Филолог

В последний день учебного года Анечка неожиданно легко согласилась на это маленькое велопутешествие.
Солнце стояло ещё высоко. Мы ехали по обочине загородного шоссе друг за другом. Я не мог глаз оторвать о того, как ноги Анечки удивительно ловко охватывали велосипед, как она сильно двигала бёдрами. Меня умиляла её узенькая спина, восхищали развевающиеся волосы.
Иногда я догонял её и это явно взбадривало девушку. Она встряхивала головой. Сжимала губы и, привстав на педали, уносилась вперёд. Ей нравилось быть ведущей, находиться в поле моего зрения. А мне если и хотелось поговорить, то не на столько, чтобы терять её из вида. И я опять пристраивался сзади.
Знакомству нашему не было и месяца.
Я, студент-филолог, подрабатывал тогда в библиотеке школы, где в девятом классе училась Анечка. Однажды на перемене в моё книжное царство вбежали девочки, продолжая бурно обсуждать что-то своё. Пришлось утихомиривать их, и все притихли, кроме неё, Анечки Малковой. Она, наоборот, заговорила какими-то стихами из рэпа и, подтанцовывая, приблизилась к моей конторке. Думаю, что книга, о которой она спросила, была только поводом для выражения непокорности. К тому же выяснилось, что она должница, - за ней было три книги. И я отказал.
Не желая пасть в глазах подружек за неудачный рейд, она стала выторговывать условия, на которых могла бы получить книгу. Условия оказались такие: она даёт мне номер своего телефона, я звоню ей вечером, напоминаю, она кладёт библиотечные книжки в рюкзак и назавтра приносит.
Так я получил её телефон и позвонил ей в тот же день.
Она долго молчала, что-то шелестело в трубке, слышалась музыка. А потом она спросила:
-Ты кто по знаку зодиака?
-Динозавр, - ответила я.
-Но это не настоящий знак! – всерьёз удивилась она.
-Но они же все не настоящие.
Она не сразу поняла, а потом смеялась долго и заливисто. Мне стало понятно, что ей пришлось  по душе начало нашего общения и мы долго болтали. Она стала часто захаживать ко мне в библиотеку, нас потянуло друг к другу.
Шутка про динозавров стала нашей фирменной. Вот и тогда на велосипедах, по пути в музей деревянного зодчества, мы то и дело обыгрывали знаки зодиака.
-Телец будет наступать на грабли снова и снова пока они не сломаются, - говорил я.
-Близнецы смогут решить куда им идти только после того, как понаступают на все грабли, - вторила Анечка.
-Дева будет наступать медленно и осторожно. Она уверена что, если наступить правильно, всё обойдётся, - продолжал я.
Услышав шум нагонявшей нас машины, я пристраивался сзади, а потом, настигнув Анечку, опять выдавал очередную остроту.
Мы играли в догонялки до поворота на грунтовую дорогу, ведущую к музею.
На обширном холме, в вечернем поверхностном свечении солнца, открылся сказочный городок из брёвен и досок. Осанистые избы с коньками на крышах, крестьянская утварь вокруг них, амбары на столбиках словно избушки на курьих ножках, и на окраине этого выставочного поселения –  шатровый храм, сложенный из огромных почерневших от времени брёвен с золотистыми расщелинами.
Вокруг не было ни души.
Мы подъехали к храму, повалили велосипеды в густую траву, на всякий случай всё-таки соединив их одним замком. (В этом соединении увиделось мне что-то очень значительное, но я умолчал о своих фантазиях).
Анечка приложила палец к губам, предлагая насладиться волшебной тишиной. Мы и в храм вошли на цыпочках.
Нагретые за день брёвна источали смоляной дух. Запах ладана был едва различим.
Вверх вела широкая лестница. Анечка стала подниматься по истёртым деревянным ступеням неспешно, как-то вдумчиво и вдруг остановилась на полпути, вспомнив, что простоволосая. Она прижала руки к груди, прикусила губу. Страшно расстроилась, и наверное повернула бы обратно, если бы я не проявил элементарную находчивость. Раз-два-три, -  и в тот момент, когда она надела мою бейсболку на свою головку, моё сердце сильно забилось. У меня возникло желание прикоснуться к девушке, взять её за руку, поцеловать. Чувства, я вам скажу, по своей силе были не менее религиозные, чем молитвенные.
В церкви, перевернув кепку козырьком назад, Анечка приложилась губами к какой-то тусклой старинной иконе Богородицы, и долго стояла в задумчивости.
Мы обошли церковь по кругу и, уставшие после дороги, сели на широкую деревянную лавку в хозяйственном закутке у окна с кованой решёткой в виде восьмиконечной звезды. В свете низкого солнца тень от звезды проецировалась на золотистые брёвна стены и мне увиделся в этом ещё один знак расположения высших сил.
-Пить хочется, - сказала Анечка, облизнув губы.
Я пошёл в боковой придел и подставил пузырь под краник из бака со святой водой. Текло тонкой струйкой, видать из остатков. Неожиданно громко, явственно донёсся до меня шелест обёртки от шоколада в руках Анечки, бывшей метрах в пятнадцати от меня. Невольно взглянув наверх, откуда прилетел звук, я увидел роспись голубого неба в звездах и в полукруге какое-то расплывчатое божественное изображение. Туда , под купол я прошептал то, что пришло ко мне на ум.
