Рапорт

 


«Там, на клочке родной земли, прижатая к морю, умирала армия. То знамя, которое она так гордо несла, было повержено в прах. Вокруг этого знамени шла предсмертная борьба, борьба, роковой исход которой не оставлял сомнений.…Неужели бесследно будет вычеркнута из истории России светлая страница борьбы ее лучших сынов, борьбы среди смрада российского пожарища, потоков крови, развала и бесчестия Родины…»

Барон Петр Врангель, март 1920, Севастополь.

В 2005  президент России Владимир Путин вернул прах белых генералов А.И. Деникина, В. О. Каппеля на родину. Установил, купленные на личные сбережения мемориалы над их могилами, назвал героями Гражданской войны. На  могилах всегда свежие цветы.

Рапорт

Пролог

Из письма командующего Кавказской армией генерал-лейтенанта барона Врангеля, Главнокомандующему Вооруженных Сил Юга России  А.И. Деникину, Камышин, 29 июля 1919.

«…Мысля Россию, так же как и Вы, Единой, Великой и Неделимой, как мог, боролся с «самостийными» течениями Кубани… пытавшихся сделать из нее орудие политической борьбы»…  С нами тот, кто сердцем русский, и с нами будет победа».   

Из политической программы Главнокомандующего ВСЮР генерала А. И. Деникина, озвученной Особому Совещанию, Таганрог, 15 декабря 1919.

«Единая, Великая и Неделимая Россия. Защита веры… Установление порядка. Восстановление производственных сил страны и народного хозяйства. Внешняя политика - только национальная, русская. Славянское единение.…За помощь (союзников) - ни пяди русской земли…»

Оба  генерала были за Единую, Великую Россию. Но между двумя этими глыбами Белого движения, для которых честь, совесть, порядочность, Родина, были не пустыми словами, пробежала черная кошка. Барон Врангель считал, что Главнокомандующий ВСЮР Деникин совершает стратегические и тактические ошибки. В частности, его «Московская директива», то есть наступление на Москву, без тылового обеспечения, узлов сопротивления,  привела к разгрому Добровольческой армии Юга России. Главнокомандующий Деникин в свою очередь был уверен, что генерал Врангель, обладающий непомерными амбициями, хочет занять его место, а потому распускает самые невероятные слухи, порочащие его не только как Главнокомандующего, но и как человека.
Так или иначе, конфликт между белыми генералами,  несомненно, стал существенной  причиной развала Белого движения не только на Юге России, но и в Сибири.
Но только одной из причин… 
 
1

Уже проснулись птицы в сиреневом раннем утре, над замерзшей рекой Бахмутка  вставало затуманенное оттепелью декабрьское солнце, а он всё не отрывался от листа бумаги. Подобного, полного желчи, отчаяния и возмущения  рапорта, командующий Добровольческой армией барон Врангель никогда не писал Главнокомандующему генералу Деникину. Но накипело, сил не было терпеть не только от переполнявшего возмущения, но и обиды.
Нет, «на личности» Петр Николаевич и Антон Иванович не переходили, хотя уже давно между ними не было «доброго взаимопонимания».
Эта чёртова «Московская директива». Барон сразу сказал, что она станет началом конца Белой армии Юга России. Не только не было крепкого тыла, защитных рубежей на случай отступления, так еще Деникин поручил командование Добровольческой армией «негодному», по мнению Врангеля, генералу Май Маевскому, известному своей «спиртуозностью». Крымскую мадеру, видите ли, любит. Теперь Крым, после бездарной, позорной эвакуации Одессы, и, несомненно, скорого падения Новороссийска,  останется  единственной крепостью добровольцев и тысяч несчастных людей, бегущих от красных варваров.
А тут еще некий капитан Николай Орлов подлил масла в огонь. Устроил мятеж против верховного командования, ворвался в Симферополь, Ялту, арестовал командующего Кубанской армией генерала Покровского и объявил, что власть Главнокомандующего Деникина закончилась, а вся армия должна подчиниться генералу Врангелю. Сам барон не имел никакого отношения ни к Орлову, ни к его авантюре. Генерал Яков Слащев разбил мятежников, Орлов спрятался где-то в горах, но это поставило жирную точку в отношениях между Врангелем и Деникиным. Хотя, таких «точек» уже было немало.
 Когда Добровольческая армия, наступающая на Москву, откатилась с занятого Орла к Харькову, Деникин опомнился. Заявил, что генерал Май-Маевский с делом справиться не может, и предложил командующему Кавказским фронтом Врангелю возглавить Добровольческую армию.
Чехарда с названиями  бесила барона - он уже был командующим Добровольческой армией, потом Кавказской Добровольческой армией, потом просто Кавказской и теперь Деникин вновь просит возглавить его Добровольческую армию, которую фактически уничтожил во время московского похода Владимир Зенонович Май Маевский. 
Петр Николаевич поначалу категорически отказывался, так как считал сложившееся положение безнадежным. В Ростове, на совещании Южно-Русской конференции, помощник Деникина генерал Романовский  говорил ему: «Ваш отказ ставит нас в почти безвыходное положение». Врангель вскипел: «Весной я указывал на необходимость бить красных на Царицынском направлении, идти на соединение с сибирской армией   Колчака, предупреждал, что если мы этого не сделаем, противник не только оттеснит адмирала на восток, но и со всей силы обрушится на нас. Тогда меня даже слушать не хотели, а когда мои предсказания сбылись, меня же призвали спасать положение». «Эту жертву вы приносите не Главнокомандующему, а России»,- ответил помощник Деникина.
И Врангель согласился. Не мог не согласиться, так как понимал, что кроме него никто не возьмется за эту почти безнадежную миссию. Вникнув в суть дела, барон провел тщательный анализ причин «нынешнего развала» и решил написать откровенный, «не щадя красок»,  рапорт.
«Глубокоуважаемый Антон Иванович…», обращался обычно Врангель к Деникину в письмах, но теперь, это был официальный документ, а потому всё по-канцелярски сухо. От командующего Добровольческой армией – Главнокомандующему ВСЮР, номер рапорта такой-то, Юзовка, 9 декабря 1919.
Напомнив, что его предложение  «удерживать Царицынский фронт», идти на соединение с Колчаком, а не наступать на Москву, было отвергнуто, потому и сложилась, как он считал, критическая ситуация, Врангель написал: «Гонясь за пространством, мы бесконечно растянулись в паутину, и, желая все удержать и всюду быть сильными, оказались всюду слабыми.… На всем протяжении от Азовского моря до Орла не было подготовлено ни одной укрепленной полосы, ни одного узла сопротивления и теперь армии, катящейся назад, не за что уцепиться…»
Про Нестора Махно с его Революционно-повстанческой армией Украины, который вырвавшись из окружения генерала Якова Слащева под Уманью, принялся громить тылы Белой армии, Врангель писать не стал. Это была больная тема и для него. Он видел, что Махно зажат с двух сторон - Слащевым и Петлюрой, с которым у Батьки были «сильные разногласия» и посчитал, что помощи Слащеву не требуется, вернее,  не сможет помочь и Май Маевскому и ему одновременно. Кроме того, барон не исключал возможности заключения «временного союза» и с Петлюрой, и Махно. Сам же критиковал генерала Краснова «за торговые сношения с немцами», но сейчас, когда фортуна отвернулась от белых, годится мир и с самим дьяволом. Однако до союза с «хохлами» дело не дошло.
Нестор Иванович сумел как-то договориться с Петлюрой. Получив от него  не только свободу действий, но и винтовки, тачанки с пулеметами и пушки, внезапно обрушился на генерала Слащева. Разорвал его «клещи» и пошел гулять по Дикой Степи и Кубани, громя растянувшиеся в походе на Москву тылы белых. Кто нанес больший ущерб Добровольческой армии: красные в лице комфронта Егорова, в две армии которого вошли эстонские, латышские полки, «червонные казаки», китайские отряды, или «украинские бандиты», сказать было невозможно. И удар большевиков во фланг армии Май Маевского под Орлом, и махновщина, сыграли свою роковую роль.
Врангель взглянул на себя в зеркало, висевшее на стене штабного вагона, ухмыльнулся: он сам себе напомнил древнего летописца, сочиняющего духовную грамоту. Только в руках не гусиное перо, а английское. И френч на нем английский. Британский Верховный комиссариат, отказав в последний раз по каким-то причинам в танках и пулеметах, поставил огромное количество добротного обмундирования. Часть его хранилась на складах в Одессе. Красные, захватили склады и теперь тоже щеголяли в английских мундирах. Выдавая себя за деникинцев, они грабили села, убивали торговых и крестьян, добавляя «жуткой славы» Белой армии. 
Но и без этого сами белогвардейцы оставляли о себе нелестные впечатления.
Врангель продолжил: « Штаб армии сложил с себя полномочия  продовольственного обеспечения войск, приведя её к «самоснабжению». Война стала средством наживы. Каждая часть спешит захватить побольше. Армия превратилась в торгашей и спекулянтов. Все это дало большевистским агитаторам  возможность продолжить в тылу армии их разрушительную работу. Население, ранее встречавшее нас с искренним восторгом, исстрадавшееся от большевиков, вновь испытывает на себе ужасы грабежей насилия и произвола. И как следствие - развал фронта и восстания в тылу».
Войска, писал Врангель, отступают хаотично. Все вокзалы и составы забиты, в основном, спасающимися от большевиков семьями офицеров. Никаких мер к их эвакуации принято не было. И все они в буквальном смысле голодают и замерзают. Люди, вследствие непрерывных переходов и распутицы, переутомлены до крайности. Лошади изнурены совершенно, артиллерия и обозы сплошь и рядом бросаются. Боеспособность большинства частей совершенно утеряна.
«Вот горькая правда. Армии как боевой силы нет».
Снова взглянув в зеркало, барон в первую секунду себя там не увидел. И меня тоже нет, вздохнул он. Никого нет. И не будет. Победу, порой, легко добыть, и так же легко потерять. Одной совести и честности для виктории мало. Нужно еще уметь смотреть вперед. Эх, Антон Иванович, святой человек. До сих пор верит, что можно всё исправить. А я не верю. Но не сдамся, продолжу борьбу, потому что я солдат. И буду до конца подчиняться Главнокомандующему, какие бы чувства к нему  не испытывал.
Петр Николаевич вызвал своего ординарца  Рябинина. Высокий, всегда подтянутый, белокурый капитан в возрасте Христа был родом, как и барон из Ковенской губернии. После соглашения большевиков с немцами, губерния стала территорией Литовской республики, что крайне возмущало обоих. Рябинина, тезку барона, привел к Врангелю начальник штаба генерал Шатилов, когда Петр Николаевич получил новое назначение и решил поменять почти всё свое окружение, в том числе адъютантов и ординарцев. Прежний его посыльный был замечен  в связях с «самостийниками» Кубанской Краевой рады, а потому барон решил с ним расстаться. 
Казачьи «самостийники» губят белое дело, считал барон и всячески с ними боролся. Одного из тех, кто сеял смуту среди казачества, призывал к созданию отдельного государства «Великого казачьего воинства» приказал расстрелять. Чем они лучше хохлов, обезумевших на почве самостийности? Ничем, был уверен барон. Но время  было упущено.
Врангель уже докладывал Деникину, что «продолжение борьбы  возможно лишь опираясь на коренные русские силы».   Бороться под знаменем Великая, Единая и Неделимая Россия казаки больше не будут. И единственное знамя, которое соберет их - борьба за права и вольности казачества. Эта борьба ограничится лишь очищением от врага казачьих земель».
Генерал Павел Николаевич Шатилов представил Петра Рябинина как отважного офицера, вместе с ним участвовавшего в Манычской операции, когда многотысячной красной группировке был нанесен сокрушительный удар. Правда,  Шатилов умолчал, что Рябинин вместе с ним был в карательном рейде против чеченцев, укрывавших красных в селе Гойты и не хотели их выдавать. Произошло сражение, в котором  чеченцы победили. Павел Николаевич не любил об этом вспоминать, а Врангель ему об этой «неудаче» не напоминал.
Некоторое время Врангель сомневался, брать ли ему к себе в ординарцы Рябинина - одно дело боевой офицер, другое – штабной, вестовой, фактически человек «на побегушках». Но капитан быстро освоил свои новые обязанности, четко и быстро выполнял поручения командующего, а потому  получил его расположение. Единственно, что не нравилось Врангелю, что ординарец постоянно курит. Без папиросы во рту его трудно было застать.
Вот и теперь он вошел в штабной вагон, обмахивая себя от табачного дыма.
-Генерал Шатилов у себя? – спросил барон ординарца, так же как и он, не спавшего всю ночь. Если начальник бодрствует, даже дремать нельзя, считал Рябинин.
Вопрос был скорее риторическим. Начальник штаба квартировал в соседнем вагоне. В гостинице, забитой беженцами, раненными и больными тифом,  поселиться было невозможно. К тому же постоянные разъезды вынуждали постоянно находиться в поезде.
-Так точно, ваше превосходительство!- ответил ординарец, одергивая английский  френч, поправляя Георгиевскую ленту на нагрудном кармане. Он с ней никогда не расставался, считал, что она хранит его от пули.
-Будьте готовы, господин капитан, сим же утром, немедля отвезти рапорт Главнокомандующему генералу Деникину в Таганрог. И еще некоторым офицерам, коих я вам укажу.
-Слушаюсь, ваше превосходительство.
-Имейте в виду, рапорт очень личный и не должен попасть в чужие руки, тем паче к большевикам.
-Не беспокойтесь, Петр Николаевич, всё сделаю как надо.
Врангель привык, что ординарец иногда позволяет себе фамильярность, называть его лишь по имени отчеству. С другой стороны - скоро все мы, думал он, кто выживет, станем цивильными и пора уже привыкать обходиться без «военных церемоний».
Когда Рябинин ушел, барон продолжил писать рапорт. Он, конечно, уведомил Главнокомандующего, что лично наладил снабжение Добровольческой армии, начал создавать узлы сопротивления, провел мобилизацию в удерживаемых селах и станицах. В то же время, подчеркнул, что меры эти уже запоздалые.
Затем по пунктам обозначил свои предложения: в первую очередь необходимо выбрать основное  направление, где сосредоточить «главную массу сил». Эвакуировать  учреждения из Ростова и Таганрога, часть из них расформировать, а «бездельников погнать на фронт». Обеспечить безопасность семьям офицеров, вывезти их в безопасное место. Принять жесткие меры для борьбы с произволом, грабежами и пьянством, разлагающими армию. Отдать под суд, невзирая на чины и боевые заслуги тех, кто этому подвержен. Наладить, наконец, работу контрразведки и уголовного розыска, объединить их в пределах армии в руках главнокомандования. И, конечно, подчинить командованию армии всех без исключения начальников железных дорог, чтобы не было замедления в транспортировке войск, снаряжения, продовольствия.
Снова вызвал Рябинина. Попросил крепкого чаю. Не удивился, что индийский колониальный напиток уже был ординарцем заварен и даже приготовлены бутерброды с пресным кавказским сыром. Обычно по утрам барон старался ничего не есть, «чтобы быть налегке», но теперь съел все бутерброды, запил двумя стаканами крепкого ароматного чая. Чем закончить рапорт?  Решил идти до конца.
«Если предложенные мною мероприятия не будут признаны необходимыми полностью и безотлагательно, то учитывая грозное положение на фронте, я не считаю возможным нести на себе ответственность  командования Добровольческой армией».
Фактически это был ультиматум. Так рапорт расценил  начальник Штаба генерал-лейтенант Шатилов, который тоже не спал в эту ночь и явился к командующему сразу же,  как тот его позвал через адъютанта подполковника Краснова.
Прочитав послание, Павел Николаевич покачал головой:
-Не видать нам, Петр Николаевич, счастливой старости. В лучшем случае, мы закончим свои дни на галерах. Но скорее всего, нас расстреляют или большевики, или лично Главнокомандующий Деникин.
Он поставил свою подпись под рапортом.
Врангель на грустную шутку никак не отреагировал. Помял подбородок, о чем-то задумавшись.
-Пожалуй, это будет с моей стороны слабостью, если сей рапорт привезет Деникину мой ординарец. Нет, я сам, лично, глядя в глаза Главнокомандующему должен его ему вручить.  А вот копии…Копии пусть Рябинин отвезет помощникам Деникина генералам Романовскому и Лукомскому, чтобы они тоже воздействовали на Главнокомандующего. Но так, чтобы Антон Иванович об этом не узнал.
-Узнает, - ответил Шатилов. - И скажет, что Врангель сделал это с целью дискредитации его политики и стратегии.
-Решено, Павел Николаевич, - сказал, как отрезал Врангель.- Прикажите сделать копии и отправляйте в Таганрог Рябинина.

