Санька в серебряном ландо. отрывок из гл. Дальше

   Стоял чудесный пушкинский вечер. Золотая пора, чтобы перед сном прокатиться на новеньком самолёте друга, и Санька крутил педальки не чуя ног. Город вытряхивал из темноты редких прохожих. Впереди белел чей-то плащ и прыгал по асфальту жёлтый луч фонарика. Мимо пробегали стеклянные двери закрытых учреждений с подсвеченными за ними безлюдными фойе. На большом военном штабе рдел рубиновый глазок сигнализации.
   Санька ликовал. Не всякому ребёнку в его возрасте достаётся друг, который запросто вечерком может прокатить на личном сверхсамолёте да ещё прямо в космос. Причём без билета, скучного ожидания регистрации и запрета на велосипед в салоне. Мысленно малыш уже лазил по всему судну, хлопал, встав на любое сиденье, дверцами багажных шкафчиков, крутил во все стороны обдувочные сопла на панелях климат-контроля, откидывал спинки свободных кресел и на своё усмотрение поднимал или опускал на них подлокотники. А потом, в кабине пилота, чередовал нажимание зелёных кнопок с ревностым кручением штурвала и бессистемно щёлкал стальными рычажками тумблеров, обязательно надев наушники со специально загнутым к губам микрофоном с тремя дырочками для звука, в который во всеуслышанье радировал домой "Баба, а я пилот!". Мысль о наушниках побудила сильней нажать на педали.
   На тот случай, если перехватить приятеля у Женьки он не успевает, маленький велосипедист мчал с запрокинутой отвесно вверх головой, зорко высматривая над домами габаритные огни большого лайнера. В тьмущей ночи пионерским костром пылал дневной мусор на овощном рынке и полнилось накладными звёздами из пищевой фольги гуталиновое небо. Санька намеревался, если что, просто окликнуть пролетающий лайнер в полной уверенности, что Витёк с Хорошилиным его непременно услышат, подхватят и они сразу полетят в космос к этим самым звёздам, где он наконец-то увидит Землю с космонавтской высоты. Мечтатель и предположить не мог, что высокоуровневая альтернатива продела вектор его вечерних мероприятий в предназначения иного порядка, уже выставив на пути следования дорожный указатель "Дальше", извещавший о пересечении административной границы пункта с этим названием и приведённый в полное соответствие требованиям ГосАэроАвтоИнспекции как то — заданный размер, белёсое светоотражающее покрытие, чёрная кайма и шрифт согласно отраслевого стандарта.
   Из чёрной высоты многоэтажки вниз выбросился кувыркающийся сигаретный огонёк и, трахнувшись о землю, рассыпался и погас. Санька так замечтался, что не заметил, как ни с того ни с сего у него по бокам вспыхнули два белых плафона-шара. И как за ними следующие два. А затем, зажигаясь один за другим и обгоняя ездока, осветительные приборы двумя гирляндами пробежали вперёд, подсветив путь вплоть до проезжей части, пока не упёрлись в открытый ландо без госномеров и вообще каких-либо опознавательных знаков. Нарушая правила парковки, чудо-транспорт серебрился прямо посреди проезжей части, занимая обе полосы движения, и был похож на круглую прогулочную веранду-ватрушку в форме большого надувного утёнка, только из дюраля, сбрызнутого сплошной искристостью. На борт вели фосфорисцирующие эстрадные мостки, по которым обрамившаяся фонариками велодорожка приглашала без промаха взомчаться на палубу через проём в покатом борту, гостеприимно раздвинутый пошире для удобного въезда. Там сами собой помаргивали отсветы отсутствующего телевизора, создавая в салонной полутьме таинственную атмосферу новогоднего вечера, и вперемешку с разноцветными огоньками тихо играла музыка.
   Продолжая следить за небом, Санька не заметил и его. По невнимательности он бы, наверное, и вовсе мог проехать мимо, не вмешайся в дело неведомая туристическая сила. Лишь только в путеводных гирляндах зажглась последняя пара фонарей, завершив разметку финишной прямой, незримая турагентша лёгким нянечкиным прикосновением, буквально одними пальцами, под затылок, бережно направила велогонщика прямиком в серебряные створы неопознанного серебряного объекта, при этом постепенно нагнетая скорость как перед въездом в горку. Беспечный ездок опомниться не успел, как стрелой взлетел на борт.
