Святые девяностые

САТИРИЧЕСКАЯ ДРАМА

Действие происходит в середине 1990-х гг.

Музыка русских композиторов XX века
 
Действующие лица


Ректор провинциального гуманитарного института, Николай Петрович Золотарёв, 73 года
Библиотекарь, Римма Ивановна Золотарёва, жена ректора, 70 лет
Банкир, Иван Николаевич Золотарёв, сын ректора, 49 лет
Бизнесвумен, Лариса Николаевна Золотарёва, дочь ректора, 47 лет
Главный Холуй, Степан Угождаев, заведующий кафедрой физкультуры, 55 лет
Юная студентка, Зара Прибыткина, 19 лет
Хапко Валерий Глебович, новый ректор, 54 года
Профессор, заведующая кафедрой зарубежной литературы Васильева Марина Антоновна, 52 года
Мазина Варвара Ивановна, доцент, 50 лет
Елисеева, Анна Георгиевна, доцент, 40 лет
Гордеева Дарья Петровна, молодой преподаватель, 23 года
Аспирант Петя, 30 лет
Цветкова Анастасия  Марковна, преподаватель, 28 лет
Медицинская сестра, 25 лет
Преподаватели
Студентки
Секретарь ректора, Вера Сергеевна, 30 лет



ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

СЦЕНА 1

Комната, в которой располагается кафедра зарубежной литературы. Три больших окна со шторами. На подоконниках множество цветов в горшках. Письменные столы стоят вдоль глухой стены и вдоль стены, на которой расположены окна. За большим письменным столом сидит заведующая кафедрой, профессор  Васильева  Марина Антоновна. За другими столами сидят сотрудники кафедры, занятые своими делами. Входит преподавательница средних лет Мазина Варвара Ивановна.

Мазина: (возбуждённо) Зарплаты опять не будет.

Всеобщее возбуждение.

Голоса: Как не будет?! Опять не будет?! Господи, да что же это такое?!
Васильева: Кто Вам сказал?
Мазина: Света из бухгалтерии.
Васильева: Кассир?
Мазина: Кассир?
Васильева: Это точные сведения?
Мазина: Точнее не бывает.

Пауза

Мазина садится за свой стол, начинает рыться в бумагах. Поднимает голову.
 
Впрочем, некоторые получили.

Пауза

Васильева: И кто же эти счастливцы?
Мазина: Как кто? Стёпа Угождаев, кто же ещё!
Васильева: Ах, господа! Стёпа – Главный Холуй, он не может не получить. Кто же будет ректору на отдыхе шашлыки жарить, девочек поставлять, и по поручениям бегать, автомобиль водить, собачку выгуливать?

Все внимательно прислушиваются к тому, что говорит Васильева

Мазина: (шутливо прижимает палец к губам) Тише!
Васильева: А разве я кричу? Я говорю вполголоса, и внятно.
Мазина: (шутливо оглядываясь) Ну, всё-таки!
Васильева: Господа! Я свободный человек в свободной стране, у нас свобода слова. И кто же в институте не знает, что Стёпа – главный холуй! И сколько их ещё – мелких!
Мазина: (тихо) Жучков – не боитесь?
Васильева: Не боюсь жучков. Гусениц не переношу.
Мазина: Я не в биологическом смысле.
Васильева: А я – в любом! Значит, зарплаты опять не будет! Плохо! Чем я кошек буду кормить?!

Пауза

Гордеева: (взрываясь) Да что же это такое?! Полгода нет зарплаты! Новый Год на носу! Как праздновать?! Уволюсь к чёртовой матери! 
Васильева: Она Вас приглашала? Что Вы станете делать у чёртовой матери?
Гордеева: Пойду в челноки! Семечки пойду продавать! На панель пойду!
Мазина: (ехидно) На панель нынче – конкурс! Вас не возьмут по возрасту.  Так что – на панель губу не раскатывайте. Конкурса не выдержите. Панель для Вас   не актуально!
Гордеева: Панель – это гипербола.
Васильева: Если так дальше будет, скоро мы все на панели окажемся без конкурса. Чем я буду кормить кошек?! Я им в глаза смотреть не могу! Даю 99% хлеба с 1% мяса.
Мазина: Едят?
Васильева: Едят. А куда деться? Есть-то, хочется!
Гордеева: (опять взрываясь) Кошки! Кошек нечем кормить! Мне детей нечем кормить! Вся в долгах! Мужа нет! Живём на мамину крошечную пенсию! Если и пенсию перестанут давать – не то, что на панель, удавиться впору. Всем сразу!
Мазина: Даже и не думайте! Где мы денег возьмём вас похоронить?!

Пауза.

Гордеева и остальные  изумлённо смотрят на Мазину. Мазина продолжает развивать мысль.

Мазина: Жить сейчас тяжело, даже невыносимо тяжело, но умереть – дороже.
Гордеева: (оправившись от изумления) Об этом я не беспокоюсь. Государство похоронит за свой счёт. Хоть это-то оно обязано сделать! Так не оставят.
Мазина: (с ехидством) Конечно, так не оставят. Зачем антисанитарию разводить! Государство с удовольствием похоронит, только гробов нынче нет. В тряпочку завернут и закопают. У вас дома есть старенькие тряпочки, ну, там простынки дырявые? Есть?
Васильева: Да, ну Вас, перестаньте! Нашли над, чем шутить!
Мазина: А я и не шучу! Гробов нынче действительно нет. Мы неделю назад друга мужа моего похоронили, так катафалк приехал с гробом, но сказали, что этот гроб – один на всех. До кладбища в гробу довезут, а там – в собственную тряпочку, и   пожалуйте в могилу.

Все подавленно молчат.

Васильева: Ни жить нормально не дают, ни умереть по-человечески.
Мазина: (Гордеевой) Живём не вполне нормально, но всё-таки живём. Давайте постараемся выжить! Умереть всегда успеем.
Васильева: Некуда деваться, надо выжить! Только вот что я не понимаю. Если Главному Холую зарплату дали, то, значит, деньги в кассе – есть?
Мазина: Для кого-то есть, для большинства    нет.
Елисеева: Мне достоверно известно, что деньги в кассе есть и в то же время – их нет. Под большим секретом мне одна девочка из бухгалтерии сказала, что деньги из центра пришли, но – крутятся.
Мазина: Да, да, мне Света тоже намекнула, что деньги пришли.
Васильева: Не вполне понимаю, что значит – крутятся? Как это деньги могут крутиться? Объясните!
Мазина: Вы, Марина Антоновна, как всегда, не от мира сего. Вам всегда приходится объяснять такие элементарные вещи. Крутятся денежки наши в банке, процентики на весь капиталец и набегают, по законам банковского дела.  В институте примерно четыреста сотрудников. У каждого зарплата. Каждому зарплату не выдают уже полгода. Представляете, какой капиталец, и какие с него процентики?! Теперь Вам, понятно?
Васильева: И кто же  это делает? Кто процентики с капитальца получит?
Мазина: (ехидно) Неужели не догадываетесь?! Или притворяетесь?
Васильева: Неужели ректор?

Все молчат, опустив взоры.

Мазина: Марина Антоновна, Вы последнее время становитесь такой сообразительной, что даже мурашки по коже. Это Вам не монографии одну за другой строчить! Это – сама жизнь врывается в Ваш заплесневелый научный мир! А сыночек у нашего ректора – кто? Банкир! Улавливаете?
Васильева: (возмущённо) Но ведь это – преступление! Это преступление наживаться на наших деньгах, когда мы чуть недоедаем, выкручивается, делаем долги! И один-то он это провернуть не может! Значит, он с кем-то в сговоре! С главным бухгалтером! А, может, он её насильно заставляет?!
Гордеева: Да, да, именно насильно! Такой озорник! За определённую сумму. Меня бы так изнасиловали?! Но я – не бухгалтер.
Мазина: (Гордеевой) Отчего у Вас в последнее время сексуальные образы не сходят с языка? Что это, по Фрейду, значит?

Гордеева отмахивается.

Васильева: И что, ничего нельзя сделать? Нельзя их поймать за руку?
Мазина: Ну, отчего же нельзя?! Вы идёте в прокуратуру. А в прокуратуре Вас спрашивают: «А где доказательства?!». Есть у Вас доказательства?
Васильева: Разве то, что нам не выдают полгода зарплату   не доказательство?
Мазина: Вы так наивны, дорогая! А почему бы Вам не вообразить, что прокурор тоже получает от ректора сумму, чтобы он не видел, что Вы не получаете зарплату? Кстати, после Вашего похода в прокуратуру, Вы лишаетесь должности и места работы.
Васильева: За что?
Мазина: (назидательно) За что – всегда найдётся! Кстати, Вы помните Георгия Семёновича?
Васильева: Помню.
Мазина: Так вот он у нас уже с осени не работает. А всё почему? Когда были приёмные экзамены, он вышел на институтское крыльцо и громко сказал многочисленным родителям, пришедшим поддерживать своих детей: «Что вы здесь толпитесь, милые? Ступайте по домам! Все билеты – проданы!». И – нет больше в нашем дружном коллективе Георгия Семёновича. Нашли – за что уволить.
Гордеева: Неужели нашему ректору денег мало? И приёмные экзамены! И сессии! Он ведь уже, наверное, миллионер и практически ничего не делает, только денежки собирает. Лекции он уже лет двадцать не читает. За него – аспиранты отдуваются. Как специалист он давно уже деградировал. А к такой фамилии, как у него, денежки сами липнут. Одно слово, Золотарёв!
Васильева: Дарья Петровна, эта фамилия не от слова – «золото», а от слова – «золотарь».
Аспирант: (с удовольствием) Что означает – «говночист»!
Васильева: (укоризненно) Петя!
Аспирант: А что, Петя?! Я же не виноват, что была такая профессия – золотарь, что в переводе со старорусского означает попросту – «говночист». Люди должны знать, кто такой золотарь, а то видите, какие смысловые ошибки! Гордеева: (задумчиво) Значит, золото липнет…
Аспирант: (радостно) …к говну!
Гордеева: Надо обдумать эту глубокую философскую мысль!
Васильева: (саркастически) Обдумайте, напишите научную статью и опубликуйте Вашу глубокую философскую мысль.  Может, напечатают.
Мазина: А монографии нашему золотарю пишет доцент Петров.   (Наставительно)   Денег много – никогда не бывает. Денег всегда – мало. Чем больше у человека денег, тем больше их ему хочется. Страсть коллекционера! Непобедимая страсть! А Вы, Марина Антоновна, если хотите работать в нашем коллективе, не вздумайте идти к прокурору и рассказывать ему, что наш ректор – преступник. В глазах прокурора он – не преступник, а предприимчивый человек! 
Васильева: Кто сказал, что я хочу идти к прокурору? Я – не самоубийца.
Аспирант: Интересно, зачем ему столько денег? Ему вот-вот семьдесят!
Мазина: Петя, по-твоему, жизнь заканчивается в семьдесят лет? У нашего ректора она только начинается! Он – вот-вот молодожён! Но это  секрет!

Все побросали свои дела и недоверчиво смотрят на  Мазину.

Аспирант: Да, ладно! У него жена, дети, внуки уже студенты.
Мазина: Жена –  величина не постоянная. И при чём тут дети и внуки. Они все взрослые.  Развёлся он с женой. Скоро свадьба!
Аспирант: Чёрт меня, возьми! Мне тридцать лет, а я всё ещё жениться не могу, потому что семью содержать не на что! А этот старый хрен ещё раз жениться собрался! Разве это справедливо?!
Васильева: (задумчиво) Нет, и не будет никогда в мире справедливости!
Гордеева: И кто же эта несчастная, собравшаяся за него замуж?
Мазина: Несчастная? Да Вы смеётесь! У него денег в банке немеряно. Усадьба с огромным домом у Чёрного моря. Усадьба под городом в Волково. Говорят, там у него не то, что кухарка своя, но и горничная, и работник свинок выращивает, и даже садовник. Усадьба у Азовского моря. Это только то, что известно. А ведь, может быть, есть и неизвестные нам усадебки. Скажем, на Лазурном берегу во Франции. Что-то он часто во Францию катается. В городе квартира в пять комнат в центре города. Да ещё несколько квартирок прикуплено, про запас. Автомобиль «Мерседес». И не один только автомобиль! А гаражики для автомобилей!  Да ещё есть то, о чём нам и неизвестно.
Аспирант: Не слабо!
Васильева: Не надо завидовать, господа. Откуда Вы, Варвара Ивановна, про всё его имущество знаете?
Мазина: Да не завидую я такому имуществу, таким образом, нажитому! Я, в отличие от Вас, всю жизнь живу в этом городе и знаю каждую кошку на его улицах. Знаю, раз говорю! Да он и сам не скрывает. Главный Холуй хвастал, сколько у нашего хозяина недвижимости.
Аспирант: Но кто же та счастливица, решившаяся выйти за него замуж? За толстенького, маленького, лысенького циника и, пошляка, пьяницу и развратника. Все же знают, что он не пропускает ни одну молоденькую преподавательницу, ни одну хорошенькую студентку!
Мазина: Не надо завидовать! Надо за него порадоваться, что и в семьдесят лет…

Внезапно входит молодая преподавательница Елисеева. Видно по её внешнему виду, что она возбуждена и возмущена. Швыряет портфель в сердцах на свободный стул. Васильева и остальные смотрят на неё.

Елисеева: Твою…

Пауза

Мазина: (ухмыляясь) Продолжайте, продолжайте, не стесняйтесь, здесь все свои.
Елисеева: (садясь) Твою…
Петя: (с интересом): Заело! Что – твою?
Мазина: Да все, кроме Вас, уже догадались, какое там продолжение.  Довели человека! Достали! Заколебали! Кто вас так, Анна Георгиевна? Администрация? Студенты? Дайте человеку чаю!

Аспирант срывается с места, включает старенький электросамовар. Наливает заварку в чашку. Смотрит на заварку.

Аспирант: Трёхдневная. Свежей   нет.
Елисеева: Чёрт с ней! Пусть трёхдневная! У меня дома вообще никакой нет.
Мазина: Моя мама в войну морковный чай заваривала. Кому дать рецепт заварки из моркови?

Все руки поднимаются.

Рассказывайте, голубушка, на Вас лица нет!
Елисеева: До сессии – две недели. Представляете, подходят ко мне в коридоре две студентки. На обеих – собольи шубы до пят, на шее, в ушах, на пальцах золото блестит, говорят, что хотят досрочно мой предмет сдать. А я их на лекциях и семинарах ни разу не видела. Хорошо, сдавайте! Только в деканате разрешение на досрочную сдачу возьмите. И тут, та, что красивее, и повыше ростом записочку мне протягивает. Раскрываю записочку. А в записочке «Анна Георгиевна, не в службу, а в дружбу, поставьте девчонкам по пятёрке». И подпись – Николай Петрович!

Аспирант ставит перед Анной Георгиевной чашку горячего чаю.

Аспирант: Сахару нет.
Елисеева: Спасибо, Петя. Дай Бог тебе хорошую жену!
Мазина: Поставили оценки?
Елисеева: Вы что, смеётесь? Нет, конечно! Отправила восвояси, да ещё обругала бездельницами и лентяйками, и прогульщицами.
Мазина: (озабоченно) Холявщицами   не назвали?
Елисеева: Нет!
Мазина: Жаль!
Елисеева: А надо было?
Мазина: Боже упаси! Я, как всегда, шучу! Фамилии не запомнили? Спросили фамилии?
Елисеева: Так в записке были фамилии: Холодова и Прибыткина.

Мазина в притворном ужасе хватается за голову.

Мазина: Прибыткина! Олеся! Она! Она самая! С подружкой! Холодова – её подружка! Она её повсюду за собой таскает. Анна Георгиевна! Ну, Вы и – попа-а-али!

Елисеева беспомощно озирается.

Елисеева: Что, значит, я – попала?! Кто, такая,   Прибыткина?! Господи, во что я вляпалась?
Васильева: (сочувственно) Варвара Ивановна утверждает, что сия юная леди, по всей вероятности. – пассия Николая Петровича.    (Мазиной) – Правильно я поняла?

Мазина утвердительно и усердно кивает головой.

