Ася так и не пришла

Вернувшись поздно вечером после репетиции спектакля по своей пьесе, драматург Владислав Панкратов обнаружил, что его квартиранты сбежали. Об этом недвусмысленно говорили оставленные на кухонном столе ключи от входной двери, открытая нараспашку дверь комнаты, которую они снимали, и страшный беспорядок. Их вещи, зачем-то оставленные, валялись не только по всей комнате, но и в коридоре и даже на площадке у лифта. Похоже, беглецы покидали его квартиру в большой спешке.
       Сорокашестилетняя женщина по имени Алевтина и её шестнадцатилетняя дочь Аня год назад поселились в его пустующей комнате без участия риелтора. Они просто обходили подъезды и интересовались, не сдаёт ли кто жильё. Соседи посоветовали обратиться к нему, как к одинокому человеку, живущему в трёхкомнатной квартире, хотя мысли кого-то у себя поселить у Панкратова не было. Но душераздирающая история Алевтины о деспоте-матери, выгнавшей их на улицу вкупе с жалкой фигурой всхлипывающей Ани, разжалобили его мягкое сердце.   
Месяц квартиранты вели себя смирно. Только в первый же день вставили щеколду в двери снятой комнаты и всегда закрывались, даже если выходили на несколько минут.
«Боятся, наверное, что приставать начну», – решил Владислав.
Однако, похоже, была и другая причина, так как ещё через месяц в дверь позвонил участковый и поинтересовался новыми жильцами. Их, однако, дома не оказалось.
– А что случилось? – спросил хозяин.
– Надо кое что уточнить, – уклончиво ответил полицейский.
Ещё через неделю явились сотрудники Отдела опеки и опять по душу квартирантов.
– В чём дело? – спросил Панкратов у Алевтины, когда та готовила ужин на кухне.
– Это мать лютует. Спасу от неё нет. Откуда-то узнала, где мы живём. Не знай у неё агенты нанятые, – ответила женщина, наклонившись и выбрасывая картофельные очистки в мусорную корзину. При этом её майка задралась, и Владислав с удивлением увидел приличных размеров татуировку внизу спины в виде каких-то жутких монстров.
«Вот так увлечения у нынешних женщин, примерных воспитателей своих деток!», – подумал он про себя.
Затем кто-то испортил звонок у двери. «Как-нибудь починю», – решил драматург и за своими творческими хлопотами забыл о звонке.
И всё же засекреченная жизнь жильцов ему не нравилась, как и продолжающиеся время от времени визиты тех же служб. В довершении неприятностей, Алевтина спустя полгода, потеряла работу.
– Но вы не переживайте, – успокоила она хозяина. – Я скоро устроюсь на другую и все долги верну.
Поиск работы, однако, затянулся. Точнее квартирантка несколько раз устраивалась продавцом в небольшие магазинчики. Но увольнялась, не проработав даже недели. «Хозяин замучил своими приставаниями. Заколебали эти хачики», – всякий раз объясняла она причину очередного ухода с работы. Как-то с этим не вязался под завязку набитый хорошими продуктами холодильник, что происходило с первого же дня работы Алевтины на новом месте. Однажды Владислав даже спросил:
       – На какие же средства вы накупили столько продуктов?
       – Мне хозяин ими аванс оплатил, – сразу нашлась женщина.
       – Аванс? С первого дня работы?
       – Ну а что такого? Я опытный работник, меня ценят.
       У Панкратова в это время была горячая пора – в театре шла подготовка премьеры спектакля по его последней пьесе, на которую он возлагал большие надежды. Приходилось постоянно согласовывать какие-то детали с постановочной группой и завлитчастью. Поэтому приходил он домой поздно и было совсем не до квартирантов.
       Лишь спустя пять месяцев он решил подсчитать, сколько же Алевтина ему задолжала, и обнаружил весьма приличную сумму.
– Послушайте, мы так не договаривались, – строго сказал он квартирантке. – У меня и желания большого сдать комнату не было. Просто пожалел вас. Вы уже полгода не работаете. И визитёры в погонах и с удостоверениями мне как-то не нужны.
Вечером того же дня квартирантов след простыл. «Понятно, не захотели долги отдавать. Но почему они вещи свои оставили?» – недоумевал Владислав.
Даже Аня, учившаяся в школе, не забрала свои тетрадки и прочие принадлежности. Этого и вовсе нельзя было объяснить.
Раньше Алевтина дала ему номер своего телефона, но сколько бы он по нему ни звонил, никто не брал трубку.
Панкратову пришла в голову мысль узнать номер школы, в которой училась девочка, и таким образом что-то выяснить. Среди школьных тетрадей он обнаружил справку из поликлиники, в которой значилась прописка загадочных беглецов.
«Придётся съездить по этому адресу, – решил Владислав, – Не оставлять же комнату с чужими вещами в таком виде».
Странные квартиранты жили в противоположной части города в такой же девятиэтажке, как у него. Поднявшись на лифте на пятый этаж и найдя нужную квартиру, он обнаружил, что входная металлическая дверь была сильно искорёжена, словно её пытались взломать.
На звонки никто не ответил. Панкратов в раздумьях вышел на лестничную площадку, но так как лифт был занят, решил спуститься по лестнице. И тут между пятым и четвёртым этажами он увидел пожилую женщину в инвалидной коляске, сидевшую возле мусоропровода. На ней было зимнее пальто, меховая шапка и шаль на плечах, а в руках она крепко сжимала сумку, словно опасаясь, что отберут.
Непривычная картина озадачила драматурга. «Неужели бомжи бывают и такие?» – мелькнула мысль. Остановившись, он спросил:
– Извините, вы что, здесь живёте?
