Любовь в святые девяностые

ЛЮБОВЬ  В  СВЯТЫЕ  ДЕВЯНОСТЫЕ


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Эратова Марина Викторовна, великая актриса, 70 лет
Фонская Майя Григорьевна, личный секретарь великой певицы, 55 лет
Георгиев Виктор Андреевич, бизнесмен, 45 лет
Саша, официант ресторана, 30 лет
Аккомпаниатор
Рабочие ресторана
Телохранители Георгиева
Диктор телевидения


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Весенний вечер. Сцена поделена на две неравных части. Меньшая часть представляет собою переднюю квартиры, где живёт великая актриса и певица Эратова. Большая часть сцены представляет собою великолепную гостиную в классическом стиле. Верхняя люстра погашена. Горит приглушённый боковой свет бра. Эратова, в шёлковом японском халате, сидит в кресле возле электрического камина и, повернувшись вполоборота к телевизору, слушает последние новости по первому каналу. Входит личный секретарь Эратовой - Фонская.

Фонская: Ужинать подавать?
Эратова: (не поворачивая головы) А что, уже время?
Фонская: Без двадцати -  шесть.
Эратова: (коротко и иронично взглядывает на Фонскую) По-моему, это ты хочешь ужинать. Двадцать минут потерпеть не можешь?
Фонская: Ну, я подумала, может, Вы уже проголодались?
Эратова: Хорошо, неси, а то похудеешь, неровён час! Что у нас сегодня?
Фонская: (непроизвольно облизываясь) Ну, в честь праздничка, икорка красная, балычок, гренки, сыр Ваш любимый…голубой.
Эратова: О, Господи! Сто раз тебе говорила! Не бывает голубых сыров! Что он тебе, педераст, что ли? Не голубой, а Дор Блю.
Фонская: Блю, уж очень сильно похоже на – «блюю». Лучше – голубой.
Эратова: Тьфу! Маньячка! Неси, что хочешь!

Фонская, обиженно дёрнув плечом, уходит. Эратова продолжает слушать диктора. Звонит телефон. Эратова берёт трубку. В дверь просовывает голову Фонская, прислушивается.

Эратова: Да, слушаю. (Улыбается) Спасибо, дорогая! Мне очень приятно это слышать. Да! Да! Спасибо! И тебя с восьмым марта! И тебе приятных снов.

Эратова кладёт трубку. Оглядывается на дверь. Голова Фонской молниеносно исчезает. Эратова хмурится. Входит Фонская с полным подносом, ставит его на низкий столик возле кресла Эратовой. Снова выходит. Эратова оглядывает поднос и усмехается. Снова входит Фонская с подносом, на котором стоит китайский глиняный чайник и глиняные чашечки. Ставит поднос рядом с тем, что принесла прежде. Придвигает к столику второе кресло. Садится и начинает делать себе толстый многоэтажный бутерброд. Эратова следит за её действиями. Выключает телевизор.

Фонская: (с любопытством) Кто поздравил?
Эратова: Всё-то тебе надо знать. Это мне звонили, а не тебе. Кто надо, тот и поздравил.
Фонская: А я – Ваш  личный секретарь.  Мне всё надо знать.
Эратова: Окстись! Всё обо мне тебе знать не надо. Тебе надо знать только то, что я позволю о себе знать. Меньше знаешь, крепче спишь.
Фонская: Я всегда хорошо сплю, в отличие от Вас. А что Вы ящик-то выключили? Может фильм, какой-никакой покажут.
Эратова: (серьёзно) Будешь смотреть и подавишься, не приведи Бог! Делай что-нибудь одно. Ты мне ещё нужна.
Фонская: Не подавлюсь. Когда это я давилась?
Эратова: А вдруг? Такие вещи случаются неожиданно. Хлоп, и готово! Хлопот не оберёшься.
Фонская: (на секунду перестаёт жевать) Да, ну Вас! Что Вы мне под руку-то такое говорите?
Эратова: (усмехаясь) Кушай, кушай Майка! Тебе нельзя худеть. Ты много энергии на подслушивание и подглядывание тратишь.

Фонская деловито делает себе ещё один многоэтажный бутерброд

Фонская: Да, ну Вас! – (уводит разговор в другое русло)   А Вы-то чего же не едите?
Эратова: Ты меня, Майка, завораживаешь, когда ешь. Гляжу, и не могу оторваться от созерцания процесса.
Фонская: Да, ну Вас! Всё шутите.

Вздохнув, Эратова протягивает руку к сыру. Фонская подскакивает
в деланном ужасе.

Эратова: (испуганно отдёргивает руку) Что такое?
Фонская: (быстро отодвигая тарелку с сыром от Эратовой) Это Вам нельзя. Врач сказал, сыр на ночь – ни, ни! Опять спать не будете. Позавчера съели сыру и всю ночь проворочались.
Эратова: Как ты можешь знать, спала я или нет, если твоя комната от моей  спальни отделена длинным коридором? Опять подслушивала?
Фонская: Ни, Боже мой! Вы же сами сказали, что не спали. Забыли?
Эратова: Черт! Когда это я тебе говорила?
Фонская: (огорчённо) Вот, забывать стали.
Эратова: (возмущённо) Ты из меня старуху-то со склерозом – не делай! Я вон, какие длинные тексты запоминаю! Тебе и не снилось!
Фонская: (ворчливо) Зачем мне тексты запоминать? Я номера телефонов и автомобилей запоминаю, имена, фамилии, биографии. Каждому – своё.

Эратова протягивает руку за балыком. Фонская ловко отодвигает тарелку от её руки.

Фонская: (заботливо) И это Вам нельзя. Солёное – на ночь! Боже упаси!  Потом чаю напьётесь, и всю ночь бегать будете.
Эратова: (закипая гневом) Чёрт возьми! Я что, в своём доме и поесть не могу? Тем более, в праздник! Каждый вечер одно и то же! Дай сюда! Ей, видите ли, можно трескать всё, что хочет, а мне   нельзя! Дай сюда! Я что, в своём собственном доме – не хозяйка? Ты, кстати, не намного моложе меня. И ничего! Тебе – всё можно.

Фонская придвигает к Эратовой тарелку с балыком.

Фонская: (обиженно) Ну, Вам-то семьдесят, а мне пока ещё пятьдесят пять. Так что – есть разница. Что можно мне, не всегда можно Вам. Впрочем, делайте, что хотите. В конце концов, я Ваш личный секретарь, а не нянька. Только я-то – не играю на сцене. Это Вам надо держать себя в форме. Я только слежу, чтобы Вы выполняли рекомендации Вашего врача.
Эратова: Вот когда заболею, тогда и буду выполнять рекомендации. Террористка! Хунвейбинка!

Фонская обиженно надувается. Впрочем, при этом делает себе третий многоэтажный бутерброд. Эратова кладёт себе на тарелку
ломтик балыка и сыра. Молча, едят. Пауза.

Эратова: (примирительно) Ты бы мне рассказала что-нибудь, Майка. А, Майка? Ты по улицам ходишь, в магазинах бываешь, в метро ездишь, с обычными людьми общаешься. Майка! Я тебя спрашиваю! Расскажи что-нибудь интересное.
Фонская: Вы же только что новости по телевизору слышали. Мясо подорожало. Сахар подорожал. Растут цены!
Эратова: (в сердцах) Тьфу! Я тебя разве про это спрашиваю? У тебя каждый день всё дорожает. Тебя послушать, так килограмм мяса уже, как самолёт, стоит. Ты что-нибудь интересное расскажи.
Фонская: Ну, я не знаю, что Вам интересно. Я каждый вечер что-нибудь интересное рассказываю, а на Вас всё не угодишь. – (Пауза)   Два автомобиля на нашей улице утром столкнулись. Сама видела.
Эратова: Носятся, как бешеные. Придурки!
Фонская: На соседней улице мужика застрелили. Видно, бизнесмена. У мужика – «Мерседес». Милиция приехала. Знакомая сама видела.
Эратова: Как зайцев отстреливают этих бизнесменов. Молодой?
Фонская: Сказали, лет сорок.
Эратова: (задумчиво) В расцвете лет. Об этом по ящику передали.
Фонская: Говорят, НЛО над Кремлём пролетело. Чуть было звезду на Спасской башне не сшибло.  Свидетели рассказывали.

Пауза.

 Эратова пристально смотрит на Фонскую.

Крысу в метро убили. Размером с большую собаку.
Эратова: (взрываясь, в досаде) Тьфу на тебя! Что ты ахинею несёшь! Завтра услышишь, что по улицам собаку водили размером со слона, ты и поверишь! Почему ты всему веришь? Собираешь всякие глупые сплетни.
Фонская: (обиженно) Я же сказала, что на Вас не угодишь. Включите снова телевизор, если мои новости Вам не нравятся. Что же мне не верить,  если свидетели были!
Эратова: (задумчиво) Знавала я одну козу, когда папа дачу в деревне снимал, и звали эту козу – Майка. Правда, странно?
Фонская: (обиженно) Вот, опять Вы начинаете.
Эратова: Правда, между вами есть что-то неуловимо общее. Но вот - что?!Никак не пойму. Эта коза, когда я была маленькая, чуть было меня рогами до смерти по земле не закатала. Едва спасли.
Фонская:  (с вызовом) И что Вы этим хотите сказать?
Эратова: Да ничего.
Фонская: (обиженно) Вечно Вы меня дразните. Коза я или не коза, другого личного секретаря у Вас нет. А не нравлюсь, ищите другую дуру, всё это выслушивать.
Эратова: (усмехаясь) Успокойся, другой такой дуры мне не надо.
Фонская: (с чувством собственного достоинства) Вот видите!

Пауза.

Кроме меня у Вас и нет никого. А Вы меня вечно дразните. Майка, да Майка! Не цените. Вот Антон Петрович меня никогда не обижал. Бывало, подойдёт, спросит: «Как Вы сегодня почивали, Майя Григорьевна? Как Вы себя чувствуете, Майя Григорьевна?». Такой был внимательный! И по праздникам всегда поздравлял. И подарки дарил. И какой красавец! Какая вы были пара! Загляденье!

Пауза. Фонская вздыхает. Эратова сидит, опустив глаза.

Жаль его! Как жаль! Уже лет десять, как нет его. И Вы при нём поспокойней были. Бывало…
Эратова: (сдержанно) Майка, заткнись! Не трави душу!

Пауза

Майка, как я вчера играла?
Фонская: (деловито жуя бутерброд) Нормально.
Эратова: (тихо и зловеще) Что значит, нормально? Плохо – нормально? Хорошо – нормально? Или великолепно – нормально? Что у тебя – нормально?
Фонская: (слегка подавившись и откашливаясь) Да что с Вами сегодня, ей-Богу? Как всегда великолепно, прекрасно, замечательно, из ряда вон – нормально! Как будто Вы не знаете, как играете? Зал с ума сходил! Орали-то, как! Особенно один мальчик, высоконький такой. Заметили его? Всё вскакивал с места. Заметили?
Эратова: (задумчиво) Да, хорошенький такой. Он потом в артистическую комнату пришёл, но подойти не посмел. Стоял долго, но так и не подошёл.
Фонская: (ехидно) И поедал Вас глазами. Всё! Забудьте о влюблённых мальчиках! Возраст не тот!    (Поёт, перефразируя, из «Пиковой дамы») – «Трудновато любовника Вам пылкого сыскать»!
Эратова: (взрываясь) Ах, ты! Ты сегодня уже который раз говоришь мне о возрасте! Не смей упоминать мне о возрасте! Не смей! Вон! В вечную ссылку! На кухню! Вон!
Фонская: (вставая с видом оскорблённой добродетели) Ах, ах, ах! Скажите, пожалуйста, какие мы чувствительные! Я правду сказала! – (Идёт к двери) – Ничего, кроме правды! В паспорт свой загляните! Вы меня – за правду! – на кухню!
Эратова: (величественно поднимаясь с кресла и указывая рукой на дверь) Вон! В ссылку! На каторгу! В кандалы! Посуду мыть!
Фонская: (стоя одной ногой в дверях) Ох, ох, ох! Развоевались! В паспорт свой – давно заглядывали?

Эратова берёт подушку с кресла и запускает её в Фонскую, стараясь не попасть. Фонская юркает за дверь.

Фонская: (из-за двери) Самодурка! И пяти минут без меня не проживёте!
Эратова: (опускаясь в кресло) Спорим, целый час проживу! Ух, как вы мне все надоели! Возраст! Что вы понимаете?! Не по паспорту надо судить о возрасте, а по состоянию души.

