Цугцванг 9

9 СЕРИЯ

2000

Ранее зимнее утро, едва брезжит рассвет. Машина минует дорожный указатель, подъезжает к деревне, в белой мгле чернеет остов пепелища. Кучка зевак, пожарные заканчивают работу, в стороне машина Лосева. Меркулов тормозит, замечает фигуру племянника посреди пепелища, тот в гражданской одежде. Пожарный в каске и брезентовом балахоне что-то объясняет, указывая рукой на печную трубу, на обугленные бревна сараев, напоминающих останки карасей. Меркулов выходит из машины, хлопает дверкой. Лосев снимает кепку, достает платок, вытирает перепачканное сажей лицо. Они встречаются возле носилок, покрытых черной клеенкой, руки друг другу не подают.   
- Витя, – Меркулов наклоняется, приоткрывает носилки, морщится. Поворачивается, открывает второй труп, обугленная голова лежит отдельно. – Ты откуда тут взялся?
- С Эллой поругались. Уехала вечером.
- Поругались, говоришь, – Меркулов садится на корточки, ключом царапает скрюченное запястье на обезглавленном трупе, сверкает золотая царапина. Он выпрямляется, закидывает клеенку. – Признавайся. Племянничек, мать твою! Совсем озверел, – на лице Меркулова усталость.
- Вы что говорите, – Лосев морщит нос, собираясь чихнуть, показывает черные ободки глаз, моргает. – Мы с Эллой поругались. Она дочь схватила в охапку, умчалась на автобусе. Ночью не спал, под утро поехал, а тут. Одни головешки. Участковый!
Участковый спешит с докладом. Меркулов показывает удостоверение.
- Полковник Меркулов. Доложите обстановку.
- Лейтенант Савельев! По опросам свидетелей, секунду, – он открывает папку.
- Не надо, потом. Причина пожара?
- Поджог, пожарные канистру нашли, разорванную. В нее тряпка всунута.
- Пострадавшие установлены?
- Хозяин Ермаков. Второй неизвестен. Одному голову отрезали, чеченский след.
- Выводы оставь при себе. Когда произошло возгорание? Время.
- Около 4 ночи. Дом на окраине, соседи проснулись, вовсю полыхало.
- Все осмотрели? Сараи, баня, погреб. Трупов больше нет?
Участковый хлопает глазами.
- Все проверили. Товарищ полковник. Какие будут распоряжения?
- Опергруппа выехала, скоро будет. Опроси соседей. С кем дружил, кто бывал, женщины, подруги, собутыльники. Какие машины подъезжали, – Меркулов кивает на Лосева. – Вот этого мужчину знаешь? 
- Он удостоверение показал, майор милиции, – участковый хлопает глазами, вдруг хватается за кобуру. – Он подъехал… Гражданин! Предъявите документы?!
Меркулов поднимает ладонь.
- Не надо. Это я так спросил, бдительность проверил. Насчет Ермакова что скажешь?
- Он контуженный был, пил много.
- А где Скорая, вызвал?
- Не любят они на трупы выезжать, – участковый поясняет. – Своих машин в деревне нет, из района едут. Да вот, санитар из морга! Степан. Иди сюда!
Приближается мужчина в синем халате поверх телогрейки. Лосев беседует с пожарным. Участковый идет опрашивать зевак. Меркулов разглядывает санитара, от того несет перегаром.
- Пьешь, значит?
- Так это! Имею право. Я служитель морга. Трупики прибрать надо? Это мы запросто.
- Как зовут?
- Степаном. Вы тут начальник?
- Он самый. В сторонку отойдем. Выкладывай! Что сообщить хотел?
- А вы того! Не заберете?
- В другой раз. Будешь тянуть, в отделении допросим.
- Так это! Сообщить хочу. А вдруг, думаю, вам знать хочется, про дамочку эту.
- Какую дамочку? Говори. – Меркулов оборачивается на Лосева. – Душу вытряхну. 
- Рыжую дамочку, в простыне.
- Где она?
- В морг доставили. 
- В какой морг?
