Курьер

Издательство
Карл остановил свой новенький велосипед, подаренный матерью ему на день рождения, у серого в старом готическом стиле двухэтажного здания с высокой покатой крышей, покрытой красной черепицей, поднялся на крыльцо из одной ступеньки и открыл тяжелую высокую дверь из мореного дуба. Внутри оказался большой, просторный холл. Карл прислонил велосипед к нише в стене, рядом с дверью, поднял напружиненный захват багажника, который удерживал большой красный кожаный портфель с двумя металлическими замками. Поднял голову – широкая лестница из шести степеней из серых чугунных плит с ажурными перилами вела на полуэтаж. Поднявшись на эту площадку, Карл оказался между двумя практически идентичными высокими двустворчатыми дверями из такого же мореного дуба, что и входная дверь. На правой двери висела латунная табличка: АДВОКАТСКАЯ КОНТОРА И. ФОН ШУЛЬЦА. Слева – такая же латунная табличка: ИЗДАТЕЛЬСТВО ЛЕОНА БРЮЛЛОВА. Переложив портфель из левой руки в правую, Карл указательным пальцем левой руки нажал на кнопку звонка, располагавшуюся чуть выше таблички.
Это был высокий худой юноша с рыжими волосами, причесанными на прямой пробор посередине, и слегка оттопыренные уши. Удлиненное лицо, усыпанное средней величины веснушками, с небольшим, слегка курносым с широкими крыльями носом, делало его похожим на цыпленка.
Щелкнул замок на двери. Карл постоял пару секунд в ожидании, что кто-то выйдет или откроет дверь, но, поскольку никто так и не появился, он сам нажал на латунную ручку. Дверь тут же отворилась, и перед Карлом предстал широкий не очень длинный кори-дор с несколькими дверями с обеих сторон. На высоком трехметровом потолке висели две большие люстры с множеством стеклянных подвесок самой различной формы – в виде вытянутой капли, многогранных кристаллов и с полдюжины ламп на каждой.
Карл закрыл за собой дверь. И в этот самый момент вдруг обе люстры погасли, коридор погрузился в непроглядный мрак. Карл от неожиданности даже вскрикнул. Но тут же вспыхнули две слабые инфракрасные лампы, которые, вероятно, были установлены на тех же люстрах, но при обычном освещении их нельзя было заметить. Свечение было настолько слабым, что позволяло лишь не упереться в стену при движении.
Несколько минут Карл стоял в нерешительности, привыкая к темноте и питая слабую надежду увидеть кого-нибудь в коридоре, чтобы спросить, как ему пройти в кабинет хозяина издательства. Но, увы, никто не собирался выходить из своих кабинетных укрытий.
– Эй, кто-нибудь! – робко прокричал Карл.
В ответ – тишина.
– Кто-нибудь здесь есть? – чуть громче, но все так же робко произнес Карл.
И снова тишина.
Подождав еще чуть-чуть, Карл стал медленно двигаться вперед. Когда он дошел до первой двери, неожиданно раздался дикий, явно нечеловеческий хохот, а сверху, между люстрами прямо на потолке отразилось чье-то лицо с огромными, чуть навыкате глазами, острым носом, длинными, торчащими в разные стороны усами. Но главное – на взъерошенной голове видения торчали по бокам небольшие рожки. От страха Карл даже присел, прижимая к себе красный портфель. Видение осклабило свой рот, в котором Карл заметил два слегка выпирающих наружу острых клыка, и снова раздался дикий хохот – Карл теперь понял, что смеялось именно это видение, точнее даже монстр.
И вдруг он почувствовал, как кто-то приблизился к нему и попытался выхватить портфель. Карл машинально прижал портфель еще сильнее к груди и посмотрел на того, кто пытался вытащить у него из рук портфель. Это была женщина на вид средних лет, с пышной прической и тонкими губами. Она снова протянула руки к портфелю, но Карл, уже немного пришедший в себя, сильно ударил ее по рукам. Женщина взвыла, глянула наверх, а монстр снова захохотал и произнес нечто невнятное, но женщина видно поняла, что именно, и тут же исчезла.
Карл постоял еще немного, приходя окончательно в себя, и начал неторопливо двигаться вперед, то и дело поднимая глаза кверху. Монстр следил за ним, но уже молча. И Карлу даже показалось, что это не он самостоятельно вышагивает по темному коридору, а его кто-то ведет. Сердце бешено колотилось, будто ему стало тесно в грудной клетке и оно хотело вырваться наружу. В висках стучало. Руки и ноги непроизвольно дрожали.
Наконец, он дошел до конца коридора и остановился. Глянул направо – там была какая-то непонятная черная дыра. А слева – дверь. Буквально на несколько секунд, чтобы Карл успел прочитать, на ней вспыхнула табличка: Леон Брюллов. А под ней более мел-ким шрифтом: Без надобности не беспокоить.
Карл выдохнул. Постучал.
– Кто там? Войдите! – послышался довольно густой бас.
Карл еще раз выдохнул, глянул напоследок в потолок, но монстр исчез. Карл от-крыл дверь и вошел. Это был довольно большой кабинет, стены которого были установлены книжными полками, на которых в беспорядке стояли и лежали книги, журналы, подшивки газет. Справа от двустворчатого окна стоял большой из красного дерева, покрытый такого же цвета скатертью стол, на котором стояли письменные приборы, настольная лампа, два высоких телефонных аппарата и несколько папок с какими-то бумагами, а с краю на стеклянном круглом подносе находился графин с водой и двумя стаканами. За столом сидел, читая газету, очевидно, тот самый Леон Брюллов, директор издательства.
– Господин Брюллов?
Когда за Карлом закрылась дверь, Брюллов отложил газету в сторону и посмотрел на вошедшего.
– Вы кто? Что вам угодно?
– Я курьер, Карл. Вам должны были звонить.
– Ах, да, да! Принесли рукопись? Давайте!
Но не успел Карл сделать и пары шагов, как дверь кабинета открылась и в кабинет вошла женщина средних лет, с пышной прической белокурых волос и тонкими губами. Карл оглянулся на нее, и по коже мгновенно пробежали мурашки – это была та самая женщина, которая пыталась в темном коридоре вырвать у него портфель. Она прошла мимо, будто даже не заметив Карла.
– Леон, ты представляешь, этот осел Бухгольц попросил придержать печать его книги. У него, якобы, появились некие дополнения. Я ему говорю, что у нас сроки срываются, а он ни в какую.
– Успокойся, Гретхен. Я сам ему позвоню и все объясню.
– Ну, мое дело было тебя предупредить.
Женщина развернулась и пошла обратно, а Карл обратил внимание, что за открытой дверью в коридоре снова было светло, как и в тот момент, когда он вошел в издательство.
– Итак, молодой человек, что же вы остановились? Давайте рукопись.
Карл приблизился к столу, поставил портфель на стул, стоявший сбоку от стола, щелкнул обоими замками, вынул толстую папку с завязками и протянул ее Брюллову. Пока тот развязывал папку и доставал листы, отпечатанные на машинке, Карл оторопел. Его лицо с большими чуть навыкате глазами, острым носом и длинными, торчащими в разные стороны усами живо напомнили ему того самого потолочного монстра. Карл побледнел. Ноги сами собой подкосились, и он сел на стул, точнее на портфель, который лежал на стуле, но даже не заметил этого. А глаза его впились во взъерошенную голову директора – он искал те самые рожки. Но, увы, рожек не было.
Брюллов кивнул сам себе, поднял голову и, увидев все еще сидевшего перед ним курьера, произнес.
– Все в порядке, молодой человек! Спасибо! Вы можете быть свободны.
Но Карл никак не мог оторвать взгляд от головы Брюллова.
– Вы свободны! Можете идти! – повторил директор. – Что вы на меня так смотри-те?
– Да, да, извините!
Карл поднялся и мелкими шагами направился к двери.
– Портфель! – пробасил Брюллов.
– Что? – оглянулся Карл.
– Портфель, говорю, забыли.
– Да, простите!
Карл вернулся, взял портфель и уже нормальной походкой покинул кабинет.
– Странный какой-то! – хмыкнул Брюллов, углубляясь в чтение принесенной курьером рукописи.
Выйдя из кабинета, Карл остановился в ожидании, что свет снова погаснет. Но ни-чуть не бывало! Люстры все так же весело освещали широкий коридор. И Карл заметил, что та самая непонятная черная дыра напротив кабинета Брюллова была всего лишь продолжением коридора.
Он снова выдохнул и направился к выходу. В этот момент в коридор одновременно из двух разных кабинетов вышли два мужчины и женщина. Мужчины о чем-то продолжали спорить, а женщина с папироской во рту молча направилась в тот самый левый коридор.
Через минуту Карл покинул издательство, едва не столкнувшись с клиентом, выходившим из адвокатской конторы, и спустился по ступенькам в холл, подошел к велосипеду и застыл в недоумении – он твердо помнил, что оставил велосипед с рулем в сторону лестницы, а сейчас его двухколесный приятель оказался повернутым к выходу из здания. И снова мурашки пробежали по его телу. Он быстро прикрепил портфель к багажнику и, не задерживаясь, покинул здание.
Спустя полтора часа, сначала заехав в контору  и доложив директору Агентства по доставке о выполненном поручении, он был уже дома. Бледный, тяжело дышащий, с рас-ширенными зрачками. Вид сына нешуточно напугал мать.
– Что с тобой, Карлуша? Ты где был?
– Все нормально, мама! Просто, ты же знаешь, у меня сегодня был первый рабочий день. И я немного устал и перевозбудился.
– Может быть, тебе не нужно там работать?
– Почему не нужно, мама? Разве нам не нужны деньги? Зато теперь ты не будешь каждый месяц считать, хватит ли тебе заплатить за квартиру? И на продуктах экономить не будем.
Мать улыбнулась.
– Ну, хорошо! Значит, я больше не буду волноваться, и переживать за тебя.
– Конечно, мама! Я ведь уже взрослый, – улыбнулся Карл и бледность начала постепенно сходить с его лица.

Ферма
В Агентство по доставке Роберта Груббера поступил очередной заказ: доставить посылку в двух бумажных не очень больших пакетах на ферму Курта Киммиха. Недолго думая, директор, средних лет с большим носом (про такие говорят – шнобель) и легкой сединой в волосах, вызвал к себе Карла.
– Как твой велосипед, Вассерман?
– С ним все в порядке, господин директор.
– Оч-чень хорошо! – директор кивнул в дальний угол кабинета, где на деревянном стеллаже в несколько рядов лежали посылки, конверты, пакеты и другие вещи, которые ожидали доставки по адресатам. – Вон там, в углу, видишь, два бумажных конверта?
– Да, господин директор.
– Нужно их отвезти на ферму Курта Киммиха. Это в семи километрах отсюда на восток. Причем, просили доставить в течение двух часов максимум. Иначе наше Агентство заплатит неустойку. Успеешь? Справишься?
– Успею, господин директор! Я быстро езжу.
– Ну, давай! Посмотри по карте точное местоположение фермы, чтобы не заблудиться.
Карл взял оба пакета и направился к двери, но уже на пороге директор его снова окликнул:
– Да, Вассерман, забыл сказать: отправитель просил быть очень осторожным и не намочить конверты. Там весьма ценный товар для заказчика.
– Не беспокойтесь, господин директор! Я буду аккуратен. К тому же сегодня солнечный день, на небе ни облачка.
– Ну, хорошо! Иди!
Что такое семь километров за два часа на велосипеде? Карл изучил карту: дорога почти прямая, грунтовая, правда, в одном месте, почти целый километр нужно было ехать по лесу, но и это не страшно – время дневное, к тому же, и воздух там будет почище, чем в открытых полях.
Он аккуратно, чтобы случайно не порвать и не зацепить чем-нибудь, уложил оба пакета в свой красный кожаный портфель, и хотел было пристроить его, как обычно, на багажник, но, подняв уже пружину зажима, передумал: мало ли, прижмет как-то не так и порвет пакеты. Он повесил портфель на руль и, поправив кепку, сел в седло, раз-другой оттолкнулся ногой и закрутил педали.
В это время в окно выглянул директор с сигаретой в зубах. Увидев отъезжавшего курьера, загадочно улыбнулся.
Да и Карл тоже ехал с улыбкой на лице. Как хорошо, что мама угадала его мысли и подарила ему на день рождения велосипед. Теперь он сможет брать дальние заказы, а это лишние деньги, которые в их семье отнюдь не лишние. Вот, кстати, и пекарня, где мама подрабатывала три раза в неделю в утренние часы. Она, наверное, сейчас там, а может, даже и смотрит на него через окно. На всякий случай, он снял кепку и помахал ею в воз-духе.
Городские улицы закончились, и курьер выехал в предместье, откуда и начиналось Восточное шоссе. Впереди зеленел лес (весна брала свое), на небе ярко светило солнце, еще не так припекая, как через какие-нибудь пару месяцев, но все же уже согревая землю. У Карла было хорошо на душе, он даже стал негромко насвистывать мелодию любимых незатейливых песенок. Очень редко навстречу ему попадались путники, пешие или на одноконном ландолете с откинутым над задним сиденьем тентом.
Среди лесистых гор,
У голубых озер,
Где в чаще слышен
Птичий нестройный хор.
Под яркой синевой,
Под елью вековой,
Плясать сегодня
Будем с тобой…
Наконец, он въехал в лес, дорога пошла хуже, встречались выбоины и кочки. Но Карл, даже не снижая скорости, умело их объезжал. Вдруг сзади него послышался какой-то треск. Он оглянулся и увидел позади себя мотоциклиста в квадратных очках и кожаном шлеме, который через пару минут его обогнал, обдав выхлопными газами. Это был красного цвета мотоцикл фирмы Вандерер, производства той же самой фирмы, что и его велосипед, на котором он сейчас ехал. Карл даже остановился и с завистью посмотрел вслед умчавшемуся мотоциклисту. Затем снова закрутил педали, но насвистывать больше не стал. Зато у него появилась новая мечта – накопить денег и купить себе такой же мотоцикл, на зависть всем приятелям и подружкам, и его коллегам-курьерам из Агентства, которые не очень-то его и жалуют.
За лесом пошла довольно широкая проселочная дорога, ехать стало веселее. Карл глянул на наручные часы – у него еще почти час времени, а фермерские постройки, вон, уже виднеются впереди. Еще какой-то километр, затем деревянный мост через пятидесятиметровую речку, и на той стороне уже фермерское хозяйство Курта Киммиха. Именно табличка с этой надписью и красовалась на деревянном невысоком столбе в полусотне метров от моста.
Но вдруг подул сильный ветер, небо внезапно покрылось тяжелыми, свинцового цвета тучами, наглухо закрыв собою солнечный диск. И, едва переднее колесо велосипеда въехало на мост, сверкнула молния, следом тут же грянул гром и разверзлись хляби небесные. Такого ливня Карл еще не видел. Сильнейший ветер дул ему лицо, дождевые струи в момент превратили его одежду в мокрую ветошь. Ехать стало невозможно, курьер  слез с велосипеда, и, преодолевая сопротивление разбушевавшейся стихии, упрямо двигался вперед, к противоположному берегу. И тут Карл почувствовал, будто чья-то невидимая рука стала тянуть его красный портфель, стараясь стащить его с руля.
– Не-ет! – словно не своим голосом выкрикнул курьер.
И в ответ услышал нечеловеческий хохот, похожий на тот, в издательстве. Карл поднял голову и увидел, как буквально из тучи появилось в небе толстое усатое лицо с большими выпученными глазами и толстыми губами. На голове поверх светлых, прилизанных волос Карл заметил пару небольших рожек. Он снова, как и в тот раз побледнел. И тут же прямо перед собой увидел призрак молоденькой белокурой девушки в красном платье чуть ниже колен, лицом немного похожей на того, что смотрел из тучи. Она протягивала руки к портфелю, пытаясь его захватить.
– Не-ет! – снова закричал курьер, упорно продолжая двигаться вперед, хотя и не понимал этого.
Наконец, девушке даже удалось схватить портфель, но Карл в последний момент вырвал портфель из ее рук, и так сильно оттолкнул девушку, что сам не удержался, сломал часть ограждения моста и вместе с велосипедом в одной руке и портфелем в другой свалился в реку. К счастью, до берега было не более пары метров, а воды – ниже колена. Памятуя о том, что директор просил не замочить пакеты, Карл поднял правую руку с портфелем повыше, левой держась за руль велосипеда.
И едва он вышел на берег, ливень мгновенно прекратился, на небе снова сияло солнце, в небе летали стремительные стрижи, а еще выше парил орел.
Карл удивленно повертел головой – вокруг все было спокойно и светло. И – пустынно. Только поля, несколько полей, начинающихся практически сразу за речкой. С пшеницей, с капустой, морковью. А там дальше, ближе к постройкам – несколько теплиц среднего размера. 
Карл поставил велосипед на подножку, снова надел портфель на руль, сел прямо на прибрежную траву, стащил с ног башмаки, затем насквозь промокшие штаны, оставшись в длинных черных трусах. Из башмаков вылил воду и поднялся, чтобы выжать штаны, но в этот момент боковым зрением заметил, как из рядов желтеющей пшеницы вышла белокурая девушка в зеленом платье чуть ниже колен и длинной, оранжевого цвета кофте поверх него. Карл тут же повернулся к ней лицом, прикрыв штанами голые ноги. Сердце его учащенно застучало. Девушка прыснула от смеха, прикрыв рот кулачком.
– Где это вас так угораздило вымокнуть в такую сухую погоду?
– Я?.. Да… Вот, решил малость окунуться в вашей речке, – с трудом нашелся Карл.
– Прямо в одежде? Да и холодно еще купаться.
Девушка уже не прятала свою улыбку и все приближалась к нему. А он, путаясь в штанинах, пару раз едва не упав, в спешке натягивал на себя так и не отжатые штаны. Наконец, ему это удалось и он, торжествующе улыбнувшись, посмотрел на девушку – ее одежда была абсолютно сухой, будто и не было пару минут назад никакого ливня.
Но что это? Он вздрогнул и мгновенно побледнел, улыбка сошла с его лица. Это была та самая девушка, которую он принял за призрак, и которая пыталась вырвать у него из рук портфель. Поняв это, он быстро подошел к велосипеду, снял с руля портфель и плотно прижал его подмышкой.
– Вы кто такой, и куда едете? – спросила девушка, остановившись в паре шагов от него. – Заблудились, наверное?
Карл не сразу обрел дар речи, и некоторое время только мотал головой.
– Пойдемте к нам на ферму. Согреетесь, одежду просушите, кофе попьете.
Карл хоть и продолжал мотать головой, но все же сумел произнести:
– Я – курьер! Мне нужно… доставить фермеру Курту Киммиху два пакета.
– Великолепно! Курт Киммих – это мой отец, – обрадовалась девушка. – И он действительно заказывал новые семена для посадки. Пойдемте, я вас провожу.
Она пошла вперед, но уже не через пшеничное поле, а обойдя его и свернув на тропинку между двумя полями. Карл послушно двинулся за ней, ведя одной рукой велосипед, а в другой держа портфель. Когда он поравнялся с ней, она предложила:
– Вам же так трудно идти. Давайте я понесу ваш портфель.
Карл резко отдернул руку и вскрикнул:
– Нет!
Девушка даже вздрогнула от неожиданности. Но Карл тут же опомнился и уже спокойно произнес:
– Мне совсем не трудно! Я привык, я же курьером работаю.
– Странный вы какой-то! Крикнули, будто я вас ужалить захотела, – пожала девушка плечами. – Впрочем, дело ваше.
 Больше она не стала с ним разговаривать, и, наоборот, ускорила шаг. Карл едва поспевал за ней. Мешала мокрая одежда и башмаки, прилипавшие к телу.
Минут через десять они подошли к первому ряду теплиц, близ которых возился ка-кой-то толстый, белобрысый бауэр. Рядом с ним, виляя хвостом, стояла среднего роста с чуть вытянутым телом черной масти немецкая овчарка.
– Папа, я тебе курьера привела, – позвала она отца еще загодя. – Он привез семена.
– А, курьера? Это хорошо! Ждал его. Спасибо, Ева!
Бауэр оставил на земле мотыгу, которой полол тепличные грядки, вытер руки прямо о штаны и направился к ним. Карл поставил велосипед и, крепко держа в руке портфель, сделал несколько шагов ему навстречу. И вдруг замер в ужасе. Это был тот самый усатый толстяк с большими навыкате глазами и толстыми губами. Ему показалось, что сердце у него просто остановилось.
– Давайте! – произнес фермер Киммих и протянул руку.
Это привело в чувство Карла. Он дрожащей рукой щелкнул сначала одним замком, затем другим, опустил портфель на землю и вытащил оба пакета, по очереди вручив их фермеру.
– Так! – Киммих сначала пощупал, затем открыл один конверт, понюхал, высыпал на свою толстую ладонь несколько зерен, посмотрел на них, удовлетворенно кивнул, снова высыпал их в конверт и передал дочери.
– Возьми-ка, Ева!
И тут же протянул руку ко второму конверту. Начал проделывать те же процедуры, и тут лицо его стало серьезным, а в глазах вспыхнул гнев.
– Здесь несколько зерен промокли!
И только теперь он обратил внимание на внешний вид курьера.
– Ты что, вплавь через речку пробирался? – недовольно произнес Киммих, Карл испуганно помотал головой, хотел было что-то ответить, но фермер продолжил. – Если выяснится, что эти зерна испорчены, я буду жаловаться вашему хозяину.
– Я тоже удивилась, где он мог так промокнуть. А увидела, как он из речки на берег выходил. Предложила ему пойти к нам, обсушиться, выпить кофе.
– Хорошо, Ева! Отведи его на веранду, а одежду дай Магде, пусть высушит и про-гладит, – продолжая прощупывать семена, ответил фермер.
Карл все это время не сводил глаз с Киммиха, и больше смотрел даже не на него, а на его голову, пытаясь обнаружить на них пару рожек. Но тщетно! Опомнился лишь, когда к нему обратилась Ева:
– Ну что, пошли, купальщик?
– Нет, нет! – снова замотал головой Карл. – Не беспокойтесь! Мне тут домой недалеко. Я так доеду, в дороге просохну.
Карл укрепил теперь уже опустевший портфель на багажнике, развернул велосипед и сел в седло.
– Простынешь, ведь! Заболеешь!
Но Карл в ответ лишь помотал головой.
– Странный он какой-то, папа.
– А несколько зерен все же испорчено. Буду жаловаться.
Карл пулей пролетел по короткому мосту и даже не сразу сообразил это. Сообразив же, остановился и посмотрел назад. И застыл с открытым ртом, увидев, что часть заграждения, которое он сломал при падении, оказалась в том же нормальном состоянии, что и прежде. Затем поднял голову: на небе снова не было ни одной тучки и солнце все так же ярко светило.
Домой он уже ехал не спеша. Одежда на нем, и правда, высохла в дороге, но чувствовал он себя при этом очень скверно.

