Цезарь в подвешенном состоянии

REX LUPUS DEUS
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Что бы кто из нас ни делал, всегда найдутся люди, которым это будет не по нраву. Даже осуществленная при установившем, после победы в снад защитниками римского республиканского олигархического строя в гражданской войне и установления режима личной диктатуры, полководце и политике Гак Юлии Цезаре, считавшемся «потомком богини Венеры», реформа римского календаря послужила, скажем, критически относившемуся к Цезарю и становившемуся с возрастом все более сварливым (как, впрочем, и многие из нас) политику, оратору и литератору Марку Туллию Цицерону, получившему за раскрытие и подавление антиолигархического заговора катилины почетное звание «Отец Отечества», поводом для язвительных острот. В ответ на замечание своего знакомого о том, что восходит созвездие Лиры, «Отец Отечества» не преминул съязвить: «Да, и несомненно – по высочайшем указу (Цезаря – В.А.)».
К сожалению, вполне в духе этого «острого словца» мыслила и действовала вся сенаторско-демократическая оппозиция. Хотя, возможно, это крайне пассивное движение сопротивления реформам Цезаря и не заслуживало названия «оппозиции». Ведь эти, с позволения сказать, «оппозиционеры» не отваживались ни на активное открытое сопротивление, ни даже на открытые критические высказывания. Главными и наиболее характерными особенностями поведения этих достойнейших квиритов, внешне прямо-таки умиравших от смирения, были передача друг другу сплетен шепотом на ухо, так, сказать «кухонные разговоры» и анонимные памфлеты. На большее их не хватало. В конце концов, горький опыт последних лет кое-чему научил «подпольных» критиков режима. «Клементия», «мягкость» диктатора отнюдь не гарантировала безопасность всегда, всем и каждому. Гай Юлий порой крайне чувствительно реагировал на самые, казалось бы, невинные издевки и насмешки в адрес своей высочайшей особы. Даже воздаваемые «потомку богини Венеры» почести порой вызывали с его стороны абсолютно непредсказуемые приступы недоверия. Все это делало ситуацию в глазах «подпольной оппозиции» поистине невыносимой…
С другой стороны, «народный диктатор» Гай Юлий, оставаясь в душе аристократом,  делал все от него зависящее, чтобы приобрести и обеспечить себе симпатии своих аристократических «братьев по классу». Будучи «нобилем» до мозга костей, «до кончиков ногтей» (говоря словами «ВильЯма нашего ШекспИра», посвятившего римскому диктатору одну из своих лучших трагедий – «Юлий Цезарь»), он всеми силами пытался приобрести уважение и авторитет  других столичных «нобилей», немалая часть которых по-прежнему отказывала Цезарю в поддержке.  К числу этих тщетных, в конечном итоге, попыток относились как возведение Цезарем некоторых аристократических фамилий плебейского происхождения в патриции, так и амнистия, объявленная «потомком богини Венеры» сторонникам его главного врага в гражданской войне - Гнея Помпея Магна, которых Цезарь буквально осыпал подарками и новыми назначениями. Наряду с мерами, принятыми в рамках проводимой диктатором политики забвения, прощения и примирения, были также изданы законы против роскоши и порчи нравов, отвечавшие духу консервативных идеалов, но способствовавшие одновременно росту популярности диктатора среди  «великоримского» простонародья, испытывавшего вполне естественную в его жалком положении «социальную зависть»  к  «зажравшимся» аристократам, и недовольного роскошным образом жизни верхов, нагло выставляемым теми напоказ «нищебродам». Мол, «у них денег куры не клюют, а у нас на водку не хватает», как пел Владимир Высоцкий (хотя римское простонародье, в отличие от нашего, советского,  пило, разумеется, не водку, а дешевое вино,  к тому же сильно разбавленное водой – если только и на это пойло  у него хватало денег).  Тем не менее, представители сенатской олигархии были очень недовольны тем, что Цезарь старался, по мере сил, угодить всем римлянам (а не только им одним, «оптиматам», то есть «превосходным», «самым лучшим»).
Попытка Цезаря обрести сторонников своего режима и своей политики во всех слоях населения Римской «мировой» державы, оказалась безнадежной, тупиковой. Да иначе и быть не могло. Ведь он, по сути дела, никогда и не стремился к коренному изменению общественных и государственных порядков Римского государства.  И поскольку Гай Юлий не намеревался, так сказать, «печь новый пирог», ему пришлось поневоле ограничиться попытками ловко и умело перераспределить между «едоками» куски старого. Но каждый новый кусок пирога, который Цезарь добавлял к «пайке» одного из своих сограждан (а в действительности – подданных), он поневоле вынужден был забирать из «пайки» другого «едока». Получался «тришкин кафтан». Что бы Цезарь ни делал, он всегда ущемлял чьи-либо интересы, как материальные, так и духовные (или, говоря по-современному – идеологические).
