Ч. 3. Гл. 3. Кьяра

Выполняя ее «первое задание», Вадим обнаружил довольно любопытные вещи. В 1980 году только что поженившиеся в Минске Натан, и Белла Гутман изъявляют официальное желание выехать на постоянное место жительства в Израиль, на историческую родину. А точнее – в направлении Израиля. А еще точнее в направлении «выехать». В то время советские евреи с израильскими вызовами, желающие вместо Ближнего Востока ехать на «дальний запад» (чем западнее, тем лучше, вплоть до другого полушария) оказывались в Риме. По дошедшим до них среднестатистическим слухам «римские каникулы», а точнее римский карантин, должен был продлиться от полутора до двух месяцев. Но время шло, что-то в недрах эмиграционно-бюрократической машины, основанной на принципе очень «неформальной логики», проскальзывало, прошепетывало, пробуксовывало и молодожены совсем уж было загрустили, когда Натан, талантливый физик, уже известный на западе своими публикациями, получает приглашение от своего индийского коллеги, работающего в Римском университете, стать его «научным рабом». Надо ли говорить, что «тяжелые раздумья и разъедающие душу сомнения» по поводу «унизительности подобного предложения для истинного ученого» заняли примерно столько же времени, сколько понадобилось чтобы набрать в грудь воздуха для произнесения сакраментального «yes»? Не надо? Вот и хорошо. Тем более, что уже через три года, благодаря уму, невероятной трудоспособности (у эмигрантов это качество особенно обостряется) и все тому же таланту, Натан заключил собственный договор с Флорентийским университетом, куда и перевез жену с только что родившейся дочкой, названной уже на итальянский лад Кьярой.
Розовое младенчество Кьяры не оставило в сети сколько-нибудь заметного следа, если не считать маленькой заметки в одной из столичных газет о шестилетней девочке из семьи «русских» эмигрантов, поступившей сразу в пятый класс одной из частных гимназий Флоренции. Затем имя ее мелькнуло в связи с открытием специального центра для особо одаренных детей на юге Италии. В тот же год происходит беда – ее родители погибают при крайне загадочных обстоятельствах.
А потом – провал. Т. е. чистота, а точнее стерильность информационного вакуума сама по себе была «информацией для размышления». Как и название центра, за дверями которого скрылась десятилетняя Кьяра – «Индиго». Солнечное ли небо Италии с густой сочной, доходящей до ультрамарина, синевой в зените дало имя новому центру, или у него другая этимология выяснить не удалось. Какое-либо упоминание о центре, как и он сам растворились все в том же информационном вакууме. А через тринадцать лет, словно материализовавшаяся из этого вакуума, как Венера из морской пены на известном шедевре Боттичелли, хранящемся в одном из флорентийских музеев, Кьяра сдает экстерном экзамены за весь курс обучения на историческом факультете и по их результатам получает докторскую степень и звание профессора флорентийского университета, где когда-то работал ее отец. Финансировал же все это предприятие некий загадочный фонд все с тем же названием. Ни адреса фонда, ни каких-либо прецедентов его деятельности найти не удалось.
В последующие три года Кьяра опубликовала несколько блестящих работ, в которых излагалась совершенно новая методика применения теории игр к анализу конфликтных ситуаций в политэкономии. Одним из ключевых моментов нового подхода, в частности, назывался «уровень исторической грамотности». Другими словами, знание или не знание истории участниками конфликта, выделялось как один из объективных факторов, влияющих на его развитие.
