О сокровенном

  Когда стоишь на рубеже всей своей жизни, ты, исходя из жизненного опыта, становишься мудрой и приходит горькое сожаление о  том, упущенном, что нельзя ни вернуть, ни поправить.
Я-дочь войны. Моя мама, призванная в конце сорок первого, прошла всю войну, до самого дня Победы. А тридцатого августа сорок пятого родилась я. Видимо, еще будучи под сердцем матери, я уже впитала запах войны, пороховой и горький.  Мама потеряла на войне своего любимого, а я, еще не родившаяся, своего отца. Он погиб в феврале сорок пятого, а я родилась в августе того же года. День Победы для меня самый грустный и самый дорогой.  В этот день слезы потери смешались со слезами радости. В этот праздник мы с моей  семьей приходили к маме, чтобы поздравить ее. Мы собирались за большим круглым столом в уютной кухоньке и отмечали День Победы. Потом мужчины, это мой муж, сын и отчим уходили  в другую комнату смотреть праздничную программу по телевизору, а мы с мамой оставались одни. И она, закурив сигарету, усевшись на свое излюбленное место, вспоминала фрагменты из ее военной жизни. По тому, как нервно, глубоко затягивалась сигаретой, я понимала, как дороги ей эти воспоминания. Я слушала ее и вместе с ней плакала, представляя все то, о чем она рассказывала. И вот теперь корю себя за то, что не вела записи ее воспоминаний. Какая замечательная получилась бы книга! И, как бы извиняясь перед той, которой уже нет в живых, хочу исправить хоть немного свою ошибку и рассказать о том, что помню, о судьбе обыкновенной деревенской девушки, о ее трагической фронтовой любви.
  Родилась Юля в тысяча девятьсот двадцатом году, в Вологодской области. До сих пор существует такая деревенька Андраково, чистенькая, деревянная, окруженная весной белой душистой черемухой. А под горой бежит , звенит, переливается серебристый ручеек, да такой прозрачный, что видно дно, усыпанное разноцветными камушками.  Бежит ручеек по камушкам, подскакивает, громко свою песенку напевает, а потом вдруг, сорвавшись вниз, с шумом обрушивается в плотину и в ней растворяется. А плотина, словно круглое озеро, только темное и бездонное. Дикие заросли нависают над ней. Солнцу сюда не пробиться. Страшновато-сказочный уголок, что и говорить. Зато деревенька летом вся в цветах. Вот среди этой красоты, окруженная братьями и сестрами, росла Юля. Было их три брата и четыре сестры. Отец умер рано, оставив сиротами семь детей и пришлось вдове, моей бабушке, поднимать на ноги всю ораву самой. Но не зря ей было дано имя Александра, имя, дающее силу. Справилась. Дети росли, помогали во всем. Не заметила, как и выросли. Ни за кого из них не приходилось краснеть матери. 
Когда Юле исполнилось семнадцать лет, устроилась она работать секретарем в народный суд Лежского района, недалеко от деревни. А через год добавилась еще должность нотариуса. Но уж очень хотела стать врачом. Поэтому, работая в суде, поступила на заочные медицинские курсы в Вологду. Но видно не судьба, так как жизнь направила ее по другому руслу. Курсы закончены, но и работа в суде ей нравилась - строгость, ответственность, серьезность и уже почтение к ней-то, девчонке.
В сороковом поступила в  Ленинградскую  Центральную заочную юридическую школу, а в сорок первом ее перевели работать в Озерский суд. Снимала комнату у одинокой женщины, подружилась с нею. Юля была маленькая, хрупкая, с изящной фигуркой. Светло-русые волосы. Не по годам серьезная. В нее влюбился работник милиции, гораздо старше. Однажды пришел к хозяйке, как к матери, и стал свататься.  Юле он совсем не нравился. Но уж больно настырным товарищ оказался.
-Люблю. Все-равно моей будешь.