Елисеева: Твою…

Мазина, ожидая продолжения, взмахивает рукой, как дирижёр. Не дождавшись продолжения,  разочарованно опускает руку.

Аспирант: (подхватывает и заканчивает) …мать!

Дружный хохот присутствующих. Дверь открывается, входит секретарша ректора.

Секретарша: Марина Антоновна, ректор просит Вас немедленно зайти.

Секретарша удаляется. Тишина.

Васильева: (не двигаясь с места) Сижу. Никому не мешаю. Починяю примусы.    (Медленно поднимается) – Как они мне все – надоели! Пошла!
Мазина: Ни пуха, ни пера, Марина Антоновна!

Васильева встаёт и идёт к двери, провожаемая сочувственными взглядами

Васильева: К чёрту!

Уходит.

Мазина (Елисеевой) За Вами подбирать пошла!
Елисеева: Подбирать! Ну, Вы и скажете! Что я, кошка, которая в углу нагадила!
Мазина: Лучше бы Вы в углу, как кошка,  нагадили, чем Прибыткину восвояси отправить! !
Елисеева: (плачущим голосом) Что же мне делать теперь?! Я же не знала! Откуда мне было знать?! Да, если бы и знала! Всё равно бы не поставила! С какой стати?! Они то ли выучить материал не хотят, то ли не могут по причине умственной отсталости. Что они вообще в институте делают?! Им в ПТУ не место, не то, что в институте!
Аспирант: (задумчиво) Интересно, а почему в кабинете ректора всегда такой странный запах? Я как захожу, так потом полдня голова болит. Что-то такое чесночно-луково-кислокапустное…
Гордеева: Продолжаете развивать тему, Петя?! Он же в кабинете с холуями или гостями каждый день водку жрёт, луком и чесноком с селёдкой закусывает. У него бочонок с селёдкой под письменным столом стоит. И бочонок с солёными огурцами. Уборщица рассказывала. И Вы, Петя, деликатно назвали это странным запахом! Это просто – вонь! Вонища!
Елисеева: Что Вы удивляетесь?! Советский интеллигент в первом и последнем поколении родом из деревни.
Мазина: (обиженно) Я   между прочим – тоже из деревни и тоже советский интеллигент в первом поколении. Надеюсь, что не в последнем.
Аспирант: (галантно) Во-первых, Вы – приятное исключение. Во-вторых, мы все уже не советские интеллигенты. Мы уже просто – нищие интеллигенты.
Мазина: Не знаю, как вы все, но я до конца моих дней останусь советским интеллигентом! Если бы не советская власть, я высшего образования не получила бы!
Аспирант: Если бы не советская власть, мы уже жили бы лучше, чем сегодняшнее население Америки! Объясните мне, господа, если можете, почему преподаватель вуза, а тем более доцент или профессор получает постыдные гроши, затратив на своё образование лучшие годы жизни? А между тем, водитель автобуса, который обучался меньше полугода, или рабочий, который обучался ещё меньше, получает гораздо больше доцента или профессора. Это нормально?  Это ведь какая-то дискредитация высшего образования! А, по мне, чем выше уровень образованности в человеке, тем больше государство должно ему платить. Вспомните Катаева «Белеет парус одинокий». Учитель дореволюционной гимназии Бачей на свои учительские отпускные везёт двух сыновей в Италию. Не на последние – везёт! Покажите мне сегодня учителя, который может двоих детей на свои отпускные в Италию повезти! Нонсенс! А Вы говорите, советская власть Вам чего-то там дала? А Вы считали, сколько она у Вас отняла?

Пауза

Мазина: Петя, идите в водители. Или на завод. И нет проблем!
Аспирант: Я хочу наукой заниматься. Я не хочу водить автобус. Любой человек с хорошим зрением может водить автобус, но заниматься наукой каждый человек – не может. Я – могу! Мне наукой нравится заниматься. Мне не интересно водить автобус.
Мазина: Будь у Вас, Петя, семья, Вы рассуждали бы иначе.
Аспирант: Вот потому-то я и не женюсь!
Гордеева: (неожиданно) А мне в прошлую сессию студент деньги за оценку предложил…
Мазина: (перебивает) Много?
Гордеева: За пятёрку – тридцать долларов.
Мазина: Тридцать долларов! Взяли?
Гордеева: (возмущённо) Да Вы – что!
Мазина: (с сожалением и убеждённо) Надо было взять!
Гордеева: (испуганно) Это же – взятка!
Мазина: Взятка, это когда Вы говорите – не дашь тридцать долларов, пятёрку не получишь. А когда Вы не просите, и Вас просят пятёрку продать, это вряд ли взятка. Это – новые рыночные отношения.
Елисеева: Это просто казуистика какая-то!
Мазина: Это никакая не казуистика. Это элементарная логика. И это сама жизнь. Вот ещё месяц-другой нам платить не будут, и, посмотрите, все станем оценки продавать. Вот увидите! Вот этим вся эта фигня закончится. Студенты начнут покупать у нас оценки в сессию! А мы их будем продавать! Так что и на панель ходить не надо будет! Весь институт в переносном смысле выйдет на панель! На рынок! Деньги – товар – деньги! По Марксу!
Гордеева: (задумчиво) Очень может быть!
Елисеева: Что Вы несёте, девочки! Тоже мне, кассандры!
Мазина: А я вам так скажу! Если эти умственно отсталые и ленивые, которые поступили в институт по конкурсу папиного кошелька, не в состоянии ничего выучить и запомнить, пусть покупают свои оценки! Пусть лучше покупают, чем на экзаменах нести ахинею, и приходить пересдавать по нескольку раз. И на третий раз они ничего не знают, и мы сдаёмся и ставим трояки. Их ведь всё равно не отчисляют за неуспеваемость, а если кого-то и вздумают отчислить, нам же их и жалко становится, и мы всё равно ставим тройки. Разве нет?
Елисеева: Но если будет всё так, как Вы предсказываете, какие же у нас будут специалисты? Какое высшее образование? Это же будет деградация!
Мазина: Почему – будет? Уже началась!
Аспирант: Послушаешь Вас, дамы, и жить не хочется! Давайте лучше чаю попьём! Трёхдневного, правда!

Встаёт и включает электросамовар.

Мазина: Умейте, Петя, смотреть в лицо реальности без содрогания. Нынче такое время, что не надо плевать ни в какой колодец.
Гордеева: А так хочется!


СЦЕНА 2

Кабинет ректора. У глухой стены огромный письменный стол, с приставленным к нему небольшим столом для посетителей с двумя стульями по сторонам. По стенам – стулья, старый кожаный продавленный диван. В углу большой старый холодильник. На ректорском столе полный беспорядок. Стоит бювар из полудрагоценного камня, грудами лежат деловые бумаги, стоит початая бутылка армянского коньяка, рюмки, грязные стаканы, заваленные окурками тарелки с остатками еды, две пепельницы, тоже полные окурков. За столом в кресле сидит ректор, Николай Петрович, кругленький, полненький, маленький, лысенький, глазки-щёлки  заплыли жиром, брови густые. Он в дорогом костюме, белой рубашке, при галстуке. Сияет. Рядом с ним на стуле сидит Олеся Прибыткина, красивая девица, в соболиной небрежно распахнутой шубе. Под шубой платье до определения пола. Пальчиками правой руки девица держит кружок колбасы, в левой руке – рюмка коньяку. На стульях по стенам смирно сидят четыре студентки.

Прибыткина: (обиженными капризным тоном) Представляешь, папик, эта прачка мне отказала! Там ведь, в записке, между прочим, твоя подпись была. Ты их приструни! Совсем обнаглели! Твоя подпись для них – ничто!
Золотарёв: (тянется губами) Приструню, крошка! Дай ручку поцеловать!

Пытается поцеловать ручку девицы, та слегка отдёргивает руку, и губы ректора попадают в колбасу. Ректор облизывается.

  Прибыткина: (хихикая) Дома поцелуешь. Здесь люди!
Золотарёв: Это – не люди! Это студенты!
Прибыткина: Я ведь тоже студентка.
Золотарёв: Ты – моя крошка! Дай коленочку!

Гладит под столом коленку девицы, краснеет, возбуждается.

Прибыткина: (ставя рюмку на стол и убирая руку ректора с колена) Папик, здесь студенты!

Студентки опускают взоры в пол.

Золотарёв: (пыхтя, поправляет галстук) Ну, где эта Васильева! Ждать себя заставляет!
Прибыткина: Ты с нею, строже, котик! Она тоже вредная! Всё чего-то требует и требует. Список литературы по зарубежке такой длинный. Да не то, что до сессии, его за всю жисть не прочитаешь. Скажи ей о списке литературы, папик. Пусть сократит! Она тоже прачка, хоть и профессор. Видел бы ты, в какой позорной курточке она зимой ходит. Только заплаток не хватает. О Холодовой не забудь.

Стук в дверь. Входит Васильева. При появлении Васильевой, Прибыткина отодвигается от ректора, запахивает шубу, держится   подчёркнуто скромно.

Васильева: Можно? Здравствуйте, господа! Здравствуйте, Николай Петрович. Мне секретарь сказала, что Вы …
Золотарёв: (перебивая) Пригласил! Проходите, Марина Антоновна! Присаживайтесь!

Васильева проходит и садится за маленький стол, приставленный к столу ректора.

Золотарёв: (Прибыткиной – официальным тоном) Идите, Олеся, посидите в приёмной. Я Вас позову.

Прибыткина, хмыкнув, уходит.

Марина Антоновна, рад видеть Вас. Прохвессор, как, дела?   (Ответить не даёт)   А я тут вспоминал, как я Вас на работу взял, хотя характеристика с прошлого места работы у Вас была – ой-ой-ой! Не любили Вас на предыдущем месте работы. Ой, не любили! Такую характеристику дать! (Цитирует по памяти) «Политически   неблагонадёжная». К студентам Вас велели не подпускать на пушечный выстрел. Партию Вы вслух критиковали. Студентов к неповиновению подстрекали. Какой это год, был? 1986-й. Или 1985-й? А я Вас – взял! Взял, несмотря на ужасную характеристику! Вас бы с ней нигде по Союзу на работу в вуз – не взяли. А я – взял! Я смелый человек, даже отчаянный. И не пожалел. Вы – прекрасный специалист! Все говорят. А времена, возьми, да переменись! Ни, теперь, партии! Ни характеристик! Я пригласил Вас по вот какому делу. Тут у меня девочки, (понизив голос) вот их зачёточки. (Заглядывает в зачётку, привстаёт и поочерёдно протягивает зачётки Васильевой. Она вынуждена их брать) Одна девочка, Селютина – бензин. Другая девочка, Козина – электричество. Третья девочка, Смирнова –  оборудование для сауны. Четвёртая, Пятницкая – мебель для актового зала. Всё   для института! Всё – для людей! Сами понимаете, приходится выкручиваться. Времена нынче – ой-ой-ой!

Судорога проходит по лицу Васильевой. Она берёт ручку, пишет в зачётках. Ректор встаёт, обходит стол, становится за спиной Васильевой, смотрит, что она пишет в зачётках.

Васильева: (ровным голосом) Отлично   бензину.  Отлично – электричеству. Отлично – сауне. Отлично   мебели. Особенно – мебели.
Золотарёв: (забирая зачётки и раздавая их студенткам) Всё для общества. Всё для института. Ничего для себя.

Студентки, ухмыляясь,  уходят.

Васильева: Я так и поняла. Я могу идти?
Золотарёв: Подождите минутку.  Хотите коньяку?

Пощёлкав пальцами над столом, выбирает чистую, по его мнению, рюмку, вынимает из кармана носовой платок, вытирает рюмку, наливает коньяк и подаёт Васильевой. Васильева вынуждена взять рюмку.

Васильева: Спасибо. Вообще-то я не пью.

Ставит рюмку на стол, не пригубив.

Золотарёв: А кто тут пьёт? Нет, нет, нет! И не думайте отнекиваться! Это настоящий армянский коньяк! Мне прямо из Армении привезли на днях. Ящик. Вы такой никогда не пили! Обязательно надо выпить, раз уж я налил. Я же Вам налил! Что же я, зря продукт перевожу! Я тоже с Вами выпью!

Наливает себе коньяк в стакан.

Васильева: Я, правда, не пью
Золотарёв: (сердито) Я Вас что, пить заставляю?! Я Вас выпить со мной прошу! Или, может, Вы брезгуете со мной выпить?
Васильева: (вежливо) Боже упаси! Как Вы могли подумать?
Золотарёв: Тогда, выпьем!

Тянется стаканом к рюмке Васильевой. Васильева принуждена взять рюмку и чокнуться с ректором. Ректор залпом пьёт. Крякает. Васильева отпивает немного из рюмки.

Васильева: Отличный коньяк! Мягкий! Спасибо!
Золотарёв: Вы закусите! Закусите! Чем? Вот, селёдочкой! Хорошая селёдочка! Мне из Мурманска привезли бочонок.

Насаживает на вилку кусок селёдки и протягивает вилку Васильевой. С куска селёдки на бумаги капает рассол. Ректор этого либо не замечает, либо не придаёт этому значения.

Васильева: (нервно) Нет, нет, нет! Спасибо! Я первую – не закусываю!
Золотарёв: (закусывая куском селёдки с той вилки, которую до этого протягивал Васильевой) О! Наш человек! Тогда сразу по второй?
Васильева: (нервно) Нет, нет, нет! Не сейчас! У меня ещё лекция через двадцать минут. Я не могу!
Золотарёв: Да, ладно! Лекция! Веселее прочтёте!
Васильева: (твёрдо) Спасибо, нет!
Золотарёв: А помните, я Вас на работу взял, когда Вас нигде не брали из-за характеристики. В характеристике-то у Вас, ой-ой-ой, «политически неблагонадёжная» было! А я   взял! Вот я, какой! А мне ведь в то время от партии могло влететь!
Васильева: Конечно, помню. Я уже не раз Вас за это благодарила.  Ещё раз – спасибо!
Золотарёв: Мне специалист литературный позарез нужен был. Прежний-то специалист пил, как лошадь. Я его уволил после очередного запоя.
 
Напряжённая пауза, ректор поправляется.

После его запоя. Я Вас вот ещё, зачем позвал. У Вас на кафедре работает Елисеева?
Васильева: Анна Георгиевна? Работает.
Золотарёв: (хмуря брови) И хорошо работает?
Васильева: Прекрасно! Отличный специалист! Доцент. Кандидат наук. Человек очень хороший. Добросовестный работник.
Золотарёв: (хмурясь) Г-м! Студентов обижает. Студенты жалуются.
Васильева: Не может быть! Её студенты любят! Хвостом за ней ходят!
Золотарёв: (слегка раздражаясь) Не знаю, чем они за ней ходят, но студентов она обзывает. Это нехорошо. 
Васильева: Обзывает? Как?
Золотарёв: Лентяями   обзывает. Бездельниками. Прогульщиками.
Васильева: Но она же в воспитательных целях. Пришли к ней две наглые девицы…(осекается) В самом деле? Я приму меры.
Золотарёв: (хмуря брови) Да, уж, пожалуйста, примите. Уволить я её, конечно, не уволю, раз Вы о ней так хорошо отзываетесь, но Вы её пожурите.
Васильева: Хорошо, я пожурю.
Ректор (мнётся) Тут ещё одна зачёточка. Эта девочка, Прибыткина…да, Прибыткина…тут не бензин…тут…

Ректор задумывается, что же стоит за этой девочкой? Васильева с невозмутимым лицом подсказывает.

Васильева: Мясо.
Золотарёв: (подхватывает) Да, мясо. Для столовой. Сами понимаете.

Васильева принимает зачётку. Пишет.

Васильева: Мясу тёлки – «отлично».
Золотарёв: Для столовой.
Васильева: Для столовой. Это – всё?
Золотарёв: Ещё одна девочка, Холодова.

Передаёт зачётку.

Васильева: Тоже – мясо?
Золотарёв: (оглядывая стол) Колбаса. Для столовой.
Васильева: (подписывая зачётку) «Отлично» – колбасе. Конечно, для столовой. Я и не сомневаюсь.

