И служба нудная и работа трудная

Из воспоминаний Игоря Нетупского, 1979-81

На службу в армии призвали меня весной 1979 г, и сначала я оказался в учебке связи, расположенной в знаменитых пушкинских местах при посёлке Чёрная речка. Полгода обучения пролетели быстро, получив военную специальность механика ЗАС-телеграфа, как специалиста направили меня в город Выборг, в отдельный батальон связи подчинения штаба дивизии.

Почему-то очень хорошо запомнился сам город Выборг, предместная неухоженная речка, всеми называемая Пампула, в окрестности которой выезжал батальон на полевые учения. Вообще, условия службы в войсковой части мне понравились, к военному ремеслу я выявлял усердие, дисциплинарные взыскания обходили меня стороной, потому считался на хорошем счету у командования. Ничто, как говорится, не предвещало перемен, и вот…

В декабре 79-го в связи с неопределённой обстановкой в одном из соседних государств юго-западной Азии объявили наборы связистов для переброски на южные рубежи страны. Первый набор ушёл, второй. Оглянулись, многим разгильдяям выпала дорога в первых рядах убывших отрядов. Командование меня видимо приберегало, чтобы уж совсем не оставаться без специалистов, но пришёл черёд, приписали к третьей команде. В один момент выдали полный комплект походного имущества, постельное бельё, провиант, включая соль, перец и даже чеснок, чайные ложечки, и объявили готовность к отправке.

Следующим днём добрались со всей своей техникой до воинской части в посёлке Сапёрный. После нашего отъезда батальон стал вполовину меньше. Личный состав третьего набора выстроили на плацу на оперативную поверку перед погрузкой на литерный эшелон. А проверку на наличие имущества курировал сам генерал. До того дотошным он оказался, что придирался к грязному или не приведи случай рваному белью, отсутствию форменных и личных вещей. В каждый солдатский вещмешок заглядывал лично. Старшине с фамилией Бурнаш, пользовавшемуся уважением за множество заслуженных наград, пришлось получать внеочередной нагоняй, потом за восемьдесят вёрст мотаться в часть за заменой портянок, простынок и прочих кальсонов и носовых (!) платков.

А дальше погрузили на эшелон. Связистами заняли три полных вагона, технику загнали на платформы, сразу взятые под охрану часовыми из войск сопровождения. Всего эшелон составили штук двадцать или тридцать колёсных единиц. Всё было поначалу хорошо, но на второй же день в нашем вагоне разразилось бедствие систем отопления. И ладно, что без прорыва труб. Я хоть вылёживал третью багажную полку под потолком, пристёгнутый ремнём, но и там перемёрз до судорог. Вторая половина декабря, мороз за бортом был крепок, быстро проникал в вагон и закупоривал все щели ледяными наростами.

Поняли мы, что надо как-то выживать, на морозе долго не протянешь, как ни крепись. Сначала ходили в соседние вагоны. Присядешь на чью-нибудь лежанку, разомлеешь в тепле, тут же заснёшь, вырубишься напрочь. Сослуживцы не прогоняли, относились с пониманием. Потом стали на пропускных сортировках потаскивать из товарных поездов уголь, топить им. Запаса угля на экстренный случай у проводника было мало, либо не оказалось совсем. Антрацит горит жарко, греет хорошо, тем и перебивались.

Дорога занимала недели три, двигались больше ночами, днями простаивали в узловых отстойниках. Пока эшелон колесил по чугункам страны, я познакомился со многими хорошими людьми, с одним впоследствии сдружился. Симпатяга парень, с виду основательный, упитанный дядька, по сути такой же мальчишка, как все наши сослуживцы. Звали его Витя Папирняк.

Письма писать сразу запретили, и до поры до времени как-либо сообщать домой о своих передвижениях по бескрайним просторам страны. Но мы всё равно писали, хранили и ждали момента. И вот раз, собрав послания, в свою очередь вручили нам с Витьком пачку писем. Их надо было втихушку бросить в почтовый ящик на каком-нибудь полустанке. А надо – значит, надо! Значит, отправим!

