И. Любарский. Из крепости Новогеоргиевска

ИВАН ЛЮБАРСКИЙ. ИЗ КРЕПОСТИ НОВОГЕОРГИЕВСКА

ИЗ БИОГРАФИИ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА ПРОФЕССОРА МЕДИЦИНЫ И ОСНОВОПОЛОЖНИКА ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОГО ПЧЕЛОВОДСТВА В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ ИВАНА ВАСИЛЬЕВИЧА ЛЮБАРСКОГО

Современная орфография С. В. Федоровой

(Перевод текста в современную орфографию русского языка сделан с первоисточника  «Любарский И. В.  Из крепости Новогеоргиевска // Труды Императорского вольного экономического общества. Санкт-Петербург: Типография товарищества "Общественная польза", 1885 . Т. 1. Вып. 2. Февраль. С. 201–255.». Встречающиеся в тексте непривычные для современного читателя словосочетания были сохранены мной. Старинный русский алфавит содержал больше букв, чем современный, и мне пришлось изучить его, чтобы не ошибиться в написании слов)

Любовь к пчёлам развилась y меня с детства. Покойный отец мой (священник Харьковской губернии) постоянно имел свою пасеку верстах в четырёх от деревни, в  небольшом, но живописном лесу, с разнообразными видами деревьев и кустарников. Для меня, семилетнего мальчика, не было лучшего удовольствия, как поехать с отцом на пасеку, где, бегая между рядами дуплянок, я нередко подвергался жестоким ужалениям и уже тогда освоился с пчёлами, как с домашними насекомыми. В те детские годы слышал я, что в улье существует матка, но не отец, ни другие пчеловоды-односельцы не знали о её назначении и функциях. Пчелиное хозяйство велось тогда слепо, без всякого разумения, на удачу. От того случалось, что как y моего отца, так и y богатого соседа нашего, A. М. Лесняка устанавливалось на зиму в омшаник, положим, 200 ульев, a весной оказывалось из ннх живыми 50.

С тех пор много воды утекло. С приближением того предела, когда можно будет выйти в отставку с пенсией, я вспомнил о моих кусающихся друзьях и решился заблаговременно и основательно изучить пчеловодное хозяйство, чтобы на свободе предаться этому любимому и выгодному занятию, благо на заведение пасеки не требуется больших капиталов, — каковых y нашего брата, отставных военных  служак , и не водится, — а легко можно обойтись как при самом начале, так и при дальнейших, уже солидных операциях, одною лишь кровною пенсией.

Итак, в последние годы я занялся пчеловодством с чисто учебною целью. Прежде всего я перечитал несколько сочинений и учебников по пчеловодству, выписал одну специальную заграничную газету, присматривался к делу в учебной пасеке Левицкого в Варшаве; затем стал применять приобретённые сведения к практике — разумеется, в самых миниатюрных размерах, потому что заводить болыпое предприятие не позволяют как служебные занятия, так и местность, в которой я живу. Я поставил свои ульи в укромном уголку в самой крепости, вокруг которой нет вблизи ни гречишных полей, ни рапса, ни вереска, ни липовых аллей. Пчёлы мои эксплуатируют лишь ту растительность, которая находится в крепости, именно собирают свой взяток с вербы, плодовых деревьев, жёлтой и белой акации, с трёх-четырёх лип и немного с резеды.

