Собака Качалова

«Дай, Джим, на счастье лапу мне…»
                (С. Есенин)






I


Однажды, получилось так, что внутри чёрного вывернутого свитера, на маленькой голубой мухе, летающей вокруг его тёплой, бело-желтой дырки, на тундровом, лесо-мохнатом крокодиле северной Евразии в промышленном, дымно-глухом городке, на полуголом рыже-осеннем дереве в волосато-зелёной обочинке у тротуара было зашифровано следующее собачье сообщение:

«Здроуствойте, увоужаемое общество собак. Меня зовоут… точнее полаивают и ещё иногда погавкивают Собакой Качалова или проусто Качаловым. То есть - так меня зовут - Качалов. Наупоуваю, вы поняли, и на этом не боуду осоубенно нажимать. Держу лапу, вы будете не по-собачьи удивлены, увидаф меня в вашем лысом, серо-линяющем деревянными хвостами к реке и немноуго пустынном районе. Не обижайтесь, но он мне навевает поучемуто какоую-то оудинокую пустырную пустоуту. В это время я согласно Неписаному Нигде Закону сразу же начинаю выть, и уже готовлюсь встретить кого-то из ваших.
….Из ваших? Да - из ваших…. Вот поэтому-то и решил оставить ва-вам это быстренькое короткое послание, под этой тоненькой лесной корячкой, чтобы вы не дюже лаяли на меня, не рычали и не бросались сразу в доугонку, когда заметите.

Чую, вы наверно, захотите проунюхать, отчевоу меня так зовоут. Штука в том, что я и сам до конца не знаю со мной ли это было или нет, а иногда и вообще не могу понять, забыл я этот случай или до сих пор ещё помню, или его помнит ещё кто-то другой. Так вот, собака зарыта в том, что в районе, где я раньше жил, был один старый барбос, - Джим, и он умел понимать буквы. Как-то раз один из прямоходящих (полицейский) принёс мне еду, а она была в свертке. Мясо я съел, а когда Джим взял в зубы свёрток, оказалось, что там стихи… Одного поэта-пса. Про вот эту вот собаку. И тогда Джим показал мне носом, что так меня и будут звать, Собакой Качалова, потому что мне носили обеды в вырванных страницах из книги собачьих поэтов. Воубще, Джим был очень заковыристым и даже рассматривал те листки через битые намордники для глаз, и обнаружил, что они были смяты и содержали капли соленой воды. Что же до самого Джима, то насколько он был со мной откровенен, из его гормонов я смог заключить, что судьба его сложилась довольно трагично. Всю жизнь по сути он прождал кого-то, кто так и не пришел. Он так и умер, никого не дождавшись… Но в последние его годы я ухаживал за ним, облегчая его страдания.

Вам, наверно, будет интересно вдохнуть, как же я попал в ваш район. Т.е. на вашу территорию. Откуда я взялся и на что хорошее при этом надеюсь. Тут могу сразу обрадовать всех бездомных, бродячих и потерявшихся – я тоже бездомный. Как говорил Джим, я таким и родился.
-Если вы домашние и вышли погулять, извините, это не к вам. Просто пройдите мимо.
Моя мать, дворняжка, была из бездомных, а отец считался вольноотпущенником. [Никого из диких Джим не упоминал, так что я не из диких.] Насколько я знаю от самого Джима, отец ещё щенком отличался очень свободолюбивым, мохнатым духом, из-за чего вскоуре после моего рождения оставил нас с матерью и ушёл с шайкой бродячих, вечно-воющих донских псов. Хотя мать и любила, и ласкала меня по мере сил, как могла, одной ей все-таки было очень тяжело. И вскоре после этого, взвесив все за и против, ей пришлось подчиниться зову эпохи - и меня оставить.
Она убежала за автомобилем, когда мне не было ещё и 18-ти дней, и должен сообщить фам, что автомобиль этот был автомобилем революции. Открою вам секрет, уважаемые собаки, но когда ваши друзья-хозяева берут в руки какую-нибудь палочку или шарик, вертят перед вами, а потом бросают так, что вы не можете ее нигде найти. А затем видите у них в руках очень похожую новую палочку или шарик и думаете, откуда же у них взялось столько похожих шариков?.. Так вот, уважаемые собаки, очень часто бывает так, что ваш хозяин-прямоходящий вообще никуда эту палочку не бросал, а вы все равно будете бегать за ней и ничего не сможете с этим сделать.
Тоже случилось и в нашем тихом районе во время революции. О ней из газет мне читал Джим, но вскоре я и сам заметил. В один момент на туманных улицах города то и дело стали появляться собаки с бирками на ушах. Одни из них - были синие. Другие – жёлтые. Это я о бирках. Возможно, был ещё какой-то цвет.
Если вы откроете собачий словарь и найдёте там слово: «революция» - вряд ли это вам как-нибудь сможет помочь.. я цитирую, насколько помню, слова Джима из газеты, - революцию можно только почувствовать.

Должен признаться, я тоже сначала удивился появлению этих бирочных псов. Они появлялись как правило ранним утром на тротуарах людных дорог, небольшими кучками по 2-3 собаки, свернутыми в комок. Сначала, поскольку утра эти были не виляя хвостом морозные, насквозь леденящие душу до самых костей, я думал они улеглись здесь специально, на какое-то тёплое место. Может, трубу прорвало или «прямые» придумали какой-то новый источник тепла, или ещё что-то, чего я не знаю. Короче. Я даже пытался пару раз туда к ним влезть. Троеточие…..

А пока сообщу ещё немножечко о себе. Все-таки, при встрече со мной, вам в первую воучередь будет важно, что я сам по себе за пёс. Хотя уверяю вас, события о которых я начал писать ниже, вскоре могут затронуть буквально каждого, каждого из вас. Кроме Джима, с моим районом у меня ассоциируются ещё две собаки. К сожалению, не могу похвастататься тем, что я их помню. Но я точно знаю, что они просто были - где-то в моей генетической летописи. Должен признаться, что бездомная жизнь - это полный помой т.е. в прямом смысле - приходится и кушать всякий мусор, и все время чешется и хочется помыться. Такую жизнь с щенячества мы вели с моими друзьями - самыми близкими для меня. Пунделем и Челкой, хотя последняя стала для меня больше, чем друг. Несмотря на мое в целом щисливое щенячье детство у меня уже тогда было очень много болезней бродячих и бездомных животных (БББЖ). У меня были блохи, вши, клещи, клопы, гниды, плешь, сухая лапа… зубной камень, всякие, надеюсь, доброкачественные шишки, набушки, бородавки и папилломы. Моя шерсть была похожа на старую, потрепанную меховую куртку или порватый застывший ковёр.

На фоне всего этого особенно ужасно выглядели собачьи сообщения тех лет о том, что весь наш счастливый город захлестнула вспышка лошадиного бешенства. Сначала болезнь затрагивала в основном пожилых зверей, но потом переключилась и на молодняк. Старая часть крупного рогатого скота (КРС) попыталась обезопасить себя голубыми намордниками т.к. прошёл такой феромон, что из-за высокой заразности эпидемии «прямые» (братья ваших друзей-хозяев) будут усыплять всех больных животных без суда и анализов прямо на месте.