2

Аэроплан «Лебедь XII», захваченный недавно у большевиков, стоял на ровной поляне, готовый к взлету. На его хвосте и фюзеляже по-прежнему красовались красные звезды. Летчик, с подходящей для авиатора фамилией Коршунов, сидел в передней кабине, ожидая пассажира. Солдаты, которые по команде должны были запустить винт «летающего жука», ходили вокруг биплана, проверяли на прочность его крылья. Коршунов их отгонял, не стесняясь в выражениях. Ранее он служил в 5 авиаотряде комкора Бориса Думенко, его взяли вместе с аэропланом под Ростовом, когда чинил в ангаре французский двигатель «Сальмсон» на первом русском боевом разведчике-штурмовике. Вошедшие в большой сарай добровольцы вскинули на него винтовки, а он только отмахнулся: «Помогите лучше, винт на 12 часов поставьте».
Давид Коршунов был фанатиком аэропланов, работал вместе с конструктором Лебедевым, создавшим этого «Лебедя» по образцу немецкого биплана, но привнеся в него немало своих «доумок», как он говорил.  Ему было без разницы с кем и у кого воевать, лишь бы летать. Но на допросе в белой контрразведке сказал: «Мне надоело находиться в рядах  красных проходимцев, грызущих друг друга как тараканы в банке». По его словам, комкор Борис Думенко арестован вместе со своим штабом якобы за убийство комиссара корпуса Микеладзе и за подготовку антибольшевистского мятежа. «То, что Думенко критиковал Троцкого за  насаждение в Красной армии жесткого контроля комиссаров над командирами, это правда,- сказал Коршунов. - Сам слышал. Говорил, что они только сидят в штабе и пишут приказы. Толку от них, как от попов на сенокосе. Только болтать».
Пассажиром был ординарец Петр Рябинин. Начальник штаба Шатилов посчитал, что только аэропланом можно быстро доставить в Таганрог копии рапорта командующего, тем более что море штормило. По прибытии в город он должен был не «лезть напролом» к Романовскому или Лукомскому, а действовать через их адъютантов, хорошо знакомых  Рябинину. Ему даже выделили немалую сумму, чтобы «подмаслить» адъютантов, дабы они, минуя своих начальников, не донесли Деникину о копиях рапорта. Хотя это и было исключено, ведь субординацию штабные офицеры соблюдали как божью заповедь, но чем черт не шутит.
К аэроплану Рябинина, одетого в танкистскую кожанку, которую как форму одежды присвоили себе комиссары, сопровождал адъютант Шатилова подполковник Николай Краснов. У него была, по мнению Петра, нехорошая привычка: брать собеседника под руку и шептать ему что-то прямо в ухо. Вот и теперь подполковник попытался это сделать, но Рябинин высвободился. Понял, что у адъютанта есть, что ему сказать. Остановились в двадцати саженях от биплана, у высокого клена, окутанного декабрьским туманом.
-Вот какое дело, капитан, - начал подполковник, но Рябинин его прервал:
-Биплан ждет, туман сгущается, говори, Коля, прямо что нужно.
-Ты ведь знаешь о чем речь в рапорте?
У барона Врангеля была привычка громко диктовать себе то, что он пишет. Находившийся в купе рядом со штабом ординарец не мог не слышать командующего, и Краснов это понимал.  Подполковник же снимал копии с рапорта и тоже был в курсе всего. 
-Какая тебе разница?
-Если Главнокомандующий узнает, что копии попали к его помощникам, прежде, чем рапорт вручит ему сам Врангель, он расценит это как провокацию против него, как заговор, как мятеж. Понимаешь?
-Предположим.
-Антон Иванович не простит этого Петру Николаевичу, снимет его с командования Добровольческой армией, отправит в отставку, в лучшем случае сошлет на английском транспорте в Константинополь. А вместе с ним  начальника Штаба генерала Шатилова. И я, и ты останемся не у дел. Тогда уже нечего будет «предполагать». Красные давят со всех сторон, Донская, Кубанская, Терская армии в полном раздрае и не могут оказывать должного сопротивления. Да и не хотят. У них одна мечта – самостийность, сохранить свои независимые от командования и России республики. На одну лишь Добровольческую армию надежда слабая, это, кстати, сказано в рапорте. Останется одно – и нам бежать в Константинополь. А там что? Пустота, забвение, без денег и всякой надежды.
-Не верю, Коля, что ты не сколотил себе кубышку на черный день. Когда донцы уходили из Ильинского, был взорван Торговый банк. Там многие славно поживились. И белые, и красные не стреляли друг в друга, набивали карманы. Ты же ведь тогда, помнится, командовал отрядом снабжения Донской армии и задержался в Ильинском.
-А ты с марковцами прикрывал отход донцов и тоже был недалеко от банка.
Да, тогда удалось захватить часть средств «ростовщиков», не пожелавших помогать ни белым, ни красным. Но все они пошли на нужды армии, Рябинин не взял себе ни копейки. Он гордился своей честностью. Возможно, зная его не только боевые, но и человеческие качества, Шатилов и рекомендовал Петра генералу Врангелю в ординарцы. Именно в те дни, командуя еще Кавказской армией, барон объявил беспощадную войну «мародерам грабителям, невзирая на заслуги». По его приказу были казнены несколько десятков мародеров, в том числе офицеров. Уже тогда Врангеля первыми прозвали «черным бароном» сами добровольцы и казаки, а не большевики.
Рябинин не стал развивать тему разграбленного банка.
-Ладно, что ты конкретно хочешь?
-Копии рапорта не должны попасть в руки помощникам Деникина, прежде чем сам рапорт Врангель не вручит Главнокомандующему.
-Ты с ума сошел, Коля? На что меня подбиваешь, на измену?
-Я не хочу, чтобы из-за конфликта двух генералов окончательно развалилось наше  Белое движение.
-Оно уже почти  развалилось, красные идут лавиной. Только Петр Николаевич может остановить разброд среди казачьих формирований, собрать их все в один кулак под знаменем Добровольческой армии.  Еще есть шанс, а ты…
И вдруг сам схватил Краснова за воротник английского френча с черными, с белой окантовкой корниловскими погонами. К нагрудному карману подполковника была приколота  Георгиевская лента, она отлетела. Приблизил к себе:
-Что ты, Коля, хочешь, чтобы я съел два пакета, адресованные Романовскому и Лукомскому, а сам застрелился?
-Да отпусти же, солдаты смотрят. Приземлишься в Покровском, это в 20 верстах от Таганрога. Отсидишься у купца Калныньша, он хоть и латыш, но свой, еще не сбежал. Большая редкость, чухонцы теперь все за большевиков. Так они, видите ли, за свою свободу воюют, которую им немецкий шпион Ленин дал. Упертые пленные большевики твердят, что их вождь не шпион и денег от кайзера за переезд из Швейцарии в Россию через Германию не брал. Может, и не брал, только услуга - те же деньги. Революционные матросы, радостно встречавшие Ленина на Финляндском вокзале, узнав, что он приехал «делать пролетарскую революцию» с помощью германцев, его чуть не повесили, там же на вокзале. Вовремя дружки – социалисты и эсеры его увезли, на броневике. 
-Ты мне собираешься и дальше про Ленина рассказывать?
И все же капитан внутренне согласился с Красновым, сейчас не время вбивать окончательный клин между Врангелем и Деникиным. Но он же не может не выполнить приказа!
-Приказ ты выполнишь, - словно уловив его мысли, сказал Краснов, - но опоздаешь с его выполнением всего на день. Ровно столько тебе понадобится, чтобы на своих двоих добраться до Таганрога.  Не понял?
-Нет,- честно признался Рябинин.
-Вот ведь, право, какой у тебя  неорганизованный ум.
-Выбирай выражения. Мы с тобой в одной училище строем ходили, и я не посмотрю что ты…
-Самолет сломается и вы сядете в Покровском, - перебил Краснов. -  Латыш предупрежден.
И предвидя очередной вопрос, добавил:
-Авиатор Коршунов тоже. Будет артачиться, не церемонься с ним.
-Пристрелить, что ли прямо в воздухе? Я, вообще-то, господин подполковник, управлять аэропланом не умею.
-Всему рано или поздно надо учиться, ха-ха. Шучу. Коршунов артачиться не станет, за копейку змею оближет, он уже получил энную сумму.
-А ты не боишься, что Коршунов?…
-Боюсь, Петенька, конечно боюсь. Как только сядете в Покровском, ликвидируешь его.
Ответить Рябинин не успел, авиатор так громко закричал им: еще немного и мотор, который грели всю ночь, не заведется, что солдаты без его команды крутанули винт биплана. «Лебедь» взревел сразу, словно не милая птичка, а разъяренный хищник.
Ординарец бросился к аэроплану, влез в кабину, в которой уже приходилось бывать во время нескольких аэроразведок. Биплан, поднимая пыль, побежал по выровненной солдатами дорожке, резко взмыл в молочное небо.
Подполковник Краснов помахал рукой: «Счастливого полета, Петенька, жаль, что и ты  окажешься лишним в этой битве титанов».