Ректор забирает зачётки.

Золотарёв: У меня скоро ещё будут, так Вы уж – не откажите. (Без всякого перехода) А я Вас на работу взял, когда никто не брал.
Васильева:  (сдержанно) Спасибо.
Золотарёв: Я с Вами посоветоваться хочу. Прохфессор Бредун по Вашей кафедре числится?
Васильева: Числится. Но лекций он не читает. Уж очень стар. За него мой аспирант Петя читает.
Золотарёв: Петя, это белобрысый такой? Пусть читает. (Озабоченно) У Бредуна через неделю – юбилей. Девяносто! Не шутка! Мы с ним вместе сорок лет знакомы. Вместе долго работали. В партии оба были. Надо устроить ему чествование. В узком кругу. Сами понимаете, в широком – неудобно. Теперь ему все в глаза тычут, эти публикации в газетах дурацкие, будто бы он литературу гнобил.   (Запальчиво)   Ну, гнобил! Так ведь литература-то была антисоветская! Разве он тогда знал, как всё повернётся! Знал бы, не гнобил бы.
Васильева: Что я должна сделать?
Золотарёв: Организовать! Он же по Вашей кафедре числится. На подарочек хороший кафедрой деньги соберите. Долларов на сто. Стол хороший надо организовать.
Васильева: Ничего не получится. Мы не получаем зарплату. Что я могу собрать?
Золотарёв: Г-м! Ну, да! Ладно, эту проблему я решу. Зайдите к главному бухгалтеру, скажите, что я велел дать на юбилей Бредуна  двести, нет триста долларов. Соберёмся в маленьком зале, небольшой компанией, человек на десять. Надо почтить старика. Кстати, Вы найдите его. Позвоните ему, чтобы пришёл.
Васильева: Хорошо, я сделаю.
Золотарёв: И ещё вот, что! Студенты жалуются на Вашу кафедру, что Вы заставляете студентов много читать. Список литературы для чтения очень длинный. Так нельзя. Они же, если читают, ничего больше не успевают.
Васильева: Они же собираются стать профессиональными филологами! Они не могут мало читать! Они должны много читать!
Золотарёв: (внезапно мрачнея) Списочек-то укоротите, Анна Георгиевна. Я смотрел, очень уж он длинный. Я Вас прошу. А я ведь и приказать могу. Я ведь ректор! Меня в своё время партия поставила. Так до сих пор и стою на должности. Я хоть и историк КПСС, но в литературе тоже понимаю. Я тоже прохвессор! Я ведь Вас на работу – взял?
Васильева: (устало) Спасибо, взял. Сколько произведений сократить?
Золотарёв: (быстро) Две трети!
Васильева: (изумлённо) Сократить на две трети?
Золотарёв: (жёстко) На две трети! Они же молодые, им погулять хочется, на дискотеку сбегать, потанцевать. А Вы хотите, чтобы они по библиотекам сидели. Вы что, молодой не были?
Васильева: (страстно) Но они филологи! Они же высшее образование получают! Это же институт, а не ПТУ!
Золотарёв: (тихо, но зло) А я сказал – сократить! Я приказ издам! Немедленно!
Васильева: Я Вам ещё нужна? У меня лекция.
Золотарёв: Больше не нужны.
Васильева: До свидания.

Васильева направляется к двери. Ректор ей – в спину.

Золотарёв: И заведующей кафедрой я Вас поставить не побоялся. Так, приказа не дожидаясь, списочек урежьте. По дружбе!

Кивнув головой, Васильева выходит из кабинета.


СЦЕНА 3

Тот же кабинет. Ректор наливает себе коньяку, пьёт, закусывает селёдкой. Входит Прибыткина.

Прибыткина: Сказал про прачку?
Золотарёв: Иди, сюда! Иди, скорее! Я так по тебе соскучился, птичка моя!

Манит её к себе. Прибыткина подходит и забирается к нему на колени. Ректор начинает целовать ей пальчики.

Прибыткина: (отталкивая его слегка от себя) Ты этой кикиморе сказал про прачку?
Золотарёв: Сказал, моя радость.

Пытается залезть рукой Прибыткиной за вырез платья. Прибыткина не даётся.

Прибыткина: Нет, ты скажи сначала! Оценку по экзамену эта старая вешалка – поставила?
Золотарёв: Поставила, поставила. Как не поставить! Она мне всем обязана. Я её на работу взял, когда её нигде не брали. Два года была безработная. Диссидентка несчастная!
Прибыткина: Отлично?
Золотарёв: Конечно, отлично! Разве ты сомневалась? Я же ректор! Что скажу, то и поставит!
Прибыткина: А Гальке Холодовой?
Золотарёв: И Холодовой – отлично.
Прибыткина: А Холодова обошлась бы и хорошей оценкой.
Золотарёв: Ты же мне не приказала, рыбка моя.
Прибыткина: Ну, ладно! Почти заслужил! А список литературы?
Золотарёв: Сократит, сократит на две трети.
Прибыткина: Папик, надо было на три трети!

Ректор озадаченно смотрит на Прибыткину.

Золотарёв: Нет, на три трети – это много. На две!
Прибыткина: Ладно, пусть на две. А зачем ты рисковал и эту диссидентку взял? Жалко стало?
Золотарёв: Жалко? Диссидентку? Мне позарез работник нужен был. Взял то, что подвернулось под руку. Но работник она хороший. Очень хороший специалист. Все говорят. А теперь всё равно, диссидентка она или нет. Теперь – их время. Она, кстати, из дворян. У деда её, я справки наводил, много миллионов было.
Прибыткина: Теперь – мы дворяне и миллионеры! Наша очередь теперь! А она – кикимора болотная! А куртка у неё…Ты бы посмотрел, зайчик! Эту куртку – в музей древностей, и то – не возьмут! Что она, пальто себе приличное купить не может? Всегда будет – твоё время! Можешь поцеловать.

Жеманно и церемонно протягивает ректору руку.

Золотарёв: (пыхтя) Сисечку, сисечку позволь поцеловать!

Лезет Прибыткиной лапой за пазуху.

Прибыткина: Ха-ха-ха! Мурзик, сюда войти могут!
Золотарёв: (мнёт лапой грудь Прибыткиной) Мур-р-р! Мур-р-р! Не войдут! Секретарша не пустит! Она у меня дрессированная!
Прибыткина: А я – твою выдру старую в коридоре видела! Морду от меня отвернула! Не глядит! Противная! Прачка! Как ты столько лет на ней женат был? Аж целых пятьдесят лет! Как ты вытерпел? Она же одеваться совсем не умеет! И старуха!
Золотарёв: (вынимая руку из-за пазухи Прибыткиной) Ну, когда я на ней женился, ей девятнадцать было. Это она сейчас – старуха. Не обращай внимания!
Прибыткина: Папик, когда ты с ней разведёшься? Ты же обещал!
Золотарёв: Раз обещал – разведусь. Раз обещал   женюсь! Погоди немного. Вот пройдёт мой юбилей, и разведусь, и поженимся! Неудобно мне до юбилея разводиться и снова жениться. Гости придут! Целый город набежит гостей! Обо мне всякое хорошее рассказывать будут. Гости же ничего не знают! Они с моей женой знакомы. Неудобно перед юбилеем. Если я разведусь, они на мой юбилей не придут. Общественное мнение мне важно. До министерства дойдёт. Я же орден должен получить. Сама понимаешь! Орден это не шутка! Опять же, выборы теперь ректоров придумали. Я хочу свою кандидатуру выставить. Ты ведь хочешь, чтобы я ректором остался? Потерпи! Там фотографии будут на экран проецировать, семью показывать, достижения мои. Неудобно!
Прибыткина: Семья – твои достижения?
Золотарёв: Научные достижения! Главное, внуки будут. Трое! Они же ничего не знают. Перед внуками неудобно. Старшему, как и тебе – двадцать.
Прибыткина: Мне, между прочим, девятнадцать!
Золотарёв: Прости, мусик-кусик мой, девятнадцать!
Прибыткина: А я, значит, на юбилее присутствовать не буду?
Золотарёв: Потерпи, киска, ещё немного и ты везде будешь присутствовать, как моя жена. Капельку терпения!
Прибыткина: Это, между прочим, обидно!
Золотарёв: Потерпи, ангел мой! Я так тебя люблю! Так люблю! Я как узнал, что ты девственница, ещё крепче тебя любить стал!
Прибыткина: А вдруг твоя прачка не согласится с детьми и внуками на юбилей придти? И их – не будет! И меня – не будет! И будешь на юбилее – один!
Золотарёв: Придут, как миленькие! Не смогут не придти! Никто не откажется! Вот увидишь!
Прибыткина: Я-то, как раз и не увижу! Хорошо, я подожду! Хотя, сказать по правде, всё равно все уже знают!
Золотарёв: Одно дело – слухи ходят, другое – на деле. А слухи – обо всех ходят! Мало ли какие слухи есть про каждого! Ах, как я тебя люблю!

Лезет Прибыткиной за пазуху.

Прибыткина: (без энтузазма) Я тебя тоже, мой пёсик, люблю! Я себя – для тебя берегла! Свадьба у нас будет?
Золотарёв: Ах, как я люблю, когда ты меня пёсиком называешь! Гав-гав! Будет! Такая свадьба будет, что весь город говорить о ней станет! Гав-гав! Весь город завидовать будет!
Прибыткина: Скорей бы! Так хочу в подвенечном платье покрасоваться!
Золотарёв: (испуганно) В подвенечном? В свадебном!
Прибыткина: А разве мы в церкви венчаться не будем?
Золотарёв: Подожди, подожди! В церкви Я не могу. Я же атеист! Я же партийный!
Прибыткина: Да партии твоей давно уже нет.
Золотарёв: Нет, нет! В церковь не надо! В душе я всё равно партийный атеист. Как же я, коммунист, в церковь пойду. – (Гордо)   Я убеждений не меняю. Я не как некоторые!
Прибыткина: (обиженно) Как же нынче не венчаться? Все венчаются, и я хочу! Галька в церкви со своим бизнесменом венчалась! Что я, хуже Гальки? Без церкви я за тебя замуж не пойду! У меня тоже свои убеждения! – (холодно) – Уберите руку, мужчина! Что это Вы мне всё время руки свои за пазуху суёте?

Берёт руку ректора и вытаскивает из-за пазухи.

Золотарёв: (торопливо) Хорошо, хорошо, хорошо! Как скажешь! Церковь, так церковь! Венчание, так венчание! Будешь у меня самая богатая невеста! Всё на тебя перепишу!

Снова лезет Прибыткиной за пазуху.

Прибыткина: Так ведь сначала креститься надо, а то поп не обвенчает.
Золотарёв: Хорошо, хорошо, хорошо! Креститься, так креститься! Венчаться, так венчаться! Дай, дай, дай сисечку!

Свет гаснет.


СЦЕНА 4

Хорошо обставленная гостиная в квартире Золотарёва, На диванах разместились жена Золотарёва, и её дочь. Все унылы. Римма Ивановна Золотарёва, жена ректора, благообразная седая дама, что-то вяжет. Иван Николаевич Золотарёв, сын ректора, ходит из угла в угол, курит. Лариса Николаевна Золотарёва, дочь ректора перелистывает модный дамский журнал.

Иван Николаевич: Скоро он придёт? У меня времени в обрез. Вечно его ждать приходится!
Лариса Николаевна: Потерпишь. У тебя всегда времени нет. С мамой поговори.
Римма Ивановна: (холодно) А о чём со мной разговаривать? Я же – дура!
Иван Николаевич: Извини, мам, вырвалось. Ну, прости! Я же не думаю так на самом деле. Но ты такое сказала, что у меня в голове не умещается.
Лариса Николаевна: Это оттого, что у тебя объём черепа ограниченный. Мама правду сказала. Весь институт уже знает. Весь город гудит. Это только мы последними узнаём.
Иван Николаевич: Но у него и раньше романчики были. Да он уже полгорода перетрахал! Что в этом нового?
Лариса Николаевна: Раньше он маме изменял, но разводиться с нею не собирался. А теперь собирается. Правда, он разводиться хочет после того, как отпразднует свой юбилей. Мы ему на юбилее нужны. Он хочет всему городу и представителям областной администрации, и представителям министерства показать, какой он примерный семьянин!
Иван Николаевич: (заинтересованно) Вот как? Но может быть это всё сплетни! И с чего вы взяли, что он с мамой разводиться хочет? Потрахает девку и назад вернётся! Сколько раз уже так было!
Римма Ивановна: Ты не мог бы не говорить эти ужасные фразы?  Имей уважение к матери! Хочет он разводиться! Вчера в разговоре обмолвился.
Иван Николаевич: Да, ладно, мама! Надо привыкать к современному языку. Я просто называю вещи своими именами. И не надо бояться слов! Дела – хуже! Так и сказал – разводиться?
Римма Ивановна: Так и сказал! А ещё сказал, что я ему надоела хуже горькой редьки.
Иван Николаевич: Да он, может, со зла ляпнул? Ему же семьдесят. У него – маразм! Какие разводы? Какие женитьбы? О душе пора подумать! Кто у него нынче?
Лариса Николаевна: Студентка 2-го курса. Ноги от ушей. Личико смазливенькое. Вот и все достоинства.
Иван Николаевич: Мало у него студенток, что ли было? Каждый год по десять штук!
Лариса Николаевна: Те – так! Эпизоды! Наш папочка без памяти влюбился! По-крайней мере, он так заявляет!
Римма Ивановна: Давно мечтал найти девственницу и влюбиться в неё. Мне рассказывали, как он спьяну об этом болтал. Видно, нашёл, что искал!
Иван Николаевич: (ядовито) До-о-о-лго искал! Надо же! Не понимаю! Зачем ему девственница? Всё равно же испортит!
Лариса Николаевна: Старческие причуды! Может, и правда, старческий маразм!
Иван Николаевич: И сколько же этой девственной хищнице лет?
Лариса Николаевна: Девятнадцать!
Римма Ивановна: Во внучки по возрасту годится. Внук наш на год её старше.

Входит Золотарёв. Увидев всю семью в сборе, хмурится и становится злым.

Золотарёв: Слетелись, вороны! Каркаете! Я вас сегодня не приглашал. Чего слетелись-то?
Иван Николаевич: Здравствуй, папа!
Лариса Николаевна: Здравствуй, папа!

Золотарёв, зло, пыхтя, садится в кресло.

