Фамилия. Глава 27

 Однажды среди белого дня моя мама, сидя за швейной машинкой, взглянула в окно и ахнула:

– Отец! Посмотри! Никак это Нюрка Симакова!

– Да ну! – отозвался папа. – Откуда ей тут взяться…

– Да правда она, - Нюрка! – настаивала мама.

Судя по всему, появление на улице женщины по имени Нюрка, которая стояла и озиралась вокруг, явно не зная, куда идти, и выискивая глазами хоть кого-нибудь на пустынной деревенской улице, папу явно не обрадовало.

– А ведь это она к нам приехала, – раздумчиво сказала мама.

– Еще чего…,– недовольно проворчал папа, понимая, однако, что на свидание с Нюркой Симаковой он уже обречен. Потому что мама встала из-за машинки, отложила в сторонку шитье и пошла на улицу встретить  непрошеную гостью.

Немолодая женщина среднего роста с рыжими волосами и  буквально усыпанным крупными веснушками лицом вошла, широко улыбаясь. Она призналась, что немного побаивалась этой встречи, понимала, что ей могут совсем не обрадоваться и вообще отказать в гостеприимстве, и тогда она пошла бы искать других знакомых, у кого можно было бы остановиться,  потому что   лет 16-17 назад она жила в нашей деревне, и, наверняка помнили ее здесь не только мои родители.

Папа фыркал недолго, дня два-три, но тетя Нюра, как стали ее называть мои старшие сестры и я, оказалась довольно веселым и общительным человеком. Особенно она привязалась ко мне. Почему, – я поняла, став гораздо старше. А тогда мне было всего девять лет.  О чем велись разговоры, я уже не помню, знаю лишь, что тетя Нюра рассказала маме о своем увлечении: она красила покрывала. Не просто красила, а создавала их из белых простыней с помощью деревянных трафаретов, среди которых были разнообразные птицы, цветы и еще какие-то затейливые узоры. На трафареты накладывалась краска, затем  на белой ткани делались отпечатки. Вот тебе и покрывало на кровать!  Привезла тетя Нюра в подарок сделанные ею таким способом  длинные салфетки, которые было принято раскладывать поверх застеленных кроватей или на диванных спинках.  Маме понравилось новое народное искусство и ей захотелось  ему научиться. На прощанье тетя Нюра позвала ее к себе на Урал, пообещала научить тому, что умеет сама и, кивнув в мою сторону, сказала:

– Ее тоже возьми с собой!

На летних каникулах мы с мамой отправились  из Сибири на Урал. Наверное, путешествие в поезде на меня не производило никакого впечатления ни в первой  поездке по железной дороге, ни во второй.  Скорее всего, мне было просто скучно посреди незнакомых людей в сутолоке плацкартного вагона. Потому и не запомнилось ничего. Зато уже в Каменске-Уральском я впервые увидела рогатый автобус. Он уже был полон, когда мы с мамой попытались в него войти. Меня она впихнула с передней площадки, но водитель тут же захлопнул дверь, она зажала мою руку, которой я держалась за маму. Я отчаянно закричала: мама, мама! Народ громко и оперативно отреагировал: «Ребенку руку зажали!». Водитель открыл дверцу и страждущие попасть в троллейбус буквально внесли маму на нижнюю ступеньку. Какая-то женщина удивленно сказала, глядя на нас:

– Мама? Я думала, это бабушка.

Помнится, я сильно обиделась тогда за маму. А ей  было уже  53 года.

Тетя Нюра с сыном жили в бараке с общим коридором. Одна комната служила и гостиной, и спальней, и кухней с электрической плиткой, на которой готовили еду. Сын Николай уже не был тем мальчиком, который впервые приехал к нам, но и не вырос еще в мужчину. Коля был тоже очень веселым, смешливым,  вечно подшучивающим надо мной парнем. В выходные он иногда водил меня на футбол,  болел за местную городскую команду. Иногда в кино.

