Глава5. Деревянный глаз

    Фрол Петрович заскочил в горницу и рухнул на лавку. Домашние, сидевшие за столом, с удивлением посмотрели на хозяина.
    — Наш гнедой, кормилец, — слова давались ему с трудом, — помер!
   Все кинулись наружу. Первым в хлев прибежал Ефим и с порога увидел, что конь лежал на полу в стойле. Хозяйка, забежав в стойло, потрогала холодную тушу и заголосила, напугав пятилетнего Егора, который присоединился к матери. Наконец, появился хозяин и, прикрикнув на жену, послал Ефима за коновалом.
   Как всегда нетрезвый коновал только подтвердил смерть животного.
   — Отчего же конь так быстро помер? — спросил Фрол Петрович.
   — Может какая травка попалась несъедобная. А может, заболел неизвестной болезнью.
   — Два дня всего прошло, как я в город ездил. И всё было в порядке… Может там подхватил какую заразу?
   — Я недавно с учёным человеком говорил, — коновал сделал умное лицо, — так он говорит, что немец сейчас такие микробы находит – и дня не проживёшь!
 
   Фрол Петрович появился в доме только под вечер – разделывал погибшую скотину. Просидев за столом весь ужин с задумчивым видом, даже не притронувшись к миске с кашей, наконец он тряхнул головой и сказал:
   — Надо в город будет мне податься, на заработки. Никто лошадь вспахать наш надел не даст!
   — А может у Бурлака попросить? Родственник как-никак, хоть и дальний, — подала голос жена.
   — С этим куркулём свяжешься – потом десять лет на него будешь батрачить. Да и сама знаешь – не любим мы друг друга. Нет уж, придётся вспомнить молодые годы. Руки ещё не забыли плотницкое дело. Авось и накоплю на нового, или просто справного, коня. А вы пока здесь подсуетитесь. Скоро дачный сезон начнётся – обязательно работники понадобятся! — Он взял ложку в руку, но тут же положил её на стол. — Я поговорю с кузнецом. Может, возьмёт тебя в помощники, Ефим. Хотя бы за кусок хлеба и миску каши. Сдюжишь, сын?
   — Не беспокойся, отец. Мне ведь уже пятнадцать годков стукнуло!
   — Надеюсь на тебя. К сожалению, жизнь она такая – то пряником одарит, то кнутом огреет. Но мы не будем сдаваться!
   Фрол Петрович решительно взялся снова за ложку и быстро съел свою порцию. Утерев губы тыльной стороной ладони, он хлопнул ладонями по столу.
   — Пойду собираться. Завтра уйду спозаранку…

   На следующее утро ещё солнце не встало, а семейство Трошкиных уже было на ногах. Фрол Петрович троекратно поцеловал жену, маленького сына и потрепал Ефима по голове.
   — Если будет возможность, перешлю с оказией денег, немного. — И, закинув за плечи торбу с едой и инструментами, направился в сторону тракта, надеясь, что подвернётся попутная подвода.
   Несколько дней Ефим сидел с младшим братом, пока его мама искала работу в ближайших дачных посёлках. Наконец она прибежала радостная и сообщила сыновьям, что нашла хорошую семью, с хорошим приработком, но нужно будет перебраться к ним на дачу, в пристрой, чтобы быть всегда под рукой. Он сварила кашу, не пожалев масла, и киселя, что случалось довольно редко, чтобы порадовать сыновей.
   — Мама, — уплетая кашу, спросил Ефим, — а почему отец не любит Игната Силыча?
   — Бурлака-то? Да он хотел выкупить у нас наш надел. Скопил много денег, на своей бурлацкой работе, и думал, что все перед ним кланяться будут. А отец ни в какую, даже за втридорога не уступил. Да и зачем нам лишаться земли? Она, кормилица, у нас хорошая, почти чернозём, как нам сказали в землеустроительной… конторе. И вот, на пустом месте, стали врагами этому куркулю.
   После обеда, хозяйка собрала свой и младшего сына нехитрый скарб, объяснила подробно, где они буду обретаться в дачном посёлке, чтобы Ефим их изредка навещал, и отправились в путь. Ефим проводил их до околицы деревни и, дождавшись, пока они не исчезнут за поворотом дороги, нырнув в густой лес, отправился в кузню.

