу, не Лабриолу, Штирнера, Сен-Симона, Фурье, Оуэна или Гесса, а всего лишь журналиста Луи Блана, одного из левых лидеров буржуазной революции 1848 года во Франции, которого с потрохами купила буржуазия, как купила лидера революции 1968 года во Франции Кон Бендита.
Термин «социализм» впервые был использован в работе философа и политэконома Пьера Леру 1934 года «Индивидуализм и социализм».
Свои познания о социализме Чичерин черпает не у Маркса, Энгельса или Плеханова, а у Родбертуса, нещадно раскритикованного Марксом:
«… всякая искусственная организация, имеющая в виду установить между промышленными силами иные отношения нежели те, которые возникли бы из свободной их деятельности, неизбежно влечет за собою подавление свободы, а вместе с тем нарушение экономических законов и уменьшение производства, которое поражается в самом своем корне.
К этому именно ведет социализм. Промышленность, предоставленную самой себе, по выражению Родбертуса, социалисты хотят заменить общею организациею, получающею свое направление сверху. С этою целью из четырех означенных деятелей производства три сосредоточиваются в руках общественной власти. Общество является и землевладельцем, и капиталистом, и предпринимателем. Такова по крайней мере окончательная и наиболее последовательная форма, к которой пришло социалистическое учение… по этой теории вся промышленность должна руководиться государством. Ему принадлежат все орудия производства. Оно является и землевладельцем, и капиталистом, и предпринимателем.
Если бы кто-нибудь предложил план, по которому всякая инициатива в науке или в искусстве была бы отнята у частных лиц, и все ученые и художники сделались бы органами и орудиями государства, которое взяло бы на себя руководство всех ученых исследований и всех художественных работ, то, без сомнения, подобное предложение было бы принято за бред сумасшедшего. А между тем именно этого требуют социалисты в приложении к промышленной деятельности, которая, точно так же как наука и искусство, составляет проявление человеческой свободы и дело личного начинания.
Как свободное существо человек имеет такое же право на свободную деятельность в материальном мире, как и в мире мысли, и эта свободная деятельность составляет начало всякого промышленного развития. Тут личная польза и общественная совпадают. Человек, прилагая свою мысль и свой труд к покорению материальной природы, стремится к личной своей выгоде; он хочет устроить свою судьбу по собственному усмотрению и имеет на то неотъемлемое право. Общество же в этом пробуждении личной энергии и самодеятельности находит источник всех достающихся ему материальных благ. Где нет самодеятельности, там нет и промышленного развития, нет и богатства».
Стало быть, развитие и богатство общества Чичерин связывает не со стремлением принести пользу обществу, а с алчностью, жадностью, корыстолюбием, наживой, словом, с прибылью.
Неужели Чичерин не знаком с трактатом Мандевиля о пчелах, в котором тот описывает всю грязь грядущего капитализма, проистекающего как раз из того, что во главу угла ставится чистоган? Маркс одобрительно отозвался о трактате.
С другой стороны. Чичерин не желает замечать, к чему ведет свобода предпринимательства – к анархии производства. Которая, с одной стороны, генерирует гигантские издержки производства, с другой – является одной из причин кризиса перепроизводства, банкротств и локаутов (массовых увольнений). Свобода конкуренции ведет к уголовщине, ибо нет такого преступления, на которое бы не пошел капитал, если прибыль достигает 300%.
Нетрудно видеть, что Чичерин будто повторяет пропагандистские штампы либеральных демократов 80-х. Но неужели правовед не понимает. что свобода одного может быть осуществлена лишь за счет ограничения свободы другого, как объяснял Кант? Все не могут быть буржуа или помещиками, у буржуа и помещиков должны быть рабочие и крестьяне, лишенные свободы предпринимательства.
«Введение социалистического порядка – пишет правовед, - было бы только заменою естественного деятеля искусственным, хорошего - плохим. Мы видели уже, что государство менее всех обладает качествами, нужными для предпринимателя. Здесь же оно поставлено в условия самые выгодные для промышленного производства. Оно избавлено от всякого соперничества, следовательно от всякого побуждения к деятельности; оно не имеет нужды сообразоваться и с требованиями потребителей, ибо у потребителя нет выбора; он должен довольствоваться тем, что ему дают, и теми ценами, которые ему назначают. Единственным результатом социалистического устройства будет замена главного двигателя промышленного производства, личного интереса, бюрократическою рутиною и формализмом. Известно, что таковы, в большей или меньшей степени, свойства всякой бюрократии, а тем более бюрократии, обладающей монополиею».
Ничего не смыслящий в производстве Чичерин будто повторяет за Путиным и Медведевым агитационное клише 80-х: «Государство – неэффективный собственник». То есть Чичерин не понимает, что для крупных проектов необходима консолидация средств, он мыслит как мелкий буржуа.
Но и Швеция, и Япония, и Китай показывают примеры именно эффективности государства как предпринимателя. Кроме того, с одной стороны, крупные буржуа и землевладельцы составляют государственную машину: Ширак во Франции, Берлускони в Италии, конгрессмены в Аргентине. В США весь Конгресс занять предпринимательской деятельностью в виде посредничества. С другой стороны, даже в США в 80-е государству принадлежало 25% акций всех предприятий, тогда как контрольный пакет был определен в 22,5%.
Далее: «Неизбежное при социалистическом устройстве умаление производства усилится еще тем, что вместе с личною самодеятельностью будет подавлено и стремление к сбережению. К чему, в самом деле, сберегать, когда государство является не только единственным предпринимателем, но и единственным капиталистом? Все орудия производства находятся в его руках; портной не смеет приобрести себе иголку, плотник топор, земледелец соху. Социалисты не говорят, имеет ли сочинитель право писать своими перьями, или он непременно обязан употреблять казенные. Выше уже было указано на то, что подобное ограничение представляет отрицание права собственности, а вместе и подрыв семьи, неразрывно связанной с наследственною передачею приобретенного. С экономической же точки зрения подобная система ведет к уничтожению важнейших побуждений к труду и к накоплению капиталов; следовательно, она составляет существенный подрыв всему промышленному производству».
Стало быть, важнейшее побуждение к труду физика, школьного учителя, музыканта, инженера, поэта, врача и т.д. – это нажива. Спасибо.
Но ведь Чичерин здесь рисует не социализм, а социализм по Дюрингу, скажет грамотный читатель, знакомый с книгой Энгельса «Антидюринг». В книге Энгельс, в частности, разъясняет:
«Современное государство, какова бы ни была его форма, есть по самой своей сути капиталистическая машина, государство капиталистов, идеальный совокупный капиталист. Чем больше производительных сил возьмет оно в свою собственность, тем полнее будет его превращение в совокупного капиталиста и тем большее число граждан будет оно эксплуатировать. Рабочие останутся наемными рабочими, пролетариями». Государственная собственность не отменяет частную, наоборот, частная собственность становится абсолютной, по выражению Маркса, в своей всеобщей форме.
Энгельс смеется над отождествлением социализма и государственной собственности:
«В последнее время, с тех пор как Бисмарк бросился на путь огосударствления, появился особого рода фальшивый социализм, выродившийся местами в своеобразный вид добро¬вольного лакейства, объявляющий без околичностей социалистическим всякое огосударствление, даже бисмарковское. Если государственная табачная монополия есть социализм, то Наполеон и Бисмарк несомненно должны быть зачислены в число основателей социализма. Когда бельгийское государство из самых обыденных политических и финансовых соображений само взялось за постройку железных дорог, когда Бисмарк без малейшей экономической необходимости превратил в государственную собственность главнейшие прусские железные дороги просто ради удобства приспособления и использования их в случае войны, для того чтобы вышколить железнодорожных чиновников... - то все это ни в коем случае не было шагом к социализму, ни прямым, ни косвенным, ни сознательным, ни бессознательным. Иначе должны быть признаны социалистическими учреждениями королевская Seehandlug, королевская фарфоровая мануфактура и даже ротные швальни в армии, или даже всерьез предложенное каким-то умником при Фридрихе-Вильгельме III огосударствление... домов терпимости.» («Развитие социализма от утопии к науке», Маркс К., Энгельс Ф., Избр. Соч., М., 1985, т. З, с. 179-180).
Чичерин не читал ни Томаса Мора, ни Маркса, ни Мандевиля, ни Энгельса, он не знаком с одним из важнейших положений теории социализма об отмирании государства.
«Работник, - пишет Чичерин, - работающий чужими орудиями, не имеет интереса в их сохранении; нужен хозяйский глаз, а тут он заменяется надзором чиновников, имеющих столь же мало интереса в деле… По закону справедливости новое орудие принадлежит тому, кто его изобрел, и это составляет одно из сильнейших побуждений к изобретениям. Здесь же изобретателю воспрещается обладание каким бы то ни было орудием; он не может надеяться и на частную предприимчивость, которая при существующем порядке берет испытание на свой риск и старается о введении новых изобретений с целью получить перевес над соперниками. При социалистическом устройстве изобретателю предоставляется только право представить свое изобретение правительству в надежде получить награду. Он должен подчиниться суду чиновников, которые, с одной стороны, не вправе рисковать казенною собственностью, а с другой стороны, не имеют никакого интереса в том, чтобы введено было новое производство, но весьма часто, напротив, заинтересованы в том, чтобы оно не было введено, ибо этим нарушается господствующая рутина и причиняются новые хлопоты».
Итак, Чичерин признает, что работник на капиталистическом производстве, работающий чужими орудиями, не имеет интереса в их сохранении. Выход из положения – хозяйский кнут. Кнут государственный, ничтоже сумняшеся утверждает Чичерин – слабенький кнут.
Что касается изобретательства. Действительно, в СССР изобретатели-рабочие не стремились регистрировать свои изобретения, поскольку часть премии нужно было отдать начальнику. С другой стороны, внедрение изобретения приводило к повышению производительности труда и – к срезанию расценок. Потому рабочие не только утаивали изобретения, но и ломали оборудование, сделанное по новым технологиям. В 80-е изобретение «затухало» в среднем на 3% предприятий.
Но и капитализм точно так же душит изобретательство, в США в 80-е внедрялось лишь 10% изобретений. Ленин в работе «Империализм как высшая стадия развития капитализма» приводит пример, как буржуа сознательно тормозят прогресс.
Илон Маск – изобретатель? Его челнок – торжество частной инициативы? Никоим образом, Маск не досидел два года в институте, за ним ни единого научного открытия или проекта, создание челнока курировалось и обеспечивалось исключительно государством.
«Социалисты кафедры, не потерявшие всякого чувства правды и не закрывающие совершенно глаза на действительность, не думают даже это отрицать. Они готовы признать, что с введением социалистического порядка производство может уменьшиться; но они утверждают, что от этого выиграет распределение богатства, которое гораздо важнее, ибо оно составляет цель производства», - сообщает Чичерин.
Это не социалисты, а уравнительные коммунисты, прудонисты, которых критиковал еще Маркс в своей «Новой Рейнской газете», Чичерин и здесь не в теме. Что ж Чичерин не упомянул австромарксистов. Адлера, Каутского, Гильфердинга, Бауэра, которые отрицали тезис о диктатуре пролетариата.
Любой марксист в курсе, что распределение – вторично от производства, и Чичерин с этим согласен: «Надобно сначала произвести достаточно вещей, а затем уже распределять произведенное». Ленин в брошюре «Великий почин» прямо указывает, что социализм (если это социализм) – это более высокая в сравнении с капитализмом производительность труда. Но производительность труда в СССР в лучшие годы составляла 60-75% от производительности труда в развитых странах. Следовательно, говорить о социализме в СССР не приходится.
«Понятно, какая нестерпимая тирания должна водвориться при таком общественном устройстве. По-видимому, цель социализма состоит в том, чтобы поднять достоинство человека: всякая частная зависимость прекращается, и остаётся одно служение обществу. Но в действительности эта перемена состоит лишь в замене свободных частных отношений подчинением правительственной регламентации и произволу бюрократии», - пишет Чичерин.
Кто же спорит? При социализме по Дюрингу, то есть, при государственном капитализме – именно так. Когда государство вбирает в себя всю собственность на средства производства, отмечает Энгельс в «Антидюринге», эксплуатация доводится до предела.
«В частном договоре, - утверждает Чичерин, - работник является одною из договаривающихся сторон, равною с другою. Он сам заявляет о своих условиях и нередко в состоянии на них настоять; если он недоволен, он может отойти и искать себе работы у другого хозяина. Здесь же нет другого предпринимателя, кроме государства; поэтому у работника нет выбора: он должен поступить рабочим в казённое предприятие на тех условиях, какие ему будут положены. Частный предприниматель сам в значительной степени зависит от рабочих, ибо если у него не будет рабочих, то он разорится; государство же никогда не разорится и может спокойно ожидать, чтобы голодающие рабочие приняли его условия. Высота заработной платы зависит здесь не от обоюдной сделки, а от того, что остаётся за удовлетворением этих общественных потребностей. Частный предприниматель сначала удовлетворяет рабочих, а затем уже, за вычетом издержек, получает свой доход; государство, напротив, сначала берёт себе то, что нужно для возмещения издержек и для умножения капитала, и затем уже остальное распределяет между рабочими. И это распределение производится исключительно по его усмотрению».
Чичерин настолько не знаком с производством, что не знает, как образуется чистая прибыль. Изначально капиталист должен заплатить налоги, затем выделить средства на амортизацию оборудования, на развитие производства, а уж затем оплатить труд рабочих.
Но мы видим, что либеральные демократы 80-х и 90-х не придумали ничего нового. Всё до них уже сказал Чичерин, причем опять же не своими словами, перепевая Родбертуса, Блана, Прудона, Шеффле и пр.
И нобелевский лауреат по экономике Ф. А. Хайек лишь повторяет Чичерна: по Хайеку централизованное планирование экономики неизбежно влечёт утрату личной свободы. Цель Хайека понятна: обеспечить корпорациям США свободный доступ к рынкам СССР.
В среде неформалов 80-х, а именно, «социал-демократов», чьими лидерами были Орлов и Румянцев, был реанимирован тезис о якобы равноправии рабочего и работодателя. У буржуа - средства производства, у рабочего – его руки. Оба собственники! Якобы если рабочему не понравился буржуа, он может тут же найти другое место работы. Что такое биржа труда, Чичерин не знает. Что такое картельный сговор, устанавливающий зарплату на наиболее низком уровне, правовед не ведает.
Но ведь это явная нелепость: приравнивать обладающего средствами производства, банковским капиталом буржуа и ничего этого не имеющего рабочего, который вынужден продавать свою рабочую силу, чтобы не умереть с голоду!
Данный миф о равенстве рабочего и работодателя раскритиковал еще Энгельс. Однако тезис социал-демократов 30-х, тезис Орлова – Румянцева о «социальном партнерстве» между равными сторонами, идеологию искусства переговорщика при продаже рабочей силы уже в 90-е подняла на свое знамя КПРФ. По сей день мировая буржуазия оплачивает семинары для российских рабочих, посвященные искусству переговоров – только бы не бастовали.
Далее Чичерин еще раз показывает свою полную неосведомленность.
«Оценка труда по его качеству зависит либо от решения чиновников, вовсе не заинтересованных в выгодах предприятия, либо, что ещё хуже, от голоса рабочих, заинтересованных в том, чтобы другой не получал большей платы в ущерб им самим. Недовольному закрыта всякая возможность протеста. Он не может ни искать себе другого хозяина, ибо другого хозяина нет, ни сам сделаться предпринимателем, ибо это ему воспрещено. Единственный исход для рабочего, единственная для него возможность выйти из подчинённого положения, это вступить в разряд чиновников. Поэтому в противоположность тому, что происходит при существовании частной предприимчивости, интерес рабочего класса будет состоять в безмерном размножении чиновничества. За это будут стоять все, чувствующие в себе какие-нибудь способности, и только сознающие себя совершенно неспособными будут против. А это опять же не может не отразиться пагубно на производстве, тем более что именно на этом поле будут разыгрываться все человеческие страсти.
Какое же значение может иметь при таком порядке свобода в выборе занятий, которая будто бы предоставляется отдельным лицам, а равно и заработок, который присваивается им как собственность? Человек может выбирать себе какое угодно занятие, но от единственного хозяина, государства, зависит принимать его или нет. Государство определяет, какое количество рабочих ему нужно в каждой отрасли, а так как рабочие находятся совершенно в его руках, то и распределение зависит вполне от него. Если в известной отрасли есть лишние, то оно просто перемещает их в другую, где недостает рабочих сил. При частной предприимчивости рабочие сами стремятся туда, где есть недостаток, ибо там им предлагаются более выгодные условия; но при социалистическом производстве условия везде одинаковы, и перемещение зависит не от воли или выгоды рабочих, а исключительно от усмотрения государства. Рабочий волею или неволею должен подчиняться, ибо у него нет иного исхода; государство же с своей стороны имеет не только право, но и обязанность распоряжаться работою по своему усмотрению, ибо, сделавшись единственным предпринимателем, оно взяло на себя обязанность всем давать работу и устроить эту работу так, чтобы все потребности были удовлетворены. Таким образом, всё находится в его руках. Свободный выбор занятий при такой монополии обращается в фикцию. Рабочий имеет право требовать, чтобы ему давали работу и притом на одинаковых с другими условиях; но какую работу ему дадут, это зависит от воли государства».
Возможность рабочих выбирать между капиталистами – иллюзия точно такая же, как и возможность для рабочих стать предпринимателями. Ибо и в СССР, и в Австрии, и в США промышленность ежегодно требовала и требует определенное количество рабочих. Чичерин отвергает возможность того, чтобы все рабочие стали чиновниками, но допускает возможность, чтобы все рабочие стали предпринимателями. С другой стороны, в отсутствие начального капитала любое предпринимательство обречено.
Ни о какой свободе выбора занятий при капитализме нет, дети рабочих, как правило, становятся рабочими. Чичерин упоминает перетекание труда, но забывает, что это перетекание возникает исключительно по воле буржуа.
Между прочим, в Перми в 80-е рабочие завода им. Дзержинского получали 7 коп. с рубля стоимости продукции, завода им. Ленина – 9 коп., завода им. Свердлова – 12 коп. Хочешь перейти с завода на завод – вольному воля. Переехать поближе к столице – оплата еще больше. Хочешь больших денег – работай сверхурочно. Очень больших денег – есть шахты Кольского полуострова и другие богатые места.
Рассуждения правоведа буквально детские.
«К уничтожению свободы труда ведёт и самый способ определения заработной платы. В социалистическом производстве заработок определяется не частною сделкою между хозяином и работником, а долею участия каждого в совокупном производстве. Из народного дохода выделяется то, что нужно для общих потребностей, и затем остальное распределяется между рабочими. Следовательно, доля каждого зависит от работы всех других. А потому каждый имеет право требовать, чтобы все другие работали так, чтобы он мог удовлетворить своим потребностям. Но как скоро возникает подобное требование, так работа необходимо становится принудительною. Социалистическим производством установляется всеобщая солидарность, а всеобщая солидарность влечет за собою всеобщее принуждение, ибо тут возникают юридические требования всех на каждого и каждого на всех. Свобода лица исчезает совершенно. А так как свободный труд производительнее невольного, то и с этой стороны неизбежно происходит уменьшение производства. Не все социалисты решаются признать эти последствия своей теории. Шеффле, например, возмущается против всемогущества государства и объявляет социализм, подавляющий свободу, "безумием и убийством в отношении к цивилизации". Из стремления сочетать свободу с социализмом возникают изложенные выше учения анархистов и поборников самоуправления. Но самая несостоятельность этих попыток указывает на несовместимость обоих начал».
С одной стороны, Чичерин признает, что более свободный труд – более производителен. Именно поэтому Плеханов назвал свою группу «Освобождение труда». Но где в заводской казарме Чичерин разглядел свободу?!
Что до определения заработка - как бы сказать попроще. Капитализм возникал из двух ветвей: ростовщическо-торгашеской (купеческой) и «масонской». То есть, из лож, лоджий, цехов, где трудились ремесленники, в том числе масоны, от free mason, вольный, легкий, податливый камень типа гипса. Позднее из ремесленников выделились фабриканты.
Капитализм – это качественный скачок в концентрации и в дроблении труда. То есть: никакого отдельного дохода, а только совокупный труд. Сегодня одну зубную щетку производят несколько предприятий со множеством рабочих, никто из рабочих не делает отдельную щетку в одиночку. Одна из сторон основного противоречия капитализма между трудом и капиталом – между общественным характером производства и частной формой присвоения. Чичерин обвиняет социализм в язвах капитализма.
Далее снова обращение к пониманию социализма Родбертусом.
«Более последовательные социалисты не обманывают себя на этот счет. Вместо идиллических изображений свободы они свой идеальный быт прямо приравнивают к деспотизму. Так например, Родбертус, желая показать характер социалистического производства, начинает с изображения восточного деспота, "собственника земли и людей", распоряжающегося тем и другим по своему произволу. На место "этой единой собственности единого деспота", говорит он, представьте себе землю и произведения, принадлежащие совокупно народу, который руководит производством совершенно так же, как делает восточный деспот через своих слуг, и так же полновластно распоряжается всеми производительными средствами, как органы старо-персидского монарха в силу его права собственности. Очевидно, что при такой системе о свободе не может быть речи. Люди, равно как земля, принадлежат новому деспоту – народу. И чем меньше лицу предоставляется простора, тем, по этой теории, лучше. "Чем централизованнее организм, – говорит Родбертус, – тем он совершеннее".»
Именно так, как Родбертус, понимает дело Анатолий Вассерман, который считает, что экономика, полностью спланированная компьютером, и есть социализм.
«К чему же служит заработок при таком порядке? – разъясняет великий специалист в области экономики Чичерин. - Единственная его цель заключается в удовлетворении потребностей, ибо сбережение тут неуместно, капитализация воспрещена. Собственник остаётся исключительно потребителем. Но каково положение потребителя при социалистическом устройстве? В частном производстве потребитель является судьею производителя: он предъявляет свои требования, он предлагает свою цену. Вся задача производителя состоит в том, чтобы угодить потребителю; если он не умеет этого сделать, он разоряется. Конкуренция производителей и преимущество одних перед другими основаны единственно на том, что одни лучше других умеют достигнуть этой цели. При социалистическом производстве, напротив, потребитель становится в полную зависимость от производителя. Государство не разорится оттого, что оно не умеет угодить потребителям. Самое потребление, так же как и производство, находится в его руках. Оно определяет, что потребителям нужно и по какой цене должны брать произведения. Выбора у них нет; они имеют перед собою монополиста, который заставляет их делать из полученного ими заработка то употребление, которое нравится не им, а ему».
И здесь мы тоже слышим эту пропаганду 80-х – 90-х, якобы потребитель диктует капиталисту.
На деле, как отмечал Рикардо, капиталистическая монополия устанавливает цену товара, наплевав на потребителя, по максимуму покупательской способности.
Бразильские апельсины более качественные, чем североамериканские, но правительство США, наплевав на потребителя. Запретило ввоз бразильских апельсин, чтобы не вытеснить местных буржуа, поставляющих апельсины.
После 1991 Россия долго не могла достичь западного уровня фальсификации продуктов питания – западные буржуа и в этом плане плевали на потребителя.
Наконец, уже в начале 90-х американские консьюмеристы (общества потребителей), к своему изумлению, выяснили, что антимонопольное законодательство в США не действует. Потребитель в США – никто.
Далее – снова изложение социализма людьми малосведущими.
«Вспомним приведенные выше слова Шеффле: "дело идёт, – говорит он, – не о том, чтобы просто свести к общему итогу личное, то есть часто в высшей степени неразумные и вредные для общества потребности, и признать их, не заботясь об общественных интересах. Некоторые потребности следует отчасти исключить, отчасти затруднить. Другие надобно ввести и облегчить. Личной свободе потребностей должно положить границы, узду и побуждения в интересах сохранения целого". Шеффле прямо даже признаёт потребление общественным делом. "Цель потребления, – говорит он, – состоит в получении социально употребимой силы и в извлечении социальной пользы из персонала и из имущества".»
Маркс пишет более точно: прогрессивный буржуа всегда хорошо содержит рабочего – для конкурентоспособности производимого этим рабочим товара.
«Но если лицо, - пишет Чичерин, - относительно удовлетворения своих нужд вполне зависит от общества, то, с другой стороны, в силу самого этого начала оно обращается к обществу с требованием, чтобы оно удовлетворяло этим нуждам. При всеобщей солидарности заработок, как мы видели, зависит не от работы лица, а от работы всех. Он получается из общего дохода от совокупного, руководимого государством производства. Заработок представляет не только участие каждого в этой совокупной работе, но и требование, обращённое к государству, чтобы работа всех была достаточная для удовлетворения нужд. Мало того: требования лица идут ещё далее. Кроме платы за работу государство обязано ему и помощью, на него падает всё, что при свободном устройстве совершается благотворительностью, человеколюбием, милосердием, дружбою. Сделавшись единственным предпринимателем, снявши с граждан попечение о будущем, оно взяло на себя обязанность удовлетворять всем их потребностям, а потому они имеют право требовать, чтобы оно исполняло эту обязанность вполне. Вследствие этого общий фонд становится источником для удовлетворения всех возможных нужд, и заработная плата перестает быть мерилом этого удовлетворения. Каждый работает для государства по его указаниям, а взамен того получает от государства всё для него потребное. Социалистическое производство последовательно влечёт за собою социалистическое потребление. Социализм становится коммунизмом.
Значительная часть социалистов отрекается от коммунизма. С социалистическим производством они хотят совместить свободу и собственность. Некоторые считают даже клеветою, когда социалистов обвиняют в отрицании этих начал. Но мы видели уже, что при социалистическом производстве свобода и собственность обращаются в призрак. Государство берет себе всё: и землю, и капитал, и предприятие, оставляя человеку один личный труд, которым оно же располагает по произволу. Самое потребление и деторождение ограничиваются государством. При таких условиях одно, что может сделать человек, – это обратиться к нему с требованием, чтобы оно взяло на себя и удовлетворение всех его нужд. Человек сделался рабом общества; оно обязано его кормить. В этом и состоит коммунизм, который составляет крайнее, но последовательное приложение социалистических начал».
Каким образом Чичерин увидел социалистическое производство тогда, когда его еще в природе не было – загадка. Каким образом у Чичерина социализм становится коммунизмом, т.е. обществом без классов – еще большая загадка.
Действительно, Маркс указывал («Критика Готской программы»), что при социализме сохраняются все буржуазные отношения неравенства.
Действительно, иные «социалисты» полагали и полагают, например, Репке, Ланге, Лернер, что при социализме, помимо частной собственности государства, должна существовать частная собственность отдельных лиц на основные средства производства.
Но не было и нет социалиста, который бы отрицал возможность при социализме получать по труду (Маркс).
И капитализм ограничивает потребление, нельзя произвести количество рулей вдвое больше количества кузовов. Возможность заработать больше обеспечивает только сдельная форма оплаты труда.
Отличие в том, что социализм провозглашает оплату по живому труду, а капитализм – по овеществленному, т.е. по оцененному на рынке продукту труда.
Ни в 1917-м, ни в 1921 году оплата по живому труду возможной не стала. При низком уровне развития производительных сил в отсталой аграрной России «ввести социализм», как говорил Ленин в 1919 году на съезде земледельческих коммун, оказалось невозможным. Абстрактный труд рабочего требовал рынка. Поэтому в 1921 году на Х съезде партии Ленин ввел НЭП.
«Нет сомнения однако, - переводит Чичерин полемику в философскую плоскость, - что коммунизм не что иное, как высшее выражение того внутреннего противоречия, которое лежит в основании всех социалистических стремлений. Коммунизм ставит себе целью возвеличение человека, и обращает его в раба; он провозглашает высшее нравственное начало, братство, и делает это начало принудительным, то есть лишает его нравственного характера; он хочет удовлетворить всем человеческим потребностям, и уничтожает всякое побуждение к труду, следовательно, делает невозможным сколько-нибудь широкое удовлетворение потребностей. Всякое одностороннее начало заключает в себе внутреннее противоречие, ибо оно пытается частью заменить целое, сохранить полноту жизни, выкинувши из неё одну половину».
Гегельянец Чичерин слаб в диалектике: не только одностороннее начало, но и целое заключает в себе внутреннее противоречие, которое отнюдь не что-то негативное, но является источником развития.
С другой стороны, именно доминирование в обществе частного предпринимательства делает братство принудительным, не только в армии или во время захватнических войн, оно вынуждено и в профсоюзе.
Закончим цитирование:
«Но одностороннее развитие начала, уже самого по себе ложного, ведет к крайнему противоречию. Коммунизм есть отрицание всей личной половины человеческой природы, то есть именно того, что делает человека единичным существом. Но так как природу уничтожить невозможно, то насильственно подавленная личность неизбежно проявится иным путем: она выразится в стремлении каждого пользоваться как можно более общественным достоянием, внося в него как можно менее с своей стороны. Чем недобросовестнее человек, тем легче это сделать. Тут внакладе будут не худшие, а лучшие элементы. Коммунизм, по меткому выражению Прудона, есть эксплуатация сильного слабым, и не в материальном только смысле, а также и в нравственном: это эксплуатация добросовестного недобросовестным. Только высшее религиозное одушевление, доводящее человека до полного самоотречения, может противодействовать этому злу. Поэтому коммунистические общества встречаются лишь между людьми, отрекающимися от всяких мирских помыслов во имя целей загробных. Но непременное условие для существования таких обществ состоит в том, чтобы они были добровольные. К государственным учреждениям такое устройство неприложимо. Как скоро вводится юридическое начало, так коммунизм обращается в рабство».
