Покаянный канон

  Закатное, низкое солнце особенно тёплое, ласковое. Полуденный свет сгущается в елей, мягчит кожу, щекочет веки. Вызолачивает стрельчатые окна храма пророка Илии.

   Сегодня первое чтение покаянного канона Андрея Критского, идёт Великий пост. Всё упрощено, сурово, всё ведёт к осознанию, а думается о чуде. Вот что ты будешь делать? Хочется и ждётся его всегда, ну вот всегда, при любых обстоятельствах. Большого канонического или маленького бытового не важно, душа хочет питать себя его амброзией. Ничто так не укрепляет в вере и в воле к жизни, как чудо, ибо слаб человек.

- Но что считать чудом? Какое оно? Как выглядит?

  А вот это - у каждого по-своему. А вот это - каждый решает сам. Вернее, не он, а его внутренний голос, который, по сути, и есть душа, а уж она-то читает знаки чудес и пророчеств, никого не спросясь.

   Марина стоит в центре храма в розовом платке и длинной юбке справа от батюшки, лицом к иконостасу. Батюшка водит по страничке ярким диодным фонариком, в левой руке у него зажжённая свеча в маленьком ручном подсвечнике. Его мясистый, тяжёлый голос взлетает ввысь и камнем падает вниз в конце строки. Густые басовые ноты рождают вибрации внутри предстоящих, то падающих на колени, но грузно вздымающихся. Марина чувствует, что внутренние мембраны её тела резонируют с этим скачущим, как подбитая птица, голосом. Тяжелы грехи.

  В храме полумрак, только по бокам Царских врат пылают в сто свечей два огромных подсвечника.

 Внезапно в полутьму нефа закрадывается закатный луч и застывает внизу ворот на богородичной половине белёсым пушистым пятном. Там он осваивается, набирает густоту и становится плотным. Марина внимательно следит, как он аккуратно подкрадывается к изображению Богородицы. Фокусирует два пятна, одно большое под иконой и маленькое над ней. Золотой фон за спиной Богоматери начинает пылать, отливая из золотого в огненно-вишнёвый с искрой. Будто там, в глубине, горит невидимый глазу костёр.

  Марина никак не может сосредоточиться на каноне, механически повторяя «аминь» и мелко крестясь в тесноте тел, завороженная тем, как два пятна луча в буквальном смысле выдвигают икону вперед. В храме она одна стоит с не склонённой головой, не в силах оторваться от это странного действа, но никто его не замечает, повергнутый ниц, чтение идёт своим чередом.

                - А ты знаешь, что есть живые иконы? – спросил её однажды, много лет назад, отец Виктор.

                - Да, - легко ответила она, - знаю. Мироточат, хоть полотенца стели, цветы расцветают. Может что-нибудь появиться или исчезнуть, вот как херувимы на «Нерушимой стене» в Сергиевом Посаде.

                - Ну, это все знают! -
улыбнулся он. – Я имею в виду движение самого образа на иконе.

              Тогда она вытаращила глаза от удивления. А много лет спустя вспомнила, в первый раз увидев движение губ Серафима Саровского. Училась читать по губам. Бывало, что и сердито встрепещут его густые усы, обретут объём и снова войдут в плоскость образа, а может ей просто так казалось в экзальтированном мерцании свечей, но то, что делал одинокий луч, Марина видела впервые.

                Самого раструба луча, когда в нём пляшут весёлые пылинки, видно не было, просто менялись световые пятна на иконостасе. Вот луч подкрался к нимбу Пресвятой, засиял огнём за её головою. Оттуда упал солнечным мечом вдоль спины, обагрив целиком плащ. В тот момент световая сила его была сродни автогену, которым луч пытался взрезать фон. Свет стёк с острия меча вплоть до нижнего края иконы и стал набухать под стопами Богородицы. Через какое-то время она оказалась стоящей на сияющем световом выступе над тёмной бездной нефа внизу.

                Полумрак в храме сгустился, так темнеет и хмурится небо перед грозой. Столп под ногами Богородицы погас и через пару секунд луч до мельчайших деталей высветлил её лик. Над младенцем Иисусом, всё еще пребывающим в тени, за верхним краем иконы стало наливаться большое солнечное пятно, в нём разрасталось теневое дерево. Было видно, как растут и тянутся новые ветви, превращаются в стрельчатое трёхстворчатое окно. Весь свет теперь сосредоточился здесь, вверху. Луч опять поменял фокус и световым медальоном очертил лица матери и младенца, так по-детски, по-человечески, не хватает только отрезанного локона волос. Да, теперь о них двоих повествовал он ей, Марине, свою историю света и тени, и это был её апофеоз.

                Интенсивность света резко упала, луч заметно устал. Он блёкло переполз на верх маленькой колонны, что обрамляют Царские врата с боков, и стал светиться там тихим, слабым, почти синеватым светом, под «Тайной вечерей». В какой-то момент казалось, что он пойдёт туда, к ним. Но – нет! Он угас. Только тихими углями дотлевал золотой фон за спиной Богородицы. Луча там давно не было, но фон продолжал тлеть. Служба окончилась.

              Марина вышла на тёмную улицу. А лучик свернулся где-то внутри неё таинством ещё такой далёкой Пасхи, где-то там, за седмицей Страстной недели. Сойдёт ли Благодатный огонь? Всё ли продолжится, как встарь? Ах, Матушка-Богородица, крепись! И мы крепиться будем!

                Марина медленно шла, неся луч в душе, как олимпийский бегун, который вдруг перешёл на шаг. Бережно, чтоб не расплескать, не загасить, а Илия мигал ей лампадкой с уличной иконы на апсиде храма, на хребте горы Кармель, хранящей тайны своих пещер, маленький маяк в море Святой земли.