3

Туман оказался низким,  облака неплотными. Сквозь них пробивалось солнце. Каждый раз, когда вылетали на разведку в такую погоду, Петр удивлялся и восхищался  чудесному преобразованию: внизу всё тускло, безвыходно, беспросветно, а потом раз и мир становился ярким, большим, радостным. Ни о чем плохом и думать не хотелось. На душе светло и легко. Недаром, этот странный тип Коршунов, так любит свой аэроплан. Он как греческий "перевозчик" Харон переправляет души из одного мира в другой.
От мысленного упоминания Харона, Рябинин поежился: неудачное сравнение, в загробный мир ему еще рано. Вот только генералы расстраивают. Белое дело висит на волоске, а они грызутся между собой. Прав Краснов, нельзя сейчас их еще раз сталкивать лбами. Хоть как-то нужно повлиять на «битву «титанов», как выразился подполковник. Видимо, не сам он  додумался, куда ему. Наверняка начальник штаба Шатилов, друг и помощник барона так решил. Другу можно всё. Почти всё.
Капитан нащупал под плотной кожанкой и свитером два пакета для помощников Деникина. В кармане находилась записка от Шатилова Главнокомандующему: барон Врангель просит принять его в таганрогской Ставке  для важного доклада. Записка была как бы оправданием срочного вылета ординарца в Таганрог. Мол, по телеграфу передать сие сообщение нельзя, могут перехватить красные и, зная маршрут барона,  устроят против него теракт. Кругом полно агентов большевиков, которые за мешок муки сатане душу продадут. А красные и есть черти, только рядятся в одежды херувимов. И серая масса идет за ними. В белых она видит свое несчастное прошлое и думает, что красные принесут им счастье. Наивные люди. Начавший с крови, на крови не остановится.
Эта записка была «пустышкой», видимо написанной Шатиловым в присутствии Врангеля.  Интриги не только между Деникиным и Врангелем, но и в окружении самого барона. И он, капитан Рябинин, преданный генералу ординарец, боевой офицер, ни разу не изменивший присяге, в этом участвует.
Летели вдоль Курско - Харьковско - Азовской железной дороги. Над Иловайском начался сильный ветер. Заштопанные во многих местах крылья биплана тряслись так, что казалось, они отвалятся. Петр мысленно крестился, хотя набожным никогда не был. И вообще, с религией у него было странные отношения: в церкви, если все же иногда заходил, свечи его часто гасли, листок с молитвой «Отче наш…», который дала ему мать перед уходом на войну, в первом же бою срезало осколком вместе с карманом, где молитва хранилась. Кроме того, Рябинин не верил в «богоизбранность русского народа», мол,  муки даны ему для испытаний и укрепления духа. Если так, то это не испытание, а форменное издевательство над русскими людьми на протяжении  веков. Нашествие монголов,  опричнина, самодурство царей, крепостное рабство.… А сейчас что творится? Брат на брата, сын на отца, дочь на мать, богоизбранный русский на богоизбранного русского.…Это что же за бог такой, если ему нравятся такие «испытания»? Скажи мне кто твой бог, и я скажу кто ты. Правильно писал Грибоедов: горе от ума и нечего пенять на небеса, оправдывая свои глупости. Рябинин верил в провидение, хотя и не понимал что оно такое. Где-то оно там, среди звезд - не мешает, но иногда подсказывает, помогает.
Теперь провидение не подсказывало Петру ничего. Он чувствовал себя деревянным дурачком, в театре кукол. Его используют в своих целях те и другие. И что делать? И приказа барона ослушаться нельзя и выполнить его нельзя. Вернее, можно, Петр Николаевич не глупее Шатилова, но горяч, импульсивен и, порой, непоследователен. Наговорит  на Деникина бог знает что, а потом пишет ему письма,  заверяя в   дружбе и верности.  Но, опять же, Краснов, вернее, Шатилов прав – Деникин ему не простит критики «без прикрас». Ладно бы мы побеждали, а то уже почти загнаны в угол, и в такой ситуации «великодушный» обычно Антон Иванович вряд ли будет снисходителен.
Нет, не за себя переживал Рябинин, за Врангеля, в котором он видел единственную надежду на спасение тонущей Родины. Равно как и, несомненно, генерал Шатилов, затеявший этот спектакль. Интересно, что с ним сделает барон, когда узнает о его «фокусе»?   А с ним, с Рябининым, осмелившимся не выполнить приказ? Генерала сошлет в Константинополь, а его непременно расстреляет.
Петра вдруг взяла злоба: и на Шатилова, и на Краснова и на авиатора Коршунова. И так ему захотелось пристрелить его прямо  в воздухе. Он сам, конечно, разобьется, ну и к лучшему, не надо будет носить на душе грех предателя. Он уже полез за наганом.
В этот момент Коршунов впервые обернулся, указал большим пальцем вниз, крикнул:
-Ряженое! До Покровского десять верст.
Облаков и тумана здесь не было совершенно, словно в летнюю погоду, если бы не ледяной, колючий, будто состоящий из стальных иголок ветер, бьющий в лицо.
Неожиданно облачка стали  появляться невдалеке. Несколько раскрылись снежными бутончиками довольно близко. Грохнуло, ослепило.  В фюзеляж стукнуло, потом еще раз. Коршунов резко бросил биплан в сторону и вниз, набирая скорость.
Кто бьет? Возможно свои, звезды на аэроплане так и не закрасили, думал капитан. Или большевики. Неужели так близко комиссары подошли уже  к  Таганрогу? Вроде, на днях их разъезды видели только под Дебальцево. Да, красная конница Буденного несется неудержимой лавиной. Правильно говорит Врангель: Ставку из Таганрога нужно немедленно переносить в Крым. Но Главком не торопится, видно и здесь все делает в пику Врангелю.
Вновь рвануло, уже спереди. Выбило крайнюю правую межкрыльевую стойку. Верхнее крыло наполовину обвисло, держась на материи, потом оторвалось. Ударило в хвостовое оперение, снеся стабилизатор.  Аэроплан перевернулся вверх колесами. Давид Коршунов дёргался в кабине, словно к нему подключили электричество, видимо, пытаясь вывезти биплан из штопора. У самой земли ему это удалось. Как это ни странно, аэроплан, несмотря на сильные повреждения, пошел ровно над поверхностью, до которой было не больше ста футов.
От ужаса «воздушных горок» Рябинин даже вспомнил  слова молитвы «Отче наш на небеси…» А авиатор Коршунов победно воздел правую руку - мол, видали, какой я ас!
В ту же секунду левое, неповрежденное крыло, и фюзеляж пробили пули. От края кабины Рябинина отлетел кусок фанеры, ударил в щеку, которую обожгло, словно в нее ткнули горящей палкой. Пули попали и в мотор. Из него повалил черный дым. Коршунов обвис, будто его подрубили, а мотор заглох. Теперь был слышен только свист воздуха, рвущегося вдоль «тела» подбитого «Лебедя».
-Эй,- окликнул Коршунова капитан, хотя и понимал, что тот  убит или потерял сознание от ранения.
Внизу мелькали домики, сараи. Они становились все ближе. Аэроплан приближался к земле ровно, словно по рельсам.
Петр закрыл глаза. Ну что ж, так оно лучше. Теперь Петр Николаевич не обвинит его в предательстве. Может, еще на его могиле доброе слово скажет. Какая могила? Кто его здесь найдет? Разве что комиссары, которые обстреляли аэроплан и, возможно, убили Коршунова. Найдут и бездомным псам скормят.
Свист воздуха становился сильнее. Будто выходил газ из проколотого дирижабля. Пронеслась мимо церквушка, затем голые, бесснежные плодовые сады. Одним колесом биплан задел конек какого-то, видно, зажиточного дома и, клюнув носом, влетел в открытые ворота просторного амбара, забитого тюками  соломы и бочками.
Надо же, успел подумать Рябинин, солому еще не отобрали ни наши, ни комиссары. В последний момент он увидел, как вяло вращающийся винт биплана врезается в  перекошенное от ужаса лицо мужчины.
Когда открыл глаза, не сразу узрел белый  свет. В кабине и во рту была солома. Очки  заляпала кровь. Провел рукой по груди, проверяя целы ли ребра, она стала красной и липкой. Аэроплан, врезавшийся, видно, в плотный тюк соломы, смяв перед этим хозяина амбара, вошел в стену, оба его левых крыла отвалились. Из мотора шел уже не черный,  сизый дым.  На авиаторе Коршунове лежало изуродованное  тело несчастного селянина. Глаза его  были выпучены как у вареного рака, сломанная челюсть съехала в сторону.   
В окопах Рябинину  приходилось видеть и не такое, но теперь в мирном крестьянском амбаре, ему стало не по себе. Такое бывает, всё зависит от места. На фронте изуродованные трупы не вызывают никаких эмоций, а вот от покойников в гробу бросает в дрожь.
Он еще раз осознал, что жизнь человека мимолетна, подвержена самым неожиданным обстоятельствам и может закончиться в любой момент.
Пережив страх смерти, теперь смерти Рябинин уже не хотел. Только так и можно научиться ценить жизнь.
Давид Коршунов оказался жив. Капитан хотел проверить у него пульс на шее, но тот застонал, потом повернул голову:
-Да снимите же с меня эту гадость.
Труп хозяина амбара Рябинин стянул с кабины за ноги. Тот упал на землю, переломился пополам, будто в нем не было скелета. Авиатор попытался выбраться из кресла, но вскрикнул от боли.
-Видно, ногу перебило,- сказал он. – Не пойму только левую или правую.
Капитан влез на фюзеляж со стороны мотора, попытался вытащить Коршунова, но он обо что-то зацепился.
-Вам помочь? – раздался детский голос.
В воротах ангара стояла девочка лет 13-14 в длинной красной, в мелкий синий цветочек юбке, белой кофточке с длинными рукавами. На шее  было несколько бус с крупными и мелкими разноцветными камнями.
-Здравствуй,- сказал Петр.
-Лабден, здравствуйте.
-Где твои родственники? – спросил капитан, не придумав ничего лучше.
Девочка кивнула на «смятый» труп мужчины. Она была совершенно спокойна и невозмутима.
-Это Янис, мой дядя. Мани сауц, я Илга.
-Янис? - спросил капитан,  подозревая  невероятное.
-Да, Янис Калныньш, я Илга Калныньш.
Не веря ни девочке-латышке, не своим глазам, спросил:
-Это село Покровское?
-Да. А это красный аэроплан? А как он называется? Вам помочь?
Сразу три вопроса к ряду от невозмутимой девочки, не относящиеся к гибели ее дяди Яниса, поразили Рябинина.
-А где твоя мама?
-Она умерла от тифа, тети воюет.
Хотел спросить за кого, но в данном случае это было бы бессмысленно.
-Так ты одна здесь?
-Теперь одна. Помочь?
Не дожидаясь ответа, Илга подбежала к аэроплану, влезла на фюзеляж, ухватила Коршунова за воротник, потянула. Да так сильно, что Давид захрипел. Видно, девочка была привычной к тяжелому крестьянскому труду, а потому имела немалую силу.
-Удушите, черти! - воскликнул авиатор.
-Он ругается, - сказала девочка, схватив Коршунова теперь за руку.
Капитан все еще удивлялся невозмутимости юной латышки.
-Не бойся, мы свои, белые. Я вестовой барона Врангеля. Слышала о таком?
-Конечно. Все знают черного барона. Чуть что, головы отрубает.
-Ну, это, сочиняют, он справедливый и добрый.
Сказал и внутренне вздохнул: добрый, разумеется, если хорошо поискать. Но справедливый, это правда. С точки зрения своей справедливости.
-Тебе не жаль своего дядю? – спросил он.
-Жаль,- ответила Илга. - Только зачем теперь горевать, раз он уже мертв. Ничего ведь не исправишь. Он сейчас с мамой и оба смотрят на нас.  Ну что же вы, я одна не вытащу такого медведя.
Да, подумал Рябинин, сколько раз сталкивался с прибалтийской холодной непробиваемостью, но  такое встречал впервые. А-а, вдруг  догадался он, у девочки не все в порядке с головой, видно ее рассудок помутился после смерти матери.
Коршунова с трудом вытащили из аэроплана, отнесли в дом. Здесь нашлись  йод и бинты. У авиатора оказалось рассечено пулей правое бедро, причем сильно. Девочка по-взрослому, без разговоров и опять же при полной невозмутимости обработала рану, перебинтовала её. Затем принесла штоф с какой-то настойкой, наполнила высокий фужер, протянула авиатору:
-Луудзу, пейте.
-Что это?
-Не бойся, не отравят, - ответил за латышку Рябинин. – Мы в гостях у того самого Калныньша, к которому и летели. Только он нас так нетерпеливо ждал, что сам на винт намотался.
Поняв, что черный юмор теперь не к месту, капитан сам поморщился от своей шутки. Но девочка восприняла ее спокойно.
- А я в чудеса не верил, - сказал Рябинин.- Нет, провидение все же существует.
Немного подумав, добавил:
-Все получилось так, как задумал генерал Шатилов: нас вроде как подбили и мы вынужденно сели в Покровском. Только продырявили по-настоящему. Ладно, лечись, Коршунов, а мне пора. Да, возвращаться к добровольцам не советую.
-Почему? - Коршунов выпил настойку, зажмурился: - Ах, крепка и хороша, злодейка. – Он блаженно откинулся на подушках, которые заботливо подложила под его голову Илга.
Говорить или не говорить правду Давиду? - задумался капитан. Убивать, конечно, Коршунова он не собирался.  Он сделает все как надо Шатилову, теперь по вполне объективным причинам, но пачкать себя кровью невинного человека, он не намерен. Ишь, подполковник Краснов чего удумал. Он и меня с легкостью ликвидирует при случае, как ненужного свидетеля  «битвы титанов».  Только Коля глуп, как тетерев. Ведь и сам он теперь лишний свидетель.
И тут Петра озарило: нужно немедленно телеграфировать барону Врангелю о том, что аэроплан сбит, и он не может срочно доставить рапорт помощникам Деникина. Теперь отправиться в Ставку своим ходом.  И наплевать на Шатилова вместе с Красновым. Он, ординарец, окажется чист перед командующим. А потом видно будет, рассказать ли барону о  «хитростях» его окружения.
 Капитан спросил Илгу - есть ли поблизости телеграф?  Она ответила, что был на станции железной дороги, в миле отсюда, но работает ли он сейчас, она не знает. «Ни красных, ни белых в Покровском сейчас нет», - добавила она.
-Береги авиатора, как свою…- капитан хотел сказать: как свою девичью честь, но прикусил губу – подобный скабрезный юмор по отношению к несчастной, слабой рассудком девочке явно ни к чему.
Он попросил у Илги какую-нибудь верхнюю одежду дяди,  пальто или шубу. Она принесла черное, длинное до пят пальто, которое он надел поверх кожаной куртки. Про лошадей даже не спрашивал, наверняка их мобилизовали для фронта  казаки или добровольцы. Казаки без лошадей, которых не хватало, порой вообще отказывались воевать.
Положив наган в карман  пальто, Рябинин направился к выходу.
Но дверь распахнулась и в дом ввалилась группа  довольно молодых людей в юнкерских, кадетских шинелях и фуражках. Двое, самые старшие, были в черных флотских бушлатах. По виду  - младшие офицеры. У одних были винтовки, у других наганы. Самый высокий, под два метра ростом кадет, держал маузер. Петр сразу окрестил его Гулливером.
-Что, красные свиньи, попались? - злорадно произнес он и захохотал.
Его поддержали остальные.
-Они не красные, белые, - сказала Илга. – Тот, что на кровати – авиатор, в пальто дяди - вестовой Врангеля, черного барона. На станцию собирался.
-Вот как? – Гулливер подошел к капитану, принялся близко рассматривать его, словно имел плохое зрение. - А на биплане звездочки.…Как-то вы, господа, невежливо с хозяином. Вот, отроковицу сиротой сделали.
Повернувшись к захмелевшему Коршунову, щелкнул каблуками:
-Позвольте представиться, Борис Пинхус-Логвинский, предводитель ордена  «Зеленое братство».
-Какого ордена? - удивился Петр. - Из евреев?
-Что же вас это так удивляет, господин вестовой, теперь евреи перевернули мир. Лёва Бронштейн вон, какую армию создал, гонит вас, как казак плешивую овцу.
-Казаки овец не гоняют.
-Да, а кого они гоняют, может, лягушек на грядке? Раздербанили казачки белое дело, растащили по своим куреням и сидят там, как  выжлецы неблазные. А кто позволил? Правильно.  Деникин и Врангель. Остальные генералы не в счет, так мелочь на арене истории.
-Я так понимаю, ваш орден не согласен с политикой верховного командования.
-Правильно понимаете…э..
Рябинин представился.
-Правильно понимаете, господин капитан. Мы считаем, что Деникин, Романовский, Лукомский, Шатилов, Кутепов, Шкуро, Покровский и, конечно, ваш хозяин Врангель должны уйти с политической и военной сцены.
-И кто же останется, позвольте спросить? Вы?
- Я всего лишь предводитель ордена. Великий магистр «Зеленого братства» – сын великого князя Николая Николаевича герцог Сергей Георгиевич Лейхтенбергский.
Врангель состоял с великим князем в переписке, поэтому ординарец знал о Николае Николаевиче, его семье. Герцог был пасынком князя, а не сыном. Петр заметил это «предводителю».
-Не имеет значения, - вскинул кучерявую как у Троцкого-Бронштейна, голову Гулливер. Главное, что мы имеем покровительство на самом верху.
-На каком «верху», которого давно нет?  Деникин не позволяет князю даже возглавить южный фронт, боится, что это вызовет недовольство среди «левых» офицеров.
-Именно! - воскликнул «предводитель». Он положил маузер на столик возле кровати авиатора. – Деникин - слепец, Гомер! Не видит достойных командиров, а назначает на ответственные участки фронта кого ни попадя. От того Белая армия и терпит поражение. Буденный  уже под Горловкой, Егоров, разбивший Май Маевского, у Александровки, товарищ Шеин давит с востока, Жлоба с юго-востока.  Скоро возьмут Таганрог, куда вы держали путь. Так ведь?
Рябин изумился осведомленности «зеленого предводителя» о положении на фронтах.  Молокососы, а в обстановке разбираются не хуже, чем штабные.
-Так это вы наш аэроплан обстреляли? - спросил капитан.
-У нас нет пушек. Пока нет. Мы видели, как по вам палили. Наверняка ваши же и стреляли. Кто ж с красными звездами по тылам Деникина летает? Ха-ха. А, понимаю, конспирация.   
-Ваш орден поддерживает большевиков?
-Нет! – воскликнул Гулливер.- Нет и еще раз нет! Большевики – это  иуды. То, что они  взяли Зимний дворец, ладно, мало кто заметил, «временщики» всем надоели. Но они вместе с эсерами разогнали Учредительное собрание и тем самым устроили в России кровавую бойню!
-Ленин отделил от России чухну и ляхов, -  сказал юнкер, за ремнем которого торчали две гранаты Рдултовского. - Теперь ляхи воюют против них. А вот чухня за большевиков. Керенскому надо было самому дать им свободу, тогда бы…
- «Тогда бы…» - передразнил юнкера кадет-коротышка, его шинель касалась пола. - Тогда бы на носу выросли грибы,…Что ты такое говоришь, Пряхин! Никакой свободы инородцам! Немцы давно мечтали угробить Россию. Но хуже всех шведы. Это через их банки шли немецкие деньги на содержание красно-жидовских газетенок и их вождей.  Через их порт немцы переправили большевистских бандитов в Финляндию, потом в Россию.
-Ого, какие познания! – в очередной раз удивился Рябинин. - Так за что же вы выступаете? – Петру даже стал интересен  разговор  с «детьми», как он окрестил толпу кадетов и юнкеров. Правда, среди них были молодые флотцы, а с этими нужно держать ухо востро. Они юмора не понимают.
-Мы хотим установить в России честный, конституционный порядок, - ответил Гулливер.
-Все хотят. В том числе и большевики. На словах. Но слов мало. Нужны дела, чтобы люди  поверили.
-Верно! А что получается?  Землю крестьянам, фабрики рабочим, мир народам. И красные и белые твердят это в один голос, только  каждый по-своему. А на деле людей грабят, убивают и те и другие!
С этим трудно было не согласиться. Врангель ведь и писал в рапорте, что армия превратилась в грабителей и спекулянтов. И расстрелы неоправданные случаются, несмотря на директиву Деникина « о гуманном отношении к пленным». Понятное дело, берут в плен и тут же вливают в свои ряды. А где взять других? Так и кочуют бойцы то белых к красным и наоборот. Недавно, во время Манычской операции несколько тысяч большевиков взяли и почти все согласились воевать за «кадетов», как они говорят.
Вперед вышел моряк в черном бушлате, с взведенным наганом. На кожаном «двузубом» ремне висел кортик, явно ему не по рангу.
-Жид Маркс науськал жида и немецкого шпиона Ленина стравить капиталиста с рабочим, - сказал он, наморщив лоб. Морская фуражка держалась на самой его макушке. -   А что касается экономики, главное противоречие экономического учения немецкого еврея в том, что прибавочная стоимость товара  зависит не только от стоимости труда рабочего. Маркс не учитывает совершенствование средств производства и…
-Настоящее и будущее определяется единством и борьбой противоположностей, - встрял другой  начитанный моряк, - а так же их гармонией, но без борьбы на уничтожение, на основе морали, нравственности, созидательного труда и развития общества.
-Да подождите вы,  со своим Марксом, - оборвал их Гулливер.
-Закон единства и борьбы противоположностей вывел Гегель,- обиженно уточнил флотец. - Он же…
-Замолчи, Афанасий, в ухо дам.
-Ну вот, как что, сразу в ухо. Поговорить не дают.
«Предводитель» указал маузером на моряков:
 - Кстати, позвольте представить: мичманы Афанасий Панин и Даниил Каманин, наши, так сказать, идеологи.
-Это я уже понял, что идеологи, - кивнул Рябинин. В  военном училище курсантов знакомили с общими «разрушительными» постулатами материалистической философии Маркса. А Гегеля, так разбирали «по косточкам».
Начитанные «братья», усмехнулся про себя  капитан, только в голове каша. Впрочем, у кого ее теперь нет.
-Ладно, пофилософствовали и будет. – Пинхус понюхал бокал с недопитой Коршуновым настойкой, опрокинул ее в рот. – Забористая. Вы ведь, господин капитан, на станцию торопились. Вероятно, чтобы передать сообщение барону Врангелю о постигшей вас неудаче. Напрасно бы утрудили себя. Телеграфист, подлец, пропил электромагниты и передающий ключ. Кому они понадобились в этой глухомани, ума не приложу.
-Мы его, того, - заржал коротышка, – догола раздели, вывалили в пуху из подушки и взашей вытолкали, ха-ха. Как в романе, читали?
-Господину капитану должна быть ближе книга немецких писателей (опять немцы, о, боже) Бюргера и Распе о приключениях барона Мюнхгаузена. Вашего барона Врангеля, большевики прозвали Мюнхгаузеном. Белое дело на крою пропасти, а он все шлет Главкому Деникину свои  памфлеты  и фантазии на тему: как спасти Добровольческую армию. Смею предположить, что у вас под пальто очередное такое донесение  Деникину. Нет? Ха-ха.…И еще какая-нибудь записочка для отвода глаз. Верно?
Э-э, нет, подумал Рябинин, этот «предводитель» на провидца не похож. Ответ может быть только один: он знал, что мы сядем в Покровском, то есть, кто-то «слил» дурацкому ордену информацию. Но кто? Генерал Шатилов  не хочет усугубления конфликта «титанов», поэтому  решился на этот сомнительный шаг, но чтобы пойти на подлость, отправить ординарца барона в ловушку?  Нет, начштаба не мог. Знал о рапорте подполковник Краснов и…штабные писари, которые снимали с него копии. Или все же Краснов не исключается. Вот почему Гулливер такой наглый и осведомленный. Но для чего понадобилось ставить в известность этих бандитов? Только с одной целью: чтобы копии рапорта попали к большевикам. Сюда они пока не дошли, вот и расчет на «зеленых». Говорят, что ни за белых, ни за красных, значит, за тех, кто больше заплатит. Комиссары много дадут, чтобы разнести по всему свету, документально подтвержденный, конфликт генералов Белой армии. Тогда Англия окончательно перестанет  помогать добровольцам, будет продолжать  давить на Деникина заключить договор с большевиками. Зачем им это надо? Вероятно, думают, что новая, нищая власть Советов отдаст и продаст им все, лишь бы удержаться наплаву. Ленин ведь отдал в Брест-Литовске русские территории по требованию немцев, так как понимал, что иначе его марксистскому режиму конец. Задумаются и французы, которые все еще не отказывают в помощи армии Юга России. Правда, небезвозмездно: во Францию регулярно идут транспорты с зерном. Союзнички просто так ничего не делают. Но как это ни печально, теперь только на них и надежда.
Все это промелькнуло в голове капитана, он привык мыслить и рассуждать быстро, как и положено ординарцу великого генерала.
Перекошенное смехом лицо «предводителя» напомнило Рябинину  физиономию немца, в которого он воткнул штык под Верденом. В предсмертном ужасе и от боли его гримаса напоминала улыбку висельника на эшафоте.  В Первую мировую капитан, а тогда еще поручик, воевал в Русском экспедиционном корпусе во Франции. Был ранен, отправлен в госпиталь, затем уже участвовал в прорыве генерала Брусилова. Тот теперь тоже, как и многие фронтовые офицеры, лоялен к большевикам и даже, как говорят, призывает всех «неопределившихся» вступать в Красную армию Лейбы Бронштейна. Что ж, каждый по-своему находит компромисс со своей совестью.
Пинхус протянул руку:
-Давайте, господин капитан, пакет. Вы же разумный человек и надеюсь, не пойдете на обострение ситуации. Зачем? Вы уже поняли, что мне многое известно, и мы не так просто здесь оказались. Только вот не думали, что вас подобьют реально.  Стреляют, не пойми кто, по всему что движется. Бедная Россия. Ну, давайте, не будем терять времени.
Рябинин вынул из кармана наган, на что Гулливер только покачал головой:
-Ни к чему, поверьте. Кстати, даже взвести курок не успеете.
К капитану вальяжно приблизился кадет с гранатами, почесал револьвером нос, потом вдруг, пританцовывая, пропел:
«Я был зачат в обшарпанном подъезде, мой папа был отпетый наркоман, ходил в штанах, что стырил на Приезде, носил в кармане сломанный наган…»
-Уймись, Сеня, - оборвал «брата» Гулливер. - Не обращайте внимания, Петр Николаевич, на самом деле Сеня добрый, образованный мальчик из культурной семьи, папа профессор-латинист, мама…впрочем, неважно.
А дальше произошло то, чего никто не ожидал.
Лежавший до этого спокойно, по виду совершенно осоловевший от выпитой настойки Давид Коршунов, вдруг выхватил у «Сени» из-за пояса гранату Рдултовского, стянул с нее предохранительное кольцо...
-А ну, разбегайтесь, жиды-христопродавцы, а то всех подорву! - крикнул он.
К нему невозмутимо подошел Сеня, опять же приплясывая, пропел очередной куплет:
«Подайте, братцы, мне воды напиться, огнем горит разбитая душа, я понесусь по небу быстрой птицей, туда, где мне не светит ни шиша…»
Под смех соратников вынул из рук Давида бомбу, осклабившись, сказал:
-Она же без запала, тоже мне, авиатор Уточкин, ха-ха.
Сеня наставил на лоб Давида револьвер, взвел курок.
 Будь что будет, подумал Рябинин, собираясь наброситься на предводителя «Зеленого братства» и с пола, если получится, положить Сеню, матросов и Гулливера, остальные с винтовками, выстрелить не успеют.
Петр уже напряг мышцы, но юная латышка Илга с недетской силой обрушила на его голову бутылку с настойкой.
«Молодец, девочка», - успел услышать капитан, а потом темнота.

