Смерть и преображение Цезаря

REX LUPUS DEUS
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Занятие зверски убившими 15 марта 44 года до Рождества Христова в курии римского сената пожизненного диктатора и потомка богини Венеры Гая Юлия Цезаря заговорщиками, пытавшимися таким образом воссоздать в прежнем виде Римскую олигархическую республику, Капитолийского холма, на котором находился храм в честь Капитолийской триады (трех главных римских божеств Юпитера, Юноны и Минервы), в котором иногда проходили заседания сената, а на площади перед ним – народные собрания-комиции, было не военной акцией, а чисто символическим актом. Но Рим I века ко Р.Х. не был эллинским городом-государством, которым можно было управлять с высоты акрополя, городского «кремля». Властные отношения в «столице обитаемого мира» были гораздо сложнее.
Поначалу у республиканцев-заговорщиков не было недостатка в визитах симпатизировавших им сограждан, поздравлявших убийц с успехом задуманного и содеянного ими… и быстро исчезавших. Явился к убийцам со своими поздравлениями знаменитый оратор, юрист и политик Марк Туллий Цицерон. Засвидетельствовал им свое почтение и зять Цицерона - популист Долабелла, облеченный знаками власти -  инсигниями – консула (ибо после отбытия Цезаря на предстоявшую Риму войну с парфянами должен был вступить в консульскую должность).
Другой же консул – ближайший помощник Цезаря, Марк Антоний – ни на какие контакты с убийцами своего патрона не шел. Он приказал перевезти труп Гая Юлия к  тому домой, получил от вдовы покойного Кальпурнии бумаги ее зарезанного мужа и удалился на тайное совещание с главными членами «негласного кабинета» Цезаря – Бальбом, Гирцием и «начальником конницы» Лепидом. Последний находился в особенно выгодном положении, ибо имел в своем распоряжении войска.
Ранним утром 16 марта Форум Града на Тибре был, к великому разочарованию заговорщиков, занят верными Лепиду войсками. Марк Антоний созвал сенаторов на срочное заседание.
Между тем, предводитель убийц - Брут Младший - попытался обратиться с речью к  римскому народу. Однако его холодная стоическая логика совсем не подействовала на не искушенный в философских томностях, непросвещенный римский «плебс урбана». Народ безмолвствовал. Столичная «чернь» нисколько не сочувствовала и не симпатизировала оратору-аристократу, так и сыпавшему высокопарными фразами о благородных традициях римского сената. Масса столичных жителей была настолько развращена политиками всех мастей и направлений, что оказалась совершенно нечувствительной, невосприимчивой  к абстрактным рассуждениям о высоких идеалах; униженная и лишенная самостоятельности в мыслях и делах, она ждала лишь подачек и игр, «хлеба и зрелищ». И потому обнародованное в скором времени завещание Цезаря произвело на «городскую биомассу» гораздо большее впечатление, чем все «суады» его благородных убийц.
На состоявшемся 17 марта заседании римского сената консул Марк Антоний ловко перехватил у принцепса инициативу и, прежде всего, воспрепятствовал попыткам воздать почести «тираноборцам». Вместо этого Антоний предложил принять чисто практическую меру – придать силу закона «актам» насильственно разлученного с жизнью диктатора, его последним, частично еще не опубликованным, постановлениям. Это было явно необходимо, ибо многие сенаторы (некоторые из которых сами относились к числу заговорщиков или симпатизировавших последним), получили от «деспота» должности и провинции, что теперь нуждалось в законодательном подтверждении и оформлении. Материальные преимущества оказались важнее идеалистических побуждений и красивых фраз, и потому перевесили их. Ничего личного, это только бизнес. И на основе бизнес-интересов в сенате воцарились мир и согласие. Цицерон внес предложение амнистировать тираноубийц. Сенат постановил признать законным завещание убитого диктатора и назначить ему официальные торжественные похороны за государственный счет (хотя первоначально заговорщики намеревались безо всяких почестей бросить труп убитого ими «деспота» и «врага свободы» в Тибр, как труп какого-нибудь «нищеброда» без рода и племени).
Примирившиеся вроде бы на основе общности деловых интересов, «цезарианцы» и «республиканцы» стали наперебой приглашать друг друга на пиры. Согласию и примирению сограждан, казалось, ничто больше не препятствовало. На деле же это «примирительное» заседание сената ознаменовало собой полное поражение республиканской партии.