   Кузница встретила его грохотом молотков и дымом, расходившегося от горна, раздуваемого большими мехами. Скоро должен был начаться весенний сев, так что  работы было много. С непривычки у Ефима болели руки и спина и он, сильно устававший, после работы и ужина, отправлялся на сеновал к кузнецу. Через неделю кузнец, дав Ефиму каравай хлеба, отослал его домой, на два дня. И, увидев недовольный взгляд подмастерья, пробурчал: «Пусть отдохнёт, не то покалечится ненароком».

   Утром, спозаранку, Ефим отправился навестить мать с братом. Минутку побыв с матерью, дела по хозяйству не дали ей возможности побыть с сыном подольше, он, взяв братишку, повёл его на речку. Достав из сумы каравай и припасенные нож и соль, Ефим отрезал кусок хлеба и протянул его Егору. Посидев немного и посмотрев с каким удовольствием братишка уплетает хлеб, он разделся и с разбегу нырнул в воду. Насладившись вдоволь предоставленной ему свободой он повёл Егора назад, по пути поиграв с ним в догонялки. Мать, на прощание, крепко обняла Ефима и украдкой положила ему в суму несколько кусочков сахара, завёрнутых в бумагу.
По пути домой Ефим пошёл мимо дома Бурлака и, уже пройдя его участок, вдруг подумал, почему бы ему не попросить дальнего родственника – ведь он с ним не сорился как его отец. Он перелез через забор и, проходя конюшню, услышал голоса за дощатой стенкой. Он подошёл к раскрытому окошку и прислушался.
   — …а вдруг прознают? А, Прохор, — голос принадлежал хозяину.
   — Да кто ж прознает? Даже коновал ничего не понял, — ответил управляющий. — Может, не будем это вспоминать?
   — Подвёл ты меня Прохор, — не обращая внимания на слова слуги, недовольно загудел хозяин, — подвёл. Я же тебя просил только опоить коня, чтобы он не смог на пашню выйти. Глядишь и уступил бы Фрол мне надел, на время. А там глядишь, может, и вовсе бы продал. А ты отравил коня…
   Ефим невольно подался вперёд, услышав такую новость, и наступил на дощечку, которая с громким треском сломалась.
   — Эй, кто там шастает? — крикнул управляющий.
   Ефим бросился в сторону сада и, пригнувшись среди кустов смородины, чтобы его не увидели, перелез через плетень. До дома всю дорогу он бежал, подгоняемый услышанным и неосознанным страхом. «Как же так? Как же так?» — мысль об этом постепенно заменила страх перед влиятельным родственником на злость. Он  забежал в хлев и стал метаться по нему, не зная, что предпринять. На глаза ему попалась плеть и он, схватив ее, стал хлестать ею по стене, представляя, как он накажет злодеев. Но немного остыв ему пришла мысль, что этого мало и он, оглядевшись увидел вилы. «Вот что мне нужно!» — подумал Ефим. Какое-то новое чувство овладело им. Он с волнением взял вилы в руки и прикинул, как он будет наказывать отравителя. Сзади, вдруг, скрипнули воротца, и подросток резко обернулся.
   В проёме ворот стояла невысокая старушка с котомкой за спиной.
   — Сынок, водицы не подашь? — она пристально посмотрела на вилы, которые не в силах был отпустить Ефим. — А вилы можешь поставить на место.
   Руки словно сами разжались, и вилы упали на землю.
   — Если подождёшь бабушка, — сказал Ефим, поднимая вилы и прислоняя их к стене, — я схожу к колодцу. А ты посиди на лавке у крыльца.
Взяв из сеней деревянные ведра, Ефим сходил до колодца и, поставив их на место, набрал ковшик воды.
   — А ты не из нашей деревни? — поинтересовался он, пока старушка медленно потягивала холодной водицы.
   — Хожу по миру – помогаю добрым людям, — туманно ответила старушка. — Могу и тебе помочь. Не спокойная у тебя сейчас душа. Можешь нехорошее сотворить.
Ефим полез в суму, достал початый каравай и нож, отрезал четверть и протянул хлеб старушке.
   — Вот возьми в дорогу. А я сам себе помогу.
   Старушка, поблагодарив, взяла хлеб, положила его на лавку рядом с собой и, сняв со спины котомку, порывшись в ней, достала что-то. Протянув маленький предмет хозяину, она сказала:
   — Вот что тебе нужно. Но к нему надо смастерить, — она сделала паузу, — деревянного коня. Пойди сегодня в лес, спустись в Лунную падь, и найди там  подходящее дерево. Из которого и смастеришь коня.
   Ефим стал разглядывать подарок старушки, поворачивая его во все стороны. Ничего особенного – обыкновенный сучок. Он повернулся к солнцу и вдруг ясно увидел глаз начерченный завитушками сучка. Завороженный этим рисунком Ефим не мог оторваться от него. Наконец, он тряхнул головой и повернулся к старушке. На лавке никого не было! Только лежал отрезанный кусок хлеба. Ефим посмотрел по сторонам – но старушка словно сквозь землю провалилась.