Золотарёв: Припёрлись-то – чего, детки? Маменька настучала? Настучала, стерва?
Иван Николаевич: Не смей так разговаривать с моей матерью! Не настучала, а сообщила.
Лариса Николаевна: Папа, ну отчего такой тон?
Золотарёв: Как хочу, так и разговариваю! Тоже мне, нотации взялись читать! Ты мать сам постоянно дурой называешь! Будто я не знаю! Припёрлись, спрашиваю, зачем? Если нотации мне читать, то – до свиданья! Ждите, когда в гости позову! А если пришли чаю попить, просите свою матушку. Может, нальёт.
Иван Николаевич: (прокашлявшись, решительно) Папа, это правда, что ты собрался с мамой разводиться?
Золотарёв: Тебе, какое дело? Я же сказал, если нотации – вон!
Иван Николаевич: Папа, ну, нас-то это тоже касается. Мы, всё-таки, твои дети. Как мужчина, я тебя, конечно, понимаю. Но как сын…
Лариса Николаевна: Слышала бы твоя жена сейчас, что ты несёшь! Как мужчина он понимает! Что тут понимать?
Римма Ивановна: Что ещё ждать от мужчин? Мужская солидарность!
Золотарёв: (ровным тоном) Знаю я, чего вы припёрлись! Вы, о своей выгоде думаете, о тайном! Вы о том думаете, кому всё достанется после моей смерти. Вынюхать припёрлись! Шишь вам! Без масла!
Иван Николаевич: (с упрёком) Зачем же так, папа? Мы тебя любим! Но согласись, что в твоём возрасте как-то несолидно так себя вести.
Лариса Николаевна: (возмущённо) Как ты так можешь думать, папа?
Золотарёв: Любят они меня! Деньги даю, вот и любите! Вы не меня, вы деньги любите! Несолидно я себя веду! Как хочу, так себя и веду! А насчёт наследства, не извольте беспокоиться! Сам наживал, сам и решу, кому – что! Пока я ещё живой! Мне ещё самому всё нужно! Знаю, знаю, знаю! Знаю, что пришли сказать! Выжил из ума, старик! Маразм! Что там ещё? Из ума не выжил! Маразма нет! И не интересы матери вы пришли защищать, а свои материальные интересы!
Иван Николаевич: Папа!
Лариса Николаевна: Папа!
Римма Ивановна: Когда Советская власть была, ты бы о разводе не думал! Тебе бы партия хвост-то прижала бы! Партбилет на стол бы положил ха моральное разложение!
Золотарёв: Где теперь Советская власть? Лопнула! И нечего о ней говорить! Партбилет бы я положил! Слава Богу, времена не те!
Римма Ивановна: Вот, как ты заговорил! Всю жизнь партийцем прикидывался! Речи на собрание толкал! Партия твоя тебе карьеру обеспечила! Хоть бы из чувства приличия помолчал!
Золотарёв: Надо сообразовываться со временем! Глупо говорить о том, что могло бы быть. Теперь другие времена. Как хочу, так и живу! И никто мне не указ! Почему я должен жить с тобой, если я давно тебя не люблю! Посмотри на себя в зеркало. Ты же стала старухой!
Римма Ивановна: А ты давно на себя в зеркало смотрел? Или ты думаешь, что я старею, а ты молодеешь? Ты – тоже старик! – (Детям)   Он хочет, чтобы мы все были на его юбилее.
Золотарёв: Хочу! Имею право хотеть! И будете!
Иван Николаевич: Какой юбилей! Это смешно! Это более, чем смешно! Я не приду!
Лариса Николаевна: Я тоже не приду!
Римма Ивановна: Мы все – не придём! Пусть весь город над тобой посмеётся! Пусть эта дурочка рядом с тобой юбилейничает!
Золотарёв: Как миленькие придёте!
Иван Николаевич: Почему это?
Лариса Николаевна: С какой стати?
Римма Ивановна: Ни под каким видом!
Золотарёв: (сыну) Я тебе, обормоту, квартиру четырёхкомнатную купил? Купил! «Бентли» имеешь? Кто тебе, поганцу, «Бентли» купил? Я купил! Дача у тебя на море есть? Есть! Кто купил? Я купил и подарил! Кто тебе денег на бизнес твой дал? Я дал! И ты после всего этого не придёшь?   (Дочери)   А тебе я чего не дал? Всё, что Ваньке, то и тебе!   (Жене)   А ты возле меня, как сыр в масле, все пятьдесят лет каталась! Квартиру я тебе отдельную куплю! Уже присмотрел. Мебель новую в квартиру получишь. «Мерседес» у тебя есть! Гараж есть. И ты не пойдёшь? Как миленькие, пойдёте! Побежите!
Римма Ивановна: (ровным голосом) Сто тысяч! Долларов!
Золотарёв: Что?
Иван Николаевич: И мне сто тысяч долларов!
Лариса Николаевна: И мне!
Римма Ивановна: Через пять минут запрошу вдвое больше!
Золотарёв: (возмущённо) Грабители!
Иван Николаевич: И я через пять минут запрошу ещё сто тысяч!
Лариса Николаевна: И я!
Золотарёв: Живоглоты! Мерзавцы! Это не дети, а короеды!
Иван Николаевич: Ах, так! Двести тысяч!
Лариса Николаевна: И мне – двести!
Римма Ивановна: А мне к ста тысячам дачу на Чёрном море! И соболью шубу!
Золотарёв: Да вы меня разорить хотите! Ладно! Каждому по сто тысяч и баста! Я согласен!   (Жене)   Шуба соболья тебе – зачем? Куда ты в собольей шубе ходить будешь? В библиотеку? На рынок?
Римма Ивановна: Как зачем? Твоей новой пассии, значит, надо, а мне – не надо? Носить буду! На рынок! Куда хочу, туда и ношу!
Золотарёв: (кричит) Вы меня обираете!
Иван Николаевич: И деньги – вперёд!
Лариса Николаевна: И мне – вперёд!
Римма Ивановна: И мне, само собой!
Золотарёв: Ну, и семейка! И зачем я вас только нарожал? Вы родного отца из-за денег готовы удушить!
Иван Николаевич: А ты родных детей и жену готов нищими оставить! Тебе ещё много останется!
Лариса Николаевна: И я хочу шубу соболью! Что я, хуже, что ли, девицы этой?
Римма Ивановна: Юбилей в субботу. Сегодня среда. Деньги завтра!
Золотарёв: Это – твоё тлетворное воспитание!
Иван Николаевич: А мама твердит, что мы – в тебя!
Лариса Николаевна: И мне – шубу соболью!
Римма Ивановна: Мы что же, в одинаковых шубах ходить будем. Проси норковую!
Лариса Николаевна: Мне шубу – норковую!
Золотарёв: (вытирая пот) Чёрт с Вами! Всё получите! Только на завещание – не рассчитывайте! По завещанию – ничего больше не получите!
Иван Николаевич: А мы и не рассчитываем! Но своё – возьмём!
Лариса Николаевна: (возмущённо) Как это – не рассчитываем?! Там ведь и дома, и квартиры! Это что, всё – той достанется?
Золотарёв: Хрен – вам! Рвачи! Бандиты! Грабители!
Римма Ивановна: (холодно) За каждое ругательство в наш адрес – по двадцать тысяч   каждому!
Золотарёв: (задыхаясь от бешенства) Старая су…(умолкает, не договорив). Чтоб вы …! Чтоб вас…! Чтоб вам…! Твою…! Твою…! Я ничего не сказал!
Римма Ивановна: И на юбилее чтобы мы в новых шубах были!

Свет гаснет




ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

СЦЕНА 5

Небольшой банкетный зал с большим сервированным к торжественному обеду столом. Вдоль одной стороны стола – диван. Вдоль другой – стулья. В торце стола сидит Золотарёв. По правую руку Золотарёва сидит профессор Бредун, маленький сгорбленный древний старичок. Перед ними хрустальные бокалы и рюмки, в то время как пред другими участниками банкета – одноразовые пластмассовые стаканчики. По левую руку Золотарёва сидит Главный Холуй Степан Угождаев. Он без конца суетится и обслуживает Золотарёва. За столом сидят также Васильева, Мазина, Гордеева, Елисеева, Аспирант Петя и ещё несколько молчаливых молодых сотрудников кафедры. Золотарёв и Бредун уже навеселе.


Золотарёв: (встав и постучав вилкой по хрустальному бокалу) Дорогие товарищи! У всех нолито?   (Аспиранту)   Вот у нас ещё мужик. Ты ухаживай за дамами с той стороны стола, а то Стёпе не дотянуться. Тебя, как зовут?
Аспирант: Пётр Павлович.
Золотарёв: Петром Павловичем станешь лет через десять. Ты – пока что – Петька! Ты – кто? Преподаватель?
Аспирант: (вспыхивая от внутреннего негодования) Я Марины Антоновны – аспирант.
Золотарёв: О, аспирант! Тем более! Ты, Петька,   имя-то у тебя революционное! – следи, чтобы у дамов нолито было. Хе-хе-хе, это я специально неправильно говорю, чтобы смешнее было. Мы же не на собрании.   (Угождаев хихикает)   Я знаю, как правильно говорить! Я крестьянский сын, и раньше говорил неправильно, но смекалистый был. Стал в институте работать, слышу, вокруг не так, как я говорят. Я быстро сообразил, как правильно говорить.
Мазина: (Васильевой – тихо) Например, «прохвессор»!
Васильева: (как бы, между прочим) Имя у Петра Павловича не революционное, а скорее связано с историей религии.
Мазина: Святые Пётр и Павел!
Золотарёв: (хмурясь, Васильевой) Про святых этих – слышал. – (Петьке) – Тебя, что, в честь святого назвали?
Мазина: (подталкивая локтем Аспиранта) В честь Петьки! Чапаевского!
Золотарёв: То-то! Как я сказал, так и правильно! – (Принимает торжественную позу) – Дорогие товарищи! Сегодня мы собрались чествовать моего дорогого друга, соратника по работе и по партии – сорок лет знакомы! Это вам не баран чихал! – прохвессора Бредуна Григория Ильича! Ему стукнуло – девяносто! Не каждый человек дожить до такого возраста может, а мой друг – дожил! Давайте пожелаем моему дорогому другу прожить ещё столько же, быть здоровым, и жениться ещё раз! Кто не знает, ставлю в известность: полгода назад у моего друга скончалась жена. Между прочим, третья! Всех жён пережил! Вот, какой здоровяк! И своих двоих детей пережил! И пусть ещё живёт! Будь здоров!

Целует Бредуна. Все выпивают. Приступают к закуске. Золотарёв спохватывается.

И подарок мы для тебя приготовили! Дорогой подарок, не абы, что!

Золотарёв берёт поданный Главным Холуём пакет. Разворачивает бумагу. В бумаге большой бювар из красного дерева, отделанный бронзой.

Пиши статьи, книги, радуй нас! Это – красное дерево! Не абы, что!

Бредун: (старческим дребезжащим голосом, но, пытаясь выглядеть молодцеватым) Спасибо, дорогой друг! Только не третья, а четвертая! Четвёртая жена скончалась! Все скончались! А я – живу! И пью, и курю! Хе-хе-хе!
Угождаев: Замечательно! Хи-хи-хи! Будьте здоровы!
Мазина: (Васильевой – тихо) Я не вполне поняла, что – замечательно: что жену пережил, или детей?
Золотарёв: (садясь и обращаясь к присутствующим) Не то, что нынешние молодые мужики! – (Аспиранту)   Ты, Васька, женат?
Аспирант: (бледнея) Меня зовут Пётр Павлович, и я не женат. Мне жениться размер зарплаты и стипендии не позволяет!
Мазина: (как бы, между прочим) Не только размер, но и её фактическое отсутствие!
Золотарёв: (делая вид, что не понял) Тебе ещё рано жениться! Вот лет через десять!
Аспирант: Через десять лет мне будет сорок лет, и жениться будет бессмысленно.
Золотарёв: Жениться никогда не бессмысленно! Мы тебе жену подыщем!  Товарищи! Всю войну мой друг прошёл! Ни одного ранения! Везучий!
Бредун: Ни царапины! А был – на передовой!
Васильева: Вам повезло. А вот моему отцу тоже было бы девяносто. Не дожил. Много раз был ранен. Тоже прошёл всю войну.
Мазина: И моему не повезло.
Золотарёв: (закусывая, с полным ртом   философски) Кому везёт, а кому не везёт! Бредуну вот – повезло! Радуйся жизни, дорогой наш Григорий Ильич! Эта штуковина – красного дерева! Дорогая штуковина! Я дешёвых подарков не делаю! Для дорогого друга – дорогой подарок!
Бредун: Четвёртая умерла! Может, и женюсь! Хе-хе-хе! Не одному тебе жениться!
Угождаев: Женитесь, женитесь! У нас молоденьких – полно! Одна другой лучше! Хи-хи-хи!
Золотарёв: Горячее принеси!

Угождаев убегает за горячим.

Бредун: (самозабвенно) Люблю молоденьких! Они такие сладенькие! И четвёртая – умерла! Отчего тебе всё молоденькие достаются, а мои все – за сорок?
Мазина: (негромко) Царствие небесное! Отмучалась, бедная!
Золотарёв: (уже пьян) Ну, первая-то у тебя молоденькая была. Это потом пошли – за сорок. Ты вдовец! Тебе повезло! А моя, лахудра, живёт и живёт! Живёт и живёт!
Бредун: Так разведись! Нынче всё дозволено! Свобода! Что тебе мешает?
Золотарёв: Разведусь! После юбилея. А у меня девочка хоро-о-ошенькая! В сауну с нами пойдёшь, я тебе её покажу. Всё – при всём!
Бредун: (глядя на Гордееву) А это кто, хорошенькая, чёрненькая? Пригласи её тоже в сауну. Что я, один там буду, третьим лишним?
Золотарёв: (Васильевой) Эта хорошенькая с чёрными волосами – кто?
Васильева: Преподаватель Гордеева Дарья Петровна.
Мазина: (негромко) Пропала, девка!
Аспирант: (Гордеевой) Давайте, уйдём!
Васильева: (Аспиранту) Через полчаса незаметно уведи Аню.
Мазина: (Тихо – Васильевой) А может раньше?
Васильева: Раньше – заметят! Через полчаса эти окончательно наклюкаются, и под шумок ребята уйдут.

Угождаев вносит блюдо с горячим мясом и  картофельным пюре.

Мазина: (довольно-таки громко) Ой! Мясо! Сейчас в обморок упаду! Мясо два года не ела! Вкус мяса забыла!
Аспирант: (бурчит) Принципиально   есть   не буду!
Мазина: А я – принципиально – буду! Мы все – принципиально – будем   есть мясо! Именно, принципиально! – (Тихо) – Объедай, Петя, врагов! Это самый лучший принцип!
Золотарёв: Для дорогих гостей – ничего не жалко! В сущности, я добрый! Я – не жмот, какой-нибудь! Мясо, так мясо! Ешь, Григорий Ильич! Я дешёвого ничего не даю! Всё дорогое! Вот – телятина!
Бредун: Ты, Коля, не жмот! Ты меня на работе держишь! – (Лезет целоваться)   Спасибо тебе, друг!
Васильева: (негромко, но отчётливо) И Петру Павловичу – спасибо. Он лекции за Вас читает.
Мазина: (тихо) А  денежки – кто за это получает?
Золотарёв: (Бредуну) Я и Марину Антоновну на работу взял. А мог бы и не брать! Но я – добрый! В кассу, Гриша, зайди за зарплатой. – (Обращаясь к присутвующим) – Оба мы были сорок лет в одной партийной организации! Это вам не баран чихал! Партийное братство – это партийное братство, я вам доложу!
Мазина: Глубокая мысль!   (тихо   Васильевой)    Кому есть денежки, а кому – нет! Братству – есть!
Бредун: (Золотарёву) А вот та, чёрненькая, замужем?
Васильева: (громко) Дарья Петровна – замужем! Двое детей!
Мазина: (тихо – Васильевой) Правильно! Правильная тактика!
Золотарёв: (укоризненно   Гордеевой) Ты, Дашка, зачем так рано замуж выскочила? Я бы тебя за прохвессора Бредуна бы просватал!
Бредун: Так она – замужем? И дети есть? Как жаль!
Золотарёв: Разведём! И вообще, замужество – не помеха! – (Гордеевой) – Даша!  Иди сюда! Садись рядом с нами!

Гордеева испуганно оглядывается на Васильеву.

Васильева: (тихо) Идите, и сядьте! Мы их скоро отвлечём и Вас отобьём!
Золотарёв: (хмурясь, Васильевой) Что Вы ей там шепчете?
Васильева: Советую пойти, и сесть! Она очень скромный человек.

Гордеева встаёт, садится между Золотарёвым и Бредуном. Бредун оживляется, глаза блестят, он начинает ухаживать за Гордеевой.

Золотарёв: Люблю скромных! Наглых – не люблю!
Мазина: (тихо) Как же их отвлечь?!
Елисеева: Давайте, я речь толкну!
Васильева: (встаёт) Господа! Речь хочет сказать наш уважаемый доцент, Анна Георгиевна.
Мазина: Просим! Просим!
Елисеева: (встаёт) Господа!
Золотарёв: (Бредуну) Я её на работу взял, а она всех научила этим «господам»! Она – из бывшеньких.
Бредун: Всех господ наши родители в семнадцатом – под корень!
Золотарёв: Не всех! Кое-кто остался!
Бредун: Под корень!
Золотарёв: Нельзя! Теперь опять – их время!
Елисеева: Наш глубокоуважаемый Григорий Ильич потому сохранил в свои девяносто лет здоровье и силы, что всю жизнь – любил и был любимым!
Золотарёв: Молодец! Умница! В точку попала! Любил! Всю жизнь – любил!
Бредун: Четвёртую похоронил! Все сами умирали!
Мазина: (тихо) А что, были сомнения?
Золотарёв: Так выпьем, товарищи, за любовь! Стоя!