То есть, выше понимания социализма Прудоном Чичерин не продвинулся. Но, в отличие от Прудона, призывавшего к аскезе, к равенству в нищете, он под личностью, хотя бы ее половиной, понимает желание жить в роскоши. И не просто половиной – именно жажда наживы, согласно Чичерину, делает человека индивидуальностью. Примерно то же говорил Гегель: собственность делает человека личностью.
Видимо, Чичерин не читал Рикардо, который указывает, что любая капиталистическая монополия душит рынок, она ограничивает свободу частного предпринимательства.
И планирование есть завоевание не социализма, а капитализма, любая капиталистическая монополия планирует, причем весьма жестко. План работы существует и у каждого научно-исследовательского института в любой стране мира, Чичерин выдумал не существующую свободу творчества.
В преддверие революции Ленин пишет, что у большевиков в отсталой России нет и не может быть особой социалистической программы, в проекте Конституции – ни тени социализма. Ленин утверждает, что задача большевиков – модернизация, перенять у развитых капиталистических стран всё самое передовое, в том числе – планирование.
Итак, свободу человека Чичерин понимает исключительно как свободу лишь узкого социального слоя предпринимателей.
Социализм же, вопреки воззрениям Чичерина, понимает свободу предпринимательства для всех рабочих.
Если при капитализме планирование экономики узурпировано узким социальным слоем правящего класса буржуа, если в СССР планирование было узурпировано элитой КПСС, то социализм, как писали Маркс и Ленин – это «живое творчество масс».
Социализм, формулирует Ленин, это не просто госсобственность на ОСНОВНЫЕ средства производства, т.е. не на перья, иголки или топоры, это политическая власть в руках рабочего класса.
Социализм, пишет Ленин в работе «Очередные задачи Советской власти» - это когда каждый после отработки своего восьмичасового урока начинает заниматься государственной деятельностью.
Не госчиновник указывает при социализме, а госчиновнику указывают. «Сведем роль госчиновников к роли простых исполнителей воли трудящихся», - призывает Ленин в работе «Наказ от СТО местным Советам».
Диктатура пролетариата, пишет Ленин, не только и не столько подавление буржуазии, сколько способность рабочего класса, сколько способность рабочего класса взять всё управление экономикой страны в свои руки.
И мы видим, что осталось от социализма в период правления Сталина.
Практику дополнила «теория», как пишет С. Платонов, «современный «научный коммунизм», который многими ошибочно рассматривается как коммунистическая теория, на самом деле (в его части, касающейся деятельности уже победившего пролетариата) целиком относится к сфере идеологии, и слово «научный» в его названии не должно вводить в заблуждение».
Так что - удивительную узость мысли обнаруживает либеральный консерватор Чичерин.
Выхолащивание понятие социализм видим о по кандидату в президенты от буржуазной Демократической партии Сандерсу.
На самом деле ничего, кроме как ликвидации классов, ликвидации старого общественного разделения труда, обрекающего рабочего на монотонный, отупляющий, обезличивающий труд, который и генерирует стоимость, в коммунистическом учении нет.
ПРИМИТИВНЫЙ СТИВЕН ПИНКЕР
Пинкер окончил канадский Университет Макгилла, затем Гарвард, работал в престижных учебных заведениях: в Стэнфордском университете и Массачусетском технологическом институте, где несколько лет руководил Центром когнитивной нейробиологии. Сейчас преподает в Лондоне. Писать популярные книги начал в 1990-е, первая книга «Язык как инстинкт» разошлась огромным тиражом.
Книга 1997 года «Как работает мозг». Читатель может убедиться, что и тени книги Карла Прибрама «Языки мозга» у Пинкера нет.
«Я постараюсь объяснить, что такое разум, как он устроен, как благодаря ему мы можем видеть, думать, чувствовать, взаимодействовать и заниматься такими высокими материями, как искусство, религия и философия. Попутно я постараюсь осветить вопросы, связанные со свойственными исключительно человеку явлениями. Почему воспоминания стираются из памяти? Как макияж меняет лицо? Откуда берутся этнические стереотипы и когда они оказываются необоснованными? Почему люди выходят из себя? Что делает детей непослушными? Почему слабоумные влюбляются? Что заставляет нас смеяться? Почему люди верят в духов и привидений?»
Статья в ЖЖ расхваливает Пинкера:
«Пинкер утверждает… что наши убеждения далеко не всегда напрямую связаны со средой и гораздо больше напоминают убеждения наших предков, живших в совершенно других обстоятельствах. Но хотя мы и имеем врожденные черты, это совсем не те свойства, о которых люди обычно думают - например, о врожденной тяге к конкуренции, насилию или сексу. Книга была номинирована на Пулитцеровскую премию… создатель теории модулярности сознания, философ Джерри Фодор категорически не согласен с тем, как Пинкер использовал ее в своих рассуждениях, и даже написал собственную книгу в ответ, назвав ее «Мозг работает не так».»
Идея далеко не нова, но сегодня и она сойдет за новость.
Книга 2002 года «Чистый лист. Природа человека. Кто и почему отказывается признавать ее сегодня».
«Здесь Пинкер, - продолжает ЖЖ, - критикует несколько устоявшихся научных концепций, и в первую очередь концепцию человеческого разума как чистого листа. Согласно этой концепции, изначально наш разум не имеет никаких качеств или специфических черт — они появляются только в ходе развития и обучения. Пинкер настаивает, что при кажущейся логичности такой взгляд на человеческий мозг может быть вреден: отсюда — тоталитаризм, ненависть к людям, которые чем бы то ни было выделяются. Если мы все рождены одинаковыми, то почему одним достается больше, а другим меньше? По мнению автора, понятие человеческой природы все-таки существует, и, хотя эта природа не предопределяет все наши действия, на некоторые из них она все же способна повлиять. Поэтому объяснять наше поведение исключительно влиянием общества некорректно. Вслед за представителями движения эволюционной психологии Пинкер настаивает, что наш мозг сформировался в древности и многими поведенческими закономерностями мы обязаны тем условиям, в которых жили наши предки. Таким образом, ключом к пониманию человеческих поступков служат не социальные аспекты жизни, а когнитивные исследования, бихевиористская генетика и все та же эволюционная психология… Критике подвергся, например, фокус на мозге и игнорирование роли остального человеческого организма. Кроме того, отмечалось, что продуктивнее было бы рассматривать излюбленные Пинкером когнитивные и эволюционные исследования как дополнение к существующим научным концепциям, а не как их замену. Тем не менее и этот труд Пинкера был номинирован на Пулитцеровскую премию».
И эта идея стара как мир. Однако Пинкер невероятно глуп: он выводит фашизм из нейрофизиологии индивида!
Книга 2011 года «Лучшее в нас».
«Один из главных бестселлеров Пинкера, - сообщает ЖЖ, - доказывает удивительную вещь: по мнению ученого, современность — самое мирное время в истории человеческой цивилизации. Если отвлечься от массмедиа, которые бесконечно сообщают о катастрофах и преступлениях, и проследить исторические изменения общественного порядка разных стран, окажется, что войны стали гораздо менее кровопролитными, законы — более гуманными, а человеческое мышление — более рациональным и эмпатичным. Кроме того, Пинкер отвергает популярную идею о том, что люди склонны к насилию по своей природе. Он считает, что насилие является продуктом «психологических систем», к которым относятся «хищническое» насилие, доминирование, месть, садизм и идеология, оправдывающая насилие как способ достижения благой цели. Пинкер полагает, что всему этому могут противостоять эмпатия (сопереживание, Б. И.), самоконтроль, мораль и логика. Более того, если нам стало казаться, что вокруг сплошной хаос и разрушение, — это хороший симптом!
«Есть общий закон: когда социум начинает избывать некое зло, его в публичном пространстве становится больше, потому что на него обращают внимание. Общераспространенное, общепринятое зло не замечается. Мы обращаем внимание — обычно с возмущением — на те социальные практики, которые или уходят, или нарождаются (конечно, всегда есть риск перепутать одно с другим)»…
Книга… попала в короткие списки нескольких престижных премий в области научно-популярной литературы… Билл Гейтс назвал «Лучшее в нас» одной из важнейших книг в своей жизни, а Марк Цукерберг включил текст в список своих рекомендаций. С другой стороны, автор научно-популярных бестселлеров «Антихрупкость» и «Черный лебедь» Насим Талеб посчитал использование Пинкером статистических данных некорректным, в результате чего и сложилось превратное представление о войнах и катастрофах. А в 2018 году целый выпуск журнала Historical Reflections был отведен ответам разных ученых на «Лучшее в нас» - хотя взгляды и замечания авторов во многом различались, большинство из них сошлись во мнении, что основная идея книги ошибочна».
Бездна логики. В книге «Как работает мозг» Пинкер, наоборот, соглашается, что есть врожденная тяга к насилию. Мыслитель ли Пинкер? Нет, заурядный болтолог.
Книга «Просвещение продолжается.
«… продолжение «Лучшего в нас», где Пинкер посчитал необходимым ответить на критику коллег… он так или иначе продолжает отстаивать свою центральную идею: жизнь человечества сейчас хороша как никогда. Здравоохранение в мире значительно улучшилось, а продолжительность жизни выросла. Несмотря на то что благодаря медиа мы можем панически бояться терактов, чрезвычайных происшествий или экологических катастроф, вероятность этого гораздо меньше, чем вероятность некоторых более повседневных вещей. Пинкер считает, что «сеять страх перед гипотетическими катастрофами - не только не защищать будущее человечества, но и угрожать ему».»
Несмотря на регалии, Пинкер примитивен.
Напомню, что изначально "теория" начиналась не с личности как чистого листа (ее приписывают Н. Крупской), а с личности как с листа заполненного. Платон был уверен, что человек уже всё знает, то, что кажется ему неизвестным, нужно просто вспомнить. Тем самым отвергалась роль человеческого опыта и науки. "Теория" получила название теории врожденны идей. Она была поднята на щит многими конфессиями. Однако, когда капитализм свергал феодализм, ему потребовалась наука, а религия мешала науке. И Джон Локк, творивший в период первой буржуазной революции в Англии, восстал против теории врожденных идей и основательно ее разгромил.
Маркс указал, что психика человека не просто исключительно подвержена манипуляциям, газетным фетишам и пр. ("превращенная социальная форма", когда эти фетиши СМИ подменяют в массовом сознании реальность), но, увы — попросту складывается из общественных отношений, личность — это конкретная совокупность НАЛИЧНЫХ общественных отношений ("Тезисы о Фейербахе"). Маркс тем самым разъяснил, что в человеческом обществе, в отличие от стаи волков, благодаря совместному труду с помощью орудий труда, возникает новое системное качество — сознание.
Разумеется, всё это не отменяет биологическую природу человека. Этот момент радикально извратил Зигмунд Фрейд, объявив, что в человеке присутствуют либидо (сексуальная энергия) и агрессия — наподобие пассинарности у народов или теплорода и флогистона. Задолго до Пинкера!
Собственно, психоанализ — лженаука, сам Фрейд с помощью своего метода никого не излечил, как, впрочем, и все психоаналитики, за его практику у него было всего порядка 40 пациентов, он оставил анамнез всего-то шести. Вот этот анамнез и лег в основу психоанализа.
Теорию врожденных идей в начале 40-х постарался реанимировать другой тоже вполне примитивный буржуазный идеолог — Карл Юнг, соратник Фрейда. Он придумал архетипы (младенца, девы, хтонической матери, воина, мудрого отца, трикстера и пр.), которых, разумеется, не существует, но сегодня мир уверен, что архетипы — реальность.
Но всё оказалось не так просто.
Хотя Маркс, Энгельс, Ленин указывали, что в формировании личности участвует ВСЯ общественно историческая практика человечества (задолго до Пинкера!!!), остается еще и генотип. Даже у собак на наследству передаются не просто статические, но и динамические стереотипы, в т.ч. моменты дрессировки. Это заставило Ноама Хомски, лингвиста. публициста левого (кстати, антиамериканского) толка, вспомнить о теории врожденных "идей" и кликнуть клич: "Назад к Локку!"
Однако с этой точки зрения нужно обвинять в озверелой конкурентной агрессии не только современных татаро-монгол, но и американцев, истребивших свыше 100 млн индейцев, и еще до отъезда из Англии устроивших резню ирландцам, погубившим 90 млн индусов, истребивших коренное население Австралии. Вот истоки оптимизма Пинкера!
Когда же буржуазные идеологи откопали ущербность генотипа чернокожих, когда у 7% населения планеты нашли особый ген предпринимательства, тем самым объяснив разницу между богатыми и бедными, Хомски отмежевался от данной темы.
Что касается оптимизма и просвещения. По данным ООН ежегодно в мире от голода гибнет 40 млн чел. Множатся малые войны, только в Ираке США уничтожили свыше 0,5 млн мирных граждан, устроили гуманитарную катастрофу в Ливии, убили свыше 2000 чел. в Югославии, включая детей, бомбили Белград снарядами с обедненным ураном. Наконец, США создали ИГИЛ. В Европе нашествие фундаменталистов, которые душат местное население. По всем странам урезают образовательные программы. Уже в 90-е в США был резко снижен образовательный ценз, американские школьники и студенты не знали элементарных вещей, ныне школьные и вузовские программы дебилизуют по лекалам BLM. В России школьники и студенты деградируют, благодаря ЕГЭ, тестовой системе и не только.
Наконец, глобализация вызвала к жизни пандемию, которую не дают победить исключительно жадность буржуа: вирус передается с товарооборотом и, главное, путем деловой и туристической активности, т.е. благодаря пересечениям границ. Владельцы туристических фирм не желают терять прибыли.
Деградация (и продажность) экологического, феминистского, антирасистского, профсоюзного и даже коммунистического движения в мире и насаждение ЛГБТ четко указывает, что мир вступил в затяжной период регресса. Радоваться в такой ситуации может только дурак или сумасшедший. Или очень богатый, типа Гейтса или Цукерберга, у богатых своя собственная мораль, собственный оптимизм.
Что до премий. Если раньше Нобелевскую премию по политическим мотивам давали вполне заслуженно, таким выдающимся литераторам, как Борис Пастернак, то теперь ее выдают таким, как бездарная и продажная Алексиевич. Команда, выдающая Пулитцеровские премии, в этом плане наиболее беспринципна.
ТОЖДЕСТВО ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМА И ПОЗИТИВИЗМА
Критика экзистенциализма частично изложена в [1, 2].
Однако авторы в духе времени сосредоточены более на описании воззрений экзистенциалистов. С другой стороны, хотя, например, подход Ясперса сравнивается с подходом Канта, прямая связь экзистенциализма и неопозитивизма с субъективным идеализмом не выявлена.
Субъективный идеализм, релятивизм и агностицизм
Позитивизм, неопозитивизм, постпозитивизм неразрывно связаны с субъективным идеализмом. Юм, Беркли, Фихте, Мах полагали первичной реальностью собственные ощущения, к тому же вульгарно понимаемые.
Беркли писал, что «вещи суть комплексы ощущений», «существовать - значит быть воспринимаемым». То же утверждал и Эрнст Мах. Следовательно, человечество существует лишь в том смысле, что оно воспринимается самим Беркли, таким образом в природе существует лишь Беркли, все прочее – его фантазии, настроения, рациональные умозаключения. То есть, логически, последовательно продолженный субъективный идеализм неизбежно ведет к солипсизму (от лат. solus - один, единственный и ipse - сам), к утверждению, что для каждого человека существует только он один, все же остальные люди есть лишь комплексы его ощущений. Беркли, дабы отмежеваться от солипсизма, утверждал, что существование других людей доказывается существованием бога, но и бог, в виду версии Беркли, тоже есть комплекс ощущений Беркли.
Представления о первичных качествах, поясняет Беркли, возникают в сознании только на основе ощущений запаха, цвета, вкуса и т.п. Геометрические абстракции возникают на основе пересечения и сочетания двух и более цветовых полей, поэтому субъективны и формы, пространство, движение.
Именно поэтому Кант утверждал, что вещи принципиально непознаваемы, трансцендентны, можно знать вещь лишь такой, какой она нам является, вещь-для-нас, феномен, вещи-в-себе, ноумены – непостижимы чувственно или рационально. В тоже время он признавал существование ноуменов вне сознания.
Здесь Кант не оригинален: то же самое утверждал еще основатель киренской школы Аристипп, родившийся в 435 году до н.э.
Известный софизм: если ощущения - источник знаний, следовательно, человек может проверить ощущения только с помощью ощущений, он не может вырваться за пределы ощущений, лишь ощущения – доступная человеку реальность. Потому, утверждает Бергсон, человеческое сознание – замкнутая система, «закрытый сад».
То есть, в посылке ощущения – связь между миром и сознанием, во второй части силлогизма происходит подмена имени суждения, изменяется содержание понятия «ощущения – вместо смысла «связь» оно приобретает иной смысл, смысл стенки, препятствия. Хотя еще Эпикур объяснял, что ощущения приносят истинное знание о вещах; запах, цвет, вкус - объективные свойства субстанций.
В процессе восприятия внешняя субстанция, воздействуя на органы чувств, меняется, фотоны становятся виртуальными, в зрительных рецепторах утрачивают существование, как и звуковые волны в рецепторах слуха, атомы нагретых тел снижают скорости, молекулы, сигнализирующие о запахе, в рецепторах обоняния вступают в химические реакции.
Ощущения качеств субстанции зависят от нервной системы, т.е. ощущения этих качеств не могут быть качествами субстанции. Пахнет ли лук луком, если мы задерживаем дыхание? То, что восприятие – субъективно – факт. Но если так, идет дальше Беркли, то и сами субстанции субъективны.
Нельзя утверждать, что «ощущение красного имеет подобие со свойством киновари, возбуждающей во мне это ощущение», не могут же свойства вещи «перейти в мое представление» [3]. Потому ощущения есть нечто «закрытое» для внешних вещей.
Таким образом, субъективный идеализм гносеологически возникает не на пустом месте, не как психопатология.
Во-первых, он ставит вопрос, почему разные люди, несмотря на субъективность восприятия вещей, оценивает вещи примерно одинаково? Почему они способны понимать другу друга по поводу вещей? На вопрос «жизнь или кошелек» жертва не запевает песню, не ложится на землю, а вынимает именно кошелек, а не носовой платок или пуговицу. Способно ли сознание адекватно отражать мир, познавать его? Может ли человек выращивать пшеницу, строить ГЭС, изобретать мазер, разрезать и сшивать ДНК? Не может, говорят Беркли, Фихте, Кант.
Во-вторых, очевидно, что в сознании есть и горы, и реки, и животные, и звезды – но в этом же сознании нет ни гор, ни рек, ни животных, ни звезд как таковых, как не является монетой, в примере, приведенном Аристотелем, ее оттиск на расплавленном воске. Отражения этих субстанций – идеальны. Смысл объективного идеализма – объявить оттиск первичным. Смысл субъективного идеализма – объявить оттиск и монету никак не связанными между собой.
В современной физике субъективный идеализм фигурирует в так называемом антропном принципе, по сути – телеологическом, из аристотелевского ряда типов причин: дождь идет потому, что нужен урожай.
Маркс прогнозирует: «Впоследствии естествознание включит в себя науку о человеке в такой же мере, в какой наука о человеке включит в себя естествознание: это будет одна наука» [4].
Физик Дайсон идет дальше: «… возможно, нельзя будет до конца понять происхождение и судьбу энергии во Вселенной, рассматривая ее отдельно, вне факта существования Жизни и Разума» [5].
То есть: идея развития от простого к сложному должна быть заложена в физической парадигме.
Спекулируя на этих высказываниях, иные философы утверждают, что Маркс и Дайсон якобы предвидели антропный принцип.
Картер формулирует антропный принцип следующим образом: «Вселенная (и, следовательно, фундаментальные параметры, от которых она зависит) должна быть такой, чтобы в ней на некотором этапе эволюции допускалось существование наблюдателя» [6].
Некоторые приверженцы антропного принципа опускают слова «на некотором этапе эволюции». То есть: очевидно, что в ранней Вселенной не могло быть и молекулы живого наблюдателя. Следовательно, продолжаем мысль Картера, этим наблюдателем должен быть бог.
Но и Картер исходит из субъективно-идеалистической трактовки квантовой механики Неймана, Шредингера и др., включающих в постулаты квантовой механики обязательное наличие наблюдателя.
В ранней Вселенной не было наблюдателя, при этом работали законы квантовой механики, в атомах работают законы квантовой механики без всякого наблюдателя.
В антропном принципе причина подменена следствием: не существующие теории должны иметь такую структуру, чтобы в них возникал человек, а природа устроена так, что развивается от низшего к высшему. При этом человек в ней не только закономерен, но и случаен. Человек в ней – не обязательно высшее, но обязательно станет лишь гибнущим ответвлением развития Вселенной, как исчезнувшие виды животных.
Отметим лишь пока, что современная физика построена на идее движения в виде круговорота, на принципе минимума потенциальной энергии, на законах сохранения. Потому все теории не только не могут объяснить переход от физической форм движения к химической, биологической и социально, но еще и все до одной предрекают гибель жизни во Вселенной.
В-третьих, истоки субъективного идеализма – еще в античной философии.
«...В многообразных формах греческой философии уже имеются в зародыше, в процессе возникновения, почти все позднейшие типы мировоззрений» [7].
Гераклит формулирует: «в одну реку нельзя войти дважды» - в виду изменчивости реки. Гераклит понимает и противоречивость субстанции, наличие небытия наряду с бытием: «В одну и ту же реку мы входим и не входим, существуем и не существуем», бытие не тождественно самому себе [8].
Но эти же утверждения Гераклита могут быть приняты и как релятивизм, отвергающий и объективность субстанции, и возможность ее познания.
Так, элеаты Парменид, Зенон Элейский, Ксенофан, понимавшие противоречивость движения, которое есть и смещение, и покой одновременно, отвергали противоречивость субстанции, представляли внешний мир, данный в ощущениях, как ложный мир мнений. Поскольку в апориях Зенона быстроногий Ахиллес не может догнать черепаху, а стрела покоится, то движение есть лишь феномен ложного чувственного восприятия.
Софисты Протагор, Горгий, Продик (V в. до н. э.) формулируют релятивизм предельно логично: взявший взаймы вчера сегодня ничего не должен, так как он стал другим; приглашенный вчера на обед приходит сегодня непрошенным, так как он уже другое лицо.
Позднее, в IV в. до н. э. Эвьулид, Диодор Кронос, Филон, представители Мегарской школы, формулируют парадокс лжеца («в рамке нет истинных предложений», это предложение ложно, следовательно, истинно, следовательно, ложно и т.д.).
В IV-II вв. до н.э. представители школы скептицизма Карнеад, Энесидем, Тимон, Пиррон, задолго до неопозитивистов отрицали возможность достоверного знания, утверждая, что каждое логическое доказательство приводит к регрессу в бесконечность и становится невозможным. Энесидем отвергал и причинность, и ее отрицание. Возникает причина раньше следствия или одновременно? Причина не может быть раньше, так как до следствия она не причина. Причина и следствие не могут быть и одновременными, ибо тогда они были бы неразличимы. Действительно, в долгом ряду чередования причин и следствий причина занимает место следствия и наоборот, в феномене квантового запутывания вопрос о связи причины и следствия еще более сложен.
Из этого скептики приходили к выводу: ничто не может быть начато. Движения не существует.
Аналогично Кант – а за ним и неопозитивисты – отрицает возможность объективной истины на основе ограниченности, конечности человеческого опыта: «Опыт никогда не дает своим суждениям истинной или строгой всеобщности, он сообщает им только условную и сравнительную всеобщность (посредством индукции)... делает возможным заключения о мире лишь типа: «Насколько нам известно, исключений из того или иного правила не встречается… Эмпирическая всеобщность есть лишь произвольное повышение значимости суждения» [9]. Т.е. связь частного опыта с природой отвергается, ограниченность теорий возводится в абсолют.
С помощью априорных знаний, с помощью пространства и времени как субъективных форм созерцания, человек создает чувственную картину мира, не имеющую отношения к внешнему миру.
Психологической основой субъективного идеализма, как видим, является сужение экспериментального материала, слабая вовлеченность в общественно историческую практику. Юм не отрицал существование внешнего мира. Он просто не видел этому достаточных доказательств.
По сути, и Гегель исходит из материалистических посылок – если вещи исчезают, а идеи сохраняются, идеи – первичны.
Согласно гилеморфизму Платона идеи (формы) воплощаются в пассивную, аморфную материю. Соответственно, первотолчок для начала Вселенной – «форма форм» - первый двигатель, приводит в движение мир материальный, в то же время сам материальным не являющихся, потому «неподвижный».
Аналогично партия, согласно Бернштейну, Сталину, КПРФ и все буржуазным партиям, привносит в темную, косную, инертную материю рабочего класса политическое сознание.
Спиноза, в виду гонений церкви, скрывая материализм за теологической формой, утверждал обратное, материя – causa sui, причина самой себя.
Вслед за Платоном Аристотель провозглашает первичной форму, указывая на один конкретный пример: в скульптуре важнее не глина, а форма. Взят единичный, частный пример. Но свойства газа или жидкости не зависят от формы сосуда, политэкономические тенденции не зависят от географии, законы физики не зависят от системы отсчета.
Оборотной стороной субъективного идеализма является мифологическое сознание. Коль скоро мир – комплекс ощущений, то кентавры, духи, ведьмы, боги и пр. реальны точно так же, как и вещные субстанции. Так, в современной России для огромных масс населения стали реальностью инопланетяне, химтрейлы, вредоносные евреи, структурированная вода, сглаз и порча, путешествия во времени, тайное мировое правительство, торсионные поля и т.д.
Позитивизм
В первой трети XIX в. в философии Огюста Конта 1798-1857, позднее – Иеремии Бентама, Герберта Спенсера, Джорджа Генри Льюиса, Джона Милля возникает позитивизм, отрицающий философию: «каждая наука - сама себе философия». Право на существование имеют только те науки, утверждения которых могут быть выражены на языке опыта и доступны экспериментальному подтверждению.
Соответственно, основной вопрос философии объявлялся бессмыслицей. Полное знание о мире дает система частных наук, в основном, механика и математика. То есть, мир – не целое, а эклектический набор частностей.
Позитивизм объявил себя надпартийной философией.
Махизм – вторая форма позитивизма, возникшая в 70-е гг. XIX в., столпы махизма - физик Эрнст Мах и философ Рихард Авенариус. В махизме вещь – «комплекс ощущений», внешний мир - совокупность «элементов опыта» (ощущений), вместо философии – психология.
Немногим позднее проявляется весьма разношерстная группа «эмпирических метафизиков»: И. Гербарт, Р. Лотце, Ф. Тренделенбург, В. Вундт, Ф. Брентано, Т. Карлейль, Ш Ренувье, Р. Эмерсон. «Метафизики» пытались путем научного индуктивного метода, якобы на основе исключительно фактов, подняться над противоположностью идеализма и материализма.
«Когда Народ несчастен, то древний Пророк был прав и не ошибался. Говоря ему: Вы забыли Господа, вы покинули пути Господни, иначе бы вы не были несчастны», - писал Томас Карлейль [10].
Карлейль издевался над чартизмом, прогресс общества сводил к активности героев. Основа цивилизации – нравственный долг, не нужно ненавидеть аристократию, не стоит верить в народные массы, революция – зло, ибо крушит устои общества. В средневековье у Карлейля правили мудрые, добрые монархи, церковь несла людям мораль, общество было пронизано благородством и простотой, рядовые граждане были свободны и безбедны.
Собственно, в этом заключена вся мыслительная деятельность Карлейля.
В 20-e гг. XX в. возникает неопозитивизм, его проповедуют Венский, Варшавский, Берлинский кружки, Л. Витгенштейн, Б. Рассел, Р. Карнап и пр. Внутри неопозитивизма возникают логический позитивизм, лингвистическая философия и аналитическая философия.
Неопозитивизм тоже отрицает основной вопрос философии и деление философии на материализм и идеализм.
На самом деле и позитивизм, и махизм, и неопозитивизм полностью остаются в рамках субъективного идеализма.
Единственной реальностью неопозитивисты полагали «атомарные факты», «капли опыта». «Атомарные факты» выражаются в «протокольных предложениях» («светит солнце», «идет дождь»). Данные предложения они объявляли истинными, что, разумеется, далеко от науки. Тем не менее, именно этими «протоколами» неопозитивисты собирались доказывать истинность той или иной теории, того или иного научного утверждения. Таким образом, исследование мира было подменено исследованием языка науки.
Кроме этого, неопозитивисты выдвинули два еще более сомнительные постулата: 1) утверждения имеют смысл, если они по правилам логики и языка выводимы из принятых конвенций; 2) имеют смысл те утверждения (предложения) науки, которые верифицированы, сведены к протокольным предложениям.
Сам принцип верификации оказался не верифицируемым. Не спас и доплнительные к верификации принципы подтверждаемости и когерентности. Затем постпозитивист Карл Поппер (1902-1994) отверг принцип верификации и провозгласил принцип фальсификации, еще более нелепый: теория верна, если можно придумать такой эксперимент, который показывает, что она неверна. Затем другой постпозитивист Карнап обрушился на принцип фальсификации и модифицировал его, но третий постпозитивист Т. Кун назвал и модифицированный принцип наивным.
Экзистенциализм
Экзистенциализм, отцами-основателями которого были Карл Ясперс, Мартин Хайдеггер, Альбер Камю, Габриэль Марсель, Мартин Бубер и Жан Поль Сартр, будто бы явился новой философией, философией экзистенции, человеческого существования. Экзистенция иррациональна, подлинная экзистенция - это глубинный поток переживаний, очищенный от всякого рода внешних, жизненных влияний, до медитации и нирваны - полшага. От человека как существа общественного остается существо, лишенное общества. Более того, от существа отторгается его личное бытие.
