Мастер и Шиза

 Вместо патетического разворота на тему «Моя империя» или «Всё это - одна империя», займусь психоанализом, который признаю только в виде дополнительного повода для обличительной речи.
 
 Дали мне обработать книгу одного шизоида. Рональд Дэвид. «Разорванное «я».  1960 года.
 Если бог уберёг, расскажу сама. Сейчас самые разные бредни по Фрейду и вокруг него стали руководством по педагогической работе. Самостоятельного мышления тут у нас нет.
 Его нет во всём.
  Читается, как откровения. Умиляет реклама данных книг. Люди платят бешеные деньги для того, чтобы прочесть, ничего не понять и сидеть  с умным видом.
  Но есть биографии.
 После них чтиво приобретает особый смысл.
 Дэвид написал книгу годам к сорока. Биографическая справка рассказывает о том, что это были годы активного употребления ЛСД.
 Пагубные последствия  употребления были не известны. Врачи дурнопсихи активно применяли его в своей практике. Сами употребляли. Считалось, что наркотики расширяют сознание, способствуют установлению контакта с пациентами.
 Применение ЛСД было настолько распространено, что не было человека, не употреблявшего этого наркотика.  Особенно, в среде «творческой интеллигенции». Рокеры, сценаристы,  режиссёры, актёры,  врачи «кололись» и нюхали, как наши просто пили.

А  раньше Фрейд сам сидел на морфии, подсаживал на него добропорядочных немок, нарожавших нам  наци.
 Известно широчайшее применение морфия и кокаина российскими господами к концу эпохи Романовых.
 Поэтом можно было и не быть, но кокаинистом ты быть обязан. Конечно, о пагубном воздействии на организм этих веществ не знали.
 Во, что верится с трудом. После ознакомления с правилами работы фармацевтов.

  «Кокаином серебряной пылью все дороги мои занесло…
Я - девчонка ещё молодая, а в душе моей тысяча лет».
 Найдите в интернете. Даже закрадывается подозрение. Так ли мы понимаем название «Серебряный век российской поэзии»? Его только Шварценеггер в фильме «Красная жара»  и прикрыл.
 За попытку - «спасибо».

Начавшаяся Первая Мировая ничего не изменила  в  распорядке дня интеллигентной верхушки общества. Только расширила перечень известных и безвестных морфинистов.
 Гумилёв. Тот самый поэт, о котором плачут все подряд.
 И востоковеды.
 И любители поэзии.
 И любители Ахматовой.
 И любители белых офицерских заговоров против большевиков.
  Гумилёв до конца надеялся на благоразумие власти, которая не отправит поэта на войну. Там было что- то вроде; «  меня взять на войну, всё равно, что зарезать курицу, несущую золотые яйца».
 Переоценил себя господин поэт. Взяли.
Никому не нужны  злотояйцевые куры. Если бы он какал золотом, разговор получился бы  другой.
 Может быть.
 А Маяковского не взяли. Он «доил» тех, кто какал золотом.
 На его аншлагах публика с первых рядов в патриотическом угаре срывала с себя меха, драгоценности и швыряла поэту под ноги. Уборщикам оставалось потом всё собрать, пересчитать и сдать на нужды фронта. Как правило, пара золотых портсигаров с крупными суммами и пара низок с драгоценностями, оставались на чай полотёрам.
Не хватило на триумф Российской империи.
 Но вопрос о ценности человека сформулирован уже тогда. «Кто для истории - матери более ценен?»
 Хамящий поэт, всяко - разно поносящий зажравшуюся публику, вызывающий дождь инвестиций со стороны откупающейся, сидящей в тепле «чистой» ценительницы прекрасного?

  Или обкакаинившийся поэт с его серебряными изысками?
 Можно сделать вывод о,  вырождавшейся  годами знати, о кокаиновой угрозе, нависшей над будущим страны. Благодаря большевикам  эту угрозу мы могли наблюдать со стороны во времена хиппи.
 «Дети - цветы жизни. Рвите им головки».
 А в это время шла война во Вьетнаме. Даже думать жутко, что кто- то из тех «цветов жизни» добрался бы до оружия массового поражения. Мне лично хватило кадров с, горящей от напалма спиной  бегущей девочки.
 И американского приклада, ломающего ключицы почти голого старого вьетнамца.
 Да.
 Говорила мне мама, чтоб не читала шизофреников.

