Писательские байки. Опус 5

     Александр Разумихин

     ПИСАТЕЛЬСКИЕ БАЙКИ,
     или
     Как пишутся книги:)))

     Опус 5

          Поминальная история

Ещё несколько невыдуманных эпизодов о грустном и смешном

   В одной из предыдущих частей своего опуса «Писательские байки, или Как пишутся книги)))», названной «Шаги по литературному грунту», я счёл рождение книги о графине Самойловой не самым для меня обычным. Вспоминал, как в одно из своих путешествий по Франции я на парижском кладбище Пер-Лашез нашёл место захоронения прелестной возлюбленной Карла Брюллова Юлии Самойловой. Красивый белокаменный на высоком фундаменте-постаменте склеп, ставший общей усыпальницей графини и её второго мужа. Итальянец Пьер Антонин Перри был певцом-тенором, говорят, что красавцем. Он умер от чахотки молодым тридцатью годами ранее знаменитой русской графини.

О нём тогда не знал ничего. О ней немногим больше. Потому что даже в книге Владимира Порудоминского про Карла Брюллова (ЖЗЛ), прочитанной в студенческие годы, о Юлии Павловне Самойловой-Перри-Морнэ (урождённая Пален /фон дер Пален/), собственно, не было ни слова. Видимо, автор счёл, что выходки и похождения «последней из Скавронских», могли нарушить моральные устои добродетельных советских читателей.

И вот, когда стоял около захоронения графини, у меня вдруг мелькнула мысль о написании книги о ней: «Судьба — замечательный сюжет для отечественного сериала». Убедиться, что это не сегодняшняя придумка, можно обратившись к моим «Заметкам путешествующего бездельника» («Компот из сухофруктов. Чашка 34»: глава 6 «Хлебом не кормите…». Текст написан и опубликован в 2014 году).

Странным был не сам факт, что я подумал, как порой уже бывало: вот ещё одна любопытная персона, заслуживающая писательского и телевизионного внимания. Подобные соображения и прежде возникали касательно то Анны Олениной, то княгини Екатерины Павловны Багратион (урождённая Скавронская), то княгини Дарьи Христофоровны Ливен (урождённая Доротея фон Бенкендорф), то графа Барклая-де-Толли, то Матильды Кшесинской, то Ивана Фёдоровича Паскевича. К себе я никак и никогда эти мечтания (маниловские, как я шучу) не относил. Обычно — вот если бы кто другой написал, а я с удовольствием прочитал бы.

Как раз странным было бы, начни я с того момента думать на эту тему. Голова тогда была полностью занята Пушкиным. Но мысль, возникшая на парижском кладбище, видимо, умудрилась обосноваться где-то в подкорке и каким-то образом там зрела.
Вернувшись через два месяца в Москву, я засел за работу над «Жизнью Пушкина» и, когда уже дописывал финальные главы, как-то ночью во сне «подумал»: «Если когда-нибудь я осмелюсь писать книгу о графине Юлии Павловне Самойловой, то, вероятно, первой её фразой будет: “История человека начинается задолго до его рождения”».

Далее случилось вовсе чудн;е. Завершив «Жизнь Пушкина. Лавровый венок и терновый венец. Реконструкция биографии гения», я и впрямь приступил к написанию «Графини Самойловой». Сходу, уже на следующий день. Чем очень удивил жену, которая высказалась, что такого со мной ещё никогда не было. Она права, что не было, я всегда делал перерыв, для того чтобы переключиться.

Пришедшая ко мне во сне фраза, с которой, решил я, было бы хорошо начать текст повествования о графине, появилась на чистой компьютерной странице. А дальше я понял, что фраза хорошая, а писать после неё первую главу, ну, никак у меня не получается. Что я тогда сделал? Понравившиеся мне слова волей всесильного автора превратил в название первой главы.

Начать же биографическую повесть решил с короткой, всего в несколько фраз, «Необходимой преамбулы», которая предваряла бы основной корпус текста о графине Самойловой. Фразы писались, убирались, видоизменялись (надеюсь, к лучшему). Итоговым стал пятый вариант, который начинался словами:

«Доведись Юлии Павловне Самойловой-Перри-Морнэ (урождённая Пален /фон дер Пален/) на склоне лет писать мемуары, рассказами о своих выходках и похождениях на протяжении 72 лет жизни она легко могла бы вогнать в краску не только добродетельных читателей».