Болезнь и бред
На следующий день, едва Карл явился в контору, его сразу же вызвал к себе директор. Ничего не подозревающий Карл предположил, что директор хочет его послать куда-нибудь с какой-нибудь новой посылкой. Он подошел к двери кабинета директора, постучался и, услышав глухое:
– Прошу! – открыл дверь.
– Вызывали, господин директор?
– А, Вассерман, заходи!
Карл остановился в трех шагах от директорского стола и посмотрел на барабанившего кончиками пальцев по крышке стола директора. При этом сам директор в упор смотрел на курьера. Так продолжалось минуты две-три, и Карл уже стал подозревать, что-то не очень хорошее для себя.
И он не ошибся.
– Скажи мне, Вассерман, ты вчера доставил посылку фермеру Киммиху в целости и сохранности?
Карл оказался в замешательстве. То, что он доставил посылку адресату не вызвало сомнений, но что касается целости и сохранности? Ведь директор предупреждал, чтобы он не намочил посылку. А Карл ему ответил, что в такую солнечную погоду намочить что-нибудь будет весьма нелегко. Однако же ему это все-таки удалось. И он сам слышал, как фермер был этим очень недоволен и обещал пожаловаться на него хозяину. Но одно дело обещать, совсем другое это обещание исполнить. Неужели?..
Но Карл решить схитрить.
– А что, господин директор, фермер разве не получил заказ? Но у меня, вот, даже расписка есть…
– Я же спросил тебя не про доставку, а про сохранность посылки, Вассерман.
Директор перестал барабанить и теперь просто молча смотрел на курьера.
– Были какие-то жалобы, господин директор? – с робкой надеждой на то, что этого не произошло, спросил курьер.
– Мне с утра позвонил хозяин и сказал, что получатель тобой не доволен. Ты каким-то образом ухитрился намочить несколько образцов семян. Благо, что не все.
– И что же хозяин, господин директор? – уже безо всякой надежды на лучшее тихо спросил Карл.
– Хозяин потребовал, чтобы я тебя уволил…
Директор в упор посмотрел на быстро налившееся краской юное лицо курьера.
– Но тебе повезло! Я смог убедить хозяина, что ты это сделал не по злому умыслу, а по своей мальчишеской безалаберности…
Карл хотел было тут же поблагодарить директора, но тот резким жестом остановил его.
– Мне просто жаль твою матушку, которая очень просила за тебя… К тому же, ты теперь на колесах и можешь доставлять посылки быстрее. Хозяин согласился на то, чтобы я оштрафовал тебя на половину зарплаты, в поучение на будущее.
– Спасибо, господин директор!
– Ну все, иди! Будет новый заказ, Хельга тебя вызовет.
И снова директор остановил Карла у самой двери.
– Да, Вассерман! – дождавшись, когда курьер повернется к нему, директор продолжил. – И впредь запомни: ты обязан сообщать мне в тот же день о подобных происшествиях или неувязках, дабы я заранее был готов к звонку хозяина. Ты меня понял, Вассерман?
– Да, господин директор! Но, уверяю вас, больше такое не повторится.
В тот день Карл пришел домой, дрожа всем телом. Он даже не стал ужинать, ничего не ответив матери, тут же удалился в свою комнатку и, не раздеваясь, бросился на кровать. Удивленная мать вошла вслед за сыном, лицо его было красным, он весь дрожал. Мать потрогала его лоб и отшатнулась: лоб его был весь в огне.
– Ты простыл, Карлуша. У тебя высокая температура. Как назло, сегодня доктор Мюнцер на два дня уехал в деревню.
Она помогла сыну раздеться и накрыла одеялом.
– Ничего, мама! Я отлежусь, и завтра снова буду на ногах.
Мать покачала головой и вышла. У Карла была горячка, как бы ночью ему не стало хуже. Она искала в буфете хоть какую-нибудь жаропонижающую микстуру. Никаких нужных лекарств не нашлось. Тогда она взяла полотенце, смочила его в холодной воде и пошла к сыну – холодный компресс должен помочь. Когда она вошла, Карл уже забылся в тяжелом сне. Она положила холодное, мокрое полотенце ему на лоб и села рядом на край кровати. Некоторое время придерживала компресс рукой, чтобы мятущийся в забытьи Карл его не сбросил. Постепенно он успокаивался.
Тяжело вздохнув, мать, стараясь ступать как можно тише, вышла в коридор, при-крыв за собой дверь, оставив щель, чтобы было слышно, если Карл начнет звать ее. Она понимала, что теперь ее ждет бессонная ночь, а может и не одна. Но Карл – ее единственная радость в жизни, ее утешение и она сделает все, чтобы поставить его на ноги. А там, глядишь, и доктор вернется, что-нибудь пропишет из лекарств.
Температура не спадала. Каждые полчаса она ставила ему градусник подмышки – ртутный столбик перекрывал отметку в сорок градусов. Мать поила сына горячим молоком с кусочком сливочного масла, но пока не помогло. Ночью Карлу стало еще хуже, он начал бредить. Потом прорвался грубый грудной кашель. Мать сидела рядом, меняя мокрые полотенца на лбу, влагу практически мгновенно впитывала кожа. И сквозь полузабытье–полусон мать слышала сначала стоны Карла, затем вскрики: «Нет! Нет!» – и взмахи руками, голова металась из стороны в сторону, норовя сбросить на пол полотенца. Устав-шей матери едва хватало сил придерживать их на лбу. И снова вскрики:
– Мой портфель! Не отдам! Нет!!
Она сначала не придавала значения этим словам: бред – он и есть бред. Но затем, когда она в очередной раз вышла из комнаты сына, чтобы намочить под краном полотенце, взгляд ее обратился на комод в коридоре. Там, сверху лежал красный кожаный портфель с двумя металлическими замками. Карл брал его всегда с собой, кладя в него не только бутерброды на обед, которые каждое утро готовила ему мать, но и письма, не-большие посылки, бандероли для заказчиков. Это единственная вещь, которую оставил, уходя от нее, как он сказал, навсегда, ее сожитель Даймон, с которым она прожила почти пять лет, отец Карла…
«Постой! Не об этом ли портфеле бредит Карл?» – вдруг осенило ее.
Она же ничего не спрашивала у сына, а он ничего ей не рассказывал, хотя уже не-сколько раз приходил с работы бледный и явно больной. А в этот раз так и вовсе заболел.
В чувство ее привел очередной крик Карла. Она намочила полотенце и поспешила к сыну. Когда он придет в себя, надо бы расспросить его подробно о том, что у него связано с этим портфелем.
Карл снова закашлялся. Мать приподняла голову сына и подложила еще одну подушку, чтобы Карл лежал повыше – тогда его кашель будет не так душить.
Но он вдруг закричал:
– Рога, рога у него!.. Не дам! Отстань!
Мать заплакала. Она поняла, кто является виновником того, что произошло с ее Карлушей.
Позвонила по телефону. Сначала директору Агентства по доставке, сообщила, что Карл слег с высокой температурой. Затем своему директору – отпросилась на пару дней. Надеялась, что вернется доктор, даст Карлу нужную микстуру и у него хотя бы темпера-тура спадет.
К ее счастью, доктор Мюнцер вернулся в город на день раньше, чем планировал. И, немного отдохнув, стал просматривать письма и записки, которые пришли, пока его не было и которые, по заведенному обычаю, прислуга всегда клала на его письменный стол в кабинете. Их было всего несколько, а самой первой лежала записка, написанная нервным, но явно женским почерком.
«Доктор, мой сын очень болен. Вторые сутки температура под сорок, сильно кашляет и постоянно бредит. Помогите, умоляю Вас, доктор. Эльза Вассерман».
Доктор посидел в кресле, вытянув ноги, выкурил сигарету. Выпил кофе, предусмотрительно заваренный служанкой. Встал, оделся, надел шляпу, взял саквояж и пошел в гараж к машине.
Доктор Мюнцер поставил на стол свой саквояж, умыл руки и сел на стул, заранее поставленный матерью у кровати сына. Доктор прощупал пульс на запястье, посмотрел на показания термометра, который мать поставила перед самым приходом доктора. Встал, склонился над лицом Карла, пальцами приподнял закрытые веки больного, чтобы посмотреть на зрачки. Но тут Карл, буквально на секунду пришел в себя и ему показалось, что перед ним стоит… Он даже вскрикнул:
– У него рога! Это чёрт, чёрт, мама! Забери у него портфель!
От вскрика вздрогнул и отшатнулся доктор, а мать едва не упала от испуга, удержавшись на ногах лишь благодаря тому, что стояла у ног сына и держалась за спинку кровати. Карл же мгновенно опять впал в забытье.
– Видите, доктор, он опять про рога… Уже несколько раз бредил этим.
– Понятно! Помимо бреда у него еще и галлюцинации.
Доктор, вытирая руки платком, подошел к столу, раскрыл саквояж.
– Я ему сделаю укол, успокоительный. Проспит часов пять-шесть. И вы сможете отдохнуть. Внешний вид у вас, – доктор покачал головой, наполняя шприц раствором. – Помогите мне, Эльза, подержите его на всякий случай, чтобы не дернулся во время укола.
После этого он снова вернулся к столу, положил шприц в цинковый бикс, а из другого кармашка вынул несколько пакетиков с лекарствами.
– Я вам оставлю жаропонижающие порошки. Пока он не заснул, можно прямо сей-час ему дать. А вот эти пилюли давайте три раза в день до еды. Надеюсь, через пару-тройку дней он встанет на ноги. А завтра я к вам еще раз загляну.
– Спасибо, доктор! Сколько я вам должна?
– Разберемся!
Доктор вышел в коридор, стал одеваться и тут взгляд его упал на портфель.
– Да, Эльза, уж не про этот ли портфель он вспоминал?
– Про него! – кивнула мать. – Он всегда с ним ходит на службу. Это единственная вещь, которая осталась от отца.
– Я так понял, что у Карла не очень хорошие ассоциации с этим портфелем. Вы его уберите, спрячьте куда-нибудь.
– Но он в этот портфель прячет письма и бандероли, которые доставляет заказчикам.
– Ну, так купите ему для этих целей что-нибудь другое. До свидания, Эльза!
– Пожалуй, я так и сделаю. Спасибо! До свидания, доктор!
– … Да, забыл еще сказать. Что касается бреда про чёрта… Мне кажется, пастор Шварцман может помочь в этом деле.
Он надел шляпу и вышел. Озадаченная мать долго стояла у двери, затем пошла на кухню.

Объяснения матери и отца
Эльза с влажными от слез глазами и лицом, полным страдания, вошла в свою комнату. Села сначала на край кровати, обхватив голову руками, и так сидела несколько ми-нут, слегка покачиваясь. Затем встала, подошла к трюмо, стоявшему на невысоком шкафчике недалеко от двери слева от окна с задернутым наполовину шторами, села на стул с закругленной спинкой, посмотрела на себя в зеркало. За эти несколько дней, что болеет ее Карлуша, ей показалось, что она постарела на несколько лет. Вздохнула, взяла лежавшую на подзеркальном столике расческу, привела волосы в порядок. И, наконец, выдохнула так, будто выпустила из организма всю накопившуюся свою немощь. Тут же взяла пудреницу, покрыла тонким слоем светло-розовой пудры лицо. Решительно выдвинула нижний ящик шкафчика и достала из самой глубины его сделанную из бука и покрытую лаком небольшую шкатулку, украшенную ажурной резьбой, поставила ее на столик, положила ладонь на крышку, посидела так пару минут, собираясь с духом. Потом открыла ее, достала перевязанную тонким кожаным ремешком пачку фотографий, положила их рядом со шкатулкой, развязала ремешок, стала перебирать черно-белые фотоснимки. Наконец, нашла нужный снимок, приставила его к шкатулке. Всмотрелась в лицо того, кто был на снимке.
Это был худощавый, с резкими угловатыми чертами лица мужчина, с длинным костлявым заостренным подбородком с приподнятыми уголками губ и бородкой-эспаньолкой, с бровями вразлет над двумя складками, из которых торчал крючковатый нос с глубоким треугольным вырезом ноздрей, да клинышек коротких рыжеватых волос между большими залысинами. И, если бы не этот самый нос, да еще немного оттопыренные уши можно было бы сказать, что это была копия Карла. Только нос у сына отличался – небольшой, слегка курносый с широкими крыльями. Это Карлу досталось от нее, матери.
Эльза провела пальцами ладони по снимку, словно хотела смахнуть пыль, и тут за-метила, что мужчина на снимке слегка зашевелил губами.
– Ага! Ты меня слышишь, Даймон! Так вот тогда послушай: отстань от моего мальчика. Слышишь?
В ответ – ни звука. Тогда Эльза еще раз провела пальцами по его лицу, а затем взяла и щелкнула по носу. Ей почудилось, что Даймон от неожиданности даже подпрыгнул, а большие глаза его еще больше округлились. Эльза усмехнулась.
– Ты меня понял, Даймон? Отстань от моего сына! Он из-за тебя слег в постель и сильно бредит.
– Но он и мой сын! – наконец, ответило лицо на фотоснимке.
– Ты от него отказался, когда ушел от нас…
– Да, но при этом у нас был договор, что, когда ему исполнится восемнадцать лет, он сможет вернуться ко мне.
– Ни за что! – воскликнула мать. – Я не позволю тебе испортить чистую душу своего мальчика.
– У нас с тобой договор…
– У меня с тобой никакого договора нет, и быть не может! Ты настоящий дьявол, разрушающий человеческие души. И ты для него умер, погиб на войне.
– Э-э, нет! Так не пойдет! Если ты его не отпустишь добром, он придет ко мне не по своей или твоей, а по моей воле. Ему уже восемнадцать лет, он стал совершеннолетним и твоя материнская власть над ним более не властна.
– Только если он сам этого не захочет, – Эльза поняла, что здесь она и в самом деле бессильна, но все же просто так сдаваться бывшему сожителю не хотела.
– Захочет! И тогда я ему объясню, что я не разрушаю человеческие души, как ты говоришь, а, наоборот, я их собираю. При этом, меня интересуют не испорченные, а исключительно чистые души, каковым является и душа Карла.
– Согласись, что в этом исключительно моя заслуга.
– Но только потому, что я на время забыл про вас. У меня были другие планы и другие дела.
– Знаю я про все твои дела и планы! Обещаешь человеку выполнить любое его желание, при этом делаешь из него жестокого монстра, такого же, как и ты сам.
– Нет, Эльза! Ничего ты про мои дела не знаешь! Я всего лишь часть силы человеческой, жаждущей зла. Людям не нужен никакой Дьявол, ведь люди и так испорчены. Все из-за того, что мой антагонист, которого все вы называете Господом, создал довольно несовершенное творение. Невозможно все живое и сущее, создать за шесть дней. А на та-кое сложное и противоречивое существо, как человек, одного дня мало. И я всего лишь навсего дополняю в человеке то, что не досоздал Бог.
– То есть ты и моему сыну тоже хочешь добавить силу зла?
– Он и мой сын! Посему, я никакого договора с ним заключать не стану. Но встреча с ним мне необходима, и ты не можешь этому помешать. А примет ли он часть силы зла или отвергнет ее – будет решать он сам.
– И все же, я постараюсь не допустить этого. Мне уже неприятно продолжать этот разговор, но я еще хочу попросить тебя: сделай так, чтобы Карл поправился. Его болезнь измучила не только его, но и меня. И еще знай: я поняла, в чем твоя хитрость заключается. Твой портфель! Именно он является тем предметом, который вызывает у сына галлюцинации. Или я не права?
Даймон лишь засмеялся в ответ своим раскатистым, громоподобным смехом. Эльза даже уши заткнула, чтобы не слышать этого. Когда смех прекратился, она снова глянула на лицо на фотографии и твердо произнесла:
– Я выброшу твой портфель! И твоя связь с сыном и власть над ним навсегда прекратится.
– Ты не посмеешь этого сделать!
– Посмею, не сомневайся!
– Ты накличешь беду не только на него, но и на себя. Ты этого хочешь?
Эльза задрожала. Лицо запылало гневом, она схватила снимок, перевернула его лицом вниз, положила в середину стопки остальных фотографий и несколько минут сидела молча, обхватив голову руками и периодически вздыхая. Затем снова перевязала эту стоп-ку кожаным ремешком, положила в шкатулку и спрятала в нижний ящик стола.

Новый подарок матери
Через день Карл встал на ноги, будто и не было никакой болезни и слабости. Мать поначалу было обрадовалась, но вскоре поняла, что это Даймон выполнил ее просьбу, и ее радость уже стала не такой искренней.
Утром, собираясь на работу, Карл искал свой красный портфель, но никак не мог его найти.
– Мама, ты не знаешь, куда подевался мой портфель?
Мать вздохнула, завернула в бумагу приготовленные для Карла бутерброды, вышла в коридор и, держа в одной руке бутерброды, другой вынула из одежного шкафа серый парусиновый рюкзак, положила туда бутерброды и протянула сыну.
– Видимо, либо ты, либо я сама куда-то сунула этот портфель и теперь уже не вспомню. Ты тогда был практически без сознания, а я… чуть сама не померла от горя, когда увидела, что с тобой творилось…
– Но что же мне делать? Я же не могу в руках носить заказы, они иногда большие и не совсем удобные, а я на велосипеде…
– Карлуша, так вот же я тебе даю рюкзак. Я, когда поняла, что ты выздоравливаешь, а портфель исчез, сразу побежала в магазин и купила вот это. Рюкзак, кстати, и удобнее – его не надо укреплять на багажнике. Закинул за спину и езжай себе. Или иди!
Карл взял рюкзак, повертел его в руках, рассматривая со всех сторон, надел на спину, пошевелил плечами.
– Ну что же, сойдет! – улыбнулся он и поцеловал мать в щеку. – Спасибо, мама, и пока!
– Удачи, сынок!
Она перекрестила в спину Карла и закрыла дверь, стала сама собираться на работу.
– А, Вассерман! – обрадовался директор, когда к нему в кабинет вошел Карл. – Вы-здоровел?
– Да, со мной все в порядке, господин директор.
– Это хорошо! Тогда возьми вон тот конверт и отправляйся снова в издательство Леона Брюллова.
Положив конверт в рюкзак, Карл вынес велосипед из холла на улицу и поехал в уже знакомый ему дом, где располагалось издательство. Нужно сказать, ехал не без тревоги, памятуя, что с ним произошло там в прошлый раз.
Благополучно доехав до серого двухэтажного здания в готическом стиле, Карл поднялся вместе с велосипедом на крыльцо и оказался в большом, просторном холле. Карл прислонил велосипед к нише в стене, рядом с дверью, где уже кто-то другой так же оставил свой велосипед, только зеленого цвета, поднялся на полуэтаж и нажал на кнопку звонка. Замок щелкнул и Карл, не без внутренней дрожи во всем теле, оказался в уже знакомом, не очень длинном, широком коридоре с несколькими дверями с обеих сторон. Войдя, он тут же остановился у самой двери и даже глаза прикрыл от ожидания тьмы.
– Молодой человек, что с вами? Вы к кому?
В чувство его привел удивленный вопрос вышедшего в этот момент из ближайшей двери невысокого, одетого в синий халат метранпажа, державшего в руках бумажные от-тиски очередной книжной верстки.
Карл открыл глаза – в коридоре было все так же светло благодаря двум большим люстрам с множеством стеклянных подвесок самой различной формы. Он посмотрел на метранпажа и смутился.
– Нет, нет, простите, со мной все в порядке. Просто голова чуть-чуть закружилась, но сейчас уже прошла, – Карл выдохнул. – Я курьер. Мне нужно передать рукопись господину директору.
– А, ну тогда другое дело, – спокойно произнес метранпаж. – Пойдемте, я вас про-вожу. Я как раз к нему и иду.
Карл послушно пошел следом. Метранпаж немного смешно перебирал ногами, будто каждый раз выискивая точку опоры.
 Они остановились у двери директорского кабинета, метранпаж оглянулся на Кар-ла, будто показывая – ну, вот мы и пришли, и взялся за ручку двери. Но не успел он нажать на нее, как дверь сама открылась и из кабинета вышла та самая блондинка, с кото-рой Карл столкнулся в прошлый раз.
– О, Густав, верстку несешь?
– Привет, Грета! Да, вот… Он в каком настроении? – метранпаж кивнул на дверь.
– А! – Грета махнула рукой, поправила прическу и пошла в правую часть коридора.
– Пойдемте, молодой человек!
Метранпаж первым вошел в кабинет, но, войдя, приостановился, подтолкнул вперед Карла.
– Леон, тут, вот, курьер к тебе.
– Здравствуйте! – поздоровался Карл и, сняв со спины рюкзак, полез за рукописью.
– А, это опять вы! – узнал его Брюллов. – Давайте!
Карл подошел к столу, протянул конверт директору, тот вскрыл его, достал оттуда машинописные листы, пролистал их, пару раз, в некоторых местах задержавшись, затем кивнул головой и, подписав протянутую курьером ведомость в получении, отложил рукопись в сторону.
– Что у тебя, Густав?
– Вот, посмотри верстку, – метранпаж положил перед директором оттиски и ткнул в один из оттисков указательным пальцем. – Мне кажется, вот это не годится, переверстать надо.
Пока метранпаж с директором разбирались, Карл тихо покинул кабинет. Шел по коридору, вспоминая свой прошлый визит сюда, и удивляясь, что сейчас все прошло спокойно. И велосипед в холле стоял в том же положении, в котором его Карл и оставил. А вот второго велосипеда уже не было. Карл выдохнул и вышел на улицу.