В таком суматошном сплетении ароматов все твари нашего города пытались запастись бумажными грамотами, подтверждающими отрицательный анализ на бешенство, который единственный мог спасти жизнь. Мы с Пунделем тогда еще были щенятами, но все же события затронули нас до такой глубины костей, что уже подростками мы были вынуждены начать искать себе такие свидетельства, и поскольку, как у бездомных, средств на такие анализы у нас не было, нам приходилось по сути подделывать старые грамоты разных чужих собак, выброшенные на помойку. И поскольку, как вы знаете, за этим тогда строго следилось, мы все время рисковали попасть в руки санитаров-«прямых».   

Каждый вечер, особенно если легко удавалось уйти, Пундель наливал чашку пенной дождевой воды из лужи и начинал во все тяжкие бранить «прямых». Иногда к беседе присоединялся и Джим; я обычно в это время следил за Челкой. Пундель в это время часто вспоминал свою мать-щениху: «боись “прямых” - говорила она - они отравили тётю Белочку и оставили дядю Мурзика лежать кверху пузом на перекрёстке (его семья была дружна с котами)».
Он не любил «прямых» (ещё иногда «длинных») и считал их врагами, которые хотят захватить мир собак и сделать из нас рабов.
«Все “длинные” преступники - рычал Пундель - начиная от Хамелеона до Бульдога Киллера, и особенно Соединённые Ушаты и Веники - они там вообще парятся в банях все время, а теперь ещё и хотят сделать из нас колонию строговоу режима, чтобы мы жили как в тюрьме».
«Ты и так живешь как в тюрьме» - бурчал Джим.
«Они хотят захватить наших женщин и щенков!»
«Зачем?»
«Потому что мы лучше».
«О, Пёс! я не могу это слушать, съешь свою пасть!»
Джим обычно замечал Пунделю, что тот стал жертвой собакализации. И из-за этого делит мир на запад и восток. Что он, как и все низкорейтинговые животные (самцы) перекладывает свои амбиции на вождей. А те используют его в своих корыстных целях.
Пундель в это время обычно брал небольшую паузу, добавлял пены в стакан и говорил, что пусть даже и так, но это все равно лучше, чем хозяин-вражина-прямоходящий.
«Неужели ты не чуешь, баран? Что это звери - гнильё, ни в одной конуре мира нету такого, чтобы пса, создающего блага тебе и другим, даже никто ни разу не пожалел, чтобы плевали ему прямо в харю! дурачили… Да, было много собак-вождей, много… и рано или поздно они показывали своё истинное рыло. Но у нас в стране даже не самых лучших из них считали выдающимися… тогда как я знаю, а я знаю точно, большинство среди них были те ещё черти. Это были единицы, понимаешь, чувствуешь, чем пахнет?, которые действительно о ком-то думали. Но даже и из того большинства чертовых собак… Даже одна из них была лучше тысячи таких как ты, гав… гав, гав… балоболов, которые сидят вот так вот и трындят: тра-та-та-та-та-та-та!… Мы бы не котировались даже за ухо, понимаешь?, за коготь одной такой псины - 50 из нас! сотни…
«Хорошо! если эти твои вожаки самые лучшие, почему я сижу тут на улице и пью пену? а они греются в особняках этих длинных гадов!?»
И так далее. Беседы продолжались обычно довольно долго. Меня удивляло чаще всего то, как Джим, дожив уже до своих преклонных лет, умудрялся говорить Пунделю такие грубые слова, как «баран», ну и дальше вы ещё сами слышали, как он, будучи уже даже глубоким стариком, не научился считывать эмоции других собак.

Но что для меня было самое странное в этом споре, так это то, что я просто понять не мог, как Пундель и Джим, говоря о собачих вождях и «прямоходящих», даже ноточки аромата и не имели о существовании в этой жизни ещё каких-либо других сфер. Тогда как сферы эти на протяжении многих и долгих лет буквально росли и вызревали, струились своими дарами прямо у них под носом. Я веду речь о глазных сферах Челки.  Со временем, я стал замечать, что они обладают для меня каким-то особенным притягательным воздействием.

Я заметил, что они похожи на чёрные оливки, которые иногда кладут в мясной салат. Они вмещают уменьшенную версию Вселенной и пятнистого неба, особенно если их не загораживать и посмотреть со стороны.

…

Конечно, и меня и Челку эти двое вечно пытались вовлечь в свои посиделки. То и дело Джим или Пундель говорили мне:
-Ну ты-то, Качалов, гавкни ему!
-Да, санок, выпусти хоть один гормон. Объясни этому дереву!
Но как-то не знаю… Ни то, чтобы у меня не было своего мнения. Я просто не очень хотел его источать. Я точно знал, что дяде Джиму надо было быть полегче в оборотах с Пунделем. И просто сказать ему, что он не может понять союза вожаков с «длинными», потому что сам он вожаком никогда не был. Собственного говоря, как и сам дядя. Для того, чтобы понять вожака, надо стать вожаком. И как только запах этой мысли до меня дошёл, меня осинило: никакой разницы между вожаком и зверем из стада нет. Это один и тот же зверь, но вся магия совершается в тот момент, когда он проходит инициацию. То есть само положение и преображает его. Условно пахнув, можно сказать, что если бы вождем нашего округа был не Белый Клык, а Пундель, то это был бы уже не Пундель. Это был бы кто-то другой. Само положение даже Пунделю смогло бы придать какой-то престиж, поставить его на две задние лапы.  И наоборот, будь Белый Клык на месте моего Пунделя - это был бы уже не Белый Клык. А какой-нибудь Волосатый Глаз. Даже он бы испортился и сдал позиции. Но только - как Белый Клык, в то время как Пундель он и в Африке будет Пунделем. И та магия, что соувершает это преображение, называется ответственностью. Она и из Пунделя слепит какого-никакого, но Короля Льва. А из Белого Клыка тем более.

Но что самое интересное в этих вкусовых нюансах так это то, что одна и та же вещь, поднимающая Клыка на вершину горы, опускает Пунделя до ее подножия. То, что подбрасывает одного вверх, тут же роняет другого. И так достигается равноправие всех мохнатых быть вверху или внизу. В любой момент тебя может подбросить, но тогда и не надо удивляться, когда снова упадёшь вниз. И тогда все ясно - и в том и в дроугом случае от тебя не зависит ровным счетом ничего, ведь не знаешь, что и когда тебя бросит и не поймает. И тогда, если ты внизу, надо надеется на вождей, но если ты вождь, не забывай, что и сам снизу.

Однако, что если, как сказал Джим, и правда попался какой-то бесстрашный зверь, который не боится этого груза судеб собак и пренебрегает ответственностью?  Использует широкие массы остальных псов для решения своих проблем? В таком случае большинство собак старого поколения скажут вам, что ему же хуже, ведь рано или поздно Всевышняя лапа увидит его и покарает. Воубще скуля, я тоже считаю, что это так, но, к сожалению, в наше время многие животные не верят во Всевышнюю Лапу, и существует множество доказательств, что ее нет. Что ж, как по-моему, так это ещё больше карает тех продажных собак, что когда-то стали во главе власти. Потому как только Всевышняя Лапа могла бы ещё хоть как-нибудь их пощадить.