- Один морг. Больница одна, катаверная одна, сколько надо? Как полагается. Больница и морг, в приемном покое фельдшер. Старухи дома мрут, а мужики и бабы скоропостижные, те гостят. Сколь сверстников обрядил! Дискотек нет, только морг, скучно. Пью, врать не стану, работа психическая. Покойников провожаю, когда спирт есть, или родственники выдают, а тут нет, весь вышел. Обращаюсь душевно, вдруг горю поможете, – санитар делится трудностями сельской жизни. Меркулов достает из машины водительскую сумку, находит снимок Эллы, показывает, спиной отгораживая санитара от Лосева.
- Она?
Степан неуместно радуется.
- Она! Только тут прическа, а ночью волосы мокрые слиплись. Она, точно!
- Когда ее привезли? – Меркулов убирает фотографию, дает Степану сотенную купюру.
- Ночью доставили. Мужик занес, в простыню завернута, я на крылечке вахту нес, чуть не упал с мостика. Куда, спрашивает, положить? А куда! На стол. Он положил, и уехал.
- Как это уехал! А фамилия, кто он?
- Бандит, кто еще. Я не тороплюсь умирать. Берегу себя тщательно, даже физкультуру делаю, когда трупики таскаю. Торопился парень, пистолет показал! Позвонил, прыгнул в машину и уехал. Зачем его расстраивать. Мне жить и жить! Все, начальник. Спасибо за помощь. Я пошел?
- Стоять. А машина какая?
- Немецкая машина, Тойота. Номера подходящие. Три "шестерки". Поскользнулся я на крылечке, в глазах зарябило, упал с большой высоты. Могли цифры перевернуться, врать не хочу. Номер не запоминайте! Смутил меня бандит, лица не видел. Не пытайте зря.
Меркулов косится на иномарку Лосева с тремя «девятками».
- Собирайся, Степа. С нами поедешь, годика на три! Закрою тебя.
- Это за что это? По-городски поступаете! Неблагородно совсем.
- Тойота японская машина. Вводишь в заблуждение. Убийцу покрываешь?
- Тойота немецкая машина! Руль слева. Немецкая сборка, значит? А у японцев руль справа. 
- Труп доставили, почему не позвонил участковому? Знаешь убийцу. Знакомый твой!
- Вот тебе крест, начальник! – Степан истово крестится. – Ей Богу, не знаю. Он в маске был, шапочка спортивная, прорезь для глаз. Как узнаю? В деревне нет таких шапочек, не продаются, запрещено законом. И потом! Вы пожар расследуете, а у меня женщина голая. И не труп вовсе!
Меркулов сдерживает бешенство.
- Во как! Я тебя сейчас самого раздену, и в прорубь засуну. Говори, сволочь! Где девушка?
- Начальник! Денежку не верну, не надейтесь, пропала безнадежно, карманы дырявые, только зачем я вам раздетый, замерзну в проруби. Мертвому жить хорошо, душа не болит. Иногда завидую, разговариваю с ними, в шахматы играю, когда случаются. Они веселые! Жаль, редко бывают.
- Девушка жива?
Меркулов оборачивается на Лосева, тот занят пожарными протоколами. Степан волнуется.
- Начальник! Я фельдшера разбудил, а он, как вы заметили, сволочь, пьяный спит, я тоже расстроился, пульс пощупал. Квалифицированный санитар! Не было пульса, умерла. А у нее вдруг молния по руке. Кожа дрогнула! Ранение в живот, возле пупа, простынь присохла, рану залепила, то бы истекла. Я в район позвонил. Обычно долго едут, а тут быстро, наверно, вызывал кто-то, по пути заехали. Санитары ей маску, капельницу вонзили, вот сюда. – Степан трогает тыльную часть ладони. – Чего это я безобразничаю? Сволочь, правильно сказали. На себе показывать вздумал! Если в морге побывала, не волнуйтесь. Примета верная, палкой не убьешь. До 100 лет проживет, еще мужа замучает, я в морге спасаюсь. Надежное дело! Начальник, пойду тихонько в магазин? А то трясет меня, переживаю сильно. 
- Врача разглядел? Санитаров. Расписались, координаты оставили?
- У санитаров повязки, грипп свирепствует, парни молодые, врач вроде вас, строгий. А машина черная, как катафалк, луну ночью не видно. Вороны гадят! Деревья загораживают, НЛО летают, а контакта нет и нет, напрасно жду. Ужас без водки, жить страшно.