Неожиданная встреча
Сегодня у него, после обеденного перерыва, был еще один адрес доставки. Но и там все прошло спокойно и без приключений. Карл был настолько доволен, что даже, не-смотря на слабость после такой болезни, никакой усталости не чувствовал. Наоборот, ему захотелось вечером еще заехать на рынок и купить какой-нибудь деликатесный фрукт, на который мать всегда жалела деньги.
Он быстро доехал до Торговой площади. Рядом возвышалась ратуша. Народу к концу рабочего дня там было уже немало. И было слишком шумно: торговцы, стоявшие у прилавков, зазывали покупателей, перекрикивая друг друга; покупатели торговались за снижение цены, а в одном месте даже едва не подрались из-за бешено кудахтавшей курицы – каждый считал, что он первый схватил ее (а это была последняя птица на тот момент у продавца).
– Господа, господа! Угомонитесь! Завтра я привезу еще кур, и ваша будет самой первой, – уговаривал фермер-продавец в парусиновой кепке толстого покупателя, у которого даже шляпа слетела прямо за прилавок, так он руками размахивал.
Фермер поднял шляпу, протянул ее толстяку и пока тот надевал ее, его более удачливый соперник, вручив фермеру купюру, победоносно потрясая поднятой вверх рукой с пальцами, сжатыми в кулак, удалился.
Карл оставил велосипед на стоянке, опустив подножку, и углубился в торговые ряды. Грибы, сыры, мясо, птица, яйца, колбасы, сосиски, рыба, зелень… Карл шел, крутя головой в разные стороны, пока не определил, в каком ряду продаются фрукты. И сразу направился туда. Яблоки, груши, вишня, малина… А вот это уже интереснее. Подошел к прилавку, долго рассматривал необычный плод, напоминающий сосновую шишку, только гораздо более крупную, да еще и с зеленым хвостом.
– Это что же за диковинка такая? – спросил Карл, остановившись у прилавка.
– Ананас называется, – не без гордости произнес продавец. – В нашем городе толь-ко у меня такое продается.
– И такое можно есть?
– Юноша! Вы хотите купить, или просто интересуетесь? – с некоторым уже возмущением поинтересовался продавец, мужчина средних лет, скорее худощавый, чем плотный.
– Так я вот и интересуюсь, можно ли это купить. Каков этот ваш… ананас на вкус?
– Очень сладкий и сочный. Только позавчера привез из голландского Лейдена.
– Да ну!? Это в Голландии такое растет?
– Как видите, юноша! В теплице можно вырастить все, что угодно… А вообще эта ягода из Бразилии, или из Азии. Точно не могу сказать.
Карл загорелся. Ему захотелось попробовать такую экзотику и, разумеется, угостить маму, хотя она, конечно, будет очень сердиться на него за то, что потратил кучу денег на такую ерунду, как она всегда выражалась по подобным поводам. Но Карл уже отсчитал нужную сумму и протянул торговцу, а затем завернутый в бумагу почти трехкилограммовый плод положил в рюкзак. И пошел к выходу: больше ему здесь ничего не нужно было.
И вдруг откуда-то из-за прилавков ему послышалось, будто кто-то зовет его. Он даже не сразу среагировал. Мало ли в этой толпе Карлов?
– Эй, Карл! Ну, Карл! Остановись!
И лишь когда его кто-то тронул за локоть, он остановился и оглянулся. Он узнал ее сразу – это была Ева, дочка фермера Киммиха. Улыбка появилась на его лице.
– Ева!
Но тут же он снова стал серьезным, и даже губы выпятил от недовольства – вспомнил, что из-за жалобы ее отца директор оштрафовал его на половину недельной зарплаты. Он собирался просто пройти дальше, но Ева, не желая оставлять своего прилавка, снова окликнула его:
– Эй, ты чего? Не узнал меня, что ли? Ты же приходил на ферму моего отца. Или почему-то обиделся на меня, что я тебя кофе не угостила?
Он развернулся и все-таки подошел к ней. Решил высказать ей свое недовольство.
– Да, обиделся! Потому что по воле твоего отца, мой директор лишил меня поло-вины зарплата, а нам с мамой и так трудно.
– Ну, так и обижайся на отца, я-то здесь при чем.
Она тоже попыталась изобразить обиду на своем лице, чем только вызвала у Карла невольную улыбку. Он ведь и в самом деле обрадовался, когда ее увидел.
– Ладно, прости! Просто я еще после того, как сильно намок на вашей ферме, заболел. Три дня лежал с высокой температурой…
– Я до сих пор не пойму, как тебя угораздило в сухую погоду так вымокнуть.
– А ты чем торгуешь? – перевел разговор на другую тему Карл.
– Да вот, как видишь, огурцы, брюква…
Она вдруг повертела головой, увидела, что рядом с ней практически не было покупателей, и сказала:
– Погоди, я сейчас уберу прилавок, и мы с тобой прогуляемся. Хочешь?
– Давай! – кивнул он.
Она стала убирать остатки товара, присела под прилавок, но через минуту подняла голову и посмотрела снизу вверх на Карла, сказала полушепотом:
– Слушай, Карл, поди сюда! Помоги мне!
Он обошел вокруг прилавка, присел рядом с Евой, стал также укладывать товар в ящик, а она попросила:
– Сними рюкзак.
– Да он мне не мешает.
– Сними, пожалуйста!
Она протянула руку к рюкзаку, Карл послушно снял его, а Ева неожиданно для не-го стала складывать туда немного брюквы и немного огурцов.
– Да ты что? Зачем это? – он даже поднялся, ничего не понимая.
– Это тебе компенсация за жалобу моего отца и штраф… Ну все! Я готова. Идем?
– Идем! – кивнул Карл, снова закидывая рюкзак за плечи, а Ева взяла в руку сред-них размеров дамскую сумочку.
Погода была прекрасная, солнечная, дело близилось к лету. В голубой небесной ванне плескались белые облачка разнообразных форм. Стрижи со своими длинными стреловидными крыльями, похожими на полумесяц в ночном небе, и маленькие, но крикливые воробьи в своих серых шапочках с рыжей скобкой по канту и черным пятнышком на груди, словно соревновались в полете – кто выше взлетит. А ниже них кружились над своими голубятнями голуби.
Карл и Ева подошли к месту, где Карл оставил свой велосипед. Он отвязал его от дерева и, держа за руль, пошел рядом с девушкой.
– А ты всегда здесь торгуешь?
– Часто! Иногда меня отец подменяет, а я остаюсь на ферме, за работниками присматриваю, хозяйством занимаюсь.
– А мамы, что ли, нет у тебя?
– Нет! – вздохнула Ева. – Она умерла от голода в те голодные годы… Меня корми-ла, а про себя забывала, а отец тогда работу не мог найти, он у нас контуженным с войны вернулся. К тому же инфляция тогда была… Даже вспоминать страшно: люди миллиарды марок получали, а купить на них практически ничего не могли. А после смерти мамы, отец кредит взял и купил эту самую ферму. И дела вроде бы пошли у нас, сейчас даже трех работников наняли, с кредитом расплатились.
– А я, наоборот, с мамой живу. Она сказала, что отец на войне погиб. Представляешь, от него даже ни одной фотографии не осталось и я не имею понятия, как выглядел мой отец.
– А чем твоя мама занимается?
– Работает. На двух работах сразу. Утром в пекарне подрабатывает, а потом в кон-тору идет. Денег немного зарабатывает, но теперь нам легче стало, когда я на работу устроился.
Вдруг из-под кустарника у самых ног Карла выскочила маленькая черная курочка, перебежала дорогу и вскочила на парапет небольшого фонтанчика, оттуда спрыгнула в воду и, как ни в чем не бывало, стала «принимать ванну». Карл с Евой остановились и пару минут с умилением смотрели на это водяную курочку или камышницу. Затем переглянулись, улыбнулись и продолжили свой путь.
– Чуть не наступил на нее.
– О, у нас на ферме этих камышниц, а также дроздов хватает. Наши куры с гусями иногда не успевают добежать до кормушек, а эти уже тут как тут, – засмеялась Ева.
Они оказались на самой окраине города. Остановились. Посмотрели друг на друга, Ева вздохнула и стала прощаться.
– Ну что, пока? До новой встречи? – она протянула ему руку для прощания.
– Ага! Давай!
Но, пожимая ей руку, он вдруг заглянул в ее глаза и спросил:
– А ты как, пешком, что ли, пойдешь?
– Да нет, что ты! – усмехнулась она и посмотрела на наручные часики. – Через тридцать минут будет автобус, на нем и поеду. Вон остановка, видишь?
– Хорошо!.. А можно я пока с тобой побуду? Ну, пока автобус придет? – робко спросил он, но она живо ответила:
– Конечно, можно! Мне веселей будет.
Они постояли несколько минут молча, и вдруг Карл улыбнулся, взял Еву за руку.
– Слушай, Ева, зачем тебе ждать автобус? Давай я тебя на велосипеде довезу.
– Тяжело же будет тебе.
Ему показалось, что она даже была рада такому предложению, но просто не могла сразу согласиться.
– Не, не тяжело. Честно! Да и ехать тут всего километров семь, кажется.
Он посмотрел на нее, увидел в ее карих глазах смешинки и сам улыбнулся.
– Хорошо, я согласна! А куда мне сесть? На багажник?
– Можно на багажник, – начал было он, но тут же решительно заявил:
– Нет, садись сюда, на раму. Тогда мы в дороге и поговорить сможем. А сумку свою, вот, на руль повесь. Я так всегда свой портфель вешал.
Ева устроилась на раме, вцепилась руками в руль. Карл разогнался и на ходу вскочил в седло, тут же начав крутить педали.
– А где, кстати, твой портфель? Красный, кожаный. Я таких раньше ни у кого не видела.
– Не знаю! Когда я заболел, а мама была в шоке, кто-то из нас куда-то ткнул этот портфель и найти не можем. Мама сказала, что это единственная вещь, которая мне до-сталась от отца.
Они все дальше удалялись от города, ветер дул им в лицо, но им все было нипочем, они разговаривали и смеялись, смеялись и разговаривали. Они касались друг друга телами, и от этого им становилось еще приятнее и еще смешнее.
Позади послышался звук двигавшегося тяжелого авто. Карл оглянулся – их догонял автобус.
– Наверное, твой автобус идет за нами.
Ева также глянула назад.
– Ну да, мой!
– А он что, тоже через лес едет?
– Нет! Там же, у леса, развилка. Автобус едет правее, в объезд.
– Так значит, он вообще мимо твоей фермы едет?
– Ну, там около километра еще пешком идти.
Вот и лес! Дорога стала немного хуже, появились выбоины и кочки. Дышать Карлу стало труднее, крутить педали сложнее. Это почувствовала Ева, спросила:
– Ты не устал?
– Нисколечко! – тяжело дыша, ответил Карл.
Но еще проехав немного, Ева попросила остановиться.
– Ты чего?
Карл притормозил и поставил ногу на землю. Ева тут же спрыгнула на землю.
– Ничего! Просто дорога здесь плохая и я подумала, что мы можем в лесу пройтись пешком. А то у меня уже вот здесь болит, – она с улыбкой коснулась чуть пониже спины.
Он усмехнулся.
– Ну что ж, и правда, давай пройдемся. А сумка твоя пусть висит, – опередил он ее жест, которым она хотела дотянуться до сумки.
Она спорить не стала, и они пошли. Под пение дроздов и стрекот кузнечиков, они неспешно шли по лесу, вспоминая случаи из собственной жизни.
Впереди послышался какой-то рокот–стрекот, и через полминуты из-за поворота лесной дороги показался красный мотоцикл фирмы Вандерер, за рулем которого сидел мотоциклист в кожаном шлеме и квадратных очках. Видимо, тот самый, подумал Карл. Правда, тогда он его обогнал, а сейчас едет навстречу. Впрочем, тогда была первая поло-вина дня, а сейчас – вечер.
Карл остановился и с завистью смотрел на мотоцикл и его владельца. Когда же мотоцикл исчез среди деревьев, Карл вздохнул и мечтательно произнес:
– Вот накоплю денег и куплю себе такой же!
– И сколько же надо накопить?
– Не знаю, пока, – еще раз вздохнул Карл. – Ладно, пошли!
Лес уже закончился, а они все продолжали идти рядом, касаясь плечами друг друга.  Впереди показался тот самый мост через ту самую речку. Когда они приблизились к берегу, Карл остановился: ему неприятно было вспоминать прошлое пересечение этого моста, и непроизвольно дрожь прошла по всему телу.
– Ну, вот! На том берегу уже твоя ферма, – сказал он. – А мне уже пора домой возвратиться, а то мама, наверное, волноваться начала – я ведь никогда так поздно не возвращался.
– Может, все-таки, зайдешь к нам и я, наконец, напою тебя кофе?
Она с надеждой посмотрела на него, но он взглянул на часы и помотал головой.
– Ну, тогда давай, хотя бы, немного посидим на берегу?
– Ну, давай посидим.
– Пойдем чуть дальше, – улыбнулась она. – Там, на излучине есть одно интересное скрытное местечко за небольшим холмом.
Она побежала вперед, и Карл побежал следом, держась за руль велосипеда. На самой верхушке небольшого холма стояла одинокая сосна. И прямо под ней оказалось то самое «скрытное местечко», напоминавшее то ли маленький грот, то ли обвалившуюся часть холма. И скорее всего именно так и было, поскольку в метре от земли, точнее песчаного берега, торчал толстый закругленный, выходивший из грунта и через полметра снова там же исчезавший корень этой сосны. 
Сбежав по тропинке вниз, к берегу, Ева улыбнулась и поманила рукой Карла, который было остановился наверху.
– Давай сюда, Карл! Что же ты?
И он в следующий миг, толкая перед собой велосипед, также сбежал вниз. Поло-жил велосипед на песок, подошел к торчавшему корню, потрогал его, желая убедиться, что это именно корень, а не торчавшая палка. И, еще не убрав руки с корня, задрал голову кверху, чтобы посмотреть снизу на сосну.
То, что произошло в следующий миг, едва не свалило его с ног: небо вдруг покрылось тяжелыми, свинцовыми облаками, подул сильный ветер, покрыв рябью водную гладь реки. И ему показалось, что сквозь эту самую тучу он увидел чье-то лицо, и палец, грозящий ему, а затем раздался дикий хохот. И тут же все исчезло. Будто и не было этой мрачной тучи – по небу снова плыли белые, перистые облака; будто и не было сильного ветра – воды реки спокойно плескались; будто и не было лица и грозившего пальца, и никакого хохота.
Карл побледнел, задрожал всем телом, посмотрел на Еву, которая, сняв башмаки и стянув с ног чулки, погрузила ступни в воду. Она повернулась к нему с улыбкой на лице.
– Ну, как тебе мое местечко, Карл?
Однако, увидев искаженное лицо курьера, сама испугалась.
– Что с тобой?
– Ты, разве, ничего не видела и не слышала?
– А что я должна была увидеть и услышать?
– Ну, как же! Туча на небе, страшный хохот и… ветер.
– Да, кажется, что-то громыхнуло. А тучи? Посмотри, на небе лишь легкие облака.
– Знаешь, Ева, я, видимо, после болезни еще не совсем окреп. У меня же галлюцинации были, ну и… такое. Да и мама, наверное, переживает. Я же ее не предупредил. Я поеду, а?
– Да, конечно! – с сожалением произнесла Ева. – Правильно мы с отцом тогда ре-шили, что ты немного странный.
Карл взял велосипед и бегом поднялся наверх. Перед тем, как сесть в седло, крикнул:
– Можно я к тебе буду приходить на рынок?
– Конечно, приходи! Я буду ждать.
Пока Карл крутил педали велосипеда по пути домой, он строил в голове планы, как объяснит матери столь позднее возвращение. Но даже представить себе не мог, какой он увидит мать. Она сидела на кухне, вся в слезах, с потекшей дешевой тушью, с осунувшимся лицом. Она даже не сразу отреагировала на голос сына, крикнувшего, что он уже дома.
Карл зашел на кухню, держа в руках наполненный витаминами рюкзак с виноватой улыбкой на лице, но, увидев мать, тут же опустил рюкзак на пол, встал на колени и положил на колени матери голову, как он любил это делать с детства.
– Прости, мама, я немножко задержался!
Он поцеловал сначала одну ее ладонь, затем другую и преданным, собачьим взглядом посмотрел на нее снизу.
– Я не прав, но, поверь, все произошло так неожиданно.
– Ты где был? – стараясь удержать дрожь в голосе, спросила мать.
– Ты знаешь… – у него мгновенно выскочили из головы все те объяснения, которые он придумывал во время поездки, и он решил сказать правду. – Ты знаешь, мама, я после работы решил заехать на рынок, купить какой-нибудь деликатес для нас. А там встретил дочку фермера… Ну, помнишь, к которому меня посылал директор, и где я про-мок…
Мать кивнула, вздохнула, вытерла слезы платком и стала гладить волосы сына.
– Вот! Она мне в компенсацию… Ну, за то, что ее отец на меня пожаловался и директор меня оштрафовал, вручила огурцы и брюкву. Вот, смотри!
Он стал доставать из рюкзака овощи.
– А потом она попросила проводить ее до дома, – тут уже немного приврал Карл. – Я же не мог девушке отказать.
– Хорошая?
– Кто?
– Девушка.
– Так, ничего! – слегка смущаясь, ответил Карл, заканчивая выкладывать на стол огурцы и брюкву.
– А деликатес-то хоть купил? – мать тоже поднялась, вытащила из-под стола фанерный ящик и стала складывать туда овощи.
– Конечно! Вот, смотри! – Карл вынул из рюкзака ананас и гордо покрутил его перед матерью. – Ананас называется.
– Мать покачала головой.
– Впустую деньги потратил!
– Зато сколько в рюкзаке всего поместилось.
– Ну вот! А ты жалеешь, что портфель потерялся. Ладно, иди мой руки. Ужинать-то, небось, будешь? Или тебя дочка фермера накормила.
– Не, не накормила, – улыбнулся Карл.
Когда он вышел в коридор, чтобы пройти в ванную, взгляд его упал на комод, нижний ящик которого оказался приоткрытым, и там что-то краснело. Карл подошел, выдвинул этот ящик – там лежал его портфель. Он даже потер ладонью о ладонь и крикнул:
– Мама, глянь! Портфель нашелся.
У матери все внутри похолодело. Даймон активно вмешивался в их жизнь.

Рюкзак или портфель
Утром, как и всегда, мать готовила сыну бутерброды на обед в то время, как сам Карл завтракал. Мать вышла в коридор и вернулась на кухню с рюкзаком в руках, куда стала укладывать бутерброды. Допивая кофе и дожевывая последний кусок яблочного штруделя, Карл замычал и помахал свободной рукой. Наконец, отставив чашку, он поднялся.
– Мама, портфель же нашелся, а ты мне снова суешь рюкзак.
– И чем же тебе рюкзак не угодил? Смотри, какой вместительный! Разве же ты смог бы принести в портфеле столько овощей с ананасом? К тому же, с рюкзаком у тебя и руки свободны.
– Нет, мама! Мне с портфелем привычнее. К тому же, так я выгляжу солиднее. А у меня иногда заказчики бывают из высшего общества.
– Карлуша, зачем тебе солидность? Ты – обычный курьер. А курьеру нужна не солидность, а скорость и качество доставки.
Но Карл взял из рук матери рюкзак, вытащил оттуда свои бутерброды и подручные средства, и направился в коридор, чтобы все это переложить в портфель. Однако неожиданно для него, мать проявила упрямство.
– Послушай меня, сынок! Этот портфель приносит тебе одни несчастья, и я уже жалею, что не выбросила его, когда ты заболел.
– Что ты такое говоришь, мама, какие несчастья?
– А ты вспомни, Карл, что ты сам мне рассказывал.
– Что я тебе рассказывал?
– Ты же говорил, что у тебя какие-то видения, галлюцинации начинались, когда ты оказывался рядом с заказчиком. Кто-то все время пытался у тебя отнять этот несчастный портфель.
Карл слегка опешил.
– Это я тебе такое рассказывал? Когда?
– Да вот во время болезни и рассказывал. А потом бред у тебя пошел, какого-то чёрта поминал.
Мать решила пойти ва-банк. Она все еще не решалась рассказать сыну правду о его отце, но удачно воспользовалась больными видениями Карла. И тот оказался в замешательстве. Он стоял некоторое время и молча смотрел на мать, а та почувствовала, что за последнее время характер у сына начал менять и, к сожалению, не в лучшую сторону. Он никогда с ней так не спорил. И она понимала, почему это происходит, но не могла понять, каким образом Даймон может влиять на сына на расстоянии.
Но и сам Карл чувствовал себя не в своей тарелке. Не мог понять, зачем он так уперся. И все же решил настоять на своем.
– Ладно, мама, давай договоримся так. Я сегодня и до первой галлюцинации, если она будет, конечно, иду с портфелем. А после первых же видений, опять же, если они будут, никогда больше его в руки не возьму. Так пойдет?
Мать тяжело вздохнула, посмотрела на сына в упор, и, ничего не сказав, лишь кивнула головой. Карл взял портфель и ушел.
Днем, носясь по городу с заказами, он даже забыл про утренний разговор с матерью. Лишь когда подъехал после работы к дому на велосипеде, вспомнил об этом и улыбнулся. День ведь прошел безо всяких эксцессов. Значит, он оказался прав. И портфель здесь абсолютно не при чем.
Он вошел в подъезд, поставил велосипед на обычное место в холле и стал подниматься по лестнице.
И вдруг в подъезде погас свет, послышались какие-то шорохи и непонятные звуки. Причем, несмотря на то, что на улице до того, как он вошел в подъезд, было еще светло, в подъезде наступила полнейшая тьма. Он уже тысячи раз поднимался по лестнице на свой третий этаж, знал досконально каждый выступ, каждый метр лестничных перил, поэтому внезапно наступившая темнота хотя и удивила, но не испугала его. Он быстро преодолел первый лестничный пролет и уже готов был ступить на второй, но тут сначала наступила мертвая тишина, затем неожиданно громко (в подъезде зазвучало эхо) раздался нечеловеческий хохот, и Карл увидел на потолке впереди себя то же лицо, которое показалось ему из тучи, когда он сидел на берегу речки с Евой: довольно резкие черты лица, острый нос и скулы, брови вразлет над двумя складками, бородка-эспаньолка. И снова он погрозил Карлу пальцем, продолжая хохотать.
Задрожав всем телом, Карл ухватился правой рукой за перила, левой же прижал к телу портфель. Таким образом продвинулся еще на половину пролета. И тут почувствовал, что кто-то пытается вырвать у него портфель. Он глянул в ту сторону и словно окаменел: ему показалось, что это была его мать, Эльза. Но этого не может быть – мать все еще была на работе! А женское привидение с лицом его матери сильнее дернуло за портфель под громоподобный хохот монстра.
– Да! Да! – словно дважды кашлянул монстр.
– Нет! – машинально выкрикнул Карл, пнул ногой привидение (ему даже почуди-лось, что он реально коснулся чьего-то мягкого тела) и, перескакивая через две, а то и три ступеньки, поднялся на свой этаж.
И вдруг споткнулся о последнюю ступеньку и рухнул на бетонный пол. Он глухо застонал, закрыл глаза.
– Карл, что это с тобой? Почему ты разлегся у своей двери? Ты что, пьян? 
Он открыл глаза – в подъезде было светло, как и тогда, когда он вошел в него. Он повернул голову и снизу вверх посмотрел на ту, которая задавала все эти вопросы. Это была соседка с верхнего этажа, тетя Магда, подруга матери, даже немного на нее похожа. И Карл сообразил, что женским видением, скорее всего, была не его мать, а именно сосед-ка.
Он поднялся и почувствовал боль в колене – наверное, разбил его, когда падал.
– Извините, тетя Магда! Хотел быстрее домой попасть, да вот оступился на последней ступеньке и грохнулся, – он постарался улыбнуться и достал ключ от квартиры.
– Разбил, наверное, колено-то, – соседка сочувственно покачала головой.
– Что-то типа того!
Он открыл дверь и вошел в квартиру. Соседка, все еще качая головой, стала спускаться дальше.
Карл закатал брючину выше колена: действительно, оно оказалось разбитым, и ранка кровоточила. Он пошел в ванную комнату, открыл дверцу аптечки, смазал рану йодом, сцепив зубы, чтобы перетерпеть жжение.
Когда вышел в коридор, взгляд его упал на портфель. И все-таки мать оказалась права. Ну что же, когда она придет с работы, он извинится. Видимо, в этом портфеле заключена какая-то чертовщина.