Но давайте выть объективно и современно, что если Всевышней Лапы нет? (как это доказывают современные разнюхивания) почему же тогда я все равно не рекомендую пользоваться ее отсутствием именно так, как это делают недобросовестные вожди и вожачки? Элементарно, Ватсоны. Здесь мне потребуется начать с начала - с того момента, как рождается земной пёс. Чуете ли, но всю нашу жизнь с тех пор, собаке приходится делать выбор. Какой из сосков пососать, на какой из запахов побежать сначала? Как правило, вариантов выбора много больше, чем 2. Но даже если бы их всегда было всего только 2 - уже бы это меня насторожило. Есть очень простая команда в мире, выполнение которой вы можете наблюдать буквально повсюду. Чем чаще мы выбираем тот или иной вариант, тем больше зверей при этом выбирают другие. А значит, чем логичней наши выборы выстраиваются в какую-то болиелимения одну линию, тем яснее выборы остальных псов образуют свои независимые деревья. Но при всей их независимости надо смекать, что все мы живем под одним колпаком. И вечно делать разные выборы у всех не получится. Но если вы с кем-то сделали одинаковый выбор на стадии маленького стебелька - это ещё ничевоу. Наверняка, вы сможете пережить это, срастись в одно дерево и привиться. Но если одинаковый выбор делают две огромные силы, две исполинские Балды, они уже никогда не смогут уступить, потому что тысячелетиями привыкли жить, наращивая и поглощая. Этот путь проходит и отдельно взятая морда, и стаи, и популяции. Т.е. чем дальше вы зашли в дополняющих друг дружку выборах, тем большая сеть зверей выбрала противоположное. И теперь вы противоустоите по самой природе себя. И это значит, неизбежна битва. Но из всего моего бэкграунда, думаю, вы уловили, что и силы сторон примерно равны. Как же тогда определяется победитель? Элементарно, Ватсоны. Он определяется наугад. Гигантской игрушкой в виде собачьего диска со стрелкой посередине. Эта безмордая машина и определяет, кто получает джекпот. Но это ещё не все. Ведь она тоже по сути делает выбор, но только чисто слоучайный. Этой «твари» уже некому противостоять, поэтому никакая другая не наедет на неё и не раскурочит. Любые трудности перевода эта «собака» воспринимает, как проблемы внутри себя, с одним маленьким «но» - она неспособна себя разрушить. То есть, она не умеет убивать и поэтому то, о чем я сейчас буду скулить, вряд ли можно назвать «наказанием».

Что если случилось так, что в силу случайности выбора победителя, а тут уже речь как правило идёт о двух, она выкидывает, скажем, победу Балды номер 1. Это означает 3 условия: либо в следующий раз вероятность победы Балды номер 2 возрастает вдвое, либо время до победы Балды # 2 сокращается в 2 раза по сравнению с предыдущим, либо, назовём это «мощь» (эффект) от победы # 2 усиливается в 2 раза в следующем раунде. Но время до следующего раунда может быть уже каким угодно.

Поскольку выбор везде произвольный, пускай машина зациклилась, и всем кажется, что она не ведает, что творит. Пускай тысячи лет она выбирает какую-то тварь вождем популяции, чей род с превеликой радостью для себя пренебрегает доверием млекопитающих.
Как вдруг, фактор случайности, откуда не возьмись, срабатывает в другую сторону.  Машина выбирает участника # 2, с невиданной мощью уничтожая его соперника, который, как назло, оказался на этот раз совсем не похож на собак из своей сети. Таким образом, единственный случай за миллионы лет, когда она пыталась исправиться и вернуть случайное равновесие миру, перекосил и так угроханную симметрию до полного безобразия.

А теперь самое интересное.
Совершив столь вопиющую ошибку, в этой случайной юле хаоса каким-то образом откладывается инстинкт, что в следующий раз уж точно нужно будет сделать нечто абсолютно противоположное. Причём с максимальной силой.

А теперь догадайтесь, какими методами эта машина будет исправлять свой провал. Она задействует все свои силы и мощь, чтобы изолировать мир от подобных вождей. Но она не может убивать. Это природолюбка. И тогда она поступит ещё страшнее - она определит особые качества этих вождей, залезет в наш генетический код и выпишет их из чистовика эволюции. Что может быть ещё более страшное для этих бедняг? Т.е. недобросовестные вожди даже не смогут понять, что они исчезли. Эволюция запустит свои невидимые руки в гены их ещё не родившихся наследников. И начнёт их лепить буквально на свой лад прямо в животе у матери, чтобы, когда они вырастут, положили конец эпохе этих скотов (а когда это делает сын, согласитесь, - всего больнее), либо же могли напрямую добить отцов, если те ещё будут живы.

Конечно, вы взвоете: ага, вожди узнают об этом и захотят перестраховаться. Они вообще перестанут заводить детей и объявят себя неприкосновенной кастой. Но и тут им некуда будет бежать.
Эвоулюция тогда дождётся, пока они все сдохнут сами собой, а уже потом запустит руки в новые поколения.

Вы скажете, что они начнут продлевать жизнь или выбирать каких-то особых женщин. Но и это не поможет. Женщины окажутся не теми, за кого себя выдают. А по поводу продления жизни смотри пункт выше.

Конечно, они могут воубще узнать про эту задумку Эволюции их уничтожить и начать бороться именно с ней (генная инженерия и т.д.). Но, ровно в этот самый момент может так оказаться, что именно эта их догадка и была ее спусковым триггером прямо им в голову и только одним из этапов их уничтожения. А вернее не уничтожения, а лишь подавления - перевода в генетическое подполье, где они могут пробыть сотни и тысячи миллиардов лет, а то и вообще до скончания времён.

Опять же - откуда придёт удар никто не знает. Но главное - что природе будет отдана команда по избавлению от таких вождей. А здесь у Эволюции намного больше своих рычагов, чем у всех в мире вожаков, как вместе, так и по-отдельности. Условно говоря, они могут начать делать мутантов, принимать законы против теории Гаврина, репрессировать биологов и т.д., и только когда опасность со всех сторон будет окончательно и насквозь устранена, их сможет загрызть в тот же вечер без особых причин во сне, случайно прокусив им сонную артерию, не закрытая на ночь морская свинка.

Но что самое фееричное. Так это то, что Эволюция сделает потом. Она объявит все это своим планом. Она скажет, что сотни миллионов лет травила на даче вонючих крыс. И наконец нашла сияющий способ, как это можно сделать. Она породила на свет Крысиного Короля, крысу из крыс, крысу-убийцу. Вложила ей в голову, что она будет жить вечно, что будет как царь Давид, и что самое главное - она будет правее всех правых, если сделает то-то, то-то и то. И, как самый ответственный в мире зверь, бедный Крысиный король ей поверил. Только еле осознанно подозревая, что 
этими же действиями, которыми ты обеспечиваешь себе шик и блеск - ты просто медленно разбираешь себя на кубики существования. То есть, в твоём-то лице эволюция и решила избавиться от всех существ подобного рода, заманив их единственной вещью, на которую только они и могли клюнуть, - жаждой жизни. Но как уже было сказано, в том-то и дело, что это не просто избавление, это кование тебя в маску-невидимку, в вечное меньшинство, в смехотворнейшую оппозицию…

Как и любая женщина, она возьмёт и оставит назло в каждой живой твари по одному проценту тебя, по 0,99 %-та. Ты даже не поймёшь, что тебя не стало. Каждый раз ты будешь дрыгаться битый час на протяжении всей жизни жалких зверьков, сражаясь с непобедимыми 99-тью процентами. Ты даже не сможешь понять: выиграл ты или проиграл, что это вообще было, и как ты, опупевая и даже почти сумев победить, проигрываешь не качеству, а количеству нечестно играющих мутантов, подпитываемых из резервов самой Земли. 

Только представьте себе, привычные вещи, черты и привычки, которые жили в животных тысячи сотен лет со времён океанских рыбин, будут выписаны навсегда, вытерты на 99,8 % жесткой резинкой…

Хамелеоны, Бульдоги Киллеры и Чингис-Хари превратятся в какую-то бородавку у вас под носом, в мысль, которую никак не можешь вспомнить, в поступок, на который ты решался-решался, но так и не смог совершить…

Что может быть лучше?