4

Рябинин очнулся от холода и чьих-то довольно отчетливых голосов. Явно подвал. Сбоку из-за зарешеченного окошка-бойницы пробивается тусклый «керосиновый» свет. В желтом сумраке были различимы большие бочки, ручные мукомольные жернова, объемные бутыли, прикрытые дерюгой. Пахло мышами, кислой капустой, прелым сеном. Капитан был связан по рукам и ногам. Голова раскалывалась, гудела.
Рядом, тоже опутанный веревками, спал, по-детски посвистывая, Давид Коршунов. Вспомнив произошедшее, Петр сплюнул: пьяный авиатор хуже взбесившегося козла-провокатора. Гренадер – самоучка, мать его…»
Голоса стали отчетливее, зашелестела бумага.
-Вот, гляди, Пихтус…
-Пинхус. Логвинский.
-Какая разница. Штаб Деникина находится в Таганроге на Греческой улице в доме  бывшего судовладельца Звороно, там раньше жил генерал оккупационных войск фон  Кнерцер. Но тебе такие подробности ни к чему.   Ты и отвезешь туда два пакета от Врангеля, передашь в руки штабному офицеру, если удастся, самому Главкому.
-Я?! Что вы, товарищ Макар!
-Ты, ты, Боря, как самый умный из всей твоей…твоего ордена. Скажешь, что самолет с ординарцем был сбит красными, он и летчик погибли, а ты, как истинный, преданный борец за Белое дело, обнаружил важные пакеты и посчитал своим долгом немедленно доставить их по назначению.
-На пакетах указаны генералы Лукомский и Романовский.
-Но ты-то, простой сподвижник добровольцев, откуда знаешь, кто они такие и где  находятся? Вот и  отнес  их сразу в штаб Деникина. Понятно?
-Понятно, товарищ Макарсон…то есть, товарищ Макар.
-Ну, вот и славно, что, наконец, понял, Бориска. Скандал у беляков будет грандиозный, а если еще и Врангель к тому времени прибудет в Ставку главнокомандующего…
-Вот будет потеха!
-Ты не особо-то веселись. Отдашь пакеты и сразу проваливай. Чтобы лишнего не сболтнуть.
-Товарищ Макар, я…
-Знаю тебя. Хотя, Деникин, может,  еще и наградит за такую оказию, а вот Врангель…ха-ха, шомполами по голове и остальным местам. А потом непременно вздернет. Шучу.
-А деньги? Желательно фунтами.
-Сделаешь дело, получишь. У Амирама, что держит табачную лавку у порта. Скажешь, от Макара. Явку наших товарищей в Таганроге, где переоденешься, приведешь себя в порядок, дам тебе перед отъездом. Ты же умеешь водить авто?
-Руссо-Балт.
-Тем более, тебе и карты, вернее, пакеты в руки.
-А что с этими делать?
-Как что? Вестового в расход, летуна оставить.
-Он же гранатой хотел…
-Нечего варежку разевать. Жаль не подорвал вас, зелененьких, ха-ха. Шучу. Авиаторы нынче в цене, ими разбрасываться нельзя. Скоро наши в Покровском будут, пригодится. Дом хороший, крепкий, хозяйство большое.  Здесь товарищ Буденный будет жить или товарищ Жлоба, кто первый с армией подойдет. А потом коммуну тут устроим. Крестьянскую. Счастливые крестьянские работницы будут петь и работать, работать и петь. Как у Чернышевского в романе, читал?
-Сны Веры Павловны.…Куда же сироту, Илгу Калныньш?
-Да, с ней сложнее. Племянница белого лазутчика. Что ж, мы ее на перековку отправим. Куда-нибудь в Сибирь, когда Колчака и Семенова там окончательно раздавим.
-Еще вопрос, товарищ Макар. Откуда вам стало известно, что аэроплан с ординарцем сядет здесь?
-Ну, какая тебе разница, Пихтус?
-Пинхус.
-Не перебивай.
-Ладно.
-В штабе Шатилова красный  человечек окопался. На немаленькой должности. Или в контрразведке Врангеля, я точно не помню. Большевистская контрразведка из бывших следователей и филеров, четко тайны соблюдает. Только псевдоним знаю - «Шершень».
Рябинин прикусил губу: подполковник Коля Краснов, иуда! Ну а кто еще? Пригрел Шатилов на груди змея. Тоже, поди, фунты за услуги требует. Если выберусь, лично ему горло перегрызу.
-Ладно,  пора,- сказал Макар. – Я выписал основные тезисы из копий рапортов генералам. Остальное запомнил. У меня память феноменальная, Пихтус.
На этот раз «предводитель» поправлять комиссара не стал.
-Нужно успеть сдать в набор сей рапорт черного барона, и срочно распространить по всей России, - продолжил тот. - Вот, глядите, граждане, что представляет собой Белое дело, во что оно превратилось! Не армия, а сборище мародеров и спекулянтов! Сам Врангель в этом признается! Двойной удар – я со своей стороны,  бомба в штабе Главкома Деникина, с твоей. Информационная мина, которую ты, Бориска, подложишь. Ха-ха! Раз умеешь на Руссо-Балт рулить, тебе свой отдам, сам на коня, и к красным.
-Вы большевиков тоже не любите, а служите им.
-В интересах дела. Нашего, общего!
От бессильной злобы, Рябинин задергал ногами, задел авиатора. Тот проснулся.
-Что, уже утро? - спросил Давид.
-Полночь сверчковая, - зло ответил капитан.- И надо было вам, господин Коршунов, за гранату хвататься! Одно радует, что теперь у вас руки связаны.
-Какую гранату? Ничего не помню.
-Немного же вам надобно для абсолютного счастья, всего глоток настойки.
-Мне вообще пить нельзя,- ответил авиатор.- Врожденная непереносимость алкоголя.
-Я уже заметил.
Рябинин выговаривал Коршунову, но понимал, что вряд ли «беседа» с зелеными братьями закончилась бы добром.
-Что с нами будет? – В голосе авиатора послышался ужас. Видно, он, наконец, осознал, во что вляпался.
-Вы деньги от Краснова в фунтах получили?- спросил Рябинин.
-В фунтах? Каких фунтах? Ничего я не получил. Ваш подполковник и еще с ним офицер, кажется Шаров, сказали, что заплатят мне по возвращении с задания. Мне нужно было только приземлиться в Покровском, отсидеться у латыша и…
-Что «и»? Пристрелить меня?
-Боже сохрани! Зачем?
-А вот вас, господин авиатор, Краснов велел отправить к архангелам.
-Не может быть! Надо же…
-Этот Шаров, из какой службы?
-Понятия не имею. Возможно, тоже адъютант, только кого – Шатилова,  Врангеля или какого казачьего атамана – не знаю. У каждого «их превосходительства» с десяток адъютантов, помощников, ординарцев. Словом, дармоедов.
И поспешно добавил:
-Я не вас имел в виду.
Капитан рассмеялся:
-Будет, извинение принято. Мы с вами оба влипли по уши, и  даже не знаю, какой исход лучше: получить пулю или продолжать мучиться в бессилье. Чувствую себя полураздавленным тараканом.
-Унынье – грех, господин капитан.
-Вы что же, верующий?
-От моей веры даже чертей воротит. Но в Писании масса мудрых изречений, например…
Однако, «примеров» авиатору приводить не пришлось. В дальнем углу подпола скрипнула дверца, в нее мышкой проскользнула латышка Илга. В руках она держала керосиновую лампу. Еще раз по голове хочет меня треснуть, уже керосинкой? - подумал капитан.
Девочка приблизилась к Рябинину, приложила палец к губам, из кармана достала  складной австрийский перочинный ножик. Ловким движением перерезала веревки на его руках, потом на ногах.
-Атваынойзе, извините, -  прошептала она. - Я не хотела вас бить бутылкой, но тогда они бы точно вас застрелили. Ваш друг с бомбой…
-Да, не сдержан, что и говорить. Спасибо, Илга, спасительница ты наша. Он больше не будет буянить.
Девочка, словно опомнившись, освободила от веревок и Коршунова.
-К иет?
Давид вопрос понял, но не ответил.
- Почему ты решила нас освободить? – Капитан размял затекшие конечности, которые от недостатка кровообращения плохо слушались.
-Комиссар сказал, что хочет сделать в доме Калныньш коммуну, а меня отправить в Сибирь. Я не хочу коммуну, не хочу Сибирь.
-Да, большевики они такие. Впрочем, эти не поймешь кто. Зеленые, одним словом. Где теперь «братья»?
Девочка сказала, что они напились настоек и теперь спят в комнатах. Моряки долго спорили о чем-то, потом стали приставать к ней. Но она выхватила у спящего «брата» наган, сказала, что всех перестреляет, а себя взорвет гранатой.
-Вот этой бомбой. -  Илга вынула из кармана   британскую гранату Миллса.
-Ничего себе! - удивился капитан. - Откуда у тебя?
-Когда тут были немцы, они много чего оставили.
-Ну да, понятно. Схрон. И много у тебя…в схроне таких штучек?
-Я. Там еще пулемет, ружья, пистолеты. В погребе, за амбаром, куда упал ваш аэроплан. Братья увидели у меня бомбу, сразу отстали. А моряки тоже напились и подрались. Потом к длинному приехал на моторе комиссар. Он его называл…
-Товарищ Макар.
-Я, да.
-Он уехал?
-Нет. Сказал, что мотор отдаст длинному, а сам на лошади отправится к красным. Где он лошадь возьмет, не знаю, у нас всех забрали. Если только на станции, у коменданта, у него есть, кажется.
Раненная нога Коршунова затекла, ему тяжело было встать. Его оставили в подполе, а Рябинин с Илгой выбрались наверх, в комнаты.
-Ему нужен арстс.
-И еще фунт пряников с горчицей. Показывай дорогу к арсеналу.
-Я. Через окно выберемся, может, не все спят.
Илга оказалась права. Перед ними, словно из-под земли вырос «танцующий мальчик» Сеня. На его пьяном лице играла дурацкая улыбка. Увидев капитана, он щёлкнул пальцами, потом приплясывая и размахивая наганом, выдал: «Я, как и был, остануся бродягой. С глазами синими, улыбкой до ушей. Не пойте мне про рай красивый шнягу, меня оттуда вытолкнут взашей».
-Да, братец, рая ты явно не заслужил, - сказал капитан, собираясь выбить у «танцора» револьвер.
Однако кто-то ударил Рябинина сзади. Опять по голове, сколько можно, подумал он. Падая, еще не погрузившись во тьму, капитан увидел   перекошенное злобой, лицо летчика Коршунова.
-Спасибо, летун, - сказал ему «брат» Сеня. - Я бы и сам справился. Тебя приказано беречь, как ценного фрукта.
-Я не летун, а авиатор. И мне не давали указания  беречь тебя, танцор.
Палка в руках Давида, с торчащим из нее аршинным гвоздем, вошла точно в глаз Сени. Второе его око, словно от удивления, забегало в разные стороны, изо рта пошла пена, он рухнул к ногам Илги. Видимо, в падении веселый член ордена нажал на спусковой крючок нагана, раздался выстрел. Латышка  бросилась в коридор. Коршунов оттянул веко Рябинина, удовлетворенно хмыкнул, забрал его пальто, разбил табуреткой окно, растворился в декабрьском тумане. Оттепель продолжалась.