Мотоцикл
Карл сидел в общей комнате за своим столом и читал газету. В той же комнате находилось и еще четверо курьеров – весь наличный состав. Двое более старших, которым под тридцать, Ганс и Фридрих, играли в карты, другие двое почти ровесники Карла – Эберхард, студент местного колледжа, и Катарина, единственная девушка в этой мужской компании) курьеров. Сегодня вообще был неудачный день для курьерской службы: всего два заказа за день, да и те всего в нескольких кварталах от конторы.
Директор периодически куда-то звонил, ему периодически кто-то названивал. Сквозь неплотно прикрытую дверь его кабинета было слышно, как он с кем-то разговаривал, спорил, кого-то отчитывал. А однажды после звонка даже привстал, то и дело повторяя:
– Да, господин Груббер! Хорошо, господин Груббер! Постараюсь, господин Груббер.
– Кто такой этот Груббер, что даже заставил нашего директора подняться? – спросил Карл, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Ты что, Вассерман, с Луны свалился? Это же хозяин нашего Агентства, Карл Груббер, – насмешливо ответил Эберхард.
– Откуда я знаю! – обиделся Карл. – Меня на работу принимал директор, все задания дает директор, зарплату платит директор, и я не обязан знать хозяина.
– Э-э, Вассерман, тут ты ошибаешься, – отвлекся от карт Фридрих. – Задачу назначает и платит, в том числе и директору, как раз Груббер. А директор уже выплачивает нам.
В этот момент в кабинете директора раздался очередной телефонный звонок. Через пару минут директор положил трубку и крикнул:
– Вассерман, поди сюда!
Карл поднялся и, сопровождаемый взглядами, прошел в кабинет.
– Вот что, Вассерман! Звонили из почтового отделения. Там пришла посылка для Томаса Рюдигера, что на Альпенштрассе. Я бы отправил Катарину, она уже второй день без заказов, но меня предупредили, что посылка довольно тяжелая. Девчонке не унести, а ты все-таки на колесах. Давай, дуй на почту, и к заказчику. Вот доверенность на получение.
– Да, господин директор!
Карл напялил на голову кепку, надел рюкзак и вышел из помещения. Однако буквально через пару минут вернулся чем-то весьма озадаченный. Тут же прошел к директору.
– В чем дело, Вассерман?
– Господин директор, меня обокрали.
– Что значит, обокрали? – директор удивленно посмотрел на курьера.
– Мой велосипед угнали.
Услышав это, все курьеры тут же выскочили на улицу: и правда, на привычном месте красного велосипеда Вассермана не было. Зато рядом, на площадке, принадлежавшей курьерской службе, стоял такой же красный, новенький, блестящий мотоцикл фирмы Вандерер. А еще чуть дальше поблескивал в солнечных лучах чисто вымытый серебристого цвета «мерседес-бенц» директора. Вышел на площадку и директор в сопровождении едва не плачущего Карла. В конторе осталась только секретарша Хельга – вдруг кто-нибудь позвонит.
Директор повертел головой – велосипеда действительно нигде не было. Служебная площадка, хоть и была огорожена невысоким забором, но на нее мог зайти любой. С другой стороны, у них в городке никогда воровства не было. Возможно, и сейчас кто-то просто на какое-то время решил воспользоваться велосипедом, а затем вернет его.
Да, но как быть, в таком случае, с посылкой?
И тут Ганс с Фридрихом, подошедшие к мотоциклу и любовавшиеся им, едва ли не одновременно воскликнули:
– Господин директор!
– Иди сюда, Вассерман!
Когда директор с Карлом, а за ними и Эберхард с Катариной, подошли к мотоциклу, Фридрих протянул Карлу запечатанный конверт с надписью большими буквами красными чернилами: «КАРЛУ ВАССЕРМАНУ ОТ ЛЮБЯЩЕГО ОТЦА».
– Ничего себе, Вассерман! Ты же говорил, что у тебя нет отца.
Директор подержал конверт и тут же передал его Карлу.
– Ну, да! Нет! По крайней мере, мама мне говорила, что он погиб на войне, – уже не так уверенно произнес Карл.
– Может, все-таки, не погиб, а просто пропал без вести, а теперь нашелся? – пред-положила Катарина. – С моим папой так же было. Мы получили похоронку, а через два года папа объявился. Оказывается, он был тяжело ранен, но его подобрали бауэр с женой из соседнего села, и выходили.
– Скорее всего, так и было! – заключил директор.
– Да, но-о сколько лет прошло!
– Неважно, Вассерман! – произнес Ганс. – Ты хоть посмотри, что там в конверте.
Карл дрожащими пальцами вскрыл конверт. Там оказались ключи зажигания и маленькая записка: «Дорогой Карл! Прими этот скромный подарок от твоего отца в честь твоего совершеннолетия! Как говорится, лучше поздно, чем никогда». И все! Ни подписи, ни адреса!
– Ну, Вассерман, с тебя причитается! – с восхищением и завистью произнес Фридрих.
А Ганс лишь присвистнул.
– Прокатишь меня? – спросила Катарина, которая до сих пор практически не общалась с Карлом, и даже, казалось, не замечала его.
Но все вопросы с разговорами пресек директор.
– Как видишь, Вассерман, ты теперь не просто на колесах, а на колесах с мотором. Так что, заводи мотор – и марш на почту, а потом к заказчику.
– Да, господин директор!
Карл вставил и повернул ключ зажигания, проверил, есть ли бензин в бензобаке. Затем «порычал» немного и, оглянувшись, улыбнулся всем сразу.
– Вот это подарок! – с завистью произнес теперь уже Ганс.
Директор, почесав подбородок указательным пальцем, приказал:
– Ну-ка, быстро всем на рабочие места!
В тот день мать пришла с работы поздно, сильно уставшая. Пришлось работать за двоих – напарница ее заболела. Но у самой двери ее встретил Карл. По его виду она не могла понять – то ли он чем-то расстроен, то ли обрадован.
– Мама, ты видела в подъезде в холле красный мотоцикл?
– Не обратила внимания, Карлуша. Я очень устала сегодня.
– Ты чуть отдохни, перекуси. Я там оставил тебе яичницу с колбасками.
– Вот спасибо, сынок.
– А потом я попрошу тебя ответить на один очень серьезный вопрос.
Мать посмотрела в упор на сына, и по-прежнему не могла понять, что с ним. И чтобы ускорить решение этой загадки, она умылась, прошла на кухню, положила себе в тарелку яичницу и позвала сына.
– Карлуша, ты что-то хотел у меня спросить?
Карл вышел из своей комнаты, держа в руках конверт.
– Ты хочешь сразу? Давай сразу! Скажи мне, что это за надпись?
Он положил на стол перед матерью конверт и не сводил с нее глаз. Мать перестала жевать, отложила вилку с ножом и уставилась на конверт, затем подняла глаза на Карла. А тот взял в руки конверт, вынул оттуда записку и положил ее вместе с конвертом снова на стол, одновременно произнося:
– И это еще не все, как ты видишь! Как ты мне можешь все это объяснить, мама? Получается, ты меня всю жизнь обманывала, а я, получается, теперь выгляжу в глазах ди-ректора и моих товарищей лгуном?
– И что же это за подарок, о котором здесь написано? – упавшим голосом спросила мать.
– Как раз тот самый мотоцикл, на который ты не обратила внимания.
Мать откинулась на спинку стула, долго молчала, собираясь с мыслями. Наконец, решилась.
– Ну что же, Карлуша, видно и в самом деле пришла пора тебе узнать всю правду. Садись! Разговор будет долгий.

Эх, прокачу!
У Карла были двоякие чувства: с одной стороны, как говорится, праздник души и именины сердца – мотоцикл, благодаря которому отношение к нему остальных курьеров, да и самого директора, изменилось в лучшую сторону (хотя он чувствовал зависть Ганса и Фридриха, но и восхищение Эберхарда; а Катарина так и вовсе стала перед ним заискивать); с другой стороны, подарок был от, оказывается, вовсе не погибшего на войне отца, а после рассказа матери о нем он сначала был в шоке, а потом оказался на распутье – теперь он понимал, что с ним происходило, откуда брались эти видения и привидения. Это все были происки отца-демона, желавшего непременно заполучить его к себе.
Впрочем, пока молодая и светлая душа Карла радовалась подарку. Он гонял на мотоцикле после работы по всему городку, вгоняя в бешеный транс городских дворовых псов.
Спустя пару дней после появления у него мотоцикла, к Карлу, который уже собирался домой, подошла Катарина и с каким-то неприятным для Карла заискиванием, попросила:
– Покатай меня, Карл!
Он глянул на нее, и вдруг вспомнил, что обещал Еве иногда заходить к ней на рынок. Но уже прошла неделя, а он про нее и не вспоминал. И тут у него созрело решение.
– Ладно, давай прокачу! Но только до рынка. Там мне нужно кое-что купить и потом домой.
– Согласна! – обрадовалась Катарина.
Она села на заднее сиденье, обняв Карла. Тот надел мотоциклетные очки, которые недавно купил, надвинул на самый лоб кепку, и тронулся с места. Он все-таки пожалел Катарину и не стал сразу ехать к Торговой площади. Объехал целый квартал и только потом остановился возле рыночной стоянки.
– Класс! Спасибо, Карл! – восхищенно произнесла девушка и неожиданно для Карла чмокнула его в щеку и убежала.
Карл усмехнулся и следил за ней, пока она не скрылась из виду. После этого, оста-вив мотоцикл на стоянке, он пошел между рядов прилавков.
Ева снова увидела его первой. Заулыбалась, помахала ему рукой. Он не сразу, но тоже заметил ее и направился к ней, продираясь сквозь толпящихся у прилавков людей.
– Привет, Карл!
– Здравствуй, Ева! Ты еще долго будешь торговать?
Она сняла с чашки весов сумку с картошкой, вручила ее фрау средних лет, в платке и очках, та отсчитала нужную сумму, вручила деньги Еве и, обойдя Карла, пошла в ту сторону, откуда тот и пришел. 
– Еще минут сорок. Сегодня у меня хорошо идет торговля. Подождешь?
– Конечно! Тем более, у меня для тебя сюрприз.
– Какой сюрприз? – удивилась Ева.
– А это пока сюрприз, – загадочно усмехнулся Карл.
В это время к Еве подошла очередная фрау.
– У вас огурцы есть?
– Конечно, фрау. Вам сколько взвесить?
Ева тут же взяла в обе руки штук пять круглых, сочных огурцов с пупырышками на поверхности, положила их на тарелку весов.
– Килограмм взвесьте, – сказала фрау, прощупывая огурцы.
– Не беспокойтесь, фрау. У нас на ферме растут самые лучшие огурцы. Мы с отцом на их выращивании собаку съели.
Женщина улыбнулась, Ева пересыпала огурцы ей в сумку, взяла деньги, аккуратно обвязала купюры, присоединив к уже имевшимся, и положила их в карман кофты.
– Как у тебя все ловко получается.
– Так не первый же год за прилавком стою.
Карлу пришлось ждать не сорок минут, а практически целый час. Лишь когда рынок начал пустеть от покупателей, продавцы засуетились, убирая оставшийся непроданный товар. Ева и на сей раз вручила Карлу около килограмма картофеля – все, что оста-лось непроданным.
– Ты меня избалуешь, – серьезно произнес Карл. – Возьми хотя бы деньги. Отец не заругает?
– Не заругает! Я же ему не скажу, – улыбнулась она. – Ну, давай, показывай свой сюрприз.
– Сейчас, сейчас! Выйдем на стоянку.
Уже приближаясь к стоянке, Карл заметил, что вокруг его мотоцикла стояла толпа подростков мальчишек и девчонок, о чем-то довольно громко споривших и размахивавших руками. Карл ускорил шаг, так что Еве пришлось даже почти бежать за ним.
Карл подошел к мотоциклу и прикрикнул на ребят:
– Ну-ка, мелочь, отойди от мотоцикла!
– Это твой, что ли? – спросил блондинистый крепыш лет двенадцати.
– Мой!
– А сколько в нем лошадиных сил? – допытывался крепыш.
– Четыре с половиной лошадки, да еще двухцилиндровый двигатель! – похвастался Карл.
– Ух ты!
– Ну, всё! А теперь – кыш отсюда! Мне надо ехать. Меня девушка ждет!
Дети постепенно испарились, а Ева завороженно стояла и смотрела то на Карла, то на мотоцикл. Наконец спросила:
– Это и есть твой сюрприз?
– Ну да! Нравится?
– Блеск! А откуда он у тебя?
– Отец подарил!
– Отец? Ты же говорил, твой отец погиб…
– Я так думал… вернее, мне мать так говорила. Но оказалось, что он жив. И видишь, даже подарки мне делает?
– Так расскажи о нем.
– Потом как-нибудь! Садись! Теперь-то я тебя с ветерком доставлю на твою ферму.
– Правда?
– Ну, конечно!
Карл надел мотоциклетные очки и нажал на педальный привод, мотор тут же зарычал. Карл сел на свое место, Ева устроилась позади, обхватив Карла руками.
– Поехали? – спросил он, повернув голову к ней.
– Помчались! – кивнула она.
Мотоцикл рванул с места.
Они и в самом деле помчались: что такое для мотоцикла 7 километров! Остановились у уже знакомой Карлу одинокой сосны. Оставив мотоцикл наверху, сбежали вниз, под обрыв. Сели на песок, изредка покрытый молодой, но уже сочной травой. День снова был теплый, солнечный. А к вечеру воздух пропитался речной влагой, и дышалось очень легко.
– Ну, теперь я жду твой рассказ про твоего отца, – Ева сидела совсем рядом, так близко, что Карл даже ощущал ее дыхание, тепло ее тела передавалось и ему. Ни одна девушка еще не была с ним так близко. У него даже голова от этой близости закружилась. Но он держал себя в руках и даже слышал, что она ему говорила.
– Отец ушел от нас, когда мне было четыре года. Поэтому я его и не помню совсем. Он хотел забрать меня у матери, но она не отдала, сказала, что хочет, чтобы ее сын, то есть я, вырос человеком, а при его образе жизни, это будет невозможно. До войны они жили вместе. Правда, не венчанные. Он и в самом деле ушел на войну, воевал. Вернулся домой весь какой-то не в себе, странный. У матери с отцом начались ссоры, споры, он решил уйти от матери и хотел забрать меня с собой. Мать не дала, прятала меня. Но он, якобы, сказал, что вернется за мной, когда мне исполнится восемнадцать. Мать сказала, что этого не допустит. И после этого он исчез. Что с ним потом случилось – она не знала. Думала, что он и в самом деле где-то погиб.
– А хотя бы одно фото с ним сохранилось?
– Наверное, нет! – пожал плечами Карл. – Иначе я бы его увидел… И вот, когда мне исполнилось восемнадцать, со мной начали случаться чудеса.
– Какие чудеса?
– Плохие чудеса! Ну вот, хотя бы то, что случилось со мной, когда я привез твоему отцу конверт, а сам промок до нитки, хотя погода была тогда не хуже, чем нынче. Помнишь?
Он серьезно посмотрел в ее зеленые глаза, она смотрела на него.
– Конечно, помню! – тихо ответила она, приблизив свое лицо к его лицу. – Может твой отец дьявол, а ты дьяволенок?
Он даже прикрыл глаза, губы его задрожали в предчувствии жаркого поцелуя. Но Ева так резко отстранилась от него, что он, потеряв равновесие, упал. Она засмеялась, вскочила на ноги и побежала, крикнув на ходу:
– Догоняй, дьяволенок!
Карл ухватился за выступающий корень сосны, поднялся и побежал за Евой, кото-рая уже взбежала наверх и оббегала вокруг сосны. Сообразив это, Карл решил подняться с другой стороны – тут подъем был хоть и круче, но ниже. И он выскочил наверх как раз в тот момент, когда к этому месту подбежала Ева. Она тут же попала в его объятия. Засмеялась, тяжело дыша, глядя на него в упор.
– Ты и в самом деле дьяволенок. Вон, как меня перехитрил.
Он держал ее крепко, хотя Ева и не собиралась вырываться. И в этот раз губы их слились в жарком, крепком поцелуе.
В это время на другом берегу речки вышел из рядов пшеницы один из работников фермы, худой мужчина средних лет. Увидев парочку у сосны, приложил ребро ладони ко лбу и долго всматривался в них, желая понять, кто это мог быть. Когда же парень с девушкой повернулись лицом к нему и начали спускаться с холма, он узнал Еву, дочь фермера. Постояв еще некоторое время в нерешительности, все же повернулся и поспешил к дому хозяина.
– Я тебе нравлюсь? – спросила Ева, когда они снова уселись под корнем.
– Нравишься, – кивнул Карл и осторожно, робко положил ей руку на плечо. – А я тебе?
– Ты мне тоже, – полушепотом произнесла она и прижалась к Карлу, он же снова соединил свои губы с ее губами.
Они целовались долго, словно боялись, что, если оторвут губы друг от друга, жизнь их враз прервется. Незаметно друг для друга они легли, продолжая целоваться и обниматься.
Наконец, с глухим выдохом Ева оторвала свои губы и, продолжая заглядывать в его черные глаза, шепотом спросила:
– У тебя уже была девушка?
– Нет! – так же шепотом ответил он. – А у тебя был мужчина?
Она не ответила, только отрицательно покачала головой. И тут заметила в его глазах странный огонь, покрасивший до сей секунды белые зрачки в какое-то оранжевое марево. Он начал поднимать ее платье, она помогала ему, чуть приподнимая тело, а сама в то же время стала расстегивать пуговицы на его рубашке. И все это перемежая с быстрыми, но страстными поцелуями. Оба дрожали всем телом. Им казалось, что от холода, но, на самом деле, от скорой близости.
Это оказалось такое счастье – познать любимого человека в такой полной близости, ближе которой не бывает на свете. Они сейчас оказались одни во всей вселенной, их ничто и никто больше не интересовал.
А в это время фермер Киммих, которому работник рассказал о том, что кто-то насилует его дочь, схватил охотничье ружье, позвал овчарку и, сопровождаемый работни-ком, побежал, как только мог, к речке.
Карл с Евой уже поднялись и, как были голышом, бултыхнулись в речку. Смея-лись, брызгали друг друга речной водой и хохотали от всей души. Наконец, вышли на берег. И снова обожгли друг друга горячим поцелуем.
И вдруг… грянул выстрел. Киммих оказался хорошим стрелком – заряд соли попал прямо в то самое место, на котором сидят. Карла словно обожгло. Он вскрикнул и схватился за ягодицы. Глаза едва не выскочили из орбит. Поначалу ничего не понявшая Ева на пару секунд замерла, а потом взгляд ее устремился на другой берег. Она узнала отца и, зная его крутой нрав, поняла, что это он выстрелил в Карла. Правда, пока еще не знала, что за заряд был в его ружье.
Карл машинально повернулся и в два прыжка оказался в реке. И тут Ева заметила, что к нему по мосту несется со всех лап любимая овчарка отца. Она поняла, что отец дал собаке команду «фас». Еще немного и она набросится на парня.
– Улли, фу! Нельзя! – закричала она не своим голосом, и сама бросилась наперерез к собаке. – Фу, Улль! Карл, плыви подальше!
 У самого берега пес остановился. Ева подбежала, обняла собаку, и тут услышала крики. Глянула на тот берег – там кричал и грозил кулаком отец, уже подбегая к мосту. Ева поднялась, подбежала к лежавшему на траве платью, кое-как, путаясь в рукавах, натянула его на себя и, позвав пса, пошла навстречу отцу.
На лице Карла было страдание. Боль от выстрела в воде несколько смягчилась, но невыносимое жжение продолжалось. Поняв, что Ева спасла его от собаки, а сейчас спасает от гнева отца, он вышел на берег, взял в руки штаны и рубашку и, превозмогая боль, с трудом выбрался на вершину холма. Поняв, что он уже вне досягаемости, не спеша оделся, завел мотоцикл, но, едва сел в седло, как его снова обожгла невыносимая боль. При-шлось так и ехать, приподнявшись.
Карл был настолько обескуражен и оскорблен этим выстрелом, что даже не услышал, что Киммих выстрелил по нему еще раз. И не узнал, что случилось с фермером после этого второго выстрела. А случилось весьма необычное и необъяснимое: одновременно с этим выстрелом на ясном небе вспыхнула молния, угодившая прямо в ствол ружья и расщепившего его на две части; а в следующую секунду на голове фермера вспыхнула шля-па. Но тот был настолько охвачен местью, что даже не почувствовал этого. И, если бы не дочь с работником, не известно, что было бы.
– Папа, горишь! – крикнула Ева, а работник тут же голой рукой схватил шляпу, бросил ее на землю и затоптал огонь ногами.
Только после этого, немного остыв, фермер это заметил. Он молча наблюдал, как работник топчет его сгоревшую шляпу, затем обратил внимание на ружье и никак не мог понять, как это могло случиться. Покачав головой и поцокав языком, он швырнул уже непригодное ни для чего ружье в речку.
И только Ева догадалась поднять голову и посмотреть на внезапно выкатившуюся из-за белых облаков серую тучу, а там увидела грозное лицо того, кто это все проделал с ее отцом.
Только дома Карл понял, что у него не только задница, но и все тело болит. Проскочив мимо удивленной матери, он тут же заскочил в ванную комнату, закрылся и включил в воду.

Ультиматум
С самого утра с Карлом случилась неприятность. Он не смог завести свой мотоцикл. Проверил бензин, проверил свечи… Так бы и ковырялся, пока не увидел пришпиленный к заднему сиденью небольшой фиолетового цвета конверт, который был не сразу заметен на красной раме. Он сразу узнал почерк: тот же, который и был на том самом первом конверте. Вскрыл, вынул записку. Там красными чернилами снова короткий текст: «Мотоцикл заведется только, если у тебя в руках будет красный портфель».
И что делать?
Мать, после того случая в подъезде своего дома, спрятала портфель и Карл, как ни пытался, не мог его найти. А сегодня мать ушла на работу раньше, чем он.
Поскольку велосипеда он тоже лишился, Карл бегом направился по старому (еще довелосипедному) маршруту – на автобус. Но время уже было упущено и он, разумеется, опоздал почти на двадцать минут.
Секретарша Хельга, как то и было изначально установлено, тут же зафиксировала опоздание в своем журнале и немедленно доложила директору. Значит, штрафа не избежать. Но попытаться оправдаться все же стоит.
– Господин директор, я хотел бы объясниться.
– Ты почему опоздал, Вассерман? – спросил директор, не отрываясь от графика за-грузки курьеров на сегодняшний день.
– Прошу прощения, господин директор, но у меня сломался мотоцикл, я не смог его завести, провозился с ним лишнее время, и опоздал на нужный автобус. Но я готов отработать время, на которое я опоздал.
Директор поморщился.
– Как ты можешь отработать, если у меня на тебя были планы довольно далекой поездки? Есть заказ на доставку посылки в деревню Эссендорф.
– Нельзя ли на завтра перенести этот заказ, господин директор? Я вечером починю мотоцикл.
– Нет, на завтра перенести нельзя, – директор некоторое время сидел в задумчивости глядя то ли на курьера, то ли сквозь него. – Хорошо! Я не сообщу хозяину о твоем опоздании и не буду тебя штрафовать, но в качестве отработки ты доставишь эту посылку получателю. Каким образом, меня не волнует. Возьми у Хельги сопроводительный лист и вот эту посылку.
Директор кивком головы указал на фанерный ящик примерно тридцать на сорок сантиметров и высотой двадцать. Карл подошел к ящику, поднял его – килограммов шесть-семь, не меньше. В рюкзак его не засунешь, на руках не дотащишь. Придется нанять такси и потратить несколько сотен марок, которые бы ему явно пригодились. Но делать нечего.
Он вышел из кабинета директора и подошел к Хельге.
– Давай сопроводительный лист!
Хельга тут же начала заполнять документ, одновременно поинтересовавшись:
– Как ты его повезешь на своем мотоцикле?
– Я сегодня без мотоцикла, поэтому понесу его в руках, – раздраженно ответил Карл.
Он взял документ у Хельги и положил его под кепку, затем поднял ящик и уже двинулся к выходу, когда раздался телефонный звонок. Хельга сняла трубку.
– Курьерская служба!.. Да, сейчас, секунду!
Она положила трубку себе на плечо и крикнула:
– Вассерман, подожди! Тебя к телефону!
– К телефону? – удивился Карл. – Странно!
Ему никто никогда не звонил. Может быть, это мать? Он поменял бок, в который упирал ящик, и вернулся. Хельга протягивала ему трубку, но Карл сначала опустил ящик на пол, и пару секунд встряхивал руками, разгоняя кровь, только затем взял трубку:
– Алло, я слушаю!
– Карл, это ты? – в трубке послышался взволнованный женский голос, но явно не материнский.
– Да! Я вас слушаю.
– Карл, это я Ева, не узнал, что ли?
– Ева! – радостно выкрикнул Карл, но тут же нахмурился, глянул на Хельгу, кото-рая мгновенно навострила уши, прислушиваясь, и отвернулся, прикрыв трубку ладонью. – Я тебя слушаю! – уже спокойно произнес он.
– Карл, я хочу тебя предупредить, чтобы ты пока больше не ходил на рынок.
– Почему?
– Отец очень зол! Сказал, чтобы я сидела дома, а за прилавком теперь будет находиться либо он сам, либо наш работник. Кстати, тоже Карл. Ну, ты его видел в тот день. Он бежал вместе с отцом.
– Да, кажется, видел!
Карл был несколько пришиблен таким поворотом дел. Все одно к одному: и отец с мотоциклом, и фермер Киммих со своей злостью.
– Алло, Карл! Ты чего молчишь? Ты меня понял?
– Понял! А как ты?.. Как нам с тобой?..
– Я что-нибудь придумаю, Карл. Мы обязательно увидимся. Всё! Целую! Не могу долго занимать телефон.
– Хорошо! До встречи!
Карл положил трубку на телефонный аппарат, и, не глядя на Хельгу, задумчиво произнес:
– Вот так история!
– Что за история, Вассерман? – полюбопытствовала Хельга, но Карл только рукой махнул.
Хельга недовольно вздохнула.
Карл невероятно устал в этот день. Вернувшись домой, сразу лег в кровать поверх одеяла. Скоро пришла с работы мать и с удивлением посмотрела на сына: не заболел ли снова?
– Вот, полюбуйся, мама, чего ты добилась своим упрямством!
Карл сел в кровати и, достав из кармана утренний конверт, протянул его матери. Пока та читала, он сказал:
– Я сегодня тяжелую посылку на такси отвозил в Эссендорф. Руки–ноги болят.
– Но ты бы объяснил директору, что…
– Я и объяснил, но он уже составил график загрузки, а так как только я один на ко-лесах, он заранее эту посылку и расписал на меня. А у меня теперь ни мотоцикла, ни велосипеда… Я надеюсь, мама, ты не выбросила портфель?
– Не выбросила, к сожалению!
– Что значит, к сожалению! – Карл с негодованием даже вскочил на ноги.
– Я имела в виду, что, к сожалению, не выбросила его еще раньше, когда ничего этого с тобой еще не было. А теперь, что ж?
– Ладно, мама, я устал. Если можно, я бы поужинал и лег спать.
– Да, конечно, Карлуша! Я сейчас быстро приготовлю. Благо, еще картошка от твоего фермера осталась.
При одном только упоминании этого фермера, Карл задрожал – у него еще не до конца прошла боль после порции соли, которую он получил в не самое приличное место.