II

Так вот, в моем рассказе о попадании сюда к вам, уважаемые жители… П и о—нерского микрорайона (я все-таки соумел прочитать, ав!) мы остановились на том, как я пытался влезть в небольшие кучки псенят, аккуратненько сложённые на обочинах одного старинного, хорошо известного мне переулка. С самого начала меня поразила относительно спокойная реакция псов на мое приближение. Одна из них только слегка подняла морду с полузакрытыми глазами, чтобы убедится в том, что ей было нужно. Когда я втиснулся в их своеобразный тюк меха, то сразу же понял, что никакого подвоуха нет; что никакого альтернативного источника тепла под ними или ещё где-то не существует; что они лежат здесь своей маленькой собачей пирамидкой и греются только теплом своих собственных тел. Это окончательно привело мою морду к загадке. Тогда я воубще перестал воспринимать инстинкт, по которому они здесь развалились. Не пролежав с ними и двух минут, я только еле еле стал успевать различать, как нагревается у них внутри урчащий тепловой мотор с подогревом, и что несмотря на свой несомненно бродячий лук (хотя и на редкость ухоженный) от них к тому же очень приятно и свежо пахнет. Одна из собак даже носила арома-елочку из автомобиля такси. Я встал, отряхнув морду, показывая, что ничего не понял и уже собрался ковылять к себе, как тут же мне в голову ворвался инстинкт неодолимого интереса. Я обернулся и таки спросил центральную жучку, что собственно скуля, здесь происходит.
Как? Ты ещё не понял? - спросила она.
Я отрицательно махнул мордой.
-Скоро миру таким, как ты его знаешь, придёт конец.
-То есть как?
-Ну это как сказать: «пошёл вон», как команда «умри!», смекаешь?
-Ээ, я не из домашних псов.
-Я тоже. В том-то и дело. Скоро миру домашних собак придёт конец. Он задохнётся на своём повадке. Скоро мы все станем бездомными. Это - революция.
-Революция?
-Да.
-Может, ты имела в виду Э-волюция?
-Я не знаю, что это.
-А, хорошо.
-Видишь собак с жёлтыми и синими бирками на ушах?
-Ты имеешь в виду с серыми?
-Нет, это нам кажется, что они серые. В реальности они цветные. Выбирай, на чьей ты стороне.
-Из желтых и синих?
-Да нет же. Ты либо с нами, либо против нас. Третьего не дано!
-Да?
-Конечно.
-Но если это революция, почему вы не прячетесь?
-Нам незачем прятаться. Мы не трусы и не лицемеры. Наше дело правое, и значит мы - победим.
В этот момент вся тёплая тройка встала и медленно направилась в сторону от меня.
-Выбирай…
Провыла моя собеседница-собачка
-Помни, что третьего окопа нет!
Я думал они сейчас ещё какую-то дымовую шашку кинут и махом исчезнут. Но нет. В итоге, они просто вяло перековыляли поближе к другому дереву на пару десятков попугаев от меня и улеглись там.
Потом ещё, тощя свой хвостик домой, я вспоминал, как спокойно они отреагировали на появление рыжего Матроскина недалеко от меня, который во все время нашего общения спокойно переходил улицу.
«Какое странное дело, не правда ли, Мистер Пундель?» - говорил я в тот вечер моему другу, если, конечно, это был именно он, именно в тот вечер и если все это воубще происходило со мной.

III

В последние несколько лет ситуация с эпидемией обострилась. Мы с Пунделем чувствовали, что «длинные» накрывают нас и скоро появляться на свалках станет совсем опасно. В то же время болезнь дяди Джима стала все чаще давать о себе знать. Ждать с каждым годом становилось все трудней и трудней. Он стал заметно сдавать позиции, и было видно, что уже начал копать завещание.
В тот роковой день я был с ним. Перед смертью, он как и в любой самый обычный день молча встал и пошёл в лес на прогулку, там он прилёг, зажевал хвостик полыни и тихо закрыл глаза. Назад он так и не вернулся.
Когда мы с Пунделем кремировали тело дяди, оказалось, что мне по завещанию достался его «гараж». Так называлась большая яма Джима, где он прятал все мои свертки, которые смог прочитать, разные забытые детские игрушки, пустые бутылки, банки, детали от разных непонятных машин, картину «Собаки играют в дурака» и просто всевозможные похожие друг на дружку вещи. Я не знаю, что это было и зачем. Но мне кажется, так популяционный робот в нем тянулся к культуре. Ещё большим вопросом стала для меня передача всего этого мне, тогда как Пунделю с Челкой были завещаны намного более интересные - билеты на кошачьи бои. Кроме того, как девушка, Челка получила от него ещё и картонную коробку для родов (от его первой жены).
Поскольку городские службы наступали, малейшая потеря времени могла обернуться котастрофой. Самым громким событием тогда стал разгон мирного шествия кабелей по случаю отпевания чьего-то родственника. Были усыплены сотни собак. Десятки пропали без вести. Городские службы опечатывали свалки и закрывали общественные места. В этих условиях нельзя было медлить ни минуты, а нам с Пунделем оставалось ещё как минимум несколько потенциальных мест, чтобы собрать воедино кусочки подписей для поддельных грамот. Правда, на первой городской свалке был известен тогда так называемый «сектор приз», очень везучий дистрикт. Там можно было найти буквально любую старую вещь, но мы с ним ни разу не совались туда, потому что первая свалка сильней всего охранялась. Но поскольку на другие источники нам понадобилось бы ещё как минимум несколько дней, в условиях сложившейся ситуации - это был наш единственный шанс выжить.
Ходили самые разные слухи, что происходит с районами, закрытыми на карантин. Некоторые посыльные передавали, что «длинные» тестируют там на собаках химическое оружие. Челка очень боялась воздушного заражения, и я вспомнил про неё, потому что утром в тот день она позвала меня объяснится:
-Качалов, - сказала она, - я знаю, вы с Пунделем идёте сегодня в счастливый дистрикт. Ты ничевоу не хочешь мне скульнуть?
-Что ты имеешь в виду?
-Ладно, я скажу сама. Чуешь ли, Качалов, мы с тобой знакомы уже довольно давно. Я знаю, что я тебе нравлюсь. И ты мне тоже. В условиях сложившегося хитросплетения ароматов, считаю, что нет смысла оттягивать нашу помолвку. Тем более, что не знаю, вернёшься ли ты сегодня обратно живой.
-Мне кажется, Челка, ты слишком серьезно восприняла завещание дяди Джима. Тем более что…
-Махни либо да, либо нет!
Мне очень хотелось махнуть ей «да», но, чуете ли, я вышел на след, что Пунделю она нравилась тоже. И поэтому я решил подождать, пока Пундель тоже не найдёт себе невесту. Тем более я знал, что он проводил иногда целые дни в рядах одной известной у нас собачей субкультуры, чьи участники славились тем, что бродили сутки по улицам, заглядывали в окна нижних этажей домов, в торговые ряды, смотрели телевизоры либо просто на блестящие предметы, пока их не прогоняли, либо пока одна из собак не вскрывала себе лапу.
Там было очень много маленьких милых девочек разных пород. И буквально со дня на день оставалось ждать, пока Пундель не объяснится там с некой Леди. Меня это вполне устраивало т. к. я был уверен, что Челка от меня никуда уже не убежит. А несмотря на разницу в возрасте с Леди, по-моему Пунделю и с младшей подругой было бы ничуть не хуже. Тем более с ним она бы наверняка прожила дольше, чем с любым из ровесников из своей банды.
Я не переживал за Челку ещё и потому, что у меня было хорошее предчувствие по поводу будущей операции. А после неё мы могли бы сыграть двойную свадьбу в один день вместе.