Ведь у республиканцев не было на руках, почитай, никаких «козырей». Им ровным счетом нечего было предложить «державному римскому народу», во имя и от имени которого (но без которого) они взялись за мечи и кинжалы (изображенные впоследствии Брутом на реверсе выпущенных им монет вместе с шапкой-колпаком получившего волю раба – символом свободы - и сокращенной латинской надписью «Иды марта»).
Провинции были далеко, муниципии привычно и охотно выражали свою поддержку и одобрение всего, что творилось на самом верху «вертикали власти», но не проявляли ни малейшей готовности помогать путчистам материально. В римской армии однозначно задавали тон «цезарианцы». Ветераны-«контрактники», получившие от Цезаря землицу и усадебки в Италии, свято чтили память своего «дукса»-благодетеля и хранили верность его преемникам. Столичный плебс был, как уже говорилось, совершенно равнодушен ко всему, кроме «хлеба и зрелищ».
Обнародование же завещания Цезаря в день заседания столичного сената окончательно настроило столичный «пролетариат в лохмотьях» против именитых заговорщиков. Шутка ли! Диктатор завещал каждому римскому плебею триста сестерциев и, кроме того, превратил одним росчерком пера свои сады за пределами Вечного Города в общественные «парки культуры и отдыха» (выражаясь современным языком).
Торжественные похороны «потомка богини Венеры» 20 марта 44 года стали кульминацией антиреспубликанских настроений «вольнолюбивых» римских граждан. Марк Антоний обратился к собравшимся квиритам с довольно краткой и скорее сдержанной, чем подстрекательской, речью, но его слушатели вспыхнули от слов консула, как стог или копна сухого сена – от попавшей в нее искры. При виде развернутой консулом перед толпою окровавленной, в клочья изодранной клинками заговорщиков, тоги убитого диктатора, толпа, как будто обезумев, разложила прямо посреди Форума (куда были перенесены с Марсова поля бренные останки Гая Юлия) погребальный костер (как в свое время – для сожжения трупа сторонника Цезаря «красавчика» Клодия, убитого в ходе уличной схватки с наемникам сенатской олигархии),  в пламени которого и сгорело тело Цезаря. Беснующаяся вокруг костра, словно в оргиастическом безумии, толпа бросала в пламя все, что попадалось под руку. Огромный погребальный факел пропылал всю ночь и весь следующий день. Меж тем плебс кинулся жечь дома заговорщиков. В страхе за вою жизнь, знатные республиканцы забаррикадировались от «благодарных» сограждан в своих жилищах. Продолжающиеся погромы и почти мгновенное возникновение среди фанатиков-«цезарианцев» начатков культа Цезаря (чьи приверженцы утверждали, что стали очевидцами превращения диктатора, «умершего жертвенной смертью за простой народ», в звезду, с которой отождествляли появившуюся в это время на небе комету) вынудили их, наконец, тайно покинуть Рим в начале апреля…
Главным наследником Цезаря, согласно завещанию диктатора, «пострадавшего за народ», стал Октавиан, внук одной из сестер покойного. Об этом молодом человеке на момент убийства его деда и приемного отца мало что было известно. Консул Марк Антоний, ставший, вследствие убийства заговорщиками своего старшего товарища и друга, в одночасье самым могущественным человеком в Риме, даже и не подозревал, что этот Гай Юлий Цезарь Октавиан, будущий император Август, сможет составить ему, Антонию, серьезную конкуренцию, и что по прошествии всего-навсего десяти лет, победа этого Цезаря-младшего над ним, всемогущим Антонием, в очередной гражданской войне, приведет к осуществлению разработанного, но не доведенного до конца Цезарем-старшим плана – сосредоточения всей полноты государственной власти в руках единоличного правителя…
А сложная и неоднозначная фигура Цезаря-старшего,  великого предшественника Цезаря-младшего, преображенная в общенародной памяти, стала предметом форменного, совершенно официального государственного культа. Пожалуй, единственным из выдающихся римлян, оказавшимся способным и осмелившимся достаточно критично изобразить Цезаря, был римский поэт Лукан (сделавший это в своей поэме «Фарсалия», сочинение которой пережил ненадолго).