Новое свидание
На следующий день, с утра, Карла у самого здания, где находилась его контора, остановил какой-то мальчишка лет двенадцати, такой же рыжий и веснушчатый, как и Карл.
– Ты, что ли, будешь Карлом Вассерманом?
– Я Карл Вассерман, да. Что тебе нужно? Ты кто?
– Да мне-то ничего не нужно. Это тебе, вот, нужно.
Мальчишка протянул Карлу записку, тут же развернулся, сел на свой велосипед и закрутил педали.
– Постой! Куда ты?
Но мальчишка его уже не слышал. Карл развернул небольшой листок бумаги, вы-рванный из школьной тетради. Это оказалась записка, а в ней всего несколько слов: «Я сегодня на ферме одна. Никого не будет до четырех. Если сможешь, приходи!». И все: ни обращения, ни подписи. И только упоминание о ферме прояснило ситуацию. Ну, конечно, это она, Ева. И на ферме будет одна… Если сможешь, приходи!.. И что же делать? Он же не волен распоряжаться своим временем. А директор вряд ли отпустит. Надо что-то придумать. Серьезное! Чтобы директор поверил.
В небе над ним чирикнул воробей и тут же, вслед за этим, что-то жидкое и теплое шлепнулось на его плечо. Он глянул на это место: воробей прямо на ходу, то есть, в поле-те, сделал свое дело. Карл сначала скорчил недовольную гримасу, но буквально сразу же повеселел: «Говорят, это хорошая примета!». Он сорвал с дерева пару листочков и убрал с плеча воробьиный помет.
Пока он дошел до кабинета директора, у него уже родился план, как выпросить себе выходной на сегодня.
Он вошел в контору, сильно прихрамывая. И это сразу заметила Хельга.
– Что с тобой, Вассерман?
– Ногу сильно натер вчера. Директор у себя?
– У себя, – кивнула Хельга, почему-то неопределенно пожав плечами.
– Господин директор, к вам можно?
– Что у тебя, Вассерман?
Директор сидел за столом и чертил графики, поэтому лишь мельком бросил взгляд на курьера. А Карл, подходя ближе, стал еще больше хромать, чтобы директор обратил на это внимание. И он добился своего. Директор отложил красный карандаш, которым чертил график, откинулся на спинку стула и удивленно посмотрел на курьера.
– Ты что, ногу подвернул, Вассерман?
– Никак нет, господин директор. Это я так вчера ногу натер, когда посылку на себе тащил. А дома мозоль прорвался, кровь пошла. Могу показать.
Карл присел прямо на паркет и потянулся к шнурку на правом башмаке.
– Нет, нет! Не надо! – поморщился директор.
Карл именно на это и рассчитывал. Он тут же поднялся и жестко оперся на левую ногу, чтобы показать, что кровавый мозоль был именно на правой ноге.
– Да и руки, честно говоря, побаливают. Мышцы перенапряг.
– И чего ты хочешь? – на всякий случай напрягся директор.
– Я бы хотел попросить вас, господин директор, отпустить меня сегодня. Мне мама ногу смажет, думаю, до завтра переболит.
Директор задумался, поскреб у себя под подбородком.
– Если только за твой счет, Вассерман.
– Конечно, господин директор! Я же понимаю.
– Ну, хорошо! Иди, лечись! И завтра, чтобы, как штык, был!
– Конечно, господин директор. Спасибо!
Карл все так же, хромая, вышел из кабинета, прошел через холл и вышел на улицу. Понимая, что за ним могут наблюдать в окно, он дохромал до самого угла здания, и толь-ко там выдохнул, и даже подпрыгнул, жизнерадостно улыбаясь. Теперь он мог ехать к Еве.
Он оглянулся по сторонам, перебежал через дорогу, и, пройдя к перекрестку, увидел впереди нужный ему автобус. Подбежал к остановке. Автобус был полупустым и Карл устроился на одно из передних сидений. Пока ехал, мечтал, как он проведет этот день с Евой.
Однако все мысли и фантазии мгновенно выветрились из головы, когда он, подходя к дому фермера, увидел перед собой злобное рычащее животное – немецкую овчарку Улли. Он остановился в нерешительности, не понимая, что ему сейчас делать. Попробовал сделать еще один шаг и собака залилась басовым лаем, хотя и продолжала стоять на месте. Карл тут же отошел на прежнее место.
– Ева! – крикнул он, в паузе между лаем.
И тут же в открытом окне, отдернув штору, показалась голова девушки. Увидев Карла, она улыбнулась.
– Иди сюда, Карл!
– Не могу! Злобное животное меня не пускает.
Карл хотел жестом указать на пса, но вовремя спохватился, вспомнив, что ни в ко-ем случае нельзя перед чужой собакой размахивать руками. Ева все поняла и засмеялась.
– Улли, фу! Это свой! Улли, ко мне!
Собака тут же перестала лаять и даже рычать, повернулась и посеменила в сторону дома. Карл пошел за ней, но все же оставаясь в напряжении и не спуская с нее глаз.
Собака остановилась у крыльца, оглянулась на гостя и, вздохнув, скрылась в большой будке, стоявшей в нескольких метрах от крыльца. Карл тоже пошел было к крыльцу, но его окликнула Ева.
– Не туда! Иди сюда, к окну!
Она высунулась наполовину и, улыбаясь, протянула к нему руки. Карл подошел к окну, поцеловал по очереди каждую руку и посмотрел на Еву.
– Залезай в окно. Сможешь залезть?
– А почему в окно? Есть же дверь.
Ева покачала головой.
– Дверь на ключ закрыл отец, когда уезжал на рынок.
– Как это? – не понял Карл.
– Ну, так он меня наказал за то, что мы... Ну, я же тебе говорила по телефону.
Карл оперся руками о раму, подпрыгнул и, отжавшись, буквально через полминуты оказался внутри комнаты. Он снял со спины рюкзак и оставил его здесь же, под окном.
Ева улыбнулась, обняла Карла и прижалась к нему. Затем, слегка отстранившись, поцеловала его в губы.
– Молодец, что пришел. Я думала, умру со скуки.
Она взяла его за руку, повела в свою спальню, усадила на пружинистую кровать и сама села рядом, снова прижавшись к нему.
– Погоди, объясни мне, что значит, отец тебя наказал? Ты же можешь выйти во двор…
Она снова отрицательно покачала головой.
– Ты посмотри, в чем я, – она ткнула в себя указательным пальцем. – Я же в ночнушке. Отец не только дом закрыл, но и всю одежду мою убрал в свой сундук. Это, чтобы я не могла через окно убежать.
Карл только сейчас обратил внимание, что Ева и в самом деле сидела рядом с ним в одной ночной рубашке. Да и волосы у нее были растрепаны. Зато глаза светились счастьем – рядом с ней был ее Карл (она уже привыкала так его называть – мой Карл).
– А как же ты смогла передать записку? И потом, что это за мальчишка?
– Это сын наших работников, Берты и Франца. У них какое-то несчастье в деревне, кто-то из родственников умер. Вот мальчишка и примчался к нам на велосипеде рано утром, чтобы отец еще не успел уехать. Берта с Францем умоляли отпустить их на день-два, отец сжалился, отпустил их до четырех… Он вообще-то у меня не злой.
– Ну да! Я это так и понял, – Карл скорчил гримасу и похлопал себя по бедрам. – Был бы злой, наверное, всадил бы в меня тройную порцию соли.
Ева рассмеялась.
– Не обижайся на него, пожалуйста! Он беспокоится обо мне. Я же у него единственный ребенок, – Ева обняла ладонями его лицо, прижала к себе и поцеловала.
– А сколько у вас вообще работников?
– Трое всего! Карла ты уже видел, и вот Берта с Францем. Берта по домашнему хозяйству, а мужчины отцу помогают… Так вот! Когда Берта собиралась, идти в деревню, я тихо подозвала ее и попросила, мол, пусть твой сынишка съездит в город и передаст за-писку одному очень хорошему человеку.
– Мне, что ли? – улыбнулся Карл.
– Тебе, что ли! – кивнула Ева.
– Берта добрая, она сразу все поняла. К тому же я ей заплатила. И мальчишке, тоже Францу, деньги дала.
– Это ты здорово придумала, Ева! А надолго тебя… арестовали?
– Я думаю, дня на два–три. Больше отец не выдержит.
Они замолчали, просто смотрели друг на друга. Потом губы их начали сближаться и вскоре слились в долгом, горячем поцелуе. Ева крепко обнимала Карла и вот они уже оба лежали в кровати. Она стала стягивать с него рубашку. Он снимал с нее ночную сорочку…
В самый разгар их любовных утех вдруг загремел гром, сверкнула молния, направив свою стрелу прямо в собачью будку, отчего Улль в страхе выскочил из свой обители и жалобно заскулил.
Карл далеко не сразу сообразил, что произошло. Когда же сообразил, приподнялся и сел в кровати.
– Ты чего, Карл? Тебе что, не понравилось?
– Что ты, Ева! Все было здорово! Но…
– Что, но?
– Ты разве не заметила вспышку молнии, и гром гремел?
– Ну да! Гроза, наверное.
– Какая гроза, Ева?! Глянь в окно: небо ясное, ни облачка.
– И правда! А что же тогда это было?
– Наверное, мне сигнал, что пора уже.
– Как пора? Еще и двух нет. У нас еще почти два часа.
– Я боюсь, как бы твой отец прежде времени не вернулся и не продлил твой арест. Да и мне новую порцию соли не хотелось бы получить.
– Ты, наверное, есть хочешь, Карл? Видишь, какая я хозяйка. Даже не накормила тебя.
– Почему же! Вполне накормила! Любовью! Это почище любой амброзии. К тому же, у меня в рюкзаке бутерброды.
Они засмеялись и снова обнялись. Ева почувствовала волнение Карла, но все же настояла на своем.
– Пойдем, все-таки, я тебя покормлю, да и сама поем.
Она надела сорочку, он также оделся и вышел вслед за ней на кухню. Кухня была большая, с голландской печью. Большой длинный стол стоял посередине комнаты, а с одной стороны – средней длины лавка, такая же деревянная и лакированная.
Но не успели они съесть и половины тарелки чечевичного супа, как послышался приближающийся к дому звук автомобильного мотора.
– Ах! – вздрогнула Ева. – Ты был прав! Отец приехал раньше времени.
– Что же делать? – Карл вскочил, хотел было подбежать к двери, но вспомнил, что она закрыта снаружи на ключ.
– Иди в мою комнату, спрячься под кроватью!
Она схватила его за руку и побежала с ним в спальню.
– А потом! – прежде чем нырнуть под кровать, спросил он.
– Потом я отвлеку отца, а ты тем же способом через окно. И постарайся быстрее.
– Ага! – кивнул Карл и спрятался под кроватью, но через секунду высунул голову. – А меня ваш пес не сожрет?
– Не сожрет! – хихикнула она. – Я его в дом позову.
Она подбежала к окну, выглянула из-за занавески – отец уже открыл ворота и въезжал во двор. Она повернулась, хотела выбежать из спальни навстречу отцу, но почувствовала что-то под ногами, глянула – это был рюкзак Карла. Она взяла его и сунула под кровать.
– Чуть рюкзак не забыли, – шепнула она.
Затем она побежала в кухню убирать тарелки с недоеденным супом. Думала, что с этим делать, и взгляд ее наткнулся на плошку, из которой ел Улль. Туда и вылила остатки супа. И успела вовремя. Отец уже вставлял ключ в замочную скважину.
– Ева, дочка! Я приехал!
– Почему так рано? – она подошла к отцу, он поцеловал ее в щеку. – Торговля не шла?
– Торговля шла, я оставил Карла. Доберется сам. Соскучился по моей пленнице. Отец улыбнулся и хлопнул Еву по попе.
– Да уж! Будто и в самом деле пленница, – Ева сделала обиженное лицо.
– Ну, ладно, не сердись, дочка! Впредь тебе наука будет. Нечего разголяться перед чужими и незнакомыми парнями.
– Он не незнакомый, и ты это знаешь, папа!
– Ну, конечно! Один раз его до того видела, и уже знакомый. И вообще, чем спорить, лучше бы отцу обед приготовила.
– Так обед готов! Вон, даже, Улли налила суп. Улли, Улли! Ко мне! А ты, папа, давай мой руки и садись.
Пес, радостно помахивая хвостом, вбежал в дом и сразу же направился к своей посудине.
– Ешь, Улли! Проголодался, песик мой!
Ева специально произнесла это громко, чтобы услышал Карл. И тот, пребывая в нервном напряжении, это услышал. Подождал еще пару секунд и, стараясь не шуметь, вылез из-под кровати, взял рюкзак, тихонько залез на подоконник и спрыгнул на землю. Овчарка почувствовала это и, отвлекшись от еды, зарычала. Но Ева была настороже и погладила Улли.
– Ешь, ешь, Улли!
Она поняла, что Карла уже в доме не было. И выдохнула.

