Нищета голимая

Б-гом забытые хутора далеко под Харьковом, на речке Мжа, за Тимченками. Лето, полдень, жара. Я oтправляюсь на охоту. Однако, никого не стремлюсь убить себе в усладу. Я более созидаю ею, этой самой охотой. Сохраняю то, чему непременно предстоит исчезнуть в этом благословенном, но не помнящем родства своего, уголке Северо-Восточной Украины, некогда Харьковском наместничестве Российской Империи. Охота моя совсем иного толка: я собираю старинную крестьянскую утварь, изделия рук безвестных ремесленников Слобожанщины, народные картинки, лубки, макитры, рушники, иконы, - в общем всё то, что имеет два пути -  в музей или в мусорную яму.

В одном из хуторов полногрудая, голенастая тётка с заткнутым подолом яркого, цветастого платья, мне гордо выпалила скороговоркой:
- Ой, парубок, це ти спiзнився*. Останнього тиждня були тут з райцентру самосвал i трактор. Зiбрали у всiх старе, побили, та й трактор зарив все там, у лiсi.
- Что значит "зiбрали у всiх старе"? - изумился я
- Та, що? Був начальнiк з селищної ради десять дiб тому, сказав, що старий хлам, посуд, метал, меблi, все, що непотрiбно, викiдати до вулицi. Буде трактор, самосвал. Все зароють. Ось зарили.
- Да уж, - почесал я в затылке. И что выбрасывали?
- Та, хто щось. Старовинні шафи, буфети, фарфоровий посуд ще царського часу, стулья, глечики, самовари. Всяке було. Та й на що воне?
- Ну, да, не на що, - развёл я руками.
- А тобi на що? - поинтересовалась тётка.
- Да, так,- ответил я в задумчивости.
- Ну, пробач**, хлопець, вже нема.

Дорога вела холмистой местностью. В низине, извиваясь, мелькала серебряной змейкой Мжа. Высокие травы, ивы и ракитник подчас скрывали её из виду. Я шёл по пыльной обочине. Изредка меня обгоняли машины или крестьяне на телегах, с сельским нехитрым скарбом.

Вдруг откуда-то из-за пригорка выскочил расхристанный мужичонка. Размахивая руками, прихрамывая с ноги на ногу и с безумным взглядом, он бежал ко мне крича, срываясь на фальцет:
- Знайшли, знайшли.
Подбежал ко мне вплотную и, став лицом к лицу, выдохнув, заключил ещё раз:
- Знайшли.
- Кого нашли-то? - переспросил я.
- Кольку-потопленика.
Я подошёл к краю дороги. Внизу, у реки, суетилось десятка два человек, стояла милицейская машина, невесть как туда попавшая по высоким травам и колдобинам. На песчаной отмели лежал покойник, здоровенный детина, без рубахи и в мокрых штанах. Подле него выли две бабы, остальные со страхом, но деловито рассматривали утопленника.

Мужичонка смотрел на меня вопросительно, словно чего-то ожидая. Мне стало неловко, и я, как бы спрашивая, настойчиво произнёс:
- Ну, я пойду?
- А вы хто? - спросил он меня.
- Прохожий
- Та, то я мабуть*** помилився,**** - ответил он. Ну, пробачте.
Я пошел дальше прочь.

Спустя недолгое время со мной поравнялся какой-то крепко выпивший дядька на велосипеде и предложил купить карбюратор от "Москвича".
- Видишь, ты богатый, - ответил я ему, - у тебя "Москвич" был. Пропиваешь его помаленьку. А мне и пропить нечего.
- Ну, тогда дай хоть гривень десять, - захныкал он.
- Десять гривень, говоришь? Дам, если продашь мне какой-нибудь старинный рушник домотканной работы или глечики, а может тазики для выпечки пасхальных куличей. Есть у тебя что-то такое?
Мужик задумался, достал "Беломорину", слез с велика и стал почесывать щетину.
- Галька-гадюка дома, жiнка моя. Вона не дасть. Але зачекай, я зараз. Спробую. Подивлюсь на горищi.***** Там був якись рушник. Лисапед тут оставлю, посторожи.
И он побежал вниз, к своему хутору, примостившемуся у излучины Мжи в ивняке. Я присел у валяющегося велика, слегка облокотился о него и принялся ждать.