- Степан, – Меркулов берет его за локоть, понижает голос, оглядывается на Лосева. – Сведения важные. Эту девушку, кроме тебя, никто не видел? Никому не рассказывал?
- А как же! Никому. С дежурства на пожар, как штык. Только в район звонил, – Степан заговорщицки шепчет. – Ты мне еще бумажку, начальник? Могила.
- Степан! Еще раз. Держи разговор в тайне. Понял меня? Тайна следствия. От мужа благодарность будет. Вечером приеду, денег дам. Увезли в какую больницу, не сказали?
- Районная подстанция сюда ездит, старух мертвых фиксирует, у нас катаверная. Зачем туда-сюда возить? Не мебель. Здесь жили, здесь померли, хоронят здесь. Врачи городские приехали, а то бы узнал. Я деда Мороза с детства узнаю, даже с бородой, сосед ходил по домам. Начальник! Девочка была, у бандита этого. Маленькая, в шубке. Дочка, наверно? В окно смотрела.
Меркулов соображает, смотрит на часы.
- Вечером приеду. Сильно не напивайся. Работаешь сегодня?
- В ночь дежурю, я очень трудолюбивый. Три профессии совмещаю! Кочегар, сторож, дворник. Прямо биатлон, ружья не дают, ворон пугать. И в шахматы играю, сам с собой. Не верите? Фельдшер, сволочь такая, не умеет. Водки купите? Холодно, даже плачу, когда трезвым бываю. Грустно жить на свете. Зачем живем, если головешки в конце. Будьте человеком, купите водки в городе, здесь паленая, а спирт цыганка продает, вообще отрава. Или татарка, не знаю. Вот кого посадить за истребление русского народа, все равно жалко. Дешевый спирт, выгодно.
- Куплю тебе водки, обязательно. Может, еще что вспомнишь. Договорились? Мне ехать надо.
- Если с отношением, я тоже не глухой к чужому несчастью, завсегда с удовольствием. До магазина доставите? А то ножки спотыкаются. Падать не хочется, вас компрометировать. Свидетель-то важный. Что люди скажут? Ругать вас будут.
- Сам дойдешь. Я тороплюсь. Понял? Молчи.
Подходит Лосев, смотрит на санитара, тот удаляется косым курсом на магазин.
- Лосев, командуй тут! – Меркулов садится в машину. – Вечером созвонимся. Все, я уехал!

•

Белая «Тойота» заезжает на территорию больничного городка, за рулем Лосев, участковый показывает дорогу. Бараки, сугробы, единственный проезд расчищен до морга. Они выходят, высокие сосны шумят на ветру, и воронье скрипуче каркает, словно торговки сварливо ругаются. Участковый ежится.
- Раньше тут хорошо было, летом бор сосновый, прямо курорт, санаторий. В этом году уголь не завезли, после дефолта никак не оправимся, кризис. Отопление печное, зарплаты нет. Только морг и работает, топить не надо, обещают газифицировать, расходы какие! На отшибе больница. Острых больных в район возят. Фельдшер бесплатно работать не хочет, спросу никакого. Аптекарша больных навещает, пилюли выписывает. Степан!! Ты где? Выходи. За тобой приехали! – они поднимаются на крыльцо барака, участковый пробует дверь, она со скрипом открывается.
- Напьется до чертиков. Вообще-то нормальный мужик, смирный, только спивается. Из-за женщины. Степан!
Они заходят в темный коридор. С улицы глаза не видят.
- А что, покойников много бывает?
- Если криминальный труп, увозят в район на экспертизу, потом родственникам выдают. Ночь дома, к обеду на кладбище. – Участковый нажимает выключатель, света нет. – Все лампочки сгорели. Степан! Ты где? – Он открывают дверь в дальнюю комнату, тут свет горит. Степан лежит на столе, вытянув руки по швам. Бутылка водки в изголовье пуста, на ней установлен аэроплан из вилок.
- Степа, просыпайся! Ты живой? – участковый трогает санитара за ватное плечо. 
Степан не поддается на разговоры. Лосев заходит с другой стороны, прикладывает ладонь под воротник фуфайки. Достает телефон, смотрит на дисплей, красный крестик в углу, связи нет.
- Надо сердце послушать… – участковый осекается, понимая тщетность усилий.