Путешествие в замок
Когда мать утром разбудила Карла, тот спросонья даже не сразу понял, почему у матери такой вид. И лишь умывшись и пройдя на кухню, он понял, в чем необычность вида матери. Под глазами у нее были синие круги, а голова обмотана мокрым полотенцем в качестве компресса.
– Что случилось, мама? – испуганно спросил Карл.
– Голова очень сильно болит, Карлуша. Всю ночь не спала.
Карл придвинул к себе тарелку с ячницей-болтуньей, начиненной кусочками свинины, взял пышную пшеничную булочку, которые мать, как обычно, приносила домой из пекарни, плотно завернутые в упаковочную бумагу, чтобы не зачерствели. Но, прежде чем приступить к завтраку, посмотрел на мать.
– На работу не пойдешь сегодня, мама?
– Ну, как же не пойти, сынок.
– Может мне, все-таки, забежать к доктору Мюнцеру?
– Нет, нет! Это пройдет. Я приняла микстуру, сменю еще раз компресс, и все пройдет. Ты ешь, и не волнуйся. Я нашла твой портфель, так что, думаю, твой отец сжалится над тобой, и ты поедешь на мотоцикле.
– Спасибо, мама!
Мать не стала рассказывать сыну, почему у нее болит голова, и почему круги под глазами. Она всю ночь спорила, пререкалась с Даймоном, пытаясь отвоевать у него сына. Но тот был жёсток и тверд, ни в какую не желал уступать. И мать, боясь окончательно потерять сына, сдалась.
Она молча смотрела на Карла, с каким удовольствием он уплетал яичницу, как намазывал ореховую пасту на разрезанную надвое очередную булочку и запивал это крепко заваренным кофе.
Не в обычаях немцев разговаривать во время еды, поэтому и Карл завтракал молча, лишь иногда поглядывая на мать с явной тревогой из-за ее внешнего вида.
И даже когда он, схватив портфель, вышел и убедился, что мотоцикл заводится, все равно вернулся и еще раз спросил:
– Мама, может, все-таки я заеду к доктору?
– Нет, нет, Карлуша, езжай на работу. Возможно, у тебя сегодня будет какой-то не-обычный заказ.
– Ты думаешь? – удивился он.
– Я не знаю, – загадочно пожала она плечами. – Просто так подумалось.
Карл поцеловал мать в щеку и убежал.
Директор, увидев Карла, сразу же поинтересовался:
– Ну, как, Вассерман, вылечил свою мозоль?
– Да, все в порядке, господин директор. У моей мамы есть чудесная мазь…
– А как твой мотоцикл? Завелся?
– С ним тоже все в порядке, господин директор. Завелся.
– Отлично! Значит, ты без проблем доберешься до заказчика.
– Куда надо ехать, господин директор? – с готовностью произнес Карл.
– Есть такой замок – Вальдхоф, слышал, наверное?
– Не слышал.
– Не важно! Это километров двадцать от города. Причем, чуть ли не в лесу находится. Я по карте посмотрел. Короче, Вассерман, хозяину замка нужно отвезти пакет с документами. Оформи заказ у Хельги, возьми карту, чтобы не заблудиться, и – вперед.
Когда Карл завел свой мотоцикл, ему вдруг вспомнились слова матери: «Возможно, у тебя сегодня будет какой-то необычный заказ». Неужели она что-то знала или это просто материнское предчувствие?
Какое-то нехорошее предчувствие появилось и у него.
Что за странный замок, о котором никто ничего не слышал, даже такой всезнайка, как директор?
Поскольку дорога была абсолютно ему не известна, Карл останавливался у не-скольких перекрестков и сверялся с картой. Но через какое-то время вдруг почувствовал, что мотоцикл сам стал вести его по той дороге, по которой нужно. И даже, вроде бы, ехать стал быстрее. Погода была ясная, но Карл обратил внимание, что плывшие по небу несколько перьевых облачков направлялись в ту же сторону, в какую и он сам. Карл даже остановился, снял мотоциклетные очки и несколько минут смотрел вверх: нет, он не ошибся, все так и было. Он помотал головой и поехал дальше.
Далеко впереди показался лес. Значит, до замка оставалось километра три – не больше.
Он въехал в лесную чащу. Дорога проселочная, но довольно гладкая, а впереди – развилка. Карл нажал было на педаль тормоза, но его нога соскочила с нее, а руль сам повернул налево. И тут Карл понял, что (точнее, кто) ведет его по дороге. Сердцебиение участилось, мурашки пробежались по коже: он догадался, что это за замок, и кто в нем живет.
И вдруг деревья расступились, и перед его глазами вырос небольшой и невысокий холм, усаженный исключительно кустарниками. А на самом холме, вершина которого была ровной, – небольшой, но мощный двухэтажный серого цвета замок, с двумя узкими выступающими цилиндрической формы башнями (слева и справа) со шпилями и высокими удлиненными витражными окнами. Такие башни зовутся пинаклями — в них часто добавляли свинец, что придавало сооружению устойчивости и предотвращало сдвиги.
Карл остановился, опустив ноги на землю, некоторое время молча смотрел на за-мок с открытым от удивления ртом.
И тут он почувствовал, как его пробрал холодок. Он тронулся с места и через пару минут оказался у ворот замка. Но не успел он нажать на тормоз, как ворота автоматически раскрылись перед ним и он въехал во внутренний двор. Дорожки были утрамбованы хорошо отшлифованным светлым известковым туфом–травертином. С обеих сторон главной дороги располагались коротко постриженные кустарники, за которыми, на первый взгляд, хаотично, но на самом деле тщательно упорядоченный природный живописный хаос, состоящий из цветников и разнотравья. Это так называемый природный стиль, натургартен.
В середине сада овальный пруд с кувшинками площадью чуть более 30 квадратных метров, обсаженный фиолетово-сиреневыми душистыми ирисами, изысканными ярко-желтыми лилейниками, вечнозеленым бамбуком, василистниками с ажурными  листочка-ми треугольной формы и блестящими листиками темно-зеленого цвета сверху и светло-зелеными с легким опушением снизу, и хаконехлоей с ярко-золотистыми, собранными в пучки листьями.
На откосах вокруг так называемого «утопленного» сада были проложены чуть выше две широкие дорожки, на которых стояли бирюзовые перголы с плетистыми розами, а в их окружении – тюльпаны, ирисы и дельфиниумы.
Перед самым замком была терраса с газоном и средних размеров четкой прямо-угольной формы и шириной около трех метров рабатка с травянистыми многолетниками.
Карл остановился перед крыльцом, поставил мотоцикл на подножку, взял портфель и робко, осторожно взошел по ступеням из такого же травертина, но только уже не отшлифованного, а отполированного, отчего ступени казались мраморными.
Но настоящим мрамором был выстлан пол внутри замка, двойные, тяжелые двери которого радушно открылись перед ним, едва он к ним подошел. Остановившись у входа, Карл замер – так поразил его интерьер. Высокий свод, поддерживаемый двумя стрельчатыми арками, с архивольтами и остроконечным щипцом над оконным проемом, так называемым вимпергом.
Карл так и стоял некоторое время, разглядывая интерьер и дожидаясь появления хотя бы какого-нибудь человека, пока не услышал раздавшийся откуда-то то ли сверху, то ли со стороны густой баритон, видимо, хозяина замка.
– Смелее, Карл! Иди вперед и поднимайся по лестнице на второй этаж.
Карл почувствовал, будто это не он шел, а ноги сами вели его, куда следует. Он не сопротивлялся. Он все так же робко, то оглядываясь по сторонам, то глядя себе под ноги, стал подниматься по ступенькам, и тут взор его остановился на большом, формата А2 цветном фото, казалось приклеенном прямо к стене без всякой рамы. А на фото был… он, четырехлетний малыш, а по бокам, слева и справа, мать и какой-то худощавый, с резкими угловатыми чертами лица мужчина, с длинным костлявым заостренным подбородком с приподнятыми уголками губ и бородкой-эспаньолкой, с пронзительными черными глаза-ми, с бровями вразлет над двумя складками, из которых торчал крючковатый нос с глубо-ким треугольным вырезом ноздрей, да клинышек коротких рыжеватых волос между большими залысинами. На мужчине поверх черного классического фрака был надет красный плащ.
Это фото было ему прекрасно знакомо – мать вставила его в рамочку и поставила на комод в своей спальне. Но только вот там, дома, это фото было черно-белым и на нем были только он, Карл, и его мать. А здесь он вдруг заметил, что его, малолетнего, черты лица схожи с чертами лица того мужчины, что был рядом с ним и матерью.
Он застыл на месте, глядя на фото, и ему показалось, что на него так же в упор, смотрят эти три пары глаз. Он так и стоял с открытым ртом, пока не услышал все тот же голос:
– Что же ты, Карл? Я жду тебя!
Карл боком, неуклюже ступил на следующую ступеньку, не отрывая глаз от сним-ка, и ему снова показалось, что эти три пары глаз следили за его передвижением, повернув головы. От этого видения Карл оступился и едва не упал – однако какая-то внешняя сила помогла ему удержаться на ногах. Он преодолел еще две ступеньки и… новый снимок: этот самый мужчина и его мать стоят на берегу озера и смотрят в объектив. И снова их глаза устремлялись на него.
А на третьем, последнем цветном снимке он, Карл, стоит с велосипедом на мосту через речку, близ фермы Киммиха. Только погода была ясной, и никакой грозы не было, хотя ограждение на мосту оказалось сломанным, как тогда, когда он ехал к фермеру с двумя пакетами с семенами.
Он снова задержался было у этого снимка, но ноги его сами собой двинулись вперед и, миновав последнюю ступеньку, Карл оказался в огромном, пустом зале с шестью высокими, стрельчатыми окнами по три окна с обеих сторон. Высокий потолок украшали две огромные бронзовые люстры с длинными хрустальными подвесками в два ряда. Карл даже представил себе, как могли бы переливаться эти хрустальные подвески при включенном свете. От этой представленной картины он в восхищении даже головой закачал.
От переизбытка впечатлений Карл даже не сразу заметил, что в конце зала стояло кресло из красного дерева, обшитое розовым бархатом с высокой спинкой. А позади кресла, на всю стену красовалась огромная инсталляция картины русского художника Михаила Врубеля «Демон сидящий». Карл никогда не видел этой картины и потому впился в нее глазами, пытаясь понять, кого изобразил художник, и что он хотел этим сказать. Ему показалось, что мужчина на картине о чем-то или о ком-то скорбит и страдает, но при этом чувствуется в нем властный, величавый дух.
И лишь, когда с кресла поднялся тот самый, с фото, мужчина в том же самом красном плаще, Карл переключил на него внимание и вздрогнул от испуга.
– Рад тебя приветствовать, сын мой! – Даймон пошел навстречу Карлу и остановился в нескольких шагах от него. – Вижу, мой замок произвел на тебя впечатление. И, если ты прислушаешься к моим словам, есть вероятность, что он может стать и твоим замком тоже.
– Вы кто? – Карл, наконец, пришел в себя.
– Неужели твоя мать ничего обо мне не рассказывала?
– Она рассказывала мне о многих людях, которых я ни разу даже не видел. Иногда даже называла их имена. Назовите и вы свое, и тогда я вам скажу, говорила мне о вас мать или нет.
– А фото, которые ты видел, поднимаясь по лестнице, ни на какие мысли тебя не навели?
– Фото можно смонтировать как угодно.
Даймон усмехнулся, но снова ушел от прямого ответа на вопрос.
– Хорошо! Что тебе известно о твоем отце?
– То, что он погиб на фронте.
– И ни одного фото якобы погибшего отца мать тебе не показывала?
– Нет! Она сказала, что во время войны дом, в котором мы жили, сгорел, и сгорели все фотографии…
– Твоя мать лжет! И я знаю, что одна из фотографий, которые ты здесь увидел, есть и у вас.
– Да, есть! Но на ней мы только вдвоем с мамой.
– Но ты же сам только что сказал, что фото можно смонтировать, как угодно.
Даймон снова усмехнулся, а Карл растерялся.
– И я тебе подскажу, где Эльза хранит наши семейные фотографии – в одном из ящиков в подзеркальном шкафчике под трюмо в ее спальне. В шкатулке. Можешь потом поинтересоваться.
– Так кто же вы, черт вас возьми?
Карл произнес это не так громко, но слово «черт» эхом отразилось в этом огромном зале. Даймон захохотал, и Карл тут же узнал этот хохот – он сопровождал его во время всех тех видений и приключений, которые с ним происходили. И снова мурашки про-бежали по его телу.
Даймон вернулся в свое кресло и Карл, помимо своей воли, сделал еще несколько шагов, приблизившись к нему.
– Прошу тебя не произносить в этом замке то самое слово, которое отразилось эхом. Но и мне пора перестать говорить с тобой загадками. Так вот, Карл, я – твой отец.
– Нет! – выкрикнул Карл, хотя уже и так без прозвучавшего признания понимал, что это правда.
– Постой и послушай мой рассказ!
Даймон снова поднялся, начал вышагивать по залу, подошел к ближайшему окну, глянул в него, задержался на минуту, затем вернулся к креслу, сел.
– Мы с Эльзой встретились до войны. Она была красивой, стройной девушкой. А я тогда еще не замечал за собой никаких странностей. Скажу правду – мы полюбили друг друга, собирались пожениться, но… началась война. Я попал в первую волну призыва. Воевал неплохо, даже был награжден Крестом военных заслуг. Писал письма Эльзе, получал от нее ответы.
Карл стоял на одном и том же месте, слушал внимательно, разглядывая Даймона. Но не прерывал его.
 – А в шестнадцатом году на фронте произошло нечто невероятное и необъяснимое, с чего все у меня и началось. Это можно сравнить только с газовыми атаками бри-танцев, когда они травили доблестных германских солдат ипритом, или же с эпидемией сыпного тифа, валившего с ног и наших союзников, и наших врагов. Понимая, что проигрывают войну, британцы с французами стали привлекать в ряды своих армий негров из своих африканских колоний. И вот тогда на фронте появился новый враг – «ночник», ночной демон, так называемый Попобава – некое, как его поначалу описывали, одноглазое крылатое существо. Да и означало это имя – крыло летучей мыши. В довоенное время, Попобава был практически не известен европейцам, промышлявший в некоторых африканских деревнях тем, что насиловал во сне женщин и мужчин. До того, как на фронте появились колониальные африканские части наших противников, не было известно ни одного случая нападения Попобавы на европейца. Никто не знает, каким образом этот демон появился в Европе (то ли на чернокожих задницах, то ли в английской армии были африканские колдуны), но присутствие Попобавы очень скоро ощутили все стороны, воюющие на Западном фронте. Конечно, виной тому, может, были начавшаяся позиционная война, масса сексуально неудовлетворенных молодых мужчин, пьянство и наркомания. И полевая жандармерия армии нашего кайзера стала отмечать массовое дезертирство новобранцев, из-за неких постоянных изнасилований в части. Разбор показал, что это отнюдь не выдумки. Все жертвы ее описывали отвратительное существо, похожее на одноглазую голую летучую мышь, которое многократно насилует их каждую ночь. Причем, у всех обследованных отмечалось выраженно воспаление ануса, а у некоторых – даже трещины заднего прохода. Но был один нюанс – это ночник мог настигнуть любого, за исключением лишь фанатично верующих или пассивных гомосексуалистов. Более того, изнасилования продолжались до тех пор, пока жертва публично не признавалась в том, что подверглась насилию во сне. Очень скоро рисунки «ночного гостя» и фраза: «Мама, меня поимел в задницу Одноглазый», – стали обычным делом в письмах домой. Была выпущена даже открытка с изображением крылатого монстра. Ни доктора, ни психиатры так и не смогли выяснить причину этих кошмаров. Причем, ему было без разницы, с кем забавляться – с солдатом, офицером, или даже с самим генералом.
После серии подобных ночных происшествий в нашей армии участились случаи изнасилования старослужащими новобранцев, и даже поговорка появилась: «Лучше пусть на твою задницу посмотрит двухглазый, чем одноглазый». Изнасилованные таким образом новобранцы уже не были привлекательными для Попобавы.
Даймон на некоторое время замолчал, опустив глаза, затем, глянув на Карла, кото-рый заметил в его глазах некий злой блеск, продолжил:
– Не стану от тебя скрывать, подвергся и я содомированию, но, в отличие от своих однополчан, не стал об этом говорить вслух, зато принял четкое решение – поймать эту тварь и расправиться с ней. Я обратил внимание, что, когда Попобава совершает свой ночной налет, в казарме появляется легкий серный запах. Никому ничего не говоря, я стал готовиться к этому, приготовил несколько ловушек – осиновых кольев, достал тонкий, но весьма прочный трос, запасся двумя литрами керосина (все это я, замотав в вещмешок, прятал под своей койкой), не спал несколько ночей, и таки дождался. Когда в нашей казарме запахло серой, и будто зашумел вентилятор, гоняя по казарме воздух, как потом оказалось, усыпляющий, я тут же нырнул под кровать, быстро размотал вещмешок, достал приготовленные для задуманной операции инструменты и стал ждать.
И вот я его увидел – огромный, и в самом деле одноглазый, с большим крылом, как у летучей мыши, да и сам, как летучая мышь, только гладкий, абсолютно без шерсти, словно голый. Он сначала пролетал над моими спящими товарищами, принюхиваясь к каждому. Потом он мне признался, что, таким образом, выбирал тех, кто молчал о прежних его изнасилованиях, или видел над ними крест религиозных фанатиков, либо чувствовал их гомосексуализм. Вот он остановился над одной койкой, где спал капрал Ушвитц, и нырнул к нему под одеяло. Ушвитц тут же вздрогнул, застонал, я бы даже сказал, завыл. Но не проснулся. А Попобава, сделав свое мерзкое дело, продолжил свой полет над спящими солдатами. По звуку машущего крыла я понял, что летит в мою сторону. Я замер, как только мог, сдерживал дыхание. Эта мерзость, покружив над моей койкой и не обнаружив меня, с глухим уханьем, махнул своим крылом и застыл над койкой моего соседа Шмидта, спавшего спиной ко мне. Через пару секунд он оказался под его одеялом, и я понял, что настал мой черед действовать. Я стремительно выскочил из-под койки и вонзил ему в спину два осиновых кола. Он буквально взвыл от боли и неожиданности, начал было поворачиваться в мою сторону, но я брызнул ему в морду керосином и, пока он не пришел в себя, накинул на него петлю из троса и быстро-быстро окрутил им его мерзкое тело…
– И что, этот Шмидт даже не проснулся? – скептически спросил Карл, решивший все-таки прервать монолог Даймона.
– Я же тебе сказал, что этот самый Попобава усыпил всю казарму. Я же прятался под койкой, и на меня его газ не подействовал. А Шмидт, проснувшись утром, рассказал, что во сне у него было борьба с ночником, пожаловался, что у него появились раны на ягодицах, которых еще вчера не было, и все принюхивался к запаху керосина и серы, который исходил от его койки… Итак, я связанного, облитого керосином, который, как я потом понял, перебил запах серы и, тем самым, ослабил демона, а также с двумя кольями в его спине, вытащил его из казармы и затащил в ближайший сарай, где хранились всякие сельскохозяйственные инструменты и лопаты. Прижал его к стене таким образом, что оба кола вышли у него через грудь, откуда полились струи дурно пахнущей слизи, и припер вилами. И начал его расспрашивать, кто он, откуда и тому подобное.
 И вот тогда он мне рассказал, что никакой он не летучая мышь, а самый настоящий оборотень, который может принимать различные формы и вселяться в тела различных существ. Он может принимать форму человека или животного и превращаться из одного в другое. Попобава обычно делает свои визиты ночью, но его можно увидеть и днем. И ему без разницы, на кого нападать – на мужчин, женщин, даже детей; он может напасть на всех членов семьи, прежде чем перейти в другой дом по соседству. Причем, жертв часто призывают рассказать другим о том, что на них напали, и Попобава угрожает им повторными посещениями, если они этого не сделают. Говорил он басом и при этом я явно видел на его лице страдание. Однако я чувствовал, что он мне поведал не всю правду. Тогда я решил еще сильнее воткнуть в его грудь вилы. И тут услышал то, отчего у меня волосы дыбом встали. Это был Дьявол, на время перевоплотившийся в африканское чудовище, которого боялись даже сами африканские вуду. Понимая, что я его не отпущу, а силы покидали его, он предложил мне сделку: часть своей силы он передаст мне за свою свободу. Но для этого я должен заключать договор с людьми чистыми душой, таким образом, получая над ними власть и увеличивая отряд демонов для борьбы с войском ангелов… Может быть, ты что-то слышал о  битве под деревней Монс в августе четырнадцатого года, когда наши войска вступили в бой с англичанами и начали теснить их, но вдруг на поле боя начали появляться странные фигуры, которые не дали нашим продвинуться вперед. Тут же эти фигуры превращались в призрачных лучников, разивших наших и ставших заслоном, между нами и англичанами с французами. Потом историки их назвали Ангелами Монса. Так вот, эти ангелы весьма прилично проредили ряды демонов, и сам Дьявол явился на земную твердь, чтобы найти единомышленников и пополнить свою армию.
Я поначалу не соглашался на такие условия, но вдруг почувствовал, что, несмотря на все мои усилия, мне не удастся удержать Дьявола, поскольку мои внутренние сомнения подпитывали его силы. И я согласился. Тогда он бросил взгляд на какой-то кусок кожи в углу сарая и сказал мне: «Возьми это!». Я взял, подошел к нему. Он выплеснул часть своей слизи на то, что я держал в руках, и превратил это в портфель. Вот в этот портфель, который у тебя в руке, – Даймон протянул руку. – Дай мне его!
Карл подошел к Даймону и протянул портфель.
– Он мне сказал, что в этом портфеле будет храниться часть моей силы до тех пор, пока он не окажется в руках моего сына. Он знал, что у меня уже есть сын, то есть, ты, Карл. И только когда ты вернешься ко мне, я могу взять у тебя этот портфель, тем самым разделив эту часть силы на двоих: на меня и на тебя.
– То есть, ты хочешь сказать, – Карл даже не заметил, как перешел на «ты» с Дай-моном, – что ты, таким образом, заключил со мной контракт на черные дела?
– Нет! Я не могу с тобой заключить контракт, поскольку ты мой сын. Так же, как и с твоей матерью, которую я до сих пор люблю. Но после моей смерти вся моя сила перейдет к тебе, как и портфель к тебе вернется, до тех пор, пока у твоего будущего сына не наступит совершеннолетие.
– В таком случае, я никогда не женюсь, и у меня не будет сына. Не хочу плодить зло на Земле.
В ответ Даймон захохотал, а, успокоившись, произнес:
– Поздно, Карл! У твоей Евы в утробе уже появился плод мальчика. Она пока еще сама об этом даже не догадывается. Но мальчик родится вовремя и совершенно здоровым. И пойми, мой мальчик, все то, что люди выдумывают о Дьяволе – не имеет под собой ни-какой основы. Дьявол – не зло, а только часть силы, которая жаждет зла. В каждом чело-веке, на самом деле, с рождения заложено два начала – добро и зло, светлое и темное. И лишь от него самого зависит, какое начало он для себя выберет. И для этого выбора не нужен никакой Дьявол, ведь люди и так испорчены. Я вижу человечество несовершенным творением Бога. Поэтому к людям у меня, скорее, презрение, нежели ненависть. Теперь ты понял, что встреча с тобой, сын мой, мне была необходима? А примешь ли ты часть силы зла или отвергнешь ее – будешь решать ты сам.
Карл побледнел, представив, какая судьба ему уготована. А потом вдруг ухватился за кончик нити, которая, может быть, станет его надеждой.
– Если этот портфель для тебя так важен, тогда зачем ты все время с помощью при-зраков пытался его вырвать из моих рук?
– Это была проверка! Я проверял тебя.
– А призракам зачем рога рисовал?
– А это была просто шутка! – хмыкнул Даймон. – Я хотел, чтобы тебе страшнее было.
– Так ты еще, значит, и шутник?
– Еще какой! Ты еще не знаешь о других моих шутках над людьми. Без юмора жить на земле скучно даже демонам.
Карл возвращался домой с твердым желанием решительно поговорить с матерью, чтобы окончательно расставить все точки над «i».

Разговор с матерью
Карл еще никогда не был так сердит на мать. Почему она все эти годы скрывала от него правду? Да и тогда, после болезни, когда он вынудил ее рассказать об отце, и тогда она не сказала ему всю правду! Это-то сейчас и взбесило Карла: уж ежели начала говорить правду, так скажи ее до конца.
Он решительно открыл дверь и вошел в квартиру, крикнув нарочито громко:
– Мама!
Но никто ему не ответил. Разуваясь, он уже тише позвал:
– Мама, ты где?
И снова в ответ – молчание. Он прошел в свою комнату, затем в комнату матери. Дом был пуст. Он обвел глазами комнату матери – здесь, как всегда был порядок. И тут его взгляд упал на шкафчик под трюмо. На этот шкафчик указал ему Даймон, когда зашел разговор о фотографиях.
Карл подошел к трюмо, сел на стул, вздохнул, глянул на себя в большое зеркало – ему показалось, что за этот день его лицо несколько изменилось. Если до этого он был похож, по словам матери, на цыпленка, то теперь лицо его округлилось, возмужало. Да и все тело его почувствовало силу. Он взял лежавшую на подзеркальном столике расческу матери, привел в порядок волосы. И выдвинул верхний ящик, но там, кроме косметики и средств гигиены матери, никакой шкатулки не было. И лишь в нижнем ящике, в самой глубине он нащупал сделанную из бука и покрытую лаком небольшую шкатулку, украшенную ажурной резьбой. Пальцы его почему-то задрожали, будто он совершает некое преступление. Тем не менее, он открыл крышку и сразу же увидел перевязанную кожаным ремешком пачку фотографий.
Он разложил фотографии на подзеркальную полку, стал перебирать их по одной. Некоторые снимки уже пожелтели от времени – на одном из таких были его бабушка и дедушка с маленькой (лет десяти-двенадцати) Эльзой, мать показывала ему этот снимок. На другом, тоже пожелтевшем, бабушка с дедушкой в молодости. А вот этот старый снимок он увидел впервые: высокий, плечистый, с пышными усами гренадер. Карл посмотрел на обороте, но надписи никакой не было. Он отложил снимок в сторону и перебирал дальше. А вот и то самое фото, где мать с Даймоном стоят на берегу озера. И этот снимок он отложил к гренадеру. Нашлось и фото, то самое, из замка, где он, четырехгодовалый сидит между отцом и матерью.
Карл встал, пошел в свою комнату, подошел к стене, где висело паспарту с его фото с матерью, снял его, вернулся в комнату матери, положил рядом с отобранными снимками.
В этот момент щелкнул замок, вернулась мать. Но Карл был так увлечен разглядыванием фотографий, что не услышал, как она подошла к нему сзади.
– Карлуша, ты никогда не позволял себе… – начала было мать, но Карл вскочил на ноги, повернулся к ней и выкрикнул с укоризной в голосе:
– Мама, зачем?.. Зачем ты скрывала от меня правду? Ради чего?
Мать вздохнула и присела на кровать.
– Ради твоего спокойствия, сынок.
– О каком спокойствии ты можешь говорить? Или ты не знаешь, что правда, рано или поздно, все равно вылезет наружу. Но из-за этого только увеличится стресс и беспокойство. Я из-за этой твоей неправды, теперь слыву лгуном и среди своих товарищей, и перед девушкой. То у меня нет отца, то он, оказывается, есть. Да еще и подарки мне дарит. На меня смотрят, как на странного, слегка помешанного. Ты об этом спокойствии заботилась?
Мать стащила с головы платок, прикрыла им лицо, тихо, виновато произнесла:
– Прости меня, Карлуша! Я, наверное, плохая мать.
Эти слова и спрятанное лицо матери подействовали на Карла успокаивающе. Он некоторое время смотрел на нее сверху вниз, и лицо его из гневного постепенно превращалось в прежнее, миролюбивое и робкое. Он сел рядом с матерью, обнял ее за плечи, которые чуть подергивались.
– Нет, мама, ты хорошая. Просто… Просто я сегодня понял, чего ты боялась.
– Ты был у него? – мать опустила платок и посмотрела на сына.
Карл кивнул.
– Директор отправил меня с неким пакетом документов в замок… Ты знала, что он живет в замке? Посреди леса.
Мать покачала головой.
– Он ведь, когда ушел от нас, ни разу не подавал о себе весточки. И вот лишь теперь, когда тебе исполнилось восемнадцать…
– Расскажи мне о том, как вы познакомились. Ведь он тогда не был никаким ни де-моном, ни дьяволом…
– Не был, правда! Был обычным парнем, работал на заводе Бенца. Но…
– Что – но?
– Видишь ли, Карлуша. Когда речь у нас зашла о свадьбе, мои родители потребовали, чтобы мы обвенчались в церкви. Тут возникла первая проблема: мои родители – лютеране, а его отец оказался католиком.
Карл встал, подошел к зеркалу, взял старое фото с гренадером, показал матери.
– Это он?
– Он.
Карл положил снимок на место и сел на стул у трюмо, спинкой вперед, положив руки на спинку – так ему было удобнее смотреть на мать.
– Мне кажется, сейчас этот вопрос не играет особенной роли.
– Возможно, но его отец уперся. Тогда мой отец повел его в корчму, где они крепко выпили и закрыли этот вопрос… Но потом возникла вторая, и более серьезная проблема. Когда мы подходили, ну, ты знаешь ее, к кирхе святого Мартина, он вдруг впал в ступор. Стал жаловаться на сильное сердцебиение, и не мог переступить порог кирхи. Моя мать пыталась уговорить пастора, чтобы он обвенчал нас перед кирхой, но тут уже пастор уперся. В общем, венчание не состоялось, мы с Даймоном направились после в стандесамт, где нас и расписали, но ни мои, ни его родители наш брак не признали и всем говорили, что мы не в браке живем, а сожительствуем. И разорвали со мной всякие связи. Что, впрочем, не помешало нам быть с Даймоном вполне счастливой парой. А потом родился ты… Ах, если бы не война! Я ведь и в самом деле получила на Даймона похоронку. Но потом он появился… А дальше ты уже все знаешь.

Шутки
Даймон выкинул свою очередную шутку!
Утром, позавтракав, Карл закинул за плечо привычный уже рюкзак, закрыл дверь на ключ (мать уже ушла на работу) и вышел в холл. А там остановился, пораженный: на том месте, где он вчера оставил мотоцикл, мотоцикла не было! Зато красовался велосипед. Его велосипед, тот самый подарок матери.
Карл хмыкнул, постоял, почесал затылок. Осмотрел велосипед со всех сторон в надежде найти там очередной конверт, подписанный красными чернилами, с запиской от «любящего отца». Но никакой записки не обнаружил.
Делать нечего! Он вывез велосипед во двор, но, прежде чем сесть в седло, задрал голову вверх и погрозил кулаком небесам. Как ни странно, в ответ никакого рыка, хохота, даже шороха не последовало. К чему было Даймону подавать Карлу какие-то знаки, когда тот и так понял, чьи это проделки?
Погода была пасмурной, периодически начинал накрапывать дождик, так же внезапно заканчиваясь. У Карла, под стать погоде, так же испортилось настроение: он хотел сегодня после работы снова заехать на рынок за Евой и покататься с ней на мотоцикле по городу. А что теперь?
А теперь он решил с утра заехать на рынок и, если Еву уже привез работник на машине с товаром, предупредить ее об изменении обстоятельств. Опоздания на работу он уже не боялся, к штрафам за опоздания привык. Да и стал замечать, что в последнее время отношение к нему директора как-то изменилось. Только, вот, пока не мог понять, в какую сторону: в лучшую или в худшую.
Вырулив на Торговую площадь, он едва не врезался в бетонное ограждение фонта-на. Прямо перед ним стояла грузовик фермера Киммиха с открытыми бортами. Лишь в последний момент он успел свернуть в сторону, и оказался рядом с фонтаном. Спрятавшись за взмывающими вверх водными струями, он стал наблюдать, и увидел, как отец Евы вытащил из кузова, по всей видимости, тяжелый ящик, доверху загруженный картофелем, и тут же закричал:
– Где тебя черти носят, Карл?
Фермер поставил ящик на землю и тяжело выдохнул, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони.
– Бегу уже, бегу, хозяин! – из небольшой толпы, шествовавшей в сторону рынка, вынырнул худощавый работник фермера и подбежал к ящику.
– Отнеси к прилавку! И быстрей возвращайся! Покупатель, вон, уже пошел на рынок.
Работник поднял ящик и курьер понял, что ящик был, действительно, слишком тяжел. Шаги работника были неуверенны, жилы на руках и шее напряглись. Карл внимательно следил за ним, чувствуя, что сейчас что-то произойдет. И буквально через пару секунд после этого работник споткнулся то ли о небольшой камешек на дороге, то ли еще обо что-то, и тут же вместе с ящиком рухнул на асфальт. При этом ящик перевернулся и из него разлетелся в разные стороны крупный картофель, а сам Карл налетел на ящик подбородком, и курьеру даже показалось, что он услышал, как при этом щелкнули зубы работника.
– Вот свинья! – с раздражением крикнул Киммих, сплюнув на землю. – Надо было все-таки Франца взять.
В это время откуда-то налетела толпа подростков, мальчишек и девчонок, и с веселыми криками стали собирать картофелины, засовывая их в карманы и в подолы рубашек и платьев. При этом, один из мальчишек пнул поднимавшегося работника коленом под зад, отчего тот едва снова не упал. Одна картофелина полетела аж до Карла, упав в полу-метре от него.
– А ну, кыш, кыш, мелочь! – заорал Киммих и бросился спасать свой товар.
Карл уже поднялся и спешно стал собирать картошку, бросая ее обратно в ящик. Пока толстый фермер подбежал к работнику, подростки уже исчезли.
– Говорил же тебе, аккуратней! – он присел на корточки и быстрыми движениями подбирал корнеплоды, так же, на корточках двигаясь то в одну сторону, то в другую.
Через пару минут вся картошка (кроме, естественно, унесенной подростками) снова оказалась в ящике.
– Давай, неси! И быстрей возвращайся. Осталось еще два ящика.
Работник поднял уже несколько облегченный ящик и пошел с ним к рядам прилавков. А фермер вернулся к машине и, сняв с кузова очередной ящик, склонился, чтобы поставить его на землю. И тут у Карла мелькнула веселая мысль. Он не забыл о выстреле солью, и решил хоть немного отомстить Киммиху. Поднял картофелину, которая лежала у его ног (она оказалась довольно большой), и, прицелившись, запустил ее в фермера. Картофельный снаряд попал в цель – в толстую фермерскую задницу. Чисто мальчишеская шалость! Фермер оторопело выпрямился, схватившись за ушибленное место, и гневно водил глазами по площади, выискивая стрельца. А Карл в это время уже крутил педали в направлении своей конторы. Он понял, что Евы сегодня на рынке не будет. Никого подо-зрительного не заметив, фермер Киммих погрозил своим толстым кулаком пустому пространству.
В это время снова начался дождь и загремел гром, в звуке которого Карл чутко уловил довольный смешок Даймона. То ли он оценил шутку Карла, то ли посмеялся над впустую сотрясавшим воздух кулаком фермером. А может быть ему понравилось и то, и другое.
 