– С недавних пор да, – резким скрипучим голосом ответила колясочница.
«Какой типаж для Бабы Яги! – подумал про себя Владислав. – Да о таком любой театр мечтает. Даже гримировать не надо».
У женщины был крючковатый нос, худое сморщенное лицо, ввалившийся рот и выступающий лопатообразный подбородок. Но ещё больше с известным сказочным персонажем её объединял взгляд из под кустистых бровей – недобрый, подозрительный, напрочь лишённый понятия о доброжелательстве.
– А что случилось? – наконец, оправившись от шока, спросил драматург.
– Дочь выгнала, уголовница, сволочь, мразь!
– Что вы говорите! А в полицию вы обращались?
– Конечно. Десять раз звонила. Пришли только раз, когда эта тварь дверь ломала. Сказали ей, чтобы так не делала и ушли, как ни в чём ни бывало.    
– Так вы из восемьдесят седьмой квартиры? – догадался Владислав. – А дочь вашу Алевтиной зовут?
– Всё правильно. А вы кем сами будете? Любовник что ли её?
– Ну, для любовника я несколько староват. Она у меня комнату снимала вместе с дочкой Аней.
– А-а, вот где они жили! – воскликнула женщина. – Она случаем вас не обокрала?
– Да нет… – ответил Владислав, но в памяти тут же всплыла странная пропажа сотового телефона и банковской карты. Да и запас его продуктов заканчивался как-то слишком быстро.
– Она воровка, а вы её на квартиру пустили! – гаркнула женщина. – Она у меня золото украла почти на сто тысяч и у отца покойника все ордена и медали спёрла. А моего мужа, своего родного отца, подпоила и заставила подписать документы, что согласен поселиться в приюте, да и отправила за триста километров от города. Деньги все сняла с его счёта. Тысяч восемьдесят было. И проституцией занимается.
– Что вы говорите! Но как же вы жить теперь будете?
– Воевать буду! Я этого так не оставлю! Посажу тварь!
– А заявление в полицию вы написали?
– Как я напишу?! У меня вся правая сторона парализована! Левой рукой только подпись кое-как могу поставить.
– Так давайте я за вас напишу и в полицию отнесу, – участливо предложил Панкратов.
– Давайте, – согласилась женщина. – А листочек у вас есть?
– Вот этого нет, – спохватился Владислав. – Я попробую у жильцов спросить.
Он спустился на четвёртый этаж и принялся звонить в соседские двери. Но безрезультатно. В трёх квартирах на звонки не отреагировали. В четвёртой ответили, что бумаг не имеется. В пятой на его объяснения, проворчали за дверью: «Опять эти Петровы! Затрахали уроды!»
– Так и знала, что эти крохоборы удавятся лучше, чем листочек дадут, – проворчала женщина в коляске. – Так, знаете что, полиция тут недалеко находится, через дорогу. Отвезите меня туда, там всё и сделаем.
Панкратов раздумывать не стал. Никогда не возивший инвалидов-колясочников он с трудом спустил женщину на четвёртый этаж и на лифте на первый. Далее предстояло скатить её по крутой скользкой лестнице, а потом через плохо очищенный от снега тротуар, минуя сугробы, доставить в полицейский участок. Несмотря на кажущуюся худобу, женщина оказалась на редкость тяжёлой.
– Тебя как звать то? – поинтересовалась она, когда Панкратов с трудом преодолел очередной сугроб.
– Владислав, – запыхавшись и не обратив внимания на «ты», ответил он.
– А меня Аделаида Анатольевна.
Не удивительно, что добравшись до полиции, шестидесятипятилетний драматург был так измотан, что минут пять не мог прийти в себя.
В дежурной части при виде колясочницы возникло некоторое оживление: «Опять эта Петрова! Вот уж повезло! Когда только её Костлявая заберёт?»
Отдышавшись, Владислав обратился к дежурному, изложив суть дела.
– Вы кем приходитесь Петровой? – спросил тот.
– В общем-то никем. Так, случайный прохожий.
 – Ах, случайный прохожий! Так знаете что, случайный прохожий, она к нам по десять раз в день обращается. По любому пустяку. Работать не даёт.
– Да, но когда инвалида выгоняют из собственной квартиры зимой… Это вы называете пустяком? – возразил Панкратов. – В общем, как хотите, но мы должны написать заявление.
 Дежурный после некоторой паузы кому-то позвонил и затем предложил пройти к дознавателю.
Там из сбивчивых и часто прерываемых руганью показаний колясочницы Панкратов узнал, что его сбежавшие квартиранты в тот же день приехали на квартиру матери и после того, как она им не открыла, вооружились инструментами и стали взламывать входную дверь. Не добившись цели, они сняли её с петель и, дав матери десять минут на сборы, выставили её в подъезд. 
С Аделаидой Анатольевной проживала внучка – старшая дочь Алевтины – Ася. Она пыталась защититься, но мать набросилась на неё с кулаками и разбила о её голову настольную лампу.
– Где же ваша внучка? – спросил дознаватель. 
– Откуда я знаю?! Сбежала.
– Здорово!
Закончив, Владислав выкатил Петрову на улицу.
– Ну, куда вас теперь?
– Отвези меня к моей подруге. Это тут недалеко, через квартал, – распорядилась Аделаида Анатольевна.
Пришлось ещё помучиться.
– Так что же с вашей внучкой? – повторил он вопрос дознавателя.
– Не знаю. Позвонит, наверное.
– А почему она не с матерью жила?
– Потому что эта шалава от неё отказалась. А она, между прочим, от мужа. Законная дочь. Не то что Анька, которую эта потаскуха неизвестно от кого родила.