   Укладывая в суму подарок и хлеб, он наткнулся пальцами на какой-то сверточек. Вынув, он развернул его и сразу понял, кто положил ему сладкий гостинец. Зайдя в дом, он подкрепился, запив еду колодезной водой, и, забравшись на печь, мгновенно уснул.
   Проснулся Ефим словно от толчка – в окно светила взошедшая над лесом луна. Немного посомневавшись, он решил, что последует совету старушки. Раскрыв в сенях настежь дверь, чтобы свет луны помог ему, он взял с полки отца пилу и верёвку. Напившись в дорогу и отломив кусок хлеба, чтобы подкрепиться, пока доберётся до нужного места, он отправился в путь.
   Свернув с проторенной дороги в нужном месте Ефим углубился в лес. Немного поплутав по лесу, он всё-таки вышел к Лунной пади. И сразу увидел то, ради чего он сюда добирался. На краю пади росло кривое дерево, в изгибах ствола которого узнавались очертания лошади. И почему-то оно было освещено   луной ярче других. Через пару часов, изрядно помучавшись, Ефим отрезал желаемую часть ствола. Он поставил его на четыре подпиленные, на нужную длину, ветки и рассмотрел получившуюся фигуру, получившуюся ему по пояс. «Надо будет подработать морду, гриву, хвост» — подумал он, сев на землю, чтобы отдохнуть. Хотя получившееся изваяние и не было большим, Ефим помучался с ним, выволакивая его из леса.  На опушке он срубил две тоненькие кривые берёзки и сделал из них, связав палки верёвками, волокуши.
   Домой он вернулся под утро. Он затащил конька в хлев и отправился в избу. Напившись вдоволь вприкуску со сладким гостинцем, Ефим  рухнул на полати и крепко уснул. Проснулся он, когда солнце было уже почти в зените. Наскоро перекусив, и захватив нужные инструменты, подросток отправился  к своей новой игрушке. К вечеру конёк был почти готов: у него появились хвост и грива из мочала; весь он был очищен от коры и стоял, отсвечивая жёлтыми бокам; появились и большие уши, за которые можно было даже держаться. Не хватало только глаз.
Думая, чтобы прикрепить ему на место глаз Ефим вдруг вспомнил о подарке старушке. Пошарив в суме, он достал сучок и прижал его к морде конька. «Очень подойдёт. Жаль только что он один», — подумал Ефим и тут же догадался, что можно разделить сучок на две части. Он слетал в сени и на самом дне ящика с инструментами нашёл тоненькую пилочку. Тут же, на полке он взял банку с остатками столярного клея. На дворе он разжёг маленький костёр и поставил банку с засохшим клеем. Затем, не спеша, стал распиливать сучок, стараясь не повредить его. Когда он закончил работу то удивился — так сильно, от волнения, он вспотел. Но теперь можно было заканчивать работу. Он промазал размякшим клеем половинки сучка и приложил их к морде лошадки. Подержав их прижатыми некоторое время, чтобы схватился клей, он убрал руки и невольно вздрогнул – на него словно смотрел настоящий конь.
   Он, неожиданно для себя, погладил игрушку и, тяжёло вздохнув, – настоящий  конь был бы полезнее,  – отнёс его в стойло. Вернувшись в дом и доев остатки краюхи с сахаром, он полез на печку и, с удовольствием потянувшись, уснул.