   Неистовый "Лютик" сразу застыл как обесточенный. Из-за резкой остановки сопровождавшему его езду вихрю пришлось по инерции одному пронестись немного дальше и налетев на тополь погаснуть, предварительно тряхнув из дерева полкило последних листьев.
   - Это исо сто такое? - пытаясь сообразить в чём дело, малыш привстал в седле, с силой продавливая педальки то туда, то сюда, но колёса наотрез отказывались крутиться ни вперёд, ни назад. Велик в пол как забетонировало.
   Зато сонный ландо вдруг весь сразу как-то ожил. Откуда-то совсюду тотчас слетелись свирели, по полу забегали чуднЫе огоньки, будто только Саньку все и ждали. Под днищем взвеяли зефирные тяги, свирели дунули напевно, и автоматическая салон-платформа бесшумно отслоилась от земли, испустив столб света до небес, густой и протяжный как прощальный гудок атомного ледокола "Арктика", проторившего во льдах свой Севморпуть и теперь уходившего в отчий порт постоянной приписки. Прореха в борту без промедления самозапечаталась, световые мостки схлопнулись, оставя после себя кучевое сияние, и величественный надувной утёнок из дюраля, сбрызнутого сплошной искристостью, стал помаленьку набирать высоту, унося пассажира всё выше... и выше... и выше...
   Санька всё понял. Как был верхом, он не спешиваясь налёг на покатый борт и, свесив вниз голову, понимающе притих.
   Ландо продолжал себе возноситься прочь от земли. Крыши домов, как лифты, мягко опускались во мглу и там тонули. Примерно в точке, принятой в почтовых самолётах для сброса корреспонденции парашютным способом, перестал щёлкать счётчик этажности, поскольку вокруг закончились высотки, и уютно запахло открытыми шлагбаумами. Причём отчего-то именно открытыми, хотя до сей поры Санька и не помышлял, что шлагбаумы вообще наделены собственным запахом, как ванилин, например, или дихлофос, не говоря уже об открытых или закрытых. За спиной, прямо в воздухе над пустой палубой, сами собой включились цветные голографические мультики, трансляции сценок из санькиной жизни в городе и обрывки снов в натуральную величину. То вдруг бок о бок вырастут дворник Федотыч с чемоданом пустых бутылок на плече и семенящий рядом мелкий Ёжик-В-Тумане, напару торопящиеся к ближайшему заготпункту стеклотары. То высветится ростовая фигура богатыря-красноармейца со знаменитого плаката художника Моора "Ты записался добровольцем?", красная с головы до пят. Традиционно сжимая отведённой назад левой рукой древко Красного знамени, в другой красноармеец держал новодельный концертный горн с красным вымпелом и, указывая духовым инструментом почему-то на самого малыша, басил нависая сверху: "Так вот он, Санька, какой я — дед Пахома, легендарный начдив..." Хотя при этом Санька точно знал, что он приходится Пахому не дедом, а прапрадедом.
   Будучи объёмно-панорамной, зыбкая анимация позволяла зрителю смотреть себя обходя кругом и даже проходя сквозь, но Санька к ней ни разу не обернулся. Было капельку грустно. Как после счастливой смены в летнем лагере, когда другие остаются на следующую, а за тобой пришёл автобус с надписью "Дети", чтобы забрать домой. И вот от Центральных ворот, за которыми ещё сегодня вы все вместе бесились, ты единственный вынужден отправляться восвояси, распрощавшись с планами после сончаса доиграть с пацанами в войнушку.
   Уперев подбородок в край борта, Санька взирал вниз, туда где совсем один остался его Град-над-Амуром, и прощально махал уменьшавшемуся крайцентру ладошкой. Там догорал ещё этот свет. По мере удаления городские огни сначала ужались в концентрированную тучку электрических лампочек, а ещё чуть погодя постепенно упорядочились в световую надпись "ВЧЕРАШНИЙ ДЕНЬ", пылавшую в пуховой вселенской ночи рекламным таблом. Её пятно всё отдалялось и отдалялось, яркость слабла и вскоре сошла бы на нет, как вдруг Санька озабоченно затарабанил рукой по борту:
   - Стой-стой-стой, подозди! Велик то забыли оставить!
   Ответственному малышу было невдомёк, что сейчас с ним ехал далеко не прежний трёхколёсник, верный и неистовый "Лютик", а только его видимость. Тем не менее транспортировочная платформа послушно подзастыла, неторопясь развернулась на месте и легла в обратный курс, к Земле, поплыв медлительно и плавно, как будто б отныне и навсегда у них теперь уйма времени и спешить больше некуда...