Все встают и выпивают за любовь. Пока выпивают, к Гордеевой подходит сзади Елисеева, и быстро её уводит. Аспирант тоже уходит.

Бредун: (оглядываясь) Где чёрненькая? Куда девали чёрненькую? Стёпа! Приведи чёрненькую!
Васильева: Она домой к мужу ушла. Дети дома ждут.
Мазина: Грудной ребёнок! Она – кормящая мать! А муж – мастер спорта по боксу!
Золотарёв: Стёпа! Догони! Мать? Грудная? Тьфу! – (Бредуну) – Она мать, грудная! Ничего, я тебе другую девочку, незамужнюю, сосватаю! – (Оглядывает присутствующих) – Тут всё пожилые. Я тебе студентку сосватаю!

Бредун закуривает. Золотарёв следует его примеру.

Угождаев: Вам, Николай Петрович, нельзя! Вам доктор запретил!
Золотарёв: (зло) Пошёл вон! Хочу и курю! – (обращаясь к присутствующим) – Любовь! Эта такая штука, я вам доложу! Так всего и пробирает! Так и пробирает! До косточек! Любо-о-о-вь! Скоро весна! Всё друг к другу тянется! Даже щепки друг на друга прыгают!
Бредун: А я и пятую переживу!
Васильева: (негромко) О, Господи!
Мазина: (убеждённо и громко) Вы – переживёте! Вот какой Вы крепкий молодой человек!
Угождаев: Хи хи-хи! Оне – переживут-с, кого хотите!

Возвращается Елисеева. На немой вопрос Васильевой, даёт понять, что всё в порядке.

Золотарёв: (глядя на Васильеву) А теперь тебя поздравит наш уважаемый прохвессор Марина Антоновна! Я её, знаешь, лет пять назад на работу взял. Её нигде не брали. А я – взял! Диссидентку! Смелый я? Не побоялся! А она, между прочим, из бывшеньких! Всё «господа», да «господа»! А мы – товарищи!
Бредун: (целуя Золотарёва взасас) Да, мы – товарищи по партии! Ты – смелый! Ты – храбрый! Ты – настоящий! Я бы с тобой пошёл в разведку!
Мазина: (тихо   Васильевой) Говорят о Вас так, как будто с бешеной собакой справились.
Васильева: (встаёт) Господа! Дорогой Григорий Ильич! Спасибо Вам за всё, что Вы сделали для нашего поколения!

Все дружно выпивают..

Мазина: (тихо   Васильевой) А что он сделал для нашего поколения?
Васильева: (тихо – в ответ) Хороший вопрос! Я не готова сейчас на него ответить.
Мазина: Лицемерие, это порок!
Васильева: Сейчас Вас заставят речь держать. Послушаем, что Вы скажете!
Мазина: В лицемерии я Вас переплюну!
Васильева: Не сомневаюсь!
Золотарёв: (глядя на Васильеву) Помните, Марина Антоновна, что я для Вас доброе дело сделал?
Мазина: Взяли Марину Антоновну на работу, когда её никто нигде не брал! Все знают Вашу добрую душу!
Васильева: (тихо – Мазиной) Уже переплюнули! – (Золотарёву) – Благодарю Вас, господин Золотарёв, дорогой наш Николай Петрович!
Золотарёв: А Вы, ведь, меня не любите! Я зна-а-аю! Вы меня и других господами называете! А мы – не господа! Мы – товарищи! А Вы – из бывшеньких!
Бредун: (пьяным голосом) Мы с Колей – товарищи!
Васильева: (ровным голосом) Помилуйте, Николай Петрович! Я в сорок пятом году родилась!
Золотарёв: Я справки-то о Вас наводил! Кто Ваш дедушка был – знаю! Мой отец Ваших дедушек – шашкой рубал!
Бредун: Под корень!
Угождаев! Хи-хи-хи!

Лицо Васильевой становится неподвижным, как маска.

Мазина: (Васильевой – тихо) Ради Бога, молчите! Они – пьяные!
Васильева: (чётким, ровным голосом) Я горжусь, что мой дед был русским дворянином, имел многомиллионное состояние, которое он неустанным трудом приумножал, и что моя прабабушка была фрейлиной императрицы Марии Александровны, супруги императора Александра Второго!
Мазина: (тихо) Врезали им по помидорам! Так их!
Золотарёв: Про фре…фру…форелину – не знал! Буду – знать!
Бредун: (лихо) Где форель? Не вижу форели? Я и шестую переживу!
Золотарёв: (еле ворочая языком) Переживёшь! Этот подарок – дорогой! Цени! Это тебе – не баран чихал! Красное дерево! С бронзой!
Бредун: Я ещё ребёнка рожу!
Золотарёв: (взволнованно) Не надо! Не надо ребёнка! Все   прохиндеи! Все – мошенники! Обокрали! Ограбили! Обобрали! Триста тысяч долларов! Мелочи, вроде авто, дач и манто не считаю! Дети! Чёртовы куклы! Не заводи! Оберут! Обдерут, как липку! Не надо детей!
Бредун: А похоронит меня – кто?
Золотарёв: Я тебя похороню! Ты же мне – друг! Похороню по высшему разряду! В еврогробу, как полагается!
Бредун: (плачущим голосом) И чтобы спели надо мной: «Союз нерушимый…». Священника – не надо!    (спохватывается)   Ты почему меня хоронить собрался?
Золотарёв: Ты же сам спросил, кто тебя похоронит? Священника? Не надо нам священника! Мы – коммунисты!

Внезапно Бредун падает лицом в пюре. Золотарёв трясёт его.

Гриша, что с тобой? Ты – где?

Мазина: (тихо) В нирване!

Стёпа вынимает Бредуна из пюре, вытирает ему лицо салфеткой.

Угождаев: (приговаривает) Вот, так! Вот, хорошо! Сейчас я Вам тарелочку сменю.

Пока Стёпа возится с Бредуном, меняет ему тарелку, Золотарёв пристально смотрит на Васильеву.

Золотарёв: Марина Антоновна! А Вам, надо священника на похороны?
Бредун: (отчаянно взмахивая рукой) Всех переживу!
Мазина: (скорее громко, чем тихо) Кощей Бессмертный!
Васильева: Чьи похороны?
Золотарёв: Как, чьи? Ваши!
Васильева: Да я, вроде, ещё не собралась умирать.
Золотарёв: Это я так, для примера!
Бредун: Не надо попов!
Васильева: Хорошо, если для примера, то я скажу. Мне священника – непременно! Я человек – верующий.
Золотарёв: А я знаю, что Вы – верующая. Знаю, что Вы и на лекциях о Боге говорите студентам. Держите Боженьку за ноженьку!
Бредун: (выкрикивает) Не надо попов! Религия – опиум!
Мазина:  (подначивая) Наркотик! Хуже опиума! Героин!
Васильева: Если это необходимо – говорю. У нас – свобода слова!
Золотарёв: (Бредуну) Теперь – их время! У них – свобода!
Бредун: Всегда – наше время! Никаких попов! Я – коммунист! И атеист!
Васильева: Время это – не моё. Снова наступило время Хама, и Негодяя! Как в семнадцатом! Впрочем, это время и не кончалось никогда!
Мазина: (тихо) Не надо политики!
Золотарёв: Cлышь, Гриша, она говорит, что наступило время хама и негодяя! – (проникновенно)   Как это правильно! Кругом одни хамы, и негодяи! Она – с нами! Но всё равно, она нас, коммунистов, не любит! Из бывшеньких она!
Васильева: (себе под нос) Да не с вами я! Я – сама по себе!
Золотарёв: (Васильевой) Значит, Вам – священника! А зачем? Это воскреснуть – не поможет! Вот у моего друга жена полгода назад умерла. И велела священника позвать. Пришёл, кадить начал, бормотать, а что бормочет, не понятно. Другими словами, я ответственно, как коммунист, заявляю Вам, что после смерти – ничего нет! И быть – не может! Так Маркс говорил, и Ленин! А они – знали!
Васильева: (негромко, но внятно) «Сижу. Никого не трогаю, примусы починяю».
Мазина: (Тихо – Васильевой) Вы что, думаете, он Булгакова читал?
Золотарёв: (сильно возбуждаясь, вдохновенно) Ничего там – нет! Темнота и пустота! Сейчас жить надо! Всё успеть надо! Пока живой! Ваши попы меня не проведут! Никто меня не проведёт! Пусто там!
Васильева: Каждому воздастся по вере его. Вы не верите в иной мир, и Вы в него не попадёте. Будет для Вас   тьма и пустота. А я – верю, и откроется мне – иной мир.
Мазина: (тихо – Васильевой) У него глаза кровью налились, как у быка. Берегитесь!
Васильева: (тихо) Да пошёл он к чёрту! Как он мне надоел!
Золотарёв: Ничего там нет! И Бога – нет! Священники всё врут!
Бредун: Нет Бога!
Мазина: (Васильевой) Не спорьте! Держите себя в руках!
Бредун: (неожиданно) Я раскаиваюсь! – (делает попытку встать, но падает назад на стул) Раскаиваюсь!
Золотарёв: Гриша, что с тобой?!
Бредун: Я всю свою жизнь литературу гробил! Антисоветскую – гробил! А теперь эта литература – в первых рядах! Я жизнь свою зря прожил! Я раскаиваюсь!

Закрывает лицо руками.

Простите меня, люди! Простите! Сколько я написал! Всё – зря! Всё – зря!
Васильева: Бог простит!
Золотарёв: Замолчи, Гриша! Это водка в тебе раскаивается! Ты же не мог знать, как всё обернётся!
Бредун: (с пьяной слезой в голосе) А теперь меня – в мусорный ящик! Всё, что я написал – в мусорный ящик! Вся жизнь – коту под хвост! Ты знаешь, что обо мне в словарях заграничных написали? Что я громил произведения талантливых авторов! Что я этих авторов сгубил своими писаниями! И что мне теперь делать?! – (Гордо выпрямляется на стуле) – Да, громил! Так они же антисоветчину несли!
Золотарёв: (подумав) Теперь громи советскую литературу! Опыт есть! Пиши против советской! У тебя получится! Ты – талантливый! И женись! Женись, Гриша! Я тебе молоденькую студенточку подыщу!
Бредун: Советскую? Ты думаешь?
Золотарёв: Верное дело! Вот прямо завтра, садись за письменный стол, и громи! Какие там произведения? Ну, вспомни.
Бредун: (заплетающимся языком) Коля, ты настоящий друг! Ты всегда поможешь! Ты всегда дашь ценный совет!
Золотарёв: Или хвали то, что прежде ругал! Подарок наш, не потеряй! Дорогой подарок! Красное дерево! Я дешёвок не дарю!
Бредун: С бронзой!
Золотарёв: Скоро выборы! Теперь не министерство назначает ректоров, а выборы! Я хочу, чтобы меня выбрали! Я ректором уже тридцать лет. Я привык. Вы за меня голосуйте!
Бредун: За него, друга моего, голосуйте! Он привык к должности. Ты, Коля, замечательный ректор! Я за тебя буду голосовать!
Угождаев: И я – за Вас! Всей душой!
Васильева: Господа, нам пора! Разрешите откланяться!
Мазина: И нам тоже – пора!
Золотарёв: А пойдёмте, товарищи, все в сауну!
Бредун: Я тоже пойду! Где чёрненькая?

Падает лицом в салат. Угождаев вынимает его из салатницы, вытирает лицо салфеткой. Васильева и другие сотрудники, откланявшись,  уходят.

Золотарёв: Найдём тебе чёрненькую! Степан! Живо позови девочек! Пусть поедят! Не пропадать же добру! – (Бредуну)   Давай подарок-то спрячем. Подарок дорогой! Знаешь, сколько стоит?
Бредун: (сонным голосом) Раскаиваюсь…красного дерева…бронза…бро…девочки!

Стёпа уходит. Бредун всхрапывает.

Золотарёв: (оглядывая стол) Ну, и хрен с Вами! С девочками будет веселее!

Наливает стакан коньяку, пьёт, крякает, закусывает селёдкой.

Свет гаснет.



СЦЕНА 6

Прошло 3 месяца. Начало июня. Утро. Кафедра зарубежной литературы. Ничего не изменилось. Унылые преподаватели сидят за столами, занимаясь своими делами. Васильева курит у окна.

Мазина: Устала. Двигаться не хочется. После чтения лекций, как после работы с отбойным молотком. Физическая усталость, не говоря о прочем. А говорят, у нас лёгкая работа. Да врагу не пожелаешь! Попробуйте шесть часов отстоять, говорить, не переставая! Никакая глотка не выдержит! Ноги подгибаются! А экзамены! Да нам за вредность надо молоко давать!
Аспирант: Зачем молоко? Лучше – коньяк!
Мазина: Может, и лучше, да ничего не дадут! Выслушивать от некоторых студентов этот страшный бред! Рехнуться можно! Запросто! Спрашиваю, откуда Вы эту чудовищную информацию взяли? Отвечает – из Ваших лекций! Да когда же я такую чушь на лекции несла? Ладно! Надо домой идти. А дома опять работа.
Васильева: Идите, покурим! Расслабитесь!

Мазина идёт к окну и тоже закуривает.

Аспирант: Хотите чаю? Или кофе? Правда, кофе растворимый, но – всё-таки. Без сахару. Сахару – нет.
Мазина: Хочу. Выпью кофе, выкурю «гаванскую» сигару и поплетусь домой. Веду светский образ жизни!

Гордеева и Елисеева в голос:   И нам! Аспирант включает самовар. Готовит кофе.
 
Аспирант: Если вам кажется, Варвара Ивановна, что Вы курите вместо дешёвой сигареты воображаемую гаванскую сигару, то воображайте, что Вы пьёте бразильский свежемолотый кофе, а не растворимый кофе без сахару.
Васильева: Петя, у меня хорошие сигареты.
Аспирант: Шучу, Марина Антоновна, я шучу! Хорошие! Очень приятный дымок!
Васильева: Сегодня новый ректор приступил к работе. Что-то у меня на душе не спокойно. Не знаю, почему? Какие-то смутные предчувствия.
Мазина: Новая метла?
Васильева: Вроде того. Меня беспокоит нравственная основа этих выборов. Выборы-то выиграл не он, а проректор по учебной работе – Семёнова. Со значительным перевесом. А ректоров стал – Хапко! Как это понимать? Мнение народа министерство игнорировало. Вот вам и демократические выборы! Выигрывает не выбранная народом Семёнова, а  Хапко! Он набрал меньше тридцати процентов голосов.
Мазина: Семёнова сидела и ждала, когда её назначат на должность ректора. А Хапко прихватил с собою свою команду, зелени побольше, и   шасть в столицу, в министерство! Вернулся – ректором! Сидеть не надо было квашнёй Семёновой-то!
Васильева: Она такая же, голодранка, как и мы! Откуда у неё такие деньги? Незачем ей было ехать в столицу, да ещё с пустыми  руками! И потом, мы все верили, что всё будет по-честному! Хапко – узурпатор!
Елисеева: (уныло) По-честному! Где Вы видели, чтобы такие дела делались по-честному? Должность-то – хлебная! Одни только вступительные экзамены приносят огромный доход. Не говоря, о прочих видах дохода! Особенно, в сессии! Вот, увидите, ничего не изменится! Он – тоже бывший коммуняка со стажем. Всё будет, как при старом ректоре! Вот, увидите! Они все – инкубаторские. Мыслят стереотипно, параллельно-перпендикулярно.
Гордеева: Но всё-таки, он намного моложе Золотарёва. Ему лет пятьдесят, наверное. Он, быть может, не так сильно испорчен. Я почему-то верю, что он всё наладит, что всё пойдёт по-новому: зарплату станут выдавать полностью и вовремя – каждый месяц, институт отремонтируют, а то заходить в здание совестно, особенно, в туалеты. Они хуже, чем на вокзалах, мебель в аудитории новую купят…
Мазина: Деньги наши крутить не будет, воровать не будет, втрое увеличит зарплату, вдвое уменьшит нагрузку. Верьте! Верьте, дорогая! Надо во что-нибудь верить! Нельзя жить без веры в лучшую жизнь!
Гордеева: Ну, дали же тридцать процентов зарплаты!
Мазина: Я сейчас заплачу от умиления! Я умру добровольно от нахлынувшего внезапно восторга! Держите меня! –

Делает вид, что хочет выброситься в окно. Васильева тоже делает вид, что удерживает её. Входит молодая преподавательница Цветкова.