Наш эшелон отстукивал стыки уже в казахских степях, и вот на забытом полустанке встал на перепуск встречного поезда. А мы же не выбирали лёгких путей, соскочили вдвоём, думая обернуться зараз, а пока искали, пока запихивали письма в узкую щель почтового ящика – смотрим, эшелон уже набирает ход. Рванули вдогонку как заправские рысаки, и даже догнали, но запрыгнуть успели только в тепловоз, подцепленный в хвосте эшелона для перегона до нужной станции. Повезло нам с этим.

В тепловозе было сухо, хорошо топлено, бригада с машинистом попались добродушные, накормили, чем смогли. Хорошо-то хорошо, да вот исчезновение бойцов из литерного эшелона приравнивалось к дезертирству и в той обстановке грозило более, чем трибуналом. Перебраться в свой вагон или как-то сообщить не было возможности.

С пониманием о предстоящей взбучке, доехали до ближайшей станции, переметнулись в вагон и предстали перед сержантами с честными лицами. Отделались малым. За фокусы заслуженно получили по мордам от сержанта Виктора Розова, обычно весёлого и общительного командира. Переживал за нас, беспокоился  человек.

Конечно, в эшелоне в отдельном купейном вагоне ехали командиры. Тепло у них было всю дорогу, вода чистая, удобства человеческие, и вооружены пистолетами. Жили дорожной жизнью с нами, ели с одного котла и во всём были первыми помощниками. Куда перебрасывают, было секретно разглашено ими же. А до того построили, сказали, что едем выполнять интернациональный долг, и тем самым подвели под сознательность. И тут же проверили боевой дух: «А кто против – шаг вперёд?!» Про Афганистан тогда даже намёков не было, потому вперёд никто не вышел, и  ярких противников среди солдат не оказалось.

В январе 1980 г. прибыли в Ашхабад. Разместили нас на окраиене города в старой бесхозной казарме возле туркменского кишлака Киши. По всему было видно, воинская часть, стоявшая здесь до нашего прибытия, убывала в спешном порядке. И убыла, скорее всего, на фронт. Внутренняя обстановка была перевёрнута кверху дном, много поломано, перебито, погнуто – приводить расположение в порядок пришлось своими силами. Хорошо хоть с погодкой выдалось. Из жутких двадцати мороза военные связисты неожиданно попали почти в десяток тепла.

Так начиналась служба на новом месте, в Афганистан, успокоили, забрасывать не будут. Комбат был в то время Ткачук, замполит Плахотнюк, Арефьев начальник штаба. Текучка кадровиков пошла с первых дней, многие начали хватать местные инфекции. Срочного состава не хватало тоже. Ото всего того я быстро рос в  должностях и званиях как специалист и уже к лету стал старшим сержантом и начальником аппаратной Р-241, вместо отсутствующего на этой должности прапорщика.

Мимо службы много работали на разных местных заводах, и чего только ни  делали. Как только образовывался перерыв в учениях, нас сдавали налево, где мы ваяли всякие архитекции, таскали песок, щебёнку, иные стройматериалы. А летом 80-го нас с Витей Папирняком в составе отряда человек из пятнадцати отправили в «командировку». Выдали продаттестат. Мы и не знали до этого раза, что такие существуют. Всегда обходились суточным сухпайком или привозимым в термоосах харчем. Печенье было в продовольственном аттестате, сухари, галеты, тушёнка, рыбные консервы, крупы, картошка, макарошки – думали, выданное за месяц всё не переесть. Зато поняли, отправляют далеко и надолго, в захолустья, где не предусмотрено полевой кухни и своевременного питания.

Привезли на граждаскую базу непонятного назначения под городом Безмеин. Огромная площадь с какими-то постройками и загонвами для скота, обнесённая каменным забором. Как оказалось, нас сдали местному колхозу хозрасчётом за стройматериалы. В строительное рабство, по-иному не сказать. Солдат поселили в вагончиках.

И первым же вечером по приезду на базу случился у нас инцидент. Варили кашу на сложенном наспех камельке, в самый неподходящий момент является сопровождавший наш отряд капитан и что-то бросает в огонь. Сумели разглядеть лишь задник с капсюлем от 14-ти миллиметрового снаряда. Едва отпрянули – бум! Не особо страшно-то и «бумкнуло», если честно, но камелёк разворотило, железная заслонка вместе с кашей откинулась в сторону.

