Мы ж свои, братцы!..

                «… Али служба не мила,
                Али армия мала,
                Али в пушке обнаружил
                Повреждению ствола?
                Докладай без всяких врак,
                Почему на сердце мрак?»
                /Л. Филатов/


     Ад.
     Я сижу в бронированном котле, наполненном пылью и пороховыми газами.
     Хитрые комары, забравшиеся в башню покуражиться и попить нашей кровушки, умерли после первого выстрела.
     В шлемофоне слышен противный голос Вельзевула, противный как по смыслу, так и по интонации.

     Пушка бухает и плюётся дымящейся гильзой, пулемёт стучит, как дятел по дереву.

     Кашель, пот, жара, дым, теснота, напряжение…

     Хочется в рай.
     Чтоб снежок белый-белый, как чистый лист бумаги. Чтоб розовые от морозца щёчки глазастой девчонки.
     Чтоб тишина, чтоб покой, чтоб пот не заливал глаза, чёрт подери, - и так ни хрена не видать эти мизерные мишени!

     Вроде попали… Из пулемёта по макету-танку, из пушки в голову макета-человека.
Метко, но совсем неправильно. В орудии у нас вкладыш, и стреляем мы маленькими зенитными старядиками.
     Башку макету всё равно напрочь оторвало.

     Противный шум в ушах.
- Что? Мишень на таран взяли? Не видел, тырщ мыр! Стрелять надо было? Дак…

     Не могу же я одновременно смотреть, стрелять и говорить, не Цезарь я, Гай, Юлий, мать…
     А хотя почему же не Цезарь?
Вон как удачно пушку-палку отстрелил у макета.

     В шлемаке булькнуло.
Я Ганнибал?!! Большое спасиб… Простите, ослышался.

     Ох и любят военные выражаться! «Бал!» Ишь ты.
     Да уж понял, что это указатель поворота был, а не мишень, разберись тут из этого перископа.
Узкое толщит, толстое узит. Глядя в него фантастику писать, а не прицельный огонь вести.

     Пулемёт не стреляет.
- Заряжающий! - мой голос рвётся, - Патрон застрял?!! Так выковыривай (тут точки, много точек)!!!

      Опять шум в ушах. 
- Я не ругаюсь, тырщ мыр. Я экипажем командую!

      Эх, не успеть стрельнуть. Или мимо проедем или сама свалится фанера эта дырявая. Хоть гранату кидай.

      Всё, возвращаемся, - патроны кончились.

      Вот и небо появилось вместе с грохотом открывшегося люка.
Хорошее такое небо, чистое, голубенькое.
     Я - умело приготовленный цыплёнок табака со специями, передержанный, может, немного в духовке номер 409, закопчённый весь такой.
     О, не я один, экипаж-то под стать мне.
Прилип к своей одежде.

     Сдали пулемёт, цинки и снарядные гильзы.
Нервный майор бегает по второму этажу здания - наблюдательного пункта.

      Теперь можно, лёжа на травке, поглазеть, как другие экипажи адскую сауну принимают.
Экзамен не шутка вражеская - настоящий бой.
Последний, трудный, самый.
Смело мы в бой сходили. Душа поёт военные песни, радуется - отстрелялись.

      Туча пыли приближается к нам. Ещё одни счастливчики.
Из тучи появляется дуло.

      О Господи! Дуло-то куда! Дуло-то всегда в сторону поля держать надо!
Орём что есть мочи, а толку?!! Машем руками.
      Вот дурачьё в танке, думают, что мы их приветствуем, что ли?
Представляю, что им сейчас радио в оба уха выдаёт противным голосом разъярённого Вельзевула…

      Выстрел. Дымок из ствола. Кирпичи из стены осколками в разные стороны.
Мы ничком на землю. Там и пулемёт ведь ещё есть.
      Подглядываю из-под локтя - будет ли продолжение салюта?
Это уже не бой. Это терроризм. Мы мирное население, молодое подрастающее поколение, нужное нашей стране.
Ужас покрыл нас холодным потом, мурашки на теле бросились врассыпную.
Мы ж свои, братцы!

      Башня танка наконец-то отвернула от нас свой страшный глаз.
Вид новоиспечённых цыплят табака виноватый и пришибленный.
Это не цыплята, это отбивные.

      Странно, нервный майор вдруг успокоился.
Интересно, он тоже падал ниц?
      Даже не ругнулся, просто отстранил виновников и прекратил экзамен.
«На сегодня всё».
Как будто наконец-то добился того, чего хотел.

     Исповедь стрелка по своим на пути домой: «Такая пылища, не видать ничего, ориентацию потерял, а он как заорёт мне в уши, от неожиданности гашетка нажалась.
Снаряд остался? Забыл про него, думал ещё мишень будет».

«Она была, и ты попал в неё, Слава Богу, а не в нас», - успокаиваем мы изо всех сил.
Он хлюпает слезливым носом.
«Бывает, - говорим мы. - Все живы. Даже майор живой и спокойный. На пользу пошло».

Парень чуть не плачет. Трудно ему.

       На вечерней перекличке майор пришёл в себя, стал ругаться, долго ругался.
Под конец сказал: «Ну каждый год что-нибудь!»
      Мы потом узнали - снарядик-то не раз летал не в ту сторону и, бывало, попадал в мотор миролюбивого «зилка», катившего себе спокойненько по дороге за несколько километров от поля боя.