 Между прочим, в работе  Дэвида много фамилий знаменитых западных писателей.
 Человек был талантлив. Но его переходы от темы к теме настолько круты, что перечитываешь, перенастраиваешься. Предлагаю перенастроиться, и почитать, от чего нас спас Николай Первый.
 Наша литература была описательной, обучающей, воспитывающей, выверенной. Скучной для современного читателя. Толстой, Тургенев, Некрасов имели время и деньги на «подумать, понять тенденции, обличить». Толстой ещё занимался вопросами детского образования. Он не только писал простенькие рассказы для детей. Ставил вопросы об особенностях детского мышления, о его связях с речью.

 Между прочим, тема эта была общей для европейской философской науки. Но Толстого можно читать. И понимать без специального философского словаря. Теперь представьте себе тома, заполненные сложнейшими рассуждениями, наполненными предикативными падежами,  приведшими к фашизму и кризису педагогики.

 Вообще, многословность была характерной чертой тогдашней культуры. Появились первые организации социал-демократов. Аренда помещений для съезда влетала в копеечку. В прессе выходили тома обсуждений вопросов предстоящего съезда.
 Это - для тех, кто считает Ленина чёртиком из табакерки, неизвестно, из какого мусора взявшимся. Первый съезд европейских соцдемов насчитывает 500 страниц разговоров и решений.
 В России съезды были подпольными.
 Это - для тех, кто думает, что наши революционеры действовали без всякой поддержки. Она была. Не обязательно германская. Свои проплачивали.
На  встречах социалисты «общались» много, переходя на личности. По личностям топтались и проправительственные организации и партии.
Серьёзно подходили к решению будущего человечества.
 Всё были дипломированными юристами.  Финансистами.  Здесь торопиться нельзя.

 А в  западной литературе уже существовал спрос на сериальные романы, обновляющиеся каждый день. Быстрописание не могло не сказаться на качестве романов.
 Николай Павлович уже умер.  У  Достоевского появились  квадратно - овальные столы, финал «Идиота» восхищал самого автора закрученностью.
Талант наших писателей уберёг от  непрописанностей, отсутствия развития героев романа, откровенного насилия, крутых, не мотивированных поворотов  и прочих спутников писания за деньги.

 Уже говорила о преимуществах советских творческих союзов. Они давали время на «подумать» над тем, что написал.
 Это мы перенастраиваемся. Сейчас  подобные методы работы  не пролетели  бы точно.

Итак.  Что такое шизофреник. Что от него ждать. Пишет практикующий врач. Вся  его заумь приводит к уверенности, книга обо мне. Шизофреники дурят своих врачей. Они просто прячутся в больницах от мира. Шизофреники - все. Одни уже попались. Другие - ещё нет. Те, кто попались,  страшно боятся выведения на чистую воду.  Ещё прикалываются над врачами. Между собой шизоиды общаются, как нормальные люди.

Авторские  рассуждения о жизни вообще, примеры из практики, вдруг прерываются огромными разоблачающими абзацами, за которые сейчас в лёгкую получишь  статус Засланца.
 Антивоенная направленность там кричит и кривляется идиотом  Достоевским.
Сначала поведение белого человека сравнивается с поведением колониста в Латинской Америке или в Африке. Желание обогащения настолько велико, что белый человек внутри себя находит «туземцев», чуть- чуть меняет миссионерские речи. Что получается?
 « Мы в Европе и Северной Америке - колонисты.  Колонисты не только мистифицируют местное население, им приходиться мистифицировать самих себя.
 Мы - восхитительный образ Божьего дара, подавляющему большинству умирающих  от голода, человеческих особей. Нам приходиться подавать наше насилие в виде моралистической риторики.  Эксплуатация должна рассматриваться, как благотворительность.
Преследование не должно  подаваться, как черта параноидального воображения.  Оно должно переживаться, как доброта.  Для того чтобы рационально воспринимать ВПК, нам приходиться разрушать наши способности ясного видения того, что перед нами.
 Представления о том, что позади.
 Задолго до начала термоядерной войны нам пришлось опустошить нашу психику. Мы начинаем с детей. Обязательно поймать их вовремя. Без тщательного промывания мозгов их чистые  головки могли бы разгадать наши грязные фокусы. Дети ещё не дураки, но мы превратим их в слабоумных, вроде нас.  С, как можно, более высоким коэффициентом интеллекта.