Цветкова: Ага! Курят! Кофе без меня пьют! Зарплату получили?
Мазина: Эти несчастные тридцать процентов от зарплаты мы получили. Долги я отдала, и снова надо занимать. Порочный круг! Кончится это когда-нибудь? Честное слово, жить не хочется! А ведь я, по натуре, оптимист! Но и моего оптимизма уже не хватает!
Елисеева: (поднимая голову от журнала, который заполняла) И у меня – то же самое. Долги отдала, жить не на что! Мужу на его работе тоже зарплату не дают. Хоть ложись и, помирай! Не нужны мы государству!
Васильева: И оно нам, такое, не нужно! Правду сказал Сомерсет Моэм: Государство и личность – враги!
Гордеева: Ей-Богу, уволюсь! Сил никаких нет! Да разве это – жизнь?
Мазина: Опять о панели размечтались, дорогая! Все места заняты! С нашими молоденькими студентками Вы конкурса не выдержите. Терпите и тяните лямку! Некуда деваться!
Цветкова: Да хватит вам об этом! Что я вам расскажу! С ума сойти! Мне рассказали, какая была свадьба у нашего бывшего ректора!
Мазина: С этой Прибыткиной, что ли? Да уж почти три месяца прошло со времени свадьбы. Уже и неактуально. Актуально о первой брачной ночи, но об этом Вам никто не расскажет.
Елисеева: Расскажи, расскажи! Вечно Вы, Варвара Ивановна,   (передразнивает) – «актуально – неактуально»! Свадьбы – всегда интересно и актуально! Рассказывай, Ася!
Аспирант: Воображаю, что это была за свадьба: новая повесть Хемингуэя: «Старик – и девочка», новая картина Пикассо «Девочка – на старике»!
Васильева: (укоризненно) Петя!
Мазина: Значит, теперь наш институт не педагогический, а педофилический. Так и будем писать в документах.
Цветкова: Девочка – совершеннолетняя. Так что, не педофилический, а филопедический. Тьфу! Что это у меня получилось?
Мазина: Если учесть, сколько у нас голубых, то это тоже красиво! Филопедический! А можно ещё красивее – филопедерастический!
Аспирант: Кто это у нас – голубой? У нас и мужчин-то, раз-два и обчёлся!
Мазина: Голубые – через одного!
Цветкова: Да хватит вам о голубых! Так рассказывать?
Гордеева: Ну, не тяни! Ничего ведь не знаем!
Елисеева: Давай, давай!
Аспирант: Пятьдесят лет разницы! Конечно, педофилический!
Цветкова: Я это практически от свидетеля этой свадьбы узнала, от своей близкой приятельницы. Она там была в числе приглашённых гостей. Так вот, когда родители Зары узнали, что она замуж за семидесятилетнего старика собралась, они попадали в обморок.
Гордеева: Ещё бы! Жених её родителям в отцы годится! Её отцу, небось, лет сорок, или около того.
Елисеева: Обморок! Пустяками отделались! В такой ситуации инфаркт может запросто приключиться!
Цветкова: Но когда они узнали, что старик  это сам ректор…
Мазина: (перебивая) …они выпали из обморока в реальность и стали плясать от радости!
Цветкова:…(перебивая) они стали спрашивать её, добровольно ли она на это согласилась? И знаете, что ответила девица?
Гордеева: Любопытно, что?
Елисеева: Что она его безумно любит!
Мазина: (шутливо заламывая руки) Что это неземная любовь!
Аспирант: Что совершенно противоестественно – любить прадедушку безумной любовью. Извращенка!
Мазина: (ядовито) Не любить никого в тридцать лет, не меньшее извращение!
Аспирант: (обиженно) Откуда Вам известно, что я никого не люблю? И вообще, на что Вы намекаете? Я – не голубой!
Цветкова: Вы мне, чёрт возьми, дадите рассказывать или нет?!
Аспирант: Извини! Рассказывай! Так что же ответила девица?
Цветкова: Она ответила, что старик так красиво за ней ухаживает, так внимателен, так нежен, что ей никакой молодой не нужен!
Аспирант: (убеждённо) Точно, извращенка! Тянет на стариков! Как это в медицине называется?
Мазина: Геронтофилия! Мотай, мотай на ус, почему молодые девки   стариков предпочитают! Ты пока защитишься, пока зарплату станут вовремя и нормальную давать, уже состаришься, и не старушку же ты себе в жёны выберешь! Учись!
Цветкова: Свадьба была богатая! На столах чего только не было! Даже икра чёрная! Не говоря уже об икре красной! Море шампанского! Коньяки! Балыки! Копчёные колбасы! Окорока! Языки заливные! Рыба заливная! Осетрина! Фрукты заморские! Даже авокады, какие-то! Что такое – авокадо? Кто пробовал? Я не пробовала!
Гордеева: Хрен его знает! Господи! Слова-то, какие! Я едва их значение вспомнила! Музыка! Икра! Балык! Окорок! Говори! Говори!
Цветкова: Джазовый оркестр играл! У невесты платье – три тысячи долларов! Туфли – не меньше тысячи!
Мазина: А что так дёшево? Дед скупой, что ли? Я видела платье за пять тысяч долларов!
Цветкова: Жених весь   в чёрном костюме! Галстук – пятьсот долларов!
Мазина: Чёрный цвет для него – это актуально!
Аспирант: Зачем такое дорогое платье? Это же только один раз надеть! Разве бывают галстуки за пятьсот долларов? Столько книг можно купить на все эти деньги! Сколько книг!
Мазина: Петя, на свете много чего бывает, что тебе и не снилось!
Цветкова: Но кульминация наступила, когда подъехал лимузин – дли-и-инный!   с молодыми из церкви к дому. Жених начал бросать в толпу – десятидолларовые купюры!
Аспирант: (со стоном) Почему меня не пригласили?
Мазина: Десятидолларовые? Вот, скупердяй! Он мог бы и стодолларовые бросать!
Цветкова: Бросал минут десять!
Мазина: А мог бы часа два стодолларовые купюры сеять, как разумное, доброе, вечное!
Васильева: Из какой церкви? Они, что, венчались? Золотарёв убеждённый атеист и коммунист!
Цветкова: Какие убеждения, когда у старика в штанах – пожар! А после праздничного обеда – гостей, между прочим, было триста человек! – молодые уехали в свадебное путешествие…
Мазина: …(перебивая) за три километра от города в усадьбу в селе Волково!
Цветкова: Не угадали! В Италию! В Венецию!
Мазина: Почему – в Венецию! Я бы поехала в Неаполь!
Аспирант: Размечтались! Вас забыли спросить!
Гордеева: (мечтательно) Не свадьба, а сказка!
Елисеева: (грустно) Не сказка, а грубая реальность! Но – не наша!
Аспирант: (печально) Почему моя реальность не так груба! Столько денег – на ветер! Где справедливость?
Мазина: В том же месте, где и честность!
Гордеева: Как Вы скучны, Петя! В Вас нет романтической жилки! Вы устроите своей невесте свадьбу в библиотеке! А первую брачную ночь вы проведёте за чтением любимого Вами Бердяева! А в свадебное путешествие Вы отправитесь в исторический Музей!
Елисеева: Мне только одно интересно. Как родители молодой жены теперь себя чувствуют, когда он уже не ректор? Выходила-то Зара за ректора, а теперь он – пенсионер. Как она и её родители это пережили?
Мазина: Вот хорошая причина для стопроцентного инфаркта!
Цветкова: Ошибаетесь! Без работы наш старикан не остался! Новый ректор взял его консультантом…
Мазина: (перебивая) …с копытом! Господа-товарищи, у нас теперь в нашем родном педофилическом или филопедическом институте есть собственный консультант с копытом! Представляете, как он будет консультировать новенького? Чему учить! Весь свой опыт передавать! Богатый опыт, как чужие деньги крутить, да из казны воровать.
Аспирант: Да будет Вам! Сами дают, и сами несут! Но вот, что меня беспокоит, что опять стипендии не видать!
Елисеева: Снова зарплату будут раз в полгода выдавать? А мы-то размечтались, что при новом ректоре всё наладится.
Цветкова: Ему и кабинет выделили на втором этаже, сама видела. Вся мебель   супер!
Мазина: (с грустью оглядывая кафедральную мебель) К нам бы эту супермебель!
Цветкова: Ещё мне рассказывали, будто перед выборами Золотарёв чуть ли на коленях стоял перед преемником, чтобы тот свою кандидатуру снял. Говорят, даже плакал.
Мазина: (ёрничая) Жалко старика! Только-только женился! И – на тебе! Какой облом! Он теперь, наверное, боится, что жена его может оставить.
Аспирант: Да, ладно! У пенсионера капиталы и недвижимость! Пока молодая жена завещание в руки не получит, не бросит!
Мазина: (продолжая ёрничать) Фу, Петя! Какой цинизм! Там, Петя, неземная любовь, которая плюёт на капиталы и недвижимость!
Аспирант: Неземная? Платоническая, что ли?
Гордеева: Какая там, платоническая! В Золотарёве никак не меньше тонны веса! Никакая платоническая любовь такого веса не выдержит!
Елисеева: Как Вы любите преувеличивать! Полтора центнера мяса, костей и сала! Не больше!
Мазина: (с притворным упрёком, продолжая ёрничать) Как Вы любите всё принижать! Как Вы любите великих людей опускать! И вы – интеллигентные люди? Мелкие завистники!
Аспирант: Ну, почему, мелкие? Я – крупный!
Гордеева: А я слышала, что у нового – в нагрузку к законной жене есть пассия, между прочим, тоже студентка!
Васильева: Хватит сплетничать!
Елисеева: Это не сплетни! Это всё та же грубая реальность! Эта студентка у меня в группе учится, а Хапко за ней приезжает на «Жигулях» и куда-то увозит.
Мазина: (ёрничая) Он её до общежития подбрасывает из природной доброты.
Аспирант: Дежавю! Это просто – дежавю! Ждите развода! Ждите свадьбы! Ждите Венеции! Дежавю!
Мазина: (с шутливым негодованием) Петя! Я думала, что Вы приличный молодой человек! А Вы такие слова знаете! Да ещё их произносите! Ай-ай-ай!

Стук в дверь. Входит старый секретарь нового ректора.

Секретарь: Марина Антоновна! Вас Сергей Викторович вызывает. Прямо сейчас.
Васильева: Спасибо! Иду! – (Обводит всех присутствующих взглядом) – Сижу. Никого не трогаю.
Все хором: Починяю примусы!
Васильева: (медленно поднимаясь) Как они мне все…
Хор: …надоели!

Васильева уходит.

Мазина: Чует моё сердце, что кадры он начнёт переставлять по-своему, любимчиков проталкивать на должности! Держу пари!
Аспирант: Не люблю проигрывать!
Елисеева: Что ему от неё надо?
Цветкова: Нашу Марину он первой в первый же день, как вступил в должность, вызвал! Не к добру это!
Гордеева: Да будет, Вам! Не каркайте! Он ей должность проректора по науке предложит. Я, идя сюда, слышала, что он старого проректора уже снял. Первым же приказом. И будет наша Марина – проректором! Здорово!
Аспирант: Вашими устами да мёд бы пить!
Мазина: В кабинет старого ректора не пошёл. Ну, и правильно! Там такая грязь и вонь от селёдок, огурцов и водки! И Бог знает, чего ещё!
Гордеева: А где же его резиденция?
Мазина: Сидит пока в кабинете уволенного проректора.
Аспирант: Мы ждём перемен! После бури бывает – ясно!
Мазина: Но мы ждём их напрасно!

Свет гаснет.


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

СЦЕНА 7

Кабинет, где временно обитает новый ректор института, Хапко Валерий Глебович. Это крупный, представительный мужчина, высокий и красивый. На письменном столе, за которым он сидит полный деловой порядок. Входит Секретарша.

Секретарша: Можно? К Вам – профессор Васильева. Пускать?
Хапко: Минуточку. Вера Сергеевна, у Вас высшее образование есть?
Секретарша: Да, я закончила    наш институт    заочно.
Хапко: (ласково) Вот и чудесно! На днях я Вас переведу на кафедру политологии лаборантом. Если хорошо себя покажете, через год-другой переведём в преподаватели. Вы не должны воспринимать этот перевод, как понижение. Просто, у меня есть свой человек на эту должность, Вы понимаете?
Секретарша: (лепечет, расстроенная) Да, конечно, конечно, я понимаю.
Хапко: Вот и прекрасно! Я люблю, когда меня хорошо понимают! С полуслова!  Пригласите профессора Васильеву.
Секретарша удаляется. Входит Васильева.

Васильева: Разрешите?
Хапко: Дорогая Марина Антоновна, как я рад видеть Вас! (идёт к Васильевой с распростёртыми объятиями, целует ей руку, усаживает  за столик, придвинутый к его столу. Звонит секретарше)
Вера Сергеевна, кофе нам, пожалуйста! Как Вы себя чувствуете, милая Марина Антоновна?
Васильева: Спасибо! Чувствую я себя отлично. Позвольте Вас поздравить со вступлением в должность!
Хапко: Спасибо! Спасибо! Надеюсь на плодотворное сотрудничество с Вами.

Садится за столик напротив Васильевой. Входит секретарша с заплаканными глазами. Она несёт поднос с двумя чашками кофе. Ставит поднос на столик и уходит. Васильева провожает её внимательным взглядом.

Хапко: Давайте, выпьем за наше плодотворное сотрудничество!

Встаёт и вынимает из шкафа с глухими дверцами бутылку коньяка.

Кофе с коньяком – отлично освежает и расслабляет.
Васильева: Спасибо! Коньяку только капельку.
Хапко: Конечно, конечно, маленькую капельку. Вот лимончик! Печенье! Угощайтесь!
Васильева: Спасибо!

Пьют кофе с коньяком.

Хапко: Замечательно! Просто замечательно! Я Вас очень уважаю, Марина Антоновна, поверьте. Вы – украшение института!
Васильева: Украшение? В каком это смысле?
Хапко: В самом лучшем! Вы – наш учёный! Вы монографии пишете! У Вас аспиранты! Вы лекции прекрасно читаете! Студенты Вас любят! Я наводил справки. Должен Вам сказать, что в мой кабинет, когда я ещё деканом был, стекалась вся ценная информация о сотрудниках. У меня своя система. Я всё   обо всех – знаю! Кто есть – кто! Кто, чем дышит! Кто о чём – думает, знаю! Кто с кем, простите, спит! Такая информация тоже может пригодиться, мало ли – зачем!  Кстати, я знаю, что обо мне по институту ходят сплетни, будто бы я – со студенткой, Вы понимаете? Это – неправда! Врут! Завистники сплетни распускают.
Васильева: Простите, Валерий Глебович, мне нет никакого дела до этих сплетен!
Хапко: Да, да, я знаю, Вы выше этого! Вы ни в чём предосудительном не замечены.
Васильева: (возмущённо) За мною что, шпионят?
Хапко: (мягко) Боже упаси! Как Вы могли подумать! Просто, у меня – система, сеть, если угодно, и все сотрудники – под этой сетью. Все до одного! Ректору это необходимо. Ректору надо знать, кто, чем дышит, и от кого – что ожидать! У меня на факультете эта система отлично действовала! Кстати, я велел ящик внизу повесить. Любой студент или сотрудник может опустить в него записку для меня.
Васильева: Не может быть! Я думала, что век доносов кончился. Вы поощряете доносы?
Хапко: Боже упаси! Как Вы могли подумать! Я просто хочу всё держать под контролем! Это естественно для руководителя.
Васильева: (в сторону) Меня тошнит!
Хапко: Я хочу поделиться с Вами планами. Я хочу институт превратить в университет. Нужны кандидаты наук и доктора. Хочу отправить молодёжь в аспирантуру и докторантуру. Года через три-четыре шагнём выше. В четвёртую категорию. У меня большие планы. И я не потерплю, чтобы мне мешали.

