И кошка смеет...

«Даже кошка смеет глядеть в лицо королю», когда все придворные склоняют головы перед Его Величеством. Кажется, французы так говорят или англичане, не помню.

Чем же кошка из английского паба хуже? Тем более запахи из кухни, лужи кислого эля на столах подстегивают к дерзости.

А это действительно дерзость – сколько переводов первого сонета Шекспира (а Вы, конечно, догадались, что Набросок № 1, да ещё написанный в британском трактире) навеян этим сонетом.

Да, переводов много. Тут и перевод Соколовского, 1894 год, и перевод Каншина, 1893,  и перевод Гербеля, 1879,  и Чайковского 1914,  и Лихачева, 1904,  и перевод Маршака, 1948.

И если переводы Соколовского и Каншина больше похожи на подстрочник, то переводы остальных авторов облечены в форму сонетов.

 Однако начнем с оригинала.

                1

From fairest creatures we desire increase,
That thereby beauty’s rose might never die,
But as the riper should by time decease,
His tender heir might bear his memory:

But thou contracted to thine own bright eyes,
Feed’st thy light’s flame with self-substantial fuel,
Making a famine where abundance lies,
Thy self thy foe, to thy sweet self too cruel:

Thou that art now the world’s fresh ornament,
And only herald to the gaudy spring,
Within thine own bud buriest thy content,
And, tender churl, mak’st waste in niggarding:

Pity the world, or else this glutton be,
To eat the world’s due, by the grave and thee.

Создан сонет Шекспиром, как полагают, в 1609 году, и старый английский язык не особо располагает к легкости понимания.

Тут-то на помощь современному читателю и приходят Соколовский с Каншиным.

Так, Соколовский пишет:
                1.

Отъ прекрасныхъ существъ мы желаемъ потомства для того, чтобъ роза красоты, увянувъ подъ вліяніемъ времени въ зръломъ возраст;, не осталась безъ нъжнаго наслъдника, свидътеля ея памяти. Но ты, обручась лишь твоему собственному свътлому взгляду, поддерживаешь огонь своего очага исключительно своимъ существомъ и, производя голодъ среди обилія, дълаешься самъ себъ врагомъ, жестокимъ къ твоимъ собственнымъ прелестямъ… Свъжее украшеніе міра, ты сталъ единственнымъ глашатаемъ твоей веселой весны и, сохраняй въ почкъ ея сокъ, истощаешься, прекрасный скряга, воздержаніемъ… Пожалъй міръ, потому что иначе природа и ты сами разрушите въ гробъ то, что по праву принадлежитъ міру.

Хотя и в старом российском написании, но всё понятно и в наши дни.

Каншин дает свою версию:

                I.

Мы требуемъ потомства отъ прекраснъйшихъ твореній затъмъ, чтобы не умирала никогда роза красоты и, отходя какъ болъе зрълая, съ теченіемъ времени, оставляла-бы нъжный отпрыскъ памятью о себъ а ты, обрученный съ одними своими ясными очами, питаешь пламя своей жизни самодовлъющимъ топливомъ, ты производишь голодъ тамъ, гдъ есть избытокъ, враждуешь самъ съ собой, слишкомъ жестокъ къ своему нъжному существу! Ты теперь, свъжая краса міра, лишь въстникъ еще пышной весны, но ты хоронишь въ своемъ отпрыскъ его содержимое и, нъжный скупецъ, разоряешься своимъ скряжничествомъ. Пожалъй міръ, иначе этотъ обжора пойдетъ къ тебъ, твоей-же могилъ, чтобы вкусить должное міру.

Оба автора следуют оригиналу, иногда давая прямой русских перевод herald у Соколовского – глашатай, у Каншина – вестник.

А порой несколько отходят от него:

«… сохраняй въ почкъ ея сокъ истощаешься, прекрасный скряга, воздержаніемъ… …» это у Соколовского,

а вот у Каншина:

«…но ты хоронишь въ своемъ отпрыскъ его содержимое и, нъжный скупецъ, разоряешься своимъ скряжничествомъ…»

Тем не менее, образ создается, создается то, что хотел сказать Шекспир.

Перед другими переводчиками стояла задача воплотить этот образ в форму сонета, точнее «Шекспировского сонета», отличающегося от «классического» или «классических».

Н.В. Гербель пишет:

                I

Потомства от существ прекрасных все хотят,
Чтоб в мире красота цвела — не умирала:
Пусть зрелая краса от времени увяла —
Ее ростки о ней нам память сохранят.

Но ты, чей гордый взор никто не привлекает,
А светлый пламень сам свой пыл в себе питает,
Там голод сея, где избыток должен быть —
Ты сам свой злейший враг, готовый все сгубить.

Ты, лучший из людей, природы украшенье,
И вестник молодой пленительной весны,
Замкнувшись, сам в себе хоронишь счастья сны.
И сеешь вкруг себя одно опустошенье.

Ты пожалей хоть мир — упасть ему не дай
И, как земля, даров его не пожирай.

И его рифма - abba ddcc  effe  gg – как в «классическом» сонете отличается от «шекспировского» сонета – abab – dcdc – efef – gg. Как и в оригинале мужские и женские рифмы чередуются.

Число слогов строго выдержано 12–13–12-13   13-13-12-12   13-12-12-13      12-12 , в то время как у Шекспира не столь строго и встречается 13, 12, 10.

И вообще, это вопрос сложный, поскольку неясно как во времена Шекспира произносились, скажем, дифтонги, да и вообще слова, например, die – memory в современном английском не рифмуется.

Удивительная по тонкости работа! Создается немного тяжеловесный (это же сонет, в конце концов) образ, причем Н.В. Гербель почти шаг за шагом следует за оригинальным текстом.