5

Швейцарский золотой брегет с надписью ««Frangas, non flectes» - сломаешь, но не согнешь, показывал 5 утра. Врангель вызвал генерала Шатилова. Спросил, есть ли сообщение из Таганрога от ординарца Рябинина.
Генерал нервно поправил на шее знак к ордену Святого Георгия третьей степени, закашлялся.
-Что с вами, Павел Николаевич, простыли?
В начале года Шатилов был ранен и барон волновался за здоровье своего друга и помощника.
-Пустяки, Петр Николаевич. Пока ничего. Вернее…
-Да говорите же, Павел Николаевич, что за церемонии.
-По данным наших агентов, аэроплан «Лебедь XII» экстренно сел в Покровском. Поломка или был сбит, неясно.  Есть вероятность, что ординарец Рябинин и летчик Коршунов погибли.
-Вероятность! А подробнее нельзя? И вообще, откуда эти сведения?
-Военный чиновник контрразведки Шаров доложил.
-Скверно, ах как скверно. Если пакеты попадут к большевикам, выйдет грандиозный конфуз. Мягко выражаясь. Они постараются раздуть из этого такое дело, что мало нам не покажется.
-В Покровском нет красных.
-У них кругом свои агенты. Ловим как рыбу сетями, а их меньше не становится. И, главное, денег у них полно, на которые плетут свои шпионские сети. Миллионы «романовских» рублей, фунты, лиры. А нам офицерам и служащим платить нечем. Теперь же возможен очередной пропагандистский удар от коммунистов по имиджу Белой армии.
Раскаяния барона в том, что это он сам затеял нелепую историю с копиями рапорта,  Шатилов не услышал. Петр Николаевич никогда не отступал назад. Разве что в личных отношениях с Главкомом. Он имел всегда свое мнение, но подчинялся, как солдат, командиру.
-Понимаю, ваше превосходительство. Думаю, вам следует немедленно  встретиться с Главнокомандующим. Так или иначе, о копиях он узнает. Но лучше потом. Объясните, что копии рапорта Лукомскому и Романовскому вы отправили лишь с одной целью:  заранее  уведомить их о цели вашего визита к генералу Деникину. И не более.
Врангель внимательно посмотрел на начальника штаба. В его острых глазах мелькнуло подозрение.
-Вы мне всё докладываете, Павел Николаевич? По-вашему, я должен оправдываться перед Антоном Ивановичем? Оправдание -  это всегда признак неуверенности в себе, виноватости.
И после паузы:
- Но в данном случае, вы правы. Хорошо. Немедленно готовьте мой поезд к отправке в Таганрог. Кстати, железнодорожный путь пролегает через Покровское. Вот  сами  и выясним, что там случилось.
Шатилов похолодел, понял, что  загнал себя в угол. Нужно было посоветовать барону, отложить поездку в Ставку хотя бы на день. А пока отправить в Покровское контрразведку. Вдруг аэроплан действительно сбили? Но где, кто? Или Рябинин все же отправился своим ходом в Таганрог, но пока почему-то до него не добрался. А летчик Коршунов? Если он еще в Покровском, а где ему еще быть, проговорится барону. Эх, заварил кашу из лучших побуждений, а, получается, утонул в ней по самую папаху.
Выйдя от Врангеля, генерал отдал распоряжение готовить бронепоезд к отправке в Таганрог, но не ранее чем к полудню. Вызвал подполковника Краснова.
-Срочно бери контрразведчиков и своего приятеля, военного чиновника Шарова, что насоветовал тебе  эту авантюру.
-Но я, господин генерал-лейтенант…
-Ладно, и я виноват. Добрыми намерениями, как говорится…Словом, седлай паровоз и дуйте в Покровское, выясните что там и как. Начальнику железной дороги я отдам распоряжение. Задержу отправку бронепоезда командующего насколько возможно. Ох, Николай, втянул ты меня в неприятность. Чтобы в Покровском  комар носу не подточил!   
-Мне нужно будет?…
Начальник штаба прервал адъютанта, погрозил ему кулаком:
-Я тебе запрещаю проливать кровь честных людей, преданных Белому делу! Ты меня понял? Коль самолет там, оставь на месте. Кто поймет, что у него с мотором. А летчика отправь в какой-нибудь госпиталь. Но где Рябинин,  почему не сообщает по телеграфу, что задание выполнено? Или нет возможности выполнить. Может, телеграф сломан?
-Нет, господин генерал-лейтенант, телеграфная линия в порядке.
-Действуй, Николай Константинович. Помни, что в твоих руках моя и твоя честь. Черт бы тебя взял, Краснов, вместе с твоим Шаровым.
Легко сказать «седлай паровоз». Комендант железнодорожного узла Юзовки с «большевистской» фамилией Бухарин, кричал сиплым от простуды или неприличной болезни голосом:
-Нет у меня транспорта! Нет!  Все паровозы ушли по приказу вашего барона Врангеля за зерном, раненными, мобилизованными, семьями офицеров.
-«Вашего»? - нахмурил брови Краснов. - Это как же тебя понимать, железнодорожная ты крыса?!  Для тебя, значит, жид пархатый, Петр Николаевич не «твой»! Ты не родственник ли, часом, того Бухарина, что с Лениным заодно?
Комендант станции устало опустился на скрипучий стул, вытер носовым платком лоб, просипел:
-Я не жид и не коммунист. Ну, нет у меня свободного паровоза.
-А тот, что в тупике стоит? - спросил Шаров.
-Он не готов - ни воды, ни угля. И вообще, ненадежный.
-Так залей воду! – крикнул Краснов. – Понимаешь, что срываешь важнейшее задание командующего? Я тебя лично расстреляю!
-Стреляйте, господин офицер. Сил моих больше нет. Все только требуют, а где я паровозы возьму? В полной готовности всегда только состав командующего.
Подполковника отстранил военный чиновник  контрразведки:
-Мы подождем,- сказал он тихо, спокойно.- Заправляйте «ненадежного», уголек солдаты помогут загрузить.
-Он на своем горбу уголь таскать будет, - ухмыльнулся адъютант Шатилова. - У тебя, сиплый, час времени.
Паровоз американской компании «Richmond Locomotive Works» был захвачен у большевиков год назад во время неудачного Московского наступления. Его «бока» были помяты,  пробиты осколками. «Вылечили», отправили в строй, но  паровоз с номером Н2-293, курсировавший до войны между Петербургом и Райволой, постоянно ломался и его держали в качестве запасного, как утверждал начальник железнодорожного узла Юзовки.
На самом деле, Бухарин был не  прост. Он держал Н2-293, с надписью на борту «Тов. Троцкий», для себя, чтобы вовремя «смыться» на нем от наступающих большевиков.
«Ненадежный» паровоз, оказалось, был залит водой «по макушку» и  уголь в его прицепе кой-какой имелся.
-Вот ведь проходимец! - воскликнул подполковник Краснов.- Нет, этого Бухарина точно нужно расстрелять. Вот вернусь из Покровского и всажу в его сиплую тушу всю обойму своего кольта.
Американский кольт М1911 адъютант носил не по уставу, спереди на ремне в полуоткрытой кобуре. Шатилов корил его за это, но не запрещал.
Угля добавили, потом искали свободный вагон. Найти его удалось у госпиталя, куда доставили очередную партию раненных - и своих, и пленных. Последних  взяли под Дебальцево несколько тысяч, но пленных тоже нужно кормить и лечить. И никакой гарантии, что в следующем бою они не окажутся на стороне комиссаров.
Но другого выхода не было, мобилизация уже «вычистила» все города, села, станицы, аулы, находящиеся под властью белого командования. Так же действовали большевики на севере.  Кого не успели взять «генералы» и комиссары, убежали в Грузию, Румынию, Турцию - уж лучше чужбина, чем смерть на братоубийственной войне. Хватит, навоевались. Раньше было понятно: там немец или австрияк, здесь русский брат или союзник, а теперь что? В понедельник «Петро» у белых, во вторник у красных,  в среду наоборот. Эх, дьявольская смута и за что Создатель наказывает? «По грехом нашим мука придоша», - говорят попы.  Но им уже никто не верит. Потому что перестали верить сами себе.
И звенит Россия не малиновым звоном тысячи колоколов,   а грохотом пушек и пулеметов. Заливают её просторы,  не благостный оливковый елей, не праздничные песнопения, а кровь и ужас. И кто оказался тем чертом, принесшим на русскую землю страшное горе: царь Николай, ввязавшийся в войну, генерал Корнилов, направивший войска на свержение «законного правителя» Керенского или немецкий содержант Ленин, устроивший антигосударственный переворот в Петрограде,  никто ответить, толком, не брался. Ясно что, спровоцировали хаос генералы, сначала не отговорившие царя от войны, потом скинувшие его.   
У генерала Корнилова  не вышло, а у Ленина вышло. Потому что гражданский Керенский олицетворял собой для миллионов «мир», Корнилов - войну. Александр Федорович разрешал «самовластие, выборность» в войсках. Согласился на формирование «национальных» фронтов, в частности, двух Украинских. Лавр Георгиевич требовал жесткую дисциплину, беспрекословное подчинение командирам. И пошла за Керенским вооруженная масса, уставшая «кормить в окопах вшей». «Мир» - вот о чем мечтали люди. Корниловские полки, шедшие на Петроград (сам он сидел в Могилеве), встретили активное сопротивление со стороны Петроградского гарнизона. Пролилась первая кровь в столкновении русских войск. Корнилов рассчитывал на поддержку всего генералитета, но ошибся. Его преданные вроде бы соратники - генералы Крымов, Греков, Клембовский, приняли сторону Керенского, с одной стороны не принимавшего Советы солдатских и рабочих депутатов, с другой – боявшегося дать Корнилову их разогнать. Считал их противовесом мятежному генералу. Комиссары от Советов, главным образом большевики, сеяли смуту среди корниловских полков. Знали, что генерал вместе с Керенским прихлопнет и их. Князь Львов добавил масла в огонь - нашептал «правителю», что Лавр Георгиевич идет в Петроград с одной целью - повесить его. И тот поверил. В результате, мятежники оказались в Быховской тюрьме.
   То есть, фактически гражданская война началась не после разгона  большевиками Учредительного собрания в январе 1918, а намного раньше.
Но теперь  вопрос: «Кто виноват?» никого не волновал.  Важна была только победа, для тех и других, любой ценой.
Долго искали машиниста и помощника. Они нашлись в тюрьме за ночную драку с какими-то китайскими торговцами. Побитые, полупьяные они долго не могли понять, чего от них требуют. А когда сообразили, что немедленно нужно вести «ненадежный» паровоз в Покровское, решительно отказались. И даже не наганы под носом заставили изменить их решение, а обещание дать опохмелиться.
Вагон оказался  в крови, рваных бинтах, насквозь пропахший мочой. В нем имелся один столик и две лавки вдоль него, сохранившиеся от плацкарты, где, вероятно, располагались медики. Раненых держали на голом полу и на нескольких носилках.
Офицеры: подполковник Краснов, два капитана контрразведки Феклистов и Гутберг, а так же военный чиновник Шаров, устроились за столом. Солдаты из марковцев и дроздовцев, всего десять человек, расположились у тамбура, сразу же задымили: кто сигаретами союзников, кто махоркой. Офицеры от них не отставали, достали папиросы «Дукат». Окна в вагоне не открывались, и вскоре он наполнился тяжелым дымом. Единственным некурящим оказался Шаров.
-Ну, нельзя же так, господа, мы до Покровского живыми не доедем.
-Типун тебе на язык, Ганя.
Шаров поморщился от такого обращения, всё же они не одни.
-Ой, извини, Гаврила Семёнович,- опомнился Краснов. - Мы, господа, с Шаровым старые приятели, учились в одной гимназии. Только он потом определился  по части сыска, а я пошел  по военному делу.
Подполковник достал карты.
-Не изволите ли, господа, скоротать время за «фараоном» или «бостончиком»?
-Лучше в подкидного, - сказал Феклистов.
-Только не на деньги, господа, - взмолился капитан Гутберг.- Вчера сильно поиздержался.
-Говорил тебе, Федор, брось ты эту Марфу, она тебя всего объест. Представляете, господа, нашел себе девицу из обозных, шире этого стола и говорит, что его мечта. Она кушает, не переставая, всё подряд, это когда армию кормить нечем. Всю зарплату ей на корм спускает, а девице всё мало.
Все захохотали, а Гутберг даже не обиделся, видимо «подколы» между капитанами были в порядке вещей.
-Ты лучше расскажи, Димитрий, как  в станице Русаковской попадью за амвоном лапал. Как тебя поп застукал и крестом огрел. Так ты ему в качестве подаяния целых 100 рублей пожертвовал.
Опять раздался дружный смех, в том числе и солдат.
Прозвучал свисток. Отправлением «важного», но «ненадежного» паровоза с одним вагоном командовал  лично  начальник станции Бухарин. Когда поезд заскрежетал по ржавым рельсам запасного пути, он перекрестился, потом сплюнул ему в след.
Поезд не проехал и четверти мили, как  остановился. Снаружи послышались голоса. Первым в вагон вошел в белой бурке поверх черкески и белой папахе начальник штаба Шатилов, за ним в черной черкеске и черной папахе барон Врангель. Казалось, он никогда не мерз, даже зимой не носил войлочной бурки. За ними несколько штабных офицеров с портфелями.
Все поднялись, стали спешно мять окурки.
-Возьмёте в свою компанию, господа? - спросил барон.
Подполковник Краснов от неожиданности растерялся, захлопал глазами. Шаров ответил, как ни в чем, ни бывало:
-Охотно, ваше превосходительство. Только комфорта у нас тут маловато.
Шатилов сверкнул на него глазами: мол, не ерничай, чиновник, тебя забыли спросить. И Краснову:
-Их превосходительство всё знает.
Адъютант  похолодел, но барон на него даже не взглянул.
Он сел на освобожденное офицерами место за столом, велел разложить на ней карту. Рядом устроился Шатилов, указал на Покровское:
-Около ста верст, Петр Николаевич. Часа через три должны быть.
-Если паровоз не развалится, весь дырявый,- ухмыльнулся  Шаров.- Нужно было бы вперед хоть дрезину пустить, для безопасности, красные шпионы могут путь заминировать.
Шатилов резко обернулся на военного чиновника контрразведки.
-Откуда большевики узнают, что  барон Врангель едет в такой развалюхе, а не в бронепоезде, да еще без должной охраны, а? Никак не узнают, если им кто-нибудь не сообщит. Верно, господин Шаров? Вы им еще не успели доложить?
Теперь заморгал глазами Шаров.
-Мы поймали шпиона, который выдал вас с головой, - продолжил Шатилов. - Вы красный агент, ваша нынешняя задача: скомпрометировать командующего Добровольческой армией в глазах всего мира.
Про «шпиона» был блеф, начальник штаба  боялся за себя, ведь это он дал указание «разыграть спектакль», но идея авантюры исходила, как признался Краснов, от Шарова. «Выстрел» оказался в десятку.
Шаров вдруг упал на колени, заплакал:
-Простите, Христа ради, я не хотел, меня заставили. Люди комфронта Жлобы. Моя семья в Туле, сказали, что всех убьют, если не соглашусь на них работать.
-Военно-полевой суд разберется, - сказал барон.
-Что вы еще успели передать красным, кроме того, что «Лебедь» с ординарцем и пакетами сядет в Покровском? – задал вопрос капитан контрразведки Феклистов. Он был в курсе, что в вагон внезапно войдут Врангель с Шатиловым и к Шарову у них будут вопросы.
-Что барон Врангель вскоре выйдет на бронепоезде в Таганрог. Они должны…
-Кто «они»?
-«Зеленые братья». Их опекает  пасынок великого князя Николая Николаевича герцог Сергей Георгиевич Лейхтенбергский.
-Продолжайте.
- Должны отправить со своим человеком пакеты Деникину и устроить на железной дороге диверсию.
-То есть, совершить покушение на барона.
-Да. Руководить ими будет агент ВЧК, комиссар армии комфронта Жлобы  Макарсон, партийный псевдоним - товарищ Макар.
-Кто такой?
-Безбашенный тип. Конституционный социалист. Критикует большевиков, почем зря, но держится за них, как говорит, временно. Его терпят, потому что опытный пропагандист, провокатор и бомбист.
Шарову скрутили руки, повели.
-Этого тоже? - спросил капитан Гутберг, кивнув на Краснова.
-Зачем?  - удивился барон. - Нет главных свидетелей воинского преступления – моего ординарца Рябинина и летчика Коршунова. Вот найдем их, они дадут показания на Краснова, тогда и будем его судить. Правильно, Павел Николаевич?
Шатилов не смел поднять на барона глаза.
Врангель вдруг ударил по столику кулаком:
-Я ценю ваше стремление, господа, оказать мне услугу! Но услуга эта медвежья, исходящая от врагов! Я не потерплю более самовольства, ни от кого, невзирая на заслуги и звания!
И уже спокойно:
-Прикажите, господа, отправлять поезд.
Марковцы не успели довести Шарова до тамбура. Находившийся, словно в оцепенении подполковник Краснов, вдруг «проснулся», истерично воскликнул:
-Сволочь! Предатель!
Выхватил американский кольт, выпустил в спину Шарова три пули. Державшие за руки чиновника солдаты, отпрянули в стороны, а он рухнул головой в пустое «отхожее» ведро.
Глаза Краснова горели как у сумасшедшего.
-Мне очень стыдно, господа, что я оказался игрушкой в руках наших врагов. - Он взглянул на Шатилова. – Но, поверьте, я всегда был и остаюсь преданным   Белому делу, вам, ваше превосходительство. Моя честь офицера оказалась запятнанной и вижу только один выход для себя. Прощайте, господа…
Подполковник вскинул к голове кольт, нажал на спусковой крючок. Однако выстрела не последовало.
Гутберг вынул из его рук пистолет, осмотрел пустую обойму, поморщился:
-За оружием нужно следить, Краснов, чистить и вовремя  заряжать.
После того, как конвой унес мертвое тело Шарова и увел Красного, в вагоне еще долго висела  тишина. Барон Врангель, как ни в чем, ни бывало, склонившись над картой, делал на ней пометки карандашом.
-Хорошо, что патроны у него закончились, - произнес он, - а то забрызгал бы меня своими «преданными» мозгами. Все такие преданные, только каждый понимает её по-своему. Того и гляди зацелуют до смерти. Павел Николаевич, а в вашем револьвере все патроны на месте?
Шатилов прикусил губу, лицо покрылось пятнами.
Вдруг барон Врангель рассмеялся, что случалось с ним крайне редко.
-Удружили мне, нечего сказать. Да. Зато красного шпиона поймали, иначе бы сидел как заноза в одном месте и неизвестно, что еще бы натворил.
Наконец, видавший виды  «Тов. Троцкий», запыхтел, медленно пополз по изъезженным, чуть ли ни стертым до основания, путям.