– А где же муж Алевтины?
– В могиле. Эта тварь отравила его. А всем разболтала, что он был наркоман. Никаким наркоманом он не был. Нормальный был парень.
– Зачем же она его отравила?
– А чтоб пособие на детей заполучить. И самой на него жить. Аська так до восемнадцати лет ни копейки с этого пособия не получила. Мы с мужем сами её вырастили. За свой счёт.
– И её не осудили за убийство мужа? – удивился Владислав.
– Да кто осудит? В этой долбаной стране правосудие что ли есть? Сделали заключение: сердечная недостаточность. Вот и весь сказ. А парня нет.
При расставании Панкратов и Петрова обменялись телефонами.
– Ты давай тоже заявление на неё напиши, – напоследок распорядилась Аделаида Анатольевна. – Раз она тебе задолжала, так пусть отдаёт. Посадим эту мразь!
Владислав, хотя и не был столь скаредным, всё же решил последовать её совету, так как был в большом замешательстве от неожиданного побега квартирантов и последующих событий.
В своём отделении полиции он выяснил, что Алевтина неоднократно обвинялась в кражах из магазинов, имеет условную судимость, а её несовершеннолетняя Аня состоит на учёте в отделении полиции для несовершеннолетних. Однако возбудить дело в отношении задолженности за проживание в полиции отказались, поскольку Панкратов по душевной простоте не заключил с квартиранткой договор.
            Зато выяснилась причина столь скоропалительного побега. Накануне Алевтина с дочерью совершили кражу в магазине одежды, попав в камеру видеонаблюдения. Потерпевшая владелица магазина передала запись в полицию и та устроила дежурство возле его квартиры. Но тем каким-то образом удалось сбежать.
            С этого дня спокойная размеренная жизнь драматурга резко изменилась. И виной тому стала новая знакомая – Аделаида Анатольевна Петрова. Она звонила по нескольку раз на дню, обращаясь с разными вопросами: нет ли у него хорошего адвоката и риелтора, подал ли он заявление в полицию и тому подобное. Всякий раз она разражалась бранью в адрес своей дочери, так что скоро Владислав выучил все её ругательства наизусть.
– А что с Асей? – всякий раз спрашивал Панкратов.
– Не знаю. Не звонила, – равнодушно отвечала Петрова.
– А вы в больницы не обращались? Её же избили.
– Нет. Я номеров не знаю больниц. У неё эпилепсия. Может, приступ был.
Владислав понял, что придётся действовать самому. Потратив час на выяснения, где лечат больных эпилепсией, он выяснил, что Ася скорее всего в Психиатрической больнице, находящейся за городом. Разыскав номер этой больницы, он узнал что девушка в самом деле находится там. Но сообщить ему какие-либо подробности категорически отказались.
«Ну вот, обрадую бабушку!» – подумал драматург. Однако та большой радости не проявила, а лишь в очередной раз обратилась с просьбой: «У подруги я больше проживать не могу. Нет ли кого, кто сдаст ей комнату, и не поищет ли он ей адвоката?»
Панкратов ответил, что она может пожить у него и денег он не попросит.
«Там, где жила эта потаскуха?! За кого ты меня принимаешь?»  –разоралась старуха.
Всё же ей удалось снять комнату в доме неподалёку от своего. Из полиции же пришёл отказ в возбуждении уголовного дела против Алевтины.
Через Союз писателей Владиславу удалось выйти на опытного адвоката. О чём он тут же уведомил Петрову.
«Давай завтра съездим, – предложила та. – Подъезжай, я такси найму».
И вновь пришлось повкалывать с её коляской. «Этак я здоровяком стану на старости лет», – подумал Панкратов.
Однако адвокат старухе чем-то не понравился. «Нет, душа к нему не лежит. По глазам вижу, содрать с меня побольше хочет. Другого поищем», – заявила она. И спустя пару месяцев, перебрав ещё тройку адвокатов, она остановила свой выбор на молодом и перспективном (как её кто-то заверил) специалисте. Он стал готовить документы в суд.
Ася выписалась из больницы когда уже наступила весна.
 – Мы хотим сходить домой и поговорить с этой мерзавкой, – по телефону сообщила Аделаида Анатольевна. – Помоги нам, всё же с мужчиной безопасней. А то как бы «кобели» этой твари не напали.
Отказаться Владислав не смог и через час прибыл на съёмную квартиру Петровой.
Тут он впервые увидел Асю, оказавшуюся премилой голубоглазой, светловолосой девушкой, мало схожей с кареглазой сестрой. У неё был ласковый, проникновенный голос и Панкратову отчего-то захотелось назвать её птичкой. Его очень удивило, как при своей хрупкости она ловко управляется с коляской бабушки. Всю дорогу до их квартиры он старался при всех неровностях, подъёмах и спусках забирать у неё коляску.
Однако сколько бы они не стучали в по-прежнему изуродованную дверь, никто им не открыл.
– Будем ждать, – сказала Аделаида Анатольевна. – Сможешь? – обратилась она к Владиславу.
– Ну, часа два у меня есть.
– Давайте спустимся на улицу.
Когда же они оказались перед домом, сверху послышался громкий крик:
– Ты никогда не будешь здесь жить!
Посмотрев наверх, они увидели на балконе Алевтину с Аней.   
– Я тебя посажу! – в ответ пригрозила колясочница.
– Кишка тонка, – со смехом возразила дочь. – Катись отсюда!
– Послушайте, как вам не стыдно так обращаться с собственной матерью, инвалидом? – не выдержал Панкратов.
– А это вас не касается. Не суйтесь в чужие разборки.