- Часа два лежит. – Лосев поднимает голову. – Что с тобой?
Участковый белеет, словно в лицо горсть муки бросили, хватается за стол, роняет бутылку, со звоном падают вилки, летят на пол, он таращится на Лосева.
- Извините, товарищ майор! Я покойников боюсь. Он, правда, мертвый?

•

Ледовый городок, новогодняя елка переливается огнями, гремит музыка и смех, народу много, дети катаются с горок. Стреляют фейерверки, хлопушки, бенгальские огни брызжут со всех сторон. Драма, с заклеенным носом, заводит Меркулова в комнату смеха, отдав на входе плату за двоих. Снегурочка с фигурой снеговика, не стесняясь посетителей, выпивает полстакана водки, прихвати беляш, выходит наружу, они остаются в закрытом павильоне, смотрят на двух толстяков с длинными ногами, один с пластырем на носу. Драма улыбается, машет себе рукой. Меркулов смотрит волком. Он и так толстый, уродцы в зеркале его не радуют.
- Ты зачем меня вызвал? Нашел время и место. Что у тебя с носом?
- Дело срочное, – Драма переходит дальше, два страуса в зеркале на кривых ногах идут параллельно. – Сейчас с горки прокатимся, потом на карусели, поговорить надо.
- Замерз я, пойдем в машину.   
- На Колесе прокатимся, кабинки с обогревом. Микрофона нет на тебе? – Драма из кармана достает прибор, похожий на женскую плойку, и, пользуясь уединением, бесцеремонно проверяет фигуру Меркулова на наличие жучков. – Вроде чисто.
- Ты в уме? Совсем сдурел, Петрович, – Меркулов вынимает из-за пазухи стеклянную фляжку коньяка, откручивает пробку. – Пойдем в машину.
- В твою машину не пойду.
- Почему это, – Меркулов делает глоток. – Пойдем, холодно.
- В мою машину пойдем.
- Твоей колымаге сто лет. Как ты ездишь?
Они говорят ни о чем, каждый думает о своем.
- Движок форсированный. Лет двадцать еще пробегает, зато сплю спокойно, никто не угонит, а иномарки ваши, на запчастях разориться можно, – Драма смотрит в глаза Меркулову, словно изучает. – Дури у меня хватает. Это Рустам заказал Ермакова.
- Не может быть, – Меркулов хмурится. – С чего ты взял?
Снаружи доносятся крики и смех, пьяные люди катаются с горок, а в павильоне стоят двое пожилых мужчин, окруженных уродцами в зеркалах, им не до смеха.
- Тагирова придется ликвидировать, – Драма говорит буднично, отворачивается к ближайшему зеркалу. – Завтра он тебя или меня закажет. Тенгиз там был, в деревне. Лосев его из тюрьмы выпустил под подписку. Ты в курсе?
- Тагиров просил за сына, его за наркоту взяли. Выпустили перед праздниками. И что с того?   
- Дети святое, – Драма подходит к зеркалу, трогает пластырь на носу. – Как Элла?
- Головой ударили, подрезали, пока в коме. Еще дочь похитили. Витька ночует в больнице.
- Медицина шагает вперед. – Драма смотрит на приятеля через кривое зеркало. – Не собираешься детей заводить? Прыщей нет, мужчина солидный. Мало тебе племянника, чужих опекаешь, свои дети лучше.
- Мне простату лечили, химиотерапия. В Тагирова деньги вложены, годы и годы разработок, а бандитов сколько снесли! Бизнес, перспективы. Без него система рухнет. Причем тут Тагиров? На пожаре два трупа. Один Ермаков, второй Шона Беспалый, его установили. Это подручный Щепы, на днях освободился. Тагиров с сыном ни при чем, Витька тем более. Щепу надо ликвидировать, согласен, упустил, не доработал. Он в изоляторе, на больничке. Туберкулез. Каюсь, забыл про него, исправлю.
- Ошибаешься, – Драма качает головой. – Щепа в городе бывает. Тагирову условие выставил, шкуру Ермакова и мою, в обмен на жизнь. Леня выдавал себя за Ломова, Щепа вычислил. Месть вора, тут деньги роли не играют. Уберем Щепу, воры на принцип пойдут. Ткнут ножом на улице или в ресторане, найдут подход к дому, взорвут машину. Зачем тебе Тагиров? Есть Элла. Грамотная девушка. Или я сам Тагирова ликвидирую. Предупреждаю заранее, чтобы вопросов не возникало.