Поддерживая муниципии и провинции, пожизненный диктатор оскорблял крайне чувствительную и ранимую «национальную» гордость природных, «коренных», «исконных», «полноценных», «настоящих» римлян – гордых (независимо от своего материального положения)  жителей Града ни Тибре, глубоко презиравших разных там «заМКАДышей» (выражаясь по-нашему, по-«третьеримски»). Гай Юлий делал, в духе давней «популярской», или, говоря по-русски, «народнической» традиции,  подарки, скидки и уступки столичному простонародью-плебсу и сельскому «пролетариату», раздражая этим столичный «нобилитет», но его демократические меры и нововведения оказывались, в конечном счете, всего лишь эпизодическими, разовыми подачками, милостыней, благостыней, подаянием, ни на йоту не изменяющими общего положения городской и сельской римской бедноты. Цезарь расширял социальные прослойки коммерсантов, крупных промышленников и банкиров, помогая им обрести то экономическое могущество, ради получения которого эти социальные прослойки (или же слои) оказывали Гаю Юлию щедрую финансовую поддержку до, во время и после гражданской войны, но при существующем положении вещей мог лишь в очень малой степени обеспечить им участие в политической власти, да и этот незначительный допуск к ней «новых людей» Цезарем превращал его в смертельного врага римской консервативной олигархии, не желавшей мириться даже с самым незначительным ущемлением своих наследственных привилегий и интересов. К тому же протежируемые пожизненным диктатором «новые люди» и сами не особенно стремились бороться за власть активно и – самое главное – открыто. Они предпочитали оставаться в тени, в роли закулисных «кукловодов», незаметно дергающих за ниточки своих марионеток-«демократов». Цезарь был для них, в сущности, не более чем одной из таких марионеток. Ситуация напоминала описанную в песне, хорошо известной (по крайней мере – людям моего поколения) Булата Шалвовича Окуджавы про бумажного солдата:
«Он переделать мир хотел, чтоб был счастливым каждый,
 А сам на ниточке висел – ведь был солдат бумажный»…
Сорвись Гай Юлий Цезарь – марионетка, или, как называли сами римляне марионеток – макк(ус), сиречь «дергунчик» - с ниточки, на которой его подвесили закулисные «кукловоды», они бы не слишком огорчились и постарались, не теряя времени, найти себе новую марионетку.
В свете всех этих обстоятельств, можно сказать, что «потомок богини Венеры», вознесенный Фортуной и своим добрым гением на самую вершину власти и могущества, в то же время остался без реальной общественной поддержки и опоры, в крайне опасном для него самого и его дела «вакууме», или, если угодно, в «подвешенном состоянии»...
Своей мудрой и гибкой политикой лавирования между сословиями, слоями, прослойками и политическими группировками римского общества Цезарь смог добиться лишь временных и частичных успехов. Консервативная партия в целом по-прежнему относилась  нем враждебно. Ведь он посягнул и продолжал посягать на многие из ее привилегий. Нежелание вызвать еще большее недовольство собой и своей политикой  «нобилитета», но, с другой стороны – и  столичного плебса, чей «великоримский шовинизм» и демократические традиции Цезарь также опасался слишком сильно ущемлять, вынуждало диктатора придавать своим (задуманным как коренные, радикальные) реформам, половинчатый, смягченный, частичный характер, и по тактическим соображениям откладывать «в долгий ящик»  полное осуществление своего сокровенного замысла – слияния Вечного Града ни Тибре и провинций в единую мировую державу с единоличным, монархическим правлением.
Провинции были далеко, муниципии пользовались дарованными им пожизненным диктатором правами и привилегиями очень осторожно, а главная надежда и опора Цезаря – его испытанные в походах и боях за Рим и Гая Юлия «контрактники» - были распущены самим же «потомком богини Венеры»  по домам и занимались «на гражданке» сельским хозяйством в заслуженных ими потом и кровью собственных усадебках на заслуженной ими потом и кровью собственной землице.
И потому единственным выходом из сложившейся тупиковой ситуации (а заодно – и благовидным предлогом и поводом отложить проведение решительной, коренной реформы «на потом») «потомку богини Венеры» представилась новая (и, разумеется, победоносная) война с внешним врагом, вернувшись с которой, в блеске новой славы, увенчанным новыми лаврами, во главе своего победоносного войска, Цезарь надеялся все-таки добиться своего. На этот раз он был намерен воевать с парфянами (которых, согласно древнему пророчеству, мог победить лишь римский царь).
Здесь, однако, конец и Господу Богу нашему слава!