Владиславу не терпелось спросить Алевтину, что делать с её вещами, но он постеснялся из-за зевак, которые, отложив дела, ради чего вышли во двор, с большим интересом наблюдали происходящую сцену.
Пришлось уйти ни с чем.
Неделю спустя Петрова позвонила Панкратову и сообщила, что Асю мать вновь избила, случайно повстречав на улице. С ней опять случился припадок и её положили в ту же больницу.
– Бедная девочка, как же ей не везёт! – воскликнул Владислав.
– Она раньше два раза собой пыталась покончить, врачи еле откачали, – сообщила бабушка.
Затем начались судебные проволочки. В связи с неприбытием обвиняемой, судья дважды откладывал судебное заседание на месяц. Петрова звонила своему добровольному помощнику чуть ли не каждый день, часто приглашая его приехать и поговорить с глазу на глаз, так как она подозревает, что мерзавка дочь прослушивает её телефон. Панкратову иногда приходилось идти ей на уступки и всякий раз она делилась с ним своими подозрениями, что и нанятый ею адвокат, и вся полиция подкуплены уголовницей дочерью.
Владислав уже пожалел, что ввязался в эту историю, но при мысли об Асе, такой милой и такой несчастной, сознавал, что придётся помогать бабушке. Девушка выписалась уже осенью. Когда Петрова сообщила ему об этом, пригласив помочь в очередной раз, он вдруг почувствовал, что очень хочет навестить их, хотя последнее время приезжал к Аделаиде Анатольевне с большой неохотой. Он побрился с особой тщательностью и внимательно разглядел своё лицо в зеркале – одутловатое, морщинистое, с приличного размера залысинами, с шеей в ужасных складках, как у черепахи.
Жизнь драматурга в последние десятилетия упростилась до нельзя и проходила по одному маршруту: дом, театр, иногда Союз писателей, гастроном, рынок и поликлиника в качестве разнообразия. За модой он не следил, чем заслужил насмешки главного театрального щёголя, второго режиссёра Владлена Свирского.
Но сейчас Панкратову отчего-то захотелось одеться не в привычный костюм, а более молодёжно. Он открыл шифоньер и нашёл джинсы и водолазку, которую надевал ещё в студенческие годы. С трудом натянув её и едва не порвав, он с удовлетворением отметил, что его страшную шею она всё же закрыла. «Надо купить новую, – подумал он, – по размеру». Пока же накинул сверху ветровку, а залысины прикрыл кепкой.
Напоследок побрызгав себя одеколоном «Красная Москва», одиноко стоявшим на полочке в ванной, он поехал к Петровой.
Дверь съёмной квартиры открыла сама Аделаида Анатольевна.
– А надушился то! – воскликнула она вместо приветствия. – Это ради меня что ли? – в её голосе сквозила неприкрытая ирония. – «Красная Москва!» Мой муж пользовался ей, когда был совсем молодой, тогда ничего лучше и не было, – вспомнила она.
Панкратову вдруг показалось, что старуха догадалась о его самых тайных желаниях. Что она знает о них больше его самого. «Ведьма!» – мелькнула мысль. Всё же он осмелился спросить:
– А что Ася? Её нет?..
– Дома. В телефон свой зарылась. Целыми днями в него смотрит и на кровати валяется. Спит до обеда. Ни работать, ни учиться не хочет. Не знай, совсем свихнулась в психушке. Нас хозяин квартиры выживает, – тут же переключилась она на другую тему. – И так пятнадцать тысяч в месяц драл, так теперь восемнадцать хочет. И адвокат, скотина, только и думает, как побольше с меня содрать. Семьдесят тысяч уже вытряс и ещё хочет. У меня скоро все деньги так закончатся.
Зная о том, что ругань и проклятия Петровой могут длиться бесконечно долго, драматург решил перейти к делу, ради которого она его позвала:
– Чем я могу сегодня быть вам полезен?
– Давай сходим в диспансер, в котором Ася состоит на учёте. Надо справку взять о нанесённых ей побоях. Для суда. Ася, ты идёшь? – крикнула она.
Из спальной прозвучал ответ:
– Никуда я не пойду. Врач отказалась выдать справку. Зачем напрасно ходить?
– Как это отказала! Она не имеет права! Да ты, наверное, и не ходила к ней, болтаешь только.
– Я ходила, – донеслось из спальной. – И с меня довольно.
– Вот видишь, кого я вырастила! – проворчала старуха. – Не стыда, ни совести! Ладно, пойдём без неё.
Добравшись до диспансера, Владислав оставил коляску с Петровой внизу, а сам поднялся на второй этаж. Но сотрудники, узнав что ему требуется справка о пациентке, которой он никем не приходится, категорически отказали.
 – Там внизу её бабушка в инвалидной коляске, – пояснил Панкратов. – Я сейчас её подниму.
– Не надо. Врач сама к ней спустится, – был ответ.
Ждать врача пришлось целых полчаса. Наконец, на крыльцо вышла молодая, но очень сердитая женщина и сразу заявили, что справки, подобные тем, что они просят, выдаются исключительно органам МВД.
– Как это так! – принялась кричать Аделаида Анатольевна. – Да что вы себе позволяете! Я найду на вас управу!
– Пожалуйста! Обращайтесь хоть в ООН, хоть к президенту США, – врач развернулась и с гордо поднятой головой скрылась за дверью.
– Безобразие! – продолжала кипятиться Петрова. – Я им устрою, сволочам! Разнесу их долбанный диспансер!
– Ну что, отвезти вас обратно? – поинтересовался Панкратов, поняв что миссия на этом закончена.
– Нет, я к подруге заеду. Это недалеко, через два двора отсюда. Давай, поехали.