   …И под утро приснилось ему, что скачет он на прекрасном коне по полю, по морю цветущих ромашек. Доскакав до середины поля, Ефим остановил коня и поставил его, потянув за поводья, на дыбы. Конь громко заржал…
   Ефим проснулся, всё ещё улыбаясь – так понравился ему сон. Он открыл глаза и посмотрел на окошко. Было ещё темно. Но на горизонте уже появилась светлая полоска – солнце приближало новый день… Ефим хотел уже было закрыть глаза и ещё немного поваляться на печи, но тут услышал тихое ржание. Он поднял голову и прислушался – ржание повторилось. Соскочив с печи, Ефим вышел на двор и застыл на месте, – ржание доносилось из его хлева! Он распахнул ворота хлева и сел на землю – в стойле стоял конь!
   Ефим вскочил на ноги и закрыл быстро ворота, словно испугавшись, что конь может убежать. Прислонившись к ним спиной он затаил дыхание, прислушиваясь в полутьме. Было тихо. «Показалось» — с облегчением подумал Ефим и заглянул в хлев. Конь стоял и смотрел на него! Ефим медленно подошёл к ограде стойла и протянул  к нему руку. Конь потянулся мордой  к руке и языком потрогал ладонь, словно проверяя, нет ли в ней чего-нибудь съедобного. Подросток сорвался с места, забежал в клеть, нашёл в потайном месте ключ от амбарного замка, запиравшего большой, обитый жестью, ларь. Открыв его, он насыпал в торбу припасенный для умершего коня овёс. Прихватив остатки воды в ведре, он отнёс всё в хлев и повесил торбу на шею коня.
   Накормив коня он вспомнил, чем он вчера занимался и оглядел стойло. Конька нигде не было! Он вышел из хлева, закрыл ворота на засов и прислонился к ним спиной.
   — Неужели старушка было колдуньей! — от этой мысли у него тело покрылось гусиной кожей.

   Солнце уже показалось над лесом и Ефим вспомнил, что ему надо бежать на работу к кузнецу. Весь день мысль о том, как у него в хлеву появился конь, не давала ему покоя – кузнецу даже пришлось прикрикнуть на него, чтобы он был повнимательнее. Еле дождавшись окончания дня он сорвался к матери, обдумывая на ходу, что говорить ей, и поверит ли она ему. Они отошли в угол сада, чтобы никто ненароком не подслушал, и Ефим сбивчиво рассказал матери, что случилось в их доме.
   — Так что, у нас в  хлеву сейчас стоит конь? — сын кивнул головой. — А ты ещё кому-нибудь сказал об этом? — сын мотнул головой. — И хорошо. Пока никому не говори. Я что-нибудь придумаю.
   Она поцеловала сына в лоб, и Ефим отправился домой. На следующее утро, спозаранку, его разбудил стук двери. Он поднял голову и увидел мать, присевшую на лавку. Он слез с печи и сел рядом с ней.
   — Ты пока у кузнеца поработай. А коня я отведу деревенскому пастуху. Он человек молчаливый. Пообещаю ему с нового урожая зерном отдать. Отцу сообщу. Но скажу, чтобы не приезжал. Мы и сами с тобой справимся, не так ли Ефим. — Она потеребила ему волосы и прижала к себе. — Ты вон у нас какой большой стал.