6

Перед капитаном сидел некто, похожий на чеховского «человека в футляре» с иллюстрации журнала «Русская мысль»: черное пальто с поднятым воротником, круглые «чернильные» очки, синяя фуражка с белым кантом. Сам Рябинин лежал на широкой, купеческой кровати. Снова связанный.
-Очнулись, голубчик? - вежливо осведомился человек. – Благодарите при случае вашего приятеля-летчика, это он вас огрел палкой по голове. Ха-ха. А потом ей же прибил бедного поэта Сеню Семипалого и сбежал. Да, вот такая история. Может, водички? Или чего покрепче?
«Футляр», как окрестил для себя Рябинин человека, поднес ему стакан с водой. Пить капитан не стал. Голова раскалывалась, но он сообразил, что перед ним тот самый «товарищ Макар», разговор которого с Гулливером он слышал.
-Давайте сразу к делу. – «Футляр» сам выпил воду, сначала попытался засунуть стакан в карман, опомнившись, поставил на стол. – О вас я кое- что знаю. Вы вестовой генерала Врангеля, капитан Петр Николаевич Рябинин. Получили от барона задание доставить в штаб Деникина, а вернее его штабным офицерам Романовскому и Лукомскому копии рапорта барона Главкому. Даже не спрашиваю для чего. Ответ очевиден. Чтобы перетянуть штабных на свою сторону. Сам же оригинал барон намерен вручить лично. Ах, да,- вдруг как бы опомнился Футляр,- я же не представился: сотрудник ВЧК и одновременно контрразведки Южного фронта Александра Ильича Егорова. Недавно его назначили, хороший командир, это он разбил Май Маевского под Орлом.…Впрочем, неважно. Я…
-Товарищ Макар, он же Макарсон, - перебил Рябинин.
-Вот как, - удивился тот, но быстро сообразил.- У вас острый слух, а щели в полу - хоть кулак просовывай. Всё пришло в негодность во время войны, даже такой рачительный хозяин как Калныньш запустил хозяйство. Он же был вашим агентом? Ну и бог с ним, по делам каждому и мука. Совершенно верно, я  Самуил Абрамович Макарсон, бывший следователь Саратовского особого розыскного отделения. Стачки, студенческие сходки, волнения и прочее. Потому меня и сделали красные  сотрудником ВЧК и армейской  контрразведки. Своих-то, «пролетарских» у них спецов нет.
-Как-то вы о красных отстраненно отзываетесь, - заметил капитан.
-А я во многом не разделяю большевистской политики. Полностью поддерживаю Троцкого, Бухарина, Урицкого, Ломова, и пр., что  против Брестского мира. Именно этот «мир» раздул до небес пожар Гражданской войны. Треть населения России оказалось за бортом, это как? Из семи членов ЦК только семь были за «капитуляцию всей программы большевиков», как называл «позорный мир» Дзержинский. Но он же вместе с Троцким воздержался на голосовании, и Ленин сумел протащить свой проект договора с немцами. А потом, эти продразверстки, репрессии, грабеж церквей, расстрелы священников. Красный террор, словом.  Говорят, он в ответ на белый террор. Ерунда.  Просто народ увидел, что комиссары обещанного счастья не дают, так же грабят, вот и стал записываться к вам, к белым. Отсюда восстания против коммунистов. И кому поручили возглавить ВЧК? Польскому  чахоточному садисту Дзержинскому. У него в ЧК одни поляки да латыши. Его первый заместитель - Петерс. Такой же садист. Это по его приказу были расстреляны великие князья Дмитрий Константинович, Николай Михайлович и остальные. Чухонец из Курляндской губернии уничтожает русский цвет.
-Ключевые разногласия, - ухмыльнулся Рябинин. - И каким же образом вы существуете в их рядах?
-А в чьих рядах мне находиться, в ваших? Белому делу конец. Изначально было понятно. Потому что  вы не предложили людям ничего оригинального. Убрали самодержца, пришел Керенский и что дальше? Старые порядки под новыми лозунгами. Когда фронт затрещал по швам, солдаты начали убивать офицеров, обвиняя их в «старорежимности». Нового, свежего народ требует! А вы твердите ему про Учредительное собрание. Кому оно нужно, кроме вас? У Белой армии агония, надежда на помощь Англии рухнула, она настойчиво предлагает Деникину сдаться на милость большевикам. Франция? Да, она заявляет о полной поддержке Белого движения, не отказывается от помощи. Но ведь небезвозмездно. День и ночь из Севастополя, Ялты, Феодосии, Керчи  идут во Францию транспорты с русским хлебом. Но вашей армии и самой хлеба не хватает. Одна надежда, последняя - на поляков, на то, что они продолжат войну с Совдепией, тем самым ослабляя напор красных на Южном фронте. Но смею вас уверить: рано или поздно Ленин подпишет мир с Польшей и тогда все красные армии обрушатся на Деникина. Оплотом белых останется лишь Крым. Но он не в состоянии будет прокормить белую армию, жителей и беженцев. К тому же самостийность казаков. Они воюют только за свои куреня. О чем, кстати, пишет Врангель в рапорте. Барон прав - армии больше нет. И шаманом не надо быть, что бы  предвидеть: за этот ультиматум  Деникин снимет Врангеля с командования Добровольческой армией. Его самого через некоторое время союзники тоже уберут, и он отправится на чужбину.
-Сильно, - кивнул капитан. - Разложили все по полочкам, прям как сам барон Врангель. Только все же не пойму, какой ваш интерес находиться в рядах большевиков?
-Все очень просто, господин капитан. Ленинская гвардия уже грызется между собой, а скоро начнет убивать друг друга.
-Закон пауков в банке.
-Совершенно верно. И тогда на сцену выйдем мы – конституционные социалисты. Кто будет на гребне волны, тот и подхватит знамя власти.
-А-а, это те, что за стеной, «зеленые братья»?
-То мелочь пузатая, расходный материал. Я убедил красное командование, что «братья» нам могут быть  полезны. И не ошибся. У них есть агенты в штабах Врангеля и Деникина.
-Кто конкретно?
Товарищ Макар рассмеялся:
-Сразу так я вам и сказал.  Еще пару часов назад я, может, вам бы и открыл их имена, потому как хотел вас расстрелять. Но потом понял, что вы мне очень пригодитесь.
-Шпионить на вас не буду.
-Зачем шпионить? Берите выше. Для того, что бы нам, конституционным социалистам, прийти к власти, нужно расчистить поляну со всех сторон. Про большевиков я вам уже сказал, они сами себя изведут. Ваши генералы тоже, как следует из рапорта, не любят друг друга, изящно выражаясь. Но ждать когда они самоуничтожатся, скучно. Чем быстрее мы с ними покончим, тем скорее начнет работать «закон банки с пауками». Вы меня понимаете?
-Не совсем.
-Вы мне поможете ликвидировать вашего хозяина барона Врангеля.
-Это, каким же образом?
- Хм. Вас послали в Таганрог, но вы пропали. Наш агент в штабе Шатилова распространит информацию, что ваш самолет сбит, и вы с летчиком наверняка погибли. Что сделает Врангель? Правильно, немедленно отправится  в Ставку Деникина. На чём? Верно. На своем бронепоезде. Возможно, захочет лично проверить, что аэроплан разбился в Покровском. Но из вагона вряд ли выйдет. Если.…Если вы не сыграете свою небольшую, но важную роль.
-Даже и не мечтайте.
-Не торопитесь с ответом, господин капитан. Железнодорожный путь заминируют «зеленые братья»,  бронепоезд будет подорван. Барон вряд ли пострадает, впереди поезда наверняка пойдет платформа с песком. Но на кого подумают? Да на вас же, господин Рябинин. Барону продемонстрируют разбившийся биплан с трупом летчика, вашего тела в нем не будет. Оно окажется рядом с взорванной насыпью. Мол,  не рассчитал силу взрыва и сам погиб. А наш агент скажет, что вас давно подозревал в измене.  Словом, несмываемый позор на вашу голову.
-Мне–то что, если я буду уже мертв?
-А офицерская честь? Не говорите мне, что для вас это пустой звук. Словом, выбирайте: либо ваш труп на насыпи, или вы выманиваете барона из остановившегося поезда.
-А если поезд не остановится?
-Куда он денется. На рельсах уже лежит ваш разбитый биплан. А вот выманить барона из вагона, ваша задача. Далее, начнется моя работа.
Макарсон положил на стол винтовку Манлихер М95 с  оптическим прицелом Цейсса.  Снял очки, обнажив маленькие, острые, прозрачные, как битые стеклышки глаза.
-Отличный прицел, с полумили в монету.
-А мне и оптики не надо,- раздался голос от двери.
В проеме стоял летчик Коршунов.
Не успел товарищ Макар опомниться, как авиатор вскинул револьвер и точно всадил пулю «конституционному социалисту» между бровями. Тот отлетел к стене, забрызгав ее, содержимым черепа и кровью.
-Да вы просто профессиональный убийца, Давид Давидович, - изумился Рябинин.
-Жизнь заставит, и на рояле ногами сыграешь,- ответил тот.
-Зачем меня-то палкой саданули?
-Точно по той же причине, что до этого проделала с вами латышка Илга - чтоб вас не пристрелили. Пока  «гусляр» Сеня пребывал в изумлении от моего поступка, я его и уговорил.
- А нельзя было сразу  «уговорить»?
-Я далеко находился, не дотянулся бы.  Ладно, забирайте у этого двуликого Януса – я слышал, что он вам тут наговорил - пакеты и бегом на станцию. Телеграф починили, я «братьев» подслушал. Нужно предупредить Врангеля об опасности. Не думал, что стану заговорщиком, мне жизнь дорога.   
-Копии рапорта  Гулливер к Деникину увез. А предупреждать барона, думаю, поздно. Нужно действовать. Где «братья»?
-Перетащили мой биплан на рельсы и зачем-то копают под насыпью.
-Минируют путь. И откуда такая забота о Врангеле?  Вы ведь тоже «неопределившийся».  Ни за белых, ни за красных. Лишь бы дали летать.
-Рано или поздно приходится определяться.  Ах, да.
Коршунов освободил капитана от веревок. Тот первым делом достал из кармана товарища Макара папиросы, прикурил от немецкой бензиновой зажигалки, оказавшейся на столе. С наслаждением втянул в себя  дым.
-Сто лет не курил.
Взял австрийский Манлихер М95, проверил в нем патроны. Магазин был полон.