Только тут драматург спохватился, что оставил у них свой портфель. Старуха не сказала, что собирается после диспансера зайти к подруге и чтобы портфель не мешал управляться с коляской, он его не взял.
– Портфель, говоришь, оставил, – буркнула Аделаида Анатольевна. – Так Аська тебе дверь не откроет. Она никому не открывает.
– Тогда дайте номер её телефона, я позвоню.
– Он позвонит! Она не берёт трубку, когда звонят незнакомые.
– Ну, позвоните сами, мне же на работу надо. А в портфеле нужные бумаги.
– Всё не слава богу, – заворчала Петрова. – Положишь мне сто рублей на телефон. С меня уже все деньги высосали.
– Хорошо.
– Ася, сейчас этот писатель-бумагомаратель придёт. Он портфель свой забыл. Отдашь. Понятно? – проворчала она в трубку.
Всю дорогу до их съёмной квартиры Панкратов радовался, как здорово, что он сможет поговорить с Асей без её противной бабки.
Когда девушка открыла дверь, он обратил внимание, что она была в лёгкой полупрозрачной блузке, под которой легко просматривалась приличных размеров при её изящности грудь. С постели она, похоже, до сих пор не встала и не успела надеть бюстгалтер. Обтягивающие белые лосины подчёркивали крутизну бёдер, что также было неожиданно при столь хрупком телосложении. Но ещё больше Владислава поразили движения девушки, от каждого её малейшего жеста исходила какая-то невыразимая прелесть. Драматург ясно осознал, что при всём своём богатом литературном опыте он не в состоянии найти слова, чтобы описать эту прелесть. Это было что-то не от мира сего, либо он этот мир, в котором прожил всю жизнь, до сих пор так и не узнал.
Ася казалось бы просто взяла портфель за ручку и протянула ему. Казалось бы? Но нет! Она сделала это с таким изяществом, так великолепно и бесподобно, как ему до сих пор видеть ни разу не доводилось. Казалось бы, она просто поправила рукой волосы. Как бы не так! Она совершила то, что художники всех времён и народов искали в своих моделях, да так и не нашли.
С трудом оправившись от шока, Панкратов поблагодарил Асю и сказал, что она была абсолютно права в том, что не пошла в диспансер.
 – Моей бабушке бесполезно что-то доказывать, – ответила она.
 – Да, я тоже это заметил. Вообще, должен сказать, не повезло тебе с бабушкой. Да и с матерью…
 – Что есть, то есть, – подтвердила Ася.
– А у тебя подруги-то есть?
– Ну конечно! – улыбнулась девушка и от этой улыбки Владислав словно мигом переместился прямо в рай.
Ему опять потребовались усилия, чтобы вернуться на землю.
– Ты знаешь, Ася, если у тебя будут возникать какие-то проблемы, можешь обращаться ко мне. По любому поводу. По любому! Я очень постараюсь тебе помочь. Да, и моим жильём ты тоже можешь располагать. У меня одна комната свободна и никаких денег я брать не буду. Вот, возьми мою визитку.
– Ну хорошо, приму это к сведению, – на прощание она вновь одарила его своей невероятной улыбкой.
«Птичка, райская птичка, – по дороге в театр думал Панкратов. – И как же тебя угораздило родиться в такой семье?! Да, но я-то ведь есть и я должен вытащить её из этой грязи».
Он попытался разобраться в своих чувствах к Асе. Но никак не мог понять что это: безнадёжная и, как правило, несчастная влюблённость старика в юную девушку или нереализованное отцовское чувство. Одно было совершенно ясно – ничего на свете он не желал всеми силами души, как возможность помогать Асе, жить для неё, отдать ей всё, чем располагал: силы, время, знания, опыт, закрывать её собой от всех холодных ветров. Это было какое-то всесильное и всепобеждающее желание, охватившее его целиком, оставив лишь немного места для работы.
Его личная жизнь сложилась крайне неудачно. На одном из банкетов по случаю юбилея главного режиссёра рядом с Владиславом усадили весьма энергичную девицу, чью-то родственницу. Засидевшись в девках, она решила во что бы то ни стало захомутать «воспитанного, порядочного, не грубого, не пьющего молодого драматурга». И это ей вскоре удалось. Вот только через пару лет брак затрещал по швам. А ранняя смерть дочери и последующий тяжёлый развод оставили в душе настолько тяжёлый след, что отбили всякое желание попытаться ещё раз создать семью. Он на долгие годы весь ушёл в работу, а с представительницами прекрасного пола старался не сближаться.
Последнее обстоятельство послужило ещё одним поводом для насмешек второго режиссёра театра Владлена Свирского, который только женат был четыре раза и, что называется, не пропускал ни одной юбки. Следствием такого поведения стала «боязнь 8-го марта» – при одной только мысли о несчётном количестве женщин, которых следовало поздравить, этот ловелас впадал в ступор и потому ежегодно накануне женского праздника брал недельный отпуск.
«Ты не используешь своих возможностей», – укорял Владислава Свирский. – Живёшь один в трёхкомнатной квартире, безбедно, что ещё-то нужно? А я даже при своей ревнивой змее умудряюсь регулярно кого-нибудь трахнуть».
На подобные замечания Владислав всегда неохотно отвечал: «У каждого своя жизнь».
  И вот сейчас нереализованные, дремлющие большую часть жизни чувства Панкратова вдруг проснулись и крепко взяли его за горло. Подобно бурному горному потоку они «в щепки» разнесли устоявшийся стабильный распорядок его жизни.
