Грустный рассказ про счастье

– Вот тебе сорок копеек, пойди постригись, – мама положила на тумбочку возле входной двери четыре гривенника.
Маленький Сашенька сгреб мелочь и засунул в карман джинсов «Салют». Надел стоптанные зимние ботинки, пачкая пол в прихожей, подошел к вешалке, снял пальто.
– Куда топчешь! Не мог сначала пальто напялить, свинюха?! – вскинулась мать.
Мальчишка только рукой махнул и, открыв дверь, вышел на лестничную площадку. На лифте спустился на первый этаж и вприпрыжку побежал в парикмахерскую. Невесомые снежинки маленькими перламутровыми паучками сыпались с неба на серую грязь асфальта и тут же сливались с ней, превращая собственную девственную белизну в обычную слякоть под ногами пешеходов. При каждом шаге жижа противно чавкала и разлеталась мелкими брызгами по сторонам.
Декабрь подошел к концу, скоро Новый год. Это был самый замечательный праздник для любого советского гражданина. Особенно для маленького гражданина. Как там с этим «за бугром», большинство жителей страны понятия не имело, да и иметь не хотело, но по всему выходило, что похуже, чем у нас. Саше недавно исполнилось девять лет, и грядущие зимние каникулы казались пацану сказочным чудом – временем праздного, но заслуженного безделья, после удачно законченной учебной четверти, игры с ребятами в снежки, катания с горок на санках, теплого чая с лимоном по вечерам, когда смотришь в окно на вьюжные завихрения на улице и радуешься от того, что тебе завтра не в школу на этот трескучий мороз, и многое-многое другого, что дарят беззаботному детству две недели зимнего каникулярного отпуска. Как хорошо было родиться и жить в самом справедливом государстве мира – Союзе Советских Социалистических Республик! Да-а, не всем так везет…
За десять минут добежал до универсама, перепрыгивая через ступеньку, взлетел на второй этаж. Здесь располагались женский и мужской залы парикмахерской. Народу перед праздниками было много. Занял очередь и уселся на деревянную скамейку в углу помещения, напротив входа в мужское отделение. Почти сразу за ним пристроились еще двое. Справа над гардеробной яркими красками была нарисована зеленая еловая ветка со свисающими с нее разноцветными елочными игрушками. Сверху было написано: «С Новым 1979 годом!» Середина второй половины XX века в стране развитого социализма не баловала жителей обилием красочной рекламы на улицах и в помещениях учреждений, а потому выполненная каллиграфическим почерком с какими-то фигурными завитками надпись, как и сам незамысловатый рисунок, казались особенно прекрасными.
«Как красиво, – подумал мальчишка».
Он прислонился спиной к выкрашенной жидкими обоями стене, голову откинул назад и чуть в бок, закрыл глаза – судя по всему, ждать своей очереди придется не меньше получаса, а день выдался суматошный, так что небольшой отдых совсем не помешает. Перед мысленным взором замелькали лица одноклассников: мальчиков, девочек. Две Ленки – Ахрапоткина и Иванчик – обе красивые, веселые; парнишка так и не смог разобраться, кто из них ему нравится больше… Друг Игорь Рыжовский крутится на низенькой карусели, недавно установленный на примыкающей к школе территории, позеленел весь, но не слазит – как его не вырвет? Потом предновогодние хлопоты, очередь в универсам, приготовление салатов, мандарины, выложенные горкой в хрустальную вазу на высокой ножке, а шпрот-то сколько! Установка елки в белое эмалированное ведро прямо в заранее запасенный песок, потом выравнивание дерева с помощью небольших камней – достали из кладовки, сверху обложили ватой – типа снег; процесс развешивания игрушек, шпиль… шпиль не налазит… надо верхушку подрубить… папа… мама…
_______________________________________________________

Подстригли хорошо. Сашке-то по фиг, но главное мама осталась довольна, потрепала по голове. А праздник прошел быстро, глазом моргнуть не успели, как, впрочем, и каникулы, да и зима в целом.
Следующий учебный год Саша уже начал в новой школе, с преподаванием английского языка. В предыдущей изучали немецкий, а для допуска к вступительным экзаменам в Нахимовское училище, куда для поддержания семейных традиций планировалось поступление мальчика в перспективе, годился только язык лорда Байрона, вот и пришлось перевестись.
Новые друзья, преподаватели, обстановка – все новое. С Игорем Рыжовским встречался все реже и реже, потом и вовсе перестал – так, перезванивались иногда.