Казалось бы, Камю, Сартр – атеисты, Сартра даже относят к левым (близким к маоистам), прочие – протестанты, католики, иудаисты, Хайдеггер – болтается между ними. Однако и Камю в действительности религиозен, хотя его эссе 1942 года «Миф о сизифе» французская публика приняла за нападки на церковь. «Все церкви против нас», - пишет он. Но почему? «Нашим сердцам недоступно вечное, и мы сторонимся церквей, претендующих на вечность… Счастье и мужество, заработок и справедливость второстепенны для церкви… Но что мне до идей и вечности…» [11].
То есть: не церковь плоха, но сам человек.
Камю пишет об абсурдности жизни, о болезни духа, но замечает: «… стремление к Абсолюту выражает сущность человеческой драмы» [там же, стр. 233].
Камю прямо следует позитивизму: «… о чем, по какому поводу я мог бы сказать «Я это знаю!» О моем сердце… Об этом мире – ведь я могу к нему прикоснуться и опять-таки полагать его существующим. На этом заканчивается вся моя наука, всё остальное – мыслительные конструкции… вы уже успели заменить одну теорию на другую… вы предлагаете выбор между описанием, которое достоверно, но ничему не учит, и гипотезой, которая претендует на всезнание и недостоверна [там же, стр. 234].
То есть, мыслительные конструкции Камю никак не связывает с внешним миром, понимание диалектики абсолютной и относительно истины недоступно Камю. Камю задолго до Фейерабенда провозглашает атаку на разум, на рациональное. Камю вполне солидарен с Шестовым, который в виду абсурда подчеркивает тщету разума и призывает «броситься в бога».
В 1951 году Камю пишет продолжение эссе, «Бунтующий человек». Бунт против неравенства и бунт против бога ведет к революции, она освобождает от бога, но заменяет его вождем. Вот основа, которая заставляет Камю считать бунт чем-то иррациональным, следуя Камю, бунтарь в конце концов ополчается на саму революцию. Даже Сартр за эту книгу поименовал Камю буржуазным гуманистом и записным моралистом.
Экзистенциализм возник в то же время, что и неопозитивизм. Предтечей экзистенциализма был Сёрен Кьеркегор (1813-1858), восставший против рационализма Гегеля, он же автор термина. Ясперс к истокам относит еще Шеллинга, критиковавшего рационализм и утверждавшего сверхчувственное созерцание, а также Ницше, Камю - Гуссерля. Многие философы упрекали Гегеля в фатализме, в полной предопределенности поведения человека и его мыслей и чувств. Отметим, что доля этого фатализма перекочевала и в марксизм. Кьеркегор же провозгласил явную нелепость – полную свободу личности. Мир как таковой Кьеркегор познавать не желает, он стремится к той истине, которая есть истина для него одного. Не нужна Вселенная, он сам себе Вселенная. Высшее предназначение человека у Кьеркегора – быть единичной личностью. По сути то же самое видим и у экзистенциалистов, которые с возвратом в мейнстрим трудов Кьеркегора заговорили о «коперниканском перевороте в философии».
В том же русле мыслит и Мартин Хайдеггер в книге «Бытие и время» он утверждает историчность человеческого бытия вне истории общества, якобы первое не зависит от второго, что явно противоречит действительности. Для Хайдеггера человек историчен сам по себе.
Таким образом, атаку на гегельянство Кьеркегор предпринял с позиций всё того же субъективного идеализма, хотя его идеализм отличен от идеализма Беркли и Фихте, поскольку не допускает и тени онтологии. История его собственной души, как у Онетти – вот интерес Кьеркегора.
В виду различий Кьеркегора относят к иррационалистам, таким, как Гаман, Гартман, Шопенгауэр, Якоби.
Скромностью Кьеркегор не страдал, уже на заре своей философской деятельности он утверждал, что является самым одаренным среди молодежи, спустя некоторое время заявлял, что как писатель оказывает честь Дании, еще через некоторое время утверждал, что одной только его книжки «Страх и трепет» достаточно, чтобы сделать его имя бессмертным. Однако, поскольку его не желают чествовать при жизни, он, сетуя, что не понят обществом, намекает, что принадлежит истории.
Мы хорошо знакомы с этой паранойей, на роль светильников разума интернет выдвигает то плагиатора Бузгалина, то Ю. Муравьева с его – не смейтесь - трансмарксизмом, то религиозного обскуранта Катасонова, то рядящегося в марксиста Кагарлицкого, то «экономиста» Хазина, словом, всех бездарей, никого не пропустит. Так, в статье Муравьева «Истина и метод» кроме банальностей в отношении предмета философии построения постпозитивистов объявляются «методом», «крупицами», редукционизм понимается урезано, однако апологеты Муравьева уверяют, что вся философия XXI века пройдет под знаком философии Муравьева.
Основной вопрос философии не вызывает у Кьеркегора никаких мыслительных затруднений: тело есть орган души духа. И нечего рассусоливать. Психика, воля человека – абсолютно не зависит от физических, химических, биологических и социальных законов. Эстетика Кьеркегора – примитивный гедонизм, суженный до свободного полета в просторах секса, чем он и сам по молодости был занят.
В книге «Страх и трепет» Кьеркегор не придумал ничего лучшего, как провозгласить Авраама героем, причем героизм Авраама – выше всякого другого героизма. То, что нравственность времен, когда сочинялись священные писания, сильно отличается от нравственности XIX века, то, что библейская нравственность – это садизм, вне понимания Кьеркегора. Зарезать и сжечь во имя идеи собственного сына – великий подвиг. «Почтенный отец Авраам!.. ныне всякий язык восхваляет тебя…» [12]. Далее следуют рассуждения, что Адам был первым человеком, и по другому и быть не может, что Адам совершил ужасный грех, и все последующие люди грешили точно так же, то есть, продолжение рода есть преступление. Вся книга – сплошь нелепая теология, ни грана философии.
Однако судьба философии Кьеркегора, вполне заурядной, подобна судьбе учения Фрейда. Никакого учения нет, есть выдумки Фрейда, как выдумки Юнга, Фрейд за всю жизнь имел дело всего с тремя десятками пациентов и оставил анамнез лишь шести, при этом умудрился никого не вылечить своим методом. Но имя, имя гремит.
Энгельс точно уловил проблему субъективизма Шеллинга, его тезис, что разум не может постичь ничего действительного, относится не столько к вещному миру, который не способен изучать Шеллинг, а к богу, к тайне христианства [13].
Место философии занимают теология, мифология, мистика. Но перемещение проблем познания в религию не решает проблем познания.
Но даже Шеллинга Кьеркегор критикует за неизжитую тягу к системности, он считает Шеллинга недостаточно свихнутым, Шеллинг пытается с помощью логики орудовать в религии и мистике.
Суть воззрений Кьеркегора ясна – революции 1830 и 1848 годов вызывают у него омерзение. Все свои помыслы он устремляет к богу. «Такой степени нравственного убожества, - характеризовал Энгельс Данию в целом, - …больше нигде не существует» [14]
В 1948 году в Дании был создан центр международного Кьеркегорианского общества. Сказать, что ренессанс философии Кьеркегора обусловлен кризисом капитализма – значит ничего не сказать, хотя именно кризис капитализма вверг в кьеркегорианство такого писателя, как Дональд Делилло.
Все основатели экзистенциализма ссылаются на Кьеркегора, который выделил основное, как ему казалось, для человека – ощущение смерти. То есть, самое важное – не жизнь, а смерть, которая и определяет существование. Как издевался над этим Козьма Прутков: «Первый шаг ребенка есть первый шаг к его смерти». Смерть – единственная предопределенность. Поэтому человек – перед лицом смерти – абсолютно свободен. Что при рабовладении, что при капитализме. Исключительно по доброте своей экзистенция, понимая, что живет в обществе, ангажируется, принимает на себя некую ответственность. Эта ответственность понимается своеобразно: как способность мыслить и осознавать своё бытие. Главная ответственность – за самого себя, если, конечно, человек хочет стать самим собой.
Но экзистенциалисты, в том числе атеисты, не считают смерть смертью, она для них – бытие.
Страх – прекрасное чувство, полагают экзистенциалисты. «Страх есть головокружение свободы, - утверждал Кьеркегор, - … ещё никогда не существовало гения без чувства страха, разве что он был одновременно и религиозен» [15].
Причем страх для Кьеркегора вытекает из первородного греха, то есть, из примитивного мифа. Главный страх – страх грешника перед богом, это не животный инстинкт, а признак совершенства.
«Никто не повинен в том, если он родился рабом, - пишет Ленин в статье «О национальной гордости великороссов», - но раб, который не только чуждается стремлений к своей свободе, но оправдывает и прикрашивает свое рабство… такой раб есть вызывающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам».
Подлинная экзистенция (сущность) проявляется, что несомненно, в критических ситуациях. Но экзистенциалисты не желают видеть эти критические ситуации вокруг себя, они создают их искусственно: главная проблема, которую выделяет экзистенциализм – это проблема самоубийства. В момент перед смертью происходит экзистенциальное озарение, мир становится человеку «интимно близким».
Экзистенциалисты апеллируют к понятию отчуждения Маркса, но подменяют конкретное отчуждение от средств производства и продукта труда, ведущее к отчуждению личности от самой себя, отчуждением от абстрактного общества.
В России по этому пути шли Бердяев (1874-1948), Шестов (1866-1938).
Рационалисты противопоставляют субъект и объект, соответственно, весь мир разделяют на объективное и субъективное, на самом деле, утверждают экзистенциалисты, субъект и объект едины. Казалось бы – полная противоположность субъективному идеализму, но экзистенциализм с ним тождественен, лишь форма другая. Если субъект и объект едины, то и основной вопрос философии лишается смысла, а мир – и есть комплекс ощущений.
Искусство следует моде.
Антониони снял замечательный фильм «Тайна Обервальда», но это, скорее, исключение.
В фильмах Антониони все аккуратно, если кафе - то вылизано, вылизаны гамма красок, линии. Постоянно полумрак, как на полотнах Коро, лица различаются с трудом. Душа режиссера – за облаками, в полусне. Всё, что происходит в жизни, его не интересует, ни забастовки, ни войны, ни наука, ничего. Интересуют его собственные настроения, которые он именует образами.
Мусор, рвань, как в американских фильмах – ни-ни, но бросить плащ на пол – норма.
Секс как культура. Антониони любуется женским телом, поэтизирует его, душа женщины – не интересует, душа рассказывает, что она любит мастурбировать, еще лучше, если это ей делает мужчина, а еще лучше – женщина, так нежнее, вообще лучше, мужчина только о себе думает, а женщина хочет доставить тебе наслаждение.
Музыка – всегда легкая, не вызывающая сильных эмоций, музыка–фон, музыка ни о чем.
Сюжет – нет никакого сюжета. Кадры произвольно сменяют кадры, какая-то связь между ассоциациями присутствует, но нет ни логики, ни завязки, ни развязки, ни кульминации, ничего. Одна история сменяет другу, без связи и смысла.
Квартиры – не жилые, это павильоны для съемок.
Герои состоятельны, даже богаты, куда смотрел Гуэрра?
«За облаками», в анонсе пишут, что рассказаны четыре философские истории, речь о загадочной женской душе. Но ничего загадочного, ничего философского.
Отзывы о фильме одни и те же: «О, Софи! О, Марчелло! О! Ну, не буду рассказывать. Сами посмотрите».
У Феллини один фильм посвящен режиссеру, у Антониони – целых два.
- У меня будет ребенок.
- Я убила своего отца.
- Мне нравится мерзнуть.
Эстетика, поэза, богема.
Катехизис режиссера высказан в фильме «За облаками»: нужно отрешиться от внешнего мира, от всего, сосредоточиться на собственном «я», чтобы слышать «звуки извне». Откуда? Из потустороннего мира, ждать, как выразился учившийся читать кот Мурр из сказки Гофмана, когда придет озарение.
Собственно, это всё. Антониони охвачен духом философии Кьеркегора.
***
Практика – выше теории, задача философов – не объяснять мир, а изменить его практически. Кабинетные ученые с их мудрствованиями ничего менять не собираются. Они устроены, сыты, довольны, приняты в буржуазной элите. Западная и российская философия XX – XXI вв. за редчайшим исключением заслуживает только одного эпитета – убогая.
Ренессанс субъективного идеализма в различных формах обусловлен не столь кризисом капитализма, сколько бессилием перед его диктатурой, кризисом левого движения в мире, которое было расколото политикой сталинской клики. Сталинизм выхолостил марксизм, часть левого движения ангажировал капитал, в целом оно оказалось способно к жонглированию терминами, к аристократическому словоблудию, но не к философскому дискурсу, не к развитию марксизма.
Август 2021.
Литература
1. Идеалистическая диалектика в XX столетии. М.: Политиздат, 1987
2. Новые тенденции в западной философии. М.: Ин-т философии АН СССР, 1988
3. Кант И. Пролегомены. М.: 1937. С. 41, 52.
4. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года. Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М.: 1956. С. 596.
5. Дайсон Ф. Энергия Вселенной. 3нание-сила. 1972. № 6. С. 27
6. Картер Б. Совпадение больших чисел и антропологический принцип в космологии. Космология и наблюдения. М.: 1978. С. 373.
7. Энгельс Ф. Диалектика природы. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.20.С.369.
8. Материалисты Древней Греции. М.: 1955. С. 49.
9. Кант И. Критика чистого разума. Соч. в 6 т. М.:1964.Т.3. С.107.
10. Карлейль Т. Теперь и прежде. М.: Республика, 1994. С. 207.
11. Сумерки богов. М.: Политиздат, 1989. C. 284-285.
12. Кьеркегор. Страх и трепет. М.: Республика, 1993. С.28.
13. Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М.: 1956. С. 449.
14. Энгельс Ф. Датско-прусское перемирие. Соч., изд. 2. Т. 27. С. 70.
15. Guignon, Charles B. Existentialism: basic writings, Derk Pereboom. Hackett Publishing, 2001. P. xiii.
ФИЛОСОФЫ ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Тот меня кормил,
И этот будет мил.
Лишь надо постараться…
Кто ни приди, мне все равно:
Скакать для всех сумею.
Зато пью сладкое вино,
Ем сытно и толстею.
Пьер Беранже, «Паяц»
В 1988 году артист пермского драматического театра Саитов отправлялся на XIX всесоюзную партийную конференцию и решил встретиться с народом. Меня притащил на встречу местный скульптор-диссидент Рудик Веденеев. Народу собралось немного, человек десять, однако Саитов, который в марксизме-ленинизме – ни уха, ни рыла, запасся поддержкой трех местных философов, они его, как выражаются нынешние политтехнологи, «подпирали». Среди них – университетский преподаватель Мусаэлян, который вел у нас семинары и которого мы все знали за дурачка – на фоне доцента Коблова. Жалкое впечатление производил Мусаэлян.
Я спросил Саитова, почему в СССР не выполняются принципы Парижской коммуны, которые одновременно являются и принципами Советской власти: 1) скромная оплата госчиновника. 2) постоянная сменяемость госчиновников сверху донизу, 3) контроль рабочих за госчиновником любого уровня.
Вперед выскочил Мусаэлян и начал в ответ кричать, что он преподавал у Ихлова философию, так вот Ихлов у него на семинарах не блистал.
Не знаю, как можно блистать на уровне студенческого убогого обучения, но я единственный на курсе получил у Коблова пять. И при сдаче кандидатского минимума по философии профессор Орлов отметил мои отличные знания и понимание предмета – среди прочих, кто сдавал минимум.
Саитов после моего вопроса пришел в себя – и тут-то и проявилась его барская, буржуазная сущность, он заявил: «Это… как?? Еще не хватало, чтобы какой-то кордебалет меня контролировал!»
Вот оно как – есть бонзы с партбилетом в кармане, а есть так себе – пролетарии, кордебалет.
Много лет утекло, кто-то из философов перестроился, кто-то не успел.
Вот что нашел в интернете:
«Характерный пример - академик Т. И. Ойзерман, - пишет некий Б. К. Кучкин. - Более 50 лет он занимался пропагандой, возвышением, воспеванием марксизма, утверждением его как высшего достижения философии и науки. Кандидатская и докторская диссертации, все главные публикации Ойзермана посвящены этой цели. Одновременно он постоянно и последовательно громил всех критиков, ревизионистов и опровергателей марксизма, немарксистскую, буржуазную философию. Именно на позитивной разработке марксизма и на его защите Ойзерман создал свое имя, сделал карьеру, стал академиком и почти единственным «знатоком», «авторитетом» марксизма.
Но не повезло старику. Началась перестройка… И чтобы продолжать получать «жирный кус довольствия», Ойзерман быстро переквалифицировался в антимарксиста, критика и ниспровергателя философии и идеологии марксизма. С особой, буквально животной ненавистью Ойзерман обрушился на Ленина, рисуя его карикатурный портрет. Постоянно критикуя Ленина, выливая всевозможную грязь и нечистоты, он без зазрения совести лжет в отношении политических позиций Ленина, фальсифицируя его реальные высказывая. Трюк удался. Сегодня академику Ойзерману 97 лет. Он самый публикуемый философ. Снова в роли активного апологета и пропагандиста, «знатока»... только немецкого реакционного философа Ф. Ницше…»
Так нынче в Перми и сожительствуют на одной кафедре философии классического университета, в одной и той же редакции журнала – либералы и сталинисты. Профессор Внутских, который получает сотни тысяч долларов от проамериканского (и антироссийского) фонда Ходорковского, и Мусаэлян, который слывет марксистом, но в марксизме, как мы видели выше, ни черта не понимает. Было даже время, когда Мусаэляна выдавали за марксистскую оппозицию, были публичные встречи под названием «Мусаэлян против».
Конёк Мусаэляна – ветхозаветный простенький вопросец - «красна ли роза, когда мы на нее не смотрим», им он измучил тысячи студентов и продолжает мучить уже какое десятилетие, ничего нового.
Кто в мире знает философа Мусаэляна? Никто.
На кафедре философии университета уважают покойного зав. кафедрой – профессора В. В. Орлова. Орлов – член КПРФ, но это не мешает кафедре его уважать. Ничто не мешает университетским либеральным философам его уважать, ведь Орлов никогда не боролся с капиталом на практике. Маркс говорил, что практика выше теории, что каждый практический шаг дороже дюжины программ. Однако Орлов не то, что в заводских забастовках, в перекрытиях магистралей или в захватах предприятий не участвовал, он даже против администрации университета никогда не выступал. Хорош коммунист! Его ни разу не арестовывали, даже с работы не увольняли.
Бедные, несчастные философы!
«На волне глобализации социальных процессов, - пишет тот же автор, - получили беспрецедентное распространение современные разновидности позитивизма и постмодернизма. Творческая интеллигенция осваивала их, говоря словами Г. Федотова, так же, как и другие достижения западной мысли, - беря «немецкое последнее слово на медный пятак. Его хватало ровно настолько, чтобы опустошить русские мозги» (Федотов Г. «Трагедия интеллигенции». М., 1996, с.48)… Ежемесячный тираж академического журнала «Вопросы философии» превышал 40 000 экз. Современная динамика падения ежемесячного тиража журнала: 1992 г. – 38 600 экз., 2001 г. - 4478 экз., 2005 г. - 3709 экз., 2008 г. - 2554 экз., 2009 г. - 1730 экз., 2011 г. - 1134 экз.»
В ковидные каникулы у меня образовалось немного свободного времени, и я решил разузнать, чем дышит обновленная кафедра философии и послал ей несколько своих статей. Одну отшили за то, что якобы не по тематике журнала, другую отрецензировали и отшили. Читаем:
«Новизна в статье присутствует, но она не имеет достаточного основания (см. ниже)», - пишет рецензент.
Но ни словечка новизны он так и не смог отметить. Тогда о каких основаниях он рассуждает??
«Не отмечено принципиальное методологическое различие в вопросе определения материи между индуктивным подходом Ф.Энгельса и диалектическим подходом В.И.Ленина», - пишет рецензент.
Скажите, а зачем мне это нужно отмечать? У меня совсем иные задачи!
Но смотрите, что пишет рецензент! Оказывается, Энгельс не был диалектиком, он мыслил только индуктивно. Т.е. не просто формально логически, ибо в формальной логике присутствует и дедукция, но исключительно индуктивно.
Так понимаю, рецензент в какой-т своей статейке тиснул, дескать, Энгельс в отличие от Ленина, мыслил индуктивно – и дали ему за эту статейку бронзовое колечко в нос.
Но ведь и Ленин мыслил формально логически, и индуктивно, и дедуктивно. И Энгельс мыслил диалектически, в той же «Диалектике природы». Но рецензент отбирает у классика право мыслить диалектически!
Между тем, Ленин взял свое определение материи у Гольбаха, который был механицистом. То есть, не диалектиком.
«Совершенно необоснованно в одном понятии «объективная реальность» смешиваются два принципиально разных онтологических феномена: независимость (в конечном счете) материального от идеального и относительная независимость проявлений идеального друг от друга» - пишет рецензент.
Беда в том, что я не мог смешивать, т.к. ничего не писал о независимости проявлений идеального друг от друга!
«Совершенно необоснованно утверждение о том, что стоимость «содержится только в головах людей» (по К. Марксу, стоимость – это воплощенный в товаре труд товаропроизводителей)».
Бедный, бедный рецензент! Маркс втолковывает: стоимость не присуща предмету имманентно, как, например, масса или заряд, ее нет в предмете, она есть только в головах людей.
«Автор не понимает качественную онтологическую разницу между человеком разумным и атомом, когда пишет: «Невозможно определять материю через ее 1/1020 часть вещества во Вселенной, точнее, через малую разумную часть 1/2020 части».
С чего, с какого хрена, скажите, рецензент приписал мне непонимание качественной разницы между атомом и человеком??? Где он это выкопал в статье?
«Грубейшие онтологические ошибки: «Одно и то же действительно может быть и идеальным, и материальным», «Общественное сознание определяет индивидуальное сознание, в этом плане общественное сознание материально»…»
В данном пункте рецензент ловит на онтологической ошибке не меня, а Маркса, именно Маркс указывает, что деньги – штука материальная, в то же время это идеальный товар. Именно Маркс указывает, что газетные фетиши не менее материальны, чем стол или табурет.
«Нет никаких достаточных оснований полагать, что «Ленин связывает определение материи исключительно с сознанием отдельного индивида...
… материя возникла до сознания» (В.И.Ленин подразумевает признак «до» в содержании понятия объективной реальности, задавая оппонентам свой «ядовитый» вопрос «Существовала ли природа до человека?»). Очень странно выглядит указание на то, что «определение Ленина неполно, в нем отсутствует указание на генезис материи», так как в онтологии В.И.Ленина материя существует всегда, т.е. никакого генезиса материи, с точки зрения В.И.Ленина, быть не могло.
Нет никаких достаточных оснований полагать, что «в марксизме человеческое «я» лишается уникальности». Не указано никакое достаточное основание для дополнения ленинского определения материи».
В определении Ленина материя – это объективная реальность, данная нам в ощущении. Объективная – то есть, существующая вне и независимо от СОЗНАНИЯ СУБЪЕКТА, рецензент просто безграмотен. Во-вторых, ощущение появляется во Вселенной далеко не сразу!
Причем рецензент жопой читал мою статью, потому что в ней я как раз и говорю о том, что у Ленина в ДРУГОМ высказывании материя существует до сознания. Но это вовсе не значит, что это высказывание присутствует в определении!
И с чего рецензент взял, что мы в студенчестве не читали у Ленина его «ядовитые» вопросы?
Больше того, Маркс связывает идеальное исключительно с человеком: это материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней, я же в статье показываю, что идеальное существует на уровне элементарных частиц.
Как пить дать, рецензировать мою статью отдали Мусаэляну.
Рецензия не подписана, но под ее отсутствием – подпись редактора журнала: «О. Барг, 13.11.2021».
Журнальчик «Новые идеи в философии» - так себе, местный, внутриуниверситетский. Но какие могут быть новые идеи, если университетские, зарегистрировавшиеся философами, старательно затаптывают всё новое, если право на новое они отписали только самим себе?
Маркс писал, что мы должны быть благодарны капитализму за то, что избавил нас от идиотизма деревенской жизни. В наши дни – наоборот, деревенский идиотизм хлынул в центры.
Вонью, деревенской вонью несёт от пермского классического университета.
Только ли от пермского?
В статье пишу, что материальное не обязательно имеет вещную форму. Главная мысль проста: соединить в определении материи два высказывания Ленина и добавить принцип развития. Но, как говорится, дай совет умному, и ты увидишь, какой он дурак. Что уж говорить о тех, кто дурак заведомо.
Как-то занесло в Париж – по приглашению группы «Лют увриер» («Рабочая борьба»).
- Ты про нас не пиши, - предупредила активист группы Марина Подгорная. На беду сунула мне книжку лидера группы Арлетт Лагийе. Брошюра настолько глупая, что не выдержал, раскатал, как бог черепаху. Отношения были разорваны.
Левые антисталинисты ведут себя точно так же, как сталинисты. Покритиковал – по-дружески! – группу Манделя. Перестали здороваться. Аналогично приложил группу Ламберта-Глюкштейна. Стоит ли говорить – в Париж меня больше не приглашали.
Анархо-синдикалистский профсоюз SAC приглашал в Швецию. На беду увидел в Амстердаме, как профсоюз, который открещивался от политики, шагает в колонне ангажированных Госдепартаментом США демонстрантов – против объединения Европы. Написал. Отношения с SAC разорваны.
Публиковал мои статьи в своем бюллетене «Под знаменем марксизма» астраханский Олег Шеин. Как-то распустил он свой павлиний хвост, и я не выдержал – ткнул его мордой в его безграмотность, «марксист» Шеин не знал, что писал Энгельс о функциях государства. Надо было видеть реакцию Шеина… Нынче он депутат ГД.
Публиковал мои опусы и аргентинский журнал «Международный дневник». Но стоило мне посмеяться над их гордым заявлением, что они марксисты, а в Египте – пролетарская революция… Не отвечают на письма, что ты будешь делать.
Один аргентинский левый, не то троцкист, не то маоист, однажды на ухо сообщил, что на конференциях мне боятся давать слово, вдруг правду скажу. Как тот попугай у Хазанова.
Публиковали мои статьи и украинские журналы, «Вiбир» и др. Опять беда: Владик Бугера, который закончил философский факультет киевского университета и потому всерьез считает себя философом, в составе британской троцкистской группы «Workers Aid» («Рабочая помощь») горячо поддержал самоопределение Косово. Пришлось повозить его носом по столу за незнание ленинской позиции по национальному вопросу и за непонимание понятия «пролетариат». Да тут еще «Лимонка» тиснула одну мою заметку. И стал я у Бугеры фашистом, больше того – КГБ-шным стукачом. Если наберёте в поисковике «Борис Ихлов», Гугл тут же выложит название на сайте Бугеры: «Стукач Ихлов за работой». Когда отделилось Косово? Вот с тех пор Гугл старательно перетаскивает это название на первую страницу. Про Википедию и не говорю, у Википедии я и алкаш, и вор (команда Грудинина поработала в Википедии), троцкистка Настя Мальцева про меня пускает слух, что я сумасшедший и т.д., и т.п. Да, у «Workers Aid» я оказался антисемитом. У монархистов, у националистов-имперцев-государственников я, наоборот, сионист, цитирую интернет: «завербованный ЦРУ по еврейской линии». А у КПРФ, РКРП и пр. я просто анархист. Или троцкист.
Публиковался и у Иноземцева, наиглавнейшего философа современности, в его ««Свободной» мысли». Ура! Ура! – сказал Иноземцев, когда я прислал обстоятельную критику другого величайшего мыслителя современности, МГУ-шного Саши Бузгалина, да и всех «Альтернатив», Воейкова, Межуева и пр. Но когда Иноземцев пригляделся к статье внимательно, то увидел, что в статье речь идет о революции, даже упоминание о которой «марксист» Иноземцев на дух не переносит – конец пришел публкациям.
Но еще до этого момента «Альтернативы» тиснули две мои статейки. Всё бы ничего, но я вдруг обнаружил, что Бузгалин украл мою мысль о фиктивном обобществлении труда в СССР, а у Прайса – о деконцентрации производства. Плагиатор! Разумеется, я обнародовал сей факт. После чего «Альтернативы» назначили меня врагом, удалили мои тексты из интернета, и Саид Гафуров, поклонник Бузгалина, прислал мне нелицепритное письмо с матерщиной. Этот дурак порой светится в «Открытом эфире» на телеканале «Звезда».
Написал про Крючкова, главу Российской партии коммунистов, что он примитивный демагог, «банальное ботало», как выразилась челябинская Елена Куклина. Доказательно написал, с примерами. Какой был скандал! После того, как Крючков отошел в мир иной, он вдруг стал «пламенным революционером», как и провокатор от РКРП Анпилов, как и придурковатый Сарваров, глава РКРП Екатеринбурга.
Пермскую КПРФ некогда возглавлял профессор Мальцев, который преподавал в университете научный коммунизм. Много раз предлагал мне вступить в КПРФ: «Ну, Вы ж не идиот, как эти в РКРП-РПК, говорил Мальцев, - у Вас всё ж аспирантура МГУ за плечами».
Предлагал мне вступить в КПРФ и профессор Орлов. «Чем Вам не нравится наша программа?» - спрашивал Орлов. «Да мне не эта бумажка под названием программа, - отвечал я, - мне люди, люди ваши не нравятся!»