Едва Владислав появился в фойе театра, как вахтёрша передала, что его дожидается главный режиссёр Варфоломеев. Когда же он переступил порог его кабинета, лицо Варфоломеева изобразило удивление и он, осмотрев драматурга с головы до ног, воскликнул:
– Новый имидж, новые творческие зигзаги? Ты часом не втюрился?
Совершенно не ожидавший такого Панкратов густо покраснел и пробубнил под нос что-то нечленораздельное.
– Ну да ладно, встревать в личную жизнь я права не имею. А вот твоя последняя пьеса удивила. С чего бы это тебя на чернуху потянуло? Ты только тем и выделялся, что писал исключительно добренькие мелодрамы, словно из райской жизни где-нибудь на Таити во времена Гогена. Чем и привлёк бабулек, не принявших постсоветские нравы. А этим негативом ты ведь их сильно разочаруешь. Подумай хорошенько. Нам терять зрителей ни к чему, не те времена. И вообще, чернуха у тебя неважно получается. Раз уж занял нишу романтических мелодрам, так оставайся ей верен. Там у тебя, по крайней мере, нет конкурентов.
В продолжении всего монолога Панкратов виновато молчал, словно провинившийся школьник. Только перед уходом пообещал переделать драму. Долгие годы он свято верил в жизненность своих сочинений и получал бесконечное удовлетворение от того, что, как ему казалось, нёс в мир добро. А тут выяснилось, что его терпели только ради каких-то бабулек, ну и авторитет отца, конечно, сыграл важную роль.
Владислав был потомственным драматургом. Но Панкратов-старший преуспел гораздо больше. Его пьесы охотно ставили театры Москвы, Белоруссии и Литвы. Личность отца, его авторитет и известность почему-то не вызывали в сыне чувство гордости. Напротив, они угнетали его. А каждый очередной успех производил удручающее впечатление. Эго сына было подавлено харизмой отца, от того Владислав рос безинициативным и замкнутым.
 Отец помог ему с поступлением на филологический факультет университета, а по его окончании устроил в театр. Однако наследник служителей Мельпомены разочаровал, с его обаятельным отцом у него оказалось мало общего. Первые годы вообще ушли впустую – главный режиссёр не одобрил ни одной из его работ. Только третью мелодраму решили поставить, да и то исключительно по причине её безобидности и прекраснодушия, что разительно выделялось на фоне чернухи, коей современные драматурги потчевали храмы искусства.
И вот теперь, прожив в тепличных условиях и столкнувшись с суровой реальностью, Панкратов впервые решил изменить своему творческому кредо, да так неудачно. 
Промучившись над рукописью целую неделю, перекроив её вдоль и поперёк, Владислав решил ввести в действие светлый образ и этим лучом света в тёмном царстве, конечно, стала Ася. Едва эта мысль возникла, на него вдруг снизошло нечто возбуждающее и прекрасное, то что поэты называют вдохновением, а священнослужители Божьей благодатью. «Я сделаю её главной героиней этой драмы, – думал он. – И это будет моя наилучшая пьеса, должна стать. А потом я приглашу Асю на премьеру и покажу всему залу. Скажу, что именно она послужила Музой при написании этого произведения».
Панкратов впал в эйфорию и с утроенной энергией принялся переделывать драму. Работал до самого утра. Затем перечитал написанное, исправил допущённые второпях ошибки и даже не позавтракав, поспешил в театр.
Главный режиссёр оценил нововведение и наконец принял решение взять драму в работу. Стали думать, кого выбрать на роль «райской птички». Выбор был невелик, поскольку в театральной труппе было всего три актрисы, подходящие по возрасту и внешности. Но, несмотря на положительную оценку постановочной группы, драматургу ни одна из претенденток не понравилась, так как по его мнению слишком проигрывала оригиналу.    
Спустя неделю Петрова вновь позвонила Владиславу и сообщила, что хозяин квартиры окончательно оборзел и она вынуждена была лечь в больницу, чтобы таким образом временно решить проблему жилья.
– Слушай, ты не дашь мне взаймы? До пенсии. Все деньги из меня вытрясли, уроды, – донёсся из трубки её скрипучий голос.
Будучи в полной уверенности, что Ася находится с бабушкой, Панкратов как на крыльях полетел в больницу, прикупив по дороге всяких деликатесов. Но зайдя в палату, он обнаружил одну Аделаиду Анатольевну.
– А где Ася? – спросил он, забыв даже поздороваться.
– Далась тебе эта сволочь! – проворчала старуха.
– Что вы такое говорите? Как вы можете так называть свою внучку?
– Как хочу, так и называю. Этой мерзавки неделю как нет.
– А где же она? – растерялся Владислав.
– Понятия не имею.
– Как это не имеете! На улице зима, дома у неё нет. Денег тоже. А вам всё равно?
– А с чего я должна о ней думать? Она меня бросила.
– Вы так думаете?! А вот мне кажется, это вы её бросили! – Владислав вдруг почувствовал, что не в силах больше сдерживать свой гнев.
Петрова вылупилась на него, явно не понимая сделанного в её адрес замечания.
– Да, это вы её бросили! Лежите тут в тепле, вас кормят, лечат, а девушка на улице, одна, зимой! Чем она питается целую неделю, вы подумали?
– Проституцией, наверное, занимается, – как ни в чём не бывало предположила старуха.
– Что-о-о?! И вы так спокойно об этом говорите? Знаете что, никаких денег я вам не дам, хотя и собирался. За ваше отношение к собственной внучке.
С этими словами Панкратов резко встал и покинул палату уставившейся на него Петровой, которая была настолько поражена, что даже впервые выпустила из рук свою сумку, и та не преминула свалиться на пол – по всей видимости, хозяйка надоела ей не меньше, чем людям, и она при первой возможности пожелала от неё сбежать.