В процессе работы над преамбулой я нашёл решение, чем, собственно, надо будет заканчивать книгу. Заодно определил, что первая глава будущей книги должна не начаться, а завершиться рождением героини повествования. И это позволило спланировать поглавное содержание и приступить к написанию основного корпуса будущей книги.

Работа над повествованием о графине шла в примечательное время весны 2020 года, когда повсеместно царил коронавирус и в Москве властвовал локдаун. Но я принял для себя режим самоизоляции и приклеился к интернету на две недели ранее официально объявленного Собяниным карантина. Каждый текущий день походил на минувший: я писал, читал, записывал что на ум пошло… Не мог не вспомнить, как Пушкин несколько месяцев пережидал эпидемию холеры в знаменитую Болдинскую осень.
В один из дней в голове возникла смешная параллель: как пожар способствовал Москве много к украшенью, так коронавирус, надо признать, способствовал много к написанию повествования о графине Самойловой.

Хотя, надо признать, читать и обдумывать прочитанное приходилось порой по времени больше, чем писать. В одну из ночей, любимое время у людей-сов, читал электронную книгу Галины Леонтьевой «Карл Брюллов». Из неё следовало, что Пушкин рядом с Брюлловым был, Гоголь был, Герцен был, Глинка был, ещё кое-кто был, а графиня Самойлова так, вроде были пара случаев, мимо проходила, не задерживаясь особо.

Потихоньку писание моё продвигалось, настал момент, когда впереди замаячил свет в конце туннеля. Поиски в интернете дали возможность познакомиться с праведником Лотом, его женой и дочерьми, которые жили в городе Содоме. Всю ночь читал печально известную библейскую историю как город сосредоточия разврата и «неестественной» любви был стёрт Богом с лица Земли Обетованной. Обратил внимание, что в интернете библейская история иллюстрируется картиной Брюллова «Последний день Помпеи». Так что к удовольствию своему обнаружил, что мысль о сравнительной параллели судеб Помпеи и Содома не у меня первого возникла.

И тут я должен отвлечься от событий, связанных с написанием текста, который позже получил название «Графиня Самойлова: “Вера в счастье уже есть счастье”». Не удивляйтесь, но вижу необходимость обратиться к дням собственной жизни, в которой не в меньшей мере живёт прошлое. Оно, надо признать, находит немалое отражение в моих книгах. Да, документальное повествование о графине возвращает читателей во времена XVIII—XIX веков. Среди героев повествования кроме Юлии Павловны известные фигуры: княгиня Зинаида Волконская, художники братья Брюлловы и Сильвестр Щедрин, самодержцы Екатерина II, Александр I и Николай I, Александр Пушкин, Михаил Лермонтов и Джованни Пачини. Книга адресована тем, кто любит историю, хочет понимать её и готов воспринимать такой, какая она есть. Случайность? Вряд ли.

Моим первым опытом в прозе стал именно исторический роман, которому я дал длинное название «Короткая жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Павла Петровича Балашова, российского помещика, ставшего свидетелем и участником исторических событий и решившего письменно запечатлеть их для последующих поколений. Написано им самим».

Мой первый опыт заинтересовал писателя Леонида Ивановича Бородина, который в ту пору возглавлял журнал «Москва». Я с ним тогда знаком не был, но знаком был с его первым замом, которого, принеся в редакцию рукопись, попросил её прочитать. Впрочем, подробности истории появления романа в двух номерах журнала (2003, №№ 5-6) я в своё время поведал в книге «Париж… Москва… Зигзаги судьбы: невыдуманные истории о грустном и смешном. Роман-эссе длиною в жизнь». Она увидела свет в 2013 году. Так что желающие могут ознакомиться с романом-эссе, в нём много чего примечательного о писательской жизни рассказано. В том числе и о моей собственной. Так что мысль: «в каждом из нас живёт прошлое…», для меня соотносима не только с графиней Самойловой.

Однако вернусь к историческому роману «Короткая жизнь…». У него тоже есть преамбула «Вместо предисловия» — короткий эпизод, представленный в романе следующим образом:

«Мир тесен. В один особенно душный день в поисках тени и тишины я забрёл в переулки Старого Арбата и неожиданно столкнулся там лицом к лицу со своим давним приятелем по Саратовскому университету».