Прислушивается. За дверью – тихо. Эратова встаёт, подходит к роялю, берёт несколько аккордов, пробует голос. Вдруг преображается. Она сгорбилась, шествует к креслу, шаркая подошвами, голова трясётся. Эратова с трудом опускается в кресло, съёживается, кутаясь в воображаемый платок. Начинает петь песенку графини из оперы «Пиковая дама» на французском языке. Когда песенка подходит к концу, в передней раздаётся звонок. Фонская подходит к входной двери. С кем-то переговаривается по домофону. Входит в гостиную. Когда Фонская входит, Эратова пропевает фразу, обращаясь к Фонской: «Чего вы тут стоите? Вон ступайте!».

Фонская: Да, ладно! Хватит уже! Ваня говорит, что внизу какой-то незнакомый мужчина Вас спрашивает. Фамилия Георгиев. Я такую фамилию что-то не припомню. Вы кого-никого – не приглашали?
Эратова: (передразнивая) Кого-никого, никого-кого – не приглашала. А что ему надо?
Фонская: Говорит, хочет засвидетельствовать своё почтение лично. Хочет поздравить с праздником. Ваня говорит, что букет у мужчины – огромный! Взять букет?
Эратова:  Он, что, так и выразился – «засвидетельствовать своё почтение»?
Фонская: Именно так и сказал. Букет – взять? Ваня его проверит.
Эратова: Пусть мужчину сначала проверит. Скажи Ване, чтобы пропустил.
Фонская: Вы в своём уме, на ночь, глядя, незнакомого мужчину в дом впускать? Мы его не знаем! А вдруг он бандит? Грабитель! Террорист! Вор! Насильник!
Эратова: (с насмешкой) Головою своей и Ванькиной за меня отвечаешь! Хочу, и приглашаю! Вот такое у меня сегодня настроение! За чью честь ты опасаешься? За свою? У меня защита – статус, возраст и паспорт! Пропустить букет! Вместе с мужчиной!
Фонская: Тогда под Вашу личную ответственность. Я – против! Я умываю руки!
Эратова: (заботливо) И лицо заодно – умой! Ты ещё заседание с голосованием устрой! «Против», она, видите ли! А я – «за»!
Фонская: Мы с Ваней отвечаем за Вашу безопасность, а Вы всё шутите. Мы действительно за Вас головой отвечаем.
Эратова: Вот и отвечайте. А я хочу посмотреть на мужчину, который по старомодному хочет засвидетельствовать мне своё почтение. Он, наверное, стар, галантен и петербуржец из хорошей семьи. Не удивлюсь, если он скажет – «Покорнейше Вас благодарю!». Зови! Ты мне надоела до чёртиков со своей болтовнёй! Пропустить! Может, он мне что-нибудь интересное расскажет. Зови, я сказала!
Фонская: Ну, как знаете! Только я на Вашем месте рисковать бы не стала.
Эратова: Никогда, слышишь, никогда, Майка, ты не будешь на моём месте! Поэтому, сиди на своём месте! Зови!
Фонская: Ведёте себя, как взбалмошная барынька!
Эратова: Ты всё ещё здесь?
Фонская: Да иду, иду! Только хлопот нам с Ваней прибавляете.
Эратова: (вдогонку Фонской) Хлопот! Да вы с Ванькой целыми днями ни хрена не делаете! Хлопот! Тоже мне, деятели!

Оставшись одна, включает телевизор. На всех каналах – эстрада
или боевики. Эратова выключает телевизор.

Нечего смотреть!

Уходит в спальню. Гостиная погружается в полутьму. В переднюю входит высокий представительный мужчина лет сорока пяти. Он спортивного сложения, лёгок и гибок в движениях, отлично выбрит, со вкусом одет, в правой руке   огромный букет тёмно-красных, почти чёрных роз. В левой руке большая коробка конфет. Фонская стоит, преграждая ему путь в гостиную. Мужчина щёлкает каблуками, слегка склонив голову, на старинный манер.

Георгиев: Честь имею представиться, Георгиев Виктор Андреевич, бизнесмен. Это – Вам! С праздником! – (Подаёт Фонской коробку конфет)   Позвольте ручку!

Фонская неохотно и с опаской протягивает руку Георгиеву. Тот целует руку Фонской.

Фонская: (недоверчиво) Спасибо, конечно. Но Вас ведь не приглашали. Мы ведь Вас – не знаем. Я даже не знаю, сможет ли Вас Эратова принять. У неё все визиты, все посещения, все дни – по минутам на годы вперёд расписаны. Вы ведь понимаете?
Георгиев: Конечно, понимаю. Но я только на минутку. Поздравлю, и всё! И убегу! Мне хотя бы одним глазком на великую певицу взглянуть! Вы такая счастливая! Можете целыми днями с нею общаться!
Фонская: (явно польщённая) Ну, я, право, не знаю. Она сейчас репетирует. Ей некогда! Захочет ли она?
Георгиев: Дорогая! Вы меня так обяжете! Минутку!

Георгиев вынимает из внутреннего кармана пиджака букетик свежих фиалок. В  букетик вставлен белый конвертик.

 Это моя визитка. Извольте взглянуть.

Фонская берёт букетик и заглядывает в конвертик. Быстрым движением прячет конвертик в карман брюк.

Фонская: Ну, так и быть! Я сейчас спрошу, может ли Марина Викторовна Вас принять. Побудьте здесь. Можете присесть.

Фонская указывает на кресло в передней.

Георгиев: Покорнейше Вас благодарю! Я постою.

В гостиной вспыхивает люстра. Эратова переоделась в тёмно-зелёное, длинное платье, подходит к роялю и закрывает клавиатуру крышкой.

Эратова: (из гостиной) Майя!
Фонская: Иду, иду! – (уходит в гостиную).
Эратова: Ну, что? Где наш гость?
Фонская: В передней. Ваня его проверил. Чисто. Звать?
Эратова: Зови.

Эратова садится в кресло. Фонская выходит в переднюю и делает знак Георгиеву – войти.

Фонская: Только недолго. Не утомляйте её.

Георгиев, глубоко вздохнув, входит в гостиную. Фонская неотступно следует за ним.

Георгиев: Здравствуйте, Марина Викторовна! Честь имею представиться, Георгиев Виктор Андреевич, бизнесмен.
Эратова: (протягивает руку, приветливо) Здравствуйте, господин Георгиев. Рада Вас видеть.

Георгиев подходит, целует руку Эратовой и вручает ей цветы.

Эратова: Спасибо. Я тронута. Какие красивые розы! Майя! Поставь, пожалуйста, цветы в воду.

Фонская исчезает и тотчас появляется с большой хрустальной вазой, наполненной водой. Ставит цветы в вазу, а вазу устраивает прямо на полу возле кресла Эратовой.

Эратова: Присаживайтесь, господин Георгиев.
Георгиев: Покорнейше Вас благодарю!

Эратова торжествующе взглядывает на Фонскую. Та пожимает плечами. Георгиев садится в кресло напротив Эратовой. Фонская, кружит по комнате, что-то переставляя на рояле и, как бы невзначай, толкает локтем большую стопку нот, которая падает
на пол и рассыпается.

Фонская: Ах! Какая я неловкая! Я сейчас уберу.

Фонская начинает, не спеша, собирать ноты и укладывать их на рояль.

Эратова: (Фонской) Да брось ты их, Майя. Потом приберёшь.
Фонская: Нет, нет, нехорошо им так валяться. Я приберу.
Георгиев: (Эратовой) Я, собственно говоря, к Вам по делу.

Фонская бросает быстрый взгляд на гостя. Эратова удивлённо поднимает брови.

Эратова: (немного разочарованно) Вот как? По делу? По какому же делу, позвольте Вас спросить?
Георгиев: (деловито) Я вчера был на Вашем концерте. Был восхищён. И я подумал, не могу ли я что-нибудь сделать для Вас? Я бизнесмен. Я уже говорил. Я занимаюсь благотворительностью. Это может быть взаимная польза. Я во всём ищу взаимную пользу, как Вы понимаете.
Эратова: Не вполне понимаю, какую пользу я могу принести Вам? Впрочем, продолжайте. Майя, принеси-ка нам чаю. – (Георгиеву) – Хотите чаю?
Георгиев: С величайшим удовольствием!

Фонская кладёт последний лист на рояль и выходит.

Георгиев: (внезапно и пылко) Дорогая Марина Викторовна! Я не мог при Вашем секретаре…Господи! Дорогая! Простите меня! Я действительно был вчера на Вашем концерте и я – потрясён! Никогда прежде я не слышал ничего подобного! Вы пели потрясающе! Какая сила! Какая экспрессия! Какая тонкая интерпретация! Филигранная нюансировка! Какое портаменто! Какое мастерство! Вы свели меня с ума!
Эратова: (усмехаясь) Спасибо Вам. Мне приятно это слышать. Вы музыкально образованы? Я имею в виду Вашу речь. Не часто встретишь бизнесмена, который использует музыкальную терминологию, и, похоже, понимает, о чём говорит.
Георгиев: Музыкальная школа. Фортепиано. Я очень люблю музыку. Я Вас слышал и прежде в спектакле, лет двадцать пять назад. В «Аиде». Вы были в роли Амнерис. Вы и тогда были прекрасны! А я был молод и глуп. Как Вы выросли с тех пор! Ныне Вы – само совершенство!
Эратова: (недовольно) Не очень-то вежливо с Вашей стороны напоминать мне о возрасте.
Георгиев: (недоумённо) О возрасте? О возрасте? Личности Вашего масштаба не имеют возраста. О чём это Вы? Я сказал – «личности». Честно говоря, я не знаю никого, кто мог бы встать рядом с Вами. Вы – гора! Одинокая вершина!
Эратова: Певцов много хороших.
Георгиев: Хороших – много. Но таких певиц, как Вы – больше нет.
Эратова: Вы мне льстите.
Георгиев: Нисколько. Я говорю, что думаю. Вы – великая певица! Не только в России, в мире!
Эратова: (задумчиво) И великих певиц много. Вот, журналисты пишут, что и Яблоновская – великая.
Георгиев: Великих людей   много быть не может. Это абсурд и ахинея. Сейчас поветрие такое. Чуть актёру или актрисе исполниться пятьдесят, так сразу начинают именовать его великим актёром или великой актрисой. Полная чепуха! Простите! Слышал я и Яблоновскую, когда был молодым. Ничего особенного. Потрясения я не испытал. Не из ряда вон. Хорошее профессиональное пение. И только. Её жёсткая подача звука, мне помнится, меня ужасно раздражала. А уж поверьте, я в пении хорошо разбираюсь. Моя матушка, ныне покойная, имела прекрасный голос и пела замечательно. Так что я с детства пение хорошо понимаю и чувствую.
Эратова: Какой голос был у Вашей матушки?
Георгиев: Драматическое сопрано. Я рос под арии из опер. Много опер знаю наизусть.
Эратова: Удивительный Вы бизнесмен! Впервые вижу такого. А чем Вы занимались до девяносто второго года?
Георгиев: Я был инженер, учёный. Турбины. Работал в научно-исследовательском институте. Потом всё рухнуло. Институт развалился. Был некоторое время безработным. Взял себя в руки. Держал удар. Стал преуспевающим бизнесменом.
Эратова: Да, это важно – уметь держать удар. Это замечательно, что Вы не растерялись, нашли себя в это трудное время. Я знаю немало людей, растерявшихся и так и не вставших на ноги.
Георгиев: Вы назвали это время трудным? А какое время – не трудное? Разве террор в России XIX века   не трудное время? А революция? А красный террор? А аресты тридцатых годов? Время всегда жестоко. Жестоко по отношению к слабым людям. Кстати, возвращаясь к Яблоновской. Я читал её опусы. Злобная желчная баба! Хабалка! Она просто завидует Вам. Она-то петь давно не может. Нечем! Не обращайте внимания! Знаете, что народ про неё думает, а я ведь сам – народ: собака лает, ветер носит. Пустое всё это!
Эратова: Я и не обращаю внимания, но – противно.
Георгиев: Да она всю свою жизнь из-за спины своего мужа, действительно уважаемого человека, высовывалась и высказывалась. Кто бы её слушал и печатал её высказывания, если бы не её муж! Злопыхательница! Завистница! Привлекает к себе внимание тем, что нападает на Вас. Больше нечем привлечь, вот и старается.