Как-то, а это зимой было, вновь получив от Юли отказ, не обращая внимания на ее сопротивление, схватил в охапку раздетую и разутую, прикрыл своей дубленкой и унес на руках к себе.  Но она сбежала от него в его же валенках. Он опять пришел. В конце-концов дело закончилось согласием и браком. Стала она жить в его комнате законной женой.
Не успела привыкнуть к мужу, нагрянула война. Мужа сразу призвали на фронт. И все! Ни весточки. Запросы не давали ни каких результатов. Ни в живых, ни в убитых не числится. Пропал без вести. Остались Юле в наследство его вещи да комната. И только уже после войны каким-то образом нашло Юлю его письмо. Оно было первым и последним. Он писал, что получил боевое крещение. Прошли Польшу, Чехословакию, Германию.
  Война шла. В этой тревожной, неспокойной обстановке Юля продолжала работать, учиться. Ей идет двадцать первый год. А в конце сорок первого Юлю призывают на фронт. Целый эшелон девчат. Среди них Зина, ее подруга, с такой же фамилией, как и у Юли. Потом их прозвали сестрами. Сначала девчата работали в прачечном батальоне. Там они пробыли несколько месяцев, стирали белье. На весь батальон два мужика - командир и помощник командира, старый, с кривой шеей. Жили в бараках. Затем Юлю перевели на другую работу. Стала она вести учет личных дел. Так прошел год.
Однажды в прачечный батальон приехало штабное начальство, запросили личные дела.  Отложили несколько, в том числе и Юлино. Затем по одному вызывали на собеседование. Юле предложили работать секретарем военного трибунала при штабе тридцать второй армии пятьдесят четвертой стрелковой дивизии. Зина, подружка, плакала, просила Юлю остаться, из-за чего та несколько раз отказывалась от должности. Начальство сказало, что она глупит. Убеждало в том, что ей будет хорошо. Пообещало отдельную землянку, обмундирование, продукты питания. Наконец, она согласилась и упросила разрешить взять с собой Зину. Ну, хотя бы на три дня, так как та не просыхала от слез. Но из штаба дивизии через три дня Зина уезжать назад не захотела. Пришлось снова просить, чтобы Зину оставили. Обещали, а пока отвезли ее назад, в прачечный батальон. Но через несколько дней Зину и еще двоих девчат привезли в прачки при штабе дивизии.
  Военный трибунал выезжал на передовую, где судили штрафников, тюремщиков, приговоренных к пяти - десяти годам тюрьмы.  Выезды всегда были рискованными, так как кругом лес, немцы. того и гляди попадешь под обстрел. Сначала было страшно. Затем привыкла. Сам суд всегда был морально тяжел для всех. Ведь иногда приходилось судить совсем мальчишек, оступившихся, совершивших ошибку из-за страха, ведь они еще не успели научиться быть мужественными. Не было на это времени. Но война есть война. Ее законы суровы и беспощадны. Мама не любила вспоминать об этом. Нервно куря она резко говорила мне, если я пыталась о чем-то спросить:
-Молчи! Не хочу об этом вспоминать! Скажу только, что было очень тяжело морально...Молодые мальчишки убегали, их ловили, а потом трибунал. Страшно...
больше об этом я не могла ничего вытянуть. Резко обрывала: "Хватит!"
  Через год работы в штабе  дали отпуск. Снабдили продовольственными карточками, табаком на целый месяц, хотя она и не курила. Дома Костя, муж сестры, научил курить, показал, как сворачивать цигарку, как смолить. В штаб вернулась заядлой курильщицей, но пока об этом никто еще не знал.  Однажды, идя по дороге в штаб и пользуясь моментом, что никто не видит, Юля закурила. Военный, идущий впереди - не страшно. Он спешит и ему нет дела до нее.  Так думала она, с наслаждением затягиваясь папироской. Но военный вдруг оглянулся, да не кто-нибудь, а ее непосредственный начальник. Закричал:
-Сейчас же выбрось вон! Как стоишь! Смирно!
Юля вытянулась перед ним, а сама думает про себя: "Ну, покричи, покричи. Все-равно ведь засмолю".
несколько раз он делал ей втык, но тщетно.