- Ты откуда знаешь, про Тенгиза и Щепу, – Меркулов смотрит с подозрением. – Тагиров бы первым делом ко мне прибежал.
- Значит, не надеется на тебя, а у меня свои информаторы. Осведомители есть везде, даже в постели Тагирова. Разборку на Истоке я не успел предотвратить, сам попал. Это я Эллу в госпиталь доставил. Ее спасли, а вот Ермакова жаль. Убийца скрылся, дочь похитил, чтобы в узде держать тебя и Лосева. А вот Ермакова не вернуть. Отличный был парень. Очень жаль.
- Жаль, – Меркулов вздыхает, – служба. Со Щепкиным разберусь. С ворами через Глушакова решим. Они не захотят ссориться. Мало их косили? Щепе отомстим за Ермакова, а Тагирова оставь в покое. Очень прошу. Договорились? – Меркулов стоит в ожидании.

•

Тюремная больница, одноместная палата, каталка возле ортопедической кровати. Щепкин возлежит на подушках, под рукой тумбочка со спиртным и закусками, курит папиросу, по телевизору идут новогодние программы. Гремит засов, в палату заходит Меркулов. Дверь закрывается.
- Гражданин начальник! – оживляется Щепкин. – Какая неожиданность, навестить решил, или по делу? А я тут скучаю в полном одиночестве, выпить не с кем. В камере веселей, врачи не пускают, заразы боятся. Эх, Гоша! Праздник не праздник, зима не зима, смена эпох. Миллениум! Дожил до новой эры. Жду не дождусь конца света, не охота одному помирать. Гостем будешь. Водка есть, мандарины, огурчики соленые. Мы с тобой старые приятели, будь как дома.
- Я ненадолго. – Меркулов кладет папку на каталку, встает в изножье кровати. – Ты, вижу, хорошо тут устроился. Телевизор, передачи смотришь. Говорят, в городе бываешь?
- Брешут! В ногах правды нет. Возьми стульчик, присаживайся, а то беспокоюсь, стоишь как каменный гость на стороже в дверях, – Щепкин ерзает на подушках. – Я бездельничаю, а ты весь в делах, заботах. Что привело?
- Заключение надо подписать, врача жду. Почему, думаю, не навестить Щепу, зараза к заразе не пристает. Туберкулез не выбирает. Это люди судьбу выбирают. Жалоба поступила, людей визитами пугаешь.
- Начальник! Какие визиты? Я за железными вратами, стальными запорами. Охрана кругом, псы лают. По твоей милости я жизнь в тюрьме провел, порядки знаю, – глаза Щепкина, не смотря на дружелюбный тон, сверкают ненавистью. – Чего надо? Я лучше Пугачеву послушаю. С Легким паром, Гоша! Иди к прокурору, жалуйся на здоровье. Что ты ко мне приперся, праздник портишь. 
- Значит, так. Даю минуту! Снимешь Тагирова с крючка?
- А кто это, – Щепа пыхает папиросой, бросает окурок в банку с водой. – Вспомнил! Гнида позорная, коммерсант гребаный. Это он меня развел? Как фраера дешевого. Нет, начальник. Не сниму! Мой приговор обжалованию не подлежит, амнистии не будет, иначе народ веру потеряет. Доверие, Гоша, оно дороже денег. Свободен, начальник. Не задерживаю.
- Ты не понял. Тагиров нужен не мне. С ворами вопрос решаемый, слово за тобой. Ермаков убит, чего тебе еще. Ты отомстил, слово сдержал, а Драма про рудник не знал, там целиком моя инициатива. Ты обещал сотрудничать в Белом Лебеде, я тебя выпустил, ты кинул. Мы квиты! Если хочешь, я сам встречусь с сообществом. Ты ссучился, воровское слово не сдержал. – Меркулов достает телефон. – Вот труба. Позвони сейчас, и живи. Но вначале сними Тагирова.