Входит Фонская с подносом, уставленным чашками, вазочками с конфетами и печеньем. Она ставит поднос на стол, разливает чай по чашкам и, придвинув пуфик, садится к столу.

Фонская: (услышав конец фразы, подозрительно) Кто злопыхательница?
Эратова: Да, так, тётка одна. Успокойся, это не о тебе.
Фонская: Я и не говорю, что обо мне. А о ком?
Эратова: (преувеличенно вежливо) Майя Григорьевна, дорогая. Вы не забыли, что у меня на письменном столе три письма, на которые срочно надо ответить? Вы, когда быстренько попьёте чай, ответьте на них, пожалуйста, а мы с господином Георгиевым побеседуем.
Фонская: Какие письма? Да я же ответила?
Эратова: Не на все, дорогая. Я думаю, что через час Вы освободитесь.

Пауза. Фонская медлит.

Георгиев: Так вот, о деле, которое привело меня к Вам. Я хочу учредить три стипендии для неимущих учеников консерватории. Для самых талантливых.

Эратова делает нетерпеливый жест рукой, приказывая Фонской удалиться. Очень недовольная. Фонская встаёт и уходит.

Эратова: (оживлённо и заинтересованно) Вы это серьёзно? Вы не шутите? Не для красного словца сказали?
Георгиев: Совершенно серьёзно. Три стипендии на всё время обучения. Стипендии Вашего имени. Скажем, по десять тысяч долларов в год – каждая. Этого достаточно, чтобы обучаться и не знать материальных забот?
Эратова: Достаточно. У меня есть такие ученики. Очень талантливы. Впрочем, я сама им помогаю. Так что Вы не думайте, что…
Георгиев: Я ничего и не думаю. Мне это выгодно, как бизнесмену. Мне – выгодно. Я деловой человек. Вы помогаете одним ученикам, я буду помогать – другим. Завтра же дам распоряжение. Я так рад, что-нибудь сделать для Вас.
Эратова: Это не для меня, а для студентов.
Георгиев: Для Ваших студентов. Это всё равно, что для Вас. Но я хотел бы сделать что-нибудь лично для Вас. Что я могу сделать? Только скажите! Я всё исполню.
Эратова: Вы откуда свалились, Георгиев? С луны? Вы – волшебник? Маг? Чародей? Джин из бутылки?
Георгиев: Я скромный простой олигарх. И я хочу Вам служить, как джин из бутылки.
Эратова: Значит, Вы исполните только три желания?
Георгиев: Почему – три? Все, какие будут!
Эратова: Потому что в сказках джин или волшебник исполняет только три желания.
Георгиев: Мы перепишем сказку на новый лад. Все желания! Абсолютно все!
Эратова: Хорошо. Мне нужны большие деньги. Очень большие деньги. Я хочу открыть что-то вроде культурного центра, где смогу проводить мастер классы, проводить конкурсы молодых певцов, и так далее. Вы понимаете?
Георгиев: Отлично понимаю. Прекрасная идея!
Эратова: Для этого нужны большие деньги.
Георгиев: Они у Вас будут. Я стану Вашим спонсором.
Эратова: Прекрасно! А теперь как деловой человек – деловому человеку. Что Вы хотите? Вы ведь, как бизнесмен не можете давать деньги просто так. Никто не даёт деньги просто так. Вы ведь что-то хотите взамен. Так что Вы хотите взамен?
Георгиев: (размышляя вслух) Взамен? Что я хочу взамен? Ну, да, взамен. Хорошо. Я хочу не очень много. Совсем немного. Хотя и это немногое может показаться Вам непомерной платой.
Эратова: Говорите, я слушаю.
Георгиев: (на секунду задумываясь) Я хочу…я хочу…
Эратова: Смелее!
Георгиев: (как в холодную воду бросаясь) Я хочу, во-первых, чтобы Вы завтра же, если, конечно, Вы свободны завтра вечером, пошли со мною в ресторан.
Эратова: (подумав) Я свободна завтра вечером и пойду с Вами в ресторан. Но и только. Это меня не обязывает, как Вы понимаете, ни к чему.  Вы понимаете?
Георгиев: Не вполне. А к чему это может обязывать?
Эратова: Вы что, притворяетесь или действительно не понимаете?

Георгиев озадаченно смотрит на Эратову.

Георгиев: Я ничего не имел в виду, кроме того, что предложил.
Эратова: Вот и отлично! Что дальше? Что Вы ещё хотите? Или это – всё?
Георгиев: (просияв) А Вы не шутите? Вы, со мною смертным человеком, действительно пойдёте завтра в ресторан?
Эратова: (решительно) Пойду! Это – всё?
Георгиев: Вы делаете меня счастливейшим человеком в мире!
Эратова: К чёрту эмоции! Мы же деловые люди и это деловое соглашение. Что ещё?
Георгиев: Хорошо. Что ещё? Ещё? Могу ли я надеяться, что хотя бы раз в месяц мы будем видеться и беседовать. Вот, как сегодня. У Вас ли, в ресторане ли, всё равно. Или может быть, Вы позволите мне сидеть и слушать, как Вы общаетесь с Вашими учениками. Лишь бы видеть Вас! Хотя бы раз в месяц! Тогда я был бы вполне счастлив. Ну, и само собой, я буду ходить на все Ваши концерты. Это – вне договора. Слушать Вас в концерте нельзя запретить никому.
Эратова: И это – всё?
Георгиев: И это – всё! Клянусь Вам, я не стану домогаться чего-то большего. Только видеть и слышать Вас. Вы и не представляете, что это для меня!
Эратова: Да Вы и не похожи на бизнесмена. Вы, оказывается, романтик.
Георгиев: Романтик? Вряд ли. Видели бы Вы меня в деле! Я жёсткий, твёрдый, решительный человек без сантиментов. Я могу быть даже жестоким, если этого требует дело.
Эратова: (неожиданно) У Вас есть звери дома? Ну, там, кошка, или собака? Или морская свинка, на худой конец?
Георгиев: (улыбаясь) Десять кошек, три собаки, домашняя крыса – мальчик, лошади. Очень люблю лошадей.
Эратова: Десять кошек! Персидские? Сиамские?
Георгиев: Все, как одна, беспородные. Собирал брошенных котяток. Знаете, какие у нас люди! Бросают беспомощных крошек на улице.
Эратова: Ну, уж собаки, конечно, породные?
Георгиев: Одна породная. Эрдельтерьер. Подобрал взрослого уже на улице. Кто-то выбросил. Или сам заблудился. Две другие – дворняги.
Эратова: И Вы их держите на цепи?
Георгиев: (возмущённо) На какой цепи? Они все у меня дома живут. На моей кровати спят.
Эратова: (улыбаясь) Жестокий какой! А дети у Вас есть?
Георгиев: Сын и дочь. Уже взрослые. Живут и работают за границей. Сын женат. Дочь замужем.
Эратова: Значит, и внуки есть?
Георгиев: Один. Сын подарил. У дочери пока детей нет.
Эратова: И, конечно, у Вас есть любимая жена.
Георгиев: Любимой – жены нет. Была жена, но мы с ней уже давно в разводе.
Эратова: Вот как?
Георгиев: Моя бывшая жена вышла замуж и, похоже, ей очень повезло со вторым мужем. Вполне довольна.
Эратова: А с первым – не повезло?
Георгиев: Скажу честно, не повезло. В смутные времена, когда я потерял работу, моя жена ушла от меня к более удачливому мужчине. Ей бы подождать немного, пока я стану на ноги, но она не захотела ждать. Ей надо было всё и сразу.
Эратова: А дети?
Георгиев: Детей она забрала с собой.
Эратова: Простите.
Георгиев: Пустяки. Теперь уже не больно.
Эратова: И Вы больше не женились?
Георгиев: Нет. Я не искал, на ком бы жениться. Я решил быть один. Знаете, свой долг перед обществом, природой и Богом я исполнил, как мог, и настолько, насколько позволили обстоятельства. Я как-то прочёл у одного поэта, что человек рождён быть один. Вот я и один, не считая моих зверей и пожилой экономки. Но экономка – не в счёт. Она – западная украинка и неважно говорит по-русски. Но понимает хорошо. Этого мне довольно.
Эратова: Правда? Вы не боитесь одиночества?
Георгиев: Нисколько. А почему я должен его бояться? Это оно пусть меня боится. Мне с самим собою не скучно. Я самодостаточен. У меня каждая минуту занята делом. Мне не нужно пары в обыденном смысле слова.
Эратова: И всё-таки Вы – романтик.
Георгиев: Скажем лучше так, я лирический циник. Или цинический лирик. Как Вам больше нравится.
Эратова: А Вы занятный олигарх. Впервые встречаю такого.
Георгиев: А я впервые встречаю такого человека, как Вы, безумно талантливого, умного, доброго, сердечного, простого в обращении с нами – простыми людьми.
Эратова: Да будет Вам! Не преувеличивайте. Я такой же человек, как все. И я, в отличие от Вас, боюсь одиночества. 
Георгиев: Вам не надо бояться, потому что Вы – не одиноки. Весь мир у Ваших ног!
Эратова: (задумчиво) Мир-то, может, и у моих ног… – (резко меняет тему разговора) – Так куда мы завтра идём?
Георгиев: Не беспокойтесь. Мы пойдём в лучший ресторан Москвы. Небольшой, но очень уютный, где отлично кормят, где официанты вышколены по-европейски, и где играет тихая приятная музыка, не мешая беседовать. В этом ресторане не бывает случайных людей. Ваш охранник и личный секретарь, разумеется, будут при Вас. Но в отдельном кабинете. Вы сможете их видеть в любой момент, если захотите. Их отлично обслужат. Я бы хотел, чтобы нам никто не мешал. Вы можете взять Вашу собаку или кошку, если они у Вас есть.
Эратова: Жаль, что их у меня нет, а то бы взяла.
Георгиев: В этом ресторане есть специальные люди, которые занимаются домашними любимцами, пока их хозяева обедают или ужинают. Вы любите танцевать?
Эратова: (смеётся) Танцевать? Когда мне было танцевать?! Я всю жизнь пою. Работаю всю жизнь, как вол. И потом, Вы забываете, сколько мне лет.
Георгиев: Вы опять о возрасте? Нет у Вас возраста. И у меня тоже нет. Поставим вопрос иначе. Вы умеете танцевать?
Эратова: Когда-то в молодости танцевала вальс. Что тогда ещё танцевали? Уже и не помню.
Георгиев: А на велосипеде и мотоцикле Вы любите кататься?
Эратова: Вы с ума сошли! Какой велосипед? Какой мотоцикл?
Георгиев: Я сошёл с ума? Да Вы знаете, как это здорово, когда ветер хлещет в лицо на скорости в 150 километров в час?! Такое ощущение, что летишь над землей. Сумасшедшее ощущение! Хотите, я прокачу Вас? Или научу водить мотоцикл?
Эратова: (в ужасе) Мотоцикл? Меня?!– (внезапно, с решимостью) – Хочу!
Георгиев: (сияя) Отлично! У меня отличный японский мотоцикл. 150 километров я Вам не обещаю, но быстро прокачу в безопасном месте. А летать Вы любите?
Эратова: (махнув рукой) Я за свою жизнь столько летала, что это больше не производит на меня никакого впечатления. Устала я летать.
Георгиев: Да разве я о самолётах говорю. Вы никогда не летали на дельтоплане?
Эратова: Никогда.
Георгиев: Сумасшедшее ощущение! Летишь, будто бы у тебя самого есть крылья. Разве это можно сравнить с обычным самолетом. Хотите, полетаем?
Эратова: Вы действительно безумец! На дельтоплане? Я? – (неожиданно и с вызовом) – Хочу!
Георгиев: (с удовольствием потирая руки) Замётано! Я Вас прокачу. Вы узнаете, что это за наслаждение – летать.
Эратова: Так! Мы с Вами зашли слишком далеко в иллюзиях. У меня на всё это совсем нет времени. У меня концерты, спектакли, гастроли. Я на пожизненной каторге. Но я люблю мою каторгу, и, ни на что её не променяла бы, ни на какую сомнительную свободу.
Георгиев: Понимаю. Но ведь бывают всё-таки у Вас свободные минуты. Вот тогда мы и могли бы заняться интереснейшими делами.

Фонская просовывает голову в дверь. Оглядывает собеседников и исчезает, не замеченная ими.