И в ходе разговора реального действующего лица, представленного мной, и вымышленного героя, некогда бывшего однокашником (правда, один — историк, другой— филолог), первый спрашивает второго: «А ты свою родословную знаешь?»
И слова второго, который представляет меня самого, выглядят так:

«Мой ответ был прост, потому как своё семейное древо с некоторых пор действительно знал, и напоминало оно хорошо обструганный телеграфный столб:
— По отцу я из потомственных крестьян Ржевской губернии. Тут далее деда, погибшего в войну, никого не ведаю. Дед же по материнской линии всю жизнь в анкетах вынужден был писать, что отца своего не знает. Место рождения деда — некогда богатое село Болдыревка Саратовской губернии. А был он незаконнорождённым сыном князя Васильчикова, которому эта самая Болдыревка и принадлежала. Вот только каким образом моя родословная связана с твоей поездкой?»

Пересказывать сейчас, что за поездка, и есть ли какая связь между поездкой историка, моей родословной и другими событиями в романе я не стану (желающие могут в интернете легко обнаружить текст романа, хотя я его там не выставлял). Я же намерен продолжить разговор о деде. О нём я упоминал не только в преамбуле исторического романа. Опять могу предложить желающим обратиться к моему тексту «Дело случая. Сугубо житейский рассказ в формате повести». Это было первое произведение, которое я разместил здесь на своей авторской странице, придя на сайт «Проза. Ру» в 2021 году.

Тогда, поместив его, я добавил несколько строк «От автора»:

«Текст, представленный здесь, является завершающей частью авторской книги «ПАРИЖ… МОСКВА… Зигзаги судьбы: невыдуманные истории о грустном и смешном. Роман-эссе длиною в жизнь». Если кого заинтересует, роман этот можно назвать книгой наблюдений за тем, что окружало меня на протяжении шести десятков лет. А значит, речь в ней идёт о той эпохе, в которой жили все, кто застал ещё живым вождя, хозяина, диктатора Сталина, кто пережил его наследников Хрущёва, Брежнева, Горбачёва и вдруг оказался на постсоветском пространстве совсем другой страны. По сути, это заметки литератора, чьи прожитые годы перекликаются с судьбами обычных российских обывателей, каких у нас большинство. Среди «персонажей» романа-эссе А. Дурова и Л. Лещенко, В. Кожинов и Л. Аннинский, Ю. Бондарев и М. Лобанов, Ю. Селезнёв и А. Ланщиков, В. Бондаренко и С. Куняев и многие другие».

Из чего можно сделать немудрёный вывод, что фраза: «История человека начинается задолго до его рождения» имеет прямое отношение не только к графине Самойловой.
Буквально несколько слов о моём деде, оброненные в одном романе и затем получившие более широкое толкование в другом романе:

«Сам же дед военным стал, если не сказать, что случайно, то, по крайней мере, неожиданно даже для самого себя. Дело обстояло так. Дед мой был секретарём одного из московских райкомов комсомола. И совпали по времени два события. Одно общественное — в ту пору проводилась кампания, боюсь соврать, что-то вроде «Комсомол — на Военно-морской флот!» Как секретарь райкома дед эту самую кампанию у себя в районе и проводил. Второе личное — деда принимали в партию. Рекомендацию в партию ему дал сам Косарев, тогдашний первый секретарь ЦК ВЛКСМ. Ясное дело, приём в партию был воспринят дедом с огромным подъёмом. И вот в порыве чувств — как же, надо оправдать доверие, — дед мой, проводящий кампанию по укреплению Военно-морского флота идейной молодёжью, сам подаёт заявление и по комсомольскому набору становится военным.

Взгляд Глеба, словно остановившись на чём-то далёком, прошёлся над головами сидящих за столом. Гости выжидающе молчали.

— Вот так мой дед стал военным, кадровым военным, — повторил Глеб. — Секретарь райкома комсомола Москвы, призванный в армию, — случай, признаться, не самый заурядный. В какой-то мере этим я объясняю тот факт, что ещё до войны дед мой уже был полковником. Вернее, попав на флот, перед войной носил звание комиссара… Войну встретил на Чёрном море, будучи начальником политотдела бригады подводных лодок, базировавшейся в Севастополе. Когда, упразднив институт комиссаров, ввели новые звания, он стал капитаном первого ранга.

Самое удивительное, что, когда в шестьдесят третьем году он умер в возрасте пятидесяти лет, у него на плечах по-прежнему были погоны капитана первого ранга. Я кому рассказывал, что дед до войны был полковником, прошёл всю войну, почти двадцать лет служил после войны и умер полковником, знающие люди говорили, что это случай, мягко говоря, не из частых.