А капитан стоит и смеётся, чего, мол, глаза округлили? Пересрались что ли, вояки? То-то будет вам... Но это была всего лишь гильза с порохом от ШКАСа, а сейчас сам снаряд долбанёт! Мы врассыпную, кто куда сбежал бы, естественно, подальше от места повторной детонации, хотя боевого снаряда, слава КПСС, брошено в печку не было. Солдаты все трезвые, а капитан уже успел к тому времени усугубить, накидать за воротник, и на правах начальника, гонимый пьяной бравадой, или чем, пришёл окрещать нас огнём. Пестун, с которым не соскучишься.

Начались рабочие будни. Вкалывали со стройматериалами и на чистом воздухе. Песок, щебёнка, замес раствора – и снова на круг. И так на протяжении двух-трёх недель. Притом ещё постоянно грузили что-то или перемещали с места на место. В нескольких сотнях метров был расположен военный аэродром Ак-Тепе, на перекурах с интересом наблюдали взлёты и посадку попарных групп Су-шек, гордились мощью боевых систем страны.

Спустя пару дней работ, поздним вечером подходит ко мне Витя и озорно навостряет лыжи: «Скучаешь? А едем-ка, Игорёшка, покатаемся?» Витя Папирняк был водитель хороший, да и молоды были, на приключения прыткие – пороха в жопах, извините, в пороховницах хватало у всех. Я в недоумении: «Куда? На чём?» Да и трезвлёные мы оба? Витёк смеётся: «Не беспокойся, всё будет хорошо, только тряпок на глушитель намотаю?!» Зачем надо было мотать на глушитель тряпьё, я не понял, но Витьку виднее.

Территория базы находилась под охраной. Под охраной одного фактурного джигита из теке-туркмен. Ни днём ни ночью этот мужичище не снимал с головы тельпек, мохнатую баранью шапку, и напоказ, как нам казалось, носил за кушаком огромный кинжал в ножнах. Грозный, здоровенный дядька, пререкаться с ним чревато было всем.

Завести удалось бортовой ЗИЛ, гружённый всяким металлоломом. Как только забурчал мотор, тише обычного, кстати, Витёк обрадовал: «Едем-ка к девчонкам!» «Каким же таким девчонкам? Где мы их найдём-то сейчас? Да по трезвой лавочке?!» «А ты думаешь, в Безмеине общаг девичьих нету что ли? Найдём, не баись!»

Вообще, мы и Ашхабад плохо знали, а тем более по расположению женских несемейных общежитий, а Безмеин только проезжали пару раз. Хотя, кого удержат такие мелочи? Вот вы знаете действенную методику соблазнения девушки за час-полчаса? И мы не знали, и не думали, что если и найдём девичьи опочивальни, то девицы в них могут опочивать и не славянских кровей вовсе.

Поколесив по Безмеину, показалось, нашли. Неизвестным оставалось, правда, была ли общага девичья, и чьих кровей в ней почивали девки, потому что сунулись через главный вход. Откуда толпа хранительниц девичьих покоев, в составе двух визгливых кастелянш и вахтёрши, за такую невиданную наглость погнала нас вон. Гнали мокрым полотенцем и половой щёткой с древком, не меньшим, чем дубинка у джигита с базы. Феерия посрамления нашей нравственности была грандиозной, а мы и хотели всего-то лишь красивой встречи.

Так загнали нас в кабину ЗИЛа и дождались, пока смоемся с глаз долой. Но вечер тем был только разогрет. Запал горел, и нам хотелось, чтобы рвануло.

И рвануло! Хотя не так, как предполагалось изначально. Покатавшись по городу ещё с час-другой, затея пахнула пессимизмом. Общаги на глаза больше не попадались. Ну и Витёк что-то намудрил с заслонками радиатора, поставив их в неправильное положение, движок начал перегреваться. Пока не стуканул, завернули на базу.