Лето 1883 года, в здешней местности (граница Варшавской и Плоцкой губерний), было для пасек крайне несчастливое. Беспрерывные дожди с холодами и ветрами помешали пчёлам даже собрать себе обеспечение на зиму, так что соседние рациональные пчеловоды, обыкновенно собиравшие медовую добычу десятками пудов, осенью издержали массу сахара для подкормки пчёл; крестьяне же, снаряжающие своих пчёл на зиму с чем Бог послал, почти все лишились своих пасек. Я тоже издержал малую толику сахару для своих пяти ульев. За то же весной, этого (1884) года, при первом облёте 4 марта, имел радость приветствовать все свои пять ульев живыми и достаточно сильными. Зимует моя маленькая пасека в садике под открытым небом. Из этих ульев было: два стояка-лежака системы Левицкого и три соломенника в форме колокола, с неподвижными сотами. Мая 26-го перевёл пчёл из двух соломенников в ульи Левицкого, a из двух перезимовавших семейств в ульях Левицкого сделал один сильный отводок. Таким образом, ко времени цветения белой акации в начале июня (главный взяток в здешней местности) y меня было 5 рамочных ульев и один соломенник, которого я оставил для памяти, как родоначальника пасеки. Тогда ж, я отгородил маток на 5 рамок, а в магазин вставил старым по 10, a молодому и вновь пересаженным семействам ло 6 рамок. В гнезде следует оставлять не более 3 рамок, но я дал по 5 с тем расчётом, чтобы на всякий случай иметь хороший запас детвы, которая мне и действительно пригодилась, как сказано ниже. Соломенник, y которого отобрана матка при составлении отводка из рамочных ульев, выпустил на 14 день, именно — 10 июня, хорошего роя; затем дал ещё два пороя 15 и 16 числа. Все они посажены на начатки в ульи Левицкого. Так как порои были слабоваты, не более 3 фунтов каждый, то я усилил их рамками с зрелой детвою. Чрез две недели эти семейства были уже весьма богаты мухой. Замечательно, что два мои перезимовавшие ульи Левицкого, не смотря на отъём от них рамок для составления роя и усиления двух слабых семейств, были ещё столь многопчельны, что в начале июля порывались роиться. 1 числа утром, из №. 1-го неожиданно вышел рой, и тут же в саду привился на низком дереве компактной кучей. Недоумевая, что бы это значило, так как матка была заперта в гнезде, я объяснил себе это явление тем, что матка как нибудь пролезла между рамкой решетки и стенкой улья и вышла с пчёлами. Собрав пчёл 5,5 фунтов, я посадил их в улей на готовую вощину, предполагая отыскать здесь матку на другой день. Но рой вёл себя беспокойно и в тот же вечер весь ушёл на старика — доказательство, что матки с ним не было. 2 июля вышел такой же большой рой из № 2-го. На этот раз, имея указание из вчерашнего опыта, я уже не сажал роя, но пропустил его по простыне 4 раза и, убедившись в отсутствии матки, высыпал на доску пред летком материнского улья. Немедленно все пчёлы втянулись в улей. Тогда я решился положить конец баловству этих ульев, сопряжённому с напрасной тратой времени для пчёл, и вырезал все маточники, в которых оказалось несколько совершенно дозревших маток. Июля 2-го, когда в здешней местности окончился всякий взяток, я сделал генеральный смотр своей пасеки. Некоторым маломёдным ульям я дал от более богатых по одной и по две рамки, с хорошим запасом мёда (рамка Левицкого, сверху донизу заделанная мёдом, имеет 8-10 фунта мёду, четыре дюйма от верха = 3 фунта, восемь дюймов = 5 фунтов). На зиму я оставил своим пчёлам 22-30 фунтов мёду. Правда, обеспечение это маловато, но y меня такой расчёт: весной, в здешней местности уже с марта, a в апреле, наверное, можно подкармливать пчёл я буду угощать их не мёдом, который выгодно оставить для себя, но сахаром, цена которому y нас вдвое меньше цены на мёд и даже ещё дешевле. К тому же, весенняя подкормка, верно соображённая с временем, как известно, благотворно влияет на пчёл в смысле возбуждения деятельности их к усиленному размножению, дабы, при наступлении главного взятка, было кого выслать на работу. Из рамок несбыточных я вытряс на ручной центробежке более двух пудов прекрасной ароматной патоки. В зиму идут 8 рамочных ульев и один соломенник. Результатом этого года я вполне доволен, особенно если взять в соображение скудную местность моей пасеки и страшную засуху, господствующую с половины июня до осени. Если, Бог даст, пчёлы мои перезимуют благополучно, то в будущем году моя пасека будет доведена до предложенного комплекта, 12-14 ульев.