-Я люблю вас, Анечка! - по примеру героя одного из рассказов Чехова, по которому я только что писал курсовую.
Я не рассчитывал на игру акустики, произносил эти слова скорее для себя, мне было приятно самому услышать их. Проверить, не фальшиво ли звучат. Но когда потом с живительной влагой я приблизился к Анечке, она посмотрела на меня крайне удивлённо:
-Это ты сказал?
-Кто? Где? Что? Откуда вы взяли, Анечка? Я набирал воду и молчал как рыба.
Она понемногу, по птичьему глоточку отпивала воду из бутылки, а я уже не сомневался, что случайно попал на такое место в храме, от которого звук разносится усиленным, как это бывает в некоторых местах концертных залов.
Анечка напилась и спросила:
-Почему ты меня зовёшь на «вы»? Что, я старая что ли?
-Я неисправимый романтик, Анечка! К тому же я не какой-нибудь парень из твоей тусовки. Меня, как талантливого филолога, ждёт блестящее научное будущее!
На волне этих шутливых самовосхвалений я попытался обнять её, тоже как бы в шутку. Она не сопротивлялась, но от поцелуя всё-таки отказалась, и вполне решительно.
Тогда я помахал перед ней своей порожней бутылкой и сказал:
-Пойду тоже налью.
И возле никелированного бака со святой водой повторил аттракцион, произнеся те же сакральные слова.
Вернувшись, увидел её, повергнутую в глубокое недоумение. В её глазах, устремлённых на меня, попеременно зажигались то страх, то счастье.
-Мне опять послушалось…Или ты...вы…
В это время внизу входная дверь в церкви с грохотом захлопнулась. Раздались звуки проворачивания большого ключа в старинном замке. И опять всё стихло.
Минуту мы сидели замерев как воришки. Потом смеялись в попытках найти какой-нибудь выход, но все двери были заперты, а в окнах всюду были врезаны кованые решётки.
Солнце уже село. В лунном свете мерцали только золотые и серебряные оклады икон, а ликов святых вовсе было не видать, словно они отлетели в вечность. Храм превратился для нас в темницу. В душе чувствительной Анечки происходила нешуточная борьба. Кажется, я даже разглядел слёзы в её глазах.
А на меня, наоборот, исчезновение знаков религиозной морали подействовало возбуждающе.
-Мы как Адам и Ева…- шепнул я на ухо Анечке.
Она легонько отстранила меня и ушла в дальний конец храма с мобильником в руке. Говорила шёпотом, но всё было слышно. Весь разговор сводился к тому, что она будет сегодня ночевать у какой-то Веры на даче, вблизи этого самого музея под открытым небом.
В ту ночь всё сложилось для меня как нельзя лучше, хотя и не достигло абсолюта.   
Своими манипуляциями и прельстительными речами я всё-таки уговорил Анечку усесться ко мне на колени. И руки её оказались в конце концов у меня на плечах. А мои руки блуждали по её спине и груди.
И всю жизнь потом я помнил её блестящие глаза, искры счастья и страха божьего в них как отражение звезд, сияющих за окном церкви.
Мы целовались, но как-то поверхностно, урывками, по-детски. Изнемогли от ласк и заснули на едином вздохе.
Утром она проснулась первая и толкнула меня так сильно, что я свалился с лежанки.
Церковь была залита солнцем. Все святые были на месте. А снизу доносились голоса туристов. Люди поднимались по лестнице.  Мы с Анечкой изобразили мнимых паломников. Потом смешались с настоящими, и незаметно покинули своё узилище.
Обратно мы ехали молча. Анечка задумывалась о чём-то и отставала. А у меня улыбка с лица не сходила при воспоминаниях о нашем приключении. Кто же был изображён там под куполом, что за пересмешник такой? - думал я.
Учебный год закончился. Отгремел «Последний звонок».
Анечка не показывалась в библиотеке и день, и два. А я сидел там безвылазно.
За хорошую, для студента, плату я подрядился оцифровывать школьный архив.
Наконец Анечка появилась. Была какая-то притихшая. Сидела, молчала. Казалось, она что-то ждала от меня.  А потом и говорит:
-Я опять в музей ездила. В церкви свечку поставила.
-Надеюсь вас, Анечка, на этот раз не заперли там с каким-нибудь алтарником?
-Как глупо! И перестань, пожалуйста, называть меня на «вы»!
Вскоре я уехал в стройотряд, и потом уволился из школы. Устроился он лайн редактором подстрочных переводов. Мы перезванивались с Анечкой всё реже. А когда через год я убыл по распределению учительствовать в провинцию, звонки и вовсе прекратились.
Спустя несколько лет вернувшись в родной город на похороны матери, я встретил Анечку с детской коляской, в которой лежал младенец, а другой ребёнок бежал рядом.
Она даже не улыбнулась мне. Может быть, не сразу узнала.
Меня охватили приятные воспоминания. Под их действием я сел в автобус, шедший  в музей деревянного зодчества.
«Наш» храм оказался закрытым на реставрацию.
«Главное, чтобы внутри ничего не поломали, - подумал я, глядя на храм в лесах. – Не нарушили бы акустическую параболу. Приеду опять как-нибудь. Проверю».
Но так больше и не собрался.