И скорее всего, он не пользовался подстрочниками переводчиков, о которых было сказано выше, а, может, и как-то по-своему их переработал.

У другого переводчика, Модеста Ильича Чайковского (не путать с Петром Ильичем Чайковским, композитором, его старшим братом) читаем:

                I

Мы красоте желаем размноженья,
Нам хочется, чтоб цвет ее не вял, —
Чтоб зрелый плод, — как все, добыча тленья —
Нам нежного наследника давал.

А ты, плененный сам собой, питая
Твой юный пыл своим топливом, сам
Творя бесплодье вместо урожая,
Сам враг себе, жесток к своим дарам.

Ты ныне миру вешних дней отрада,
Один глашатай прелестей весны,
В зачатке губишь цвет твоей услады,
Скупец и мот небесной красоты.

Так пожалей же мир, иначе плод
Твоей красы с тобою гроб пожрет.

М.И. Чайковский следует рифме «шекспировского» сонета, число слогов           11- 10-11-10     11-10-10-10   11-10-11-11   10-10.

«Размноженья» звучит, по нынешним меркам грубовато, но в начале XX века это скорее означало «продолженья», в смысле продолженья рода.

Помимо рифмы переводчик следует и за мыслью автора, строфа в строфу. Именно, за мыслью, поскольку, как нам кажется, здесь меньше от образа, чем в переводе Гербеля.

В переводе В.С. Лихачева сонет звучит так:

                1.

Отъ избранныхъ существъ потомства мы желаемъ,
Чтобъ роза красоты цвъла изъ рода въ родъ,
Чтобъ старому, когда къ землъ онъ пригнетаемъ,
На смъну возникалъ такой же юный всходъ.

А ты, въ себя лишь взоръ блестящій устремляя,
Его огонь живишь изъ нъдръ своихъ же благъ,
И, гдъ обиліе, тамъ голодъ порождая,
Нещаденъ къ прелести своей, какъ лютый врагъ.

Ты, міра лучшій цвътъ и въстникъ несравненный
Ликующей весны,—хоронишь отъ людей
Въ сомкнутой завязи свой жребій драгоцънный
И разоряешься отъ скупости своей:

Не объъдай же міръ чрезъ мъру и чрезъ силу,
Чтобъ все его добро не унести въ могилу.

Рифма как в шекспировском сонете, число слогов 13-12-13-12  13-12-13-12     13-12-13-12   12-13 строго выдержано.

Опять-таки перевод следует за мыслью автора оригинала с некоторыми вариациями. Возможно, именно из-за этого образ складывается с трудом.

А вот как перевел сонет С.Я. Маршак:

                1

Мы урожая ждем от лучших лоз,
Чтоб красота жила, не увядая.
Пусть вянут лепестки созревших роз,
Хранит их память роза молодая.

А ты, в свою влюблённый красоту,
Все лучшие ей отдавая соки,
Обилье превращаешь в нищету, —
Свой злейший враг, бездушный и жестокий.

Ты — украшенье нынешнего дня,
Недолговременной весны глашатай, —
Грядущее в зачатке хороня,
Соединяешь скаредность с растратой.

Жалея мир, земле не предавай
Грядущих лет прекрасный урожай!

По рифме это «шекспировский» сонет, но автор отклоняется от числа слогов, задаваемых оригиналом. Так, видим 10-11-10-11  10-11-10-11   10-11-10-11  10-10.

Меньшее количество слогов придает большую подвижность стиху, «динамичность».

Хотя и следуя за оригиналом, переводчик, тем не менее, находит новый образ:  «Мы урожая ждем от лучших лоз,» тогда как в оригинале "лоз" не было, было creatures – творенье.

Образ розы повторяется, вместо tender hair – нежный наследник  - «хранит их память роза молодая».

И образы и мысли, выраженные переводчиком, воспринимаются с удивительной легкостью.

Но, обратимся, наконец, к нашей «кошке» и рассмотрим Набросок № 1:

          1.

Продли очарованье, молим мы,
И да пребудет вечно красота,
Пусть розы цвет сойдет в объятья тьмы,
В побегах сохранится чистота,

Себя в надменный заковавши взгляд, 
Питая пламень из своей души,      
В пустыню обращаешь юный сад,
Себе ты враг - других и не ищи,

Так поросль не сыщет путь пробиться,
Оставив колкие шипы весной,   
Не явит совершенство, что томится, 
В тебе самой - в тебе одной,               

О скорбь! Пожрет бутон могилы ночь,
И не прольет слезу ни сын, ни дочь.

Рифма,видим, как в «шекспировском» сонете. Слоги 10-10-10-10           10-10-10-10   10-10-11-8   10-10.

Видим «сбой» в числе слогов третьей строфы, особенно с 11 на 8, что, возможно, компенсируется цезурой в последней строке.

Переводчик, скорее создает образы, пытаясь передать с их помощью мысль автора оригинала. Стиль несколько высокопарен или старомоден (в первой и предпоследней строке).

В отличие от других авторов, переводчик явно обращается к женщине: «В тебе самой – в тебе одной».

К кому обращался автор оригинального сонета и его переводчики, можно предполагать только из контекста.

По идее, «краса» и «роза» ассоциируются с женщиной, хотя у Гербеля видим «Ты лучший из людей…», тогда как в оригинале – rose, роза.

Литература, в отличие от математики, предмет не точный, кому-то нравится один перевод, кому-то другой, а кто-то вообще это «стихоплетство» читать не станет.

Если вы «почувствовали» что-то, если вы «увидели» что-то - уже хорошо.

Автору этих строк более импонирует перевод Маршака, ну, а «кошка» из британского трактира, она и есть кошка, что с неё взять – глядит на кого хочет.

                ***