Свеча

ИДЕАЛЬНЫЙ ДРУГ ИЛИ СВЕЧА В ОРЕХОВОЙ СКОРЛУПЕ..

Он лишил меня жизни: разбил телевизор, уничтожил радио, отобрал у меня голос и застрелил моего друга. Он сказал, что я должна сидеть у его ног, играть с раскаленными углями и отвечать на его вопросы. Чтобы мне было легче сделать это, он скобами пригвоздил к полу мои ноги, украл мою кожу и вырвал язык. Тогда я возненавидела его, и когда он наклонялся поцеловать меня, я, собрав все силы, бросалась вперед и впивалась в его шею. Но его шея — никто не в силах перегрызть ее — она, как столетний дуб, твердая и сильная. Правда, иногда, мне все же удавалось добраться до его вен, и тогда мне казалось, что я отомщена. Но не тут-то было, всего лишь пару глотков его горькой, бордовой крови, и он, встряхнув головой, сбрасывал меня на пол — к ногам. Его раны заживали слишком быстро, и мои выпады его только раздражали, но не более. В эти моменты, моменты разочарования и самоунижения, я, подняв голову, смотрела на него, и то, что я видела, заставляло меня восхищаться им — его фигура, волосы, глаза, его хладнокровие, презрение и жестокость, его стиль жизни, его власть надо мной.

Если он был зол, он царапал ножом мои руки и улыбался, когда видел боль в моих глазах. Моя боль всегда успокаивала его. Удовлетворив свою хищную мысль о крови, он пил светлое домашнее пиво, и, откинувшись в кресле, задавал очередные вопросы. Мне нравился он таким — злым, но удовлетворенным.

Когда к нам заходили его друзья, он всегда знакомил их со мной. Если же наиболее слабохарактерные в ужасе вскрикивали, закрывая глаза, он с гордостью говорил, что я его жена, а страдания, которые мужчина приносит женщине, и называются настоящей любовью.

Я знала, что у него нет ни одной любовницы — он был полностью верен мне — хотя никогда не знал меня. За это я вынуждена была его уважать. Многие видели в нем идеального мужчину, ничего о нём не зная.

Он не трогал меня, когда я спала и позволял себе это, лишь, если я могла защищаться. За это я всегда была ему благодарна.

Он никогда не забывал о дне моего рождения и двадцать первого в двенадцать входил в комнату с огромным блюдом моих любимых фруктов. Это был единственный день, когда он позволял себе опускаться предо мной на колени. В эти минуты я испытывала нежность и даже привязанность к нему. Он действительно сидел рядом на холодном полу и молча смотрел на меня всю ночь, а я ела виноград, жмурясь от удовольствия. Наверное, это звучит парадоксально, но я была счастлива, сидя вот так рядом с ним в эти темные часы. Тогда я понимала, что для того, чтобы быть счастливой, совсем не обязательно быть свободной. Но однажды, после одной из этих ноябрьских ночей, он вошел в комнату и, взглянув на него, я вдруг увидела, как он на самом деле несчастен и одинок. И тогда мне захотелось прижаться к нему, обнять его и прошептать что-нибудь ласково. А он, тем временем, взял свой любимый плащ и такой, до боли, знакомый мне нож, подошел и ... сел рядом со мной на пол. Укутав в плащ, отдал нож, освободил мои ноги и вернул мой голос, прошептал так тихо, чуть слышно: “Уходи — ты победила.” И лишь тогда я поняла, как сильно я люблю его.

ПОСТ СКРИПТУМ: я проиграла.

1997 г.