Георгиев: (взглянув на наручные часы) Я злоупотребляю Вашей добротой. Позвольте мне откланяться. Завтра в семь вечера мой «Бентли»  будет подан к Вашему подъезду.
Эратова: Посидите ещё. Пожалуйста. Или Вы очень торопитесь?
Георгиев: (радостно) Я нисколько не тороплюсь, Но Ваш личный секретарь предупредила меня…

Эратова делает жест, означающий: «Не обращайте внимания!»

Эратова:  Что у Вас за бизнес, если не секрет?
Георгиев: Не секрет. Он связан с моей специальностью. Я Вам уже говорил. Турбины. Поставки, и всё такое. Но кроме этого, держу сеть ресторанов, ночных клубов, конюшню. Мой бизнес похож на многопалубный корабль. Всему в нём есть место.
Эратова: Игорный бизнес?
Георгиев: Вот уж, нет! Только не это! Ничего сомнительного! Я с самого начала веду честный бизнес, который приносит людям пользу, а не вред. Сам не играю. Даже в карты не играю. Никогда.
Эратова: (посмеивается) А Вы, случаем, не ангел, спустившийся с небес?
Георгиев: Вряд ли! Для ангела у меня слишком много грехов и пороков.
Эратова: Пороков? Любопытно. Например?
Георгиев: Например? Я вспыльчив и легко ввязываюсь в драки. А ангелы не дерутся.
Эратова: Ещё.
Георгиев: Люблю испытывать острые ощущения. Люблю испытывать судьбу.
Эратова: Русская рулетка?
Георгиев: Было и такое в молодости. По дурости. Теперь нет. Преодолел.
Эратова: Ещё.
Георгиев: В карты не играю, но люблю скачки лошадей. Играю в тотализатор. Очень азартен. Всё свободное время провожу на ипподроме. Но свободного времени у меня, к сожалению, мало.
Эратова: Выигрываете?
Георгиев: Случается.
Эратова: Ещё?
Георгиев: Терпеть не могу то, что любят многие другие, например, свадьбы.
Эратова: Почему?
Георгиев: Трудно сказать. Это дело двоих, а на свадьбе жених и невеста, как на выставке. Какое-то есть во всём этом бесстыдство. И потом, современные свадьбы это такое лицемерие и ложь. Белое платье невесты символизирует её непорочность и невинность, а невеста нередко чуть ли не на последнем месяце беременности. И потом, чем пышнее свадьба, чем она показушнее, тем больше вероятности, что брак быстро распадётся. Так мне кажется. Может быть, я и неправ. Мои родители шли мимо загса, зашли и расписались. И никакой свадьбы. И прожили всю жизнь вместе душа в душу.
Эратова: А у Вас свадьба была?
Георгиев: Врать не буду, была. Не пышная, не показушная, но была. Жена, то есть тогда ещё невеста, настояла. Я уступил.
Эратова: А если бы Вы опять вздумали жениться, устроили бы свадьбу?
Георгиев: (задумывается на секунду) Нынче я повёл бы невесту под венец. Но я злоупотребляю Вашей добротой и расположением. Пожалуй, я пойду.

Георгиев встаёт и делает глубокий поклон. Эратова протягивает гостю руку, которую он почтительно целует.

Эратова: Очень приятно было познакомиться с Вами, Виктор Андреевич. Завтра в семь я буду готова.

Георгиев снова кланяется и удаляется. В передней его встречает Фонская.

Фонская:  (подозрительно) О чём это Вы так долго беседовали?
Георгиев: (с улыбкой) О Вас, дорогая Майя Григорьевна. О том, какой Вы замечательный преданный личный секретарь.

Георгиев откланивается и уходит. Фонская идёт в гостиную.

Эратова: (насмешливо) А, это опять ты? Почему не в ссылке?
Фонская: (ворчливо) Сами Вы в ссылке! Целый час провели неизвестно с кем. Зачем так рисковать? Зачем держать нас с Ваней в напряжении.
Эратова: Расслабься, Майка. Всё хорошо. Завтра вечером мы идём в ресторан с господином Георгиевым. У нас деловая встреча.
Фонская: (ехидно) Деловая? С неизвестно, кем?
Эратова: Почему, неизвестно? С олигархом. Знакомство это может принести нам пользу. Обещал финансовую помощь.
Фонская: Проверим, какой он олигарх. Наобещал, небось, с три короба. А Вы, небось, и уши развесили. Сколько Вам уже всякие прощелыги наобещали, и ничего не сделали.
Эратова: Не ворчи, Майка. Посмотрим завтра. Он вызывает моё доверие. Есть в нём что-то надёжное. И потом он – адекватен.
Фонская: Господи! Как легко обвести Вас вокруг пальца! Всем-то Вы верите! Все-то у Вас хорошие, добрые люди. (безаппеляцонно) Я в ресторан – с Вами пойду. Мало ли, что?
Эратова: И ты – со мной. И Ваню возьмём. Лишь бы Вы не волновались. Покушаете вкусненько и вволю.
Фонская: Я и без Ваших олигархов кушаю вкусненько и вволю.
Эратова: (улыбаясь) Что, правда, то, правда.
Фонская: (подозрительно) Настроение, гляжу, у Вас лучше стало. С чего бы это?
Эратова: Радуйся, что у меня хорошее настроение. Чем ты недовольна? Пришёл хороший человек, подарил цветы, наговорил комплиментов. Поднял настроение. Много ли надо женщине? Много ли надо актрисе?
Фонская: Уж больно Вы доверчивы! Чужой, неизвестный человек в доме – головная боль для нас с Ваней. Откуда знать, что этот человек думает или замышляет?
Эратова: Это ты, Майка, моя головная боль. Чем у меня настроение лучше, тем тебе хуже. Это нормально? Приготовь-ка ванну. Устала я, и ноженьки болят. Погода, что ли, меняется?
Фонская: Грозу обещали когда-никогда, вот ноги-то и колбасит.
Эратова: (передразнивает) Когда или никогда? Не поймёшь тебя! Майка, а тебя вообще – колбасит?
Фонская: Ни, Боже мой! Никогда!
Эратова: Ну, ступай! Приготовь мне ванну, как я люблю.

Фонская уходит. Эратова медленно  встаёт с кресла и подходит к роялю. Пробует голос. Поёт арию Далилы «Весна…».


ЗАНАВЕС



ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Небольшой зал роскошного ресторана, отделанный в стиле ампир. На вензелях – буквы ЭМ. Повсюду – на столах, на полу   великолепные свежие тёмно-красные розы в античных вазах. Посередине зала только один столик и два кресла. Столик сервирован дорогим фарфором и столовым  серебром. Перед столиком стоит навытяжку официант Саша. За столиком сидит Эрастова в вечернем платье. На шее и руках великой певицы сверкают драгоценные украшения. Рядом – Георгиев во фраке. В петлице – тёмно-красная роза. Георгиев тихо отдаёт распоряжения официанту. Играет тихая приятная музыка.

Эратова: (оглядывает зал, затем разглядывает салфетки и столовое серебро) Почему здесь повсюду эти буквы? Что они означают?
Георгиев: Вы не узнаёте собственные инициалы? Эратова Марина, вот что они означают.
Эратова: Хорошо, хоть в этом порядке, а не наоборот. А то получилось бы – Мэ-э-э!

Эратова и Георгиев смеются.

Вы меня удивляете. Когда Вы это сделать успели? За одну ночь?
Георгиев: Это было здесь с самого начала. Этот зал годами ждал Вашего появления. Здесь никогда не было ни одного посетителя. Это зал только для Вас. Здесь не будет других посетителей никогда. Все другие – в соседнем зале. Но если Вы пожелаете, мы их позовём сюда.
Эратова: Ни в коем случае! Так это – Ваш ресторан?
Георгиев: Мой.
Эратова: Здесь очень красиво. И очень уютно. Мне приятно, что здесь всё – для меня. Однако я не понимаю. Вчера Вы сказали, что впервые были на моём концерте.
Георгиев: Я сказал правду. Впервые за последние десять лет. До этого я всегда шёл слушать Вас в опере или на концерте, если мне позволяли средства и обстоятельства. А последние десять лет я был далеко от Москвы и так поглощён моим бизнесом, что у меня ни на что не оставалось свободного времени. Но это скучная тема. Кстати о деле, я отдал распоряжение насчёт стипендий. Со следующего месяца девять лучших студентов начнут её получать. Вы должны назвать их имена. 
Эратова: Девять? Вы же сказали – три.
Георгиев: Делать, так делать! Я надеюсь, девять талантливых найдутся?
Эратова: Разумеется, найдутся. Спасибо. Это очень мило с Вашей стороны.
Георгиев: Покончим сразу с делами и начнём беседовать. Завтра в десять утра я пошлю Вам моего человека, Вы решите с ним все дела по поводу культурного центра. Соответствующие распоряжения будут сделаны незамедлительно. И ещё…

Пауза.

Я хочу…мало ли что…чтобы не было осложнений…я хочу, чтобы Вы знали…

Пауза.

Эратова: Что Вы мнётесь, как красная девица? Говорите, что Вы хотите.
Георгиев: Я хочу быть правильно понят Вами. Я тут начинаю ещё одно дело, очень перспективное. Много сложностей. Я о них говорить не хочу. Бог с ними! Это мои проблемы. Господи! Как трудно это Вам сказать! Словом, если со мною что-то случится, хотя, я уверен, ничего и не случится, но, так, на всякий случай, чтобы Вы знали,…если со мною что-то случится, Вы по моему завещанию получаете всё. Всё моё состояние, капитал и недвижимость. Вы всем этим отлично распорядитесь. Нельзя, чтобы люди, получающие стипендии, перестали их получать. Вы понимаете?
Эратова: Во-первых, ничего с Вами плохого не случится. Те времена прошли, а Вы молоды и полны сил. Во-вторых, почему – я? У Вас есть дети.
Георгиев: Детей моих я полностью обеспечил, впрочем, как и бывшую жену. Если капитал попадёт в их руки, то прощай стипендии, культурные центры, и прочее. Ни копейки не дадут! А Вы отлично всем распорядитесь. Я доверяю только Вам.
Эратова: Вы меня удивляете всё больше и больше. Знаете, голубчик, живите и радуйте окружающих! И всё-таки, странно – почему – я? Мы с Вами знакомы ровно один день. Что-то я не понимаю.
Георгиев: (глубоко вздохнув) Не ровно один день, а двадцать пять лет. Марина Викторовна, я давно Вас люблю. Люблю безумно не только, как великую,   воистину великую певицу и актрису!   но как замечательного человека и женщину. Я всё о Вас знаю. Всё, о чём писали газеты, журналы и Интернет.
Эратова: (поёт две фразы из «Евгения Онегина») «Вот так сюрприз! Никак не ожидали!». И давно это случилось с Вами?
Георгиев: Я уж говорил. Двадцать пять лет назад. Я побывал на Вашем спектакле, я уже говорил, а потом на концерте. Вы пели романсы Рахманинова. Я даже помню дни, 14 октября был спектакль и 2 марта   концерт. С тех пор я каждый год праздную эти дни, как величайшие в моей жизни. Я сошёл с ума от любви к Вам. Мир с тех пор перестал для меня существовать. Вы стали моим миром.
Эратова: Двадцать пять лет назад? Сколько же Вам тогда было?
Георгиев: Двадцать. Мне было двадцать лет. И я был студент – бедный студент из провинции, приехавший в Москву на каникулы.
Эратова: И Вы, приехав в Москву на каникулы, прямиком отправились в Большой театр, а не в зоопарк, например?
Георгиев: Прямиком в Большой театр. Я же говорил Вам, что очень люблю музыку – настоящую музыку, бельканто.
Эратова: Вы уникум, Георгиев.
Георгиев: Возможно. Я есть то, что я есть. Но что мы говорим обо мне? Давайте и о Вас поговорим.
Эратова: Сначала о Вас, потому что я должна знать, с кем буду выпивать.
Георгиев: Кстати, мы будем с Вами пить коллекционное французское вино…

Георгиев поднимает руку и мгновенно входит официант, осторожно неся в белоснежной салфетке запылённую бутылку. Он почтительно показывает  бутылку Эратовой, затем Георгиеву.

Георгиев: Вино урожая 1812 года. Поход Наполеона на Россию.
Эратова: Впечатляет. А оно не прокисло?
Георгиев: Надеюсь, что нет.