— Как, дядя Аркаша, — обратился Глеб к днепропетровскому дяде жены, — доводилось встречать такое? Вы сами полковник, тоже воевали, что скажете?

— Верно, это надо было умудриться.

Глеб налил себе ещё рюмку, выудил из салатницы маленький маринованный огурчик.

— Во многом, я думаю, жизненный путь деда — производное его характера. И стечения случайных обстоятельств, начиная с самог; появления его на свет. Сколько всевозможных и непременных анкет за свою комсомольско-партийно-армейскую жизнь пришлось ему заполнить. И всегда в графе «родители» писал, что отца не знает. Хотя, смею думать, история происхождения была ему известна. Родился он в большом приволжском селе Болдыревка. Селе, принадлежащем князю Васильчикову. После революции эмигрировавшему за границу. Чьи потомки сейчас, насколько я знаю, проживают во Франции. И был дед незаконнорождённым сыном этого самого князя Васильчикова. Надеюсь, объяснять не надо, почему в те времена дед был вынужден скрывать имя отца. Что было бы с ним, скажи кому или напиши он в анкете, что его отец — князь…

И без того хватило лиха. Прошёл всю войну. Оборонял Керчь, Феодосию, Одессу, с последней подводной лодкой покинул Севастополь. Затем продолжил воевать на Северном флоте. Дважды его разжаловали и снова восстанавливали в звании.

— Два-ажды?! — протянул дядя-полковник.

— Представьте себе, — откликнулся Глеб. — За что разжаловали? Сам он отвечал односложно: «Если успех — кто сделал? Сам. Если неудача — кто виноват? Зам. Не подготовил, не обеспечил». Он и был заместителем по политчасти.

Дважды его арестовывали. Оба раза выпустили. Могли и не выпустить. Первый раз — после ареста Косарева. Подписал письмо в его защиту — тот, как помните, дал ему рекомендацию в партию, — и был арестован. Спасла… смерть матери. Попался сердобольный следователь — дело случая, — отпустил на похороны. А потом про него почему-то не вспомнили. Второй арест — совсем банальный. Он тогда служил в Севастополе. Оказалось, у него у единственного из высшего офицерского состава было трое детей, три дочери. И командующий Черноморским флотом выделил ему трёхкомнатную квартиру. А дальше проще простого. Дед получил квартиру, а соответствующие органы — донос. Зависть человеческая — чувство поистине безмерное и безграничное. Последовал арест. Когда выпустили — опять счастливый случай, выпускали-то, ой, как нечасто, — с офицером, который тот донос написал, дед знал кто, довелось и дальше служить вместе».

Таким выглядел фрагмент о деде в романе. Я его написал так, как помнил с детства сам. И так, как помнила и позже рассказывала мне мама. Ну так это в романе. В реальности… как узнал позже, было не совсем так. Но для этого понадобились годы, чтобы я вник в происходящее в дни, когда меня ещё и на свете не было. Причиной тому стал внук-второклассник. А поводом — на одном из школьных уроков, называемом «Беседы о важном», его учительница в преддверии 9 Мая завела разговор на тему про «Бессмертный полк». Вечером Ванька поделился информацией с бабушкой. А та, будучи педагогом не только по профессии, решила расширить понимание им сути дела и познакомить его с семейной страничкой «Бессмертного полка». Среди десяти ближайших родственников, имеющих отношение к Великой Отечественной войне, своё место занял и мой дед, то есть для Вани уже прапрадед. Я откопал в домашнем архиве двоюродного брата фотографию деда, где он с поэтом-песенником В. И. Лебедевым-Кумачом. Собственно, она у меня самого была, но среди подборки иллюстраций в документальной книге «В студёных глубинах» (Воениздат, 1980), посвящённой подводникам Северного флота в годы Великой Отечественной войны. Если кто забыл, то Василий Иванович — автор песен «Широка страна моя родная» и «Священная война», «Сердце, как хорошо, что ты такое…» и «А ну-ка, песню нам пропой, весёлый ветер» и других песен из кинофильмов «Весёлые ребята», «Волга-Волга», «Цирк». Все песни эти Ваньке знакомы. Про песню и ветер была первой, которую мы, гуляя с ним лет в пять, распевали по пути в парк.

