Посылка

        "хроники ржавой империи"
        (новая редакция)


    - Ты зачем шоколадку из коробки съел? – нахмурилась Алевтина Сергеевна. Дома – сладкая мама, на работе – политинформатор с кондитерской фабрики.
    Стасик виновато молчал. Зажатый громоздкими шкафами в «углу позора» он не мог пошевелиться.
     - Я для отца их приготовила. И для его взвода, - мама продолжала хмуриться. Ее щеки побледнели и приобрели зефирный оттенок. – Они добровольно кровь за тебя проливают, а ты ведешь себя как предатель.
    В свое оправдание, Стасик, по-прежнему не произнес не слова. Он знал, лучше не сопротивляться – мама все равно окажется права. Кроме голоса раздраженной Алевтины Сергеевны, до Стасика доносились шорохи из шкафа. Там, по словам папы-добровольца, хранилось славное прошлое. Скрипели пыльные полки, заваленные хламом прожитых лет, шептались призраки выброшенной одежды, ругались вымпела с почетными грамотами, пахло нафталином и кладбищем моли. А еще оттуда доносился звон медалей на мундире покойного деда. В особо неприятные дни, когда провинность сына углом позора было не искупить, его заворачивали в дедовский мундир, как в смирительную рубашку и оставляли в шкафу до утра.  И это пугало Стасика больше всего. Он верил, что в мундире живет страшный паук, что хочет забраться к нему в голову.
    - Скоро тетя Зоя придет, посылку забирать, - сладкая мама сверкнула грозно длинными карамельными ногтями, - а по твоей вине в коробке недостача. 
    - Она страшная, - выдавил из себя сын.
    - Кто страшная?
    - Тетя Зоя.
    Мама задумалась.  Наморщила лоб, погладила ладонью волосы цвета сгущенного молока.
    - Конечно страшная, – согласилась она спустя минуту. – Жизнь у нее не сахар. Да и работа десертного курьера свой отпечаток накладывает. Трудно, знаешь, на фронт шоколад возить, а с фронта – похоронки.
    - А зачем на фронте шоколад? – не понял Стасик.
    - Горечь войны перебивать.
    - Но нам в садике говорили, что только неправильная война - горькая.  А та что ради Пушкина и общего счастья похожа на сладкую вату.
    - Правильно вам говорили, - спохватилась мама. – И помни об этом всегда.

    Тетя Зоя появилась в доме, когда Стасик уже спал. Одноглазая, в камуфляжном пальто, с десятью коробками за плечами. Она чувствовала себя в чужой квартире как дома, принеся с собой тревогу и страх.  На фоне старой мебели тетя Зоя выглядела гармонично и естественно, будто призрачная гостья из славного прошлого цвета черного воронка.
    - Плохие дети попадают в бомбоубежище, - произнесла она с шипением, посчитав шоколадки в посылке. Ее единственный глаз, казалось никогда не моргал.
    - Может мундиром обойдемся? – сладкая мама прижала руки к груди.
    - А он у вас крепкий?
    - Пол войны прошел.
    - Ладно, - смилостивилась тетя Зоя. – Из воспитательных мундиров часто вылупляются герои. Если их, конечно, вовремя связать.
     Спустя десять минут, испуганного до заикания Стасика завернули в побитый молью дедовский мундир и замотали под звон медалей скотчем. Затем подвесили словно кокон в шкафу на специально сваренной для таких случаев арматурной вешалке. Когда дверь шкафа закрылась, Стасик почувствовал на своей щеке страшного паука. Он ловко забрался в ухо узника мундира и стал плести в его голове паутину.