Однако произнесённые слова о занятиях проституцией болезненной занозой врезались в память драматурга, доставляя ужасные муки. И поскольку связь с Асей была возможна только через её бабку, уже на следующее утро он позвонил Петровой и извинился за свою резкость.
– Я дам вам взаймы, только вы, пожалуйста, не относитесь так наплевательски к Асе.
 – Ладно, не буду, – примирительно согласилась та. – Звонила она сегодня. Говорит, устроилась работать сиделкой в какой-то приют за проживание и кормёжку.
От этих слов Владислав испытал такое облегчение, словно зараз решил все текущие и будущие жизненные проблемы. В больнице его ждал и другой подарок – старуха попросила его настроить ей телефон, и, воспользовавшись предоставленной возможностью, он заодно раздобыл номер Аси. Однако же сколько бы он не звонил, девушка трубку не брала.
Ещё спустя недели две Аделаида Анатольевна вновь позвонила и принялась жаловаться, что ей негде жить, а из больницы выписали.
– Но ведь я же предлагал вам комнату у себя.
– Ещё чего, спать на кровати, где эта потаскуха спала! Мондавошек ловить! Мне и так две ночи пришлось в приюте для бомжей ночевать. Больше не хочу.
– А Ася с вами?
– Как бы не так!
– А где она?
– Говорила ведь уже! В каком-то приюте сиделкой работает. За ночлег и харчи.
– А где находится этот приют, она рассказывала?
          – Ничего она не рассказывала. Сказала, где-то за городом.
Панкратов понял, что от старухи ничего не добьёшься и он должен сам разыскать Асю. Для начала он обзвонил все районные администрации и записал номера телефонов служб социальной помощи.
– У этой вашей Аси есть медицинское образование? – неизменно спрашивали его.
– Нет, – он отчётливо помнил со слов бабушки, что после окончания школы девушка нигде не училась.
– В таком случае сиделкой в государственном учреждении она работать не может.
– Но может она работает в частном приюте? – предположил Владислав.
– Возможно, но у нас таких данных нет.
После недельных поисков удалось узнать адреса двух частных приютов. Оба находились за чертой города. «Ну, наконец-то!» – обрадовался Панкратов.
Оказалось, радость его была преждевременной. Когда, прикупив разных вкусностей, он добрался на пригородном автобусе до одного из приютов, ему сообщили, что никакой Аси среди волонтёров у них нет.
Второй приют находился совершенно в другом месте. Автобусы ходили туда редко и нерегулярно, потому Владиславу пришлось протопать с десяток километров по мёрзлой дороге на сильном ветру. Но и здесь его ждал тот же результат.
Вернувшись после столь тяжёлого похода с не менее тяжёлыми, рвущими душу мыслями, он почувствовал, что заболел. Целую неделю он провалялся в постели, пропустив отчётно-перевыборное собрание союза писателей и визит известного режиссёра из Санкт-Петербурга.
Когда после болезни он появился в театре, ему пришлось весь день выслушивать «комплименты» о том, как он исхудал и неважно выглядит.
Тогда по рассеянности Панкратов забыл дома сотовый телефон и когда вернулся вечером, обнаружил пропущенный звонок от… Аси! Девушка звонила ещё в час дня.
«Старый болван, что ты наделал!» – ругал себя Владислав. Он принялся звонить, но телефон Аси был недоступен. После часа безуспешных попыток дозвониться, он догадался написать сообщение: «Ася, что случилось? Я в твоём распоряжении. Звони в любое время, хоть ночью».
Прошёл ещё час, в течение которого Панкратов не находил себе места в собственной квартире. Тогда он решился отправить ещё одно сообщение: «Ася, умоляю, ответь! Я очень переживаю».
Наконец, девушка позвонила.
– Здравствуйте! Как вы поживаете? – прощебетала она.
– Нормально. А у тебя… с тобой всё в порядке?
– Да. Знаете, у меня к вам просьба. Вы не могли бы одолжить тысяч десять на недельку? У меня как раз зарплата пятого числа, вот и отдам.
– Ну конечно, Ася, в чём проблема! А я-то уж испугался, что с тобой что-то случилось…
– Я бы не стала вас беспокоить, но мне завтра нужно адвокату заплатить, а у бабушки денег нет.
– Ася, не бери в голову, раз надо, значит надо.
– Вот спасибо! Тогда переведите деньги мне на карту Сбера по этому номеру телефона.
Владислав тут же исполнил желание девушки. Потом счастливый глянул на календарь, висевший над письменным столом – 30 декабря. В голову тут же залетела мысль: неужели адвокат станет заниматься работой 31 декабря? Да и какую зарплату платят во всероссийские новогодние каникулы? Тем более, что она работает в загадочном приюте волонтёром лишь за проживание и питание. Но все подобные мысли он гнал от себя прочь. Они мешали охватившему его счастью.
Пятое января миновало, ни звонка, ни денежного перевода от Аси не поступило. Владислав опять распереживался и, конечно, не из-за денег. Вновь в голову полезли нехорошие мысли: чем же всё-таки занимается чудо-девушка, где обитает? Но никаких иных источников информации, кроме её бабки, которая ничего не знает, да и не горит желанием знать, не было. Панкратов много раз пытался до неё дозвониться, но она никогда не брала трубку. Писал СМС, она не отвечала. Кто-то посоветовал ему найти её статус в WhatsAPP, он так и сделал. Нашёл и с удивлением обнаружил, что статус «райской птички» заполнен какими-то жестокими мультиками, преобладала вампирская тематика. Он попытался что-то ей написать в статус, сообщал, что за свои деньги он не переживает. Что его гораздо больше волнует её жизнь и судьба. Что он по-прежнему готов всем ей помогать, предоставить жильё и т.д. Но вместо ответа Ася заблокировала его.   