При этом не могу не выразить моего полного удовольствия по поводу заведённых на моей пасеке ульев системы Левицкого. Они чрезвычайно удобны для всяких манипуляций; в них легко достать какую угодно рамку, не причиняя пчёлам большого беспокойства; при разборке гнезда, рамки тут же вешаются в зади улья, чем в холодное время детва предохраняется от остужения; эти ульи хорошо приспособлены для весенней чистки пяты, посредством вставного корытца во всю ширину гнезда, корытце это служит и для подкормки пчёл; матка удобно и легко отгораживается решёткой; в улье много места для завешиванья рамками во время главного взятка; соты не могут обрываться, благодаря предусмотренным деталям в устройстве рамок; для зимовки имеются отличные приспособления, обеспечивающие пчёл от мороза и ветров. Словом, видел я y здешних помещиков и в музее Левицкого ульи различных устройств и систем (к сожалению, не случилось встретиться с ульями Гравенгорста и Борисовского), но из всех, говоря по убеждению и личному опыту, ульи Левицкого представляются мне наиболее совершенными. При всех этих удобствах и изящной, даше импонирующей красотою, форме, они имеют тот недостаток, что дороги (8-10 рублей экземпляр), но я умудрился уже сделать себе запас ульев по 3 рубля 50 копеек. Достигаю я столь значительного удешевления тем, что даю ульям внешность попроще (деревянный ящик, обделанный соломенными жгутами) и только сохраняю с  педантическою точностью внутреннее устройство Левицкого.

В минувшее лето (1884 г.) я сеял по немногу для опыта, не вдалеке от пасеки, разные медоносные травы, в том числе фацелию, которую частью купил в Варшаве, частью выписал из Риги. На пачках семян было только напечатано: Phacelia, без обозначения вида. Обе были посеяны в конце марта. Рижская расцвела 15 июня (высокий круглый стебель, цветки гирляндой, светло голубые с длинными и жёсткими пестиками) и цвела три недели. Варшавская фацелия цвела со второй половины июля почти до половины августа (стебель четырёхгранный, гораздо ниже, цветки синие, гладкие, расположены по стеблю этажами). Рижская имела сильный медовый запах, Варшавская разила мелиссой; на первой летали рои пчёл, на второй была масса шмелей, ос и медосборных мух, но ни разу я не видел ни одной пчёлки (Варшавская фацелия, очевидно фацелией не была, и представляла какое-то растений из семейства губоцветные).

В заключение сообщу небезынтересный факт. При занятиях с пчёлами, мне помогает молодой солдат Александр Евстигнеев, уроженец Мосальского уезда Калужской губернии. Он ещё дома был освоен с пчёлами настолько, что не боялся их ужалений и умел отличить матку. Пчёл он очень любит и занимается ими со мною с большою охотой, даже с увлечением. Это — пчеловод по призванию; со временем из него выработается недюжинный практик-специалист.

Со своей стороны, при всяком подходящем случае, я стараюсь передать ему главные основы нз естественной истории пчёл, необходимые при рациональном ведении пчеловодного хозяйства. Как человек весьма толковый, Евстигнеев с живым интересом присматривается к практикуемой y меня системе, и воочию убеждается в её удобствах и выгодах. Между прочим, он видел, что ульи, основательно снабжённые на зиму, выходят по весне без потери, т.е. все оказываются живыми,  — что в рамочных ульях не может быть хронической безматочности, от которой так сильно страдают пасеки y тёмных пчеляков, — что искусственный рой, заблаговременно сделанный, ко времени натурального роения представляется уже столь сильным и смелым, как наилучший старый улей,— что снабжение улья готовою — натуральною или искусственною — вощиной и отгораживание маток увеличивает сбор мёду, по крайней мере, вчетверо и т. д. Мой Евстигнеев заявляет, что когда он возвратится на родину, по окончании службы, то бросит все отхожие промыслы, которыми прежде занимался, и отдастся исключительно пчеловодству в рамочных ульях. Это тем удобоисполнимые, что Евстигнеев сам немного плотник и сумеет смастерить такой улей, к которому он y меня присмотрелся и привык, a для руководительства я снабжу его книжкой A. М. Бутлерова. Сторона y них многолюдная, пасек изобильно. Когда крестьяне-пчеляки увидят, что мой ученик не в пример больше получает прибыли от своих ульев, чем они, то, естественно, начнут перенимать его систему, и таким образом солдат, научившийся уму-разуму на службе, может послужить апостолом толкового пчеловодства в своей околице. (От души желаем, чтобы так было, и чтобы нашлось побольше таких случаев).

              Иван Васильевич Любарский, 2 сентября 1884 г.
              Перевод в современную орфографию русского языка - Светлана Федорова, Казань, 19 мая 2024 г.