Вечером мы с Пунделем доиграли в кости, набили табаку в засохшую макаронину и попытались покурить. Тогда мы стали плечо к плечу друг к другу и пошли, и неудивительно - на улице тогда был декабрь и все дороги поотращивали на себе толстый лёд. Мы шли бок о бок, чтобы не поскользнуться.
…Дальше - все как из другой жизни… какой-то содранный клочок бытия… откус сознания. А потом я вдруг понимаю, что просто бегу посреди ночи от длинных бледных лучей… откуда-то со стороны слышен голос Пунделя, нас нагоняют… потом мы уже на черте города, и дальше бежать нельзя… иначе весь наш район накрывают усыпители. Тут появляется Пундель с выражением дикого ужаса на морде. На груди у него сумка с кусочками подписей и печатей. Но кажется, что теперь все зря… трое ловцов с ружьями будут здесь в следующую секунду. В последний момент мы решаемся разделиться. Я оббегаю с другой стороны какие-то груды хлама и бегу по сути обратно - отвлечь их, чтобы Пундель успел вернуться домой и предупредить наших. Краем зрачка я только успел увидеть, как эти трое тоже разделяются, и один из них берет след Пунделя.
Дальше - провал… я в операционной. Какие-то белые маски в красных каплях. Горящий глаз, запах спирта и какой-то снотворной смеси…
Дальше, раз, - вижу рай… на заросшей насыпи стоит дядя Джим в черно-белой шерсти священника… он призывает меня и говорит, что дождался… над раем тем временем всюду черно-голубой космос… на небе уже знакомый мне круглый игральный диск… только сейчас вместо него - лицо перевертышь… Дядя держит какой-то предмет «прямых» для питья… и я наклоняюсь к ручью рядом с ним - пить, только почему-то пью собственной лапой… затем, лакнув, вижу что в воде отражается разноцветный сад: попугаи, манго, ещё что-то… но тут вдруг вся вода начинает чернеть, я поднимаю морду и вижу на небе Челку вверх тормашками… и как бы эта река идёт из ее глазных сфер… но мне почему-то кажется, что это пулевые ранения… вместо меня в чёрной воде отражается какой-то десятилапый синий барбос, в котором я начинаю узнавать ту собаку революционерку и ещё какое-то одно знакомое лицо. Оно рисуется все чётче и чётче. И тут я понимаю, что это не мое лицо, а морда всплывающего Пунделя. Причём сине-фиолетовая, как фрукт, из которого мы вырезали кошачью морду на Хэллоуин. И понимая, что я выпил этой… не знаю, как ее… чего-то от смерти моего Пунделя… я отшатываюсь назад… высовываю язык… и падаю в бесконечность вниз, потому что за мной и вокруг уже ничего нету… я падаю и скулю, и начинается дождь из одних голосов… и все ужасно фонят, с каким-то диким собачим эхо… Джим говорит:
“Я дождался»
Челка говорит:
«Да или нет»
Потом Пундель:
«Ну, Качалов… гавкни ему!..»
И ещё та собака:
«Выбирай…»

И я просыпаюсь.

IV
В детстве, будучи щенком, у меня было одно такое место, про которое знал только я, и не знали другие. Это был мой пустырь. Обыкновенный такой пустырек на окраине микрорайона возле туманного болотца, заросшего пустырником. Мне всегда так нравился этот пустырь. Я любил прибегать туда, потому что чуял, что до меня на этом пустыре побывало огромное множество дворняг, - они здесь жили, играли, и повсюду были следы их присутствия. И мне всегда так нравилось бегать по их следам, играть в их бесконечные игры, где они изображали других собак и себя, находить их секретные тайны и зарывать обратно. По моему обонянию, эти собаки проводили лучшее своё время на этом пустыре, и ощущение этого до сих пор осталось в его воздухе. И, найдя немного, зачастив уже на мой пустырь, мне стало казаться, что есть ещё какая-то необъятная неизвестная мне часть пустыря, где зарыты такие же и ещё более весёлые кости, игрушки и тайны, где жили такие же и ещё более лучшие собаки и звери, но болото поело их. Тогда как по численности - их было настолько огромное большинство, что по сравнению со всеми известными сегодня мне (а может и ещё кому-то другому) описаниями, играми и тайнами - все это ничтожное меньшинство, оставшееся лишь от тех лучших собак, которых мы знаем. А в том-то и дело, что знаем мы вовсе не самых лучших, хотя и они были ого-го, и очень глубоко не всех. А мельчайший минимум (Белка и Стрелка, например). Но все самые лучшие, как и всё самое лучшее, предпочли остаться лишь тайнами. И их поело болото моего пустыря. Поэтому я теперь уже никак не смогу этого проверить. И вот, я не успел оглянуться, - а вернее, я даже точно знаю, что произошло это в один день (для собак - читай ночь), - как пустырь мой полысел, и я понял, что ничего нового для себя я на нем уже никогда и ни за что не открою.

Когда я проснулся после моего похищения, мне казалось, я проснулся один посреди какого-то необитаемого острова жизни. Крупным планом открылся мой водяной глаз. Я вообще не помнил, как сюда попал и с трудом различал, что это за место. Только несколько дней спустя я узнал, что; это был за район в пригороде, где меня высадили на природе. Сразу я почувствоувал, что что-то со мной не так. Что я был не я. Но тогда мне было не до размышлений. Рефлекторно я вскочил и понёсся куда-то бежать, пока не понял, что сам не знаю, куда бегу. Что это незнакомое место. А я стал бежать в лес, и поэтому безопаснее будет вернуться на опушку. По дороге обратно я вспомнил все то, что уже рассказал, что мы с Пунделем разделились, а бродячим нашего округа грозило немедленное окружение. В морде моей мнимыми окнами поездов полетели ароматы моего Пунделя, я сразу же взял след по команде знакомого инстинкта. Я бежал даже не замечая, как мое ухо перестало просить себя чесать, почему мне так холодно, а из пасти приятный запах. Больше всего мне было неясно, отчего же инстинкт не ведёт меня к нам домой, а по сторонам только трубы, песок, какая-то болотная, карьерная местность. Через некоторое время я прибежал на пустырь, только не мой - а совсем уже не знакомый. Я четко видел, что бегу на какой-то волосатый пупырь земли, аккуратный нарост, названия которого я не знаю. С каждым шагом я чувствовал, что Пундель где-то здесь. Что он ближе и ближе. …Простите, но дальше я не могу сдержать слюней… только обнюхав окончательно этот нарост, я понял, что Пундель там, под травою. Я звал его и крутился туда-сюда, ждал хоть какого-нибудь ответа, струйки гормона, но он молчал. А я не хотел больше ждать, не хотел верить, что моего Пунделя больше нету. Сорвавшись с места, я полетел к нам домой, в наш район, - не важно где бы он не был, - и тут я с ужасом обнаружил, что у меня нет ни следа, который я мог бы взять, ни одной ниточки, за которую зацепиться.
Но как? - спрашивал я себя, неужели «прямые» сделали что-то со с-моей мордой? Раньше мне достаточно было только картинки, чтобы я взял след. Но это означало, что и с остальным мной что-нибудь уже не в порядке. Я пытался взять запах Челки, но была полная пустота. Только потом у меня внутри промелькнула картинка всего нашего округа, окружённого клейкой лентой. Я стоял у закрытых дорог, глядя на нашу пустую берлогу. Это было дождливой ночью, и капли освещал электрический хлыст. Через секунду картинка исчезла, и потом такими же клиньями вспышек я вспоминал, как лежал ещё в белой лечебнице длинноногих.
Дорога во все места, что я знаю, была закрыта. И вот тут-то мне и осталось только найти мой пустырь. Кроме него мне было идти уже просто некуда. И надо сказать, к моему счастью, - пустырь мне найти удалось. Всю его площадь к этому времени занимала огромная водяная чашка. И теперь все мои кладики и секреты в прямом смысле ушли на дно, хотя для меня это случилось ещё задолго раньше. И только сейчас, сунув морду в этот дождевой бульон с камышами, я увидел, что же было не так. Перед вами стоял тот самый уличный пёс, кучки с которыми я недавно видел у края дороги. На ухе у меня была бирка, и, как я потом обнаружил, «прямые» вывели у меня всех блох, вшей и других паразитов. Для этого они выбрили у меня всю шерсть, протыкали своими трубками. Зубной камень и кариес тоже исчез. Но что самое главное - они забрали у меня то, что дала мне сама природа… после этого я уже окончательно перестал понимать, кто я есть: девочка или мальчик… мальчик или девочка. Я перестал бояться многих «прямых», перестал злиться и нападать на кошек. Мое тело стало спокойнее и смирней. Начав принимать понемногу молочную еду.

