Милый призрак

Бабушка умела улыбаться искренне. Я всегда восхищалась ее подвижными скулами и белоснежными зубами, которые прекрасно сочетались с волосами. Совсем другой она показалась на конвертных фотографиях. Я вгляделась в портреты, чтобы понять, в чем скрывалась причина внезапных перемен. И увидела ее в отрешенном пустом взгляде, как будто и не было жизни в ней в период съемок. Я испугалась, стала вчитываться в письма. От кого они были? Кто владел помимо языков естественных еще и языками цветков? Бабушка искренняя, светящаяся, лучезарная, всадница без страха, комплекса и терзания: не похожа на других дам прошлого. Это адресант изменил ее принцип? Сохранил письма, чтобы поменять представление и будущих потомков, то есть, представление мое? Что скрывала еще моя бабушка?

Я отложила рукописи и ринулась искать другие тайники в надежде, что Глафира Александровна оставила еще какие-нибудь следы, которые позволят раскрыть тайну перемен. Стеллажи молчали, не откликались на мой зов, ничего не предлагали взамен. Я с грустью опустилась на диван, под рукой не оказалось ни шкатулки, ни фотографий, ни писем, ни цветов. Лишь увядшие лепестки ромашки, любимого цветка моей бабушки, которые раскрошились.

Я огляделась. Комната светилась, как прежде, лишь тюль покачивался от легкого сквозняка. Тишина ударила по затылку. Я встала, прошлась, осмотрела все углы: старое пианино, кресло, платяной шкаф, зеркало. Пустота, нет признаков природного явления, есть вероятность внедрения потусторонних сил. Перекрестилась и вернулась к дивану. Тщетно. Голая обивка смеялась над моими попытками увидеть желаемое, а когда я осмотрела окрестность, то и вовсе она залилась громким смехом, скрипя от моих каждых касаний по ее нежной коже. Я ударила в перину и закричала. Не могли же просто так взять и пропасть документы. И причина в этом явно не сквозняк в оконце. Запахло мистикой.

Разочарование и гнев сменились страхом. Я побежала вниз, в стены привычного мира. я чувствовала, как меня волной смывало сумасшествие, как по телу пробежал холодок, а нитяной комок в горле связал связки не позволял нарушить тишину страшного июньского дня.

Вода из скважины освежила мысли и привела в порядок рассудок. Я схватила голову руками и большими пальцами массажировала виски. Параллельно обдумывала, что делать дальше – продолжить беззаботную уборку наверху или дождаться Петра, чтобы обсудить случившееся. Но мысль эту пресекла другая: мой муж мне не поверит. Ни за что. Его воля – верить явному ясному, а не действительному, как вещал Экзюпери.

— Это все ложь и сказки, его мать умерла от болезни, - отвечал он, когда его будущий предполагаемый друг расспрашивал сначала про фамилию, а потом протяжным «огооо» засыпал еще парой вопросов про совершенный ритуал.
— Но ведь есть городская легенда...
— Оставь ее для детей и верующих, а меня и мою жену – в покое.

Но не смотря на подобные диалоги, с Петром все-равно старались дружить, поддерживать связь и общение. Я не удивлялась: если моя бабушка верила в истинность ритуала, что только так можно спасти род, то вера и как раз доказала искренность ее поступка, ведь и со мной старались дружить, несмотря ни на что.