До базы не доехали метров с двести, встали, заглушили движок. Вылезли на воздух, стоим, гоняем мысли, как загнать на стоянку без ненужного шума. Потому что дошло до девственных мальчишеских умов, что самовольщиков-авантюристов могут искать не только сослуживцы.

Стоим, видим, с одного угла ограждения в нашу сторону мчится наш капитан, а от ворот бежит джигит, яростно размахивая своим огромным и уже оголённым кинжалом. Задницы наши сжались, чуем – расправа намечается!

Подбегают они одновременно. Джигит издали кричит: «Всех убью! Всех пэрэрэжу!» По мере сближения, наблюдаем, над головою разъярённого текинца заносится клинок для пронизывания наших двух скукоженных тел видимо одним яростным ударом. Но капитан вовремя перехватывает руку джигита и свершиться племенному правосудию не даёт. Джигит вырывается, снова бросается на нас, капитан его оттаскивает, а потом как рыкнет на весь ахалтекинский оазис: «Стоять, кому сказал!»

Джигит опешил и застыл на месте, глаза собрал в кучу, как на голову контуженный. Никто и никогда не смел на него так орать. «Я их сам накажу!» – дорычал капитан, подошёл к нам и так накатил по сусалам, что мы с Витьком откинулись навзничь с ногами вверх и кубарем выкрутили по земле два полных оборота. Вот это была наука!

Пока капитан с джигитом перетирали неопределённое наше будущее, общались полужестами и на повышенных тонах, мы с Витьком очухались, переползли подальше и затаились в песочном пригорке. Говорили, что песок в пустыне ночью остывает, но мы этого не чувствовали. Так и пролежали до рассвета, боясь высунуть нос. Обдумывали, как теперь на базе показаться? Мы же не можем вот взять и просто так сбежать? Джигита боимся, капитана боимся чуть меньше. На ранней зорьке шмыгнули в свой вагончик, улеглись в тамбуре ждать общего подъёма.

Просыпаемся утром, наши ребята уже что-то кушают и обсуждают ночное происшествие. Выходим, рожи мятые, глаза стыдливые, и тут нас снова замечает джигит. Правда, уже без большого ножичка, но с негасимыим желанием продолжить скандал. Тут из ниоткуда вышел капитан, вступился за нас, и разборки за территорию базы потом не выпустил. Скандал одним днём сошёл на нет.

Джигита разъярило очень, он же думал, что вверенный под охрану ЗИЛ украли и хотели сбыть налево, но после пятого раза объяснения, что с машиной случилось не воровство, просто солдаты к девкам так съездили, туркмен всё осознал и претензий больше выявлял. Утром пришёл на смену водитель этого ЗИЛа, теке-туркмен в качестве своего наказания заставил нас с Витьком ехать на свалку и там весь этот металлолом там сбрасывать.

Пока ездили и разгружались, водитель наш безудержно смеялся и рассказывал, что эту злосчастную машину уже четыре раза угоняли. Как привезут солдатиков на работы, знай – машину те обязательно угонят. Обязательно будет скандал, и джигит опять будет бегать с кинжалом, и его снова усмирят только на пятый раз объяснения. Текинец хоть и представительный в телесах, но туповатый был. Собственно, потому и большой...

Такие вот завидные девчонки обретались в Безмеине, что нет терпения солдатам. ;

В продолжение сказка недосказанная

За самовольную отлучку за пределы объекта порешили от нас избавиться. Или просто так совпало, но буквально через пару дней нас с Витьком оповещают снова сидеть в готовности к отправке. К отправке туда, гадать не надо – где лежит компромисс в оболочке таинственности, и где должна выдерживаться полнейшая секретность. Видимо в изнурительную ссылку, которую вновь назовут рабочей командировкой. Подальше от общаг завидных чернооких девчонок, гадать не надо.

Забрала нас бортовая шишига и поскакали мы на ней по какому-то ущелью и куда-то высоко в горы. А ущелье открывалось нашим глазам красивейшее, и серпантин по нему вился наикудрявистый. Солнце сначала было сзади, потом ослепляло глаза спереди, с каждым поворотом палило справа и прогревало слева. Как можно было ехать настолько извилистой дорогой, и куда-то добраться, не вернувшись в изначальную точку отправки – нашими прямолинейными мозгами это было непостижимо.