…И тогда я понял, что «прямые», излечившие меня, усыпили Пунделя по ошибке, видя что он начал рычать и кусаться и решив, что он бешеный и его уже не спасти. Когда я снова пришёл к нему, то увидел, что рядом была братская могила бездомных, и когда я услышал запах ее, я умер - за всех этих несчастных собак. И когда я увидел, что я теперь - оно, что я ни мальчик, ни девочка, что я потерял след Челки и уже никогда не смогу быть с ней - то поднял вверх мордочку и взвыл на бледное светящееся глазное яблоко возле крыши.

V

Пундель, мой Пундель, где же ты? Почему не идёшь со мной погулять? Почему не начинаешь кусать меня за одно ухо, как раньше?

Так проходили долгие скучные дни (для собак читай - ночи). Я сочинял Пунделю скорбный вой, стоя около темной трубы с барашками пенной гривы… Глазное яблоко поливало их сверху в голубой сок, но мне от этого легче не становилось.

Я искал Челку на газонах привитых псов, глядел места, которые мы обычно прочесывали, где бродили…

Я надеялся воссоединится с собакой, чья судьба была для меня столь важна… Уверен, что и сама Челка сильно переживала.
Хотя, должен сразу рыкнуть, что когда дядя читал мне женские стихотворения из бумажек, в них никогда не встречалось подобной мысли. Конечно, там были похвальные речи псу, описание красоты кабеля… многое другое, но вряд ли когда-то вставал вопрос о его значении. Вряд ли когда-то кабель мыслился как нечто неделимое. В тот момент я и сообразил, почему жучка никогда не сказала бы, что ей важен тот или иной пёс, как я только что сказал это о моей Челке. Разгадка всего лишь навсего в том, что никакого особого предназначения в кабелях как таковых просто нет. Никакими особыми качествами их не снабдила природа. Т.е. не для самих жучек, а воубще в общем. Однако, для жучек этот вопрос усложняется ещё и тем, что по результатам опросов собачьего мнения в 1991 году, 100% жучек считают смыслом существования псов - взаимное выживание с женским полом. Ага, то есть кабель мыслится как нечто неразрывно связанное с самой собакой.
На мой взгляд - это прямое следствие того, что ни одна жучка ни разу не пыталась проникнуть в серое вещество кабеля, сама стать кабелем… а ведь это издревле и было основной задачей всего кинологического знания… Собственно - того, что отличает собаку от всех остальных зверей… умение влезть во чужую шкуру. И что более важно - это как раз-таки учуять калорийность другого существа как бы безотносительно к себе. Т.е. какой бы она была, если б тебя воубще не было. И надо признать, что данное свойство развито у жучек слабее всего, в связи с чем я делаю вывод, что они тупиковая ветвь Эволюции. К сожалению, приходится признать, что когда-то природа будет вынуждена и от них избавиться точно так же, как она избавится от нечестных вождей.
Тем более 99,9% из них даже не знают о существовании эволюции, а поскольку она тоже женщина - вряд ли она им это так просто спишет. Кроме того, я уверен, что в тот момент, когда мир разделился на оба пола, произошла та же ошибка, что и с приходом к власти кандидата # 1. Реализовалось то право на случайность кошмара и несправедливости, которые потом придётся перевешивать ещё более тяжелым ударом со знаком +. И все это просто для того, чтобы сумма плюсов и минусов по итогу равнялась одному и тому же значению.

Не знаю, относится ли моя Челка к тем ста процентам, если она не проходила опрос. Но мне кажется, здесь речь идёт уже не о личностях, а о природном заказе. А именно - был некий природный заказ, своего рода команда - всем отраслям природы… изготовить своего рода вторую расу, дополнительный сорт, на случай если первая выйдет из строя… однако, перестраховка превратилась в забавнейший кувырок, и теперь вторая раса почувствовала себя первой. Теперь жучки сказали, что кабели уже никогда не смогут жить, как отдельный класс. И что жучки есть нечто, что природа уже никогда не заменит. При этом заметьте, что кабели пока что ни разу ещё не грешили неосторожностью высказать что-либо подобное в отношении их сорта. И теперь, когда они возгордились и поверили, что время не может идти вспять, а собачий геном брать свои слова обратно - именно это их и постигнет. Собаки снова сольются в единый пол, в котором женская фракция займёт свои жалкие 1-2 %. На 98% собака будет состоять из кабелей, не потому что они лучше жучек. А потому что они наиболее полно совмещают в себе признаки мужского и женского.

Впрочем, а что если она тоже стала, как я, ни рыба, ни мясо. Почему я отметаю тот вариант, что ее тоже могли усыпить, как и моего лучшего друга? Наверное, потому что запах Челки не привёл меня на тот же самый пустырь, и в братской могиле я его не обнаружил.

Сколько раз я взывал наверх:
«Прямые», зачем вы сделали это со мной? За что вы отняли у меня мою Челку?
Тогда надо было воубще удалить из меня все, что отвечает за связь с прошедшим!..
Может быть, она сейчас здесь стоит рядом со мной, а я не вижу ее, потому что я теперь только ваш какой-то послушный робот!..
Где же ваш Блох?! Я понял, вы его так называете…
Какой смысл ему поступать с вами так же?! Пусть наоборот даст вам больше мяса, больше земли, больше белков, чтоб ваши дети додумались, в какую рану вы меня кольнули!..
Чтоб они заскулили со мной в унисон о том, какие же вы были тупорылые!
Если нет, зачем тогда надо было объявлять этот карантин, чтобы сразу его снимать, чтобы пострадали единицы… чтобы я оказался свой среди чужих, чужой среди… э, черт подери… к кому я обращаюсь… я теперь воубще наверно даже выть не умею или как-то ещё проявлять эмоции… о ад! Адский огонь!.. Воуууу! Пусть хотя бы изнутри свищет эта сирена!