Питерский Дом Плеханова опубликовал мои тексты «Диалектика отношения класс – партия», «Национальный вопрос вчера и сегодня» и «Против гуманизма». Больше публикаций не было, как отрезало. Потому что в последней статье я намекнул, что Фонд Розы Люксембург проталкивает в России гуманное отношение к гитлеровцам, мостит дорогу мальчику Коле из Уренгоя. Фонд финансирует конференции Дома Плеханова. Тем же занят и фонд Эберта, который финансирует Бузгалина с его женой Булавкой.
«Правда, кричащая не на месте – дура», - говорил Чистяков. Но где ж то место, где можно говорить правду?!
Так что надежд на публикацию в пермском журнале у меня не было – вообразите: в одной статье покритиковать не только Ленина с Ильенковым, столпом советской школы философии, но и зав. кафедрой Орлова, одновременно – и либералов, и модный квантовый мистицизм, и тезис ренегата Бернштейна, дескать, рабочие – быдло, без руководящей роли партии – никуда. «Стадо баранов во главе со львом победит стадо львов во главе с бараном».
Можно было бы закончить повествование словами из статьи того же Кучкина: «… маразм современной «россиянской» [философии] ёмко выразил академик В. А. Лекторский: «Идеи, разработанные в нашей философии второй половины XX века, сегодня осваиваются международным философским сообществом. Неплохо было бы освоить эти идеи нам самим». («Вопросы философии», 2011, №4, с.30)».
Однако сомнение одолевает. С одной стороны, международные левые как были безграмотны в марксизме, так и остались, ничего они не осваивают. Неспособны. С другой стороны, советские философы второй половины XX века обкарнали марксизм под корень. Идея, овладевая массами, говорил Ленин, становится материальной силой. И вот какой обнаруживается пикантный факт: ну, не смогли, как ни тужились, идеи советских философов и далее тех, кто в КПРФ и в прочих «коммунистических» партиях, стать материальной силой ни в 1991 году, ни сегодня.
Б. Ихлов, «О проблеме материального»
ХАНТИНГТОН КАК ИНДИКАТОР ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО УРОВНЯ
Сэмюэль Хантингтон - директор Института стратегических исследований при Гарвардском университете, занимался темой гражданского контроля над вооружёнными силами и теорией модернизации. Основатель и главный редактор журнала Foreign Policy. В 1973-м работал заместителем директора Центра международных отношений, в 1977-1978 гг. - координатором отдела планирования в Совете национальной безопасности США, в 1978-1989 гг. - директором Центра международных отношений, в 1984-1985 гг. - вице-президентом, в 1986-1987 гг. - президентом Американской Ассоциации политических наук.
В 1970-е годы был советником ряда диктаторских правительств. В 1980-х стал советником южноафриканского режима, убедил руководство ЮАР, что усиление репрессивной власти государства (в то время включавшее насилие со стороны полиции, содержание под стражей без суда и пытки) может быть необходимым для реформирования апартеида – но не его ликвидации. Процесс реформ часто требует «двуличия, обмана, ошибочных предположений и целенаправленной слепоты», убеждал Хантингтон.
Хантингтон – автор клише «это другое».
В статье 2004 года «Кто мы? Вызовы национальной американской идентичности» он пишет о консолидирующей роли англо-протестантского наследия, пишет о негативном влиянии латинской миграции. Хантингтон, без тени сомнения, утверждает, что религия в жизни среднего американца занимает центральное место в жизни, и это отличает США от всех других стран. Такие моменты, как сегрегация коренного населения США и период рабовладения, Хантингтон обходит вниманием. Десятилетием ранее Хантингтон и не думал о мексиканцах, его больше заботили мусульмане.
Статья Хантингтона «The Clash of Civilizations?» («Столкновение цивилизаций?», 1993 г.) о «теории» мировой политики после холодной войны – одна, увы, из наиболее цитируемых российскими политологами. Она была опубликована в журнале «Полис» (http://www.politstudies.ru/) , 1994, №1, с.33-48.
Le Monde Diplomatique называет «Столкновение цивилизаций и перестройку мирового порядка» теоретической легитимизацией спровоцированной Америкой агрессии Запада против Китая и мировых исламских и православных культур.
Прокомментируем статью абзац ха абзацем.
«Модель грядущего конфликта. Мировая политика вступает в новую фазу, и интеллектуалы незамедлительно обрушили на нас поток версий относительно ее будущего обличия: конец истории, возврат к традиционному соперничеству между нациями-государствами, упадок наций-государств под напором разнонаправленных тенденций - к трайбализму и глобализму - и др. Каждая из этих версий ухватывает отдельные аспекты нарождающейся реальности. Но при этом утрачивается самый существенный, осевой аспект проблемы. Я полагаю, что в нарождающемся мире основным источником конфликтов будет уже не идеология и не экономика. Важнейшие границы, разделяющие человечество, и преобладающие источники конфликтов будут определяться культурой. Нация-государство останется главным действующим лицом в международных делах, но наиболее значимые конфликты глобальной политики будут разворачиваться между нациями и группами, принадлежащими к разным цивилизациям. Столкновение цивилизаций станет доминирующим фактором мировой политики. Линии разлома между цивилизациями - это и есть линии будущих фронтов. Грядущий конфликт между цивилизациями — завершающая фаза эволюции глобальных конфликтов в современном мире. На протяжении полутора веков после Вестфальского мира, оформившего современную международную систему, в западном ареале конфликты разворачивались главным образом между государями - королями, императорами, абсолютными и конституционными монархами, стремившимися расширить свой бюрократический аппарат, увеличить армии, укрепить экономическую мощь, а главное - присоединить новые земли к своим владениям. Этот процесс породил нации-государства, и, начиная с Великой Французской революции, основные линии конфликтов стали пролегать не столько между правителями, сколько между нациями. В 1793 г., говоря словами Р. Р. Палмера, "войны между королями прекратились, и начались войны между народами".»
Хантигтон и Палмер настолько наивны, что представляют войны в истории человечества как битвы между личностями, которые почему-то оказываются снабженными войсками. С другой стороны, продолжение политики правящими классами буржуазии военными средствами Хантингтон и Палмер объявляют войнами между народами, будто бы сами народы нападали друг на друга.
Наконец, слово культура стараниями культурологов настолько неопределенно, что им моно скрыть что угодно. Если ранее термин был призван затушевать классовую структуру общества, исключить из понятия культуры культуру производства, то Хантингтон стремится за этим словом скрыть империалистические амбиции США, которые являются выражением именно экономических интересов американской буржуазии.
Посыл Хантингтона нелеп и примитивен, но эпоха такова, что труды Хантигтона, Негри, Валлерстайна, Аттали, Хабермаса, Фукуяму и им подобных изучают в университетах.
Прекращение холодной войны, действительно, предопределило резкое ускорение глобализации, оно устранило посредников, и во всех ведущих странах мира труд и капитал столкнулись нос к носу. Кроме этого, резко обострилась конкуренция между США и ЕС, которая позволила Китаю совершить экономический скачок, часть стран Латинской Америки сумела выйти из-под влияния США или существенно его ослабить.
Однако мир устроен сложнее. Ленин прогнозировал войну между бедным Югом и богатым Севером, однако эта война протекает в уродливой форме, капитал канализировал ее в безопасное для себя русло религиозных и расовых конфликтов. Таким образом, противостоящие друг другу культуры являются всего лишь марионетками, цель Хантингтона – скрыть кукловода.
«Данная модель, - продолжает Хантингтон, - сохранялась в течение всего XIX в. Конец ей положила первая мировая война. А затем, в результате русской революции и ответной реакции на нее, конфликт наций уступил место конфликту идеологий. Сторонами такого конфликта были вначале коммунизм, нацизм и либеральная демократия, а затем — коммунизм и либеральная демократия. Во время холодной войны этот конфликт воплотился в борьбу двух сверхдержав, ни одна из которых не была нацией-государством в классическом европейском смысле. Их самоидентификация формулировалась в идеологических категориях. Конфликты между правителями, нациями-государствами и идеологиями были главным образом конфликтами западной цивилизации. У.Линд назвал их "гражданскими войнами Запада". Это столь же справедливо в отношении холодной войны, как и в отношении мировых войн, а также войн XVII, XVIII, XIX столетий. С окончанием холодной войны подходит к концу и западная фаза развития международной политики. В центр выдвигается взаимодействие между Западом и незападными цивилизациями. На этом новом этапе народы и правительства незападных цивилизаций уже не выступают как объекты истории — мишень западной колониальной политики, а наряду с Западом начинают сами двигать и творить историю».
Если в заборе дырка, а над ней написано «3,14зда», это вовсе не значит, что туда хрен нужно совать. Вместо рассмотрения способа производства в СССР или в гитлеровской Германии по существу, Хантигнтон предлагает сосредоточить внимание на идеологическом бантике.
С другой стороны, BLM и выборы, на которых победил Байден, четко показывают, что никакой демократии в США нет, даже в том смысле, в котором данный термин используют западные политики. Наконец, уже слишком хорош известно, что либерализм есть лишь средство для проникновения в чужие страны американских монополий.
Однако Хантингтон явно дезинформирует читателя: 1) он рисует запад единым, что явно не соответствует действительности, 2) он уверяет, что бывшие колонии стали субъектами истории, хотя на самом деле они сохранили зависимость от метрополий.
Далее.
«Природа цивилизаций. Во время холодной войны мир был поделен на "первый", "второй" и "третий". Но затем такое деление утратило смысл. Сейчас гораздо уместнее группировать страны, основываясь не на их политических или экономических системах, не по уровню экономического развития, а исходя из культурных и цивилизационных критериев. Что имеется в виду, когда речь идет о цивилизации? Цивилизация представляет собой некую культурную сущность. Деревни, регионы, этнические группы, народы, религиозные общины — все они обладают своей особой культурой, отражающей различные уровни культурной неоднородности. Деревня в Южной Италии по своей культуре может отличаться от такой же деревни в Северной Италик, но при этом они остаются именно итальянскими селами, их не спутаешь с немецкими. В свою очередь европейские страны имеют общие культурные черты, которые отличают их от китайского или арабского мира. Тут мы доходим до сути дела. Ибо западный мир, арабский регион и Китай не являются частями более широкой культурной общности. Они представляют собой цивилизации. Мы можем определить цивилизацию как культурную общность наивысшего ранга, как самый широкий уровень культурной идентичности людей. Следующую ступень составляет уже то, что отличает род человеческий от других видов живых существ. Цивилизации определяются наличием общих черт объективного порядка, таких как язык, история, религия, обычаи, институты, - а также субъективной самоидентификацией людей. Есть различные уровни самоидентификации: так житель Рима может характеризовать себя как римлянина, итальянца, католика, христианина, европейца, человека западного мира. Цивилизация — это самый широкий уровень общности, с которой он себя соотносит. Культурная самоидентификация людей может меняться, и в результате меняются состав и границы той или иной цивилизации».
Итак, у Хантингтона, в отличие от Данилевского, Шпенглера или Тойнби, культура и цивилизация – пустые абстракции. Он не дает их определения, отделываясь таким же пустым заявлением, что культурная общность высшего ранга – это всё человечество. Внутреннее подобие, капиталистический способ производства, не зависящий от культурных различий, обеспечивающее связность обществ, Хантингтон старательно игнорирует.
Далее Хантингтон вместо определения перечисляет атрибуты цивилизации, но это атрибуты не цивилизации, а нации:
«Цивилизация может охватывать большую массу людей - например, Китай, о котором Л.Пай как-то сказал: "Это цивилизация, которая выдает себя за страну". Но она может быть и весьма малочисленной - как цивилизация англоязычных жителей островов Карибского бассейна. Цивилизация может включать в себя несколько наций-государств, как в случае с западной, латиноамериканской или арабской цивилизациями, либо одно единственное - как в случае с Японией. Очевидно, что цивилизации могут смешиваться, накладываться одна на другую, включать субцивилизации. (! Б. И.) Западная цивилизация существует в двух основных вариантах: европейском и североамериканском, а исламская подразделяется на арабскую, турецкую и малайскую (! Б. И.). Несмотря на все это, цивилизации представляют собой определенные целостности. Границы между ними редко бывают четкими, но они реальны. Цивилизации динамичны: у них бывает подъем и упадок, они распадаются и сливаются. И, как известно каждому студенту-историку, цивилизации исчезают, их затягивают пески времени. На Западе принято считать, что нации-государства — главные действующие лица на международной арене. Но они выступают в этой роли лишь несколько столетий. Большая часть человеческой истории — это история цивилизаций. По подсчетам А.Тойнби, история человечества знала 21 цивилизацию. Только шесть из них существуют в современном мире».
У Тойнби был неисправный калькулятор, позднее он довел число цивилизаций до 39, причем 13 из них назвал независимыми, а остальные «дочерними» или вторичными. Изначально Тойнби не дробил исламскую цивилизацию, Хантигтон обогатил человечество делением ее на три. То, что турки относятся к тюркской языковой семье, куда входят и туркмены, и жители Алтая или гагаузы, Хантингтона не интересует.
Однако из его перечня непостижимым образом выпали индейцы, австралийские аборигены, которых уничтожали испанцы и англичане, а также эскимосы.
Цель подхода Тойнби – борьба с марксистским формационным построением. Определение цивилизации Тойнби тоже не дает, но суть его подхода вполне либеральная - развитие цивилизации определяется тем, способно ли творческое меньшинство цивилизации находить ответы на вызовы природного мира и человеческой среды. То есть, Тойнби попросту огульно отрицает историю человечества как историю борьбы классов.
Те же цели преследовал фашист Хаусхофер, создавая свою лженауку геополитику, он делил человечество на атлантистов и континенталистов.
«Почему неизбежно столкновение цивилизаций? – вопрошает Хантигнтон. - Идентичность на уровне цивилизации будет становиться все более важной, и облик мира будет в значительной мере формироваться в ходе взаимодействия семи-восьми крупных цивилизаций. К ним относятся западная, конфуцианская, японская, исламская, индуистская, православно-славянская, латиноамериканская и, возможно, африканская цивилизации. Самые значительные конфликты будущего развернутся вдоль линий разлома между цивилизациями. Почему? Во-первых, различия между цивилизациями не просто реальны. Они - наиболее существенны (Где доказательство? Б. И.). Цивилизации несхожи по своей истории, языку, культуре, традициям и, что самое важное - религии. Люди разных цивилизаций по-разному смотрят на отношения между Богом и человеком, индивидом и группой, гражданином и государством, родителями и детьми, мужем и женой, имеют разные представления о соотносительной значимости прав и обязанностей, свободы и принуждения, равенства и иерархии. Эти различия складывались столетиями. Они не исчезнут в обозримом будущем. Они более фундаментальны, чем различия между политическими идеологиями и политическими режимами. Конечно, различия не обязательно предполагают конфликт, а конфликт не обязательно означает насилие. Однако в течение столетий самые затяжные и кровопролитные конфликты порождались именно различиями между цивилизациями».
Блестящее подтверждение последних слов Хантигтона – Первая и Вторая мировые войны, когда западная цивилизация воевала с западной, еще одно подтверждение – бомбардировки Югославии.
То, что Хантингтон на первое место ставит религию – понятно, ведь его цель – скрыть экономические причины. Однако как собирается Хантингтон бороться с историей религии? Ведь иудаизм многое позаимствовал из индуистской и египетской мифологий, а Коран просто переписан с иудаистских источников.
«Во-вторых, - продолжает Хантингтон, - мир становится более тесным. Взаимодействие между народами разных цивилизаций усиливается (между кем и кем? Между народами?? Б. И.) Это ведет к росту цивилизационного самосознания, к углублению понимания различий между цивилизациями и общности в рамках цивилизации. Североафриканская иммиграция во Францию вызвала у французов враждебное отношение, и в то же время укрепила доброжелательность к другим иммигрантам - "добропорядочным католикам и европейцам из Польши" (и особенно к румынским цыганам, Б. И.). Американцы гораздо болезненнее реагируют на японские капиталовложения, чем на куда более крупные инвестиции из Канады (еще бы, ведь Канада – почти штат США, Б. И.) и европейских стран. Все происходит по сценарию, описанному Д. Хорвицем: "В восточных районах Нигерии человек народности, ибо может быть ибо-оуэрри, либо же ибо-онича. Но в Лагосе он будет просто ибо. В Лондоне он будет нигерийцем. А в Нью-Йорке - африканцем." (То, что янки не в состоянии разобрать, откуда взялся русский, из Казахстана, Рязани или Магадана, вовсе не означает растущую связность между этими русскими, Б. И.) Взаимодействие между представителями разных цивилизаций укрепляет их цивилизационное самосознание, а это, в свою очередь, обостряет уходящие в глубь истории или, по крайней мере, воспринимаемые таким образом разногласия и враждебность».
Майдан-2014, снос памятников советским солдатам в Польше прекрасно иллюстрируют укрепление цивилизационного самосознания славян. Евреи – это семиты, группа близкая к арабам. Северная подгруппа южно-семитской группы была во 2-1-м тысячелетиях до н. э. представлена лихьянитами, самуд и другими племенами, объединёнными не позже начала 1-го тысячелетия до н. э. под названием арабы.
«В-третьих, - пишет Хантингтон, - процессы экономической модернизации и социальных изменений во всем мире размывают традиционную идентификацию людей с местом жительства, одновременно ослабевает и роль нации-государства как источника идентификации. Образовавшиеся в результате лакуны по большей части заполняются религией, нередко в форме фундаменталистских движений. Подобные движения сложились не только в исламе, но и в западном христианстве, иудаизме, буддизме, индуизме. В большинстве стран и конфессий фундаментализм поддерживают образованные молодые люди, высококвалифицированные специалисты из средних классов, лица свободных профессий, бизнесмены. Как заметил Г. Вайгель, "десекуляризация мира - одно из доминирующих социальных явлений конца XX в." Возрождение религии, или, говоря словами Ж. Кепеля, "реванш Бога", создает основу для идентификации и сопричастности с общностью, выходящей за рамки национальных границ - для объединения цивилизаций».
Хантингтон отчасти прав – развитие капитализма, действительно, ломает государственные границы, тут нет ничего нового. Однако имеет место и обратный процесс – усиление протекционистских мер, рост национализма в ответ на экспансию США.
Без сомнения, ислам и иудаизм играют важную роль для консолидации в арабо-израильском противостоянии. Однако нагнетания христианства в Европе или России не приводит к консолидации, никто не желает погибать за веру. Базис отрицания веры – более высокий уровень развития.
Но в случае ислама Хантингтон за общими словами опять же скрывает, что речь не о возрождении религии, а об усиление церкви с одной стороны, с другой – «реванш бога» хорошо организован. В США штаты законодательно запрещают преподавание теории эволюции, в Копенгагенской трактовке квантовой механики под наблюдателем в ранней Вселенной имеют в виду бога и т.д. Хотя Бен Ладен никакого отношения не имел к крушению башен-близнецов, но Аль Кайда финансировалась в том числе ЦРУ, ИГИЛ просто было создано Соединенными Штатами.
«В-четвертых, рост цивилизационного самосознания диктуется раздвоением роли Запада. С одной стороны, Запад находится на вершине своего могущества, а с другой, и возможно как раз поэтому, среди незападных цивилизаций происходит возврат к собственным корням. Все чаще приходится слышать о "возврате в Азию" Японии, о конце влияния идей Неру и "индуизации" Индии, о провале западных идей социализма и национализма в "реисламизации" Ближнего Востока, а в последнее время и споры о вестернизации или же русификации страны Бориса Ельцина. На вершине своего могущества Запад сталкивается с незападными странами, у которых достаточно стремления, воли и ресурсов, чтобы придать миру незападный облик. В прошлом элиты незападных стран обычно состояли из людей, в наибольшей степени связанных с Западом, получивших образование в Оксфорде, Сорбонне или Сандхерсте, и усвоивших западные ценности и стиль жизни. Население же этих стран, как правило, сохраняло неразрывную связь со своей исконной культурой. Но сейчас все переменилось. Во многих незападных странах идет интенсивный процесс девестернизации элит и их возврата к собственным культурным корням. И одновременно с этим западные, главным образом американские обычаи, стиль жизни и культура приобретают популярность среди широких слоев населения».
Фукуяма, напротив, считает, что мир вестернизуется.
Хантингтон не хочет уточнить, что «возврат к корням» происходит вследствие экспансии США. После ударов НАТО по Багдаду в 1992 году миру предоставлена возможность объяснить «возврат к корням» «теорией» Хантингтона. Или «теорией» Фукуямы по выбору. При этом США почувствуют, что надо помочь народам, жаждущим американского образа жизни, против национальных элит.
***
Далее Хантингтон начинает рассказывать сказки.
«В-пятых, культурные особенности и различия менее подвержены изменениям, чем экономические и политические, и вследствие этого их сложнее разрешить либо свести к компромиссу. В бывшем Советском Союзе коммунисты могут стать демократами (они и не были коммунистами, Б. И.), богатые превратиться в бедных (! Б. И.), а бедняки - в богачей (!! Б. И.), но русские при всем желании не смогут стать эстонцами, а азербайджанцы - армянами. В классовых и идеологических конфликтах ключевым был вопрос: "На чьей ты стороне?" И человек мог выбирать - на чьей он стороне, а также менять раз избранные позиции. В конфликте же цивилизаций вопрос ставится иначе: "Кто ты такой?" Речь идет о том, что дано и не подлежит изменениям. И, как мы знаем из опыта Боснии, Кавказа, Судана, дав неподходящий ответ на этот вопрос, можно немедленно получить пулю в лоб. Религия разделяет людей еще более резко, чем этническая принадлежность. Человек может быть полу-французом и полу-арабом, и даже гражданином обеих этих стран. Куда сложнее быть полу-католиком и полу-мусульманином».
Как говорил Генрих Наваррский, Париж стоит мессы. В Гражданскую войну русские воевали с русскими, мусульмане с мусульманами, в армии Гитлера воевали евреи. Но сам пример ничтожен – Хантингтон просто не знает о существовании переходных религий. Разумеется, согласно Хантингтону, вполне экономические интересы элит противостоящих общностей – несущественны.
Мировой кризис 2008 года, вызванный раздуванием спекулятивного сектора, опроверг построения Хантингтона, ниже он будет вынужден упомянуть экономику.
«И, наконец, усиливается экономический регионализм. Доля внутрирегионального торгового оборота возросла за период с 1980 по 1989 г. с 51 до 59% в Европе, с 33 до 37 % в Юго-Восточной Азии, и с 32 до 36 % — в Северной Америке. Судя по всему, роль региональных экономических связей будет усиливаться. С одной стороны, успех экономического регионализма укрепляет сознание принадлежности к одной цивилизации. А с другой — экономический регионализм может быть успешным, только если он коренится в общности цивилизации. Европейское Сообщество покоится на общих основаниях европейской культуры и западного христианства. Успех "НАФТА (североамериканской зоны свободной торговли) зависит от продолжающегося сближения культур Мексики, Канады и Америки. А Япония, напротив, испытывает затруднения с созданием такого же экономического сообщества в Юго-Восточной Азии, т. к. Япония - это единственное в своем роде общество и цивилизация. Какими бы мощными ни были торговые и финансовые связи Японии с остальными странами Юго-Восточной Азии, культурные различия между ними мешают продвижению по пути региональной экономической интеграции по образцу Западной Европы или Северной Америки».
Сближение с Мексикой происходит уже давно, путем отторжения Техаса и части Калифорнии. Когда же США попытались сблизиться с Южной Америкой путем «НАФТА» с образованием единой долларовой зоны ALKA, Южная Америка начала восстание против США.
«Общность культуры, напротив, явно способствует стремительному росту экономических связей между Китайской Народной Республикой, с одной стороны, и Гонконгом, Тайванем, Сингапуром и заморскими китайскими общинами в других странах Азии - с другой. С окончанием холодной войны общность культуры быстро вытесняет идеологические различия. Материковый Китай и Тайвань все больше сближаются. Если общность культуры - это предпосылка экономической интеграции, то центр будущего восточноазиатского экономического блока скорее всего будет в Китае. По сути дела этот блок уже складывается. Вот что пишет по этому поводу М. Вайденбаум: "Хотя в регионе доминирует Япония, но на базе Китая стремительно возникает новый центр промышленности, торговли и финансового капитала в Азии. Это стратегическое пространство располагает мощным технологическим и производственным потенциалом (Тайвань), кадрами с выдающимися навыками в области организации, маркетинга и сферы услуг (Гонконг), плотной сетью коммуникаций (Сингапур), мощным финансовым капиталом (все три страны), а также необъятными земельными, природными и трудовыми ресурсами (материковый Китай)... Это влиятельное сообщество, во многом строящееся на развитии традиционной клановой основы, простирается от Гуанчжоу до Сингапура и от Куала-Лумпура до Манилы. Это — костяк экономики Восточной Азии" (1)».
Пророчества, прогнозы Хантингтона подобны рассуждениям в talk show на российских телеканалах, цена им нулевая. Тайвань не сближался и не сближается с Китаем, он сближается с другой цивилизацией, со США, и в 2021 году обсуждает возможность войны с Китаем.
«Культурно-религиозная схожесть лежит также в основе Организации экономического сотрудничества, объединяющей 10 неарабских мусульманских стран: Иран, Пакистан, Турцию, Азербайджан, Казахстан, Киргизстан, Туркмению, Таджикистан, Узбекистан и Афганистан. Данная организация была создана в 60-е годы тремя странами: Турцией, Пакистаном и Ираном. Важный импульс к ее оживлению и расширению дало осознание лидерами некоторых из входящих в нее стран того факта, что им закрыт путь в Европейское Сообщество. Точно так же КАРИКОМ, центральноамериканский общий рынок и МЕРКОСУР базируются на общей культурной основе. Но попытки создать более широкую экономическую общность, которая бы объединила страны островов Карибского бассейна и Центральную Америку, не увенчались успехом — навести мосты между английской и латинской культурой пока еще не удалось».
Хантингтон будто не знает, что Пакистан – союзник США, Иран – противник, Турция поддерживает Азербайджан против Армении, и все эти страны даже не подумали оказать помощь Афганистану.
«Определяя собственную идентичность в этнических или религиозных терминах, люди склонны рассматривать отношения между собой и людьми другой этнической принадлежности и конфессии как отношения "мы" и "они". Конец идеологизированных государств в Восточной Европе и на территории бывшего СССР позволил выдвинуться на передний план традиционным формам этнической идентичности и противоречий. Различия в культуре и религии порождают разногласия по широкому кругу политических вопросов, будь то права человека или эмиграция, коммерция или экология. Географическая близость стимулирует взаимные территориальные претензии от Боснии (вот, оказывается, кто виноват – географическая близость, Б. И.) до Минданао. Но что наиболее важно - попытки Запада распространить свои ценности: демократию и либерализм - как общечеловеческие, сохранить военное превосходство и утвердить свои экономические интересы наталкиваются на сопротивление других цивилизаций. Правительствам и политическим группировкам все реже удается мобилизовать население и сформировать коалиции на базе идеологий, и они все чаще пытаются добиться поддержки, апеллируя к общности религии и цивилизации. Таким образом, конфликт цивилизаций разворачивается на двух уровнях. На микроуровне группы, обитающие вдоль линий разлома между цивилизациями, ведут борьбу, зачастую кровопролитную, за земли и власть друг над другом. На макроуровне страны, относящиеся к разным цивилизациям, соперничают из-за влияния в военной и экономической сфере, борются за контроль над международными организациями и третьими странами, стараясь утвердить собственные политические и религиозные ценности».
Хантингтон, наконец-то, обозначил цели Запада, это экономические и военные цели, поэтому термины «культура» и «цивилизация» здесь неприемлемы.
Для защиты от агрессии или экономической экспансии оба эти термина, а также религия, не требуются.
Демократия – это власть демоса, Запад ее понимает только как право выбора рабочих выбирать раз в 4 года, кто их будет подавлять. Либерализм – это способ разрушения протекционизма для захвата рынков американскими монополиями. Таким образом, либерализм и демократия никак не могут быть общечеловеческими ценностями.
Наконец, США или ФРГ не менее идеологизированы, нежели страны Восточной Европы, в то же время никакого конца идеологических государств не было, просто одна идеология сменила другую. Впечатление, что Хантингтон живет на Марсе.
Далее он нападает на православие.
«Линии разлома между цивилизациями. Если в годы холодной войны основные очаги кризисов и кровопролития сосредоточивались вдоль политических и идеологических границ, то теперь они перемещаются на линии разлома между цивилизациями. Холодная война началась с того момента, когда "железный занавес" разделил Европу политически и идеологически. Холодная война закончилась с исчезновением "железного занавеса". Но как только был ликвидирован идеологический раздел Европы, вновь возродился ее культурный раздел на западное христианство, с одной стороны, и православие и ислам - с другой. Возможно, что наиболее важной разделительной линией в Европе является, как считает У. Уоллис, восточная граница западного христианства, сложившаяся к 1500 г. Она пролегает вдоль нынешних границ между Россией и Финляндией, между прибалтийскими странами и Россией, рассекает Белоруссию и Украину, сворачивает западнее, отделяя Трансильванию от остальной части Румынии, а затем, проходя по Югославии, почти в точности совпадает с линией, ныне отделяющей Хорватию и Словению от остальной Югославии. На Балканах эта линия, конечно же, совпадает с исторической границей между Габсбургской и Османской империями. Севернее и западнее этой линии проживают протестанты и католики. У них - общий опыт европейской истории: феодализм, Ренессанс, Реформация, Просвещение, Великая французская революция, промышленная революция. Их экономическое положение, как правило, гораздо лучше, чем у людей, живущих восточнее. Сейчас они могут рассчитывать на более тесное сотрудничество в рамках единой европейской экономики и консолидацию демократических политических систем. Восточнее и южнее этой линии живут православные христиане и мусульмане. Исторически они относились к Османской либо царской империи, и до них донеслось лишь эхо исторических событий, определивших судьбу Запада. Экономически они отстают от Запада, и, похоже, менее подготовлены к созданию устойчивых демократических политических систем. И сейчас "бархатный занавес" культуры сменил "железный занавес" идеологии в качестве главной демаркационной линии в Европе. События в Югославии показали, что это линия не только культурных различий, но временами и кровавых конфликтов».