Человеческие существа стали настолько озверевшими,  опошленными, сведёнными на нет, что они даже не  понимают своего низведения до  определённого уровня.
Педанты учат молодёжь, что нет ответа на ценностные вопросы. Их не проверить, не дать полного определения. Это - вообще не вопросы. На что нам нужны метавопросы?
  Между тем, Вьетнам продолжается».

Высказывание лично для меня интересно.  Как подают историю? Нет у неё  нравственности. Незачем ей задавать вопросы и оценивать поступки, их последствия с гуманистической точки зрения. Человек воевал всегда. Не воевать он не может. Он - обезьяна. Вздорная и кровожадная. По большому счёту от обезьяны его отличает только размер и размах  дубинки. Те, кто задаёт вопросы из нравственной, моральной, этической копилочки только мешают.
А Вьетнам продолжается.
 
«Массовые убийства ставят вопрос о том, кто мы? Убийство, самоуничтожение по Фрейду являются натурой человека. Второй её  частью считается желание поиметь всё, что движется, но всё снова кончается убийством. Мы зациклены, запрограммированы. Выхода нет. Или выход есть и мы способны к разумному поведению?»
 Всё сразу.
 Быть или не быть.
 Человек или тварь дрожащая?
«За последние 50 лет нормальные люди убили, вероятно, сто миллионов своих нормальных собратьев.
Либо наше  взаимное поведение непостижимо. В этом случае мы являемся пассивным орудием неких нечеловеческих процессов, цели которых туманны и неуправляемы.
 Либо наше поведение по отношению друг к другу, есть функция нашего собственного переживания и наших собственных намерений. Хотя мы от них и отчуждены.
 (То есть, управляемы мы инстинктами или разумом?)

В последнем случае мы должны нести ответственность за то, что мы делаем…
  Если мы лишены переживания и наши поступки изъяты у нас из рук, как игрушки из рук ребёнка, мы  лишаемся нашей человеческой природы.
…   Люди могут и разрушают человеческую природу других людей. Мы не являемся самодостаточными монадами.  Совершенно определённо, что мы истребим самих себя.  Мы даже не можем мыслить соответствующим образом о поведении, которое находится на грани уничтожения. Мы меньше того, что мы есть на самом деле».
 
Напоминаю. Пишет больной человек о тех, кто, якобы, здоров. Шизоид «отчуждён» от своего сознания.
 В чём заключается раздвоение личности?
Все переживают форс-мажорные события. На кого- то нападают грабители, насильники. Кто- то попадает в аварию, «ломается». Каждый помнит, что в определённый момент меняется течение времени, скорость собственных движений или решений. Пострадавший «смотрит на себя со стороны».  Состояние проходит, а шизоид в нём находится всегда.
Я сломала  ногу. Все насельники  палаты  не понимают, как это их угораздило. А у меня в голове постепенно проясняются подробности падения. Что сделала, что подумала, даже определяется предположительный момент поломки. Не сразу «хрусь», а в результате попыток самостоятельного высвобождения.

Является это шизой или привычкой анализа своих действий человека, живущего в одиночестве - большой вопрос.  Но книгу пишу не я, а человек под кайфом.
 И в его понимании: «Все  мы все пойманы адом маниакальной пассивности. Процесс, схожий с отчуждением личности от себя самой. Каждый заявляет о своей несущественности.
Я просто выполняю приказы.
Если бы не я, это сделал бы кто- то другой.
Почему вы не подписываетесь? Все уже подписались».
Или
«Демонический групповой мистицизм: «Мы - это Партия. Партия - это Германия. Гитлер - это Партия. Гитлер - это Германия».  Рудольф Гесс.
Или.
«Мы являемся  христианами постольку, поскольку мы - братья во Христе.  Мы - во Христе. И Христос в каждом из нас!»
Или.
«Пусть не будет никаких иллюзий насчёт братства людей. Мой брат. Моя плоть и кровь - может быть, как солинчевателем,  так и сомучеником.  В любом случае он, вероятно, примет смерть из моих рук,  если решится посмотреть на ситуацию по- иному».