Вскоре с хуторских дворов послышалась брань. Мужик лаялся с бабой. Та верещала, что есть мочи, а мужик урезонивал её матерной руганью. Наконец явился он сам, известное дело, мой продавец. Явился запыхавшись, с папиросой в зубах.
- Галька-бусурманка, така духота, хоть бы днём поспала. Не дае проходу, - жалобился он в сердцах.
Выкинул недокуренную папиросу, вынул из кулька рушник и расстелил его на траве у обочины.

Это был большой, метров пять в длину, домотканный рушник с вышитыми царскими двуглавыми орлами, орнаментом и надписью: 1913 Дому Романовыхь 300 летъ - невиданной красоты творение рук человеческих.
- Не жалко? - поинтересовался я.
- Та я що, божевiльний,****** чи шо? Це ж тряпка, - рассмеялся он, видимо боясь, что десятка это много. Его страх опередил мой:
- Гаразд, давай п'ятiрку и геть вiдселя.
Я спешно, пока не опомнилась гадюка Галька, свернул рушник, сунул ему вожделенную пятёрку и стал спускаться вниз по дороге.

Она вела сквозь цветущие, пахнущие мёдом луга, обвивая холм декоративным серпантином, а внизу её, у старых тополей, притулился ещё один хутор из нескольких белостенных хат, мостком через Мжу и маленьким кладбищем на пригорке. Ох, и диво эта Малороссия, ай, да диво! Как ей налюбоваться?

Спустившись вниз, я обнаружил, что солнце уже пряталось за холмами. Вечерело. Я заглянул во двор ближайшей к дороге хаты. Посреди заброшенного сада, поросшего крапивой, в зарослях бузины стоял вкопанный в землю кривой полусгнивший стол, а на нём самовар. Это был ведёрный, великолепный самовар с тиснением на крышке и корпусе: "Товарищество братьевъ Шемариныхъ, поставщиковъ Двора Его Императорского Величества. Тула". Я любовался им, не мог отвести глаз, но когда заметил, что изрядно стемнело, постучал в хату. Никто не открыл. Я дёрнул дверь, она была заперта. В это самое время отворилась калитка, и во двор явилась бабка, старая, как мир, испещрённая морщинами и согнутая почти пополам. В костлявых почерневших руках с окаменевшими ногтями она несла миску с супом. Увидев меня, прошамкала:
- Що, мовчить Федорчиха?
- А кто это? - переспросил я
- Хозяйка. В хатi вона, лежить, не встае
- Не знаю, дверь вроде заперта
- А ти не лякайся, дернi сильнiше
Я дёрнул дверь посильнее, она поддалась.
Посреди мрачной, с окнами непрозрачными от грязи, комнате, на глинобитном полу стояла сетчатая металлическая кровать. Рядом табурет с замусоленной чашкой. А в кровати покоилась ещё одна бабка, по сравнению с которой первая выглядела спелым персиком. Под балками потолка горела засиженная мухами тусклая лампочка. Хозяйка увидала меня, сопроводила взглядом и проскрипела, указуя на меня перстом:
- Прийшов, вбивець?
- Я, бабушка, не убивец, я к вам по другому вопросу
- Не вбивець?....а хто, Христос?
- Христос не Христос, его соплеменник, - ответил я, пытаясь разрядить обстановку.
Старуха помолчала, пожевала беззубым ртом
- Жид значит?
- Ну, нехай вам будет жид, раз так хочется, - усмехнулся я в ответ
- Цей пити не буде, - проскрипела она, подумав

- Подь сюди, - подозвала меня вдруг вошедшая со мной бабка.
Я подошел
- У ей син алкоголiк, спить в сараї, все пропив. Вона лякаеться,******* що її вбье, щоб хату продати. Ось тiльки один самовар й залишився, нiкому не потрiбний.
- Так я возьму, - обрадовался я
- Гаразд, тiльки грошi Федорчихе, не сину.
Федорчиха захотела десять гривней. А что такое десять гривней? Буханка хлеба. Я ей дал сто. Дал бы и больше, но с собой не было.

Через несколько минут, уже в сумерках, я поднимался вверх по дороге, в одной руке у меня был самовар, а на плече лежал сложенный рушник. На луга спустилась прохлада, и первые трели вечерних цикад разнеслись в бесконечном пространстве Малороссии.


*спiзнився (укр.) – опоздал
**пробач (укр.) – извини
***мабуть (укр.) – наверное, вероятно, возможно
****помилився (укр.) – ошибся
*****подивлюсь на горищi (укр.) - посмотрю на чердаке
******божевiльний (укр.) – умалишённый
*******лякаеться (укр.) – пугается, боится