В 2006 г. журнал «ПОЛИС» опубликовал данные социологических исследований, которые показали, что в России религию серьезным делом считает лишь 9% населения, причем учитывали все конфессии, включая ислам. Таком образом, никакого православного разлома нет. С другой стороны, внутри бывшей Османской империи – разлом между мусульманами-турками и мусульманами-курдами, и этих курдов – 43 миллиона.
До 2014 года никакого разлома между православной и католической церквями на Украине не было, но разлом прошел и по украинской православной церкви. Различие в религии – лишь внешнее, оно использовано для реализации экспансии США.
«Уже 13 веков, - продолжает Хантингтон, - тянется конфликт вдоль линии разлома между западной и исламской цивилизациями. Начавшееся с возникновением ислама продвижение арабов и мавров на Запад и на Север завершилось лишь в 732 г. На протяжении XI—XIII веков крестоносцы с переменным успехом пытались принести в Святую Землю христианство и установить там христианское правление. В XIV—XVII столетии инициативу перехватили турки-османы. Они распространили свое господство на Ближний Восток и на Балканы, захватили Константинополь и дважды осаждали Вену. Но в XIX — начале XX в. власть турок-османов стала клониться к упадку. Большая часть Северной Африки и Ближнего Востока оказалась под контролем Англии, Франции и Италии. По окончании второй мировой войны настал черед отступать Западу. Колониальные империи исчезли. Заявили о себе сначала арабский национализм, а затем и исламский фундаментализм. Запад попал в тяжкую зависимость от стран Персидского залива, снабжавших его энергоносителями, - мусульманские страны, богатые нефтью, богатели деньгами, а если желали, то и оружием. Произошло несколько войн между арабами и Израилем, созданным по инициативе Запада. На протяжении 50-х годов Франция почти непрерывно вела кровопролитную войну в Алжире. В 1956 г. британские и французские войска вторглись в Египет. В 1958 г. американцы вошли в Ливан. Впоследствии они неоднократно туда возвращались, а также совершали нападения на Ливию и участвовали во многочисленных военных столкновениях с Ираном. В ответ на это арабские и исламские террористы при поддержке по меньшей мере трех ближневосточных правительств воспользовались оружием слабых и стали взрывать западные самолеты, здания и захватывать заложников. Состояние войны между Западом и арабскими странами достигло апогея в 1990 г., когда США направили в Персидский залив многочисленную армию — защищать одни арабские страны - от агрессии других. По окончании этой войны планы НАТО составляются с учетом потенциальной опасности и нестабильности вдоль "южных границ".»
В Израиле, несомненно, удивились бы, узнав, что директор Института стратегических исследований столь неграмотен, что считает создание Израиля не благодаря стараниям Герцля и прочих сионистов, а по инициативе Запада. Однако всё было наоборот: большинство членов ООН проголосовало против создания Израиля, но Сталин настоял на повторном голосовании.
Хантингтон забыл сообщить, что Кувейт был частью Ирака, отторгли этот регион от Ирака – англичане. Стремление Вашингтона сохранить для себя нефть Кувейта Хантингтон называет защитой одних арабов от агрессии других. Потенциальная опасность – тоже хорошо известна, это химическое оружие у Саддама Сусейна, которые войска НАТО так в Ираке и не обнаружили, а цель очевидна – захват иракской нефти.
Хантингтон также забыл упомянуть, что богатая нефтью Саудовская Аравия – сателлит США, до исламской революции Иран тоже был их союзником.
Можно дополнить, что войска НАТО вторглись в Ливию тоже исключительно в виду того, что Каддафи по примеру Хусейна собирался нефть продавать не за доллары, а за местную валюту.
Но Хантингтон несколько негативно пишет об арабском национализме.
Ленин разъясняет: право нации на самоопределение прогрессивно в начале развития капитализма, т.к. в этот период капитализму удобнее развиваться в национальных границах.
«Военная конфронтация, - пишет Хантингтон, - между Западом и исламским миром продолжается целое столетие, и нет намека на ее смягчение. Скорее наоборот, она может еще больше обостриться. Война в Персидском заливе заставила многих арабов почувствовать гордость - Саддам Хусейн напал на Израиль и оказал сопротивление Западу. Но она же породила и чувства унижения и обиды, вызванные военным присутствием Запада в Персидском заливе, его силовым превосходством и своей очевидной неспособностью определять собственную судьбу. К тому же многие арабские страны - не только экспортеры нефти - подошли к такому уровню экономического и социального развития, который несовместим с автократическими формами правления. Попытки ввести там демократию становятся все настойчивее. Политические системы некоторых арабских стран приобрели определенную долю открытости. Но это идет на пользу главным образом исламским фундаменталистам. Короче говоря, в арабском мире западная демократия усиливает антизападные политические силы. Возможно, это преходящее явление, но оно, несомненно, усложняет отношения между исламскими странами и Западом. Эти отношения осложняются и демографическими факторами. Стремительный рост населения в арабских странах, особенно в Северной Африке, увеличивает эмиграцию в страны Западной Европы. В свою очередь наплыв эмигрантов, происходящий на фоне постепенной ликвидации внутренних границ между западноевропейскими странами, вызвал острое политическое неприятие. В Италии, Франции и Германии расистские настроения приобретают все более открытую форму, а начиная с 1990 г. постоянно нарастают политическая реакция и насилие в отношении арабских и турецких эмигрантов Обе стороны видят во взаимодействии между исламским и западным миром конфликт цивилизаций "Западу наверняка предстоит конфронтация с мусульманским миром, — пишет индийский журналист мусульманского вероисповедания М.Акбар. - Уже сам факт широкого распространения исламского мира от Магриба до Пакистана приведет к борьбе за новый мировой порядок". К сходным выводам приходит и Б. Льюис: "Перед нами настроение и движение совершенно иного уровня, неподвластные контролю политики и правительств, которые хотят их использовать. Это ни много ни мало конфликт цивилизаций — возможно, иррациональная, но исторически обусловленная реакция нашего древнего соперника против нашей иудео-христианской традиции, нашего мирского настоящего и глобальной экспансии того и другого" (2).
Саддам Хусейн не нападал на Израиль, Хантингтон беспредельно искажает факты. Курды, приехавшие в ФРГ из той же Турции, попадали в рабство, над ними издевались, как над рабами. Гюнтер Вальраф, который писал об этом, тоже подвергался преследованию, причем вовсе не со стороны каких-либо буржуа или расистов, а со стороны государственных спецслужб.
Итак, «обе стороны видят во взаимодействии между исламским и западным миром конфликт цивилизаций».
На деле – конфликт нищеты и богатства. Распределение между богатыми и бедными странами, составлявшее в 1820 г. 3:1, в 1913 г. -11:1. в 1950 г. - 35:1, в 1973 г. - 44:1, достигло к 2001 г. 78:1. Уровень жизни в самой богатой стране, Швейцарии, превышает уровень жизни в самой бедной стране, Мозамбике, в 400 раз, в то время как 200 лет назад соотношение между двумя «полюсами» составляло 5:1. Когда же население бедных стран бежит в богатые страны, это объявляют противостоянием цивилизаций. Запад грабит страны третьего мира, Хантингтон этот грабеж прикрывает то арабским национализмом, то исламским фундаментализмом.
Действительно, попытки насадить в арабских странах демократию становятся всё настойчивее – путем бомбардировок НАТО. Перед этим руководителя страны, куда предполагается вторжение, записывают в диктаторы, хотя никакой диктатуры нет, это фантазии американских агитаторов-пропагандистов.
«На протяжении истории, - рассказывает Хантигтон, - арабо-исламская цивилизация находилась в постоянном антагонистическом взаимодействии с языческим, анимистическим, а ныне по преимуществу христианским чернокожим населением Юга. В прошлом этот антагонизм олицетворялся в образе араба-работорговца и чернокожего раба. Сейчас он проявляется в затяжной гражданской войне между арабским и темнокожим населением в Судане, в вооруженной борьбе между инсургентами (которых поддерживает Ливия) и правительством в Чаде, в натянутых отношениях между православными христианами и мусульманами на мысе Горн, а также в политических конфликтах, доходящих до кровавых столкновений между мусульманами и христианами, в Нигерии. Процесс модернизации и распространения христианства на африканском континенте скорее всего лишь увеличит вероятность насилия вдоль этой линии межцивилизационного разлома. Симптомом обострения ситуации явилась речь папы Иоанна-Павла II в феврале 1993 г. в Хартуме. В ней он обрушился на действия суданского исламистского правительства, направленные против христианского меньшинства в Судане. На северных рубежах исламского региона конфликт разворачивается главным образом между православным населением и мусульманским. Здесь следует упомянуть резню в Боснии и Сараево, незатухающую борьбу между сербами и албанцами, натянутые отношения между болгарами и турецким меньшинством в Болгарии, кровопролитные столкновения между осетинами и ингушами, армянами и азербайджанцами, конфликты между русскими и мусульманами в Средней Азии, размещение российских войск в Средней Азии и на Кавказе с целью защитить интересы России. Религия подогревает возрождающуюся этническую самоидентификацию, и все это усиливает опасения русских насчет безопасности их южных границ. Эту озабоченность почувствовал А. Рузвельт. Вот что он пишет: "Значительная часть истории России заполнена приграничной борьбой между славянами и тюрками. Эта борьба началась со времен основания российского государства более тысячи лет назад. В тысячелетней борьбе славян с их восточными соседями - ключ к пониманию не только российской истории, но и российского характера. Чтобы понять нынешние российские реалии, нужно не забывать о тюркской этнической группе, поглощавшей внимание русских на протяжении многих столетий" (3)».
Говоря о Сараево, Хантингтон имеет в виду миф о Сребренице, а также этнические чистки, которые тоже оказались британским агитационным мифом. Отметим, что Хантингтон крайне непродуктивен, ведь данную статью он написал в 1993-м, еще до событий в Боснии и Косово, он не придумал ничего нового, не исправил ошибки, лишь увеличил их число.
Мало того, что Хантингтон смешивает в кучу разные исторические периоды. Он ошибается вслед за Рузвельтом. Мало того, что Россия воевала со шведами точно по таким же поводам, что и с Турцией, так первую Крымскую войну проиграла Турции только потому, что вместе с Турцией воевали цивилизованные Англия и Франция. Мусульмане воевали в отрядах Пугачева, мусульмане под командованием Мавлютова сражались за революцию. О татарах и чеченцах Россия вспомнила лишь в Великую Отечественную войну. Но большинство татар сражалось против Гитлера! И Пилсудского забыли, и о резне, которую устроили поляки в Едвабне, старались не говорить, поляков вспомнили только в связи с «Солидарностью», которой руководил агент польского КГБ Лех Валенса.
«Конфликт цивилизаций имеет глубокие корни и в других регионах Азии. Уходящая в глубину истории борьба между мусульманам и индусами выражается сегодня не только в соперничестве между Пакистаном и Индией, но и в усилении религиозной вражды внутри Индии между все более воинственными индуистскими группировками и значительным мусульманским меньшинством. В декабре 1992 г., после разрушения мечети Айодха, встал вопрос о том, останется ли Индия светской и демократической, или превратится в индуистское государство. В Восточной Азии Китай выдвигает территориальные притязания почти ко всем своим соседям. Он беспощадно расправился с буддистами в Тибете, а сейчас готов столь же решительно разделаться с тюрко-исламским меньшинством. По окончании "холодной войны" противоречия между Китаем и США проявились с особой силой в таких областях, как права человека, торговля и проблема нераспространения оружия массового уничтожения, и нет никаких надежд на их смягчение. Как сказал в 1991 г. Дэн Сяопин, "новая холодная война между Китаем и Америкой продолжается". Высказывание Дэн Сяопина можно отнести и ко все более осложняющимся отношениям между Японией и США. Культурные различия усиливают экономический конфликт между этими странами. Каждая сторона обвиняет другую в расизме, но, по крайней мере, со стороны США отторжение носит не расовый, а культурный характер. Трудно вообразить себе два общества, более далекие друг от друга по фундаментальным ценностям, установкам и стилю поведения. Экономические разногласия США с Европой не менее серьезны, но они не столь политически выпуклы и эмоционально окрашены, ибо противоречия между американской и европейской культурами гораздо менее драматичны, чем между американской и японской цивилизациями».
После распада СССР и прихода к власти проамериканского правительства в Кремле для Китая отпала необходимость играть на противоречиях между Москвой и Вашингтоном. Вашингтон иногда выражал протест – по поводу курса юаня, по поводу Тибета, Далай-ламы, Тайваня, но холодная – и экономическая – война началась лишь с того момента, когда ВВП Китая превысил ВВП США, ибо при капитализме получают не по труду, а по капиталу. Эту войну открыто провозгласил лишь пришедший к власти Трамп.
Смешно, но Хантингтон называет США не расистским государством. Теперь в США к обычному расизму добавился и черный расизм.
Насчет эмоциональной окраски: британский журнал «The economist» рисовал нарождающуюся новую валюту евро в виде гадюки. О степени драматичности моно судить по убийству шведского министра Анны Линд, которая агитировала страну вступить в зону евро.
«Уровень потенциальной возможности насилия при взаимодействии различных цивилизаций может варьироваться. В отношениях между американской и европейской субцивилизациями преобладает экономическая конкуренция, как и в отношениях между Западом в целом и Японией. В то же время в Евразии расползающиеся этнические конфликты, доходящие до "этнических чисток", отнюдь не являются редкостью. Чаще всего они происходят между группами, относящимися к разным цивилизациям, и в этом случае принимают наиболее крайние формы. Исторически сложившиеся границы между цивилизациями евразийского континента вновь сейчас полыхают в огне конфликтов. Особого накала эти конфликты достигают по границам исламского мира, полумесяцем раскинувшегося на пространстве между Северной Африкой и Средней Азией. Но насилие практикуется и в конфликтах между мусульманами, с одной стороны, и православными сербами на Балканах, евреями в Израиле, индусами в Индии, буддистами в Бирме и католиками на Филиппинах — с другой. Границы исламского мира везде и всюду залиты кровью».
Этнические чистки – миф. А вот факты: американские солдаты за два месяца оккупации казнили с применением пыток миллион мирных жителей Северной Кореи, во Вьетнаме применяли химическое оружие и устраивали медицинские опыты над пленными, истребили порядка 120 млн индейцев, только при перевозке из Африки в Америку погибло 9 млн негров. Американцы убили 2000 мирных граждан Югославии, полмиллиона мирных граждан Ирака, включая детей. США залили кровью весь мир.
Далее Хантингтон желает убедить аудиторию, что НАТО – это семья братских народов.
«Сплочение цивилизаций: синдром «братских стран». Группы или страны, принадлежащие к одной цивилизации, оказавшись вовлеченными в войну с людьми другой цивилизации, естественно пытаются заручиться поддержкой представителей своей цивилизации. По окончании холодной войны складывается новый мировой порядок, и по мере его формирования, принадлежность к одной цивилизации или, как выразился X. Д. С. Гринвэй, "синдром братских стран" приходит на смену политической идеологии и традиционным соображениям поддержания баланса сил в качестве основного принципа сотрудничества и коалиций. О постепенном возникновении этого синдрома свидетельствуют все конфликты последнего времени - в Персидском заливе, на Кавказе, в Боснии. Правда, ни один из этих конфликтов не был полномасштабной войной между цивилизациями, но каждый включал в себя элементы внутренней консолидации цивилизаций. По мере развития конфликтов этот фактор, похоже, приобретает все большее значение. Его нынешняя роль — предвестник грядущего».
Перед бомбардировками Югославии Вашингтон заявил, что для агрессии ему не нужно не только санкции ООН, но и содействия НАТО. Удивительно, но после распада СССР Вашингтону всё еще требуется массовка – как показали события в Ливии.
«Первое. В ходе конфликта в Персидском заливе одна арабская страна вторглась в другую, а затем вступила в борьбу с коалицией арабских, западных и прочих стран. Хотя открыто на сторону Саддама Хусейна встали лишь немногие мусульманские правительства, но неофициально его поддержали правящие элиты многих арабских стран, и он получил огромную популярность среди широких слоев арабского населения. Исламские фундаменталисты сплошь и рядом поддерживали Ирак, а не правительства Кувейта и Саудовской Аравии, за спиной которых стоял Запад. Подогревая арабский национализм, Саддам Хусейн неприкрыто апеллировал к исламу. Он и его сторонники старались представить эту войну как войну между цивилизациями. "Это не мир воюет против Ирака, — говорилось в получившей широкую известность речи Сафара Аль Хавали, декана факультета исламистики университета Ум Аль Кура в Мекке, — это Запад воюет против ислама". Переступив через соперничество между Ираном и Ираком, религиозный лидер Ирана аятолла Али Хомейни призвал к священной войне против Запада: "Борьба против американской агрессии, алчности, планов и политики будет считаться джихадом, и каждый, кто погибнет на этой войне, будет причислен к мученикам". "Эта война, — заявил король Иордании Хусейн, — ведется против всех арабов и мусульман, а не только против Ирака".»
Разумеется, никакого единства арабского или мусульманского мира нет. Хотя перед лицом внешней угрозы страны вполне могли бы сплотиться. Однако Хантингтон совершает очевидный подлог: агитационно-популистские декларации лидеров стран он выдает за объективную реальность.
«Сплочение значительной части арабской элиты и населения в их поддержке Саддама Хусейна вынудило арабские правительства, вначале примкнувшие к антииракской коалиции, ограничить свои действия и смягчить публичные заявления. Арабские правительства дистанцировались или выступили против дальнейших попыток Запада оказать давление на Ирак, в том числе против введения летом 1992 г. зоны, запрещенной для полетов, и бомбардировки Ирака в январе 1993 г. В 1990 г. в антииракскую коалицию входили Запад, Советский Союз, Турция и арабские страны. В 1993 г. в ней остались практически только Запад и Кувейт. Сравнивая решительность Запада в случае с Ираком с его неспособностью защитить боснийских мусульман от сербов и применить санкции против Израиля за несоблюдение тем резолюций ООН, мусульмане упрекают Запад в двойной морали. Но мир, где происходит столкновение цивилизаций, - это неизбежно мир с двойной моралью: одна используется по отношению к "братским странам", а другая - по отношению ко всем остальным».
Хантингтон почти прав. Нужно только правильно назвать мораль «братских стран» - это мораль крупного капитала, мораль империалистическая, мораль мирового жандарма. У класса капиталистов – одна мораль, рабочий класс противопоставляет ей свою собственную революционную мораль и считает ее высшей моралью.
Остается еще немного уточнить: когда речь заходит об империалистических амбициях США, они отбрасывают мораль «братских стран» и навязывают им поведение. идущее вразрез с интересами последних.
«Второе. Синдром "братских стран" проявляется также в конфликтах на территории бывшего Советского Союза. Военные успехи армян в 1992-1993 годах подтолкнули Турцию к усиленной поддержке родственного ей в религиозном, этническом и языковом отношении Азербайджана. "Народ Турции испытывает те же чувства, что и азербайджанцы, - заявил в 1992 г. один высокопоставленный турецкий чиновник. — Мы оказались под давлением. Наши газеты полны фотографий, на которых запечатлены зверства армян. Нам задают вопрос: неужели мы всерьез собираемся и впредь проводить политику нейтралитета? Наверное, мы должны показать Армении, что в этом регионе есть великая Турция". С этим согласился и президент Турции Тургут Озал, заметивший, что Армению следует немного припугнуть. В 1993 г. он повторил угрозу: "Турция еще покажет свои клыки!" Военно-воздушные силы Турции совершают разведывательные полеты вдоль армянской границы. Турция задерживает поставки продовольствия и воздушные рейсы в Армению. Турция и Иран объявили, что они не допустят расчленения Азербайджана. В последние годы своего существования советское правительство поддерживало Азербайджан, где у власти по-прежнему были коммунисты. Однако с распадом Советского Союза политические мотивы сменились религиозными. Теперь российские войска сражаются на стороне армян, а Азербайджан обвиняет российское правительство в том, что оно совершило поворот на 180 градусов и поддерживает теперь христианскую Армению».
Хантингтон тотально безграмотен. Советское правительство поддерживало не Азербайджан, а Грузию и Армению, дотации центра на человека в год в этих странах составляли 700-800 р., тогда как дотации в Азербайджан – менее 100 р. в год на человека. Освобождение Нагорного Карабаха от владычества Баку и завоевание Арменией 2/3 территории Азербайджана произошло без поддержки со стороны России. Далее президент Гейдар Алиев отдал нефтяную отрасль в ведение своего сына, Ильхама, тот, став президентом, продал ее Соединенным Штатам. После чего США начали поддерживать Азербайджан еще в большей степени, нежели Турция.
«Третье. Если посмотреть на войну в бывшей Югославии, то здесь западная общественность проявила симпатии и поддержку боснийских мусульман, а также ужас и отвращение к зверствам, творимым сербами. В тоже время ее относительно мало взволновали нападения на мусульман со стороны хорватов и расчленение Боснии и Герцеговины. На ранних этапах распада Югославии необычные для нее дипломатическую инициативу и нажим проявила Германия, склонившая остальные 11 стран - членов ЕС последовать ее примеру и признать Словению и Хорватию (а Млечин твердит, что Германия не хотела расчленения Югославии, Б. И.). Стремясь укрепить позиции этих двух католических стран, Ватикан признал Словению и Хорватию еще до того, как это сделал ЕС. Европейскому примеру последовали США. Таким образом, ведущие страны европейской цивилизации сплотились для поддержки своих единоверцев. А затем стали поступать сообщения о том, что Хорватия в большом объеме получает оружие из Центральной Европы и других стран Запада. С другой стороны, правительство Ельцина пыталось придерживаться политики середины, чтобы не испортить отношения с православными сербами и в то же время не противопоставить Россию Западу (Ельцин и Черномырдин попросту сдали Западу Югославию, Б. И.). Тем не менее, российские консерваторы и националисты, среди которых было немало народных депутатов, нападали на правительство за недостаточную поддержку сербов. К началу 1993 г. несколько сот российских граждан служили в сербских войсках и, согласно сообщениям, в Сербию поставлялось российское оружие».
Во-первых, никакого российского оружия Сербии не поставлялось. Главное: Хантингтон сознательно искажает действительность: расчленение Югославии шло в интересах и США, и ЕС, религиозное деление здесь нипричем. Именно поэтому Хантингтон не перечисляет вслед за Словенией мусульман Косово, которых поддержал весь Запад.
«Исламские правительства и политические группировки, в свою очередь, клеймят Запад за то, что он не встал на защиту боснийских мусульман. Иранские руководители призывают мусульман всего мира оказать помощь Боснии. Вопреки эмбарго ООН, Иран поставляет в Боснию солдат и оружие. Поддерживаемые Ираном ливанские группировки посылают боевиков для обучения и организации боснийских вооруженных сил. Сообщалось, что в 1993 г. в Боснии сражалось до 4000 мусульман более чем из двадцати исламских стран. Правительства Саудовской Аравии и других стран испытывают все более мощное давление со стороны фундаменталистских группировок, требующих более решительной поддержки Боснии. Согласно сообщениям, к концу 1992 г. Саудовская Аравия по сути финансировала снабжение боснийских мусульман оружием и продовольствием. Это значительно повысило их боеспособность перед лицом сербов. В 30-е годы гражданская война в Испании вызвала вмешательство стран, бывших в политическом отношении фашистскими, коммунистическими и демократическими. Сегодня, в 90-х годах, конфликт в Югославии вызывает вмешательство стран, которые делятся на мусульманские, православные и западнохристианские. Эта параллель не осталась незамеченной. "Война в Боснии и Герцеговине стала эмоциональным эквивалентом борьбы против фашизма в годы гражданской войны в Испании, — заметил один обозреватель из Саудовской Аравии. - Те, кто погибает на этой войне, считаются мучениками, отдавшими жизни ради спасения братьев-мусульман".»
Во-первых, боснийцы – мусульмане лишь по названию, это славяне. Главное: не только Иран или саудиты помогали Боснии, но опять же США и ЕС, «миротворцы». В основном, англоязычные, были введены еще до окончания боснийской войны.
«Конфликты и насилие возможны и между странами, принадлежащими к одной цивилизации, а также внутри этих стран. Но они, как правило, не столь интенсивны и всеобъемлющи, как конфликты между цивилизациями. Принадлежность к одной цивилизации снижает вероятность насилия в тех случаях, когда, не будь этого обстоятельства, до него бы непременно дошло дело. В 1991-92 годах многие были обеспокоены возможностью военного столкновения между Россией и Украиной из-за спорных территорий - в первую очередь Крыма, - а также Черноморского флота, ядерных арсеналов и экономических проблем. Но если принадлежность к одной цивилизации что-то значит, вероятность вооруженного конфликта между Россией и Украиной не очень велика. Это два славянских, по большей части православных народа, на протяжении столетий имевших тесные связи. И поэтому в начале 1993 г., несмотря на все причины для конфликта, лидеры обеих стран успешно вели переговоры, устраняя разногласия. В это время на территории бывшего Советского Союза шли серьезные бои между мусульманами и христианами; напряженность, доходящая до прямых столкновений, определяла отношения между западными и православными христианами в Прибалтике; - но между русскими и украинцами дело до насилия не дошло».
Во-первых, и Первая, и Вторая мировые войны не были войнами между «цивилизациями», конфессии не играли никакой роли.
Во-вторых, я уже отмечал, что конфликты между близкими этносами – наиболее ожесточенные. В Прибалтике противостояние не между конфессиями, а между властями с местным населением и русскоязычным населением («оккупантами»). Во всех странах лимитрофах под патронажем Вашингтона проведены либеральные реформы, которые привели к экономическому кризису. Поэтому естественной для правительств этих стран политикой является канализация протеста в русло национализма, подогреваемого муссировнаием образа внешнего врага в лице России. Именно поэтому в Казахстане русские подвергаются репрессиям. В 2014 году на Украине этот вектор совпал с американским вектором нагнетания образа внешнего врага. «Теория» Хантигтона прямо противоречит экспериментальным данным.
Политика стран-лимитрофов определяется Вашингтоном, именно поэтому Грузия, Латвия и даже Белоруссия проводят политику либо антироссийскую, либо пытаются усидеть на двух стульях. Именно этот факт о пытается скрыть Хантингтон своим цивилизационным подходом.
***
«До сих пор сплочение цивилизаций, - пишет Хантингтон, - принимало ограниченные формы, но процесс развивается, и у него есть значительный потенциал на будущее. По мере продолжения конфликтов в Персидском заливе, на Кавказе и в Боснии, позиции разных стран и расхождения между ними все больше определялись цивилизационной принадлежностью. Политические деятели популистского толка, религиозные лидеры и средства массовой информации обрели в этом мощное орудие, обеспечивающее им поддержку широких масс населения и позволяющее оказывать давление на колеблющиеся правительства. В ближайшем будущем наибольшую угрозу перерастания в крупномасштабные войны будут нести в себе те локальные конфликты, которые, подобно конфликтам в Боснии и на Кавказе, завязались вдоль линий разлома между цивилизациями. Следующая мировая война, если она разразится, будет войной между цивилизациями».
Силы явно не равны, у Ирана нет ядерного оружия, и по всем другим видам вооружений и по живой силе ни ему, ни Ираку не сравниться с НАТО. Даже если весь мусульманский мир сплотится, ни о какой мировой войне нет и речи. Хантингтон противоречит сам себе и сам ниже скажет об этом. Но для чего, почему он это пишет? Потому и для того, что в отсутствие баланса сил атака на нефть Ирака уже была в планах Вашингтона. Оставалось потрясти пробиркой со стиральным пороком перед публикой и объявить его химическим оружием Саддама Хусейна.
«Запад против остального мира. По отношению к другим цивилизациям Запад находится сейчас на вершине своего могущества. Вторая сверхдержава - в прошлом его оппонент, исчезла с политической карты мира. Военный конфликт между западными странами немыслим, военная мощь Запада не имеет равных. Если не считать Японии, у Запада нет экономических соперников (опять же игнорируется противостояние США и ЕС, США и Латинской Америки, Б. И.). Он главенствует в политической сфере, в сфере безопасности, а совместно с Японией - и в сфере экономики. Мировые политические проблемы и проблемы безопасности эффективно разрешаются под руководством США, Великобритании и Франции, мировые экономические проблемы — под руководством США, Германии и Японии. Все эти страны имеют самые тесные отношения друг с другом, не допуская в свой круг страны поменьше, почти все страны незападного мира. Решения, принятые Совбезом ООН или МВФ и отражающие интересы Запада, подаются мировой общественности как соответствующие насущным нуждам мирового сообщества. Само выражение "мировое сообщество" превратилось в эвфемизм, заменивший выражение "свободный мир". Оно призвано придать общемировую легитимность действиям, отражающим интересы США и других западных стран (4). При посредстве МВФ и других международных экономических организаций Запад реализует свои экономические интересы и навязывает другим странам экономическую политику по собственному усмотрению. В незападных странах МВФ, несомненно, пользуется поддержкой министров финансов и кое-кого еще, но подавляющее большинство населения имеет о нем самое нелестное мнение. Г. Арбатов охарактеризовал чиновников МВФ как "необольшевиков, с удовольствием отнимающих деньги у других людей, навязывающих им недемократические и чуждые правила экономического и политического поведения и лишающих их экономической свободы". Запад доминирует в Совете Безопасности ООН, и его решения, лишь иногда смягчаемые вето со стороны Китая, обеспечили Западу законные основания для использования силы от имени ООН с тем, чтобы изгнать Ирак из Кувейта и уничтожить сложные виды его вооружений (сложные – это находка Хантингтона, Б И.), а также способность производить такого рода вооружения. Беспрецедентным было и выдвинутое США, Великобританией и Францией от имени Совета Безопасности требование к Ливии выдать подозреваемых во взрыве самолета авиакомпании Панамерикан. Когда Ливия отказалась выполнить это требование, на нее были наложены санкции. Разбив самую мощную из арабских армий, Запад без колебаний стал всем своим весом давить на арабский мир. По сути дела Запад использует международные организации, военную мощь и финансовые ресурсы для того, чтобы править миром, утверждая свое превосходство, защищая западные интересы и утверждая западные политические и экономические ценности».