Однажды заболела.  Зуд не давал покоя. Подозревая, что чесотка, долго терпела, скрывала от рядом сидящего за столом начальника. Но ведь надо что-то делать. Так дальше продолжаться не может. Осмелилась, отпросилась в медсанчасть, которая находилась в нескольких километрах от штаба. Ей выделили машину, двух солдат. Рассказала доктору о болезни.  Доктор подтвердил: Чесотка. Дал мазь. Возвратившись в штаб, набралась храбрости и призналась, что заразилась чесоткой.
Начальник сказал:
-Кто кого заразил - не знаю.
Долго смеялись. Оказывается, он тоже скрывал от Юли, что у него чесотка.
Не смотря на то, что Юля была маленькая, хрупкая, но в штабе ее звали "Маленькая, с большим характером".
  Однажды, во время очередного выезда военного трибунала, уже возвращаясь с передовой, попали под ливень. Юля, придя в свою землянку, быстро сбросила с себя мокрую одежду, оделась в сухое белье, а мокрое, хорошенько выжав, стала развешивать около землянки. Подъехал верхом на коне незнакомый военный и закричал:
-Чье белье?
Она от страха растерялась и молчала.
А он опять:
-Чье белье?
-Мое- пролепетала Юля.
-Сейчас же снимите! Разве Вы не знаете, что должна быть маскировка?
Но увидев ее, такую маленькую, беззащитную, сжалился и уже спокойно сказал:
-Не сердитесь. но Вы должны понимать - война.
И ускакал. Вот так произошло первое знакомство с тем, кто потом войдет в ее девичью жизнь.
  Война войной, а жизнь есть жизнь.  Так хочется хоть на короткий миг забыть о войне. Иногда устраивали торжества по поводу дней рождения части, батальона, дивизии. На одном из таких вечеров Юля увидела  того, кто ее отчитал у землянки из-за развешенного белья. Его звали Миша. Это был начальник штаба дивизии, майор. Он был немного старше ее. Потом она узнала, что до войны Миша Мельников из города Зима, что закончил музыкальную консерваторию. Не раз в последствии ей приходилось слышать его игру на баяне или фортепьяно.
Был Миша крепким, коренастым, симпатичным, обаятельным. И Юля влюбилась! Да и он нет-нет да и кинет взгляд в ее сторону. Видно, и ему понравилась эта маленькая, хрупкая девушка. Так и родилась любовь настоящая, фронтовая.
Миша познакомил Юлю со своим другом, подполковником, интересным человеком. А он взял да и влюбился в Юлю. Даже предлагал руку и сердце. Но она ответила отказом.
Миша, для нее существовал только Миша.  И никто ей больше не нужен!
Она не боялась за свою жизнь. Но за его жизнь было страшно. И каждую минуту, час только одно билось в ее мозгу "Жив?" И сколько счастья было, когда он неожиданно возникал перед нею, усталый, но улыбающийся.  Он хватал ее в охапку и кружил, кружил, забывая об усталости и войне. И в этот миг счастливее их, наверное, не было никого во всем белом свете. Они не знали, будет ли для них "завтра", поэтому их любовь была как родник, утоляющий жгучую жажду.  Они пили и пили этот родник, но жажда не утихала.
 Переходы, переправы, выезды на передовую, порой попадали под обстрел...А потом снова встреча. Официально брак не могли зарегистрировать, земля уже была чужая. Единственное, им в штабе выдали  разрешение на совместное проживание. Теперь Юля знает, что он ее. Навсегда! А у него есть она, маленькая Юльча, как звали ее в штабе.
Когда Миша узнал, что она беременна, стал настаивать на том, чтобы уехала к его матери, в город Зима.  Но она категорически отказалась, сказав:
-Нет! Я буду рядом с тобой до окончания войны!
Ей казалось, что если она будет рядом, с Мишей ничего не случится.
  Однажды была дислокация войск, это означает кратковременный отдых.  Штаб разместился в сельской школе Юля настолько устала, что кое-как разместившись,  тут же уснула. Проснулась. Была глубокая ночь. И вдруг в этой ночи она услышала музыку. Музыка была настолько тревожной, столько в ней было боли, что Юля встала, чтобы посмотреть, откуда эта музыка.  Она тихонько приоткрыла дверь в зал, где стояло пианино. В приоткрытую дверь ворвалась эта музыка, полная боли и тревоги. и она увидела Мишу. Это он играл. Как играл! Сердце Юли зашлось от предчувствия чего-то страшного. Она стояла, замерев, слезы тихо струились по щекам. За окном кружился снег, бился в окно, как будто хотел сказать что-то важное.
Утром Миша и еще двое штабистов поехали наводить порядок, так как при дислокации произошел затор. и вдруг Юле сообщают, что Миша тяжело ранен, находится в медсанчасти. Как она туда добежала - не помнит Он лежал у входа в медсанчасть.
-Как же так, ведь мороз. Почему он на улице? -закричала Юля и бросилась укрывать его полушубком, но поняла, что Миша мертв. К ней подошел хирург, пожилой, усталый, тихо сказал:
-Не успели.
-Что не успели?-не поняла она.  Она смотрела на родное лицо, а губы шептали; "Неправда, неправда, он жив..."И вдруг музыка, которую она слышала вчера, нахлынула на Юлю.
"Прощальная была музыка" -подумала она. А боль утраты еще не успела вылиться в горестный стон, как зазвучало: "Передислокация!" Юле нужно было явиться срочно в штаб. На то, чтобы похоронить самой Мишу, не дали ни минуты.
  Уже потом ей рассказали, что в эмку, в которой ехали Миша, командир дивизии, попала мина.  Их разбросало взрывом. Командиру, как ножом, отрезало пятки, водителю оторвало ногу, а Мише осколок пробил ногу выше ступени. Из-за суматохи, паники, Мишу нашли не сразу. Он истекал кровью. Привезли в медчасть, но поздно.
Это случилось в феврале сорок пятого года.  За три месяца до победы, в восточной Пруссии.
Так Юля потеряла свою любовь, а я, еще не родившаяся, своего отца.
"А на завтра тебя не стало! Не стало!
Мимолетный осколок, и вот она, смерть.
И казалось, что в небе еще звучало
Эхо музыки той, а тебя уже нет..."
до конца жизни Юля помнила о своей любви. Картина, когда Миша лежал у входа в медчасть, не забывается.
Фронт успешно продвигался, победа совсем близко. На фоне всеобщего радостного чувства ее личное горе казалось еще острее.
"Не дожил. Чуть-чуть не дожил"-думала она.
А друг Миши, подполковник, снова предлагал ей руку. Однажды, провожая ее из штаба, хотел поцеловать. Возмущенная, она плюнула ему в лицо.
-Ты же лучший друг Миши. Ты же знаешь, как мы любили друг друга.
-Но его больше нет. А я люблю тебя.
-Никогда мы не будем вместе. Миша со мной везде, даже мертвый- сказала Юля.
В последствии Мишин друг женился на очень красивой девушке, она была в стрелковой дивизии. Уехали в Москву.
Юля же уехала по окончании войны в Вологду, к своей маме, где и родилась я.
Так что я вместе с мамой прошла весь ее военный путь, вплоть до победы. И музыка, которую играл Миша в последнюю ночь перед гибелью, часто ночью звучит и во мне. Очень  печальная. Музыка прощания.