   Через неделю, отпросившись каждый у своего работодателя на пару деньков, мать и сын, запрягли в плуг коня, – мать взяла его под уздцы, а сын взялся за ручки плуга, – начали пахать свой надел. Ефим, сам удивляясь этому, вёл плуг ровно, без рывков, радуясь виду черной полосы остававшейся за плугом. Затем привезли на Подарке, так они назвали коня, припасённое зерно для посева. Два дня проведенные на поле, от ранней зорьки до вечернего заката, промчались быстро. Ранним утром третьего дня они отвели коня пастуху и, распрощавшись на перекрёстке, разошлись…
Перед самой жатвой вернулся Фрол Петрович, и вся семья собралась в своём доме. Он крепко обнял прослезившуюся жену, приласкал Егорку, вручив ему привезенные леденцы на палочке, и пожал руку Ефиму.
   — Что-то я не узнаю тебя. Был худенький паренёк, а теперь целый парень!
Раздав гостинцы Фрол Петрович с Ефимом отправились в хлев. Отец оглядел коня и похлопал его по шее.
   — Ну что ж, баш на баш. — Ефим не понял, что сказал отец, но согласно кивнул головой.
   Погода в этом году не подвела и жатва прошла легко. В выходной Фрол Петрович с Ефимом погрузив на телегу, взятую на время, мешки с зерном, отправились на ярмарку. Фрол Петрович сидел на облучке, управляя Подарком, а Ефим пристроился сзади, лежа на мешках и свесив ноги. Чуть не потеряв левый сапог, который от тряски сполз с ноги, они были на два размера больше, на вырост, Ефим выпрямился, поправил сапог и огляделся вокруг – они проезжали мимо усадьбы Бурлака. Ефим уже было хотел снова лечь на мешки, но что-то привлекло его внимание на участке куркуля. Он присмотрелся и чуть не ахнул, – около крыльца дома стоял его деревянный коняга.
   Ефим соскочил с телеги и подбежал к ограде. Он всмотрелся в игрушку – действительно это был его конёк. Потрепанный немного, на полукруглых опорах, чтобы качаться на нём, покрытый толстой попоной, но всё также блестели глаза из сучка!
   А из притворенной створки ворот сарая за ним внимательно наблюдали, вспоминая…

   — Прохор, — в конюшню ввалился хозяин и, прислонившись к косяку  ворот, поманил управляющего.
   Прохор подбежал к встревоженному хозяину – таким он его ещё никогда не видел.
   — Слушай, Прохор, накликали мы с тобой беду, — слова давались ему с трудом. — Иду я сейчас от кумы, и встретилась мне старушка, калика перехожая… Поравнялся я с ней и вдруг слышу: «Верни коня!». Я повернулся к ней, а она подняла голову и одним глазом вперилась мне в лицо… И меня словно молнией ударило – в левый глаз вошла, а из правой ноги вышла! Еле дышу…
   Игнат Силыч вцепился в плечо управляющего.
   — Не к добру это, не к добру! Чувствую я, что эта ведьма может навести порчу на меня, а то и на всю семью.  — Он оглядел конюшню. — Вот что, отведи-ка ты коня дочки, по-тихому, этим Трошкиным. Может, так искупим вину…

  После того, как Прохор проверил всё ли тихо в доме Трошкиных, он завёл коня в стойло и чуть не споткнулся обо что-то. Приглядевшись, он увидел игрушечного коня. Вытащив его наружу Прохор ещё раз оглядел его и, решив, что малолетнюю хозяйскую дочку надо будет чем-то утешить, взамен «убежавшего» коня, он взвалил игрушку на плечо…

   — Ефим! Ну ты чего? — услышав окрик отца подросток побежал догонять телегу.
   Догнав телегу он подтянул новые штаны, поправил кумачовую рубашку, подпоясанную кушаком, и запрыгнул на телегу. Развалившись на мешках, он уставился в небо, думая, как странно устроена жизнь…