Официально «потомку богини Венеры» поклонялись как «Божественному Юлию» (римский историк Светоний не случайно именно так озаглавил свою биографию Цезаря), основателю династии (без кавычек) и мировой (опять-таки без кавычек)  империи, и вообще - фигуре не столько реальной, сколько символической – «человеку-звезде»…
«Он погиб на пятьдесят шестом году жизни и был сопричтен к богам, не только словами указов, но и убеждением толпы. Во всяком случае, когда во время игр, которые впервые в честь его обожествления давал его наследник Август, хвостатая звезда сияла в небе семь ночей подряд, появляясь около одиннадцатого часа, то все поверили, что это душа Цезаря, вознесенного на небо. Вот почему изображается он со звездою над головой. В курии, где он был убит, постановлено было застроить вход, а иды марта именовать днем отцеубийственным и никогда в этот день не созывать сенат».(Светоний).
С тех пор преображенный таким манером Цезарь никогда не исчезал из памяти последующих поколений. Однако каждое из этих поколений старалось высветить в этом многогранном образе свои, специфические, особенно важные именно для этого поколения, грани и нюансы.
Люди эпохи Возрождения видели в Цезаре титаническую личность, достойную подражания. «ВильЯм наш ШескпИр» в своей трагедии как бы взвесил этого «титана» на весах всемирно-исторической проблематики. Композиторы эпохи барокко превратили Гая Юлия с его «клементией» (мягкостью, милосердием) в прототип гуманного, человеколюбивого, просвещенного государя. Даже Иоганн Вольфганг Гёте, частичный тезка автора настоящей исторической миниатюры о «потомке богини Венеры», в период своей принадлежности к литературному движению «бури и натиска», начал сочинять произведение о Цезаре, от которого остался,  к сожалению, всего лишь фрагмент.
Позднейшие диктаторы и их идеологи то и дело пытались запрячь великого Юлия в свои карьерно-идеологические колесницы. Стремившийся к объединению Италии сын папы римского Александра VI и кондотьер Чезаре (Цезарь) Борджа не случайно избрал своим девизом гордые слова «Aut Caеsar аut nihil» («Быть или Цезарем – или никем!»). Император французов (а фактически – всего Запада) Наполеон I Бонапарт  столь же явно подражал Цезарю во всем, вплоть до символики (подобно своим предшественникам – французским республиканцам, подражавшим, в свою очередь, республиканцам римским, в том числе – убийцам Цезаря), и не случайно провозгласил своего наследника – «Орленка» (внука «римского цесаря», сиречь императора Священной Римской империи Франца II Габсбурга, чья дочь Марию-Луизу Бонапарт взял в жены, чтобы породниться со знатнейшей династией Европы) - не кем-нибудь, а римским царем (франц. Lе roi dе Romе). Наполеон III, племянник и приемный сын Наполеона I, написал биографию Цезаря (надо сказать, очень даже неплохую – во всяком случае, что касается ее военно-исторических аспектов. Впрочем, Наполеонов I и III, конечно, превзошел итальянский диктатор Бенито Муссолини…
Из всех позднейших литературных попыток воссоздать реальную биографию «потомка богини Венеры» автору настоящей миниатюры особенно нравится книга Бертольда Брехта «Дела господина Юлия Цезаря», довольно иронично и в то же время гениально-прозорливо раскрывающая тесную взаимосвязь и переплетение экономических интересов, «породившие» Цезаря – марионетку-«дергунчика» в умелых руках римских финансистов. Ну и, конечно, искрящаяся юмором пьеса «рыжего ирландского дьявола»  Джорджа Бернарда Шоу «Цезарь и Клеопатра», а также поистине замечательная книга Торнтона Уайлдера «Мартовские иды», изображающая стареющего Цезаря с явным сочувствием и симпатией, но без упоминания его отрицательных черт. А из произведений отечественных авторов об эпохе Цезаря – монументальная трилогия Милия Езерского о гражданской войне в Риме и «Испанский триумф» Валентина  Тублина – «маленькая книжечка, стоящая целых томов» (как сказал в свое время товарищ Владимир Ильич Ульянов-Ленин о «Манифесте Коммунистической партии» товарищей Карла Марса и Фридриха Энгельса).
Сложный и внутренне противоречивый, но все-таки светлый, вопреки всему, образ Гая Юлия Цезаря – гениального политика, полководца, литератора, авантюриста, демагога, бонвивана, словом – «человека с большой буквы»,  «человека-звезды» – пожалуй, никогда не изгладится из коллективной памяти всего рода человеческого. Включая и нас, многогрешных.
Здесь конец и Господу Богу нашему слава!