Перемены в Агентстве доставки
Когда Карл вошел в здание своей конторы, он был немножко удивлен тем, что все, кроме него, уже были на своих местах, а в помещении царило какое-то, еще непонятное ему оживление. Еще большее удивление у него вызвал вид Хельги и ее стол, на котором в двух вазах стояло по огромному букету цветов. И то ли от этих цветов, то ли благодаря улыбке, словно застывшей на ее лице, Хельга, довольно хрупкая на вид девушка, сама казалась розовым цветком с черным вкраплением коротко остриженных волос под «каре» и с прямой челкой, спадающей на накрашенные черной тушью глаза. Одета она была в розовое платье чуть выше колен с глубоким вырезом на груди и с полуобнаженными руками. На ногах у нее были шелковые прозрачные чулки телесного цвета и элегантные розовые остроконечные туфли тоже с большим вырезом. Рядом с ней суетилась Катарина, тоже нарядно, но несколько беднее одетая.
Поздоровавшись с девушками, Карл прошел в курьерскую комнату с озадаченным лицом.
– Что это с девушками? Обе такие нарядные, – негромко спросил Карл у Эберхарда, чей стол был рядом со столом Карла.
– У Хельги сегодня день рождения. Ты не знал, что ли? – удивился Эберхард.
Карл пожал плечами.
– Мне никто ничего не сказал.
– Сегодня Хельга приглашает всех в ресторан.
– И меня?
– Я же сказал – всех, – кивнул Эберхард.
– Эй, Вассерман! Не хочешь ли ты добавить к общему взносу за цветы Хельге? – окликнул Карла Фридрих.
– Надо было меня вчера предупредить, сегодня у меня с собой денег нет, – огрызнулся Карл.
– Завтра принесешь двести марок, – сказал Ганс.
– Завтра директор должен выдать зарплату, из нее и возьму.
– Это твое дело, Вассерман.
Карл знал, что его в агентстве недолюбливают, но не предполагал, что настолько. Даже не предупредили заранее о дне рождения Хельги, хотя все о нем знали, если заранее купили цветы и надели свои лучшие костюмы, чтобы идти в ресторан. А он пришел в своей обычной рабочей одежде – синего цвета комбинезоне. Правда, в чистом и отутюженном матерью.
Ему стало обидно. Даже не пошел поприветствовать директора. Он сел за свой стол и обнял щеки ладонями. Стал думать о приятном. А самое приятное для него сейчас было – Ева. Он решил, что пора уже с ней объясниться и предложить выйти за него замуж. Он, конечно, помнил о словах Даймона, что красный портфель перейдет по наследству от Даймона к нему, Карлу, а от Карла к его сыну; и помнил свои слова о том, что в таком случае у него не будет сына и он никогда не женится. Но слова Даймона о том, что Ева уже ждет ребенка от него, встревожили Карла. Он хоть и не до конца поверил Даймону (ведь Ева сама пока не знала, что беременна), но все же стоит с ней объясниться, чтобы она не думала о нем ничего плохого. Да и полюбил он ее, как ему кажется, всерьез и надолго…
Однако мысли Карла прервал резкий и, как показалось Карлу, какой-то нервный телефонный звонок.
– Агентство доставки! – сказала Хельга в трубку. – Да, господин Груббер. Он у себя… Сейчас соединю.
Хельга положила трубку на стол и подбежала к двери в кабинет директора.
– Господин директор! Вас просит к телефону господин Груббер.
«Опять этот Груббер!» – недовольный тем, что звонок хозяина прервал его мысли, пробормотал еле слышно Карл.
Между тем, директор в своем огромном кабинете разговаривал с хозяином фирмы. Разговор был не из веселых, и очень тяжелый. Практически ничего не было слышно, что говорил директор, и прорывались лишь отдельные урывки в виде выражений: «Да, госпо-дин, Груббер! Все нормально, господин Груббер! Работа поставлена!» – и тому подобное. Потом наступила тишина. Казалось, разговор закончился, но через некоторое время раз-дался возглас директора:
– Почему, господин Груббер? Что я делал не так?
На лице Хельги выразилось удивление и тревожная напряженность. Курьерам было абсолютно все равно, о чем там разговаривал директор с хозяином. Эберхард с Катариной о чем-то перешептывались. Ганс с Фридрихом снова резались в карты. Карл пытался соединить нити прерванных звонком мыслей и мечтаний о будущей свадьбе с Евой.
И в этот момент открылась дверь директорского кабинета, и весь красный, тяжело дышащий директор абсолютно упавшим, глухим голосом приказал секретарше:
– Хельга, позови к телефону Вассермана!
– К вам в кабинет, или у меня?
– Пусть возьмет трубку у тебя!
И директор тут же исчез за дверью собственного кабинета, а через некоторое время оттуда послышались непонятные звуки, будто что-то падало, или кто-то стучал.
Хельга повернула голову в сторону курьеров. Они все слышали эти слова и тоже посмотрели на Карла, а тот, задумавшись, сидел в прежней позе, обхватив голову руками и опершись локтями о стол.
– Эй, Вассерман, ты что, не слышал, что сказал директор? – окликнул его Ганс, а сидевший за соседним столом Эберхард, толкнул его в локоть.
Карл очнулся и удивленно взглянул на Эберхарда, а тот кивнул в сторону Хельги:
– Тебя к телефону.
– Меня? – еще больше удивился Карл, но поднялся и направился к Хельге, которая нетерпеливо держала в руках трубку.
– Поторопись, Вассерман! – подстегнула она его.
– Алло! Вассерман слушает, – произнес Карл, и услышал на другом конце провода какой-то неприятный высокий, дребезжащий голос, который ему не понравился.
– Вассерман? Это Йозеф Груббер. Для начала я тебя приветствую.
– Добрый день, господин Груббер! – растерянно и ничего не понимая, ответил Карл.
При этих словах все присутствующие в комнате мгновенно замолчали и устремили взгляды на Карла. А тому некуда было деваться, пришлось при всех отвечать на поставленные вопросы хозяина.
– Ты сколько уже у меня работаешь?
– Полгода, господин Груббер.
– В курс дела вошел? Работа нравится?
– Да, господин Груббер. Я даже город и окрестности лучше узнал.
– Превосходно! А тебе не хотелось бы сделать карьеру в моем Агентстве?
– Было бы неплохо, господин Груббер, но я об этом даже мечтать пока не смею.
– Это почему же? Мечтать надо всегда.
– Просто я еще довольно молодой человек, и далеко не все еще знаю.
– Чудак ты, молодой человек. Карьеру как раз и нужно делать в молодости. Потому что дальше пойдет уже застой и полное безразличие к своей судьбе.
Карл не знал, что на это можно ответить, поэтому промолчал, а Груббер, так и не дождавшись от него ответа, продолжил говорить сам.
– Скажи мне, Вассерман, тебе нравится, как работает директор Штольц?
– Хорошо работает… как мне кажется, – Карл снова растерялся, а Хельга каким-то шестым чувством поняла, что речь идет о директора и напрягла слух, но все-равно ничего не было слышно, о чем спрашивал курьера Груббер.
– Он тебя не обижает? Штрафами не облагает?
– Нет, ну что вы, господин Груббер, как можно? Господин директор ко всем, и ко мне в том числе, относится одинаково и благожелательно.
Все застыли в тех позах, в каких и сидели, не спуская глаз с Карла.
– Вот что я хочу тебе сказать, Вассерман, – Груббер сделал маленькую паузу, прокашлялся и продолжил. – За тебя тут хлопочет один весьма уважаемый человек. И я, разумеется, не могу ему отказать. Он меня очень просит, чтобы я тебя назначил директором Агентства. Как ты на это смотришь?
У Карла от неожиданности задрожали ноги и руки, Хельга даже испугалась, как бы он не уронил трубку, подняла было руку, но Карл тут же отвернулся от нее и несколько раз сглотнул слюну, предательски заполнившую ротовую полость.
– Алло, Вассерман! Ты куда пропал? Почему молчишь?
– Я не пропал, господин Груббер, – в очередной раз сглотнув слюну, произнес Карл. – Просто это так неожиданно для меня.
– Но, согласись, неожиданность приятная! – захихикал Груббер.
– Да, конечно! Но, если позволите, спрошу: а как же господин директор?
И Хельга вдруг поняла, о чем шел разговор.
– Ты меня не понял, Вассерман? Я назначаю тебя директором Агентства вместо Штольца. А для него у меня есть другая вакансия. Короче, слушай меня внимательно, Вассерман. Сегодня и завтра в первую половину дня ты принимаешь дела у Штольца, а во второй половине дня я жду тебя у себя.
– А как я…
– Не перебивай меня, Вассерман! Я этого очень не люблю!
– Извините, господин Груббер!
– Так вот! Примешь дела у Штольца, возьмешь журналы посещений и путевых листов у Хельги, и ко мне. Я пришлю за тобой машину. Теперь тебе все понятно, Вассерман?
– Так точно, господин Груббер!
– Вот и отлично! Разговор окончен.
Груббер отключился, а Карл рассеянно протянул трубку Хельге. Та приложила трубку к уху и, убедившись, что связь закончена, положила ее на аппарат, а сама тут же побежала в кабинет директора. Но Штольц даже разговаривать с ней не стал и грубо вытолкал ее из кабинета.
Разумеется, ни о каком банкете в ресторане уже не могло быть и речи. Оставшуюся часть дня все курьеры провели молча, каждый занимаясь тем, чем нашел себя занять. А когда ушел и Штольц, Карл долго через окно смотрел ему вслед. И какие-то искры неожиданно вспыхнули в его глазах. Какое-то недоброе предчувствие поселилось в нем.
Карл, возвращаясь домой, несколько раз едва не наезжал на людей своим велосипедом, а однажды едва сам не угодил под колеса машины, выслушивая о себе много интересного.

Последний день директора
Карл пришел домой, словно пришибленный. Не раздеваясь, лег на кровать и стал думать, что же это за весьма уважаемый человек, которому не смог отказать сам Груббер. Вернувшись с работы, мать испугалась: неужели ее Карлуша опять заболел. Но он тут же встал и с улыбающимся, полузагадочным лицом обнял мать и зашептал ей в самое ухо:
– Мама, ты представляешь, что сегодня произошло?
Она отклонила голову и посмотрела на сына, а он снова зашептал:
– Наш хозяин, господин Груббер, уволил нашего директора и знаешь, кого назначил на его место?
– И кого же?
– Меня!
Мать недоверчиво глянула на сына, а он отошел от нее и запрыгал сначала на од-ной ноге, затем на другой.
– Ты шутишь, Карлуша?
– Какие шутки, мама! Завтра я сначала приму дела у нашего директора, ну, точнее, у бывшего директора, а затем встречаюсь с хозяином нашего Агентства господином Груббером.
– И как? Ни с того, ни с сего он вот так взял и уволил опытнейшего Штольца и назначил мальца, то есть тебя, который еще жизни не знает?
Карл перестал прыгать и улыбаться.
– Не ни с того, ни с сего! – серьезно возразил Карл. – Он сказал, что обо мне похлопотал очень уважаемый человек, которому он не смог отказать.
– А имя этого уважаемого человека он тебе не назвал?
– Нет! Да и зачем тебе имя, мама? Неужели ты не рада, что я получил такую должность?
– Конечно, рада, Карлуша! Конечно, рада!
– Мама, давай поужинаем и я лягу спать. Мне теперь нужно приходить на работу раньше всех.
Мать пошла на кухню, разогревать ужин. И в этот момент ее осенило: она поняла, кто мог быть этим уважаемым человеком, которому не смог отказать, один из самых богатых людей в городе. Ее от этой догадки даже передернуло. Но сыну ничего говорить не стала: мало ли, вдруг она ошиблась.
Утром Карл снова не нашел своего велосипеда, зато обнаружил мотоцикл. «Ха! Видимо, Даймон прознал, что меня назначили директором Агентства по доставке, и ре-шил, что директору не солидно ездить на велосипеде…».
И, проехав всего несколько метров, Карл остановился. Он вдруг понял, кто походатайствовал за него. Настроение у него сразу упало. Он даже хотел было развернуться и не ехать в контору. Но, мотнув головой, будто сбросив с себя пелену сомнений, снова крутанул ручку газа.
На нем был самый новый его костюм, один из всего двух, галстук на резинке, начищенные до блеска коричневые башмаки (впрочем, не очень шедшие к его серому в широкую полоску костюму).
Карл, действительно, приехал в контору рано, раньше практически всех, кроме директора. Тот был в расстроенных чувствах, но проверял и готовил документы для передачи Карлу. Когда тот вошел в кабинет, даже не постучавшись, Штольц лишь глянул на него и вздохнул: что он мог сделать? Он же понимал, что это не инициатива самого Вассермана, а кого-то другого. Но кого? Может, Вассерман и знает, но Штольц не будет у него этим интересоваться.
Карл застыл на пороге, исподлобья робко глядя на директора.
– А, Вассерман, проходи, проходи! Это теперь кабинет твой… Ой, простите, господин Вассерман, с вами, наверное, теперь нужно разговаривать исключительно шепотом и на вы? – съёрничал Штольц.
– Ну, зачем вы так, господин директор? Вы же прекрасно знаете, что я к этому абсолютно не причастен.
– Догадываюсь!
– И я бы не хотел, чтобы вы считали меня своим врагом.
В этот момент дверь кабинета приоткрылась и в нее просунулась голова Хельги.
– Ади, я пришла! – сказала она и только теперь заметила Карла.
Она смутилась и тут же закрыла дверь.
– Ну, что же, Вассерман. Врагом я тебя, конечно, считать не буду, но и в друзья не записываю. Подходи, будешь принимать дела.
Передача дел длилась несколько часов. В конце Штольц подошел к сейфу, набрал код, вставил ключ, повернул его и указал на содержимое сейфа.
– Пересчитай купюры! Потом подпишешь акт приемки-передачи и на деньги, и на документы. Код я тебе напишу, ключ от сейфа передам. И моя миссия здесь будет закончена.
– Если не секрет, господин директор…
– Какой я теперь тебе директор, Вассерман?
– Простите, господин Штольц! Я просто хотел поинтересоваться. Мне господин Груббер сказал, что у него для вас есть другая вакансия. А вы можете уточнить, какая?
– Зачем тебе это знать, Вассерман? Подписывай документы, и пожмем друг другу руки.
В процессе рукопожатия в кабинет вошла Хельга и грустным голосом произнесла:
– Господин Вассерман, приехал водитель, который отвезет вас к хозяину.
Карлу не понравился ни тон Хельги, ни ее официальное обращение к нему, но он понимал, что это такая неизбежность. Он зачем-то по-военному щелкнул каблуками и склонил голову перед Штольцем, быстро сложил документы в рюкзак, и вышел. В холле его ждал невысокий, немного прыщавый рыжеволосый мужчина. Карл понял, что это водитель. Тут же обвел глазами всех курьеров, которые при его появлении, вдруг почему-то встали (спасибо, что хоть не по стойке «смирно», отметил про себя Карл), прошел мимо них вслед за водителем, и буквально ощутил на себе их удивленные, ничего не понимающие взгляды.
 
Первый день на новом посту
Сказать, что Карл волновался, отправляясь в понедельник в контору в новой роли, – это ничего не сказать. Он ночью накануне даже спать не мог: всю ночь крутился-вертелся, несколько раз даже, чтобы вызвать сон, вставал и делал гимнастические упражнения. Ничего не помогало. Забылся только под утро, и матери пришлось приложить не-малые усилия, чтобы разбудить его в половине седьмого утра, как он просил.
Мать тоже волновалась, как все сложится у ее Карлуши. И, когда он принял душ и вышел из ванной комнаты, она уже приготовила ему отутюженный костюм, белую, накрахмаленную рубашку, начищенные до блеска его коричневые башмаки. Он оделся очень быстро и вышел в прихожую, снял с вешалки плащ.
– Ты бы позавтракал, Карлуша. Я приготовила яичницу с бужениной и твои любимые булочки из пекарни вчера принесла. 
– Не хочется мне, мама! В горло ничего не полезет.
– Ну, хотя бы молочка выпей.
– Молочка?.. Молоко, пожалуй, выпью. А булочку не буду.
Он, не снимая плаща, пошел на кухню, взял стакан с молоком и залпом выпил, вы-тер салфеткой белые от молока губы, и поцеловал мать.
– Ну, я пошел, мама!
– Я тебе булочку в рюкзак положила. За обедом съешь.
Он махнул рукой, и уже с порога произнес:
– Пожелай мне удачи, мама!
– Удачи, сынок! – отозвалась она и перекрестила его в спину.
Карл приехал в контору намного раньше, чем начинался рабочий день. Ему важно было не только настроиться на новый лад, но и изучить все личные дела сотрудников, чтобы определиться, что с ними делать – работать дальше или уволить. Груббер дал ему здесь карт-бланш. Единственное условие хозяина – бухгалтера трогать нельзя. Он хотя и обслуживал Агентство по доставке, и имел двойное подчинение – директору Агентства и самому Грубберу, но это была креатура хозяина. Впрочем, и сам бухгалтер работал в другом месте и появлялся в конторе только раз в неделю – привозил деньги для оплаты сотрудников, забирал финансовые документы и излишки денег, вырученных от заказчиков или исполнителей, если, конечно, таковые имелись.
Пришел почтальон, принес заявки на сегодняшний день. Пришлось привыкать и к этому.
Начали появляться сотрудники – курьеры. По сложившейся при прежнем директоре традиции ровно в восемь часов Карл вышел из своего кабинета, чтобы поприветствовать бывших коллег и, заодно, проверить, все ли пришли. Сегодня был день принятия решений. Несмотря на не очень доброе отношение к нему лично, Карл не стал бы возражать, чтобы сотрудники остались на своих местах.
Выйдя в зал, он увидел хмурые и растерянные лица курьеров.
– Здравствуйте! – поздоровался он и тут же заметил, что секретарши нет.
Не дожидаясь, пока ответят на его приветствие, спросил: 
– А где Хельга?
И как раз в этот момент в помещение влетела Хельга с красным лицом, растрепан-ной прической, в расстегнутом манто. Он никогда ее такой не видел. И растерянно спросил:
– Хельга, что случилось?
Но она взглянула на него, как хищник смотрит на свою жертву, злость сверкнула в ее глазах.
– Я только что из больницы. Штольц умер! – выкрикнула она в зал, отвернувшись от Карла.
Она села на свое место и еле сдерживалась, чтобы не зарыдать.
– Как умер? От чего? – едва ли не хором спросили Ганс и Фриц.
– Он, когда передал дела этому… – она кивнула в сторону Карла так, будто даже его не видела, – сел в машину и поехал. Чтобы развеяться, как он мне сказал, выехал за город и разогнался, как только мог. И на одном повороте не совладал с рулем и врезался в телеграфный столб. Проезжавшие мимо вызвали медиков и полицию. Два дня врачи боролись за его жизнь, я все эти два дня провела у его койки. А сегодня утром, в шесть часов он умер.
И тут она не выдержала, разрыдалась. Мужчины с мрачными лицами каждый уселись за свой стол, а Катарина взяла стул и подсела к Хельге, что-то нашептывая ей, пытаясь успокоить.
Карл вернулся в теперь уже свой директорский кабинет, сел за стол, обхватил голову руками и долго сидел, не зная, что делать. Он вдруг ясно вспомнил, как недобро тогда посмотрел вслед директору, когда тот садился в свою машину. Тут на глаза ему попался список заказов для доставки корреспонденции. Он взял список в руки, пробежал глазами. Остановился на двух адресах. Один ему был хорошо известен – издательство Брюллова. Нужно было доставить туда очередной пакет. Второй адресат был подальше, но и бандероль потяжелее. Что делать? Заказчики, да и получатели ждать не будут. Кого отправить? Эберхарда с Катариной. У Карла с ними контакт более-менее налажен.
Он положил на стол пакет с бандеролью, затем открыл дверь кабинета, позвал:
– Катарина, Эберхард, зайдите ко мне!
И тут же скрылся за дверью, не желая наблюдать за их реакцией, но и не сомневаясь, что они придут. Они и пришли через минуту. У обоих были кислые лица, а у Катарины, к тому же, глаза были на мокром месте.
– Вы это… Ребята! Заказы нужно доставить адресатам. Эберхарду, вот, бандероль с адресом, а Катарине пакет в издательство.
Он вручил каждому заказ с адресом.
– Путевые оформите у Хельги.
Курьеры молча повернулись и пошли, но у самой двери Карл окликнул:
– Катарина, погоди-ка!
Они оба повернулись к нему.
– Скажи мне, пожалуйста, почему Хельга так близко к сердцу приняла смерть директора?
– А ты разве не знаешь? – хмыкнула девушка.
– Что я должен знать?
– Она была его любовницей. У них даже дочка общая есть, два годика.
– Вот ка-ак?! Я, конечно, не знал. Мне об этом никто не рассказывал.
Катарина пожала плечами и вышла вслед за Эберхардом.
Когда курьеры вышли, Карл достал из сейфа личные дела сотрудников, положил их перед собой, отыскал дело Хельги и открыл его.
«Хельга Бауман, 23 года, не замужем, есть ребенок, дочка Анна…».
Как многому ему еще надо научиться, чтобы стать настоящим руководителем! И как плохо, что бывший директор погиб. По крайней мере, было бы с кем проконсультироваться. Не обращаться же по мелочам к хозяину…
Его мысли прервал стук в дверь. Он быстро спрятал в ящик стола папки с личными делами и громко произнес:
– Войдите!
В кабинет вошла Хельга. Она уже успокоилась, только красные глаза выдавали ее недавнюю истерику. В руках у нее был лист бумаги. Она подошла к столу, ни слова не говоря, положила на него лист, исписанный ее рукой.
– Что это?
– Прошу уволить меня. Я не буду с тобой работать, – коротко, сквозь зубы процедила она и тут же вышла, Карл только успел рот открыть.
Он растерялся. И тут боковым зрением в окне увидел, как Хельга вышла на улицу, на ходу застегивая манто. Карл вздохнул, снова достал папки с личными делами. В верхнюю папку с делом Хельги положил ее заявление.
Но не успел открыть папку с очередным делом, как в дверь снова постучали.
– Войдите!
В проеме двери показалась коренастая фигура Фридриха. И у него в руках тоже был лист бумаги. Карл тут же догадался, в чем дело, но для порядка спросил немного подавленным голосом:
– Что у тебя, Фриц?
– Заявление. Прошу меня уволить!
Он положил бумагу на стол и тут же, молча, вышел. Не успел даже закрыть дверь, как вошел Ганс, и тоже положил на стол заявление об уходе.
Карлу захотелось плакать. Оставалось подождать возвращения Эберхарда с Катариной. Неужели и они не станут с ним работать? Тогда ему самому проще будет уйти…
И тут он почувствовал, как мышцы его наливаются силой, как мозг его заработал с удвоенной энергией. У него даже спина выпрямилась. Он взял в руки телефонный справочник, нашел телефон биржи труда, набрал номер.
– Алло! Биржа труда?.. Беспокоит директор Агентства по доставке Карл Вассерман. Я бы хотел сделать заявку по вакансиям… Для начала три свободные вакансии курьеров… Да! Да!.. Хорошо!.. В течение какого?.. Никаких особых требований к специалистам нет. Главное – здоровье и желание работать… Отлично! Буду ждать!
Карл положил трубку, выдохнул и, наконец, улыбнулся. В нем просыпался руководитель.
Вскоре вернулась Катарина. Зашла к нему в кабинет, доложила, что пакет достав-лен адресату.
– Отлично! Спасибо!
– А где все? По адресам?
– Ну, если ты имеешь в виду Ганса, Фрица и Хельгу, то они уволены! – Карл решил повернуть ситуацию в свою сторону.
– Как уволены? Так быстро?
– Ну да! Они не захотели оставаться. Их не устроили мои требования.
– Так может… и мне?.. – замялась Катарина.
– Ни в коем случае, Катарина! – Карл даже прихлопнул ладонью по крышке стола. – У меня на тебя серьезные планы.
– В смысле?
– Хватит тебе работать курьером. Это все-таки мужское занятие. Я предлагаю тебе занять место Хельги.
Карл в упор глянул на Катарину и заметил на ее лице удивление.
– Работа не сложная, ты ее знаешь, пусть и не во всех деталях. Но это дело наживное! На машинке печатать умеешь, вести учет и логистику – не так уж и сложно. Освоишься!
Катарина долго, как показалось ей, смотрела на Карла, решая, соглашаться или уходить. С другой стороны, вдруг подумала она, она может выполнять работу Хельги не только здесь, в конторе, но и там, в постели. В конце концов, Карл ведь теперь не простой курьер, а на высокой должности, значит, перспективы у него отличные. Да и молодой еще, не женатый. Не то, что Штольц, деливший свою любовь между законной женой и Хельгой. При этом зрачки у Карла покрылись странной красноватого цвета пленкой. Катарине даже стало немного неуютно от этого.
– Я согласна, Карл! – не очень громко, но твердо произнесла она.
– Вот и отлично! Можешь сразу садиться на место Хельги и изучать все ее папки. А завтра подготовишь приказ на себя, я подпишу… Да, и с утра купи газету. Нужно дать объявление о вакансиях курьеров. Я, правда, уже сделал заявку на бирже труда, но… сама понимаешь, лучше иметь два варианта, чем один.
– Понимаю! – кивнула Катарина, устраиваясь за стол, где еще с утра сидела Хельга.
Тут и Эберхард вернулся. Катарина поманила его пальцем и зашептала:
– Он всех наших уволил, кроме меня и тебя. Ты зайди к нему.
Эберхард кивнул и подошел к двери кабинета. От растерянности, вошел, не постучавшись.
– А, Эберхард! Вернулся? Отлично! У меня к тебе предложение. Поскольку я уволил Ганса с Фрицем, а вместо Хельги – Катарина, сейчас набираю новых курьеров. Так вот, хочу тебя сделать старшим курьером. Не возражаешь? Разумеется, оклад тебе прибавлю.
Эберхард слегка опешил от такого резкого разворота, посмотрел в упор на Карла и заметил в его глазах странные красноватого оттенка огоньки. Он почувствовал себя в роли жертвы удава: кролика, которого удав загипнотизировал. Придя в себя, после небольшой паузы спросил:
– А в чем будет заключаться моя работа?
– Единственное отличие будет в том, что ты будешь инструктировать вновь при-бывших и сам будешь распределять задания по графику. Утром я тебе буду выдавать адреса заказчиков и получателей, а дальше уж твоя работа будет, кого куда направить. Ну, и в случае больших объемов, также будешь отправляться по адресам.
– Я согласен! – тут же ответил Эберхард.
– Вот и отлично!
Карл вышел из-за стола, подошел к Эберхарду, с улыбкой пожал ему руку.
Первый день в качестве директора закончился на мажорной ноте. Но как же он устал!
 