Карантин сняли, и с каждым днём я стал встречать все больше знакомых собак, которые все такие же, как раньше.
Я все больше боюсь ее встретить. Как я посмотрю в ее чёрные круги? Как я ей передам, что я больше ни мальчик, ни девочка, почему я побрился под 0, почему я здоров, почему я кушаю человечью пищу? (Они так себя называют) Она сразу от меня уйдёт. Даст мне лапой по морде. А собаки объявят… а, к чему продолжать… все это линь и линь - и в линьку же и превратится!..

На настоящий момент у меня нет ни единого инстинкта, где она может быть. Даже встречая знакомых собак, я не мог взять в нос дорогу обратно, не мог понять вещи, что они мне суют - маршруты, которые объясняют. А ведь туда надо было идти прямо щас - там, у нас дома, она сейчас меня наверно и поджидает. Так не хочется подводить ее. Заставлять лишний раз сомневаться. Или пугать своей смертью. Если она уже унюхала, где сейчас Пундель.

Да - я так не хотел идти по следам Джима, который всю жизнь кого-то или что-то ждал… Но я исправлюсь, Челка, я возьму все сам в свои лапы!

Я знаю, что все равно тебя встречу… даже если ты будешь уже не «она», потому что мы с тобой - на одной ступени революции.

VI

Быть может, вы спросите меня - местные собаки, почему я пришёл именно сюда? … Если не смог найти свой район, если был высажен в другом месте…
Честна признаться, я и сам не знаю ответа на ваш вопросительный хвост. На секунду буквально, недавно мне показалось, что и это окраинное луговое место чем-то напоминает мне мой старый, родимый район. Что и здесь когда-то со мной или с кем-то другим, у меня был свой любимый пустырь, - целый мир, в который я так любил, ничего не боясь, погружаться; кто-то вроде Джима заботился обо мне, и от всего этого мне становилось так тепло и уютно… даже невзирая на всю прохладу низкой сквозняковой улицы.

Но сейчас я здесь. И жду ваши ответы и комментарии. Да, это не центр города и не столица: туманные полупустые улицы, свободные незанятые пространства, парковки, старые низкие дома, 50 % природы поля и леса, растворенные в 50-ти процентах городского ландшафта.

И вот я бреду, и вижу, уже сам не знаю: знакомые или незнакомые обрывки труб, пены болот, скелеты голых деревьев… сверху дымится какой-то совершено бледный, небесно-заводской пар… я останавливаюсь на короткой, серо-зелёной траве, под тёплой сырой трубой, делаю пару кружков на одном месте, ложусь челюстью на одну лапу и притворяюсь, что сплю. Безвыходно закрываю зрачки и дергаю бровью, если кто-то проходит мимо.

…И тогда я думаю, как бы я сейчас хотел поиграть с моим Пунделем, кусая его за ухо, глядя в его чистые, мохнатые глаза, как бы я снова хотел сейчас остаться наедине с Челкой… и рассказать ей, какой вселенский масштаб для меня открывают ее глазные сферы, какое блестящее сходство они имеют с бесконечной россыпью чёрных оливок на раскуроченном праздничном столе, о которых так живописно пишут под кустиками домашние собачки, видевшие Новый Год; как бы я хотел выбежать на мой чистый, волосато-нетронутый пустырь, в котором для меня есть столько всеуго нового и неизвестного… что я готов копать его без конца; копать и копать; …как мне жалостно становится тогда, что всего этого со мной больше нет, и как мне хорошо в тот же миг, - что все это было.

VII

Удивляюсь избирательности нашего инстинкта. Совсем недавно я вспомнил вещи, относящиеся совершенно к началу моего выживания. Как я сказал, Джим тогда дал мне имя, назвав собакой Качалова, по стихотворению одного из бродяг-поэтов на свертках, которые мне носили. Нужно сказать, что среди тех пахучих листков был и ещё один автор, попадавшийся довольно часто. Как звали уже не помню, но я заметил у него одну такую интересную вещь.

Этот пёс был совсем не похож на оратора, давшего мое имя. Я заметил это потому, что тот пёсик любил сочинять про ночь. А мы собаки зовём ночью день, потому что человечьей ночью - лучше видим. Но это не важно, главное, что слово-то все равно одно, хоть на таком языке, хоть на этом.
Так вот, этот пёс одно время любил ночь. Он говорил, что вечер - это ее начало. Но ночь была важна не сама по себе - такое значение ей придавала собака, бывшая его жучкой. И вот во всех этих ночах он ценил именно начальный этап, какие-то активные игры; прогулки, посиделки, вечер, разную суету, какой-то переполох. Он и других собак - видел подвижными… Он был затейником: писал: «я», «я», пошёл туда-то, сделал вон то-то. Конечно, он бы так и писал и без той собаки, просто я говорю - потому что она все равно была с ним - в этой пока что ещё счастливой, сказочной ночи…

Потом - его стихи не стали хуже, ночь не перестала быть временем, когда наружу вырывался его талант, происходили чудеса, выступали яркие пятна…
И все же сначала ночь - это был ещё день, конец дня, это был свет, который включали на улицах, вместо конца - это было начало т.е. все наоборот.
А затем, буквально в один щелчок, не успел я мордой махнуть, как ночь стала путём к финалу. Теперь это уже какая-то тесная конура, скучное место, какая-то долгая пропасть…
Опять же, он не перестал писать стихи, не перестал любить ту жучку… так почему же сначала он любил ночь, чтобы в ней жить, потом же она стала нужна, чтобы свести счёты с жизнью. Потом ночь - это уже смерть, которая увезёт его с нашей планеты.
Опять же - он ночелюб… она - всегда хорошо, только сначала он заработал в ней на чай, пить который стало просто невыносимо… Настолько тяжко, что оставалось теперь только спать, потому что там, во сне - все снова шло так, как ему хотелось. Так вот: сон, болезнь, таблетка от горькой жизни, любимой жучки и даже стихов – такой она стала.
Как так?
Неужели все потому, что его разлюбила какая-то несчастная, слабоумная жучка?

Наверно, вы часто задавались вопросом, отчего собака становится злой? И кто такие вообще эти злые собаки? Лично я считаю, что рейтинг пса зависит от окружающих его псов. Если это обычные дворовые тузики, собака накапливает их простоту и становится редкой ценностью - не похожей на остальных. Так случилось и с этим бесценно-неповторимым псом, которого лично я считаю - собакой-самоубийцей. Что мешало ему найти другую любофь? Наконец, каких-то друзей, а не сидеть дома, пока одиночество разъедает его изнутри… где каждая вещь напоминает ему ту жучку и, конечно же, бесит контраст того что сейчас и тогда. И в этот момент я понял, кто такие злые собаки… - это и были все те питбули и звери, жучки, которые просто напросто не заметили или забыли, где они так или иначе наступили ему на хвост и вбили свои пару гвоздей в крышку его нежданного гроба.

Не выдержав обиды от друзей и любимой собаки, он затворился один и совсем одичал, решив, что лучше вообще не общаться с ними, чем обмениваться хотя б парой блох. Зачем быть чьим-то другом, думал он, если все равноу его друг не ты, а только чьё-то присутствие?