Выше Хантигтон уверял, что мир чуть ли не сам с воодушевлением принимает американские ценности, теперь же подчеркивает что мнение мирового сообщества – эвфемизм.
Однако если частично Вашингтону удалось повлиять ан Аргентину и Бразилию, это не удалось сделать в отношении Боливии, Никарагуа, Венесуэлы, даже без особой помощи Китая и России.
«Так, по крайней мере, видят сегодняшний мир незападные страны, и в их взгляде есть значительная доля истины. Различия в масштабах власти и борьба за военную, экономическую и политическую власть являются, таким образом, одним из источников конфликта между Западом и другими цивилизациями. Другой источник конфликта — различия в культуре, в базовых ценностях и верованиях. В. С. Нейпол утверждал, что западная цивилизация — универсальна и годится для всех народов. На поверхностном уровне многое из западной культуры действительно пропитало остальной мир. Но на глубинном уровне западные представления и идеи фундаментально отличаются от тех, которые присущи другим цивилизациям. В исламской, конфуцианской, японской, индуистской, буддистской и православной культурах почти не находят отклика такие западные идеи, как индивидуализм, либерализм, конституционализм, права человека, равенство, свобода, верховенство закона, демократия, свободный рынок, отделение церкви от государства. Усилия Запада, направленные на пропаганду этих идей, зачастую вызывают враждебную реакцию против "империализма прав человека" и способствуют укреплению исконных ценностей собственной культуры. Об этом, в частности, свидетельствует поддержка религиозного фундаментализма молодежью незападных стран. Да и сам тезис о возможности "универсальной цивилизации" - это западная идея. Она находится в прямом противоречии с партикуляризмом большинства азиатских культур, с их упором на различия, отделяющие одних людей от других. И действительно, как показало сравнительное исследование значимости ста ценностных установок в различных обществах, "ценности, имеющие первостепенную важность на Западе, гораздо менее важны в остальном мире" (5). В политической сфере эти различия наиболее отчетливо обнаруживаются в попытках США и других стран Запада навязать народам других стран западные идеи демократии и прав человека. Современная демократическая форма правления исторически сложилась на Западе. Если она и утвердилась кое-где в незападных странах, то лишь как следствие западного колониализма или нажима».
Хантингтон определил Китай как конфуцианскую цивилизацию, Пекин определяет Китай как социалистический, в реальности Китай - капиталистический.
Хантингтон передергивает: неприятие в мире вызывают не сами «ценности», а агрессия США. В этой агрессии привнесение «ценностей» является лишь ширмой для экспансии США.
С другой стороны, либерализм есть лишь орудие в руках Вашингтона, а BLM и избирательная кампания в США сделали явным уже для всего мира, что ни прав человека, ни равенства, ни верховенства закона, ни демократии нет в самих США.
«Судя по всему, центральной осью мировой политики в будущем станет конфликт между "Западом и остальным миром", как выразился К. Махбубани, и реакция незападных цивилизаций на западную мощь и ценности (6). Такого рода реакция, как правило, принимает одну из трех форм, или же их сочетание. Во-первых, и это самый крайний вариант, незападные страны могут последовать примеру Северной Кореи или Бирмы и взять курс на изоляцию - оградить свои страны от западного проникновения и разложения и в сущности устраниться от участия в жизни мирового сообщества, где доминирует Запад. Но за такую политику приходится платить слишком высокую цену, и лишь немногие страны приняли ее в полном объеме. Вторая возможность - попробовать примкнуть к Западу и принять его ценности и институты. На языке теории международных отношений это называется "вскочить на подножку поезда". Третья возможность - попытаться создать противовес Западу, развивая экономическую и военную мощь и сотрудничая с другими незападными странами против Запада. Одновременно можно сохранять исконные национальные ценности и институты - иными словами, модернизироваться, но не вестернизироваться».
Северная Корея не выбирала путь изоляционизма, железный занавес, как и для СССР, опустил для нее Запад.
Вестернизоваться на языке международных отношений означает следовать интересам Вашингтона в ущерб собственным.
«Расколотые страны. В будущем, когда принадлежность к определенной цивилизации станет основой самоидентификации людей, страны, в населении которых представлено несколько цивилизационных групп, вроде СССР или Югославии, будут обречены на распад. Но есть и внутренне расколотые страны — относительно однородные в культурном отношении, но в которых нет согласия по вопросу о том, к какой именно цивилизации они принадлежат. Их правительства, как правило, хотят "вскочить на подножку поезда" и примкнуть к Западу, но история, культура и традиции этих стран ничего общего с Западом не имеют. Самый яркий и типичный пример расколотой изнутри страны - Турция. Турецкое руководство конца XX в. сохраняет верность традиции Ататюрка и причисляет свою страну к современным, секуляризованным нациям-государствам западного типа. Оно сделало Турцию союзником Запада по НАТО и во время войны в Персидском заливе, оно добивается принятия страны в Европейское Сообщество. В то же самое время отдельные элементы турецкого общества поддерживают возрождение исламских традиций и утверждают, что в своей основе Турция — это ближневосточное мусульманское государство. Мало того, тогда как политическая элита Турции считает свою страну западным обществом, политическая элита Запада этого не признает. Турцию не принимают в ЕС, и подлинная причина этого, по словам президента Озала, "в том, что мы — мусульмане, а они - христиане, но они это не говорят открыто". Куда податься Турции, которая отвергла Мекку и сама отвергнута Брюсселем? Не исключено, что ответ гласит: "Ташкент" (столица Узбекистана, Б. И.). Крах СССР открывает перед Турцией уникальную возможность стать лидером возрождающейся тюркской цивилизации, охватывающей семь стран на пространстве от берегов Греции до Китая. Поощряемая Западом, Турция прилагает все усилия, чтобы выстроить для себя эту новую идентичность».
В политике Хантингтон понимает не более, чем свинья в апельсинах. В ЕС Турцию не принимали не по причине ислама, а по причине острого курдского вопроса. Ныне Турция уже сама не стремится вскочить на подножку старого паровоза. Никакого особого влияния на мусульманские страны-лимитрофы бывшего СССР Турция не имеет, даже на Азербайджан, который она усиленно поддерживает. Эти страны слишком усердно опекаются Соединенными татами. У Стамбула другие цели – консолидировать под своим руководством весь исламский мир, потому Турция в Ираке, Ливии, Сирии играет свою игру, а ныне, после агрессии Израиля, поддерживает Палестину.
Но Хантингтон, уверяя, что СССР распался по цивилизационному механизму, обманывает общественность. Троцкий предсказывал распад СССР в виду неверной национальной политики Сталина, т.е. конфессиональное Деление Троцкий и близко не рассматривал. Однако советские марксисты 50-х вскрыли другой, политэкономический механизм центробежных тенденций, общий и для СССР, и для США. см. «Распад СССР. 10 лет спустя»
Хантингтон забывает, что сами США – это собрание нескольких «цивилизационных групп», индейцев, латиноамериканцев, негров, негров-мусульман, китайцев, русских, индусов.
Разумеется, Югославия была расколота извне, а не изнутри. Что же касается СССР, то мусульманские республики, наоборот, не стремились к самоопределению, к самоопределению стремились Литва, Латвия, Эстония, которые в то время не были ни католическими, ни протестантскими. Распад СНГ, союза России, Белоруссии и Украины, тоже произошел вопреки «теории» Хантингтона.
«В сходном положении оказалась в последнее десятилетие и Мексика. Если Турция отказалась от своего исторического противостояния Европе и попыталась присоединиться к ней, то Мексика, которая ранее идентифицировала себя через противостояние Соединенным Штатам, теперь старается подражать этой стране и стремится войти в североамериканскую зону свободной торговли (НАФТА). Мексиканские политики заняты решением грандиозной задачи - заново сформулировать идентичность Мексики и с этой целью проводят фундаментальные экономические реформы, которые со временем должны повлечь за собой и коренные политические преобразования. В 1991 г. первый советник президента Карлоса Салинаса подробно описывал мне преобразования, осуществляемые правительством Салинаса. Когда он закончил, я сказал: "Ваши слова произвели на меня сильное впечатление. Похоже, что в принципе вы хотели бы превратить Мексику из латиноамериканской в североамериканскую страну". Он с удивлением взглянул на меня и воскликнул: "Совершенно верно! Именно это мы и пытаемся сделать, но, разумеется, об этом никто не говорит в открытую!" Это замечание показывает, что в Мексике, как и в Турции, новому определению национальной идентичности противятся влиятельные общественные силы. В Турции политические деятели европейской ориентации вынуждены делать жесты в сторону ислама (Озал совершает хадж в Мекку). Точно так же и лидеры Мексики, ориентированные на Северную Америку, вынуждены делать жесты в сторону тех, кто считает Мексику латиноамериканской страной (иберо-американская встреча в верхах, организованная Салинасом в Гвадалахаре). Исторически внутренний раскол глубже всего затронул Турцию. Для Соединенных Штатов ближайшая расколотая изнутри (это североамериканцам показалось, Б. И.) страна - Мексика. В глобальном же масштабе самой значительной расколотой страной остается Россия. Вопрос о том, является ли Россия частью Запада, или она возглавляет свою особую, православно-славянскую цивилизацию, на протяжении российской истории ставился неоднократно. После победы коммунистов проблема еще больше запуталась: взяв на вооружение западную идеологию, коммунисты приспособили ее к российским условиям и затем от имени этой идеологии бросили вызов Западу. Коммунистическое господство сняло с повестки дня исторический спор между западниками и славянофилами. Но после дискредитации коммунизма русский народ вновь столкнулся с этой проблемой».
Как и все предыдущие, данный абзац не имеет отношения ни к какой-либо науке, ни даже к пропаганде, а лишь к агитации. Он выстраивает вектор экспансионистской политики США. направленной на отделение от России Чечни, Татарстана, Сибири. Для ее реализации нужно изобразить миру Россию расколотой.
Хантигнтон желает представить Россию расколотой также по принципу «Запад – Восток», апеллируя к славянофильству. Но славянофильство охватывало лишь узкую часть малочисленной интеллигенции царской России. Что до идеологии, марксистская «идеология» столько же западная, сколько и восточная.
Турция расколота опять же не по культурному, не по религиозному признаку, а по этническому. Что касается Мексики, для нее главным торговым партнером являлись и являются США. Это не Чили при Альенде и не Венесуэла, Мехико всегда демонстрирует приверженность дружбе с Вашингтоном. Однако. Мексика поддерживала кубинское правительство с момента его создания в начале 1960-х годов, сандинистскую революцию в Никарагуа в конце 1970-х и левые революционные группы в Сальвадоре в 1980-х, принимать на веру слова президента Салинаса мог только крайне наивный человек. Словом, если страна политически неблагонадежна, ее тоже нужно представить расколотой.
«Президент Ельцин заимствует западные принципы и цели, стараясь превратить Россию в "нормальную" (т.е. такую же фашистскую, как США? Б. И.) страну западного мира. Однако и правящая элита, и широкие массы российского общества расходятся во мнениях по этому пункту. Один из умеренных противников вестернизации России С. Станкевич считает, что Россия должна отказаться от курса на "атлантизм", который сделает ее европейской страной, частью мировой экономической системы и восьмым номером в нынешней Семерке развитых стран, что она не должна делать ставку на Германию и США — ведущие страны Атлантического союза. Отвергая и чисто "евразийскую" политику, Станкевич тем не менее полагает, что России следует уделять первостепенное внимание защите русских, проживающих за границей. Он подчеркивает тюркские и мусульманские связи России и настаивает "на более приемлемом перераспределении российских ресурсов, пересмотре приоритетов, связей и интересов в пользу Азии — в сторону Востока. Люди такого толка критикуют Ельцина за подчинение интересов России Западу, за снижение ее оборонной мощи, за отказ от поддержки традиционных союзников — например, Сербии, и за избранный им путь проведения экономических и политических реформ, причиняющий народу неисчислимые страдания. Проявлением этой тенденции является и возрождение интереса к идеям П. Савицкого, который еще в 20-е годы писал, что Россия является "уникальной евразийской цивилизацией" (7). Есть и более резкие голоса, иногда откровенно националистические, антизападные и антисемитские. Они призывают возродить военную мощь России и установить более тесные связи с Китаем и мусульманскими странами. Народ России расколот не меньше, чем политическая элита. Опрос общественного мнения в европейской части страны весной 1992 г. показал, что 40% населения положительно настроено по отношению к Западу, а 36% — отрицательно. В начале 90-х годов, как и на протяжении почти всей своей истории, Россия остается внутренне расколотой страной».
Московская политика вестернизации привела к тому, что в 2010 году опрос общественного мнения путем телешоу «Суд времени» с Млечиным, Кургиняном и Сванидзе показал, что страна расколота на богатых и бедных, и этих бедных – подавляющее большинство, 90% голосовало не просто за Кургиняна, но против западников Млечина и Сванидзе.
Сергей Станкевич давно не в политической элите, это вполне ограниченный демагог, причем западник.
К Западу обращена лишь ничтожная часть московской интеллигенции, Хантингтон пытается выдать ее за значимую часть народа.
Но к Западу обращена российская компрадорская буржуазия, она и представляет нацию.
«Чтобы расколотая изнутри страна смогла заново обрести свою культурную идентичность, должны быть соблюдены три условия. Во-первых, необходимо, чтобы политическая и экономическая элита этой страны в целом поддерживала и приветствовала такой шаг. Во-вторых, ее народ должен быть согласен, пусть неохотно, на принятие новой идентичности. В-третьих, господствующие группы той цивилизации, в которую расколотая страна пытается влиться, должны быть готовы принять "новообращенного". В случае Мексики соблюдены все три условия. В случае Турции - первые два. И совсем неясно, как же обстоит дело с Россией, желающей присоединиться к Западу. Конфликт между либеральной демократией и марксизмом-ленинизмом был конфликтом идеологий, которые, невзирая на все различия, хотя бы внешне ставили одни и те же основные цели: свободу, равенство и процветание. Но Россия традиционалистская, авторитарная, националистическая будет стремиться к совершенно иным целям. Западный демократ вполне мог вести интеллектуальный спор с советским марксистом. Но это будет немыслимо с русским традиционалистом. И если русские, перестав быть марксистами, не примут либеральную демократию и начнут вести себя как россияне, а не как западные люди, отношения между Россией и Западом опять могут стать отдаленными и враждебными (8)».
Разумеется, конфликт между либеральной демократией и марксизмом-ленинизмом существовал разве лишь в 20-е, далее в СССР доминировал эрзац-марксизм. Как отметил Хайдеггер, диалог с марксизмом еще и не начинался. Конфликт эрзац-марксизма с западной идеологией – лишь пена на воде, сам же конфликт есть экономическая конкуренция между двумя сверхдержавами.
Увы, западный демократ не мог бы вести интеллектуальный спор с советским марксистом по двум причинам. В-первых, марксистов в СССР можно было пересчитать по пальцам одной руки. Во-вторых, у западных демократов попросту нет интеллекта, и мы это хорошо видим на примере Хантингтона.
Наглость его беспредельна, он предлагает гражданам России перестать быть гражданами России, поменять идентичность. Только американец может быть националистом, гражданин России не имеет на это права. Но поскольку российская буржуазия – компрадорская, поэтому российские националисты не имеют почвы.
«Конфуцианско-исламский блок. Препятствия, встающие на пути присоединения незападных стран к Западу, варьируются по степени глубины и сложности. Для стран Латинской Америки и Восточной Европы они не столь уж велики. Для православных стран бывшего Советского Союза — гораздо значительнее. Но самые серьезные препятствия встают перед мусульманскими, конфуцианскими, индуистскими и буддистскими народами. Японии удалось добиться единственной в своем роде позиции ассоциированного члена западного мира: в каких-то отношениях она входит в число западных стран, но несомненно отличается от них по своим важнейшим измерениям. Те страны, которые по соображениям культуры или власти не хотят или не могут присоединиться к Западу, конкурируют с ним, наращивая собственную экономическую, военную и политическую мощь. Они добиваются этого и за счет внутреннего развития, и за счет сотрудничества с другими незападными странами. Самый известный пример такого сотрудничества - конфуцианско-исламский блок, сложившийся как вызов западным интересам, ценностям и мощи. Почти все без исключения западные страны сейчас сокращают свои военные арсеналы. Россия под руководством Ельцина делает то же самое. А Китай, Северная Корея и целый ряд ближневосточных стран существенно наращивают военный потенциал. С этой целью они импортируют оружие из западных и незападных стран и развивают собственную военную промышленность. В результате возник феномен, названный Ч. Кроутхэммом феноменом "вооруженных стран", причем "вооруженные страны" - это отнюдь не страны Запада. Другой результат — переосмысление концепции контроля над вооружениями. Идея контроля над вооружениями была выдвинута Западом. На протяжении холодной войны первоочередной целью такого контроля являлось достижение устойчивого военного равновесия между Соединенными Штатами и их союзниками, с одной стороны, и Советским Союзом и его союзниками - с другой. В эпоху после холодной войны первейшая цель контроля над вооружениями — предотвратить наращивание незападными странами их военного потенциала, представляющего потенциальную угрозу западным интересам. Чтобы добиться этого, Запад использует международные соглашения, экономическое давление, контроль над перемещением оружия и военных технологий. Конфликт между Западом и конфуцианско-исламскими государствами в значительной мере (хотя и не исключительно) сосредоточен вокруг проблем ядерного, химического и биологического оружия, баллистических ракет и других сложных средств доставки такого оружия, а также систем управления, слежения и иных электронных средств поражения целей. Запад провозглашает принцип нераспространения как всеобщую и обязательную норму, а договоры о нераспространении и контроль — как средство реализации этой нормы. Предусмотрена система разнообразных санкций против тех, кто способствует распространению современных видов оружия, и привилегий тем, кто соблюдает принцип нераспространения. Естественно, что основное внимание уделяется странам, которые настроены враждебно по отношению к Западу или склонны к этому потенциально. Со своей стороны незападные страны отстаивают свое право приобретать, производить и размещать любое оружие, которое они считают необходимым для собственной безопасности. Они в полной мере усвоили истину, высказанную министром обороны Индии в ответ на вопрос о том, какой урок он извлек из войны в Персидском заливе: "Не связывайтесь со США, если у вас нет ядерного оружия". Ядерное, химическое и ракетное оружие рассматривается - возможно, ошибочно - как потенциальный противовес колоссальному превосходству Запада в области обычных вооружений. Конечно, у Китая уже есть ядерное оружие. Пакистан и Индия могут его разместить на своих территориях. Северная Корея, Иран, Ирак, Ливия и Алжир явно пытаются приобрести его. Высокопоставленный иранский чиновник заявил, что все мусульманские страны должны обладать ядерным оружием, а в 1988 г. президент Ирана якобы издал указ с призывом производить "химическое, биологическое и радиологическое оружие, наступательное и оборонительное".»
К «блоку» вы еще вернемся, пока что отметим, что инициатором Договора о запрещении испытаний ядерного оружия 1963 года был СССР, Договор о нераспространении ядерного оружия 1968 года был совместным документом, инициатором Конвенции о запрещении бактериологического оружия 1972 года снова был СССР, наконец, Конвенция о запрете химического оружия 1993 года была предложена Ассамблее ООН Конференцией по разоружению. При этом США, ратифицировав Конвенцию, до сих пор не уничтожили свои запасы химического оружия. Верховенство закона!
Во-вторых, никакими православными ни Россия, ни Украина, ни Белоруссия не являются, таковые они лишь по этикетке. В населении СССР в 1985 году было порядка 30% верующих, причем большинство из этих 30% - мусульмане.
Главное: конфликт с Китаем в 90-е еще не вошел в полную силу, что до Ирана, суть конфликта в том, что наступил день, и Тегеран не пожелал более «вестернизовать» свою нефть в пользу США. Ни ислам, ни культура, ни раса тут абсолютно нипричем.
«Важную роль в создании антизападного военного потенциала играет расширение военной мощи Китая и его способности наращивать ее и в дальнейшем. Благодаря успешному экономическому развитию, Китай постоянно увеличивает военные расходы и энергично модернизирует свою армию. Он покупает оружие у стран бывшего СССР, проводит работы по созданию собственных баллистических ракет дальнего радиуса действия, и в 1992 г. провел испытательный ядерный взрыв мощностью в одну мегатонну. Проводя политику расширения своего влияния, Китай разрабатывает системы дозаправки в воздухе и приобретает авианосцы. Военная мощь Китая и его притязания на господство в Южно-Китайском море порождают гонку вооружений в Юго-Восточной Азии. Китай выступает в роли крупного экспортера оружия и военных технологий. Ливии и Ираку он поставляет сырье, которое может быть использовано для производства ядерного оружия и нервно-паралитических газов. С его помощью в Алжире был построен реактор, пригодный для проведения исследований и производства ядерного оружия. Китай продал Ирану ядерную технологию, которая, по мнению американских специалистов (и только их, но не специалистов МАГАТЭ), Б. И., может использоваться только для производства оружия. Пакистану Китай поставил детали ракет с 300-мильным радиусом действия. Уже некоторое время программа производства ядерного оружия разрабатывается в Северной Корее — известно, что эта страна продала Сирии и Ирану новейшие (!!! Ай да Северная Корея! Б. И.) виды ракет и ракетную технологию. Как правило, поток оружия и военных технологий идет из Юго-Восточной Азии в сторону Ближнего Востока. Но есть и некоторое движение в противоположном направлении. Ракеты "Стингер", к примеру, Китай получил из Пакистана. Таким образом, сложился конфуцианско-исламский военный блок. Его цель - содействовать своим членам в приобретении оружия и военных технологий, необходимых для создания противовеса военной мощи Запада. Будет ли он долговечным - неизвестно. Но на сегодня, это, как выразился Д. Маккерди, — "союз изменников, возглавляемый распространителями ядерного оружия и их сторонниками". Между исламско-конфуцианскими странами и Западом разворачивается новый виток гонки вооружений. На предыдущем этапе каждая сторона разрабатывала и производила оружие с целью добиться равновесия или превосходства над другой стороной. Сейчас же одна сторона разрабатывает и производит новые виды оружия, а другая пытается ограничить и предотвратить такое наращивание вооружений, одновременно сокращая собственный военный потенциал».
И это пишет специалист в области гражданского контроля над вооружениями.
1) Никакого сырья, которое «может быть» использовано для создания ядерного оружия. Китай не поставлял ни Ирану, ни Ираку, это пропагандистский миф.
2) Северная Корея не продавала Сирии и Ирану новейшие виды ракет.
3) Китай не получает, а ворует новейшие технологии, в первую очередь, у РФ и США, напр., в КНР создано подобие СУ, подобие «Панциря-С1» и пр. Но и РФ продает Пекину новейшие технологии, в частности, технологии оптоволоконных гироскопов для ракет наземного базирования. В 1997-2001 гг. Россия поставила в КНР 35 ЗРК «Тор-М1», в 2019-м Россия завершила поставку в Китай второго полкового комплекта зенитных комплексов С-400 «Триумф», и т.д.
4) Кроме Пакистана, «Стингеры» имеются у Бангладеш, у Португалии, у Египта, у республики Чад, у Ирана, Ирака… Но, видимо, для Сантингтона «стингеры» - это вершина технической мысли, на самом деле они используются в армии Китая весьма ограниченно, у Пекина есть более совершенная техника. В конце 1970-х на вооружение китайской армии проступил ПЗРК HN-5 – нелицензионная копия «Стрелы-2». Улучшенный вариант HN-5А соответствовал ПЗРК «Стрела-2М». Затем был принят на вооружение ЗРК Type 92 Yitian, концептуально близкий советскому войсковому ЗРК «Стрела-10», но превосходит его по дальности пуска, количеству готовых к пуску ЗУР и имеет собственную обзорную РЛС.
Что касается «конфуцианско-исламского блока». Это, разумеется, миф, во-первых, Китай – не конфуцианский, Хантингтон притягивает это поименование за уши, во-вторых, у Китая нет союзников, у Китая есть интересы. «Выводы для Запада. В данной статье отнюдь не утверждается, что цивилизационная идентичность заменит все другие формы идентичности, что нации-государства исчезнут, каждая цивилизация станет политически единой и целостной, а конфликты и борьба между различными группами внутри цивилизаций прекратятся. Я лишь выдвигаю гипотезу о том, что 1) противоречия между цивилизациями важны и реальны (это миф, Б. И.); 2) цивилизационное самосознание возрастает (мы видели, это не так, Б. И.); 3) конфликт между цивилизациями придет на смену идеологическим и другим формам конфликтов в качестве преобладающей формы глобального конфликта (идеология - всегда лишь ширма, прикрывающая экономические интересы, Б. И.); 4) международные отношения, исторически являвшиеся игрой в рамках западной цивилизации, будут все больше девестернизироваться и превращаться в игру, где незападные цивилизации станут выступать не как пассивные объекты, а как активные действующие лица; 5) эффективные международные институты в области политики, экономики и безопасности будут складываться скорее внутри цивилизаций, чем между ними; 6) конфликты между группами, относящимися к разным цивилизациям, будут более частыми, затяжными и кровопролитными, чем конфликты внутри одной цивилизации; 7) вооруженные конфликты между группами, принадлежащими к разным цивилизациям, станут наиболее вероятным и опасным источником напряженности, потенциальным источником мировых войн; 8) главными осями международной политики станут отношения между Западом и остальным миром; 9) политические элиты некоторых расколотых незападных стран постараются включить их в число западных, но в большинстве случаев им придется столкнуться с серьезными препятствиями; 10) в ближайшем будущем основным очагом конфликтов будут взаимоотношения между Западом и рядом исламско-конфуцианских стран. Это не обоснование желательности конфликта между цивилизациями, а предположительная картина будущего (нет, это как раз обоснование агрессии США, Б. И.). Но если моя гипотеза убедительна, необходимо задуматься о том, что это означает для западной политики. Здесь следует провести четкое различие между краткосрочной выгодой и долгосрочным урегулированием. Если исходить из позиций краткосрочной выгоды, интересы Запада явно требуют: 1) укрепления сотрудничества и единства в рамках собственной цивилизации, прежде всего между Европой и Северной Америкой; 2) интеграции в состав Запада стран Восточной Европы и Латинской Америки, чья культура близка к западной; 3) поддержания и расширения сотрудничества с Россией и Японией; 4) предотвращения, разрастания локальных межцивилизационных конфликтов в полномасштабные войны между цивилизациями; 5) ограничения роста военной мощи конфуцианских и исламских стран; 6) замедления сокращения военной мощи Запада и сохранения его военного превосходства в Восточной и Юго-Западной Азии; 7) использования конфликтов и разногласий между конфуцианскими и исламскими странами; 8) поддержки представителей других цивилизаций, симпатизирующих западным ценностями и интересам; 9) укрепления международных институтов, отражающих и легитимизирующих западные интересы и ценности, и привлечения к участию в этих институтах незападных стран. В долгосрочной же перспективе надо ориентироваться на другие критерии. Западная цивилизация является одновременно и западной, и современной. Незападные цивилизации попытались стать современными, не становясь западными. Но до сих пор лишь Японии удалось добиться в этом полного успеха. Незападные цивилизации и впредь не оставят своих попыток обрести богатство, технологию, квалификацию, оборудование, вооружение - все то, что входит в понятие "быть современным". Но в то же время они постараются сочетать модернизацию со своими традиционными ценностями и культурой. Их экономическая и военная мощь будет возрастать, отставание от Запада сокращаться. Западу все больше и больше придется считаться с этими цивилизациями, близкими по своей мощи, но весьма отличными по своим ценностям и интересам. Это потребует поддержания его потенциала на уровне, который будет обеспечивать защиту интересов Запада в отношениях с другими цивилизациями. Но от Запада потребуется и более глубокое понимание фундаментальных религиозных и философских основ этих цивилизаций. Он должен будет понять, как люди этих цивилизаций представляют себе собственные интересы. Необходимо будет найти элементы сходства между западной и другими цивилизациями. Ибо в обозримом будущем не сложится единой универсальной цивилизации. Напротив, мир будет состоять из непохожих друг на друга цивилизаций, и каждой из них придется учиться сосуществовать со всеми остальными».
Итак, помимо построений цивилизационной мифологии, в сухом остатке – призыв не сокращать, а наращивать вооружения. Разумеется, США не собирались и не собираются вникать в религиозные и философские «основы» других стран или искать «элементы сходства».
Интеграция Восточной Европы привела к ее упадку. Предшествующее ограбление Соединенными Штатами Латинской Америки сделали просто невозможной ее интеграцию, да никакой интеграции Хантигнтон на самом деле и не предполагал.
Читателю стоит оценить мой труд – во-первых, бесконечно скучно критиковать примитивные глупости, во-вторых, ведь нужно было преодолеть чувство брезгливости к тексту Хантингтона.