Пауза.

Васильева: (сквозь зубы) Хорошим планам, кто же станет мешать!
Хапко: Ну, Вы понимаете, дорогая Марина Антоновна, что вызвал я Вас не только для взаимных реверансов и обсуждения моих планов, Вы понимаете?
Васильева: Ещё бы! Отлично понимаю!
Хапко: Вот и чудесно! Люблю, когда меня понимают с полуслова! Вообще ценю в людях преданность, порядочность, честность, профессионализм.

Пауза.

Васильева: Так какое у Вас ко мне – дело?
Хапко: Дорогая, я хочу ремонт главного корпуса сделать, туалеты у нас ужасные, согласитесь.
Васильева: Да, уж! Туалеты просто срам!
Хапко: (обрадовано) Стройматериалы нужны, те, что дешевле: цемент, кафель, клей, фанера, обои, краска, и прочее. Много чего надо! Бензин для институтского автобуса. Опять же, плата за отопление, электричество. И, честно Вам признаюсь, я человек честный, строю дачу.
Васильева: (обречённо) Я поняла, давайте!

Хапко идёт к своему столу, вынимает из ящика большую стопку зачёток.

Васильева: Ого!

Хапко кладёт перед нею зачётки.

Хапко: Пятёрочки! Всем!

Васильева берёт предложенную Хапко ручку. Открывает поочерёдно зачётки. Пишет..

Васильева: Цементу – пятёрка! Кафелю – пятёрка! Клею – пятёрка! Фанере – пятёрка!

Умолкает. Пишет, молча. Хапко поочерёдно забирает у неё зачётки из-под руки.

Хапко: Всё! Спасибо!

Васильева вынимает из сумочки носовой платок и тщательно вытирает руки.

Васильева: Что-нибудь ещё?
Хапко: (садясь в кресло перед своим столом) Да! Есть ещё два важных дела! Первое, у Вас на кафедре есть аспирант. Он подрабатывает у Вас на полставки. Вы ему запланировали экзамены. Так вот, я прошу Вас с экзаменов его снять. Он вчера сыну нашего институтского юриста тройку поставил. А дочери председателя профсоюзного комитета – двойку. То есть, завалил. Зверствует! Студенты его не любят. Высокомерен! Уберите! Договорились?
Васильева: Как это – уберите? Он ведь не стул, не веник! Это – его нагрузка! Кто будет вместо него работать? Это незаконно! У каждого – своя нагрузка!
Хапко: (резко меняя тон) Незаконно? Я здесь закон! Раз я прошу, выполняйте! Я ведь и приказать могу! А кто его заменит, мне наплевать! Да хоть бы и Вы, раз Вы его так защищаете!
Васильева: (холодно) В таком случае, извольте потрудиться издать приказ об изменении нагрузки аспиранту Петру Павловичу Иванову.
Хапко: Вот уж, нет! За нагрузку и штат кафедры Вы отвечаете! Приказ! Я Вам дал устный приказ! Я – ректор! Вот и выполняйте!
Васильева: Здесь не армия, чтобы я подчинялась, как солдат генералу! Иванов добросовестно выполняет свои обязанности, а студенты свои двойки и тройки – заслужили!
Хапко: (багровея) Не ожидал! Не ожидал я от Вас, Марина Антоновна! Это ведь моя личная просьба была, а не приказ.
Васильева: У Вас что-то ещё ко мне?
Хапко: Да, что-то ещё! Я, хоть и политолог, но в художественной литературе тоже толк понимаю. Журналы читаю.

Пауза.

Так вот, я затребовал у Вашего лаборанта список художественной литературы, который должны за весь курс обучения прочесть студенты. И, знаете, к какому выводу я пришёл? Уж очень длинён этот список.

Васильева делает непроизвольное движение протеста.

Васильева: (возмущённо) Прежний ректор урезал этот список на две трети! Это уже урезанный список! Что же останется? Студенты выйдут с дипломами, не прочтя ни Марселя Пруста, ни Джеймса Джойса, ни Вирджинии Вулф! Это ненормально! Какие же это специалисты? Это же профанация!
Хапко: Пустяки! Понадобится, прочитают сами!
Васильева: (твёрдо) Ни за что! Пока я заведую кафедрой зарубежной литературы, больше я урезать список – не дам! Вы институт не в университет превратите, а окончательно в ПТУ! Студенты – неучи! Костьми лягу!

Пауза.

Хапко: (с остекленевшим взглядом) Не договорились, значит, мы с Вами! Ну, что ж! Это легко исправить! Знаете, что я сделаю? Я – на Вашем примере – всех остальных научу слушаться. Я Вам такую жизнь налажу! Пожалеете, что мне перечите! Я Вашей кафедре такие министерские проверки устрою! Небу станет жарко! Проверочная комиссия найдёт к чему придраться. А не найдёт, я ей помогу! Я Вас в бараний рог согну!

Пауза.

Васильева: (холодно) В таком случае, разрешите откланяться!
Хапко: (хамски) Откланивайтесь!

Васильева встаёт и идёт к двери. У двери останавливается, роется в сумочке, возвращается к столу ректора и бросает на стол мелкие купюры и монеты.

Васильева: Это Вам за кофе с коньяком!

Не дав ректору опомниться, быстро уходит.

Свет гаснет.


СЦЕНА 8

Кафедра зарубежной литературы. Все те же. Мазина подмазывает губы помадой у зеркала. Аспирант читает книгу. Гордеева и Цветкова о чём-то перешёптываются. Елисеева перекладывает бумаги.

Мазина: Что-то Марины долго нет. О чём они там беседуют? Пойду, наверное. Скоро муж с работы придёт, а у меня ни обеда, ни ужина. Наверное, соединю обед с ужином!
Елисеева: Подождите ещё минут десять. Если через десять минут не придёт, вместе пойдём.
Аспирант: Вам хорошо! Вас кто-то ждёт! А меня – никто не ждёт! Даже кошки нет.
Мазина: Заведите кошку! Это – не проблема!
Аспирант: Не прокормлю!
Мазина: Тогда женитесь! Вон, какие у нас незамужние девочки, Даша и Ася! Смотрите, какие хорошенькие!
Аспирант: Если я кошку не в состоянии прокормить, как я жену-то прокормлю?!
Мазина: Тогда выбирайте такую жену, которая прокормит – Вас!
Елисеева: Хорошая трезвая мысль!
Аспирант:  Я, если Вы заметили, мужчина! Я не альфонс!
Мазина: Шучу я, Петя, как всегда. Впрочем, не совсем и шучу. Нынче много женщин состоятельных, но одиноких. Думаете, им семейного тепла не хочется? Они только рады были бы составить Вам компанию по жизни. Надо только найти такую одинокую, и состоятельную женщину подходящего возраста.
Елисеева: Возраст – ни при чём!
Аспирант: Да перестаньте Вы! Не хочу я жениться ни на бедной, ни на состоятельной женщине! Отвечать за семью по нынешним временам – увольте! Знать, что не можешь принести домой достаточно денег, чтобы содержать жену и детей! У меня сердце  не выдержит! Лучше я буду один!
Мазина: Такой мужчина   и один! Это  не нормально!
Цветкова: (отвлекаясь от беседы) Петя совершенно прав! Он рассуждает, как настоящий ответственный мужчина.
Гордеева: И как же любовь? Нельзя же идти замуж и жениться не по любви. Ничего хорошего не получится!
Елисеева: Да и с любовью не всегда хорошо получается! Брак – это лотерея! Может, повезёт! А может, нет! Если бы Петя влюбился, или вы, Ася и Даша, вы бы не рассуждали, а любили, и ничто бы вас не остановило, ни отсутствие денег, ни отсутствие жилья! Всё дело в отсутствии любви! Вон, как нашего Золотарёва припекло! Жену бросил! Развёлся! С детьми перессорился! Женился! И счастлив!
Цветкова: Откуда Вы знаете, что он счастлив? Он Вам сам сказал? Нам это неизвестно. Может, и был счастлив в день свадьбы, а что потом – кто знает.
Мазина: Откуда в нашей молодёжи столько скепсиса?
Гордеева: Это не скепсис, а трезвое размышление. Вообще, наше поколение обладает тем, чего не было в предыдущих поколениях – здравым смыслом! В нас достаточно романтизма, но он уравновешен именно здравым смыслом. Поэтому мы – умнее вас!
Елисеева: Приехали!  После Ваших высказываний я чувствую себя в мои сорок лет мало, что старухой, но и полной дурой!
Мазина: А я    нет!
Цветкова: Я вовсе никого не хотела обидеть. Я просто размышляю, чем мы отличаемся от вас.

Входит Васильева. Все умолкают и внимательно смотрят на неё.

Васильева: Господа, знаете, что я предлагаю, давайте разопьём бутылочку! Я от нового ректора шла, забежала в магазин, и…

Васильева вытаскивает из сумочки бутылку коньяка,  два лимона и пачку печенья.

Петя, организуйте, пожалуйста, всё, как надо!

Передаёт аспиранту бутылку, лимоны и печенье. Петя принимается хлопотать у стола.

Мазина: (сложив на груди руки, смотрит на Васильеву) С чем поздравить? Вас повысили? Проректор?

Все выжидающе смотрят на Васильеву.


Васильева: (улыбается) Господа, прежде всего, я прошу Вас быть сдержанными в ваших высказываниях. Вчера какие-то рабочие по коридору тянули провода. Возились возле каждой двери. Я спросила их – зачем? Они ответили, что тянут телефонные провода. Рабочие ушли, телефонов – нет. Сегодня я поняла, что это были за провода. Господа, каждое Ваше высказывание, возможно, фиксируется где-то, сами догадайтесь – где! Высказываться буду я, поскольку мне уже терять нечего и вообще – наплевать! Господа, я принесла вам пренеприятное известие! К нам едет ревизор!

Аспирант замирает, смотрит на Васильеву.

Мазина: Что?
Гордеева: Как ревизор?
Елисеева: Зачем ревизор?
Цветкова: Этого ещё не хватало!
Аспирант: Да вы, что!
Мазина: (засмеявшись) Это шутка! Ну, и шутница, Вы, Марина Антоновна! Я даже сразу и не поняла. Как вы нас поддели!
Гордеева: Прикольно!
Цветкова: Клёвый прикол!
Васильева: (улыбаясь) Никаких приколов! Всё очень серьёзно! Будет глобальная проверка кафедры институтской администрацией. Заполните все журналы, приведите в порядок все программы, планы, словом, приготовьтесь. На занятия к вам пойдут, так что, держитесь, господа! К нам будут придираться! К нам будут очень придираться! У нас будут искать недостатки. Постарайтесь не дать им пищи, не дать поводов для чрезмерной критики. Будьте, выдержаны и спокойны.  Нас будут громить! Нас собираются топтать! Может быть, унижать!
Мазина: То есть – опускать!
Гордеева: За что?!
Елисеева: Всегда есть за что!
Васильева: Господа, я только что написала заявление об отставке.

Пауза.

Не могу сказать, что, идя в кабинет к Хапко, я хотела этой отставки. Но мы с Хапко не нашли общего языка. И никогда не найдём. Так, что, господа, можете меня поздравить! Я – свободна! Я просто профессор кафедры. Если, конечно, меня не попросят удалиться.
Аспирант: Не фига, себе! 
Васильева: Петя!
Мазина: Я – в шоке!
Гордеева: Мы  все – в шоке!
Елисеева: Однако!
Цветкова: И что же дальше? Кто будет нами руководить?
Васильева: Об этом не беспокойтесь. Руководитель всегда найдётся. Без руководителя не останетесь. Вот, хотя бы, Варвара Ивановна.
Мазина: Я? Почему – Я? Я не смогу! Лучше Вас никто не сможет! Порвите Ваше заявление! Немедленно!
Елисеева: (горячо) Порвите!
Васильева: Нет, господа! Это невозможно! Здесь полная несовместимость! Если с Золотарёвым я как-то ладила, терпела его выходки. Я привыкла к этому злу, как, впрочем, все мы. Мы ничего не могли изменить. В конце концов, я ему обязана была. Он дал мне работу, когда я уже отчаялась её иметь. Но Хапко я ничем не обязана! И терпеть его наглость, терпеть это новое зло я не согласна! Этот человек торжествует, упивается властью с первого часа, упивается беззаконием, что же будет дальше? Вы надеялись, что новая власть будет законной, доброй, справедливой? Должна вас разочаровать!  Она ничем не лучше старой власти. Обе – гаже!
Мазина: Господи, что же будет?
Васильева: А что было, то и дальше будет! Продавались вступительные экзамены, и будут продаваться, только в ещё более широких масштабах! Заставляли нас оценки рисовать в зачётках студентам, которых мы и в глаза не видели на лекциях и семинарах, и впредь будут заставлять, только в больших количествах!  Кому рисуем оценки? Деткам высокопоставленных чиновников! Деткам богатых родителей, у которых в руках материальные блага! Деткам наших коллег, занимающим высокие должности! Нам выкручивали, образно выражаясь руки, и впредь будут выкручивать! Только раньше нам выкручивали откровенно, приговаривая:   Тебе больно, ничего, терпи! А теперь будут выкручивать, и спрашивать:   Вам ведь, правда, приятно? Детке самого господина Такого-то «отлично» рисуете! Наслаждайтесь! Господи! Почему мы всегда у  чиновников   холопы? Мало им, что мы государственные холопы, которым можно даже не платить вовремя за сделанную работу, а если платить, то гроши, так они ещё пытаются сделать нас    холуями! Хватит с меня!
Елисеева: А что он хотел от Вас?
Васильева: Хотел, чтобы я Петю убрала с экзаменов, потому что Петя, по его мнению, слишком строг. Я отказалась, потому что считаю это незаконным. Хотел, чтобы я рисовала оценки в зачётках. Правда, я нарисовала. Но когда он потребовал, чтобы мы снова урезали список литературы для студентов, вот этого я больше не вынесла.
Аспирант: (возмущённо) Сократить список? Да в нём и так почти ничего не осталось после предыдущего сокращения! Кого же мы выпускать будем? Гоголевских Петрушек?
Мазина: (решительно) Надо писать в Министерство! Надо жаловаться!
Васильева: Ну, напишете Вы в Министерство! А этот Хапко съездит с пачкой денег к своим корешам в этом самом Министерстве, и – всё будет, как он хочет! А дядя из Министерства Вам вежливо ответит, что составление списка – внутреннее дело института. Не будьте наивной! Петя, давай наш коньяк! Выпьем, господа, за мою невольно добровольную отставку!

Грустный Петя раздаёт коллегам наполненные рюмки. Все чокаются друг с другом. Выпивают.

Пауза.

Стук в дверь. Входит секретарша ректора. Молча, кладёт на стол перед Васильевой документ и уходит. Васильева  берёт документ, читает вслух.

Господа, это приказ по институту. Назначить временно исполняющей обязанности заведующей кафедрой зарубежной литературы доцента Мазину Варвару Ивановну.
Мазина: Не-е-ет! Ну, Вы меня и подставили!
Васильева: (весело) Поздравляю Вас! Это ещё не всё, господа! Васильевой, то есть мне, объявляется выговор за недобросовестное отношение к своим обязанностям! Теперь можете поздравить меня! Петя, наливай! Надо это отметить! Первый выговор за тридцать лет безупречной службы!

Пауза.

Аспирант: (тихо) Надо подавать в суд!
Васильева: Петя, не смеши меня!

Все стоят, молча, глядя в пол.

Свет гаснет.


СЦЕНА 9

Больничная палата. Кровать, на которой лежит Золотарёв. Возле кровати стул, тумбочка, на которой стоит стакан с водой, флаконы с лекарствами. Входит медсестра с лотком в руках.

Медсестра: Доброе утро, Николай Петрович! Как почивали?
Золотарёв: Я не спал. Но утро – доброе!
Медсестра: Плохо, что не спали. Надо было позвать меня ночью, и я сделала бы Вам укол. И Вы бы заснули.
Золотарёв: (ухмыляясь) Я бы и сам ночью сделал тебе укол!
Медсестра: Намёк Ваш не поняла. Намерения Ваши не одобряю! Давайте-ка принимать лекарства.