Официант осторожно ставит бутылку на стол, откупоривает её, наливает в бокалы золотое вино и удаляется.

Эратова: (пригубив) Впечатляет! Прекрасное вино! Выше всяческих похвал! Где же Вы его добыли?
Георгиев: Во Франции, само собой. Специально для Вас.
Эратова: Спасибо. Удивили. И отдали за него бешеные деньги?

Официант вносит закуски, расставляет тарелки  на столе.

Георгиев: Об этом говорить не будем. На мой взгляд, деньги существуют для того, чтобы приносить их владельцу удовольствие. Для меня нет большего удовольствия, чем радовать Вас.

Георгиев встаёт и  поднимает бокал

За Вас, дорогая Марина Викторовна! За великую певицу и актрису!
Эратова: Спасибо!

Пьют. Георгиев садится. Появляется официант, помогает раскладывать закуски по тарелкам. Подливает вина. Эратова пробует закуски. Георгиев неотрывно смотрит на неё.

Георгиев: Поверить не могу, что Вы – здесь, со мной. Похоже на сказку.
Эратова: Это Вы мне устроили сказку. Не смотрите на меня так. Не смотрите, не смотрите, а то я под таким взглядом не смогу есть. Давайте-ка поедим. Здесь такие вкусности. Я хочу всё понемножку попробовать. Рассказывайте дальше.
Георгиев: (как эхо) Дальше. В тот день я пришёл в артистическую комнату. У меня не было денег на цветы, поэтому я стоял поодаль и смотрел на Вас. Вы были прекрасны, так же прекрасны, как вот сейчас. Вы напоминали мне не то Орфея в женском платье. Это было розовое платье. Я смотрел на Вас и умирал от любви. Ваш голос заворожил и обольстил меня. Я желал Вас! Простите меня, ради Бога! Я понимал, что между нами – пропасть. И тогда я не знал, как мне перекинуть мост через эту бездну. Кто были Вы! Мировая знаменитость! И кто был я! Бедный студент! И я тогда сказал себе: эту женщину я буду любить до гроба. 
Эратова: (слегка насмешливо, стараясь снизить пафос собеседника) Моего?
Георгиев: (очень серьёзно) Нет, до моего гроба.
Эратова: Тьфу, тьфу, тьфу! Не сердитесь на меня. Мне давно никто не признавался в любви. То есть, признаются-то каждую неделю, но как певице, а не как женщине. Поклонники меня боятся.
Георгиев: Я Вас не боюсь. Я Вас люблю. Двадцать пят лет я мечтал об этой минуте, об этой встрече. Я шёл к этой минуте двадцать пять лет.

Голос Георгиева на последней фразе внезапно дрогнул. Эратова перестаёт есть и внимательно смотрит на Георгиева.

Эратова: Продолжайте. Я внимательно слушаю.
Георгиев: Я понимал, что Вы даже не посмотрите в мою сторону. Кто я был! Высокий и худой мальчик из интеллигентной семьи. Мальчик с неопределённым будущим. А Вы были уже знамениты на весь мир. Простите, я повторяюсь. Как часто я повторял эту речь за эти годы. Я путаюсь. На Вашем прекрасном лице лежал отблеск Вашей всемирной славы.
Эратова: (с лёгкой усмешкой, но ласково) Господи, как Вы пышно выражаетесь! Впрочем, это вероятно от волнения. Не волнуйтесь. Стихи пишете?
Георгиев: Пишу. Грешен.
Эратова: Ну, это небольшой грех. Дальше!
Георгиев: Я знал, Вы были замужем. Там, в артистической комнате я увидел Вашего мужа. Мне понравилось, как заботливо он ухаживал за Вами. Но я ревновал. Безумно ревновал! Я воображал себя на его месте. Мне стало так больно! Я понял, у меня нет никаких шансов. И я ушёл. Но ушёл с твёрдым намерением сделать что-то такое, что приблизило бы меня к Вам. Никаких особенных талантов у меня не было. Но я был умён, хорошо образован. Для начала я стал учёным, как Ваш муж. Мне казалось, что это уже шаг вперёд. Я стал заниматься спортом, и лет через пять стал похож, простите за сравнение, на Геркулеса.

Георгиев сгибает руку в локте.

Вы не рассердитесь, если я попрошу Вас дотронуться до моего бицепса? Дотроньтесь, пожалуйста.

Усмехнувшись, Эратова протягивает руку и трогает бицепс Георгиева.

Эратова: О! Впечатляет!
Георгиев: Это, что!

Он делает знак и появляется официант Саша. В руках у него железная кочерга.

Эратова: (высокомерно – от неожиданности и лёгкого испуга) Это ещё – что? Зачем это?
Георгиев: (встаёт, берёт кочергу) Смотрите, что я с нею сделаю.

Георгиев легко  завязывает кочергу в узел. Подаёт узел Эратовой.

Подержите её в руках, чтобы убедиться, что она настоящая.

Эратова берёт кочергу, завязанную узлом, подержав, отдаёт официанту.

Эратова: Вы меня удивили. Я такое только в цирке видела в детстве. У Вас действительно очень сильные руки. Чему Вы ещё научились?
Георгиев: Многому. Я долго не знал, что мне сделать, чтобы, ещё больше приблизиться к Вам, чтобы быть интересным для Вас. Я много читал. Полюбил философию. Перечитал огромное количество философских трудов. Я хотел понять природу любви.
Эратова: Поняли?
Георгиев: Да, философы мне многое объяснили. В особенности Платон, Шопенгауэр, Владимир Соловьёв и Бердяев. Я хотел стать знаменитым, прославиться, чтобы Вы услышали обо мне. Но я не был ни актёром, ни писателем, ни спортсменом, ни телеведущим, ни футболистом, ни хоккеистом, ни фигуристом, ни изобретателем. Как мог прославиться на всю страну скромный доктор технических наук? Был, правда, путь – получить Нобелевскую премию за какое-нибудь открытие. Но это был долгий путь, и не было никаких гарантий, что открытие я сделаю, и тем более, никаких гарантий, что за открытие мне дадут Нобелевскую премию. И я пришёл в отчаяние.
Эратова: (слегка насмешливо) И тогда Вы решили покончить с собой?
Георгиев: Боже упаси! Такие мысли мне не приходили в голову. У меня была любовь, у меня была цель, но у меня не было средств добиться этой цели. И вот однажды мне в руки попал роман американского писателя Скотта Фитцджеральда «Великий Гэтсби». И, заметьте, он мне попал в руки вовремя, потому что начались девяностые годы, рухнул СССР.
Эратова: И Вы решили разбогатеть?
Георгиев: (радостно) Вы читали роман. Да, я решил разбогатеть, потому что это был самый короткий, самый радикальный способ приблизиться к цели. Я не мог стать равным Вам в искусстве. Впрочем, рядом с Вами и нет равных Вам людей. Но я мог хоть чем-то обратить на себя Ваше внимание.
Эратова: (с насмешкой) Количеством денег?! Вы меня смешите! Сколько я на своём веку перевидала богатых людей! И многие из них готовы были ради меня на многое! О, на многое, уверяю Вас! И – что?! Зря старались!
Георгиев: (горячо) Не количеством денег, а качеством их использования. Вы ведь помните, что герой романа Гэтсби разбогател, чтобы доказать любимой, что он на что-то способен. И доказал. Но он, к сожалению, был глуп, малообразован, недальновиден, и любил недостойную женщину. И помните, как он хвастал своим богатством и бросал деньги на ветер. И конец Гэтсби был печален и трагичен. Но мотив – разбогатеть – у нас с ним был один – неразделённая любовь!

Георгиев делает знак рукой. Официант вносит блюдо с дичью и ставит его на стол. Георгиев указывает на блюдо.

Извольте отведать. Здесь медвежатина, зайчатина, мясо горного барана, мясо ламы, и дикого кабана. Всё это приготовлено на вертеле в камине, как в средние века.
Эратова: (официанту) Всего понемножку.

Официант кладёт куски жареного мяса в тарелку Эратовой.

Спасибо. А Вы, как я замечаю, почти не едите.
Георгиев: Я волнуюсь. А когда я волнуюсь, я почти не могу есть.
Эратова: Вы курите?
Георгиев: Нет. Раньше курил. Но потом я решил, что это вредно для Вас, и бросил.
Эратова: А я-то тут, при чём?
Георгиев: Если бы у меня осталась эта привычка, то сейчас, я хотел бы курить, и Вы, быть может, мне это позволили из вежливости. Но тогда Вам пришлось бы дышать дымом, а это вредно для Ваших связок.
Эратова: (удивлённо) Чёрт возьми! Какая предусмотрительность! Вы меня начинаете восхищать! А я бы сейчас покурила.

Георгиев делает знак. Появляется официант. Георгиев что-то тихо говорит ему. Официант исчезает.

Георгиев: Потерпите минуту.
Эратова: Вот Вы всё про любовь, да про любовь ко мне! Я уверена, что у Вас были женщины. Были?
Георгиев: Были.
Эратова: А Ваша жена как же? Вы что, не любили Вашу жену? Зачем же Вы женились?
Георгиев: Сначала про женщин. Я должен сказать, что ни одну из них я не любил. А жену свою я жалел, потому что она меня полюбила без памяти. Женился, жалея, что человек так мучается. Я же понимал, как это – мучиться от любви.
Эратова: Но это  нечестно.
Георгиев: Отчего же нечестно? Я никогда не говорил ей, что люблю её. Я предупредил её, что люблю другую женщину. Я просто хотел сделать мою жену счастливой.
Эратова: Вы не говорили ей, в кого влюблены?
Георгиев: Нет. Это была моя тайна. Я никому никогда её не раскрыл.
Эратова: А зачем Вам нужны были другие женщины? Для самоутверждения? Или гормоны играли?
Георгиев: Ни первое, ни второе. Просто они сами вешались мне на шею, и я их – жалел. Я им уступал из сострадания. Мне всегда жаль женщин. Сам не знаю почему. Даже агрессивных и наглых женщин я жалею.
Эратова: Вы и меня жалеете?
Георгиев: Нет. Вы не вызываете во мне жалости. Вы вызываете во мне восторг, восхищение, безумную и трепетную любовь. Вы кажетесь мне высшим существом, спустившимся на землю. Божеством!
Эратова: (смеясь, цитирует Пушкина) «Но божество моё проголодалось». Помните, Моцарт так говорит, когда Сальери называет его божеством? Бросьте! Я обычная женщина, тоже в каком-то смысле достойная жалости. Или сострадания. Мне тоже бывает жарко или холодно, или больно. Я устаю. У меня болят ноги. Меня обижают всякие придурки.
Георгиев: Я знаю.

Входит официант с кожаным, плоским чемоданчиком. Он раскрывает его перед Эратовой. В чемоданчике образцы всевозможных дамских сигарет.

Выбирайте, дорогая. Здесь лучшие образцы. Какие Вы предпочитаете? Американские? Французские? Английские? Испанские? Португальские? Русские?
Эратова: Вот эти, пожалуй.

Берёт коробку сигарет, кладёт на стол. Георгиев вынимает зажигалку.

Нет, нет! Не сейчас. Я ещё недостаточно сильно хочу курить. Значит, Вы уступали женщинам, как истинный джентльмен?
Георгиев: Что-то в этом роде. Но я должен Вам сказать, что всегда, когда я держал их в объятиях, я воображал, что держу в объятиях Вас. Простите за откровенность.
Эратова: Ничего, ничего. Это забавно.
Георгиев: (с внезапной горечью) Забавно? Ничего забавного! Я был очень несчастлив с женщинами и с моей женой. Вы стали моим миром, и кроме Вас я никого в мире не видел и не желал. Я никогда не мог полюбить обычную женщину. Я был отравлен моей любовью к Вам. Я желал невозможного, и несбыточного.
Эратова: Как Вы могли меня так сильно полюбить? Вы всё это себе нафантазировали! Между нами бездна – двадцать пять лет разницы! Я в матери Вам гожусь по возрасту.
Георгиев: На это у меня есть ответ. Если бы я всё это себе нафантазировал, то мы сейчас не сидели бы здесь вместе с Вами. Фантазии не могут длиться десятилетиями. Фантазии рано или поздно, лопаются, как мыльные пузыри. Нет, это не фантазия. А по поводу возраста, знаете, что сказала другая великая русская женщина   Марина Цветаева?
Эратова: Не знаю.
Георгиев: Она сказала в одном из писем, что в любви пол и возраст не при чём.
Эратова: О, как! Смело сказано!
Георгиев: Точно сказано! Любовь бывает разная. Бывает половая, родовая любовь   слепой инстинкт размножения. Эта любовь держит человека в рабстве у пола. А бывает любовь высшая, побуждающая к творчеству. Творения наши, тоже наши дети.
Эратова: То есть платоническая. Идея восхождения Платона.
Георгиев: Да.
Эратова: И Вы меня любите именно такой высшей, платонической любовью? Вам не хочется обнять меня? Поцеловать? Затащить в постель?