(1. Weidenbaum M. Greater China: The Next Economic Superpower? — Washington University Center for the Study of American Business. Contemporary Issues. Series 57, Feb. 1993, p.2-3. 2. Lewis B. The Roots of Muslim Rage. — "Atlantic Monthly". Vol.266, Sept. 1990; p.60; "Time", June 15,1992, p. 24-28. 3. Roosevelt A. For Lust of Knowing. Boston, 1988, p.332-333. 4. Западные лидеры практически всегда ссылаются на то, что действуют от имени "мирового сообщества". Знаменательна, однако, оговорка, вырвавшаяся у британского премьер-министра Дж.Мейджора в декабре 1990 г. во время интервью программе "С добрым утром, Америка". Говоря о действиях, предпринимаемых против Саддама Хусейна, Мейджор употребил слово "Запад". И хотя он быстро поправился и в дальнейшем говорил о "мировом сообществе", он был прав, именно когда оговорился. 5. "New York Times", Dec.25, 1990, p. 41; Cross-Cultural Studies of Individualism and Collectivism. — Nebraska Symposium on Motivation. 1989, vol. 37, p. 41-133. 6. Mahbubani K. The West and the Rest. — "National Interest', Summer 1992, p. 3-13. 7. Stankevich S. Russia in Search of Itself. — "National Interest', Summer 1992, p. 47-51; Schneider D.A. Russian Movement Rejects Western Tilt. — "Christian Science Monitor", Febr.5, 1993, p. 5-7. 8. Как отмечает О.Хоррис, расколотой изнутри страной пытается стать и Австралия. Хотя эта страна является полноправным членом западного мира, ее нынешнее руководство фактически предлагает, чтобы она отступилась от Запада, приняла новую идентификацию в качестве азиатской страны и развивала тесные связи с соседями. Будущее Австралии, доказывают они, — с динамично развивающимися экономиками Восточной Азии. Однако, как я уже говорил, тесное экономическое сотрудничество обычно предполагает единую культурную основу. Кроме всего прочего, в случае Австралии, похоже, отсутствуют все три условия, необходимые для того, чтобы внутренне расколотая страна могла примкнуть к другой цивилизации.)
ДЕГРАДАЦИЯ ФИЛОСОФИИ
Начало XX в. ознаменовалось резким упадком философского дискурса, когда буржуазные теории потерпели крах после Октябрьской революции. В русской философии это выразилось в примитиве «Вех», в ничтожности построений Шестова, Бердяева, Ильина и пр. В европейской философии крах потерпели позитивизм и неопозитивизм, безграмотные писания Шпенглера, им нас смену пришли постнеопозитивизм, экзистенциализм, фрейдизм. Все эти учения декларативны и были вызваны к жизни исключительно стремлением правящей буржуазии заглушить белым шумом успех марксизма-ленинизма. Однако кризис марксизма-ленинизма, выразившийся в неспособности стоявших на сталинистских позициях философов осмыслить в категориях марксизма происходившее в СССР, реанимировал все те учения, которые были забыты уже в начале XX века. Но если Фейерабенд, Хайдеггер, Поппер и др. приписывали Марксу или Энгельсу какие-либо высказывания, а затем опровергали свои же фантазии, то уже в 30-е годы возникла армия философов, которые не трудились даже цитировать Маркса и др., попросту высказывая свои негативные оценочные суждения в их адрес. К таким философам относится и голландец Йохан Хейзинга, как увидим, в принципе лишенный интеллигибельности. Буржуазия выдвигает против марксизма армию начитанных интеллектуальных кастратов.
Нормы нравственности меняются от эпохи к эпохе, они существенно различны у антагонистических общественных классов, но Хейзинга не понимает даже этой элементарной истины и приписывает обществу «универсальные идеалы», идеи «общечеловеческого характера».
В перестроечной статье «Современный кризис западной культуры и перспективы цивилизации в трудах Й. Хейгинги» (Сб. «Цивилизация: прошлое настоящее и будущее человека», М.: АН СССР, 1988) автор Г. М. Тавризян попытался представить Хейзингу как крупного философа (хотя тот по образованию индолог), как борца за гуманизм, противостоящего буржуазному строю. На самом деле Хейзинга не гуманист, а марксизм, в котором он слабо развирался, стремился опоганить и относился к нему с презрением.
Игра и культура
Игра старше культуры, говорит Йохан Хейзинга, ибо играют и животные до человеческого общества. Тезис неверен, т.к. о том, что чему предшествует, культура игре или игра культуре, можно говорить лишь в применении к человеческому обществу. Культура же является отличием человеческого общества от стаи и появляется в тот же момент, как возникает человеческое общество.
Но Хейзинга желает сконструировать из игры что-то вроде первокирпичика, аналогично теплороду, флогистону или пассионарности: «… нам предстоит открыть игру в ее подлинном, чисто виде, как основание и фактор культуры в целом» (Хейзинга Й. Homo Ludens. М.: Прогресс, 1992. стр. 15)
Мысль Хейзинги слаба, ничтожна. На этом ничтожность мыслей не заканчивается.
«… признавая игру, - пишет Хейзинга, - признают и дух. Ибо игра, какова бы ни была его сущность, не есть нечто материальное. Уже в мире животных ломает она границы физического существования. С точки зрения детерминировано мыслимого мира, мир сплошного взаимодействия сил, игра есть в самом полном смысле слова «superbundans» (излишество, избыток). Только вместе с вмешательством духа, снимающего эту всеобщую детерминированность, наличие игры делается возможным, мыслимым, постижимым. Бытие игры всякий час подтверждает, причем в самом высшем смысле, супралогический характер нашего положения во Вселенной. Животные могу играть, значит, они уже нечто большее, чем просто механизмы. Мы играем и мы знаем, что мы играем, значит. мы более чем просто разумные существа, ибо игра есть занятие внеразумное» (там же, стр. 13).
Хейзинга путает детерминизм и механицизм. Но и механицист Гоббс мог бы возразить, что игра – тоже причинно обусловлена, как и любое действие человека. Современные механицисты могли бы свести игру к законам биохимии, нейрофизиологии и действию внешних вещных факторов.
То, что животные – машины, постулировал еще Декарт, но П. Бейль, Г. Лами, атеист Ламетри опровергли этот постулат.
Наконец, отношения между людьми во время игры – это вполне материальные отношения.
Хейзинга полагает, что такое человеческие чувства, как любовь, дружба, самопожертвование не являются индикаторами идеального, возможно, потому, что любовь проистекает из инстинкта продолжения рода, а самопожертвование, альтруизм – из законов животной стаи. Он выбирает игру – но игра маленьких львят, к примеру, жестко связана с обучением будущей охоте. Мы увидим ниже, что Хейзигнга, оказывается, в курсе! Но от своей установки отказываться не желает.
Вмешательство высшего, духа – не снимает детерминированность, наоборот, конституирует детерминированность поведения человека волей божьей.
Наконец, игра в человеческом обществе качественно отличается от игры животных. Она не только не внеразумна, игрок обязан подчиняться правилам игры. Но и это не всё: игра подчинена законам бизнеса. Это касается даже театра.
Хейзинга пытается сделать вид, что в человеческом обществе наличие игры отменяет законы общественной динамики. Но это же глупо. В обществе поведение человека детерминировано отношениями частной собственности, средствами манипулирования массовым сознанием, что особенно ярко видно по реакции населения Америки и Европы на защиту Донбасса Россией от украинских фашистов.
Цель Хейзинги – заболтать марксистское положение, что в основе культуры лежит совместный труд. Понятие творческого труда (у Маркса – всеобщего) подменено у Хейзинги словом «игра».
«Всякая игра, - ничтоже сумняшеся утверждает Хейзинга, - есть прежде всего и в первую голову свободная деятельность. Игра по приказу уже больше не игра. В крайнем случае она может быть некой навязанной имитацией, воспроизведением игры. Уже благодаря свободному характеру игра выходит за рамки природного процесса. Она присовокупляется к нему, располагается поверх него как украшение, убор. Разумеется, свободу тут следует понимать в более широком смысле слова, при котором не затронуты проблемы детерминизма. Можно было бы сказать так: для детенышей животных и детей человека эта свобода еще не существует; они не могут не играть, ибо так повелевает им инстинкт и поскольку игра служит развитию их телесных и селективных способностей». (стр. 17-18).
То есть, игра по Хейзинге – штука не природная, а надприродная. Можно ли придумать что-либо смешнее? Мало того, что он лишает природу свободы. Используя другие категории, Хейзинга обуживает природу рамками закономерности, хотя случайность есть атрибут ее сущности, сама закономерность случайна, Вселенная как целое не только закономерна, но одновременно случайна.
Однако Хейзинга желает понимать свободу так широко, чтобы не трогать проблемы детерминизма. Это надо так ухитриться, чтобы из диалектической пары начисто удалить одну составляющую!
Но как же это так нужно понять свободу, чтобы не обиделся детерминизм? Оставить ее в сфере детерминизма? То есть: абзацем выше он объявляет игру полностью свободной. А ниже низводит ее до свободы, ограниченной детерминизмом…
Что же понимает Хейзинга под культурой? Он полагает, что понятие культуры необходимо включает в себя такой атрибут, как служение: «Начиная со служения Богу вплоть до служения некоему лицу, поставленному над другим лицом обычными общественными отношениями» (стр. 262). Такое вот пещерно-рабовладельческое понимание культуры.
Т.е. отношения эксплуатации человека человеком Хейзинга считает обычными, а принуждение служить с помощью полиции, суда, прокуратуры, а более всего, нищеты – культурным явлением.
Далее Хейзинга еще раз противоречит себе: лишает и животных игры, ведь взрослые животные не играют, а детеныши животных, как он пишет, играют несвободно, а по указанию инстинкта.
И тем не заканчивается противоречие Хейзинги самому себе.
Приступая к перечислению формальных признаков игры, он пишет: «Все исследователи подчеркивают незаинтересованный характер игры. Не будучи обыденной жизнью, она лежит за рамками непосредственного удовлетворения нужд и страстей. Она прерывает этот процесс. Она вклинивается как временное действие, которое протекает внутри себя самого и совершается ради удовлетворения, приносимого самим совершением действия. Такой представляется… игра сама по себе, в первом приближении… занятие во время отдыха и ради отдыха».
Какие исследователи могли фиксировать такую глупость? Что Хейзинга имел в виду: незаинтересованность в результате обыденного футбольного матча или в исходе обыденной партии в преферанс на деньги?
Между прочим, удовлетворение от совершаемого действия получает и партнер в процессе соития, и сборщик грибов, и даже квалифицированный плотник или каменщик. Наоборот, для Крамника или Ананда шахматы хоть и творчество, но всё же трудная работа, как и исполнение роли в театре, а регулярные тренировки лишены и творческого элемента.
Далее Хейзинга начинает опровергать себя: игра «становится сопровождением, приложением, частью жизни вообще. Она украшает жизнь, она дополняет ее, и вследствие этого является необходимой. Она необходима индивидууму как биологическая функция, и она необходима обществу в силу заключенного в ней смысла, в силу своего значения, своей выразительной ценности» (стр. 19).
Итак, игра значима для обществе и в силу значимости (украшения, дополнения) необходима. Бездна мысли. Хейзинга путает значимость с тем, без чего невозможно существование.
Но ведь все духовные ценности являются «сопровождением, приложением, частью жизни». И все духовные ценности имеют стоимость, поясняет Маркс в 1-м томе «Капитала». Таким образом, игра у Хейзинги остается в функциональном смысле неопределенной уже «в первом приближении».
Легкость мыслей у философа необычайная: что он имеет в виду под словами «биологическая функция»? Обучение охоте детенышей? В популяционном смысле, в смысле генетическом? Дети спортсменов становятся спортсменами, дети музыкантов – музыкантами?
«Внутри игрового пространства, - безапелляционно пишет Хейзинга, - царит собственный безусловный порядок… Порядок, устанавливаемый игрой, имеет непреложный характер. Малейшее отклонение от него расстраивает игру, лишает ее собственного характера и обесценивает… Игра… имеет склонность быть красивой… Она приковывает, как бы зачаровывает…» (стр. 21) После этих слов Хейзингу, непреложно и безусловно, нужно записать в выдающиеся философы. Назвал Монику Белуччи очаровательной – и уже мыслитель. «Ой, Вань, умру от акробатиков! Гляди, как вертится, нахал!»
Хейзинга не знает, что игра может существовать исключительно при нарушениях порядка, причем порядок меняется не от игры к игре, как, например, норма контроля времени в шахматах, измененная Фишером, а уже в ходе самой игры! У детей это сплошь и рядом. Но и у взрослых порядок не имеет безусловного, непреложного характера, ибо судейство всегда субъективно.
Постойте, постойте: Хейзинга говорит о строгих правилах игры – а ведь до этого утверждал, что игра – это свобода!
«Напряжение означает неуверенность, неустойчивость…» - вещает Хейзинга. И сообщает на следующей странице, что дети изгоняют нарушителей игры.
Что за бессмысленная чушь! И это далеко не единственная чушь.
Искусство и религия
«… чувство природы рефлекторно сгущается в поэтическую концепцию, в художественную форму», - определяет Хейзинга. Это именно определение! Стало быть, пушкинское «взмахну руками, стихами вдруг заговорю» - что-то вроде условного рефлекса. Или безусловного. И вот об этой ерунде Хейзинга хвастливо сообщает: «Пожалуй, это – лучшее словесное выражение, которое мы можем дать процессу творческого воображения…» (стр. 28)
Итак, Хейзинга вознамерился показать, что человек играющий – вознёсся над классами, над общественными законами. Он выше этого. Чтобы убедить читателя, Хейзинга сакрализует игру, с другой стороны – объявляет игрой ритуал, культ, религию в целом.
Историко-экономические истоки ритуалов Хейзинге неведомы, он элементарно неграмотен в вопросах религии. Первобытный человек не знал законов электричества, термодинамики, гидродинамики, оттого отождествлял громы с молниями, ветер или дождь с проявлениями воли высших существ. По сей день именно неграмотность, непонимание закономерностей природы порождает религиозность, это гносеологический корень религии. Того, что религия есть отражение общественной иерархии в общественном сознании, то, что это социальный корень религии, Хейзинга не понимает.
Он даже не видит, что происходит в обществе, что на протяжении всей истории человечества религия используется правящими классами для угнетения низших сословий, все религии под разной формой исповедуют одно и то же: не ропщи, смирись, не бунтуй против власти.
Чтобы хоть как-то конституировать свое невежество, Хейзинга приводит высказывания других авторов: дескать, нельзя считать, что «вся система веры и ритуалов есть не более чем обман, выдуманный кучкой неверующих, чтобы держать в узде другую, верующую часть людей… подобное представление встречается не только у многих путешественников, но и передается там и сям в устной традиции самих аборигенов. Но оно не может быть истинным. «Происхождение священных актов может корениться только в вере всех людей племени, а обманное поддержание веры ради укрепления власти одной группы над всеми может быть только конечным продуктом исторического развития» (стр. 36).
Как отрезал: не может быть истинным. А я говорю – может. И кто из нас прав?
К сведению Хейзинги и Гадамера, на работу которого 1960 года ссылается Хейзинга, ритуал и первобытные верования – вещи разные, обряд, обычай, церемониал – не обязательно сакральны. «...ритуальный жест является не столько действием, сколько наглядным изображением действия» – пишет французский марксист А. Валлон («От действия к мысли», М., 1956, с. 125).
К сведению Хейзинги и Гадамера, «обманное поддержание веры» - не конечный, а почти начальный продукт развития общества, оно есть продукт уже рабовладельческого общества. Но, слава богу, что авторы признают обман, хотя и не понимают, что обман приписывания действий Перуна или Зевса разряду молнии проистекает из невежества, которое и есть гносеологический корень веры.
Следуя Хейзинге, мы должны признать, что древнее ритуальное (жертвенное) сожжение детей на кострах под заглушающие их крики звуки труб и барабанов есть всего лишь игра.
Для обоснования сакрализации игры, а также чтобы не обидеть церковь, Хейзинга поминает Платона, у которого игра и священнодействие тождественны (стр. 30-31), и цитирует немецкого этнографа начала XX в. Л. Фробениуса: «… человечество разыгрывает порядок вещей в природе… человечество сначала усвоило явления растительного и животного мира, а затем выработало и понятие времени и пространства, чередования месяцев и времен года, круговорота солнца. Затем оно разыгрывает весь порядок бытия в священной игре… В формах культовой игры зарождался порядок самого общества, начатки примитивных государственных форм. Царь – это Солнце, царство есть воплощение солнечного круговорота, царь всю свою жизнь играет солнце… с помощью игры представляются, показываются, сопровождаются, претворяются космические события» (стр. 29)
Хейзинга в духе Фробениуса вопрошает: «Как протекает процесс, который берет начало в невыраженном познании космических явлений и выливается в игровую форму этих явлений?»
Отсюда сразу же становится ясной осознанная или неосознанная цель Хейзинги: нагородить огород, заболтать марксизм. Конкретнее – работу Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства. Государство, согласно Хейзинге, не орудие подавления одного класса другим и сложилось оно не в общественном бытии, вследствие имущественного расслоения общества, а просто взрослые люди решили поиграть в царя и подданных.
Но в ранних мифологиях Солнце – не обязательно верховное божество. И первый календарь в древнем Египте был связан не с Солнцем, а гелиакическими восходами Сириуса.
Стало быть, древние люди, узнав, что в животных всем верховодит мозг, находящийся в голове, решили точно так же устроить и общество… Согласно модели, как сегодня разнообразные политики предлагают то шведскую, то китайскую модели.
Коль скоро мы сегодня понимаем, что Солнце – всего лишь одна из многих квадрильонов звезд, и, соответственно, ничего космического, ни Большого взрыва, ни Великой стены Слоуна, ни черных дыр человечество в своих играх отобразить не в состоянии, Хейзинга, втискивая слово «космический», намекает на то, что человечество, разбивая себе лбы в церквях, играет в космический разум, в Творца всего сущего. Такова примитивная посылка современного философа.
Людей, подобных Хейзинге, Синклер Льюис в повести Гидеон Плениш» назвал болтологами, в криминальной среде имя им «демагоги», что отчасти соотносится с античным содержанием термина.
Опираясь на мнение Аристотеля, Хейзинга утверждает, что «досуг в себе самом заключает удовольствие, счастье и блаженство. Вот это самое счастье, то есть, не стремиться более к тому, чего не имеешь, и есть жизненная цель» (стр. 183).
Логика вывернута наизнанку: во-первых, счастье есть как раз стремление и результат стремления. Во-вторых, счастье не в том. чтобы стремиться купить автомобиль, которого у тебя нет. В-третьих, ничегонеделанье не есть счастье. Наоборот, счастье – познавать мир, преодолевать трудности, родить ребенка и т.д. Занятия физикой трудны, огромное время тратится на освоение предметов, на «скрип мозгов», на абстрактный труд, на стандартные однообразные расчеты и т.д., но труд творческий – т.е. общественный труд - не есть досуг.
Сделав сразу несколько ошибок, Хейзинга сооружает из них основу и ее же заполняет. Он говорит, что досуг заполняется занятиями искусством, т.е. игрой (там же).
Какие же виды искусства? Пение, музицирование… «Музыкальные формы суть игровые формы… музыка намного строже в своих предписаниях… Нарушение правил разрушает игру». Да ведь вся история музыки – это история нарушения правил!
Но не скульптура или живопись, тут нужно трудиться, отмечает Хейзинга, «игровой элемент отсутствует» (стр. 189). Т.е. Хейзинга не в курсе, что в музыке присутствует все тот же абстрактный труд, причем доминирует по времени.
Но упрямый Хейзинга и в живописи находит игру – путем подтасовки. Живопись, уверяет он, идет от культа, она сакральна, а сакральное, магическое и игра – «в близком соседстве» (стр. 190). Далее он отождествляет культ и игру (стр. 198), что безграмотно.
Но этим безграмотность Хейзинги не исчерпывается. Он утверждает, что экономическое и социальное устройство Римской империи было «гнилым и бесплодным» (вероятно, и водопровод тоже), он откапывает в рабовладельческом Риме пролетариев, да еще заявляет, что «государство никогда не бывает только учреждением ради пользы и интересов» (стр. 199). И парику он приписывает исключительно игровую функцию (стр. 207). Хотя на самом деле главная функция парика – гигиеническая, для собирания блох. Иные скрывали под париком лысину, по некоторым религиозным канонам нельзя показывать свои настоящие волосы. На заре ношения париков их форма, размеры и материал указывали на социальное положение владельцев.
Определение игры
«Игра (или праздник) – выключение из обыденной жизни», - пишет Хейхинга (стр. 34).
Но ведь и криминал, и сумасшествие, и смерть – тоже выключение из обыденной жизни. Так ли оно желанно, это выключение?
Но сам Хейзинга противоречит себе: «… азартная игра (в кости)… включена в культ… германцы занимались метанием костей как вполне серьезным и трезвым делом» (стр. 73). То есть, игра не есть выключение из обыденной жизни.
У некоторых племен островов Полинезии 80 праздников в год. Это выключение из жизни? Потлач – это система, это традиция, это тоже выключение из жизни? Но Хейзинга будто не понимает: футбол, хоккей, баскетбол, олимпийские игры – это бизнес, это политика. Не говоря уже о том, что спортсменам платят зарплату, а иным спортсменам – баснословную зарплату.
Однако сам себе возражает – при условии сакрализации игры: «… можно ли применять квалификацию игры по формальному сходству и к священному сознанию, к вере, наполнявшей эти высокие формы. Если принять раз и навсегда платоновскую концепцию игры – а именно к этому вело нас всё вышесказанное – то не остается никаких сомнений в утвердительном ответе на этот вопрос. Игры, посвященные богам, суть высшее назначение, которому человек должен отдаваться во всем рвении. Так рассуждал Платон. Оценка священной мистерии как наивысшей из достижимых форм выражения того, что недоступно логическому познанию, никак не теряет при этом своей силы» (стр. 40).
Хейзинга навязчиво, бездоказательно противопоставляет духовный мир человека логике, явно имея в виду формальную логику и делая вид, что диалектической логики в природе человека не существует. Хуже то, что он навязывает не просто идеализм Платона, а архаичную, пещерную форму идеализма в виде религии, которая оказалась несостоятельной еще в XVII века.
«В нашем понимании игры снимается различие меду верой и притворством» (стр. 38). Т.е. вера – это всего лишь игра. Игра же – то притворство. Т.е. вера – это надувательство… Понимает ли сам Хейзинга, что пишет? Но он, вероятно, имеет в виду искусство. В таком случае он извращает суть искусства, сводит его к фикции, обману.
Игра не обязательно носит антитетический характер, отмечает Хейзинга, например, танец или пение не обязательно подразумевают противника (стр. 62). В данном пункте Хейзинга подменяет искусство игрой. Почему бы вообще, в таком случае, всю жизнь не назвать игрой, в том числе «обыденную»?
«Современный человек… отличается сильно развитой способностью понимать далекое. Чужое» (стр. 39). Да. Понимать педерастов, оно, с петухом на голове, эмо и т.д.
«С диких и фантастических обрядов народов Африки, Австралии, Америки наш взор переходит к ведийскому культу жертвоприношения, уже беременному мудростью упанишад, к глубоко мистическим гомологиям египетской религии, к орфическим и элевсинским мистериям. И форма их и сама практика вплоть до самых причудливых и кровавых подробностей всё еще теснейшим образом связана с так называемой примитивностью. Но мы открываем или предполагаем в них достоинство мудрости и истины…» (стр. 39)
Какая мудрость в жертвоприношениях, особо грудных детей путем сжигания на костре, неведомо. Религия – это догматика, она лишена мудрости.
Всю свою дребедень Хейзинга обильно снабжает лингвистическими изысками, где, когда, у какого народа что означало слово «игра». Никакого философского значения эти изыски не имеют. Но Хейзинга среди нагромождений сопровождающих слово «игра» выражений отыскивает слово «серьезность», он полагает, что антонимичность понятия игры в германских языках может быть весомым аргументом. И на этом слабеньком основании делает обобщающий вывод: «Появление термина «серьезное» означает, что игра полностью осознана как самостоятельная всеобщая категория» (стр. 59).
Антонимичность, кстати, присуща всем понятиям, любое понятие противоречиво.
Увы, разумеется, игра не тянет на всеобщую категорию, это частность, специфическое занятие и специфическое состояние духа. Распространять ее на всю жизнь общества, на все ее проявления, тем более, на всю живую природу, тем более – как всеобщую – на всю Вселенную, означает притягивать за уши, выдавать желаемое за действительное.
Да, тот, кто забил трехочковый мяч в кольцо, ощущает эстетическое наслаждение, как и тот, кто наблюдает («болеет»), это удовлетворение для команды. Но для слепых, безработных, пятилетних детей, беременных женщин, маньяков и т.п. всё это не имеет ровным счетом никакого значения. Характерно высказывание конструктора Королева в фильме «Укрощение огня»: «Я не хочу в театр. Мне скучно!» Скучна эта игра в мяч и миллионам увлеченных своей работой физиков, врачей, инженеров и пр., и скучен им не просто баскетбол, а само эстетическое удовольствие от любой игры.
«Человеческое общежитие поднимается до супрабиологичеких форм, придающих ему высшую ценность, посредством игр» - уверяет Хейзинга (стр. 61).
Это уже наглость. Но она дает понять смысл всей книги, причину того, что Хейзинга ее написал.
И далее: «В этом двуединстве культуры и игры игра является первичным, объективно воспринимаемым, конкретно определенным фактом, в то время как культура есть всего лишь характеристика, которую наше историческое суждение привязывает к данному случаю
И добавляет мнение Фробенисуса, у которого культура «вырастает из естественного бытия игры».
Шалашники украшают свои гнезда, певчие птицы сочиняют (!) мелодии (стр. 62) – но вовсе не из стремлеиия поиграть, как навязывает Хейзинга, а для того, чтобы привлечь самку.
То есть, человек свою деятельность начинает не с того, что ему нужно есть, спасаться от холода, хищников, размножаться, а с того, что ему захотелось поиграть. Производственная культура – всего лишь «зыбкость», субъективная характеристика, она не является объективно воспринимаемой, конкретно определенной, материальная культура вторична от идеи, от игры – такое мироощущение навязывают Фробениус и Хейзинга.
Итого: цель книги – создать у студентов впечатление, что трудовая теория происхождения человека как существа супрабиологического - неверна. Примитив? Безусловно. Но этим примитивом восторгается российская гуманитарная интеллигенция.
Даже противоборство ян и инь – сродни игре, следовательно, по Хейзинге бог и дьявол не борются, они просто играют. Даже различение между мужчиной и женщиной (стр. 69), якобы подразумевающей состязание полов в какой-то фантастической форме Хейзинга притягивает к игре.
«Не исследующая наука, а творящий язык породил вместе и слово, и понятие» - пишет философ (стр. 41). Бесспорно: понятия массы, импульса, теплоты, температуры, протона, ДНК, эволюции и т.д., и т.п., породила вовсе не наука, а блудливый язык ученых. Как язык, состоящий из слов, породил первое слово, оставим на совести философа. Но он удивительным образом в деле формирования слов и понятий обходится без общественной практики, повседневной, научной, исторической. На самом деле слова и понятия формируются в процессе совместного труда.
«Игра есть добровольное действие либо занятие, совершаемое внутри установленных границ места и времени по добровольно принятым, но абсолютно обязательным правилам с целью, заключенной в нем самом, сопровождаемое чувством напряжения и радости, а также сознанием «иного бытия», нежели «обыденная» жизнь» (стр. 41).
Какая, к черту, абсолютная обязательность правил?! Во всех играх нарушения правил скоро сами станут правилами, в том числе нарушения правил судьями.
Классовая борьба
Хейзинга желает и капиталистов присоединить к играющим: «… игра и опасность, и неверный шанс, и рискованное предприятие» (стр. 54).
Именно в таких терминах в российской пропаганде пытаются облагородить драку за наживу. Буржуа – человек бизнесменствующий, высшее существо.
Но как обойти такой вопиющий момент, как полное подчинение игры капиталу?
«Элемент страсти, удачи, риска одинаково свойственен и экономическому предприятию, и игре. Чистое стяжательство не рискует и не играет. Риск, счастливый случай, неуверенность в исходе, напряжение составляют суть игрового поведения… На наш взгляд, использование хитрости, обмана со всей очевидностью ломает игру и отметает игровой характер соревнования». – уверяет Хейзинга, пытаясь облагородить бизнес (стр. 67).
Реальность противоположна уверениям философа: любая торговая сделка – это попытка обмануть партнера. Больше того: желательно отнять товар у партнера силой, и это правило, а не исключение.
А о патологической страсти к деньгам какой только крупный писатель не говорил.
Но и здесь Хейзинга изворачивается: «Тем не менее, архаическая культура отказывает в правоте этому нашему нравственному суждению, так же поступает и народный дух» (стр. 67). «… сама способность перехитрить врага или соперника становится темой состязания и фигурой игрового свойства… Плутующий игрок… не портит игры…» (стр. 68)
Итак, бесчестье капиталиста, обманывающего рабочих по зарплате, картельный сговор, полиция для усмирения забастовщиков – это у Хейзинги лишь новая фигура игрового свойства. Тема состязания.
Прямо назвать вознаграждение прибылью Хейзинга стесняется.
«Две формы сделок в расчете на будущее везение, - продолжает отмывать черного кобеля Хейзинга, - прямиком восходя к состязательности, так что можно задуматься, что здесь является первичным, серьезный интерес или всё же игра» (там же). И далее приводит пример страхование жизни в форме спора об заклад, пари заключается на рождение мальчиков или девочек и т.д.