- Мне осталось пара месяцев, максимум полгода. К тебе претензий нет, ты мент. Какой с тебя спрос? А Тагиров меня подставил, барыга. Из-за него я последние годы на нарах провел. Последние годы. Сам сдохну, а слово останется. Тагирова зарежут, а когда, мне без разницы, это твоя забота. Можешь охранять его, спать в обнимку, под кроватью наряд держать. Иди, подписывай свое заключение, не мешай Новый год праздновать.
- Аркадий Иванович! – Меркулов повысил голос.
Дверь с лязгом открывается, заходит врач с двумя санитарами. Меркулов открывает папку, достает служебный бланк, поворачивается.
– Подпишите протокол. Асфиксия, закупорка дыхательных путей. Задохнулся рвотными массами. И санитары, вот здесь распишитесь. Число сегодняшнее ставьте, фамилии прописью, инициалы расшифруйте, подпись…
Санитары по очереди подписываются.
- Вы что делаете!? – Щепкин запоздало понимает, какую бумагу оформляют. – Игорь Валентинович, граждане начальники! Это не по закону. Я не умер. Мне полгода еще! Жить и жить. Эй!
- Акт составлен, – Меркулов прячет документ. – Свободны. Вышли все! – врачи выходят, дверь закрывается. – Что, Щепа! Эту смену купил? Отработают. Миллениум, говоришь? Правильно. Время воров кончилось. Ты приговорил Тагирова, я приговорил тебя. Посмотрим, чья возьмет. Без коммерсанта я обойдусь, а вот тебе до утра не дожить. Да что я говорю! Минут пять, как выйду из изолятора. Продолжишь праздник на том свете. Или думаешь, они захотят зону топтать? Из-за вора туберкулезного. Я дело на них завел, выхода у ребят нет. Убьют, как только выйду. Ты меня понял? Счастливо оставаться. – Меркулов застегивает папку. – Песенка спета, господа воры. Финтите не финтите, ля комедия. Тушите свет, ставьте свечки за упокой. Как думаешь, на похороны много народу съедется? Со всей страны будут.
- Это беспредел, начальник. Врасплох застал, хорошо! Давай телефон, – Щепкин снимает очки, рассеяно протирает углом пододеяльника. – Может, на воле помру. Выпустишь по УДО? Тогда договоримся. Дай слово, тогда позвоню насчет барыги твоего.
- Слово! Если позвонишь, умрешь на воле. Не позвонишь, умрешь сегодня! И это тоже слово. – Меркулов оставляет папку на каталке, подходит, протягивает телефон. – Видишь, я тебе верю. Таких начальников поискать, а ты рисуешься, как малолетка на первом ходе. Цугцванг, Щепа. Только снова не обмани, сукой будешь. Давай, подушку поправлю? Повыше ляжешь.
Щепкин надевает очки, берет телефон, разглядывает кнопки. Щурится, снимает очки, сомневается, хочет торговаться, выпросить дополнительные льготы. Меркулов берет вылезшую из-под локтя Щепы подушку, и вдруг накрывает ему лицо, навалившись всем телом. Мышиный писк длится недолго, ноги дергаются несколько раз, панцирная сетка под матрасом не скрипнула. Аут. Меркулов выпрямляется с подушкой в руках, пару секунд смотрит на осунувшееся лицо мертвеца, щелкает пальцем по кадыку, челюсть отвисает.
- Не успел позвонить, Щепа! Сам виноват.
Меркулов берет с блюдца ядреный помидорчик, выдавливает в приоткрытый рот Щепы, заталкивает мякоть внутрь. Поднимает с пола упавшие очки, водружает на нос покойнику, сдвигает оправу вниз, потом вбок, оценивает. Как-то ненатурально. Он забирает телефон из вялой руки, снимает очки с носа, кладет в раскрытую ладонь, чуть сжимает пальцы, скидывает подушку на пол. Прихватив папку, идет к выходу, барабанит в дверь. Мгновенно появляются санитары, вытягиваются при виде тела, глаза каменеют, им все понятно.    
- Везите в морг, подавился. Вскрытие завтра. Пояснения нужны?..
Меркулов идет по коридору с папкой под мышкой, на ходу вытирая пальцы носовым платком.
- У всех цугцванг, – бормочет он, подходя к решетке тюремного отсека. – Открывай!
Сержант честно лязгает запорами, выпуская полковника из тюремного лазарета.

Продолжение следует.