В общем, везли нас долго, или с непривычки кататься от борта к борту показалось, что долго, а привезли на высокогорный климатический курорт с названием Фирюза. Это был земной рай в распадке гор. Всё в растительности, обилие фруктовых деревьев, с которых бери и кушай всякие плоды, горная речка с чистейшей ледяной водой, веющая прохладой... Хошь – персики вкушай и купайся, а хошь – купайся и персики вкушай. И служба пойдёт в срок, и побывать в таком прекрасном месте, пусть с обременением строительными работами, принималось благом.

Подселили нас при каком-то военном санатории. Кроватки дали чистые, и питание трёхразовое – просто сказка. Мы уже и ляжки готовы были бы раскинуть на берегу прохладной речки, волей насладиться и предаться культуре санаторно-курортного лечения, но извольте...

Вручают два отбойных молотка и ставят задачу: Речка, говорят, у нас тут есть молочная с берегами кисельными, через неё два прогулочных мостика переброшены. Хрустальный новенький и бетонный старенький. Случаться стали у нас наводнения внезапные, гостевой парк затапливающие, много всего ненужного в зелёную зону наносящие. Видно под стареньким мостом ступень одна осела, отчего запруда получается, течением непробиваемая? Так вот даём мы вам молоточки волшебные – снесите-ка мостик бетонный, дайте речке молочной да протекать свободно, да гостей с хрустального мостика чистою водицей радовать! А кроме же вас, незаменимые наши помощники, освободить нашу речку никому бы и не сподручно здесь...

Чуем с Витьком, мечтания о предании местной культуре вечного расслабления рассеялись, ляжки напряглись и понесли нас в жестокую баталию с мостом бетонненьким. А раздолбать нам предстояло не только сам мост с обваленной под ним плитой, но и метров пятьдесят обережья из хорошего армированного бетона.

Молотки отбойные мы с Витьком видели в кино, потому засучили рукава как заправские бетонобойщики и со всем своим юношеским задором принялись за работы непосильные. Рубим день, рубим два. Куски бетона как пули по округе свистят и разлетаются. Сами едва уворачиваемся. А застрял один молоток, второй всегда подсобит высвободиться. И вот на второй день снизошёл до нас строгий майор из отдыхающих. Приставать начал, дескать, чего вы стучите и стучите изо дня в день, гостям отдыхать мешаете? Потребовал прекратить работы, он с женой сюда лечиться приехал, а не бесконечную стройку слушать?

А нам с Витьком только бы повод был. Побросали инструменты и сами полегли на травку, тянуть ляжки. День тянем, вечер тянем, отвлекаясь на ужин – лафа... Начальником над нами был гражданский, либо офицер, которого мы ни разу не видели в форме. Бежит он на следующее утро – почему лежим, в чём проблема, ребятки служивые? А у нас отмазка на все случаи жизни – запрет поступил от вышеуровневого по званию товарища.

Начальник сказал, что он тут начальник, а не вышеназванные товарищи, и приказал продолжить растяжку ляжек с отбойным молотком в руках. Мы за дело, начальник убежал искать недовольного услугами майора. Молотки, конечно, хорошо помогали отвлекаться от шумов скандала в санатории, но краем уха мы слышали все проклятия с междометиями, рассыпаемые между нашим начальником и толпою офицеров с их буйствующими жёнами.

С бетоном закончили в два дня, а ещё через два подняли и увезли большие куски, и добрали мелочь, освободив парк гостям. Пока ждали машины, чтобы не тянуть ляжки на виду у обозлённых отдыхающих, начальник выдал нам за труды и терпение червонец. А червонец в 80-м это немало. Побежали в ресторан, заказали большой ляган плова, фруктовые яства, взяли бутылку винишка и с удовольствием отпраздновали тяготы опальной ссылки на главный климатический курорт Советской Туркмении.

Такая вот сказка получилась. Как ни хотелось остаться на Фирюзе подольше, но пришло время, с большой нехотью мы вернулись в батальон и продолжили защищать от недругов южные рубежи нашей великой страны.