Хейзинга делает вид, что не знает простой вещи: в среднем в выигрыше всегда тот, кто страхует.
Общество делится на классы вследствие общественного разделения труда. Хейзинга же пытается представить дело так, что класс собственников формируется благодаря исключительным качествам личностей этих собственников, будто они выше остальных. Но почему выше? Ответ может быть только один: по генетике, по крови, по цвету кожи, по полу и т.д.
«Процесс феодализации, - внушает Хейзинга, - отправляется от престижа, который воины добывали себе в поединках… Устойчивым типом легендарного установления государственной власти стал обычай, по которому героический князь доказывает соперникам свое превосходство, выдержав чудесное испытание силы либо совершив удивительный кунштюк (ловкий прием, фокус, уловка, забавная проделка, Б. И.). Как правило, такой турнир влечет за собой смерть побежденного».
Такой вот кунштюк.
Нетрудно видеть, что Хейзинга в 1938 году и далее Фукуяма в книге «Конец истории и последний человек» 1992 года по сути повторяют тезис Гегеля, который полагал, что люди-воины, обладающие особыми качествами души, завоевывают в сражениях свое место в элите. Хейзинга не удосужился даже вспомнить о наследственном праве, не говоря уже об основе феодализма – собственности на землю. Возникновение феодальных городов, уже не автономных, отличных от античных полисов (городов государств), инквизицию, захват чужих земель во время крестовых походов под маской идеала освобождения Палестины от ислама – всё обошел вниманием Хейзинга.
С начала 90-х в России активно внедряется американская «школа лидера», буквально с детского сада. В результате дети становятся замкнутыми, глядят на своих товарищей свысока, все человеческие чувства, дружбы, сочувствия, жалости и др. становятся для них ничтожными. Система взращивает бизнесменов.
Из книги Хейзинги мы узнаём, кто стоял у истоков, кто подводил идейную базу под эту школу.
«С детских лет, - уверяет он, - и до высших ступеней культурной деятельности одной из самых мощных пружин самосовершенствования и совершенствования группы выступает жажда похвалы и почестей за превосходство» (стр. 79). Даже еще смешнее: «Люди хвалят друг друга, хвалят сами себя» (там же). Сами себя хвалят только параноики или мошенники в избирательную кампанию, во всяком случае, люди низких моральных устоев, плохо воспитанные люди.
Дальше – явная ложь: «Сделать хорошо – значит сделать лучше другого» (там же). Нет, это не так!
В своем стремлении как-то подкрепить свое «открытие», что любое проявление жизни в обществе есть игра, хоть поход к зубному врачу, хоть подметание улицы или ограбление магазина, Хейзинга объявляет игрой и систему потлача, он всерьез считает, что в потлаче «первичен агональный элемент» (стр. 77). В книге английского этнографа Э. Б. Тайлора «Первобытная культура» 1871 года отмечается, что потлач – это когда какой-нибудь видный представитель племени проводил церемонию, связанную со свадьбой, похоронами или другим столь же важным событием, приглашал всех родственников, а также недругов, конкурентов и недоброжелателей, чтобы поразить их своим гостеприимством и продемонстрировать свои возможности. Чтобы продемонстрировать величие и пренебрежение к имеющемуся богатству и ценностям, по приказу вождей на глазах присутствующих сжигались или демонстративно выбрасывались в море ценные вещи.
На самом деле потлач – это борьба за авторитет, за влияние в племени. Эта борьба зачастую носила такой ожесточенный характер, что приводила разорению и голоду. Вожди племен, знать раздаривали гостям то, что накапливалось годами, уничтожались самые необходимые вещи.
Потлач был распространён до начала XX в. и в виду распространения нищеты был запрещен.
Но Хейзинга уверяет, что проявления потлача – инстинктивны, что они якобы не имеют экономической и практической ценности и являются сакральными (стр. 78).
Вы думаете, такая игра, как метание на дальность клавиатур от компьютера не имеет никакой экономической и практической ценности? Как бы не так! В этой игре даже не важно, кто победит, главное – показать низшим, бедным классам, кто в доме хозяин.
Хейзинга пытается убедить, что конкуренция, т.е. оттеснение конкурентов, всех конкурентов – совершенствует группу. Что человеку якобы всё равно, что он творит, главное – сделать лучше соседа. Что в человеке якобы нет интереса к собственно природе, что не тайны вселенной влекли Галилея, Коперника, Дарвина, Левенгука, Бора, Гильберта и пр., а соперничество друг с другом. Якобы Кампанеллой или Томасом Мором двигало не желание сделать мир лучше, а просто написать что-нибудь забористей других писателей. Якобы Пастернак, Цветаева, Мандельштам, Багрицкий, Маяковский, Заболоцкий, Рубцов и пр. потому великие поэты, что, глядя на чужие творения, старались перещеголять. Да-да, Хейзинга так и пишет в отдельной главе «Игра и поэзия» - все поэтические формы суть игровые» (стр. 138), «поэзия есть игровая функция» (стр. 139). «… поэзия Ариосто неоспоримо свидетельствует в пользу тождества игры и поэзии» (стр. 205). Итальянец Лудовико Ариосто жил в XVI веке, переработал «Песнь о Роланде» - собственно, это всё. Ладно бы, Хейзинга перечислил хотя бы пару сотен поэтов, желательно, значимых, но он выбрал единственного незначимого и на основании единичного выводит общее суждение. Это ли не нищета интеллекта.
То, что искусство есть способ общения людей, не входит в схему Хейзинги. И философия у Хейзинги – тоже игра (стр.167). Правда, ссылается он, в основном, на софистов, которые, конечно, сыграли свою роль в борьбе со схоластикой. Но софизм – это сознательная или бессознательная логическая ошибка, подмена имени суждения. И наука – игра, поскольку «полемична по своей природе» (стр. 178). При этом абсолютизируется агональность, само же познание мира остается за скобками.
Словом, нет в жизни ничего, кроме игры. А Матросов бросился на амбразуру потому, что боялся, что кто-то его опередит.
Сделать лучше – это не сделать новое, чего у соседа и не было. Стало быть, Уайт, прививший себе чуму, студент Заболотный, заразивший себя холерой, Джесс Ласеар, Шарль Николь и Игорь Ашешов, Ермольева, Роджер Смит и др. действовали не в стремлении помочь человечеству, а из желания быть первыми?? Хуже всего модель приложима к производству, где рабочий должен сделать товар не лучше, а точно таким же.
Но разве социалистическое соревнование – не двигатель прогресса? Двигатель. До поры. Пока не уступит место чистогану.
В Японии в 60-е – 70-е быстро поняли, что конкурентная система порочна, она ведет к снижению производительности труда, потому в фирмах культивируется противоположная установка: на чувство локтя, на взаимную поддержку и т.д. Именно поэтому японские товары вытеснили американские на американском же рынке.
Хейзинга отождествляет добродетель и пригодность (там же). Но он не останавливается на достигнутом. «Добродетелью благородного человека является сумма качеств, делающих его способным сражаться и повелевать», - пишет Хейзинга (стр. 80). То, что он, как позднее, Фукуяма, слизал у Гегеля деление общества на воинов (обладающих собственностью), и подчинившихся им шудр, полбеды. Хейзинга возвел это деление в нравственный принцип. «Если у тебя много каце, имеешь прав всем в морду плевать. - А зачем в морду плевать? - Молодой еще…»
Словом, если в обществе нет цветовой дифференциации штанов, у общества нет цели!
Соревноваться моно во всем: в поедании гамбургеров, в плевании дохлым кузнечиком на дальность, в наращивании жира, в общей площади татуировок, в толщине губ или в узости талии.
Далее у Хейзинги появляется благородное сословие, благородная аристократия, благороднорожденный и пр. Всем им он, ничтоже сумняшеся, приписывает отвагу, справедливость, мудростью даже щедрость. При этом сам Хейзинга упоминает, что при достижении первенства можно всячески поливать соперника грязью – как это благородно! И особенно благородно – доказывать на фронтах 2-й мировой и в концлагерях превосходство арийской расы.
Разумеется, Хейзинга не мог обойти стороной институт семьи: «Никак нельзя считать случайностью, что состязание занимает особенно важное место при выборе невесты и жениха» (стр. 100).
В чем состязаются женихи? В силе, храбрости, ловкости, уме, смекалке. К кому у девушки может возникнуть любовь? К сильному, смелому, умному. Так понимает дело Хейзинга.
Можно добавить: к респектабельному, упакованному, богатому может возникнуть любовь у девушки. Не потому любят, что любят, а потому, что мышца толще и денег больше. Ибо в обществе, понизанном отношениями частной собственности, любовь – ходовой товар. В состязании побеждает тот, кто занимает более высокое положение в общественной иерархии, кто обладает более толстым кошельком.
Походя Хейзинга невольно изобличает сущность британского и американского судопроизводства: «судебный процесс как состязание», «правосудие в форме игры». «состязание в хуле и защитительная речь», «судебный процесс как словесный поединок» и т.д. (стр. 93).
То есть: собственно истина не важна. Не играет никакой роли, кто у кого украл и кто кого убил, важно лишь, кто выспорил. Таким образом, буржуазный суд – это не тогда, когда торжествует правда, справедливость, а когда побеждает сумма денег, которую способен заплатить участник суда наиболее языкастому юристу.
То же касается и феодального суда. Так, согласно законам адата (аналога шариата) судьи каждый аргумент состязающихся сторон отмечали втыканием в землю палочки. У кого больше палочек – тот и прав. Т.е. суть дела оказывается абсолютно неважна.
Хейзинга описывает улаживание ссор у эскимосов: собирается сходка, и противоборствующие стороны грязно клевещут друг на друга в песнях и под гром барабана (стр. 103). Во время передышек они общаются как хорошие друзья – совсем как российские кандидаты в депутаты. Правда, из-за клеветы порой кое-кто вынужден покинуть стойбище – но ведь это игра! Так разбираются в т.ч. случае убийства. Т.е. суть конфликта никого не волнует.
Аналогично происходят судилища в некоторых германских странах, отмечает Хейзинга, в т.ч. в случае преступлений сексуального характера.
Уже имеется пример Брейвика, который прекрасно себя чувствует в тюрьме, но именно из посылов Хейзинги – один шаг до толерантности, до сегодняшней тенденции в США признать педофилию нормой.
Хейзинга последователен, ибо не понимает, к чему ведут его фантазии. «В древнем Риме, - пишет он, - тоже долгое время любые средства были хороши, чтобы одолеть в суде противную сторону. Истец облачался в траурные одежды, вздыхал и стенал, громогласно ссылался на благо государства… делал всё то, что порой делается и в наше время».
Нет сомнений – это описание не только суда в Америке, но и разбирательств сталинских троек. То есть: Хейзинга фактически их оправдывает, поскольку – игра.
Война
«Было бы опрометчиво применять термин «игра» к серьезной борьбе», тем более с оружием в руках, - отмечает философ. Но тут же пишет: «Игра есть борьба, а борьба есть игра» (стр. 55). Т.е. не только в игре присутствует борьба, конкуренция, но и борьба, классовая или между армиями, оказывается, есть всего-навсего игра! На странице 57-й Хейзинга уже и соитие называет игрой, вкладывая в термин «игра» эротический смысл. Ибо есть «любовная игра». То, что игровой момент, присутствующий и в период ухаживания, и даже в войнах, глубоко вторичен, Хейзинга не понимает.
«Упорядоченная борьба есть игра», - уверяет Хейзинга. То есть, 2-я мировая – игра. И это не метафора. В отдельной главе «Игра и война» (стр. 105) Хейзинга прямо об этом говорит. Дескать, в английском языке воевать – это спорить, состязаться (стр. 113). Эсэсовцы зверствовали? Что вы, они просто играли! Хейзинга старается всячески облагородить войну – когда воюют равные. Когда же воюют против «неполноценных» - «всякие ограничения насилия снимаются», уточняет Хейзинга (стр. 119). Т.е. Хейзига, на каждой странице потрясающий читателя своей образованностью, не знает историю войн. В любой войне противник – «неполноценный».
Но и образованность Хейзинги вызывает сильное сомнение, так, у него «Калевала» - это финский эпос (стр. 144), на самом деле – карело-финский.
Чтобы быть первым, можно выколоть глаза иконописцам, пусть не расписывают другим церкви, поить лошадей шампанским и прочее.
И этого человека мир называет философом?? Это не философ, а козёл.
Словосочетание «философ Хейзинга» - это антонимичная контаминация.
Каждый народ, преподносит нам тезис Хейзинга, выдает войны, которые он вел или пережил, за славную борьбу за свое существование… Но в истоках борьбы за существование чаще всего не столько голод, сколько зависть к чужому могуществу и славе». (стр. 201). Если добавить «… и к собственности» - получится типичный либеральный пропагандистский штамп, якобы рабочие завидуют буржуа.
Стало быть, когда фашисты стремились истребить славян, а те сопротивлялись, это не было славной победой, просто Гитлеру завидовали. И Гитлер обзавидовался, а вовсе не к бакинской нефти руки протягивал.
Искусство управления государством, коллекционирование, склонность к тайным союзам, религиозное сектантство (манихейцы, гностики и др. пропеллером в гробах вертятся) – в подоплеке всего этого, согласно Хейзинге, лежит игровое поведение (стр. 210-211).
В другой своей книге, «В тени завтрашнего дня», Хейзинга верен себе.
Исторический материализм у Хейзинги включает в себя «антиноэтическую тенденцию» (стр. 290). Этическую составляющую марксизма Хейщнга замечать не желает.
Посмотрите, какова глубина суждений Хейзинги: «В учении марксизма вся сфера нравственности. убеждений и обязанностей не может найти себе места иначе, как в духовной надстройке, возвышающейся над экономической структурой данной эпохи, вырастающей из нее, и. поскольку она обусловлена этой структурой, обреченной вместе с ней изменяться и погибнуть» (стр. 307-308).
Что ж, по Хейзинге мы это явственно видим. Но скажите, где еще приткнуться нравственности, как не духовной надстройке??
Нравственную сторону марксизма Хейзинга в упор не видит.
Не зная, не понимая исторического материализма, Хейзинга не в состоянии понять, что происходит в жизни общества.
В 1935 году он предчувствует катастрофу – но не войну, а гибель культуры.
Увазывая на порочность расовой теории (стр. 284), Хейзинга утверждает, что надвигающийся кризис – невиданный еще в истории. На самом деле создание образа врага для консолидации населения используется со времен рабовладения, тезис избранности народа – тоже. Так, Аристотель пытался учить Александра Македонского избранности соотечественников – в сравнении с завоеванными народами, однако Александр поступил наоборот: представил себя в роли местного восточного божка.
При это Хейзинга вовсе не против евгеники и полагает, что она способна что-либо дать для государства и человечества, а латинские народа имеют право на чувство превосходства в виду «качества культуры» (там же). Он также сообщает, что «можно вообразить такие обстоятельства, когда добровольное вымирание всего человеческого рода было бы предпочтительнее, нежели сохранение некоторых…» (стр. 289).
Как же избежать катастрофы? И Хейзинга вновь показывает свою абсолютную безграмотность. «Научной формулировки, по существу, идея кризиса в прежние времена никогда не находила» - убежден Хейзинга. Кто такие Маркс, Энгельс, Плеханов, Ленин, Хейзинга и не слышал. Марксизм для него – «странное блюдо» (стр. 272), т.е. он смотрит на него как баран на новые ворота.
«Только после того, как завершился великий феномен 1789 года, в течение XIX века понятие революции наполнилось тем содержанием, которое придал ему впоследствии социализм… Революция как идея по-прежнему остается в согласии с древней идеей внезапного спасения, благой и скорой перемены… Этому извечному представлению о внезапном… повороте общественного бытия противостоит современное солидно обоснованное знание, полагающее необходимым истолковывать всё естественное и всё человеческое как результат действия многочисленных, взаимозависимых и долговременных сил» (стр. 250).
На самом деле слово «революция» в ис¬то¬рических тру¬дах и пуб¬ли¬ци¬сти¬ке ут¬вер¬ди¬лось с конца XVII в. в свя¬зи с низ¬ло¬же¬ни¬ем в Анг¬лии ди¬на¬стии Стю¬ар¬тов.
Хейзинга не слышал о «Славной революции», ничегошеньки не знает ни о буржуазной революции в Англии, ни о первой буржуазной революции в Нидерландах. Что до внезапности – по Франции буржуазная революция гуляла в течение полутора столетий. Но чем, каким местом марксизму может противостоять необходимость истолковывать всё естественное и всё человеческое как результат действия многочисленных, взаимозависимых и долговременных сил??
Причины войн неведомы Хейзинге, «слава солдату на поле брани», восклицает он (стр. 299).
Больше того: «Экспансия сама по себе есть для Государства условие существования» (стр. 302).
Больше того: «Для автора брошюры не составляет труда избавить понятие «враг» от морального привкуса…» (стр. 301).
Т.е. Хейзинга желает предотвратить кризис – и сам же проповедует фашизм. Знаете, каким способом избавляет? Путем перевода на греческий.
И, чтобы никто не сомневался: «… крупные хищники суть благородные твари самого совершенного вида и без этой лживой человеческой морали…» (стр. 303). «Здоровый государственный организм отличают порядок и дисциплина» (стр. 312).
Но тут же пишет: «Наша планета больше не в состоянии пережить современную войну. Война может ее только изуродовать, мира она больше не принесет» (стр. 338). Логика на марше.
Игра на самом деле
Хейзинга утверждает, что культура возникает как форма игры, что в судебном процессе есть "три формы игры", что войны происходят потому, что люди хотят добиться решения, имеющего священную силу. Вооруженный конфликт - это такой же способ правосудия, как предсказание или судебное разбирательство.
У Хейзинги не социальная жизнь сама по себе супрабиологическая, а лишь наделена супрабиологическими формами в форме игры.
Хейзинга выделяет 4 характеристики, которыми должна обладать игра: 1) Игра бесплатна, на самом деле это свобода. 2) Игра - это не "обычная" или "реальная" жизнь, игра отличается от "обычной" жизни как по месту действия, так и по продолжительности. 3) Игра создает порядок, она и есть порядок. Игра требует абсолютного и высшего порядка. 4) Игра не связана с материальной заинтересованностью, и из нее нельзя извлечь никакой прибыли.
На самом деле игра не требует абсолютного порядка, тем более, какого-то «высшего». Во-вторых, игра происходит в свободное время, но сама она никакой свободой не является, она не избавляет человека от той несвободы, на которую капиталистический способ производства обрекает человека.
Хейзинга отождествляет искусство, судопроизводство, войну с игрой – но тут же противоречит себе, отрывая игру от «обычной» жизни. И уж, разумеется, игра не бесплатна, она полностью подчинена капиталу. Если капитал не пожелает, не профинансирует строительство детских спортивных площадок, то и игры не будет.
Более того, обязательным моментом игры Хейзинга полагает состязательность, конкуренцию. Но в строительстве домиков из песка, в игре в кубики, в тетрис, в возне с детским конструктором, в катании котенка на игрушечном самосвале, в раскладывании пасьянсов, в играх на развитие памяти, наконец, в ролевых играх нет никакой конкуренции, никакой агональности, никаких установленных правил. В мяч можно играть и в одиночку.
Уровень Хейзинги – это уровень Франкфуртской школы с ее полностью выхолощенным марксизмом. Это уровень деградировавшей европейской и мировой философии, которая оказалась не в состоянии ни противостоять покупке ее капиталом, ни осмыслить происходящее в СССР, согласившись с декларациями вождей ВКПб, что в СССР – социализм. И этот уровень не повысился, наоборот, еще более понизился к 90-м, не говоря уже о 2022 годе.
Отсутствие элементарной логики легко видеть по фрагменту текста, где Хейзинга описывает систему потлача.
«Одна из двух групп одаривает другую щедрыми дарами, не преследуя иной цели, кроме как показать этим свое превосходство. Единственная и притом необходимая реакция заключается в том, что другая сторона через какое-то время обязана устроить ответный праздник и превзойти соперницу… Тот, кто устраивает праздник, раздаривает при этом собственность всего своего клана… другой клан тем самым берет на себя обязанность учинить еще более щедрый праздник… этнология ищет объяснения феномену потлача в магических и мифологических представлениях… во всем комплексе, называемом потлач, первичен агональный инстинкт, первична игра ради возвышения коллективной или индивидуальной личности…» (стр. 74-76-77).
Доказательств своих высказываний у Хейзинги нет, нет дискурса. Есть нагромождение высказываний, которые призваны создать впечатление, что игра никак не связана с производственным процессом, не связана и воспроизводством отдельной жизни и общества в целом. Дело явно провальное, потому что понятно, что связана. Но служба есть служба.
Отметим только: у философа занятие не есть действие, потому что «либо». Отметим, что в играх нет ничего абсолютно обязательного, во всех коллективных играх такое сумасшедшее – и наглое - нарушение правил, что скоро нарушения станут правилами.
Кроме радости у любых спортсменов есть другое чувство – ощущение поражения и ощущение рутины. И ощущения эти, как и ощущения радости, никак не обозначают какое-то «иное» бытие.
Даже у животных игра – это развитие навыков, в человеческом обществе это еще и оздоровление, снятие стресса.
Более того, Хейзинга полностью игнорирует социальное значение игры в капиталистическом обществе как русла, в которое канализируется активность масс, в котором достигается национальное единство антагонистических классов. Недаром Хосе Ортега-и-Гассет видел образ фашизма в скопищах футбольных фанатов.
Игра – способ общения между людьми, владеющими специфическими знаниями и навыками, разумеется, не сводимый к производственным отношениям, как общее не сводится к особенному, хотя игра в юном возрасте способствует развитию навыков, как игра щенков волка имитирует охоту и конкуренцию – с соответствующими рисками - в стае.
Аналогично первые шахматы, чатуранга и чатураджа (чатураджи, 4 царя, для 4-х игроков), тоже имитировали военные действия. В ведических текстах термин «чатуранга» используется для описания индийской армии, взвод в которой состоял из слона, боевой колесницы, трёх всадников и пятерых пехотинцев (4 рода войск).
Для такого способа общения, как праздник, не требуется особых знаний и специфических навыков, искусство как общение требует крайне изощренных навыков, особого состояния души и разума.
Знания и навыки современной игры не связаны с производством вещных и духовных ценностей. В силу этого, с одной стороны, приобретение навыков игры является трудом, в котором доминирует абстрактное содержание, что в процессе распредмечивания приводит к ограниченности. Чрезмерное развитие мышц порождает ущербность ума. С другой стороны, развитие, казалось бы, умственных способностей в играх типа шахмат из-за оторванности от производственных отношений сужает мир интеллекта, буквально маргинализует, потому фетиши массовой пропаганды подменяют в сознании реальность. Отсюда вполне маргинальный менталитет чемпиона мира Гарри Каспарова и всех, помешанных на компьютерных играх. Достаточно привести в пример челлендж или поиск покемонов. Поэтому что-то есть во фрейдистской, в частности, адлеровской концепции, что в игре проявляется неполноценность бегущего от жизни субъекта, не сумевшего с ней совладать с ней.
Однако нельзя рассматривать игру статично. В своем развитии игра возвращается с лоно производства: шахматные программы используются в создании искусственного интеллекта, теория игр стала в том числе прикладной математической дисциплиной, деловые игры используются в теории управления, игра есть часть обучения военным тактике и стратегии.
Выделим 4 необходимые условия игры, определяющие ее как специфическую деятельность.
1) Исход игры должен быть не определен, должна иметь место веселая случайность, в том числе в промежуточных результатах игры.
Как бы ни был уверен спортсмен в своей победе, как бы он себя ни настраивал, он знает, что победитель неизвестен. Наоборот, ни одно государство, начиная войну, не ставит в основание начала войны утверждения типа «черт знает, кто победит».
Если исход игры предрешен, игра умирает. Так произошло со стоклеточными шашками, машинный расчет показал, что при правильной игре всегда ничья.
Шахматы – тоже игра на ограниченном поле, поэтому число вариантов конечно, однако это число достаточно велико, поэтому при ограничении времени на перебор вариантов шахматы (пока) остаются игрой.
Даже если играют команды, одна из которых заведомо сильнее, нельзя исключать неожиданного выигрыша слабой команды. С другой стороны, заранее известный результат их встречи не влияет на общий «принцип неопределенности».
2) Игра не должна причинять ущерб какой-либо из соперничающих сторон. Это условие немедленно выводит игру из разряда «серьезных». Даже в состязании с компьютером в имитационных играх типа «стрелялок» реальный ущерб отсутствует.
Что касается сафари, это не игра, а извращение.
3) Третье условие связывает игру, во-первых, с конкурентными отношениями в обществе и, во-вторых, с производственным процессом. Это условие – интерес. Победа над противником придает статус, пусть в весьма ограниченной части общества. Поэтому выигрыш, вознаграждение, если речь не идет о профессиональном спорте, не выводят их, вопреки мнению Хейзинги, за рамки игры.
Интерес заключен не только в результате, но в самом процессе игры. Присутствующий в игре эстетический момент подобен эстетике производства, который имеется и в древней керамике, и в возведении зданий, и в кораблестроении, и в ракетостроении и т.д. Как заметил Дирак: «Эта формула, чтобы быть верной, недостаточно красива» (красивая теория имеет гораздо больше шансов быть правильной).
4) Игра должна происходить вне общественно необходимого рабочего времени. Как определял Пушкин: «Праздность вольная, подруга вдохновенья».
***
Говорить о Хейзинге как о философе не приходится. Если у философов до XIX, отчасти XX века можно было чему-то поучиться, узнать у них что-либо новое, даже если это идеалисты или просто буржуазные философы, то тексты Хейзинги ничего кроме интеллектуальной брезгливости не вызывают. Хейзингу можно назвать - современным философом.
Построения Хейзинги просты и примитивны. В одной из юмористических телевизионных передач 90-х ведущие выдвинули тезис: Ленин – гриб. Далее это идиотское утверждение они обосновывали ссылками на античность, на лангобардов, на Франсуа Вийона, на короля Людовика XIV, на Вишну и Шиву, приводили примеры грибов в живописи, литературе и т.д., якобы грибы управляют людьми и пр.
Хейзинга делает то же самое: выдвинув нелепый тезис, обрамляет его своей образованностью.
Однако нелепость тезиса настолько очевидна, что он вынужден как-то отыгрывать назад: «Резюмируя. Можно свидетельствовать, что почти во всех проявлениях культуры XIX века игровой фактор отступает далеко на задний план… Общество приняло свои интересы и стремления чересчур всерьез… Идеалы труда, образования и демократии теперь едва оставили место для вечного принципа игры», - сетует Хейзинга (стр. 219).
То есть: он уж, вроде, всё доказал про игру, но… общество, видите ли, чересчур серьезно воспринимает свои интересы!
Оговаривается Хейзинга и в отношении науки – ибо она «постоянно ищет прочного контакта с реальностью», она не есть «отдых за рамками требований «обыденной» жизни» (стр. 229). «Подлинная тяга к познанию истины путем исследования невысоко ценит торжество над соперником» (стр. 230), - говорит он о современной науке. И предлагает «временно» отложить в сторону вывод, что любая наука есть только игра (там же). Временно! Будто бы познание истины играло в античности или в эпоху Ренессанса меньшую роль.
Но в таком случае – насколько актуально то, что он городит?! И Хейзинга реанимирует игру: самый большой тоннаж, производственная статистика, спортивные рекорды и пр. – «соображения пользы целиком оттесняются на задний план чисто игровым моментом» (стр. 225). То есть, на задний план он оттесняет принцип максимизации прибыли. Здоров ли Хейзинга?
«Сам по себе факт, – оправдывается Хейзинга, - что политическая жизнь наций выродилась (! Б. И.) до неслыханных крайностей насилия и опасности, еще не дает оснований элиминировать здесб опнятия игры. Мы знаем достаточно примеров, что игра может быть жестокой и кровавой…» (стр. 235). «… современная война утратила всякое соприкосновение с игрой» (стр. 237).
Где в истории Хейзинга откопал «невырожденную» политическую жизнь? Когда англичане и испанцы истребили свыше 100 млн индейцев, когда англичане истребляли ирландцев и австралийцев, когда англичане истребили 90 млн индусов, когда рядовые парижане в Хрустальную ночь уничтожили 30 тыс. своих сограждан, гугенотов, когда Робеспьер проливал реки крови, когда реки крови лили крестоносцы или на территории Руси татаро-монголы, а русские князья вступали с ними в сговор убивали своих же, когда княгиня Ольга истребляла древлян поголовно, когда Иван Грозный варил в кипятке жителей Пскова? Это всё была игра? Участь побежденного племени – быть съеденным. Тоже игра? Инквизиция – игра? Культовое принесение в жертву детей, которых сжигали на кострах, а их крики заглушали звуками тамтама – игра?
Чтобы окончательно оградить себя от обвинений в идиотизме, Хейзинга выдвигает максимально идиотское утверждение: «Игра как таковая, говорили мы в начале, лежит вне сферы нравственных норм» (стр. 240). Т.е. теперь уже и речи нет о чести, доблести, благородстве, которую Зейзинга приписывал игре, не идет. То есть, лучшие игроки по Хейзинге – это роботы.
Но «подлинная» культура не может существовать без определенного игрового содержания», - диктует Хейзинга (стр. 238).
Нет, как раз может! И наука, и искусство, и культура производства – чихали на игру!
Нет в «Homo ludens» ни мысли, ни чувства. Ничего. Что мной двигало, когда я выписывал всю эту длиннющую галиматью Хейзинги? Ненависть к человеческому кретинизму.
Философия. критика. современный марксизм
© Copyright: Борис Ихлов, 2024
Свидетельство о публикации №224051601086
Свидетельство о публикации №224051601086
Рецензии