В свете сказанного совершенно удивительными представлялись «взаимоотношения» Кьяры с СЕТЬЮ. Двумя словами эти отношения можно было бы охарактеризовать так – гениальный чайник. Она совершенно точно знала ЧТО ей нужно и даже могла оценить достижимость поставленной цели, но не знала – КАК. Вот этот пробел и призван был восполнить Вадим, став ее «глазами и ушами» в сети. И началось это буквально с первых же часов ее пребывания в институте. Последующие три дня были похожи на разворачивание плацдарма перед глобальным наступлением. Ее целеустремленность словно создавала некую дополнительную координатную ось, придавая облику почти «нездешнюю» глубину. Вызвавшая ярость при первой встрече, ее «иерархическая» претензия быстро забылась, а точнее перестала восприниматься как таковая. Ему нравилось следить за парадоксальными поворотами ее мысли, понимая смысл сказанного раньше, чем она успевала закончить фразу. Со стороны могло показаться, что они говорят междометиями, почти отказавшись от преимуществ, предоставляемых «второй сигнальной» системой. Яркий аналитический ум, одержимость, широкая эрудиция... Но только ли из-за этого пригласили ее «отцы-основатели»? Людей, обладающих подобными качествами, было немало в самом институте. Кадровая политика института составляла предмет его гордости и справедливо считалась «несущей конструкцией» всей структуры. Красота? Ну не сводничеством же, в самом деле, они занимались! ... Вадим то и дело ловил себя на том, что любуется Кьярой, тем как она пьет кофе, как поворачивает голову в сторону собеседника, с видимым усилием отрываясь от монитора, как склоняется над клавиатурой. А тонкий аромат духов и случайные соприкосновения пальцев, когда он подходил ей помочь, вызывали неожиданный и тем самым странный, неконтролируемый трепет.
Пятница в Израиле это не просто праздник – это предощущение праздника, праздника Субботы, которая начинается в пятницу вечером. Поэтому израильтяне, даже те, кто в силу различных «трагических» обстоятельств, вынуждены в этот день появляться на работе (weekend в Израиле – пятница и суббота, воскресенье – рабочий день), стараются не уделять ей столько внимания и времени, чтобы это могло испортить ПРАЗДНИК. На исходе третьего дня, в пятницу, когда впервые с момента ее появления в институте, они остались одни, Кьяра, встретившись взглядом с Вадимом вдруг сказала.
- Слушай, а повези меня к морю...
До Эйлата был час езды. Серая лента Аравийского шоссе, с тихим шелестом убегавшая под колеса его «хонды», карликовые пустынные деревца, красные, почти бурые скалы, необъятность, до абстрактности, пространства, залитого таким же красным, почти бурым закатным солнцем и конкретное, на соседнем сидении, присутствие Кьяры – все это создавало ощущение праздничной нереальности, сказочности происходящего. Они сняли бунгало на самом берегу моря. Вечерний бриз, словно постанывающий, оцарапавшись о соломенную крышу, монотонный шелест волны, как бы обозначающий ритм какого-то неведомого блюза, бездонные карие глаза, так близко, что от этого можно сойти с ума, прохладная бархатистость кожи и обжигающая нагота, словно взрывающая тебя изнутри ...снова, ...и снова, ...и снова, в унисон завораживающему морскому блюзу и приятно прохладным порывам вечернего бриза, уже потом, на веранде, остужающим пылающие щеки, ...грудь, ...бедра ... и обжигающая нагота, словно взрывающая тебя изнутри снова, ...и снова, ...и снова ... И в сладком изнеможении, чувство опустошенности, в резонанс черной пустоте ночи в которой – только море, ощущаемое как присутствие чего-то гигантски-живого, даже когда на него не смотришь...
- Хочешь знать, о чем я думаю?
- Нет...
- Почему? – В голосе Вадима невольно прозвучала детская наивная обида.
- Потому что я знаю. Ты думаешь о том, как мы снова встретимся в лаборатории. Не буду притворяться, что все ЭТО для меня ничего не значит, что-то вроде гигиенической процедуры (как это сейчас модно) – это было бы слишком пошло, но и на демонстрацию «африканских страстей» на виду у всей лаборатории тоже рассчитывать не стоит.
- Ты всегда такая умная?
- Всегда. И, видишь ли, не хочу тебя пугать, это не ум, не интуиция – это ЗНАНИЕ, которое, как известно – СИЛА. Ты уже, наверное, понял, что интернат «Индиго» это не просто «школа для весьма одаренных детей». Критерием отбора туда было наличие СИЛЫ и последующие тринадцать лет нас учили с ней обращаться. Именно это позволило мне не сойти с ума от того, что я ЗНАЮ, как убили папу и маму.
- Убили?..