Пауза.

Отвечайте, голубчик. Что же Вы замолчали?
Георгиев: (тихо) Я ведь уже признался Вам, что, держа других женщин в объятиях, я воображал, что держу в объятиях – Вас.
Эратова: Это, когда Вы были молоды. А теперь, зрелый мужчина, Вы меня любите платонической, невинной любовью?
Георгиев: Почему Вы решили, что платоническая любовь не подразумевает телесной близости? Ведь у Платона телесная близость не только не исключается, но подразумевается сама собой. Правда, у Платона это любовь между мужчинами. Один вдохновляет другого своей любовью на творческую деятельность.
Эратова: (смеясь) Извращенец Ваш Платон!
Георгиев: В сегодняшних терминах, пожалуй. Но культура Древней Греции была бисексуальной культурой. Что для нас извращение, то для древних греков было естественным.
Эратова: Насчёт Платона я пошутила. Знаете, у меня есть поклонницы. Некоторые из них, я точно знаю, мечтают затащить меня в постель. Искренне любят. Представляете, что было бы, если я бы всем им из жалости уступала? Мужчинам и женщинам! Сумасшедший дом! (Смеётся)
Георгиев: Трудно Вам. Вы невольно обольщаете и соблазняете людей. Ваш голос глубоко эротичен. Вы даже сами не знаете, до какой степени он эротичен! Люди сходят с ума! У них возникает иллюзия, что Вы поёте именно для него или для неё. В средние века в Европе церковь обвинила бы Вас в колдовстве и сожгла бы на костре за талант, красоту и соблазны голоса.
Эратова: Возможно. Слава Богу, что живём не в средние века.
Георгиев: Потом я узнал, что Вы развелись  с первым мужем и вышли замуж второй раз. Вот в этот раз я серьёзно подумывал о самоубийстве. Я снова впал в отчаяние.
Эратова: Мой второй муж умер. Я очень любила его. Взял, и умер! Теперь я одна.
Георгиев: Теперь не одна.
Эратова: Вы на себя намекаете? Но Вас я – не люблю.
Георгиев: Вы знаете меня только два дня.
Эратова: И что? Вы считаете, что если я буду знать Вас три года, то полюблю, в конце концов?
Георгиев: Я ни на что не надеюсь. Но кто знает? Я не самый худший представитель рода человеческого. Впрочем, я же сказал Вам, что мне довольно и того, что Вы не уже подарили. Вы не оттолкнули меня. Я благодарен Вам. Я не стану домогаться Вас. Я просто буду Вашим пажом. У королевы должны быть пажи.
Эратова: Кстати, откуда в Вашей речи эти старинные обороты: «покорнейше благодарю», «засвидетельствовать почтение», «соблаговолите»? 
Георгиев: От бабушки. От дедушки. Они только так изъяснялись. Моя прабабушка со стороны отца была фрейлиной императрицы Марии Александровны. Всё это – оттуда, из прошлого моей семьи.
Эратова: Голубая кровь? Всё потеряли в революцию?
Георгиев: Всё до копейки! А было, что терять! У деда моего было многомиллионное состояние. И он его неустанным трудом приумножал. Никогда, ни секунды он не был Обломовым. Кроме своих детей, имел несколько воспитанников. Девочек выдал замуж за достойных людей, дал приданое. Мальчиков выучил в кадетском корпусе. А потом деда забили в подвалах НКВД до смерти.
Эратова: Да, тяжёлая судьба! Но Вы-то теперь всё восполнили. Стали богатым человеком. Вы, должно быть, чувствуете какое-то удовлетворение?
Георгиев: В небольшой степени. Качество современной жизни меня удручает. Я предпочёл бы жить до революции. Но, увы! Это невозможно. Приходится довольствоваться тем, что есть.
Эратова: (улыбаясь) Ну, раз Вы, господин Георгиев, голубых кровей, я позволяю Вам быть моим пажом.
Георгиев: (вставая, и склоняясь в поклоне) Королева, Вы оказываете мне величайшую честь.
Эратова: Ну, посмотрим, посмотрим, каким Вы будете пажом. Знаете, я не очень-то доверчива. Жизнь подкидывала мне таких людей! Такие неожиданности!
Георгиев: Я надеюсь растопить Вашу недоверчивость. А теперь, позвольте в честь моего посвящения в пажи…

Делает знак, встаёт. Подбежавшему официанту что-то тихо говорит, официант убегает. Георгиев подходит к Эратовой и протягивает руку.

Соблаговолите встать и подойти к окну.

Эратова, помедлив, подаёт руку Георгиеву. Он подводит её к окну. Эратова смотрит в окно.

Эратова: (всплескивает руками и молитвенно складывает их на груди) Боже мой! Какая красота! Это – Ваша?
Георгиев: Нет, это – Ваша! Соблаговолите принять от меня в подарок. Арабская. Чистокровная.
Эратова: (в лёгком замешательстве) Лошадь? Вы с ума сошли! Что я стану делать с лошадью? Где она будет жить? У меня в передней? В моей спальне? Её, кроме того, кормить надо, ухаживать за ней.
Георгиев: Соблаговолите принять, а о прочем,   не беспокойтесь. Кстати, в спальне великой Сарры Бернар жил тигр.
Эратова: (подхватывая) Он часто облизывался, поэтому Сарра не могла спать, и забывала слова роли.

Смеются.

Георгиев: Нет, лошадь не покушается на Вашу спальню. Она будет жить с другими лошадьми в моей конюшне. За ней будут ухаживать мои конюхи. Вы сможете видеть её в любой момент, как пожелаете. Я уверен, что Вы подружитесь. Её зовут Маня.
Эратова: Арабскую лошадь – Маня? Вы, что, издеваетесь?
Георгиев: Не люблю вычурных имён. У всех моих животных простые имена. Отчего бы и лошади, пусть даже и арабской, не иметь простое русское имя. Впрочем, Вы можете её назвать, как Вам понравится.
Эратова: Спасибо. Но зачем мне лошадь? Что я стану делать с лошадью? Нет, правда, Вы – сумасшедший!
Георгиев: У меня есть любимец – арабский скакун. Мы могли бы кататься верхом. Я Вас научу. В моём имении есть огромный парк в несколько гектаров. Очень красивый. Вы прикажете сшить себе амазонку, или костюм для верховой езды. На голове – цилиндр. Вам очень пойдёт. Так Вы принимаете мой подарок?
Эратова: Право, я не знаю. Это так неожиданно. Я никогда не имела дело с лошадьми.
Георгиев: (горячо) Вы её полюбите. Она – чудо!
Эратова: (глядя в окно) Красавица! Лебединая шея! Я её уже люблю. Пока что, за красоту.
Георгиев: У неё хороший, добрый нрав. Она прекрасно выучена ходить под седлом. Любит сахар.
Эратова: (отходя от окна) Ну, хорошо. Если мне не придётся её чистить и лопатой выгребать навоз из спальни, то я – согласна. Благодарю Вас! В таком случае, я тоже хочу сделать Вам мой королевский подарок.
Георгиев: Вы? Мне? Я недостоин.
Эратова: Я буду решать, достойны Вы или недостойны моего подарка. Я спою для Вас. Правда, без сопровождения.
Георгиев: Отчего же без сопровождения?    (делает знак официанту) – Одну минуту.

Четверо молодых людей вкатывают в зал рояль. Следом входит молодой человек.

Эратова: Рояль в кустах? Вы не устаёте меня удивлять.
Георгиев: Небольшая предусмотрительность.
Эратова: А это кто?
Георгиев: Аккомпаниатор. Позвольте представить Вам – Петя Егоров. Очень талантливый молодой человек. Закончил Московскую консерваторию. Временами он играет мне.
Эратова: Что бы Вы хотели услышать?
Георгиев: Рахманинова, если можно «День ли царит…».

Аккомпаниатор садится за рояль.

Эратова: (посмеиваясь) Никогда ещё не пела в ресторане.

Кивает аккомпаниатору. Поёт романс. В дверь просовывает голову Фонская, но, встретив взгляд Эратовой, мгновенно исчезает.

Георгиев: Спасибо. Я этого никогда не забуду. Воистину королевский  подарок!

Становится на одно колено, целует руку Эратовой. Официант вносит огромный букет тёмно-красных роз и передаёт Георгиеву.
Георгиев преподносит букет Эратовой.

Эратова: Мало того, что у Вас тут рояль в кустах, так ещё и клумбы роз цветут. Спасибо.
Георгиев: Я вспоминаю тот самый концерт, когда я впервые услышал Вас. Сегодня Вы поёте ещё лучше. А я думал, что лучше петь невозможно.
Эратова: (вдохновляясь) А я, пожалуй, ещё спою. Только теперь – мой выбор.

Эратова наклоняется к аккомпаниатору и что-то говорит ему вполголоса. Аккомпаниатор кивает. Эратова начинает петь арию Далилы. Когда она заканчивает петь, официант снова вносит букет роз и отдаёт Георгиеву, который подносит цветы Эратовой.

Георгиев: У меня нет слов! Великолепно! Я совершенно счастлив.
Эратова: (садясь к столу) Если бы мне ещё вчера сказали, что я буду петь в ресторане для олигарха, я бы не поверила. Но теперь придётся поверить.

Молодые люди по знаку Георгиева  выкатывают рояль из зала. Слышится музыка вальса. Георгиев подходит к Эратовой.

Георгиев: Позвольте пригласить Вас на тур вальса.
Эратова: Да я уж забыла, как его танцуют.
Георгиев: Со мною Вы вспомните. Прошу Вас!

Эратова, тряхнув головою, встаёт, и кладёт руку на плечо Георгиеву.

Эратова: Ну, что ж! Тряхнём, как говорится, стариною! Ведите меня!

Георгиев и Эратова танцуют медленный вальс.

Георгиев: Вы прекрасно танцуете. Вы всё делаете прекрасно!
Эратова: Да, ладно! Просто у меня хороший партнёр. С Вами легко танцевать. Ноги сами танцуют.
Георгиев: (внезапно останавливаясь) Дорогая, любимая, обожаемая, выходите за меня замуж.
Эратова: Вы с ума сошли? Танцуйте! Не говорите глупостей!

Продолжают танцевать.

Георгиев: Послушайте меня! Просто, выходите за меня замуж. Я буду Вам опорой, другом, помощником, пажом. Всем! Но я не буду претендовать на роль мужа в обыденном, бытовом смысле этого слова. Я просто буду наслаждаться Вашим обществом. И только! Я буду исчезать по мановению Вашего пальца, и появляться, когда Вы захотите меня видеть.
Эратова: (сердито) Да будет Вам! Я Вам в матери гожусь!
Георгиев: Опять Вы о возрасте! Да оглянитесь вокруг! Сколько таких пар в шоу-бизнесе! Вспомните хотя бы Эдит Пиаф! Да и у нас! И не только в шоу-бизнесе! Если мне не изменяет память, у Неждановой был молодой муж.
Эратова: Да, и все так и называли его – муж Неждановой. И никто не знал его имени.
Георгиев: Пусть не знают, я же не балерина. Вы нежная, слабая. Вы нуждаетесь в опоре, разве нет? Всякая женщина нуждается в крепком мужском плече.
Эратова: Не хватало ещё, чтобы надо мной потешались за моей спиной. Довольно танцев, я устала.

Георгиев подводит Эратову к столику. Эратова садится в кресло.