Медсестра садится на стул возле кровати, роется в лотке. Вытаскивает пузырьки с лекарство, наливает лекарство в ложку, даёт Золотарёву.

Ну-ка, ам!

Золотарёв пьёт лекарство, морщится.

Золотарёв: Лучше бы ты мне водочки дала. Мне бы сразу полегчало.
Медсестра: Водочки! Какая водочка после второго инфаркта! Лежите тихо.

Золотарёв протягивает руку и гладит медсестру по коленке. Медсестра чуть-чуть отодвигается и убирает руку Золотарёва с коленки.

Ну-ну! Резвый какой! Лежите смирно!
Золотарёв: Належусь я ещё тихо и смирно. Ишь, ты, какая сладкая!
Медсестра: (терпеливо и шутливо) У Вас молодая жена, а Вы безобразничаете. Я возьму, да Вашей жене расскажу, куда Вы ручонки свои суёте!

Встаёт и поворачивается к Золотарёву спиной, чтобы поставить лоток на тумбочку. Золотарёв шлёпает её по заду.

Медсестра: (спокойно) Хулиган! Ей-Богу, жене скажу!
Золотарёв: Не скажешь! Пожалеешь! Каждый день грозишься!

Медсестра отходит от Золотарёва на безопасное расстояние.

Медсестра: Пользуетесь тем, что Вы больны? Я ведь замужем, а Вы постоянно руки распускаете. Я медбрата к Вам пришлю. Его, небось, не станете лапать.
Золотарёв: Иди сюда, рыбка! Иди! Я тебя поглажу! Я тебя приласкаю!

Манит её рукой.

Медсестра: Каждый день одно и то же! Я Вам, что, кошка, меня гладить? Тоже мне, гладиатор!  У меня есть, кому гладить и ласкать!
Золотарёв: А я тебе за это денежку дам!
Медсестра: (возмущённо) Я Вам что, проститутка, что ли? Скажу главврачу, пусть медбрата пришлёт! Его и гладьте!
Золотарёв: Не надо! Лежу тихо и смирно!

Изображает покойника, сложив руки на груди. Медсестра, метнув на Золотарёва сердитый взгляд, уходит. Входит Прибыткина.

Прибыткина: Котик, здравствуй!

Целует Золотарёва.

Как ты себя сегодня чувствуешь?
Золотарёв: Здравствуй, моя рыбка! Котик чувствует себя неплохо. Иди сюда! Иди!

Прибыткина усаживается на край постели. Золотарёв жадно лезет к ней за пазуху.

Прибыткина: (пытается сопротивляться) Не надо, мой пёсик! Тебе вредно! Ну, что ты делаешь? Сюда медсестра или врач могут войти!
Золотарёв: (пыхтя от напряжения) Пусть входят! Ты – моя жена! Имею право!
Прибыткина: Ты уже завтракал, мопсик?
Золотарёв: Завтракал, завтракал! Без десерта! Ты – мой десерт!
Прибыткина: Милый, вот тебе апельсины. Почистить тебе апельсинчик?
Золотарёв: (продолжая пыхтеть и копаться у Прибыткиной за пазухой) Почисть, почисть! Дай, дай, дай сисечку поцеловать!

Пытается приподняться и поцеловать Прибыткину в грудь. Прибыткина вскакивает и отходит от кровати.

Прибыткина: Врач приказал тебе не напрягаться! А ты, что делаешь?! Хулиган!
Золотарёв: (задыхаясь, откидывается на подушку) Я – хулиган! Я – такой! Зарочка,  знаешь, что лежит у меня под подушкой?
Прибыткина: Что у тебя лежит под подушкой?
Золотарёв: Завещание! Я тебе всю недвижимость отписал. И капитал. Там мно-о-ого! Тебе на всю жизнь хватит!
Прибыткина: Ты, что, умирать собрался, папик? Даже не думай! Ты мне живой нужен.
Золотарёв: Я так жить хочу! Спать с тобой хочу! Киска моя!
Прибыткина: Вот выздоровеешь, всё у нас будет!
Золотарёв: Я сейчас хочу!
Прибыткина: С ума сошёл! В больнице? Да ещё в твоём состоянии!
Золотарёв: У меня хорошее состояние!   (показывая пальцем на подушку) – и у тебя хорошее состояние! Иди сюда! Иди скорее!

Тянется к неё руками. Входят дочь Золотарёва, Лариса Николаевна, и его сын, Иван Николаевич. Прибыткину они игнорируют.

Лариса Николаевна: Здравствуй, папочка!
Иван Николаевич: Здравствуй, папа!
Золотарёв: (сердито) А-а-а! Припёрлись? Живой я ещё! Живой!
Лариса Николаевна: Как ты себя чувствуешь, папочка?
Золотарёв: Слетаетесь, как вороньё на падаль?
Прибыткина: Дорогой, не говори такие ужасные вещи!
Иван Николаевич: Папа, ну, зачем ты так? Мы от всей души пришли!
Золотарёв: Вы от всей жадности пришли! Ничего больше не дам! В завещании вас нет! Вы уже всё получили!
Прибыткина: Милый, не волнуйся так, тебе вредно!
Лариса Николаевна: Папа, мы пришли проведать тебя, а не за завещанием!
Иван Николаевич: Мы пришли к тебе, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь.
Золотарёв: (задыхаясь от злости) А с Зарочкой поздороваться – не надо? Ишь, вы какие! Раз ко мне пришли, то и к Зарочке пришли!
Прибыткина: Папик, не сердись! Я ни на кого не в обиде.
Лариса Николаевна: Здравствуйте, Зара! А я Вас сразу и не заметила! Папа! Мы тебе лимоны и апельсины принесли. Почистить  тебе апельсинчик, папочка?
Золотарёв: Не надо! Не хочу!
Иван Николаевич: Здравствуйте, Зара! А Вы, оказывается, тоже здесь?
Прибыткина: Здравствуйте, я всегда здесь!
Золотарёв: После первого инфаркта вы и не подумали ко мне придти. А после второго у вас что, сердце появилось? Смерть мою унюхали?
Лариса Николаевна:  Папочка, мы тогда и не знали о твоей болезни. Нам никто не сообщил. Мы любим тебя, папуля!
Иван Николаевич: Не сообщил! Мы любим!
Золотарёв: А Зара не секретарь, чтобы вам сообщать! Если бы вы мне, хотя бы звонили каждый день, вы бы знали! А вы даже не звонили! А теперь вдруг припёрлись! Нет вас в завещании! Нет!
Прибыткина: Котик, не волнуйся!

Тихий стук в дверь. Входит Стёпа. Приветствует всех общим поклоном. Проходит и становится у окна.

Золотарёв: Вот, Стёпа, меня не забывает! Каждый день приходит! Мой верный Стёпа! А родные дети! За всё время после моей свадьбы – ни одного звонка! Ни единственного! А как второй инфаркт случился, так прибежали!
Лариса Николаевна: Папочка, ну, что ты говоришь! Мы же волнуемся за тебя! И завещание тут ни при чём!
Иван Николаевич: Папа! Нам нужно было время, чтобы привыкнуть.
Золотарёв: (злобно) Ага! И вы уже привыкли? В один момент, как второй инфаркт! Шли бы вы…!
Прибыткина: Милый, не волнуйся! Тебе нельзя волноваться!
Золотарёв: Как я должность потерял, так все сразу слиняли! Даже родные дети! Ни одна сволочь из института, кроме Стёпы, не позвонят, не придут! – (Стёпе) – Ты в институте говорил, что я болен?
Стёпа: (выступая вперёд) Всем объявил! Все знают!
Золотарёв: Вот! Все знают! И ни один гад   не приходит! Как будто меня и не было никогда! Сволочи неблагодарные! А я столько для них сделал! Все мне обязаны! Должности давал! Премии выписывал! А эти – (тычет пальцем в сторону детей) – из-за завещания припёрлись! Нету вас в завещании! Нету! Вовремя к отцу приходить надо! Поздно спохватились! – (Прибыткиной) – Сестру, позови! Что-то мне хуже!

Прибыткина убегает. Дочь и сын изображают волнение, но не двигаются с места. Стёпа подходит к кровати, поправляет подушку и  одеяло больного.

Лариса Николаевна: (брату – тихо) Как ты думаешь, где он завещание хранит?
Иван Николаевич: Откуда я знаю? Может, под подушкой? Или в тумбочке?
Золотарёв: (детям) Что вы там шепчетесь? Возле покойников шепчутся! Громко говорите! Или убирайтесь отсюда! Полюбоваться пришли! Живой я, и жить буду! Не надейтесь!
Лариса Николаевна: Мы не шепчемся, папочка!
Иван Николаевич: Мы не шепчемся!

Входит медсестра со шприцем. За ней – Прибыткина. Медсестра делает Золотарёву укол и уходит.

Золотарёв: Идите! Идите! Идите отсюда!
Лариса Николаевна: Мы ещё придём папочка!
Иван Николаевич: Придём!
Лариса Николаевна: (брату – на пороге) В коридоре подождём. Рано или поздно она уйдёт. Не может же она возле него целый день сидеть!
Иван Николаевич: Подождём!

Выходят. На пороге сталкиваются с Васильевой.

Васильева: Здравствуйте, господа!
Золотарёв: Кто там ещё припёрся?
Прибыткина: Васильева.
Золотарёв: Кто? – (приподнимается на локте) – Марина Антоновна?

Прибыткина встаёт и уступает Васильевой стул. Васильева присаживается, выкладывает на тумбочку кефир, мандарины, яблоки.

Васильева: Здравствуйте, Николай Петрович! Как Вы себя чувствуете?
Золотарёв: Пришла! От Вас-то – никак не ожидал! Спасибо!
Васильева: Навестить больного – святое дело!
Золотарёв: Удивлён! Приятно удивлён! Не держите зла меня?
Васильева: Я? На Вас? Упаси Бог! Я никогда и не держала! Как Вы?
Золотарёв: Хорошо! Я живой! Жить хочу!
Васильева: Вот и чудесно! Надо жить! В институте о Вас скучают!
Золотарёв: Так скучают, что и не приходит никто! Ни одна сволочь, кроме Стёпы, да вот ещё Вас – не приходит! Все забыли! А я столько для них сделал! И должности давал бесплатно! И премии выписывал! Стёпа, я выписывал премии?
Стёпа: (выступая вперёд) Выписывали! – (Васильевой) – Они выписывали!
Васильева: Конечно, все помнят Вашу доброту!
Золотарёв: Ни одна сволочь не помнит! А этот, новый-то, как он? Я ведь и ему должность дал! А он меня подсидел! Стёпа мне рассказывает, какие там порядочки завелись после меня! Всё погубит! Всё, что я сделал!
Васильева: Да, порядки, новые!
Золотарёв: (сильно волнуясь) Слышал я, будто бы он ящичек какой-то в вестибюле повесил? Чтобы народ  ему жалобы писал друг на друга.
Васильева: Ящичек висит. Правда, я не знаю, пишет ли кто-нибудь жалобы.
Стёпа: (выступая вперёд) Пишут-с! Студенты на преподавателей жалуются, будто бы преподаватели у них вымогают деньги во время сессии.
Золотарёв: (с возмущением) Да разве при мне такое было?
Васильева: Ну, я должна откланяться! Выздоравливайте, Николай Петрович, и скорее возвращайтесь на работу.

Васильева встаёт.

Золотарёв: А помните, я Вас на работу взял, когда Вас нигде не брали? А я – взял!
Васильева: Конечно, помню. Я Вам очень за это благодарна.
Золотарёв: И не пожалел, что взял! Мы с Вами ругались, Марина Антоновна, так Вы уж, простите старика!
Васильева: (в изумлении) Мы с Вами – ругались? Не помню! И Вы меня – простите! До свидания! Выздоравливайте!
Золотарёв: Придёте ещё?
Васильева: Непременно!

Васильева уходит.

Золотарёв: Не ожидал! Пришла! И ничего ей от меня – не надо!
Стёпа: (выступая вперёд) Новый её с должности уволил.
Золотарёв: Вот, сукин сын! Всех моих ставленников увольняет с должностей! Своих ставит! Тебя, Стёпа, тоже уволил с должности! Ты не горюй, я, как поправлюсь, попрошу за тебя.
Стёпа: Спасибо. Только я при нём должности не хочу. Так буду, в преподавателях. Больно много бумаг стали просить от заведующих кафедрами. Каждый день какие-то бумаги надо подавать. Не хочу!
Золотарёв: (устало) Ну, как знаешь! Что-то я устал. Неможется мне. Ты, иди Стёпа! Приходи завтра.

Стёпа уходит.

Золотарёв: (Прибыткиной) Вот ведь, его все холуём моим называли, а один холуй мне верным и остался!
Прибыткина: Ты что-то бледный, папик. Не позвать врача?
Золотарёв: Не надо. Ты мне – врач! Иди сюда!
Прибыткина: Котик, в коридоре твои родственники сидят. Войти сюда могут.
Золотарёв: (свирепея, кричит) Чего они сидят? Скажи им, чтобы выметались! Я знаю, чего они сидят! Смерти моей ждут! Это их мать придти надоумила! Завещания хотят! Хрен им! Хрен им моржовый!

В дверь на крик просовывается голова дочери Золотарёва. За её спиной стоит его сын.

Лариса Николаевна: Папочка, ты меня звал?!
Иван Николаевич: Папа, ты меня звал?
Золотарёв: (задыхаясь от злости) Не звал! Не звал! Не звал! Хрен вам! Хрен моржовый! Не звал! Ограбили! Вон! Смерти моей ждут! Караулят!
Прибыткина: (испуганно) Пёсик, я врача позову!
Золотарёв: (хватает её за руку) Не уходи! Не уходи! А то они, как уйдёшь, по палате шарить начнут!
Прибыткина: (детям Золотарёва) Позовите врача!

Дочь и сын исчезают за дверью.

Золотарёв: (жадно тянется к Прибыткиной) Иди, иди, иди сюда! Дай, дай, дай, си…си…си…

Откидывается на подушку, хрипит, умирает.

Прибыткина: (плача) Папик! Ты куда? Папик, постой!

Вбегают медсестра, дочь и сын. Окружают постель.

Медсестра: Врач сейчас будет! Потерпите!
Лариса Николаевна: Потерпи, папочка!
Иван Николаевич: Сейчас будет, врач!
Медсестра: (вглядывается в лицо Золотарёва, щупает ему пульс) Не поможет врач! Кончено!
Прибыткина: (плачет) Папик, куда ты?

Дочь быстро подходит к тумбочке, открывает дверцы и начинает шарить Заметив это, Прибыткина наклоняется над телом Золотарёва, достаёт завещание и прячет за пазухой.

Лариса Николаевна: (брату) Нету!
Иван Николаевич: Чёрт! Под подушкой взгляни!
Прибыткина: Бедный, бедный мой пёсик!

Дочь отталкивает Прибыткину и шарит под подушкой. Голова покойника сваливается с подушки.

Иван Николаевич: Ну?!
Лариса Николаевна:Нету!
Иван Николаевич: Под матрацем посмотри!

Дочь начинает шарить под матрацем. Прибыткина тихо отступает  к двери.

Медсестра: Вы хотя бы глаза ему закрыли!
Прибыткина: (открывая дверь и исчезая) Закройте сами! Я покойников боюсь!
Медсестра: (вслед Прибыткиной) Это же – Ваш покойник!
Иван Николаевич: Ну?
Лариса Николаевна:Нету!
Иван Николаевич: Чёрт! А где, эта? Сбежала? Наверное, у неё!
Лариса Николаевна: Догони её!
Иван Николаевич: В суде догоним! Пошли!
Медсестра: Глаза-то ему закройте!
Иван Николаевич:  (подавая медсестре зелёную бумажку) Сами закройте!

Уходят. Медсестра подходит к кровати, поправляет голову покойника, закрывает ему глаза, накрывает лицо простынёй.

Медсестра: Ну, прощай, старичок! Кто же теперь меня по попе будет шлёпать?

ЗАНАВЕС.