Особой дисциплинированностью Александр никогда не отличался, за что часто получал соответствующие записи в дневнике. До поры до времени родители закрывали на это глаза – мальчишка, что поделаешь, – но разбитое окно (разбитое спиной другого пацана, которого Саша неудачно толкнул), превысило меру отцовского терпения, и он выдрал маленького хулигана ремнем. Вроде помогло. Во всяком случае, замечаний в дневнике стало на порядок меньше.
Учился, как и подобало мальчишке его лет, средне – стандартные тройки, чаще хорошо, реже отлично. Хромали алгебра и геометрия, физика вообще не шла.
Новая школьная любовь – впрочем, безответная. В шестом девочка Юля перешла в другую школу и чувства юного Дон Жуана поутихли. В начале восьмого класса неожиданно для себя записался в шахматный кружок, где к концу года выполнил второй взрослый разряд, хотя играл на уровне первого, а может и получше. Шахматная карьера не задалась, помешала подготовка к поступлению в ЛНВМУ . Весна, теплынь несусветная, ребята во дворе в футбик гоняют, а он был вынужден переться через полгорода к репетитору. Зато Владимир Федорович за месяц с небольшим натаскал Сашу по математике так, что в школе он порой затыкал учителей, решая задачи различными абсолютно правильными по признанию самих преподавателей способами и получая при этом разные ответы. Этот парадокс так и остался необъясненным.
Усиленно тренировал подтягивание. Тонкокостный, невысокий парнишка физической мощью не отличался, занятия спортом шли, не в пример дополнительным урокам по точным наукам, со скрипом, но за полгода норму по сгибанию-разгибанию рук из положения «вис» выполнил полностью. А с бегом у него проблем никогда не было, ни на шестьдесят метров, ни на пятьсот.
Поступил. Радости полные штаны! Перейти из беззаботного детства сразу во взрослую жизнь оказалось не так-то просто, но выдержал, не сбежал, как некоторые. Впрочем, в 85-м уйти из училища по своей воле – это позорище! Сразу можно было поставить на себе крест, как на мужчине. Другое дело, если выгонят, тут все понятно. Так, чуть и не выгнали, когда химию на экзаменах завалил.
Постоянные занятия спортом – штанга, гири, турник, рукопашный бой, сделали из мальчика настоящего мужчину и, принимая присягу уже в высшем военно-морском училище, в строю стоял не 16-летний сопляк, а настоящий солдат, за плечами которого уже были два парада – ленинградский и московский, умение обращаться с оружием, драться, политически подкованный и идейно подготовленный патриот своей Родины. Ко второму разряду по шахматам прибавилось звание кандидата в мастера по гиревому спорту.
С девчонками правда не ладилось – просто не было у него никого, времени как-то на них не хватало. По натуре своей робкий и нерешительный, ну не мог он так запросто ни с кем познакомиться. В морду дать мог, а с девчонкой заговорить боялся. Но вот после второго курса появилась шестнадцатилетняя чаровница в смешном цветастом платьице и дурацких кудряшках. Зацепило, влюбился. Самому едва семнадцать исполнилось, казалось бы – тинейджеры малолетние – погуляли – разбежались, но нет: забегая вперед, скажем, что на долгие годы вместе остались. В 90-м поженились. Саша тогда уже и в третий раз успел по Красной площади в парадном расчете пройти 7 ноября на последней демонстрации мощи советского государства изрядно уже предателем Горбачевым подорванной. Последнее прохождение во славу Великой Октябрьской Социалистической Революции.
В дальний поход вокруг старушки Европы сходил. В Безерте неприятно поразился неприглядности жизни в капиталистической стране. Да, стране третьего мира, но все же. Правда, далеко не все это его мнение разделяли. Коммерциализация всего и вся, дух непонятной типа свободы и точно вольницы, стремительное падение нравов, смена духовных ценностей, откровенное любование западным образом жизни, стремление подражать ему во всем, в те годы уже проникли во все социальные аспекты жизни, даже в военную систему. В очередной раз порадовался, что живет в самой прекрасной стране – стране развитого социализма. Но, вернувшись «с морей» обнаружил в родном городе тот же «африканский Тунис», что посетил в процессе корабельной практики – так все быстро и кардинально изменилось. Расстроился.