После фотознакомства с прапрадедом Ваня захотел навестить его могилку. Так что составит компанию при нашем очередном визите на Введенское (Немецкое) кладбище. Оно у нас вроде как семейное: захоронены десять родственников.
Подбирая небольшой текст к фотографии своего деда, я побегал по интернету, и вынужден был согласиться: даже если Яндекс знает не всё, то по крайней мере несколько больше, чем архив министерства обороны. Серьёзное ведомство располагает информацией лишь о том, что «до войны старший политрук Болдырев Константин Николаевич назначен Начальником политотдела 1-й бригады подводных лодок Черноморского флота с присвоением ему военного звания батальонный комиссар. В ходе войны капитан 2-го ранга К. Н. Болдырев переведён на Северный флот замполитом Бригады подводных лодок». (Похоже, это единственный документ, имеющийся в центральном архиве министерства обороны.)
 

На фото сверху(1943 г.) слева направо: командир 6-го дивизиона подводных лодок Герой Советского Союза капитан 2-го ранга И. И. Фисанович (1914—1944), замполит бригады подводных лодок капитан 2-го ранга К. Н. Болдырев.

Да ещё даёт скромную справку, что дед был награждён медалями «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», «За боевые заслуги», «За оборону Советского Заполярья», «За победу над Японией». Хотя домашний архив сохраняет его орденскую книжку, где зафиксированы награды: ордена «Красного Знамени», «Красной Звезды» и «Орден Ленина».

Проведя всю войну капитаном 2-го ранга и будучи дважды разжалован, он, только при уходе в запас по состоянию здоровья в 59 лет, получил звание полковника (что было дедом воспринято как оскорбление), потому что всю службу был военным моряком. Почему так? Это была извечная вражда, другого слова не подберу, между моряками и сухопутными. Какими были отношения с лётчиками, не знаю, придумывать не стану, но почему-то между разными родами войск всегда возникала некая напряжёнка. Так что благодаря Ване уточнил для себя некоторые детали биографии деда, которые фигурировали в моих писаниях.

Но самой большой необычностью появления книги о графине я назвал бы тот факт, что она оказалась «дочкой» моего двухтомника о судьбе Пушкина. Впрочем, не единственной. Двадцать лет работы над ним позволили собрать материал, превышающий необходимый для понимания поставленной цели написать не биографию, а реконструировать путь гения к смерти. Собственно, на «отходах» пушкинской тематики возникла затея написать ещё две книги: про графиню Самойлову и про поэта Ивана Крылова. Самойлова вписывалась в понимание любовных отношений, позволяющее осмыслить характеры и резкую картину нравов, столь отличных от века нынешнего, познакомиться с тем историческим периодом, в котором она и Пушкин жили. Как я писал в книге о Пушкина, «для плотской любви (сл;ва «секс» тогда ещё не существовало) очень важно, когда она происходит — по крайней мере, в какую историческую эпоху. Казалось бы, про любовь все всё знают. Но в современном мире большинство из нас ведёт образ жизни, всё же отличающийся от того, что был присущ началу XIX столетия. А наш герой занимался любовью именно тогда. И отношение к женщине, к плотской любви у него (не у него одного) совсем иное».

При написании этих трёх книг я исходил из собственного желания вглядеться в реальные портреты, «встроенные» в окружающую атмосферу исторического фона. Это опять же было проявлением учительской наклонности. Я писал не художественные произведения. А занимался воссозданием исторических, общественных, семейных подробностей событий, взаимоотношений, перекрещивающихся судеб давно уже отшумевшей жизни. Делал это через осмысление эпистолярного и мемуарного наследия десятков реальных персонажей пушкинской эпохи и пушкинского круга общения. Потому что фактическую сторону русской истории большинство из нас знает очень скверно.

Книги об Иване Крылове и Александре Пушкине объединяла уже не любовная тема, а общественно-политическая. Правда, что касается моей книги о Крылове, то она у меня уже была даже ранее того, как я затеял писать свой фолиант о Пушкине. И документальное повествование об Иване Андреевиче волею судеб было напечатано трижды: сначала «Учительская газета» затеяла публикацию (с продолжениями на три месяца) всего текста, сочтя его полезным для своей аудитории, потом повествование увидело свет на страницах роман-газеты для школьников «Путеводная звезда» (2010) и, наконец, опус «”Звери мои за меня говорят”, или Загадки статского советника и кавалера Ивана Андреева сына Крылова» появился в моей книге «На рубеже веков. Дедушка Крылов и юный Пушкин» (2012) в серии «Классика и классики (Литературный семинар)».