Помню День молодежи. Улицы запружены народом, играют гармошки, поют песни, на танцплощадке вальсируют пары.  Вдруг над площадью появился небольшой самолет, так называемый кукурузник, и стал развеивать огромное количество небольших листовок. Они сплошной белой пеленой ложились на асфальт, и народ  весело подбирал их. На них оказались напечатанные тексты популярных в то время песен. Мне достался листочек с «Уральской рябинушкой», которую  почему-то сильно не любил мой папа.
Несколько раз Коля возил меня на маленький зеленый  аэродром, где стояло несколько «кукурузников» и развевался смешной полосатый  флажок, похожий на колпак гномов. Там в обществе вольготно гуляющих кур я валялась под самолетами на мягкой траве, заглядывала в их открытые дверцы, но заходить в самолет  было строжайше запрещено. Летчики, Колины знакомые, обещали когда-нибудь покатать меня на самолете, но так и не покатали.

У тети Нюры был маленький земельный участочек среди множества таких же, величиной всего-то с одну-полторы сотки, засаженный картошкой. Однажды мы с ней отправились туда с тяпками. И тут я впервые увидела козу. Моей радости не было предела: коза настоящая!  В нашем селе никто коз не держал, у нас были овцы, но они довольно заметно отличались от коз. В этот день нам не удалось  прополоть всю картошку. Поэтому я, когда тетя Нюра была на работе,  отправилась на «огород». Орудуя тяпкой, я представляла себе, как лихо  расправляюсь с врагами, неведомыми даже мне самой. И так увлеклась битвой, что не заметила, как окучила не только свой участок, но и некоторую часть чужого!

Однако большей частью я играла с новыми подружками во дворах среди множества бараков.  Выстроившиеся параллельно улицы состояли сплошь из одноэтажных деревянных, абсолютно похожих друг на друга бараков и носили имена рабочих профессий. Тетя Нюра жила на улице Слесарей, в бараке номер 46. Работала она на УАЗе – Уральском алюминиевом заводе.  Не знаю, что она там делала,  но иногда  приносила мне серебристые или темно-синие блестящие ленты из фольги, в которых были просверлены круглые отверстия: из этих лент делали крышки для молочных или кефирных бутылок, а  отходы, видимо, перерабатывались, но для меня эти отходы превращались в разного рода блестящие украшения.  Мне они очень нравились, часть из них я привезла домой и показывала подружкам. В Каменске же у меня появились две главные подружки – Люда Рулёва и Галя Паромова, именно с ней мы переписывались, когда я уехала домой, потом мы потерялись на несколько лет, но наша  уже заочная дружба ненадолго восстановилась, когда  мы учились в старших классах.

По дому я не скучала, хотя мама уже давно уехала, а меня оставила по просьбе тети Нюры: Коля пойдет в отпуск, все равно к вам поедет, сказала она, вот он и привезет Любу домой. Мама спросила моего согласия, и я, конечно, осталась. У тети Нюры была старшая сестра тетя Лена, она тоже жила в бараке с мужем,  но на другой улице. Работала она уборщицей в школе, и несмотря на  летние каникулы, учителя постоянно были в школе, готовились к новому учебному году. Иногда тетя Лена брала меня с собой и приводила в школьную библиотеку. Молодая работница библиотеки с теплотой относилась ко мне и давала почитать книжки, говорила тете Лене, чтобы та подсовывала прочитанное под дверь библиотеки, благо, книжки были тоненькие. А хотя я читала много, недостатка у меня в них не было.

Как-то, посмотрев на мои наряды, тетя Нюра укоризненно сказала маме:

– Такая хорошенькая девочка, а ты ее в темные платья одеваешь..