7

 В соседней комнате храпел один из "братьев", видно, перебравший настойки и ни на что дельное не годный. Капитан быстро, проверенным способом, привел его в чувство: ударил по коленную чашечку ребром ладони. От боли юнкер сразу открыл глаза: «Что? Где? Зачем?».
Револьвер авиатора оказался в носу «зеленого брата».
-Для чего перегородили моим бипланом железнодорожный путь?- спросил он.
Ответ был, в общем, очевиден, но он требовал деталей. И юнкер оправдал ожидания:
-Пинхус сказал, что получил срочное донесение от нашего человека у белых: бронепоезд Врангеля выйдет из Юзовки около часа дня. Значит, здесь будет около  четырех. Главное, остановить поезд, остальное знает товарищ Макар. Спросите у него.
-Уже спросили,- ответил капитан.- Лично господин Коршунов спросил и получил ответ.
-Не убивайте меня. Я же свой. Всегда в душе поддерживал Белое дело. Очень уважаю и, можно сказать, люблю Петра Николаевича Врангеля. А с этими я так, временно.
-Одни временщики! - воскликнул Рябинин. – Будешь себя хорошо вести, останешься целым.
В комнату вошла Илга.
-Я думала, тебя убили, - сказала она капитану.- Мне было бы жаль. Я бы плакала.
-Ты же не грустишь по убитым,- ухмыльнулся Рябинин.
-Нет, грустить бы не стала, просто бы плакала.
-Да, оригинальная прибалтийская логика. Пока плакать не о ком. Бинокль в доме есть?
У зажиточного Калныньша оптический прибор, разумеется, нашелся, морской. Все четверо поднялись на чердак, потом Рябинин и Коршунов забрались на крышу, откуда открывался широкий обзор окрестностей. Юнкера, по имени Арнольд, взялась стеречь на чердаке латышка.
-Может, его сразу убить?- спросила она, примериваясь к юнкеру прихваченной из камина кочергой.
-Потом, - отмахнулся капитан, наводя бинокль на группу «зеленых братьев» во главе с мичманами, усердно махающими лопатами и кирками под насыпью в саженях ста от дома. Справа, по ходу пути, на шпалах лежал разбитый биплан «Лебедь XII».
-Гады, - скрипнул зубами авиатор, расстроившийся таким «неблазным» обращением со своей любимой птичкой. – Чепуху какую-то затеяли. Если поезд командующего будет подорван, зачем перегораживать дорогу моим бипланом?
-Ничего не «чепуху», Давид Давидович. Расстояние между миной и вашим «Лебедем» – около ста футов, паровоз подойдет к биплану, остановится, и точно окажется над миной.
-Насколько знаю, бронированный вагон Врангеля находится в середине состава и он вряд ли пострадает.
-А вот на этот счет товарищ Макар мне выдал четкие рекомендации.
-?
Капитан поднял Манлихер, взглянул в оптический прицел.
-Что здесь непонятного? Макарсон предложил мне выманить барона из вагона, а он уж ликвидирует его выстрелом из оптической винтовки.
-И вы согласились?
-Вы помешали. Вечно торопитесь, господин Коршунов. Такой тихий, спокойный с виду человек, а оказывается  энергии в вас, как у Гришки Распутина.
-Ох, не упоминайте этого ирода, говорят, это он насоветовал царю вступить в войну, так как союзники пообещали Николаю в случае победы, вернуть Константинополь - Царьград. Святое место,  мол, колыбель православия. Вот и получили то, что имеем. От религиозных фанатиков одни проблемы.
-Да,  Царьград скоро станет последним прибежищем русских людей.
-Вы не верите в вашу победу?
Отвечать капитану не пришлось. В оптический прицел, который по кратности ничуть не уступал  мощному морскому биноклю, он увидел на горизонте, со стороны станции, дым паровоза. По этой дороге до Таганрога ходили только военные составы по личному приказу Врангеля или Деникина. Но раз красный шпион донес, что состав барона выйдет из Юзовки около часа дня, а сейчас только три, это мог быть только бронепоезд командующего. Значит, отправился раньше.
Но когда паровоз вышел на прямой путь, на скорости миновав станцию, Рябинин увидел, что к нему прицеплен только один небронированный вагон, Это не  поезд командующего! Но чей?
Капитан, разумеется, не знал, что Шатилову не удалось задержать отправку бронепоезда Врангеля, как он собирался, до часу дня. Барон, обладая невероятной, совершенно непредсказуемой «подвижностью», вскоре снова вызвал начальника штаба и сказал, что должен отправиться в Ставку немедленно. Шатилов возразил: бронепоезд еще не готов, нужно подождать пару часов. На что барон так пристально взглянул на него, что Павел Николаевич не выдержал. Вынул из кобуры наган, положил на стол перед Врангелем:
-Можете застрелить меня,  ваше превосходительство, прямо здесь. Я виноват перед вами.
-Вы же знаете, Павел Николаевич, я не выношу вида крови. Потом, перепачкаете мне здесь всё. Лучше идемте во двор.…  А ну, выкладывайте всё, как на духу!
Узнав цель и детали «спектакля с копиями рапорта», барон поморщился:
-Ну, все знают как надо лучше, только я один не в курсе. Если Рябинин не телефонирует, значит, что-то случилось. Жаль, если из-за вашей авантюры, Павел Николаевич, погибнет отменный ординарец. И авиаторов у нас страшная нехватка.
Спросил, на чём подполковник Краснов  собирается ехать в Покровское. Начальник станции Бухарин, со страху долго что-то сипел, пыхтел в трубку, наконец, сообщил, что адъютант Шатилова вытребовал у него «ненадежный» паровоз, который «может на ходу развалиться».
-Коль развалится под нами, значит, кого-то убережем от гибели, - ответил барон. – Может, хоть один свой грех спишем. Нет? Верно, нам путь в преисподнюю уже забронирован. На «ненадежном» и отправимся в Таганрог, велите попридержать.
Завидев паровоз, «зеленые братья» бросились прочь от насыпи. Один из мичманов задержался, поджег запальный шнур к подложенной бомбе. Поезд быстро приближался.
Капитан вскинул Манлихер. Стрелять - не стрелять? Разглядел на паровозе имя: «Тов. Троцкий». Он видел  его в железнодорожном тупике Юзовки. Значит, свои. Кто бы ни был в вагоне, дать людям погибнуть, нельзя.
Машинисты, заметив на рельсах препятствие, начали экстренно тормозить. Еще немного и паровоз окажется над бомбой.
Прицелился в горящий шнур, чтобы его перебить, ведущий к брикетам динамита. Нажал на спусковой крючок.  Капитан был хорошим стрелком и не раз пользовался винтовкой с оптикой, в том числе Манлихером. Однако на этот раз, в самый неподходящий момент, на голой рябине каркнула ворона. Рука дрогнула.
8 миллиметровая пуля попала не в шнур, в брикет динамита. Земля вздрогнула, поднялся  столб из земли, кусков шпал, дыма. Мичмана, не успевшего далеко убежать, подбросило как пушинку, кинуло на развалины какого-то сарая. Он повис на сломанной палке, будто нанизанный на шампур.  Остальные «братья», пригнувшись, бросились врассыпную. В магазине винтовки оставалось четыре патрона. Каждый Рябинин положил точно в цель. Последний, оставшийся целым кадет, полз вдоль полотна, что-то кричал, вероятно, умоляя его не убивать.
Однако рельсы остались нетронутыми. По неопытности или глупости «братья» заложили бомбу не на стыке рельс, а в середине полотна,  к тому же мощности динамитных шашек просто не хватило, чтобы  его разорвать. Взрыв лишь повредил шпалы, разметал землю вокруг.
Паровоз врезался в многострадальный биплан. Несмотря на то, что машинистам удалось сбросить скорость, удар был довольно сильный. «Тов. Троцкий» споткнулся на ходу, словно боевой конь от пули, начал заваливаться набок, утягивая за собой прицепленный к нему вагон. Из кабины паровоза выскочили машинист с помощников, отчаянно размахивая руками. От удара о землю котел паровоза лопнул, испуская клубы пара и дыма. Их сносило ветром на вагон, стекла которого начали разлетаться вдребезги. Вероятно, по ним изнутри стреляли, пытаясь выбраться.
-За мной! - крикнул капитан летчику.
Илга тоже побежала. И что удивило Рябинина, к ним присоединились юнкер Арнольд и  тот самый «уползающий», оставшийся в живых кадет. Они были безоружны, поэтому капитан не стал им препятствовать - могут понадобиться руки.
Дистанцию в четверть версты пронеслись пулей. Из окна вагона пытался вылезти солдат в форме марковца. Ему принялась помогать латышка. Капитан вскочил на бочину вагона, подбежал к двери. В нее били изнутри, но она не открывалась, заклинило замок. Ударил по ручке прикладом Манлихера. Бесполезно. Выхватил у Коршунова наган, крикнул:
-Все от двери! - Несколько раз выстрелил по замку.
Пуля срикошетила,  по закону невероятности, попала в щеку капитану. Он размазал по лицу кровь, выстрелил еще раз.
Дверь открылась. В клубах дыма и пара в проеме оказался генерал Врангель. Он был спокоен и невозмутим.
-Здравствуйте, господин капитан,- поздоровался он с Рябининым.  – Как-то невежливо нас здесь встречают.
На лбу барона была кровь. Он отер ее папахой.
-Извините, ваше превосходительство, - ничего не придумав лучше, ответил Рябинин.- Обстоятельства.
-Не нужно никогда пенять на обстоятельства,- сказал Врангель.- Мы их сами всегда создаем.
Из вагона стали выпрыгивать офицеры, солдаты, последним выбрался начальник штаба Шатилов.
-Все, божьей милостью, целы,- доложил он барону, держась за руку.
Врангель присел на нижнее колесо вагона. Несмотря на внешнее спокойствие, он явно находился в шоке. К нему подбежала Илга, стала протирать рану белоснежным платком.
Барон поднялся, обошел лужу кипятка, оглядел окрестности. Кивнул на убитых «братьев».
-Я так понимаю, не божьей милостью, а благодаря капитану Рябинину бы остались живы, - сказал барон начальнику штаба. Повернулся к ординарцу: - Теперь расскажите, что здесь произошло.
-Их превосходительство знает о нашей…- Шатилов замялся, не зная как назвать авантюру с пакетами. - О нашей…
-Глупой выходке, - пришел ему на выручку барон.
-Один из этих бандитов, - капитан кивнул на топтавшегося рядом кадета Арнольда, -  именуемых себя орденом «зеленых братьев», повез пакеты в Таганрог. Его нужно задержать.
-Но как?- развел руками барон.- У меня нет с собой аэроплана. У вас нет, Павел Николаевич?
Генерал потупил взгляд.
-А это, значит, те самые члены ордена? - Барон кивнул на кадета и юнкера, измазанного грязью. - Замечательно. Часом, не великий князь вам потворствует? Наслышан, да. Ни за белых, ни за красных, за социализм без коммунистов. Да вы, право, у Нестора Махно идеологию украли. Редкостный негодяй. Распотрошил все наши тылы, за что получил от красных орден. Но они друг друга стоят, еще сцепятся в кровавой схватке.
Силы стали покидать барона, он попытался опуститься на мокрую землю. Офицеры подхватили его под руки, отвели в дом Калныньша.
Илга обработала ему рану, перебинтовала. Затем помогла всем остальным раненным офицерам и солдатам. Рябинин смазал щеку настойкой, прилепил к ней австрийский клейкий пластырь, оказавшийся у солдат. Отправленные на станцию марковцы, скоро прибежали:
-Бронепоезд! - крикнули они.
Да, это был бронепоезд барона Врангеля. Но кто распорядился его отправить следом за «ненадежным»?
Состав остановился у искореженного биплана, из него выскочил интендант Кавказской армии  Зябликов, замахал руками. Его привели к барону.
-Как ты догадался отправить следом бронепоезд, без моего приказа?
-Так вы, ваше превосходительство, отправились в путь без завтрака и обеда. Как можно было этого не учесть.
Все рассмеялись, в том числе и  Врангель.
Ухмыльнулся, потер пальчиком щеголеватые усики и Зябликов, довольный своей шуткой. Рассказал, что в штаб прибежал начальник станции Бухарин, в ужасе доложил, что «это сам барон выбрал «Тов. Троцкого», а он здесь ни при чем. И если паровоз в пути развалится, расстреливать его не надо, у него четверо детей и жена хромая.
-Мы долго не могли понять, причем здесь Троцкий, потом, наконец, я вспомнил о залатанном паровозе в тупике. Сразу же велел готовить бронепоезд командующего к отправлению. Оказалось, Бухарин со страху его уже поставил на основной путь,  машинисты ждут команды. Извините, ваше превосходительство, не по чину, но команду на отправление дал я.
-Вы, господин подполковник, достойны не только моего извинения, но и награды. Если б вы знали, насколько правильно вы поступили.
-Бухарин так же, ваше превосходительство,- подсказал Шатилов.
-А вы, Павел Николаевич, чего достойны?- не удержался от колкости в адрес своего друга и помощника барон.- Железный путь прямее и быстрее ухабистой дороги. Время не терпит, господа.
Все прекрасно поняли Врангеля: бронепоезд скорее доедет до таганрогской Ставки, нежели до штабов Романовского и Лукомского доберется «председатель» ордена Боря Пинхус.
Путь быстро освободили от биплана, под тяжелые вздохи летчика Коршунова.
-Вы тоже герой, - пожал  ему руку Шатилов, видно, довольный тем, что авиатор не стал оправдываться перед бароном, а тихо стоял в сторонке.- Напрасно только, что убили этого, как его…
-Товарища Макара,- подсказал Рябинин.
-Да, Макара,- кивнул генерал.- Мы о нем много наслышаны. Отчаянный был тип, его даже Троцкий боялся. Критиковал и Ленина, не моргнув глазом. А Сталина, это их член Реввоенсовета, за провал обороны в Царицыне, так вообще чуть собственноручно  не расстрелял. Свердлов отстоял.
-Царицынский фронт дышит на ладан, - сказал, видно, решив продемонстрировать и свою независимость, Давид Давидович.
Шатилов нахмурил брови:
-Да, положение непростое, но мы выдержим, погоним врага.
«Ваши бы молитвы, да Богу в уши», - прошептал Рябинин.
Начальник штаба его не расслышал. Он отдал приказ контрразведчикам обыскать дом. В столе комнаты, где товарищ Макар беседовал с Рябининым, нашли «тезисы» рапорта Врангеля, которые «конституционный социалист»  собирался отправить в «набор».