По сути, исчерпав свою жизнь до дна, с помощью этих друзей и подруг, он осознал, что де факто она у него уже закончилась. И тогда ему оставалось только закрепить это все формальным вступлением в гроб. Поэтому-то и смерть становилась хотя и не приятной, но все же логичной. Уже опоздавшей. Именно такое значение теперь приобрела ночь, когда он уже был досрочно смертником. Т.е. разлада с жизнью и с тем, что составило ее вкус. Но когда вкус ушёл, остаётся только какое-то послевкусие. Ты его пробуешь и тоже конечно живешь. Но каждый кусок такой жизни превращается уже в сноску к тому, которого навсегда нету. Который и был настоящим. А не просто - частью рисунка фотографии контура тени угла эскиза картины копии пирожка (условно). А ведь это и есть смерть - осознание того, что куда-то ты больше никогда не вернёшься.

Но мне кажется, в этом деле есть ещё один фигурант, которого обычно не замечают. Все знают, что воужаки, поэты и прочие им псы тем и отличаются от остальных скотов, что имеют намного больший размах мозга. Отсюда следует вывод что они на порядок сознательнее остальных псов, живущих в основном по природным инстинктам. Но, увы, в наши дни многое опровергает такой посыл. Как например и история этого забытого пса-поэта. Было видно, что ничего ему не мешало найти другую любовь, зарезать старую или любыми другими способами придти к наслаждению, восстановив законную справедливость. Он этого не сделал. Другие примеры: капитан корабля идёт ко дну со своей командой, Белый Клык не бежит, как мы с Пунделем от черта подальше, когда в город врываются санитары… (будут ещё примеры) неужели они все были такие тупые, чтобы предсказать своё попадание в ад? На мой взгляд, здесь речь идёт об особом - обратном инстинкте, который есть только у этих зверей. Что если эти твари не такие уж умные и рассудительные, а такие же машины, как мы, - только с обратным знаком?
Если у них вместо мозгов солома, если они - это слабое звено, почему они так лихо идут на смерть как будто им с этого что-то будет?
Я думаю уже ясно, что речь идёт о противостоянии тех самых, двух равных сил, о котором было вначале. Как равная, каждая из них считает себя вправе победить, но если она проигрывает, ей надо убедиться, что соперник не хуже. Ей надо точно знать, что он будет готов на все ради стихов, ради гражданского стада и прочей туфты, на которую они положили жизни. Им нужна проверка, что замена им точно пришла, что их дело в надежных когтях. А значит эти когти пойдут на все, чтобы его вырвать. Так они докажут свою правоту, а для проигравших это будет приказом свыше, что их время точно прошло. Можно идти домой, а кто сможет сделает лучше. Но если проигрывает сторона правоты, а выигрывают какие-то черти, для первых лучше умереть, чем жить в их неправом мире. И тогда они лапами тех враждебных зверей сами же убивают себя, чтобы потом не мучиться от страданий. Они говорят тогда огромной игровой машине, что да, мы сейчас двинем кони, но она потом будет им должна, ведь за них говорит обратный инстинкт, и себя они считают своей сетью. 

По сути зверям с обратным инстинктом уже нечего терять, и они смело идут на рожон, даже если обычный инстинкт - пугает. 

Они даже счастливы были бы умереть, чтобы потом из-за этого кто-то страдал. Они таким образом - мстители. Т.е. пёс с обратным инстинктом идёт на смерть для того, чтобы мир пожалел, что его не стало. Потому что он лучшее, что на данный момент есть. А если кто-то этого не чует, он наказывает их. Умирает, чтобы они потом взвыли. И тем самым он и гавкает: я победил! Потому что они признали, что я был лучше. Он как бы заглядывает вперёд, поэтому такие псы - это собаки будущего. Когда-то весь мир будет состоять из них. Но пока что - они сидят в оппозиции. В любой момент их будильник может прозвонить, они выйдут из моря на сушу, и вы не заметите, как станете одним из них. Зверям обычного инстинкта - принадлежит спина истории, ее хвост. Но собаки нового времени, последней секунды, которую мы сейчас живем - на 99,9 % состоят ещё из этого пепла истории, из мусора прошлых веков. Так, когда же, я спрашиваю, этот несчастный, один десятый процент вскочит из Тартара и разразит их всех громом? Когда он отомстит за все свои века заточенья - ему хватит одной маленькой спички, чтобы она превратилась в атомный взрыв. Таким образом, начнётся новый уклад времён, потому что Эволюция никогда не забудет своих жандармов!

В итоге, обе стороны будут считать себя победителями. Проигравшие, потому что станут героями, а выигравшие потому что их время пришло. Не так ли было в легенде и про одного тощего, кудрявого бобика, которого мучили вещами из гаража? Он тоже считал себя Альфой. Он считал себя победителем.

VIII

Недавно вот думал над словами той жучки из лагеря революции, которая сказала, как помните, «выбирай». Но что выбирать, если вот я мордой не успел махнуть, как все уже за меня выбралось. Я тогда на пару секунд подумал… вот сейчас я помогаю им соувершать революции, но чем они мне потом помогут? может, они вообще там образуют свой блок, а мне потом оторвут шею? И тут я понял одну простую вещь. Какое вообще отношение я имею к этим собакам? Какое отношение, скажем, я имею к Белому Клыку? Я за него ни разу не подавал голосов. Я никогда с ним не встречался, ни разу не был знаком. Я слышал его из говорящего ящика и точно могу сказать, что этот пёс воубще не ведает, что сам говорит. Либо говорит то, что ему написали в бумажке. Что его эпоха прошла. Что он живет в утопии Томаса Мухомора. Что мы с ним звери совершенно из параллельных миров. Которые, может быть, ну только раз когда-то соприкасались шерстью. И так я могу сказать про любого члена палаты ветчин, овчарку Мухтара и пса из военкомата. Ни одно их решение никогда не коснётся меня настолько, чтобы я перестал быть самим собой, не отнимет моего духа донских псов, доставшегося мне от папки. И наоборот, ну чего я могу им дать? Что я могу отнять у них, выйдя против быков из СпецХоза? Мы даже не знаем, что мы живем. То, что надо мне, им этого не надо. Я никогда не пойму их, а они меня. Что бы я там не голосовал, не поднимал хвост, я знаю - это все равно капля в море этой лесной земли, где у каждого своя тыква, где все живут в разных местах, а большинству чихать, и они скорее бегут в лес или ловить рыбу. Меня не проведёшь, потому что я чувствую, что к чему. Политики и популяции это два совершенно независимые, не видящие друг друга глаза. Которые рады, что ничего общего у них нет, они тысячелетиями играют в рассчитанную игру, и часто грустят, что не имеют того, что есть друг у друга.

Поэтому мне хорошо бы тоже держаться от них подальше и не лезть в огонь. Но раз уж сейчас так быстро меняется этот мир. Мне уже больше никогда не иметь семью и не встретиться с мордочкой моей Челки.
Теперь, когда они сделали со мной это, и у меня висит бирка на левом ухе. Когда привили меня от бешенства и от клещей. Я уже могу даже есть их прямоходящую пищу. Во мне уже не может править тот старый, собачий инстинкт, которым бы так гордилась, если б была жива, ещё моя незабвенная кормящая мама. Я уже побывал у них в операционной и теперь чувствую, что как бы в долгу. Не могу только защищаться, как раньше. Да, пусть с виду я и спокойный. Смирный, лежу калачиком и только еле приоткрываю глаз, если кто мимо пройдёт. Но внутри меня - кипит битва. Я жажду сорваться в бой. Я готов собрать новую стаю и стать ее вожаком. Стать во главе восстания. Я жду ваших преследований и репрессий. И я знаю - я должен победить, потому что я не боюсь проигрыша. Наоборот, в каком-то смысле это и есть то, что мне больше всего и надо».