В девяносто первом страны, которой совсем недавно присягал на верность, уже не стало; «Родину украли» – говорил позже. Что делать – плетью обуха не перешибешь, пришлось приспосабливаться. Молодость – великая сила. Это огромный дармовой потенциал, неисчерпаемый источник энергии, беспочвенная какая-то уверенность в своих силах, вера в светлое будущее. Можно жить вдвоем с женой в десятиметровой комнате коммунальной квартиры с дебильными скандальными соседями, можно изо дня в день питаться макаронами с пайковой тушенкой, запивая жиденьким несколько раз спитым чаем, «лакать» крепленую бормотуху с друганами, дуреть и считать ее божественным нектаром. Еще не ломит суставы, остеохондроз не скручивает шею набок и расстояние в пять километров хоть и кажется бесконечно большим, но проходишь-пробегаешь его за полчаса. Не смотришь напряженно новостные каналы, не следишь за собственным весом, да на весы вообще встаешь только во время планового медосмотра, на котором, кстати, оборотную сторону бланка сделанной флюорографии перечеркивает печать с надписью «Органы грудной клетки в норме», а не «В пределах возрастных изменений». А уж что такое комплексы, с чем «их едят», с какого они боку и представления не имеешь. В двадцать лет, что бы ни происходило вокруг, ты счастлив просто по факту своей молодости.
Лихие девяностые пролетели быстро. Было тяжело? Да. Но разве он замечал эти трудности? Вот уже и сыну пошел пятый год, скоро в школу.
Нарастающим комом посыпались первые серьезные неприятности, потихонечку принимая масштабы катастрофы в отдельно взятой семье. А страна? Так, та давно в жопе, но только к миллениуму обратил на это внимание. Друзья уходили – некоторые тихо и спокойно – жизнь развела на разные уровни социальной лестницы; другие откровенно предавали, кидали на деньги, потом долго избегали общения, скрывались, не брали трубку телефона, и так до тех пор, пока Сашины знакомые бандиты не находили должников. И тогда финансовые средства, как по мановению волшебной палочки, возвращали (были, значит, все-таки). Это стали первые разочарования теперь уже Александра Васильевича в людях. Болезненно он принимал такие перемены, веяния, так сказать, нового времени; тускнела вера, слабело доверие. Печаль… Печаль…
Но настоящей, убойной потерей в жизни стал уход жены. Да, теперь вера в добрых волшебников была убита напрочь. Долго, очень долго, в течение нескольких лет приходил в себя, но так до конца и не восстановил утраченных иллюзий. Где тот далекий 1979-й год, когда будущее казалось прекрасным и удивительным?
Жизнь дальше текла размеренно: служба – дом, дом – служба; сначала довольно частые, но непродолжительные романы с сомнительными женщинами, потом и они сошли на нет – надоело, все одно и то же. Со временем появилась противная неуверенность в себе. Пил горькую, завязывал, опять начинал, опять завязывал.
В районе сорока повторная женитьба. Думал – повезло, но и тут ошибся: очередное предательство любимого человека, и снова потянулась тихая размеренная жизнь неудачника с неизбежными периодическими выпивонами и все теми же сомнительными женщинами.
В сорок пять ушел на пенсию – военная служба закончилась, хоть здесь все сложилось нормально. Квартиру, правда, не дали, но он купил двушку сам, давно, еще во времена первой семейной жизни. Документально делил ее с сыном, но небольшой кусочек отсудила и мамаша, лишив его возможности как-либо распоряжаться недвижимым имуществом. Своеобразное последнее «прости» от некогда обожаемого человека. Поискал в Интернете старых друзей: Игорь Рыжовский, оказывается, умер в двадцать с хвостиком – как давно! Отчего? Точно никто не сообщил, но по намекам понял, что от передозировки наркотиков. Вот так судьба…
Похоронил родителей. Сгорели они быстро, сначала мать, потом отец. Остался совсем один, если не считать изредка навещавшего сына, но тот обосновался в Калининграде и больше предпочитал общаться с матерью, так что свои нечастые визиты к отцу осуществлял по остаточному принципу.
Иногда Александру Васильевичу улыбалась удача: то денег неплохо удастся подзаработать, то на работе похвалят, выдвинут на новую перспективную должность, то на вечере встречи выпускников блеснет ораторским искусством, потом от бывших одноклассниц отбивается – в целом, так, по мелочи. Несколько раз встречал хороших, как всегда казалось поначалу, женщин, но боязнь новых предательств мешала довести дело до женитьбы.
Денег вполне себе хватало – приспособился к дикому Российскому капитализму. Пятидесятилетний юбилей отметил с шиком и долго ходил под впечатлением, какое произвел на молоденькую (по его меркам) секретаршу Верочку. Но и с ней ничего путного не получилось.