Так как повествование писалось с ориентацией на школьников, я, памятуя, что наше всё — это Пушкин, не мудрствуя лукаво, начал его не особо затейливой фразой:

«Перелистав страницы литературной истории немного назад, можно обнаружить, что Иван Андреевич Крылов был первым писателем, которого Россия выдвигала на роль национального поэта».

Оказалось, что писание моё сочли интересным и учителя, и школьники, и их родители. Тогда я решил предложить свои услуги издательству «Молодая гвардия» для Малой серии «ЖЗЛ». Но тут выяснилось, что таковая у них к этому времени уже имелась в напечатанном виде. Так что мне оставалось повернуться и выйти из кабинета главного редактора. И пошёл я от них солнцем палимый, ветром гонимый.
Почему я проявил интерес к Малой серии? Потому что написанная мною книга о Крылове заслуживала скорее название «книжечка». Так как я её писал для школьников, то пугать их толстой книгой было бы совсем неуместным. Ну, а Малая серия требовала от меня меньших трудозатрат. А о больших я не помышлял.

Прошло года два, и в разговоре с новым главным редактором «Молодой гвардии», которой я после трагической кончины прежнего принёс рукопись «Графиня Самойлова: “Вера в счастье уже есть счастье”» (и ей понравился заголовок), мне вдруг был задан вопрос, по сути предложение: не возьмусь ли я написать для них «Крылова» в Большую серию. Мол, договор сразу, хоть сейчас. Я слегка опешил и согласился, хотя сроки были поставлены жёсткие, потому что приближался юбилей Ивана Андреевича.

В сентябре 2023 года я приступил к работе над «Крыловым» для «ЖЗЛ». Через три месяца готовая рукопись была представлена в издательство.
Мог бы сделать это раньше, но… виной всему, как это обычно у меня бывает, стала цепочка происшествий, имеющая определение «дело случая». Желающие прояснить ситуацию могут удовлетворить любопытство, прочитав «Предновогоднее проникновение. Рассказ от первого лица», который я поместил здесь на своей авторской странице сайта «Проза. Ру» (25.01.2024). Сразу предупреждаю, кто читать «про личное» желания не имеет, не читайте.

Выходит, не напрасно более 10 лет назад я, затеяв писать «Байки писателя», сваял опус под названием «Нас всех подстерегает случай». В нём среди прочего рассказал о том, как, было дело, я сел писать… для внуков. Поведал, как однажды решил написать о Крылове. В моём обращении к Крылову был любопытный момент: прежде я о поэтах и о поэзии не писал.

В результате родился мой первый текст о Крылове. В 2007 году за это документальное повествование стал лауреатом литературной премии в конкурсе «Добрая лира» («Премия педагогического признания») — 1 место в номинации «Познавательная литература. Научно-популярные произведения. Детская литература».
На этом я успокоился и жил тихо-мирно, больше не помышляя трогать Ивана Андреевича. Однако, решив увидеть себя в Большой серии «ЖЗЛ», взялся вытворять текст, о котором даже жена спросила, что это я затеял, ведь никто такое не напечатает. Я, конечно, чесал репу, но продолжал свою песню.

Написав первые 50 страниц компьютерного текста, который включал одну из принципиальных глав о жизненном периоде великого уникума, большого чудака, замечательного баснописца, решил предложить её в журнал, потому что захотел поглядеть на реакцию в редакции на моего молодого Крылова до сдачи его в издательство. Раньше о нём авторы вроде как бы особо не распространялись, предпочитали писать о «дедушке Крылове».

15 октября я отнёс текст главы в журнал. А в февральском номере «Нашего современника» материал увидел свет (2024, № 2, с. 193—219). Очень даже оперативно. Я доволен.

19 декабря 2023 года, когда была поставлена финальная точка, «Крылов» проследовал в издательство. Завершением работы над повествованием стало написание исторического эссе, которое я назвал «Взгляд гения». Желающие с ним ознакомиться, могут сделать это, заглянув на авторскую страницу сайта «Проза. Ру» (05.12.2023).

8 мая, подписав вёрстку и оформление книги, поместил в своём блоге «ЖЖ» пару строк: «Сижу в ожидании тиража. Не курю, но купил баночку пива».

Ожидание оказалось тоже времязатратным мероприятием. Тираж поспел аккурат после закрытия Московского книжного фестиваля на Красной площади,  в первых числах июня.