Видите, устала старушка.
Георгиев: (оглядывается) Где старушка? Я не приглашал старушек. – (С горечью) – Я понимаю, Вы меня не любите. Я просто предлагаю Вам содружество, пусть и без любви с Вашей стороны. Содружество великой певицы и крупного бизнесмена. Вы – королева, но я, всё-таки, дворянин!
Эратова: Оставим этот разговор о замужестве. Знаете, я прочла недавно в одной французской книге замечательную фразу. Вдова, выходящая снова замуж, совершает посмертный адюльтер. Каково? Мне понравилось.
Георгиев: А мне – нет! Разве вдова не может снова полюбить?
Эратова: Наверное, может. Сейчас это беспредметный разговор. Чем Вы ещё собираетесь меня сегодня удивить?
Георгиев: Ресторанной классикой. Вы любите цыганское пение и пляски?
Эратова: Люблю. У Вас что, цыганский ансамбль в кустах?
Георгиев: Едемте к цыганам! Они Вас развеселят. Едемте!
Эратова: (подумав) Хорошо. Но…
Георгиев: Никаких – но! Ваших сотрудников мы оставим здесь. Их и без нас хорошо развеселят.   (Заговорщицки)   Давайте, сбежим! У меня своих четверо телохранителей и они неподкупны. Едем на тройках! Лошади запряжены, и ждут у подъезда!
Эратова: С бубенцами?
Георгиев: С бубенцами!
Эратова: (весело) Едем! Раз с бубенцами, устоять невозможно! Гулять, так гулять!

Георгиев делает знак. Появляются четверо дюжих молодцов и окружают хозяина и Эратову. Под лихую цыганскую музыку компания удаляется.


ЗАНАВЕС



ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Зимний вечер. Гостиная Эратовой погружена в полутьму. Входит Эратова, кутаясь в шёлковую шаль. Она идёт медленно. Осторожно опускается в кресло перед камином. Зажигает боковой свет. Берёт книгу, лежащую на столике. Пытается читать. Роняет книгу на пол. Сидит неподвижно. Гасит свет. Входит Фонская. Включает люстру.

Фонская: Что это Вы в темноте сидите? Я думала, Вы спите.
Эратова: Как видишь, не сплю. Погаси верхний свет.

Фонская гасит люстру и включает боковой свет.

Спасибо. Ты же знаешь, не люблю дома яркий свет.
Фонская: Чемоданы завтра-послезавтра разберу. Что-то сегодня меня колбасит.
Эратова: (с усмешкой) Неужели, тебя тоже колбасит? Наконец-то! В компании как-то веселее.
Фонская: Я ведь тоже не молодею.
Эратова: Что значит – тоже? Что значит – тоже?! Запомни, у меня нет возраста.
Фонская: Хорошо, хорошо. У меня есть, а у Вас – нет. Нет возраста. Живу рядом с Кощеем Бессмертным!
Эратова: (угрожающе) Что-о-о?!    (ровным голосом)   Почту принеси. Пожалуйста.

Фонская выходит и тотчас возвращается с подносом, на котором грудой лежат письма и  телеграммы.

Фонская: Вон сколько людей Вас поздравляет с днём рождения!

Ставит поднос на столик перед Эратовой. Эратова перебирает письма и телеграммы.

Я смотрела. Нет.
Эратова: (вспылив) Что значит – нет? Чего   нет? О чём это ты? – (хватает охапку писем и бросает её на поднос) – Вот сколько! Читать, не перечитать!
Фонская: (поджав губы) Ну, Вы отлично знаете, что я имею в виду.
Эратова: (сердито) Понятия не имею, что ты имеешь в виду. – (Переводит разговор в другое русло) – Счета оплатила?
Фонская: Когда бы я это успела? Завтра оплачу.
Эратова: (ворчит) Завтра, завтра! Всегда у тебя – завтра! До нашего отъезда надо было оплатить.
Фонская: Дались Вам эти счета! Никогда не спрашивали, а тут, вдруг, спрашиваете. Это моё дело. А я своё дело – знаю.
Эратова: (делано-кротко) Принеси чашку чаю. Пожалуйста.
Фонская: С ветчинкой!
Эратова: Ах, ты, Господи! Я сказала чашку чаю, и только. Чашку чаю! Одну чашку чаю. Мне! Ветчинку   съешь сама.
Фонская: Хорошо, хорошо. Что же Вы сердитесь? А ветчинки Вам не помешало бы покушать. Вы и утром пустой чай хлебали. Так недолго и ноги протянуть.
Эратова: (в изнеможении закрывает глаза левой ладонью) Господи, как вы мне все надоели! Я попросила чашку чаю! Дадут мне в моём доме чашку чаю?
Фонская: (уходя на кухню, ворчит) Несу, несу!  Совсем с Вами разговаривать стало трудно. Чуть, что, сразу истерика.

Эратова убирает ладонь и яростно смотрит в спину Фонской.

Эратова: (стиснув зубы) Твою мать!...

Снова тщательно перебирает письма и телеграммы, вглядываясь в адреса. Бросает письма на поднос с досадой. Входит Фонская, держа в руках поднос. На подносе – чашка чаю. Фонская ставит поднос на столик. Эратова берёт чашку.

Спасибо. – (Пьёт, ставит чашку назад на столик) – Холодный. Фонская: (хватая чашку и заглядывая в неё) Как, холодный? Почему, холодный? Ничего подобного.  Тёплый.
Эратова: Я просила горячего.
Фонская: Когда это Вы просили горячего? Вы просили чашку чаю. Я принесла Вам чашку чаю. Вы не сказали, какого чаю.
Эратова: (сдерживаясь с трудом) Зимой я предпочла бы горячего чаю.
Фонская: (забирая чашку) Хорошо, хорошо! Горячего! Одну минуту! – (у двери, тихо) – Чтоб я пропала!
Эратова: Что?

Фонская исчезает за дверью.

Ничего попросить нельзя! Тьфу!

Эратова хочет снова перебрать письма, но передумывает. Фонская входит с чашкой горячего чаю.

Фонская: (ядовито) Чай, теперь Ваша душенька довольна?

Эратова заглядывает в чашку.

Эратова: А лимон?

Фонская демонстративно закатывает глаза к потолку и, молча, выходит. Через секунду вносит блюдечко с кружком лимона и
ставит на стол.

Эратова: Спасибо. Наконец-то, дождалась!

Пьёт чай. Фонская садится поодаль на стул возле обеденного стола.

Чего ты там села, сирота казанская? Иди сюда!

Фонская, молча, перебирается в кресло, стоящее напротив кресла Эратовой.

Я тебя и впрямь замучила. Мир?
Фонская: (обиженным голосом) Мир.

Эратова толкает ногой ногу Фонской.

Эратова: Ну, хватит, Майка! Расскажи мне, лучше, что-нибудь интересненькое. Ты утром на улицу выходила. Наверняка что-нибудь новенькое на хвосте принесла. Давай! Что там нынче НЛО, пролетая над Москвой, сшибло? Останкинская башня – цела?
Фонская: Чтобы новости узнать, надо телевизор смотреть, а Вы и телевизора не включаете.
Эратова: Надоел мне твой телевизор до чёртиков. Ничего там путного нет. Ну, давай, рассказывай. Только хорошие новости. Плохих не рассказывай.
Фонская: Дворничиха наша близнецов родила. Мальчиков.
Эратова: Так, теперь, пока она ребят вырастит, возле дома помойка образуется. Так что эта новость ни хорошая, ни плохая. Двусмысленная. Хорошо, что родила. Хорошо, что мальчиков. Хорошо, что близнецов. Плохо, что некому будет снег убрать с тротуара.
Фонская: На Вас не угодишь! Почему, некому? Теперь её муж убирает.
Эратова: Да? Он ещё и дворник, по совместительству?
Фонская: По совместительству? Как это?
Эратова: Ну, муж. Он же теперь – дворник. Что ещё?
Фонская: На соседней улице рабочие канализационный люк забыли крышкой закрыть. Ночью туда пьяный мужик провалился.
Эратова: Протрезвел?
Фонская: Кто?
Эратова: Люк! Кто же ещё?
Фонская: Люк? При чём тут люк? Чем Вы слушаете? Мужик в люк провалился. Мужик был пьяный.
Эратова: Вот я и спрашиваю – протрезвел?
Фонская: Наверное. Всю ночь там сидел.
Эратова: И что хорошего в этой новости? Провалился мужик! Всю ночь в люке тосковал по свободе! Да ещё и протрезвел! Что в этом положительного, я тебя спрашиваю? Я просила положительные новости.
Фонская: (озадаченно смотрит на Эратову) Положительного? Утром его вытащили. Вот Вам – положительная новость!
Эратова: Бедный мужик. Попал в люк-вытрезвитель. Дальше. Есть новости более глобальные? Может, целый квартал под землю ушёл? Что вообще творится в мире, Майка?
Фонская: Да всё одно и то же! Израиль дерётся с Палестиной. В Ираке   Америка и взрывы.
Эратова: Как? Америка теперь – в Ираке? А мы с тобой только что – откуда прилетели. Не из Америки разве? Или теперь Ирак – в Америке?
Фонская: Да, ну Вас! Вы меня нарочно путаете. За мой счёт – веселитесь. В Эстонии советскому воину-освободителю памятник хотят снести. Тимошенко на Украине залезла в трансформаторную будку, заперлась там и вырубила свет в парламенте.
Эратова: А что, там был   свет?
Фонская: Ну, был какой-никакой, если вырубила.
Эратова: И что в этой новости положительного?
Фонская: Тимошенко в будке – не убилась. Там ведь провода кругом под напряжением.
Эратова: Лучше про НЛО расскажи. Над нашим домом никто не пролетал?
Фонская: Да вроде, никто. Не слышала.
Эратова: И не видела? Жаль! Улететь бы куда-нибудь на Венеру.
Фонская: На Венере, небось, свои придурки.
Эратова: Не исключено. Ладно, остаёмся. К своим-то придуркам мы всё-таки привыкли.
Фонская: Больше ничего нового не узнала. Ой, вспомнила! Водка подорожала.
Эратова: Это – плохая новость.
Фонская: Да Вам-то – не всё равно? Вы водку не пьёте.
Эратова: Как это, не пью? Хорошую водку под славную закуску, очень даже пью!
Фонская: Раз в год, да и то – не каждый.
Эратова: Ну, всё-таки! Всё равно, это плохая новость. У мужика, который в люк провалился, будет меньше возможностей для ночных приключений. Я болею за нацию.
Фонская: Да, ну Вас! Вот не всегда разберу, когда Вы шутите, а когда говорите серьёзно.
Эратова: Да я и сама не всегда разберу. Пока я спала, никто не звонил?
Фонская: Звонили. Спрашивали, как прошли гастроли? Как Вы себя чувствуете? Что Вы сейчас делаете?
Эратова: А кто, кто звонил?
Фонская: Анна Семёновна, Пётр Игнатьич, Елена Фёдоровна, Римма Михайловна, ну, многие. Человек пятнадцать. Я всех записала, потом посмотрите, что звонил.
Эратова: Дай список.
Фонская: Да не звонил он!
Эратова: Кто – он? Кого ты имеешь в виду? Дай список!
Фонская: (подаёт список) Сами знаете, кто! Нет его в списке! Что Вы притворяетесь-то? Как будто я не понимаю! Не звонил Ваш кавалер.

Эратова берёт список, внимательно просматривает. Отдаёт Фонской.