Лет с сорока еще заметил, что время стало как-то уж слишком быстро даже не лететь – мелькать около. Теперь он мерил его не промежутками от события к событию, не неделями, месяцами и даже не годами – пятилетками, как это делали в благословенные советские времена. Только тогда такие дискретные составляющие были в ходу на государственном уровне. Вспоминались изрядно подзабытые лозунги того времени: «Пятилетку в четыре года!» А ведь так теперь и получалось – вроде, времени проходило мало, а глядишь – уже пятьдесят пять… Шестьдесят…
Даже в таком не иллюзорном возрасте здоровье было на удивление хорошим – на сердце не жаловался, суставы не скрипели, голова работала нормально. Сказывались хорошая спортивная подготовка, постоянное чтение книг, разгадывание кроссвордов, ребусов, шарад. Да! – и отсутствие машины – пешком ходить куда полезней. Сам писать пробовал; кто читал – говорили, что неплохо получалось. Вот только одиночество угнетало – боялся он людей, точнее, поступков их боялся. Как-то не так жизнь прошла, как в детстве мечталось и виделось. Вроде, никто в этом не виноват – ни сам, ни другие, а вот бывает же так.
С каждым прожитым днем будущее становилось все короче, а прошлое длиннее, пока это последнее совсем не заполонило его настоящее, превратившись в воспоминания. Александр Васильевич уже не думал о своих бывших женах плохо, а время, прожитое вместе с ними, заносил в счастливый временной актив своего существования. Да и о ком там думать: первая уж год, как умерла, вторая… Да Бог его знает, где она – встреч ни он, ни она не искали, жили каждый своей жизнью. Иногда долетали до него слухи, что не все у нее в порядке, но Саша не уточнял, в чем это выражается. Да и зачем? В семьдесят на все смотришь совсем по-другому, чем в двадцать, тридцать или, даже, пятьдесят. Надо уже и о вечном подумать. Он прикрыл пергаментные веки.
_______________________________________________________

– Эй, пацан, – его трясли за плечо, – ты стричься-то будешь? Твоя очередь.
Маленький Сашенька разлепил глаза, спросонок не понимая, где он и что от него хотят.
– Давай, очухивайся, – высокий молодой мужчина приветливо смотрел на него и улыбался, – не задерживай людей, Новый год скоро, всем домой охота.
Мальчик обвел глазами холл, зацепился взглядом за изображение зеленой еловой ветки со свисающими с нее разноцветными елочными игрушками, еще раз прочел надпись: «С Новым 1979 годом!» И все вспомнил – он в парикмахерской, мама велела постричься, денег дала, а теперь, наверное, волнуется, ждет его. Быстро поднялся на ноги, буркнул:
– Спасибо, – еще не совсем проснулся.
Скользнул в зал.
А на обратном пути домой уже никуда не торопился, шагал и думал: «Присниться же такая чушь, дружок умер от какой-то перето… передосиропа, что ли? Папку, мамку похоронил, еще бы немножко и я там, во сне, вообще бы сам загнулся – вот был бы номер. Хорошо, что это только сон! И, кстати, что такое Интернет?»
И он, чтобы выбить дурацкие мысли из головы, все-таки побежал. Со всех ног побежал домой, потому что там были мама и папа, елка, украшенная разноцветными игрушками, еще лучше той, что изображена над окошком гардеробной, шоколадные зайчики и горячий чай с лимоном; впереди его ждали новогодние подарки, встречи с друзьями и две недели каникул. Да, вся жизнь ждала!!! Наверное, это и называется Счастьем, когда все у тебя еще только впереди!
– А что, – мама потрепала его по голове, – по-моему, неплохо постригли.
_______________________________________________________

А может, нет никакого Рая и Ада, нет переселения душ, бесконечных реинкорнаций с целью улучшения людской породы и прочей подобной лабуды? А есть только сон. Человек проживает в нем свою жизнь – один долгую и счастливую, другой короткую и несчастную, прилагательные здесь можно менять местами; кто-то в этом сне становится знаменитым, кто-то великим, или наоборот, отбывает срок «тварью дрожащей». Можно участвовать в нем нежась под жарким солнышком на берегу голубой лагуны на Мальдивах, а можно в сырой тюремной камере на пожизненном заключении. Да, мало ли как у кого складывается.
Но наступает момент, пусть он условно называется смертью, когда человек уходит из иллюзий своих сновидений, и вновь просыпается маленьким мальчиком или девочкой, счастливым беззаботным ребенком… И все начинается сначала…