Не нравится? А как же «тот, кто не с нами, тот - против нас»?
Или
«Во имя  нашей свободы и нашего братства мы готовы взорвать другую половину человечества и быть взорванными в свою очередь».
Умнющий мужик- то.
 Он проговаривает всё до конца. Остаётся только успокаивать себя тем, что мы не являемся частью того общества, о котором писал Дэвид, но теперь- то мы - часть этого общества.
 Не смотря ни на, какие события.
Книга кончается, видимо, забавным воспоминанием. Студенты - медики попривыкли к работе в морге. Всем весело. Они устраивают «перестрелку» вырезанными внутренностями, ампутированными конечностями. Появляется такой же весёлый куратор и говорит: « Господа, вам должно быть стыдно. Как эти люди соберут себя в День Страшного Суда?» 

Потом продолжаются мемуары из врачебной практики. Сами по себе страшные жертвы абортариев, дети, взрослые, страдающие от  неизлечимых болезней, перемешиваются с уродцами с улиц, оживают, становятся действующими лицами шизоидной реальности.
 Представляю, что для самого автора это был ежедневный страдающий бред. Может быть, он имел цель вызвать сострадание у публики, которая не хотела знать о том, что такое война. Но получился новый жанр. Вернее, он уже был. Теперь он кристаллизировался.
 Жанр чавкающего ужастика.
 Когда боишься собственной тени. Все эти «чужие», «матрицы», притащившие ужас из космоса на Землю.
Неча делать? Бойся того, что тебя на самом деле нет. Ты есть только тогда, когда боишься, пытаешься убить то, что заставляет тебя выйти из зоны комфорта.
Затягивает.
 Сейчас  начну рассказывать, как спрятаться от ужаса, притвориться, что тебя нет.
 А потом выкарабкиваться из того, что никто не замечает. В общем, человек мучился, а народ, охочий до подобной литературы, ломился в очереди за своим экземпляром книги.
 В самом тексте есть фраза: « Святые могут целовать прокажённых. Самое время прокажённому поцеловать святого».
Дэвид явно поворачивал к церкви, а получилась бравада прокажённого, который хорошо заработал на демонстрации своих язв.
 Биография психоаналитика демонстрирует   путь Мастера без ограничений цензуры, без «бдительного» внимания вышестоящих органов, без заинтересованного руководства родителей, заставлявших переписывать черновики.

 Книга, о которой пишу, была первой и лучшей. На врача обратили внимание, приглашали туда- сюда. Он практиковал, писал ещё книги. Их успех, популярность вывезла шотландца в США. Здесь он перешёл на другие наркотики, добавил алкоголь и попался с поличным полиции. Суд. Скандал. Тогда он ещё не способствовал популярности.
 Мастер вернулся в Европу, которая не оценила его стихов и пьесы.  Мастер обиделся,  уехал в Австралию и Новую Зеландию. Популярность в захолустье его не удовлетворяла. Врач вернулся в Штаты.
 Здесь его встретили с распростёртыми объятиями. А в Европе его выводы уже подверглись критике местных специалистов. по сути- он стал " не выездным"
 Дэвид наркоманил, пил, попадал под статьи о распространении наркотиков.  Его последним появлением на публике был публичный сеанс оздоровления в 1985 или в 1987 году. Куча народа. Больная шизофреничка. Мастер поговорил с больной, которой немедленно стало лучше.

 Прямо подчёркиваю и обращаю внимание.
 В это же время у нас проходили массовые сеансы оздоровления Чумака и Кашпировского, который ещё и резал женщину удалённо. Потом был скандал. Вы думаете, изменились? Говорят, снова появились финансовые пирамиды.

  А Мастер наш в очередной раз женился, родил ребёнка, построил дом и бросил очередного ребёнка. Умер в 62 года. Сердце не выдержало наркотических качелей.  Оставив иллюзию, что человек остепенился. И вопросы.

 О причинах смертей советских знаменитостей.
О состоянии мозга людей «Серебряного века»  поэзии России.
О мозге предшественников серебреного всплеска.
О мозге современного российского общества, обильно сдобренном самой разной «наркотой».
 О переходе долгописания в современное отношение к «большому количеству буковок».
Об отсутствии привычки  долго думать.
Об отсутствии нужды в обдумывании.