Помолвка
Карл уже от самой Евы узнал о ее беременности и, опять же с ее слов, об угрозах фермера Киммиха, что он в следующий раз уже не соль, а дробь всадит в Карла, если тот не женится на его дочери, после того, как опозорил ее.
– Почему это я тебя опозорил? – удивился Карл. – Разве мы не любим друг друга?
Он посмотрел на нее, не сводя глаз, она выдержала взгляд и улыбнулась.
– Любим!
– Ну, вот! Поэтому я и женюсь на любимой женщине! Тем более, я уже на такой должности, что смогу обеспечить не только тебя и себя, но и нашего будущего сына.
– А может у нас будет дочь!
– Сын! – мотнул он головой.
Ева спорить не стала.
– В ближайшую же субботу я с мамой приеду к вам свататься. Можешь так и пере-дать своему отцу.
Карл вызвал такси – не солидно потенциальному жениху приезжать на сватовство на мотоцикле, а тем более, на автобусе. Эльза всю дорогу молчала в задумчивости. Вспоминала, как проходило сватовство и женитьба ее и Даймона. Переживала, как оно будет с ее сыном. Она уже готова была к тому, что у ее Карлуши появилась девушка: пора уже. И, когда сын предупредил ее, что в субботу она с ним должна поехать знакомиться с буду-щей невесткой и свояком, она отнеслась к этому спокойно, даже с некоей радостью. Но вот сейчас вдруг разволновалась.
Молчал и Карл. Он тоже волновался: как-то к нему отнесется фермер Киммих, ко-торый явно невзлюбил его. Впрочем, серьезные намерения, с которыми он сейчас ехал на его ферму, должны были примирить их. Да и ехал он не с пустыми руками – вез с собой подарки.
На пороге дома их встречала сама молодая хозяйка – Ева. Такой красивой Карл ее еще не видел. Она была в зеленом, чуть выше колен платье с глубоким декольте и полу-обнаженными руками, на ногах шелковые прозрачные чулки телесного цвета и элегантные остроконечные туфли с большим вырезом. Ее формы – грудь, талия, бедра – подчеркивались шелковыми тканями, плавно струящимися книзу. Ее не очень длинную и совсем не тонкую шею украшали бусы из крупнозернистого желто-золотистого балтийского янтаря. От волнения лицо ее побледнело, светлые крашеные волосы, прическа завита в кудри, лоб открыт, как у кумира женщин той эпохи Марлен Дитрих. Губы тонко подведены красным карандашом-помадой.
Карл даже остановился от изумления, затем повернул голову к матери, которая также любовалась Евой.
– Вот, мама, познакомься. Это Ева!
– Я догадалась, Карлуша, – ответила мать.
Ева подошла к ней и поцеловала ей руку.
Овчарка Улль, стоявшая рядом с Евой, при виде Карла сначала завиляла хвостом, но, когда он приблизился, она тут же, заскулив, исчезла в своей будке.
Впрочем, и сам Карл не ударил в грязь лицом. На нем был новенький пальто-сюртук и белая рубашка с жестким накрахмаленным воротничком по тогдашней моде, в мягкой фетровой шляпе на голове.
– Прошу вас в дом!
Ева повернулась, открыла дверь, приглашая гостей. Карл вошел первым, за ним мать, затем сама Ева. На веранде к ним навстречу вышел фермер, отец Евы, Курт Киммих.
– Здравствуйте, господин Киммих!
Фермер пожал ему руку и тут же переключился на мать.
– Фрау Эльза? Весьма рад знакомству! – он также поцеловал ее руку, сначала одну, затем другую, чем вконец смутил женщину.
– Ой, ну что вы, герр Курт! Мне никто из мужчин так никогда не целовал руки.
– Так, значит, я буду первый! – на круглом лице фермера засияла довольная улыб-ка.
– С чем пожаловали, гости дорогие?
– Привели покупателя, прицениться к вашей жемчужине, – улыбнулась мать.
– Тогда что же мы стоим на веранде? Прошу в дом!
Городок был небольшой, поэтому, хотя и большинство жителей друг о друге знали практически всё, старинные народные традиции старались соблюдать. Вот и Эльза Вассерман с Куртом Киммихом стали интересоваться благосостоянием будущей новой семьи. К своему удивлению, фермер узнал, что будущий зять не так давно получил должность директора в Агентстве по доставке. Это значило, что он вполне способен был обеспечить будущую жену и детей (детей должно быть минимум трое). Когда же наступило время фермера говорить о приданом дочери, он сообщил, что перепишет на Еву половину своего фермерского хозяйства и передаст векселя своих должников.
– Надеюсь, векселя попадут в надежные руки, – произнес он, глядя на Карла.
– Постараюсь, оправдать ваши надежды, господин Киммих, – ответил Карл, но Киммих тут же поморщился.
– Ну, какой я теперь тебе господин. Зови меня просто Курт. Идет?
– Да, господин Курт! – ответил Карл и тут же смутился – его ответ развеселил и самого фермера и мать, и Еву.
Чтобы замять свое смущение, Карл встал, подошел к Еве и протянул ей подарочный сверток. Задрожавшими пальцами Ева развязала тесемку, которой был перевязан сверток, и вынула коробку. Сняв крышку, ахнула – красивые свадебные туфли ее любимого белого цвета, прямо так и просились на ноги. Но до свадьбы их нельзя было надевать. И тут из одной туфельки показалась коробочка из черного бархата – обручальное кольцо.
– И вот еще! Чуть не забыл!
Карл вынул из кармана еще один, но маленький сверточек, и уже сам развернул его, затем встряхнул рукой – это был легкий шелковый платок. Ева захлопала в ладоши, обняла Карла и поцеловала. А затем на минуту скрылась в своей комнате и тоже появилась со свертком. Протянула его Карлу.
– А это тебе от меня!
Карл развернул сверток – там была свадебная рубашка, собственноручно вышитая Евой.
– Сынок, такую рубашку одевают два раза в жизни – на свадьбу, и на смертном од-ре, – мать даже прослезилась.
– Однако, чего же мы болтаем всухомятку? Берта, Франц – что там у нас с застольем?
– У нас все готово, хозяин! – ответила Берта, войдя в комнату и блеснув двумя рядами желтоватых, но ровных зубов.
– Тогда прошу всех в столовую!
Берта заранее распределила места, которые должны занять хозяин с дочкой и жених с матерью – во главе стола Киммих, напротив него, на другом конце – Эльза, а посередине, друг напротив друга, молодые. Но, когда все стали рассаживаться по своим местам, произошло неожиданное: стул из-под Киммиха будто кто-то вытащил, и он всей своей массой, грохнулся на пол. Получилось смешно, но все замерли от неожиданности в ожидании реакции фермера. А тот медленно, с помощью Франца, бросившегося на помощь хозяину, поднялся и, почесывая задницу, покачал головой.
– Клянусь, я сегодня еще даже не притрагивался к шнапсу.
Это разрядило обстановку и все засмеялись.
Но через секунду фокус повторился, только на сей раз фермер упал вместе с Францем, который пододвигал стул хозяину, и вдруг резко отдернул руку вместе со стулом.
Это уже разозлило Киммиха, он зло глянул на работника, который быстро вскочил и подал руку фермеру.
– Что за шутки, Франц! Я тебя уволю! – Киммих отбросил руку работника и поднялся самостоятельно.
– Клянусь, хозяин, какая-то чертовщина! Мою руку кто-то дернул в тот момент, когда я подвигал вам стул.
И тут Карл понял, в чем дело. Он поднял глаза и увидел на потолке знакомое хихикающее лицо Даймона. Карл посмотрел на мать и кивком головы показал ей на потолок. Но едва Эльза посмотрела вверх, тень Даймона исчезла. Мать покачала головой и, желая сгладить ситуацию, сказала:
– Успокойтесь, герр Курт! В такой волнительный день и не такая чертовщина может случиться. У меня тоже однажды такое было… В пекарне. Сыпала муку, и что-то в нос попало. Чихнула от души и надо же такому случиться, что в этот самый момент ко мне подошел хозяин. Так он, бедный, весь в муке оказался, а на мне только пятнышко.
Эльза первая засмеялась, за ней Ева, а потом и фермер. И только Карл оставался серьезен и напряжен – он боялся, как бы Даймон еще чего не выкинул. Успокоившись, фермер долго, внимательно смотрел на Эльзу, будто изучая ее. Она перехватила его взгляд и покраснела. Им обоим показалось, будто между ними пробежала некая странная вспышка молнии.

Свадьба
Карл с Евой решили отпраздновать свадьбу на широкую ногу. Со своей стороны, Карл пригласил Катарину с Эберхардом (остальные курьеры не заслужили такой чести), и даже рискнул послать приглашение самому хозяину Йозефу Грубберу. Открытку с приглашением просил отвезти Катарину с тонким намеком – девушке он вряд ли сможет отказать. Впрочем, мог бы отвезти и кто угодно другой – Груббер принял открытку, но не лично, а через своего секретаря.
– Неважно! Главное, что он ее принял, – сказал Карл.
А вот приглашать ли на свадьбу Даймона? Он не мог этого решить самостоятельно, и стал советоваться с матерью.
– Я думаю, Карлуша, эта особь вполне себе явится и без приглашения. Не трать на него время, – ответила мать.
«Мама права!» – решил Карл. И отправился договариваться о банкете в лучший в городе ресторан с емким названием: Пруссия. Забронировал зал на пятьдесят человек. Осталось договориться со священником, чтобы он повенчал молодых. Но тот неожиданно для Карла уперся (в городе ни для кого уже не было секретом, что у Карла с Евой неоднократно уже была интимная близость):
– Невеста до венчания потеряла девственность. Никакого благословения я вам не дам!
– Падре, я не намерен покупать кота в мешке! Не обвенчаете нас Вы, я найду более сговорчивого
Поняв, что может потерять определенную сумму марок, отказав жениху, патер, разумеется, согласился.
Но когда Карл покинул здание костела, у него вдруг защемило сердце, и прошла дрожь по всему телу, как это было когда-то, когда он начинал работать курьером. Он остановился, успокаиваясь. Затем, наконец, отправился домой, где его ждала Ева, на время до свадьбы переехавшая к нему.
 А вечером накануне свадьбы, по старой доброй германской традиции, к дому Вассерманов пришли друзья и подруги жениха и невесты, к которым тут же присоединились соседи, а сынишка Берты и Франца привел с собой целую ватагу мальчишек и девчонок, чтобы поучаствовать в «свадьбе душ». Этот старинный обряд проходит довольно забавно и весело.
Почти все они притащили с собой старую фарфоровую и глиняную посуду и начали разбивать ее на мелкие кусочки, отгоняя от дома новой семьи злых духов. Всю процедуру сопровождали смех и остроумные реплики. Тут кто-то из соседей притащил для экзекуции даже старый унитаз, чем вызвал новый взрыв хохота. А мать, Карл и Эльза наблюдали за всем этим из окна, и тоже от души веселились.
Однако, когда настало их время собирать осколки, даже самые мелкие, им уже стало не очень весело, поскольку посуды было очень много и разлеталась она по двору во все концы. А друзья в это время еще и горохом их с чечевицей осыпали, таким образом, желая жениху и невесте здоровья, счастья, хорошего и здорового потомства.
 На следующее утро к дому был подан конный экипаж, и молодые в свадебных костюмах вышли из дома. Вслед за ними вышла Эльза и Курт Киммих прикативший на машине из своего хутора с утра пораньше. Остальные гости должны были ждать у ратхауса (здания Администрации), в помещении которого находится стандесамт – заведение, где молодоженов расписывают и объявляют мужем и женой.
В самый последний момент у здания ратхауса остановилось «ауди», из которого вышел маленький, тщедушный мужчина, впрочем, одетый по последней моде, в цилиндре, прикрывавшем высокие залысины, с двумя перстнями на средних пальцах левой и правой руки и с большим букетом цветов. Заметив, что он направляется к ним, Ева спросила:
– Это кто, Карл?
– Йозеф Груббер, владелец нашего Агентства.
– Какой маленький, даже смешно!
– Смешно, не смешно, но это один из богатейших людей в городе.
Груббер остановился в шаге от пары, и протянул букет Еве.
– Примите всяческие мои поздравления и наилучшие искренние пожелания, фрау Ева, – он поцеловал ее руку в шелковой белой перчатке и тут же пожал руку Карлу.
– Как говорится, наш пострел везде поспел! – произнес Груббер своим писклявым голосом и улыбнулся. – Поздравляю!
– Спасибо, господин Груббер! Очень рад, что вы откликнулись на мое приглашение.
После стандесамта вся процессия двигается к костелу, где молодых должны обвенчать, причем нужно было успеть обвенчаться до двенадцати часов. Считалось, что заключение брака при усиливающемся свете принесет счастье. А потом – ресторан. Однако не все пошло так, как задумывалось Карлом.
 Ева была в красивом бархатном платье, поверх которого, в силу холодной погоды, было накинуто манто. На голове белая вуаль, которую прижимал сплетенный вручную зеленый венок с веточкой мирты.
Едва экипаж с женихом и невестой и их родителями тронулся в сторону ратхауса и свернул за угол, они увидели толпу любопытствующих бюргеров, провожавших экипаж. Киммих тут же достал из кармана мешочек с зазвеневшей мелочью, часть тут же отсыпал Эльзе, и они с обеих сторон несколько раз бросали мелочь в толпу.
– Я смотрю, фрау Эльза, у нас с вами хорошо получается совместная работа.
Киммих улыбнулся, глядя на Эльзу. Она повернула к нему голову и вновь почувствовала, как между ними пробежала искра.
– Герр Курт, вы меня снова смущаете.
 Церемония в ратхаусе была недолгой. И вся процессия во главе с молодоженами и их родителями направилась через Торговую площадь к костелу. Обе женщины шли под руку со своими спутниками. В середине толпы гостей шли и Эберхард с Катариной. И если первый был весьма увлечен происходящим, и почти все время улыбался, то вторая шла с грустным лицом – ее личным планам на связь с Карлом, скорее всего, сбыться не суждено.
Погода была великолепной – осеннее солнце, хотя уже и не грело, как следует, но все равно ласкало город своими лучами. На небе ни облачка, и только слабый ветерок поигрывал с пурпурной, красной и желтой, а кое-где даже еще и зеленой листвой, словно аккомпанируя свадебной процессии.
Отец, слегка приблизился к молодоженам и негромко напомнил:
– Ева, ты помнишь, что теперь тебе назад нельзя оглядываться?
– Помню, папа! – не поворачиваясь, ответила Ева.
По народному поверью, по дороге в церковь невеста не должна оглядываться назад, иначе этот брак быстро распадется.
В это время из собравшейся по сторонам дороги толпы взлетали вверх и плавно опускались вниз лепестки роз, чтобы ароматы королевы цветов привлекают внимание богини плодородия, которая подарит новой семье большое и здоровое потомство.
Об этом позаботился заранее Курт Киммих, озадачив своих работников, Франца, Берту и Карла, и их детей, к которым вскоре присоединились и другие желающие.
 Вот и сам костел – величественный, с высоким, готическим шпилем. Сердце у Карла забилось учащенней, а Ева и вовсе боялась, как бы ее сердце не выскочило наружу. На ее лице засияла нервная улыбка. Она глянула на Карла, на его сосредоточенное лицо и лишь сильнее сжала его локоть.
И вдруг произошло нечто сверхнеожиданное. Причем, так стремительно, что никто ничего не успел понять.
Не доходя шагов двадцати до церкви, Карл вдруг остановился. И все его усилия продолжить путь ни к чему не привели. От неожиданности, на них едва не налетели сзади Эльза с Куртом. А в следующий миг в абсолютно безоблачном небе вспыхнула молния, загремел гром, и полил такой ливень, что буквально в пару минут превратил всю процессию в толпу купальщиков, с той лишь разницей, что дело было не на пляже, а в самом центре города. Женщины запричитали – их модные платья и манто тут же намокли, мужчины грозно смотрели на небо, дети завизжали от удовольствия, разбивая пузырьки от дождевых капель на асфальте, толпа любопытствующих тут же рассредоточилась вдоль домов. И только Эльза Вассерман сразу все поняла, она завертела головой и вскоре заметила недалеко за церковью новенький, блестящий, коричневого цвета восьмицилиндровый «хорьх».
Всё повторялось. Так было и во время ее свадьбы: Даймон так же остановился у самых ворот церкви, и ни одна живая сила не могла заставить его переступить ее порог. Хотя тогда он еще был обычным юношей, даже понятия не имевшем о каком-то Попобаве.
Увидев остановившуюся процессию, водительская дверца открылась, из нее вышел высокий, черноволосый с усами и бородкой-эспаньолкой мужчина в красном плаще. Карл и Эльза его сразу узнали – это был Даймон. Он взмахнул рукой, и дождь тут же прекратился, словно его и не было. Снова засияло солнце, а в небе закружились голуби и стрижи.
Карл оглянулся на мать. Она стояла с бледным лицом и приоткрытым ртом. Он и сам побледнел. Ни Ева, ни ее отец ничего не понимали, как и вся остальная их свита. Они молча стояли и ждали, что будет дальше.
– Что делать, мама? – почти бесшумно, одними губами спросил Карл.
Мать покачала головой:
– Ты уже ничего не сможешь сделать, Карлуша. Это сильнее нашей воли.
– Фрау Эльза, вы что-то понимаете в происходящем?
– Увы, герр Курт! И даже очень понимаю.
– Это кто? – шепотом спросила Ева у Карла.
– Кажется, мой отец.
В это время Даймон приблизился к Карлу и, улыбаясь, протянул ему ключи от машины.
– Сын мой! Я, конечно, мог бы обидеться на то, что не был приглашен на столь важное в твоей жизни событие, как женитьба. Но я выше обид. Более того, хочу тебе сделать подарок: вот ключи от во-он той машины, – Даймон полуразвернулся и жестом указал на коричневый «хорьх». – Правда, у меня есть предложение: хочу тебя, твою жену, ваших родителей, – при этом Даймон устремил взгляд на Эльзу, от которого у той за-шлось сердце, – и всех твоих друзей в свой, точнее в наш с тобой замок, где, как ты знаешь, хватит мест на всех. Там уже все готово для встречи. И позволь мне сейчас исполнить роль твоего водителя.
– Н-но я заказал зал в ресторане, – нерешительно произнес Карл.
– Я знаю! Я отменил там заказ, и оплатил неустойку.
– Н-но, на чем же доберутся наши гости? – снова робко спросил Карл.
– О, это не проблема! Ваши родители доедут на машине отца Киммиха. Не так ли, герр Курт?
Пронзительный взгляд Даймона просверлил насквозь фермера. И тот, помимо воли, кивнул головой и сказал:
– Да, конечно!
– Господин Груббер поедет на своем «ауди». А для остальных я заказал такси. Пожалуйста!
Он взмахнул рукой, и на площадь тут же выехало несколько городских такси. При этом почему-то абсолютно никого не удивило, что Даймон, впервые увидевший всех этих людей (как и они его), безошибочно называл их имена.
– Скажи, а дождем обязательно было всех поливать? – Карл наконец-то пришел в себя.
– Это была шутка! Ты же знаешь, я люблю шутить, – засмеялся Даймон, и тут же подошел к Еве с другого бока и, выставив локоть, предложил ей взять и его под руку.
Так, втроем, они и направились к «хорьху», на заднем сидении которого лежал красный кожаный портфель. Вся процессия двинулась за ними. Посадив на переднее кресло в своей машине Эльзу, Киммих жестом подозвал Франца с Бертой и Карла.
– Садитесь
– Поедете с нами.
– А как же дети? – забеспокоилась Берта.
Но тут заговорила Эльза:
– Я думаю, детям лучше туда не ездить.
Когда автомобильная колонна тронулась, из костела вышел пастор, который дол-жен был венчать молодоженов, и долго смотрел вслед, периодически крестя то себя, то воздух в направлении уехавших.
Конец