Ну, что? Убедились?
Эратова: (ровным голосом) За «кавалера»   ответишь! В ссылку!  В глушь! На кухню! Картошку чистить!
Фонская: Да, ладно Вам! Сами картошку-то не едите, а я – чистить! Всё! Финита ля комедия! На полгода Вашего бизнесмена только-то и хватило! Хвост распушал! Цветы возами дарил! Лошадей дарил! На тройках катал! Верхом катал! В рестораны водил! Что он там ещё делал? Усадьбы показывал! На мотоцикле катал! На яхте по Средиземному морю катал. Слава Богу, на дельтоплане летать Вы сами отказались! Ума хватило хоть на это!
Эратова: (угрожающе) Эй, вы, там, внизу! Полегче! Не раскачивай лодку, Майка! Вылетишь за борт!
Фонская: Ой, ой, ой, как я сильно испугалась! Я уже тридцать лет на вёслах! А кто с Вами по душам поговорит? Кто Вам чаю нальёт да подаст? Может, лошадь Ваша арабская?
Эратова: (задумчиво) Странно! Мы так хорошо попрощались перед нашим отъездом в Америку. Он обещал прилететь хотя бы на два концерта. И ни-че-го! Ни слуху, ни духу! Ни звонка, ни телеграммы, ни письма! Ты «мыло»   смотрела?
Фонская: И по «мылу»   ничего.
Эратова: Странно! Как в воду канул! Сегодня ведь из любого конца света есть связь.
Фонская: Ну, может он в джунглях, где-нигде?! Папуаску, какую-никакую, на снегоходе катает?
Эратова: Очень может быть! С него станется! И всё-таки, странно!
Фонская: (в сердцах) Да что тут странного! Странного – что? Явился! Павлиний хвост развернул! Богатством похвастал! Щедрость показал! Своё взял! И улизнул!
Эратова: Что значит – «своё взял»?!Что он тут – взял? Ты что имеешь в виду, старая развратница? Уж не думаешь ли ты, что я с ним спала?
Фонская: Ну, кто Вас знает? Вы частенько были наедине. Он мужчина молодой, красивый, представительный, обаятельный, обворожительный, умный, воспитанный! У любой молодой женщины голова закружится от его обходительности, не только у ста…г-м!... у зрелой.
Эратова: Дура! Он мне в сыновья по возрасту годится!
Фонская: Угу! Одно другому – не мешает. Да только мужик, он и есть мужик! Все они одинаковые! Один у них интерес, получить, что хочется, любой ценой. А если не получил, то всё равно – прощай! – интерес пропадает. Получил – тоже интерес пропадает. В любом случае, все они отваливаются, как короста.
Эратова: Майка, сколько у тебя было мужиков, что у тебя выработалась такая философия? Я что-то за тридцать лет, как тебя знаю, ни одного мужика возле тебя не припомню.
Фонская: А и не надо ни одного   возле, чтобы понять, что они – такое!
Эратова: Правда?!
Фонская: Ваш ка…, тьфу! – как его назвать-то, не знаю. Ваш бизнесмен – лишний тому пример.
Эратова: Ага! Теперь тебе осталось сказать: «Поматросил – и бросил!» и будет полный комплект пошлых высказываний.
Фонская: И скажу! А что, разве, не так?
Эратова: Хватит! Может быть, он болен. Или занят неотложным делом. Мало ли, что!
Фонская: (передразнивая) Занят! В Америку не прилетел, может быть, и был занят. Но не встретить! Не позвонить! Нет, это неспроста! Честно говоря, мне обидно. А Вы ему – пели! Вы с ним гуляли! Разговаривали! Недостоин он, пение Ваше слушать! Недостоин он, с Вами разговаривать!
Эратова: Довольно. Что было, то было. Что ты так переживаешь? Одним поклонником больше, одним меньше!
Фонская: Ну, да! Я забыла, что весь мир у Ваших ног! Мир-то, может, и у ног…
Эратова: Давай, давай свои пошлости! Выкладывай! Бей меня по больному месту!
Фонская: А я Вам не скажу, то кто скажет? Вы расслабились, рассиропились, уши развесили, чтобы на них удобнее было лапшу цеплять. Жёстче надо быть! Пришёл с цветами? Цветы отдай, и ступай восвояси! Не надо было Вам с ним рассусоливать! – (неожиданно) – Он у Вас денег просил? Вы ему денег давали?
Эратова: На что ему мои деньги? У него своих денег некуда девать.
Фонская: (авторитетно) Денег, сколько ни есть, всегда мало.
Эратова: (по-прежнему, усмехаясь) Я, Майка, тетрадь заведу. Буду твои афоризмы записывать.
Фонская: Записывайте! Мужчине – женщину облапошить, да по ветру пустить, раз плюнуть!
Эратова: Кладезь мудрости!
Фонская: (всплёскивая руками) А драгоценности – на месте? Вы проверяли?
Эратова: Успокойся! На месте. На что ему – мои драгоценности? Он – что, трансвестит? Может, и платья предложишь проверить?
Фонская: (хорохорясь) И предложу! Проверьте! Каждое Ваше платье – целого состояния стоит.
Эратова: (заливаясь смехом) Ты шутишь? На что ему мои платья?!
Фонская: Э-э-эх! Вы хоть и ста…тьфу, чёрт!...зрелая женщина, а сущий ребёнок!
Эратова: Мало того, что ребёнок, так ещё и – сущий!
Фонская: А автографы ему давали? Письма, записочки писали?
Эратова: (всё ещё смеясь) Давала! Писала! И что?
Фонская: А то! Он теперь Ваши автографы, письма, записочки с аукциона продаст, и куш сорвёт! И платья Ваши – туда же! И драгоценности! Или того хуже: платья и драгоценности любовнице молодой отдаст и будет та щеголять, да хвастать! Откуда Вы знаете, может у него любовница есть молоденькая? Нынче, бизнесмены эти – пальцы нарастопырку!    любят себе молоденьких девочек заводить.
Эратова: (холодно) Хватит! У тебя воображение не в меру разыгралось. Платья – на месте! Драгоценности – на месте! Что до остального, что было, то было! И это – моё дело! И довольно!

Эратова встаёт с кресла, подходит к роялю, играет пассаж, пробует голос. Поёт вполголоса «О, нет, молю, не уходи…». Внезапно на середине романса голос срывается. Фонская неодобрительно качает головой.

Фонская: Это нервы. Валерьянки принести?
Эратова: Принеси-ка, водочки! И закуску! Хряпнем с тобой, Майка за женскую долю!
Фонская: Вот это – правильно! Водочки! И забыть! И хрен с ним! Мало ли, прохожих!

Фонская летит на кухню. Эратова наклоняется низко над клавиатурой, делает глубокий вздох, ещё один. Выпрямляется. Поёт: «Как мне больно…». Голос звучит великолепно. Фонская входит с подносом, на цыпочках прокрадывается к столику, садится. На подносе графин с водкой и тарелки с закуской. Закончив романс, Эратова закрывает крышку клавиатуры. Фонская аплодирует. Эратова садится к столу.

Эратова: Наливай, Майя Григорьевна!    (выпивают по рюмочке, закусывают) – Эх, хорошо!
Фонская: (огорчённо) Чокнуться забыли!
Эратова: Пустяки! Эх! Не всё ты знаешь. Если бы ты всё знала, ты бы меня просто загрызла, Майка.
Фонская: (с острым любопытством) А что я не знаю? Что? Скажите, если не знаю.
Эратова: (медленно, с усмешкой над самой собой) А то ты не знаешь, Майка, что перед отлётом в Америку я согласие дала быть его женой.

Фонская вскакивает. Снова падает в кресло. Всплёскивает руками.

Фонская: Господи, Боже мой! Вы! Вы дали согласие? Ни хрена себе!
Эратова: (снова усмехаясь) Вот и я говорю – ни хрена!
Фонская: (возмущённо) Ни хрена себе! Ну, он и сволочь! Передумал! Сбежал! Слинял! Смылся! И – ни звука! Сидит, небось, в своём имении да посмеивается. Верно Вам говорю, молодую девку себе завёл! Все они, мужики – сволочи!
Эратова: Не суди строго, Майка. Ну, передумал, и передумал. Хотя позвонить бы и сказать – мог. По второй?

Выпивают по второй.

Фонская: Да что такое? Опять чокнуться забыли!
Эратова: Н-да! Я удручена, ты возмущена, вот и забыли.
Фонская: Сильно удручены?
Эратова: Понимаешь, за полгода я успела к нему привязаться. Он стал мне необходим. Я радовалась каждому его приходу. У нас были такие интересные беседы. Мне с ним было хорошо, легко. Он стал мне родным. Знаешь, если он передумал, что же делать? Я понимаю. Всё-таки, такая разница в возрасте! Через десять лет я стану старухой, а он всё ещё будет относительно молодым и крепким. Знаешь, что я думаю. Рано или поздно он позвонит и извинится. Я его знаю. Не может он просто так пропасть. Ему сейчас, должно быть, стыдно.
Фонская: И зачем я его тогда впустила! Не было бы сегодня у Вас ненужных переживаний!
Эратова: Не бывает ненужных переживаний. Переживаю, значит, живу! Бог троицу любит! По третьей?
Фонская: По третьей!

Выпивают по третьей рюмке. Изумлённо смотрят друг на друга.

Эратова: (удивлённо) Опять чокнуться забыли.
Фонская: У обеих – склероз!

Хохочут до слёз.

Эратова: Конечно, так всегда продолжаться не могло. Георгиев каждый день делал для меня праздником. В таком напряжении чувств, в таком празднике, наверное, постоянно жить невозможно. Наверное, к нему пришло отрезвление. Знаешь, я не сержусь на него. Напротив, я ему безумно благодарна. Он заставил меня снова радоваться жизни. Чего-то желать, кроме пения. Он меня многому научил.
Фонская: (язвительно) На лошади скакать.
Эратова: (задумчиво) И на лошади скакать! Но не надо мне было к нему привязываться. Я скучаю без него. Мне тоскливо. Мне плохо. Я так ждала его в Америке! Я именно в разлуке поняла, что он мне дорог. И когда он не приехал, я мечтала о своём возвращении, чтобы скорее увидеть его. Увы, Майя Григорьевна! Увы, мне! Он хотел, чтобы я его полюбила. И я его полюбила, чтобы тут же потерять. Но всё равно, я ему благодарна. Есть у Пушкина чудные и печальные строки:
И может быть на мой закат печальный
Блеснёт любовь улыбкою прощальной.
Вот она мне и блеснула прощальной улыбкой!
Фонская: Ну, до заката-то Вам далеко! Вон, какой голосище мощный! А голос – первый показатель здоровья! Не расстраивайтесь, а то на голосе отразится. У Вас через неделю концерт. Бог дал, Бог взял, как говориться. Вы – сильная женщина, я знаю. Чёрт с ним! Кстати, Вы кому-нибудь говорили, что замуж за него собираетесь?
Эратова: Нет. Не говорила. Только ты знаешь.
Фонская: Слава Богу! Никому и не говорите! Как будто ничего и не было! Никому не надо об этом знать. А он – не скажет. Да если бы и сказал, кто ему поверит!
Эратова: Кому мне говорить? – (печально)   Маню я никогда не увижу! Как жаль! Дивное создание!
Фонская: Лошадь-то – Ваша! Дарёная!
Эратова: Ну, да! Заберём лошадь, поставим на кухне. Ты будешь на газонах траву косить.

Хохочут.

Пусть живёт, где живёт. Там за ней прекрасный уход.
Фонская: А лошадь такую продать можно. Арабская же!
Эратова: Забудь об этом, деловая ты моя! Маню продавать! С ума сошла?
Фонская: Шучу, шучу! По четвёртой?
Эратова: Нет, довольно! Так и спиться недолго. Убирай!

Фонская убирает поднос со стола. Эратова сидит, опустив веки. Фонская сочувственно взглядывает на неё.

Фонская: Вы сильно-то не переживайте. Не Вы первая, не Вы последняя. Такая уж наша доля!
Эратова: (не поднимая век) Ступай! Ступай! Оставь меня!

Фонская хмурится, и осторожно ступая, выходит. Из груди Эратовой вырывается не то стон, не то глубокий выдох. Внезапно она вскидывает голову. Говорит сама себе вполголоса.

Всё! Всё! Всё! К чёрту! Надо отвлечься!

Берёт пульт, включает телевизор. На экране – последние известия.

Диктор: Сегодня задержаны двое подозреваемых в убийстве бизнесмена Георгиева, который был застрелен три недели назад возле подъезда своего дома. Георгиев был известен в деловых кругах, как крупный бизнесмен и меценат, который перечислял значительные суммы на содержание домов престарелых, детских домов, интернатов для детей-инвалидов, оборудования для школ и больниц, приютов для бездомных животных.

Входит испуганная Фонская. На экране – фотография Георгиева. Фонская берёт пульт из руки Эратовой и выключает телевизор.

Фонская: (тихо) Марина Викторовна! Марина Викторовна! Вы в порядке?
Эратова: (ровным голосом) Я в порядке.
Фонская: Может, Вам валидол принести?
Эратова: (ровным голосом) Принеси. Положи. Ступай.

Фонская исчезает и появляется снова. Кладёт на столик перед Эратовой лекарство. Эратова сидит, закрыв глаза правой ладонью.

Фонская: Марина Викторовна! Валидол.
Эратова: (по-прежнему ровным голосом) Спасибо. Ступай. Оставь меня.
Фонская: Может, я рядом посижу?

Эратова делает повелительный жест левой рукой.  Фонская на цыпочках удаляется, прикрыв за собою дверь. Эратова встаёт и начинает нервно  кружить по гостиной. Мечется. Кладёт руку на горло. Подходит к роялю. Садится в кресло. Закрывает глаза рукой. Поёт mezza voce  арию Шарлотты из оперы «Вертер» Массне.


ЗАНАВЕС

27 февраля 2007 г.