 Потом Владислав провалился в какую-то затяжную серию сновидений. Сны имели один и тот же сценарий – он повсюду, где бы не очутился, искал Асю. По всем признакам она должна была здесь быть, но увидеть её никак не удавалось. Вот он оказался в подъезде того дома, где они снимали квартиру. Консьержка сказала, что Ася только что вышла выносить мусор. Но она почему-то не возвращалась. На этом сон прервался. В следующем сне он оказался в диспансере, в котором Ася состояла на учёте. На лестничной клетке повстречал её не слишком любезного врача. Та сказала, что Ася находится у неё на приёме и он может подождать её внизу.
Но сколько бы он ни ждал, девушка не появлялась. Временами он даже слышал её голос и лёгкие шаги по лестницы, но она почему-то не доходила до фойе. Тем временем рабочий день закончился, и врач спустилась вниз.
– А где же Ася? – спросил Панкратов.
 – Вы что, не видите, кто мимо вас проходит, – возмутилась врач. – Она давно ушла. 
Ещё один сон поначалу вселил в него радостные надежды – Ася наконец-то пришла в театр, на его премьеру с героиней, списанной с неё. С радостным замиранием сердца он видел, как она уселась в партере среди кресел для приглашённых вип-персон. Он направился к ней, но тут его отвлекли те самые престарелые почитательницы его таланта и принялись болтать, да так, что он еле от них освободился. Когда же он подошёл к вип-зоне, Аси на месте не оказалось. Владислав облазил весь театр, все фойе, гримёрные, кафе, закулисье сцены – девушка как в воду канула.
В другом сне он переходил проезжую часть и тут увидел, как Ася перебегает дорогу в обратном направлении. «Ася! Ася!», – позвал Панкратов. Но девушка даже не обернулась. Тогда он последовал за ней, но она как-то очень быстро затерялась в толпе. «Ася!» – ещё громче звал драматург. Но она как сквозь землю провалилась. Владислав обошёл всю округу, напряжённо вглядываясь в прохожих. Стало вечереть, а он всё ходил, искал её и умоляющим голосом бормотал: «Ася, где же ты?»
И вдруг он увидел её, она прошла буквально в нескольких метрах перед ним своей быстрой походкой, но его почему-то не заметила. «Ася!» – крикнул драматург, но девушка не услышала, продолжая удаляться. Тогда Панкратов напрягся и крикнул, вложив в этот крик все физические и душевные силы: «Ася-а-а!!!» Вот только никакого звука из его отрытого во всю ширь рта не вышло, он, словно вытащенная из воды рыба, открывал рот, но ни звука не исходило. Он продолжал  кричать во всю силу лёгких, но начисто лишился голоса. Он кричал вновь и вновь, так что мышцы и сосуды шеи, казалось, вот-вот лопнут, в нём кричала каждая клетка, и – ничего.
Тогда Владислав решил догнать девушку и тут же убедился в том, что у него нет никаких сил не то что сдвинуться с места, но даже пошевелить мизинцем. Таким бессильным он не был никогда. Тут его словно гвоздём пронзила догадка, что Ася сейчас уйдёт и не существует никакой возможности этому воспрепятствовать. Холодный свинцовый ужас сковал Панкратова, и вместе с осознанием полной безнадёжности пришла ясная и твёрдая мысль о несовместимости подобного состояния с жизнью.
Вдруг сверху он услышал громоподобный голос, обращённый к нему: «Ты хотел прожить жизнь без страстей, потрясений и душевной боли? Ты старательно избегал трудностей, сочинял напрочь оторванные от реальной действительности мелодрамки, описывал страстишки вместо подлинных страстей, фальш вместо правды? Ты был уверен, что такая опереточная жизнь возможна в этом суровом мире, что подобные пьески способны принести пользу? Тебя никогда не мучила совесть, что твоя репутация и вся карьера основаны исключительно на авторитете отца?»
Владислав задрал голову и увидел за тридцатиэтажным домом огромную мужскую фигуру, одетую во всё чёрное и глядевшую на него жёстким осуждающим взглядом. Мужчина взмахнул рукой, легко преодолев толщу высотки, словно она была голограммой, и продолжил: «Каждый, КАЖДЫЙ должен испытать всё, что полагается в земной жизни. Вот теперь получи то, чего ты хотел миновать, в самом чудовищном виде!»
Потом Панкратов увидел себя лежащим на операционном столе, а группа врачей копошилась в его внутренностях. После чего его перевезли на каталке в палату и установили капельницу. Потом его лежащего в каком-то специальном мешке куда-то везла машина. Наконец он увидел себя, лежащим в гробу в своём лучшем костюме, который одевал по особо торжественным случаям, белоснежной сорочке и галстуке-бабочке. Вокруг гроба собралась приличная толпа. Многие держали в руках цветы. Владислав разглядел председателя театрального общества и председателя городского союза писателей. Они поочерёдно произнесли положенные по случаю речи. Говорили какой он был грамотный драматург и скромный, порядочный человек.
Затем провожающие, среди которых он узнал художественного руководителя театра, обоих режиссёров с помрежами, актёров, писателей и своих соседей, стали подходить к гробу и класть в него цветы. Последней подкатила на коляске Аделаида Анатольевна. Она посмотрела на него недобрым взглядом и громко произнесла своим скрипучим голосом: «Что, сдох, старый кобель? Значится, молодого девичьего тела захотел, бес тебе в ребро и седина в голову! Вот теперь лежи в земле, корми червей!»