Я донашивала школьные формы моих сестер. И однажды тетя Нюра купила мне штапеля веселого в цветочек на кофточку и зеленого - на юбочку и повела к знакомой портнихе. Так у меня появился новый летний костюмчик, в котором я и сфотографировалась  вместе с Колей и почему-то с тетей Леной. А почему с нами не стала фотографироваться любимая мною тетя Нюра, осталось неведомым по сей день.
У тети Нюры старшая дочь Варя была замужем, носила ребенка, все с затаенной радостью ждали его появления. И хотя Варя совсем не была моей родней, а Коля назывался моим племянником, меня в шутку стали именовать бабушкой после того, как мы всей семьей встретили Варю с сыном из роддома. Мне было и странно от этого, и вместе с тем я почему-то гордилась, что меня называли так. Вот ведь никто из моих подружек вовсе не бабушка, а я – бабушка, это незаслуженное звание придавало мне  какую-то желаемую взрослость.

Уезжая, мама попросила тетю Нюру окрестить меня в церкви. В нашей семье детей не крестили, папа был против. А тут вдруг открылась такая возможность, и запретить некому. В Каменске-Уральском церкви не было, и в один из своих выходных дней, присовокупив к нему отгулы, тетя Нюра повезла меня в Катайск в соседнюю Курганскую область. Приехали вечером, пришли на постой в какой-то частный дом, расположенный почти возле самой церкви.  И оказались далеко не единственными постояльцами. Спали вповалку в одной комнате на полу. Все – богомольцы, приехали каждый со своей нуждой, но больше всего было желающих окреститься. А таинство это назначалось на раннее утро.

Церковь меня напугала. Со всех сторон – и со стен, и с потолка – на меня смотрели пронзительные глаза. Я жалась к тете Нюре, и она, поняв мои ощущения, отправила меня на улицу: позову, когда надо. Крестились и дети и взрослые.  Мы ходили кругом со свечкой в руке, полураздетые, мне помыли из купели голову, младенцев окунали в эту же купель.  Всем вливали в рот из одной и той же ложечки вкусный напиток (я потом узнала, что это), и дали пряник. Мне сказали, что это тело Христово.  Продуманный шофер загрузил человек двадцать в грузовик и за небольшую мзду с каждого повез до железнодорожной станции. «Тело» мне не понравилось и я тайком спустила его за борт.

Коля потом дня два потешался надо мной и дразнил: а еще пионерка!  Пока тетя Нюра, наконец, не одернула его.

Я прожила в Каменске-Уральском месяца полтора, а то и два.  Потом мы с Колей поехали в наше село. Долго еще я писала тете Нюре  письма, посылала ей открытки. Со временем как-то начала отвыкать от мыслей о ней, стала взрослеть, появились новые впечатления, новые ощущения, новые мысли… Я увидела ее лет через десять, когда снова приехала на Урал, в Свердловск, поступила в университет и на первом курсе поехала к ней в Каменск-Уральский. Она уже жила в пятиэтажном доме в однокомнатной квартире и очень обрадовалась моему появлению. Я стала ее навещать и даже привезла к ней своего жениха, будущего мужа.

Тетя Нюра не только «рисовала» покрывала. Она очень любила вышивать крестиком. Вышивала много: полотенца, салфетки, скатерти, кофточки, иногда целые ковры. В один из приездов она подарила мне собственноручно вышитый ею портрет Александра Сергеевича Пушкина. Так она и сказала – поэта Александра Сергеевича. Он до сих пор висит у  меня в комнате в рамке под стеклом над компьютерным столом. А поскольку я много времени провожу за компьютером, портрет  постоянно у меня перед глазами.

Последний раз я  видела тетю Нюру, приехав к ней буквально на денек. Она  жила вдвоем с тетей Леной в двухкомнатной квартире, у тети Лены было какое-то психическое заболевание, она сидела в отдельной комнате, постоянно что-то рвала и никого не узнавала, даже свою сестру, которая за ней ухаживала. После ухода старшей сестры тетя Нюра прожила недолго, но на ее похоронах я не была, мне никто не сообщил…