8

В Таганроге на Греческой улице в доме  бывшего судовладельца Звороно, где раньше жил генерал оккупационных войск фон  Кнерцер, а теперь располагался штаб Главкома, было оживленно и суетно. От здания то и дело отъезжали автомобили, другие наоборот подъезжали и все сигналили, давая понять, что у них сверхважное дело. В каждой «моторной повозке», кроме шофера в кожанке, сидел офицер, прижимая к себе однотипный, светлой кожи портфель. Их в невероятных количествах прислали французы. Штабные офицеры в мундирах с иголочки, с орденами на них, не носили в теплую декабрьскую погоду шинелей, чтобы все видели, какой франт едет в автомобиле. Штабных офицеров: секретарей, помощников, письмоводителей и прочих бездельников, охарактеризовал их  Врангель, в Ставке развелось огромное количество.
Это собственными глазами увидел Борис Пинхус, сидя в приемной Главкома, ожидая приема. У него на коленях лежал точно такой же желтый французский портфель. Он барабанил по нему пальцами, заметно нервничал, вытирая пот носовым платком. Борис был одет в приличный костюм «английского клерка», по документам являлся столоначальником Русского страхового общества «Богатырь» Николаем Николаевичем Кривошеиным . Фальшивые документы ему выдали на «конспиративной квартире» у Мореходных классов, которую ему сообщил товарищ Макар, сажая в автомобиль «Руссо-Балт». Там Бориса одели в британскую цивильную одежду, полученную так же по линии помощи союзников. Почти всю ее растащили еще в порту, но кое-что перепало и агентам красных, «зарывшихся» в Таганроге под носом Ставки Главкома. Подстригли, причесали, даже опрыскали французским одеколоном «Наполеон». Затем на экипаже отправили в штаб генералов Романовского и Лукомского, находившийся, там же на Греческой улице через несколько домов от Ставки. Однако Пинхусу сказали, что генералы отбыли по неотложному делу, что он может оставить пакеты в канцелярии или у одного из  адъютантов. Но товарищ Макар приказал вручить копии рапорта лично в руки генералам. Озадаченный Пинхус собирался уже выйти на улицу, как его окликнул канцелярский военный чиновник и сказал, что сегодня пятница - приемный день гражданского населения у Антона Ивановича Деникина.
Борис мысленно ударил себя по лбу: ну конечно, ведь так он и собирался сделать, эффект будет самый лучший, если Главком получит копии рапорта, предназначенные его помощникам. Как он мог забыть! Видимо, от волнения.
В штабе Деникина его приняли вполне дружелюбно, посмотрели документы, спросили по какому вопросу.
-По вопросу помощи семьям погибших офицеров во время Московского похода,- не моргнув глазом, ответил Пинхус.- Когда он собирал себя в кулак, мысли и соответственно слова были вполне четкими и логичными.
Неслучайно он упомянул, сам себе удивляясь, «Московский поход». Именно Деникин его инициировал и, значит, именно он несет ответственность за несчастных жен и детей, оставшихся без кормильца. Попал в точку.
Штабной подпоручик-распорядитель кивнул, указал на свободное место в ряду стульев у стены с фикусом. Здесь сидели заплаканные женщины, бородатые купцы, несколько юнкеров, две старушки, громко переговаривающиеся между собой беззубыми ртами.
-В вечеру они напились, и стали стекла на веранде бить,- жаловалась одна, кивнув на молодого, болезненного вида юнкера.- Затем девок из порта толстых притащили, до утра орали.
-Это что, - махнула рукой другая, - на прошлой седмице цельную бочку огурцов у меня украли. Я опосля эти огурцы на базаре видала. Ни стыда, ни совести у людей. Совсем распустились.
-Как же вы их узнали? - ухмыльнулся один из купцов.- По вкусу что ль, или иначе, ха-ха?
-Вот такие зубоскалы, как ты и украли. – Бабка громко высморкалась в носовой кружевной  платок. - Все генералу расскажу, пусть он прикажет вас высечь. Или на войну отправит, разжирели тут на союзнических харчах, скоро лопните. А большевики, говорят, уже под Дебальцево. Вона как, бородатый. Придут, тебе первому шерсть сбреют.
Мужчина тяжело вздохнул, видимо, согласившись с последним высказыванием старушки. Придут красные, мало никому не покажется. Говорят, злые как черти, потому что голодные и оборванные, только на том и живут, что  еду крестьян отымут да у белых отвоюют. А у крестьян у самих  от голода  уже зубы выпадают.
Дверь в кабинет Главкома открылась. Поднялась одна из старушек, но Пинхус ее опередил:
-У меня чрезвычайно важное к генералу дело, - выпалил он вышедшему адъютанту. - Промедление может обернуться катастрофой для армии.
-Вы ведь представились чиновником страхового общества,- неодобрительно взглянул на него поручик.
-Вынужден был пойти на уловку, дабы быть принятым их превосходительством. Иначе могли сразу меня не выслушать.
-Похоже, и теперь вы пошли на уловку. Извольте соблюдать очередь.
В этот момент из кабинета вышел сам Главнокомандующий.
Пинхус видел его впервые: невысокого роста, плотный, с белыми усами и бородкой, добрые глаза. Встретишь на улице без формы, ни за что не подумаешь, что Главком огромной армии.  Больше всего Бориса удивило, что у генерала был «ленинский прищур». Да, физиогномика - великая наука,  глаза действительно зеркало души,- подумал он. – Недаром у всех великих людей во внешности есть кое-что общее.
-Голубчик,- обратился генерал к поручику.- Потрудитесь вызвать ко мне генерала Еремина и осведомитесь как здоровье генерала Улагая. А что здесь происходит?
-Слушаюсь, ваше превосходительство. Вот, гражданин уверяет, что у него неотложное дело к вашему превосходительству, промедление якобы грозит катастрофой нашей армии.
-Вот как? Я убежден, что наш народ верит в незыблемость Белой армии.
-Ее расшатывают ваши враги, господин генерал!- снова выпалил по-солдатски громко Пинхус.
-Вот как,- повторил Главком.- Извините, господа, но я вынужден первым принять этого гражданина. Прошу.
Войдя в кабинет Деникина, увешенного портретами русских полководцев, Пинхус без разрешения уселся в кресло посетителей перед столом Главкома. Опомнившись, вскочил.
-Ничего, не тушуйтесь, - усадил его обратно генерал взмахом руки, сам опускаясь в рабочее кресло. – И так, где изменники, кто изменник?
Борис открыл портфель, вынул два пакета, адресованные генералам Романовскому и Лукомскому, протянул Деникину.
-Что это?
-Очень важные документы, ваше превосходительство.
-Здесь указаны фамилии моих помощников.
-В Покровском на моих глазах разбился биплан. Летчик и пассажир погибли. У последнего под курткой оказались эти пакеты. Я простой сотрудник страховой компании,  кто такие Лукомский и Романовский точно не знал, но что-то слышал о них. В их штабе мне сказали, что генералы отправились по делам. Не тратя времени, как честный человек, доброволец в душе, решил передать пакеты лично вам в руки.
-Похвально, господин…
-Пинхус. Вы заслуживаете награды. Так что же в пакетах?
-Я не осмелился в них заглядывать, ваше превосходительство. Вестовой недаром на биплане вез их вам. Вероятно, что-то очень важное. Я могу идти?
-Минуту, господин Пинхус.
Главком открыл пакеты, вынул из них обрывки «Окопной правды».
-Это как понимать? – озадачился генерал.
Дверь в кабинет Главкома распахнулась, широким шагом, стремительно вошел барон Врангель. За ним ординарец Рябинин, авиатор Коршунов, контрразведчик капитан Гутберг.
Подпоручик-распорядитель опасливо заглядывал в дверь: неслыханное дело, чтобы в кабинет их превосходительства так бесцеремонно вваливались, пусть даже это сам Врангель. Но противостоять барону он все же не посмел.
-Я сейчас вам всё объясню, ваше превосходительство,- сказал барон после того как поздоровался. – Спектакль с пакетами - якобы копиями моего рапорта вашим помощникам, глубокоуважаемым генералам Лукомскому и Романовскому, мы разыграли с одной целью - выявить подпольное гнездо большевистских шпионов в Таганроге. И нам это удалось.
Барон представил своего ординарца и летчика их превосходительству, сказал, что они отменно сыграли отведенную им роль. Но не упомянул о латышской девочке Илге. Это она сумела  вынуть из пакетов рапорты, когда Пинхус осматривал «Руссо-Балт» и опрометчиво оставил их на столе, вложить в них чистые листы. Быстро отлепить сургучовые печати на свече, потом вернуть их на место, ее научил дядя, как выяснилось, агент красных.  Копии она вернула Рябинину, тот в свою очередь барону, когда сели в бронепоезд «Единая Россия».
-Я, эс хотела вам помочь, господин капитан. Вы красивый. Скайстулис.  Эс правильно сделала?
Вместо ответа Рябинин поцеловал ее в лоб. По  щекам девочки потекли слезы.
-Не бросайте меня. Эс маленькая, но скоро вырасту.
-Я найду тебя. Потом, если не убьют.
-Вас не убьют, господин капитан, я знаю. Узредзэшанос. До свиданья.
Илга не хотела уезжать, но ее уговорили временно пожить в благородном таганрогском пансионе, а когда красная угроза будет ликвидирована, она сразу же вернется в Покровское.
Все это время Пинхус сидел, ни жив, ни мертв. Про него, казалось, забыли. Но когда барон закончил, протянув их превосходительству оригинал своего рапорта, контрразведчик Гутберг взял «председателя» за плечо:
-Идемте, нам есть о чем потолковать.
В кабинете остались Врангель и Деникин.
Антон Иванович не стал сразу читать рапорт.
-Вы, вероятно, устали с дороги, Петр Николаевич, - сказал он, - вам нужно отдохнуть. Давайте встретимся с вами завтра, в одиннадцать часов и всё обсудим.
-Слушаюсь, ваше превосходительство.

9

Главнокомандующий принял  Врангеля в присутствии генерала Романовского. Барон был с Шатиловым.
-Я внимательно ознакомился с вашим рапортом, Петр Николаевич,- сказал Деникин и надолго замолчал. Полил из миниатюрного чайничка кактус на подоконнике. – Согласен, положение наше серьезное, проблем много.
Это была  страсть Антона Ивановича – выращивать экзотические растения. Раньше в его квартире было много всякий цветов, фикусов, кактусов, словно в оранжерее и даже во время войны он не мог отказать себе в любимом увлечении, маленькой слабости, как он говорил.
Наконец, Главком со вздохом произнес:
-Что же делать, а все-таки надо продолжать. Генерал Лукомский уже делал предложение на Особом совещании, будучи его председателем, о необходимости начать немедленную эвакуацию правительственных учреждений из Ростова и Таганрога в Крым. Но Особое совещание это не поддержало. Эвакуация может расстроить правительственный механизм.
Барон не стал говорить, что потом может оказаться поздно, это и так было понятно.
-Конечно, ваше превосходительство, надо продолжать борьбу,-ответил Врангель,- но чтобы вырвать победу из рук врага, надо принять ряд решений.
Сказав, что красные пытаются отрезать его Добровольческую армию от донцов, собираются прижать ее к морю, барон предложил немедленно отвезти армию к  Крыму, перекрыть перешеек, соединившись с войсками Новороссии.
-Но я не могу оставить  казаков,- ответил Деникин. - Меня обвинят в предательстве. Ваша армия должна отходить с донцами.
«Меня обвинят в предательстве». Получается,  барон предлагает Главкому «предательский план». К тому же, оставить Кубань, Северную Таврию, запереться в Крыму, означило для Деникина все равно, что расписаться в полной своей несостоятельности, как Главнокомандующего ВСЮР.
И больше ни слова о рапорте. Деникин  перевел разговор на другую тему, спросил о семье барона, здоровье генерала Улагая, болевшего тифом. На этом аудиенция закончилась.
Выйдя на улицу, Шатилов, закурил папиросу.
-По-моему, они окончательно растеряны, - сказал он.
-Мне бесконечно жаль Антона Ивановича,- ответил Врангель. – В эти трудные дни Главнокомандующему нужна нравственная поддержка. Я напишу ему письмо.
-Зачем? Вы же видите, что Антон Иванович верит только себе. Впрочем, вам решать, Петр Николаевич.
 Шатилов в очередной раз удивился, как в бароне сочетаются резкость, нетерпимость, решительность с мягкостью и сентиментальностью.
-Мне показалось, Петр Николаевич, что Главком был ознакомлен с вашим рапортом до того, как вы вручили ему его вчера. Иначе бы он не стал переносить встречу на день. Видно, еще не принял решения, как себя с вами вести. Сегодня же стало ясно, какую тактику по отношению к вам, он выбрал. Никакую.
-Мне тоже так показалось, Павел Николаевич. Но кто мог еще узнать о копиях рапорта и предоставить их Деникину?
Шатилов развел руками:
-Если уж большевики узнали…
Начальник штаба замолчал,  вспомнив, что это он пошел на поводу у красного лазутчика Шарова.
Потом продолжил:
-Военные письмоводители, без моего ведома могли ознакомить с копиями  рапорта Савича, члена Особого Совещания, который как раз был в те дни в штабе. Он сует нос во все наши дела. Я разберусь.
-Да, Никанор Васильевич непрост. Убежденный монархист, считает, что российский престол должен занять великий князь Николай Николаевич. Но я его знаю, как искреннего, честного человека. Признаюсь, я даже сам хотел сначала ознакомить его с моим рапортом Главкому.  Не нужно ни с кем  разбираться, Павел Николаевич, дело сделано. Главнокомандующий не проникся моими опасениями. И все же, я ему напишу.
В тот же вечер Врангель отправил письмо Деникину, в котором уверил его в своей преданности. «…Прошу верить, что и сердцем, и мыслями я ныне с Вами и рад всеми силами помочь Вам».
Деникин не сразу, но ответил «…В таком содружестве и чувства, и работы - источник сил и надежд в тяжкое время перемены боевого счастья. Ваш душевный порыв, поверьте, нашел самый искренний отклик».
Через несколько дней Рябинин, который получил должность адъютанта со званием войскового старшины, передал барону телеграмму  Деникина, адресованную всем командующим армиями.
В ней говорилось, что "некоторые начальники позволяют себе предъявлять требования в недопустимой форме, грозя уходом". Это недопустимо и Главком требует беспрекословного повиновения от подчиненных.
Итак, Деникин посчитал рапорт Врангеля «без прикрас», как подготовку заговора с помощью его помощников. О чем, собственно, и предупреждал барона Шатилов.
Врангель решил еще раз встретиться с Главкомом и объясниться.  Первым делом, он спросил у Деникина, чем вызвано недоверие и недоброжелательство по отношении к нему.
-Помилуйте! - воскликнул Главком. – Если оно есть, то конечно, с вашей стороны. Вы меня всячески старались оттолкнуть. Ваши донесения облекались в такую форму, что я вынужден был скрывать их от подчиненных.
Врангель указал на последнюю телеграмму Деникина командующим.
Главком  протянул барону руку:
-Оставим всё это.
Они расцеловались. А 20 декабря Деникин отстранил барона Врангеля от командования Добровольческой армией, оставив его в своем распоряжении. В начале февраля 1920, Главком вообще уволил его из армии вместе с генералом Шатиловым.
23 февраля большевики праздновали вторую годовщину  своей Красной армии, созданной их «любимым вождем» Троцким, а барон Врангель стоял на палубе английского парусного военного шлюпа, увозящего его в Константинополь. Рядом находились генерал Шатилов, адъютант Рябинин, авиатор Коршунов, латышская девочка Илга.
Именно тогда он запишет в блокнот: «Там, на последнем клочке родной земли, прижатая к морю, умирала армия... Прощай, Россия, ты обязательно еще будешь Свободной, Единой и Великой».
Он вернется в Севастополь, в качестве Главкома «Русской армии», чтобы вскоре уже с палубы «Генерала Корнилова», глядя на «тускнеющие и умирающие одиночные огни родного берега», сказать: «Прощай, Родина!»
Сказать уже в последний раз.