Прости, отец, я в том не виновата,
что ты погиб, а я живу, дышу.
Я память о тебе, как о солдате,
бесценно, в сердце бережно ношу.


Я так тебя живым и не видала,
лишь только рисовала на листке
все то, о чем рассказывала мама.
Она так часто говорила о тебе.


Вы встретились, война гремела.
Все переходы, переправы, снова бой.
А ты горячим был, веселым, смелым,
любовь шагала рядышком с тобой.


В минуты отдыха, в пустом, холодном зале
ты нежно трогал клавиши рукой.
Средь чуткой тишины, так явственно звучала
мелодия, рожденная тобой.


И был однажды зимний, поздний вечер.
Ни канонад, ни взрывов, ни войны.
Ты вновь играл. Но как! Смеясь и плача
лилась, звенела музыка в глуши.


А утром в бой! Он для тебя последний!
Осколок в грудь, и смерть свое взяла!
Над полем, над лесами, над деревней
рыдала, билась музыка твоя.


Кровь на  снегу, как ягоды рябины,
раздавленные чьим-то сапогом.
То ль от мороза жутко сердце стынет,
то ль от того, что не увидишь дом...


Идут года, но имя твое помню,
как талисман, храню его в душе.
Оно на небе ночкою мне темной
Сияет чистой звездочкой в судьбе.


Возьму букет из хризантем неярких,
прохладных, словно часть твоей зимы,
на братскую могилу  в Трептов -парке
их положу. Меня узнаешь ты.


И снова май. И снова День Победы!
День радости с печалью пополам.
Идут солдаты, уж седые деды,
и яблонь лепестки летят к ногам.