- Да. Мне известна официальная версия: «Кратковременное состояние аффекта, возможно вызванное ревностью, в результате которого Натан Гутман застрелил свою жену, а затем покончил с собой. По счастливой случайности их десятилетней дочери в этот момент не оказалось дома». Меня действительно не было дома, что стало для убийц неприятным сюрпризом, но это не было случайностью. Меня «выдернули» из этого ада за несколько часов до катастрофы носители СИЛЫ, но спасать родителей не входило в их компетенцию. Когда родители выезжали из социалистического отечества, отца заставили подписать документ о «сотрудничестве». Выбор был простой: либо подписываешь в общем-то ни к чему не обязывающую бумагу и благополучно уезжаешь, либо – «Сгноим и тебя и жену. Ты не Сахаров и «прогрессивной международной общественности» на тебя плевать». Такая мера «воздействия» тогда, в конце 70-х – начале 80-х, применялась не ко всем, но ко многим. Нет, в КГБ, конечно, были далеки от мысли создать «разветвленную шпионско-диверсионную сеть» из бывших соотечественников, тем более, что «соотечественники», как правило, честно обо всем рассказывали, как только пересекали границу. Расчет был другой. Если кто-то из них добивался успеха, становился «социально значимой личностью», будь то в науке, искусстве, политике – «бумага» приобретала совсем другой вес. Интересно, что сами ГБисты прекрасно понимали, что служат в такой организации, что любое упоминание о связи с ней, даже «виртуальной», является компроматом, т. е. орудием шантажа и нередко весьма успешного – эмигрант, добившийся успеха, ценит его больше других, ему не только есть что терять, но и есть с чем сравнивать. Тогда, в начале 90-х, отец был близок к открытию, доставшемуся тебе так легко, но у него не было «умника», а потому «процесс» оказался более длительным. Первые же публикации вызвали к нему интерес и не только «прогрессивной международной общественности». Выбор по-прежнему был простой: «Либо сворачиваешь исследования, а документацию передаешь нам (и даже не бесплатно). Либо – клеймо «советского шпиона» - не отмоешься». Но на этот раз отец отказался. В то время очень популярным был фильм «Семь смертей по рецепту» или в советском прокате «В сетях мафии» с Депардье и Мариной Влади в главных ролях, в котором обыгрывался именно такой способ сведения счетов с жизнью: талантливый преуспевающий специалист «вдруг», без видимых причин, берет в руки огнестрельное оружие и перестреляв всю семью, драматично-красиво разносит голову себе. Видимо где-то в недрах КГБ, или как там тогда называлась эта организация, сюжет показался наиболее безопасным в плане последующих «следственных мероприятий». Был создан даже специальный отдел, реализующий этот сюжет на практике, ну может быть, с некоторыми вариациями, но главный лейтмотив – члены семьи без видимых причин стреляют друг в дружку. Именно так был убит генерал Лев Рохлин, пытавшийся воспрепятствовать передаче ядерных технологий Ирану. И мои родители... Как видишь, твое открытие далеко небезопасно, но на этот раз «кина» не будет – это мой шанс взять «реванш» за семью. Я думаю, именно этим руководствовались «отцы-основатели», приглашая меня на этот «проект». Я – твой ангел-хранитель.
Они вернулись в институт в воскресенье, под утро. У дверей ее номера в гостиничном корпусе Вадим провел рукой по ее лицу, словно пытаясь стереть глубокие, как талый снег, тени под глазами.
- Что, некрасивая? – Ее глаза влажно блеснули, а на лице появилось наивное детское выражение испуга. – Сам виноват, спортил девушку.
Вадиму вдруг захотелось припасть губами к этому лицу, покрыть его поцелуями, испить еще не скатившуюся слезинку. Но, упреждая этот порыв, она прикоснулась пальцами к его губам.
- Нам пора. – И уже в дверях, не оборачиваясь – не опаздывай, у нас сегодня много работы.
Когда через два часа Вадим появился на пороге лаборатории, Кьяра уже была там. Как всегда, энергичная, яркая, элегантная. Куда девались тяжелые тени под глазами и угрюмая утренняя усталость (как им это удается?!!)? Скользнув по Вадиму почти равнодушным взглядом, она склонилась над клавиатурой.

Продолжение следует
http://proza.ru/2024/05/17/696