Атланта. Глава 1. 7

Война и учеба были самыми нелюбимыми его темами. Причем если первую Глеб ещё мог как-то выдержать, выслушивая разглагольствования отца о правах Юга, то вторая давалась ему нелегко. Стоило за столом затронуть тему, связанную с учебой, как родители начинали наседать на него с вопросами, не отставая до тех пор, пока не получали на них исчерпывающие ответы. 

— Тебя выгнали из Гарварда, потому что ты так и не смог сдать эти несчастных экзамена? — глава семейства начал издали, неохотно принимаясь за ужин.

Юноша уныло кивнул. Собственно, зачем отец его об этом спрашивает, если он и так обо всем в курсе. И какой черт дернул его о них упомянуть, да ещё в день, посвященных гибели родителей и брата Чеховой!

Почувствовав, что к ней больше не будут приставать с вопросами относительно её дружбы с Рудаковским, Валерия снова принялась за трапезу, однако стоило ей взяться за ложку, как следующий выпад сводного брата, адресованный его отцу, заставил её снова отвлечься от еды и сосредоточить внимание на перепалке этих двоих. 

— Только не вздумай меня уговаривать вновь взяться за учебу! — решительным тоном заявил ему Глеб. — Возвращаться в Гарвард я больше не намерен.

— А больше ты туда и не вернешься, — отпарировал Олег Викторович, швыряя ложку на стол.

Пребывая в ожидании самого худшего поворота события, Алла с ужасом посмотрела на сына. Сейчас она как никогда переживала за его судьбу, но самому ему, похоже, было на все наплевать. Впрочем, если он и раньше позволял себе пререкаться с отцом в достаточно резкой форме, то сегодня его рвение противоречить родителю превзошли самые смелые её ожидания.

Такого же мнения была о нем и Чехова. Оставалось только удивляться, как за все время посиделок за ужином не схлопотал оплеуху за свое дерзкое поведение.

Будучи уверен, что отец не станет волноваться из-за такой ерунды, как экзамены, а потому, уладив его дела с  начальством заведения, как в прошлый раз, отправит его на досрочные каникулы, Глеб был немало ошеломлен, услышав вместо предполагаемого ответа нечто совсем противоположное.

— Это означает, что каникулы для меня начнутся раньше? — обнадеживающе переспросил он у него, ни сколько не сомневаясь, что так оно и будет.

— Каникулы для тебя отменяются, сынок, — категорическим тоном заявил Олег Викторович. — Скоро начнется война, госпиталям понадобятся хирурги, поэтому я решил отправить тебя в Атланту. Где-то же тебе надо получить опыт, который может пригодиться тебе в будущем. Конечно, для порядку тебе нужно было ещё год промаяться в Гарварде, но раз ты соизволил вылететь оттуда раньше времени, это значит, что как специалист ты уже состоялся, а раз тебе стало скучно среди ровесников и профессоров, значит морально ты готов к практической стороне дела. В моем госпитале работают толковые ребята, так что первое время побудешь под их руководством ассистентом, нахватаешься недостающих знаний, а потом начнешь оперировать самостоятельно.

Услышав отцовское предложение, у Глеба невольно похолодело на душе. У него как-то не укладывалось в голове, что тот собирался отправить его на практику!

Это было совсем непохоже то, что он намеревался получить.

По правде сказать, Глеб планировал этой весной провести каникулы в Европе, куда родители ещё долго не решались отпустить его одного, а теперь, когда он все распланировал все наперед, заручившись поддержкой матери, в их жизнь ворвалась война, напрочь изменив их прежний жизненный уклад.

При нормальном раскладе дел к настоящей практике он должен был приступить лишь через два года, но в связи с возникшими непредвиденными обстоятельствами, ему придется это сделать через три, а то и меньше месяцев!

Как знать, возможно, главный хирург пришлет отцу письмо пораньше, приглашая его на практику, и тот, конечно же, не удержится от соблазна поступить согласно своей прихоти, не имея понятия о ничтожных познаниях сына по части медицины.

Так что с поездками по Европе придется пока повременить. В противном случае старик сойдет с ума, если узнает о его решении не только не продолжать медицинскую династию в их роду, но и вовсе податься куда-нибудь в Техас в поисках вольной жизни, подальше от бдительного родительского ока, всех этих госпиталей и плантаций.

Отлично понимая, что его сыну не пристало болтаться невесть где, без образования, определяющего его дальнейшее будущее, Олег Викторович запихнул Глеба в это учебное заведение, не особо интересуясь мнением родного чада на этот счет. И словно заранее догадываясь, что сын заупрямиться, или чего доброго, вообще откажется от обучения, разговоров о том, какую стезю следовало бы выбрать согласно своим склонностям, он предпочитал не заводить.

Продолжить дело родителей — вот правильная «стезя», считал Лобов-старший, отказываясь принимать во внимание любые возражения со стороны сына. Важно было с самого начала направить чадо по верному пути, а там глядишь, он превратится в достойного человека, который будет ещё и благодарен ему за подобное руководство.

Поэтому отдавая его в Гарвардскую школу медицины, мужчина был уверен: его сына ждет безоблачное будущее, в котором он обязательно найдет свое место, и успеет состояться в своей сфере.

Вот только умудрившись за годы обучения в Гарварде растерять все свои учебники, и даже не имея понятия о том, где они вообще находятся, Глеб перессорился там чуть ли не со всеми преподавателями, частенько вступая с ними в бессмысленные дискуссии, вследствие чего будучи изгнаны с очередной лекций, большую часть времени он проводил наедине с собой, бесцельно шатаясь по коридорам высшего учебного заведения.

Таким образом, за эти пару лет учеба в Гарварде прошла как-то мимо него, но сам Глеб об этом ни капли не жалел.

Уже в ту пору осознав свою «исключительность», невесть, правда, на чем базировавшуюся, он целенаправленно развивал в себе дерзость, служившую признаком его несогласия с безвольным миром.

Непреодолимое желание отличаться, нашедшее выражение в экстраординарном поведении, склонности к диким выходкам, породило внутреннюю потребность чем-то подкрепить свою «непохожесть» на остальных. И продолжая выражать свой протест против навязанных извне правил и традиций, за время обучения в университете ему «посчастливилось» принять участие в рекордном количестве дуэлей, так что если бы не постоянные хлопотания отца, своевременно вносившем плату за его обучение, этого «мятежника» уже б давно отчислили из Гарварда за неуспеваемость и буйное поведение.

«Уйми хоть немного свой пыл, сынок, не то пулей вылетишь из Гарварда! — угрожал ему отец, в который отчитывая его за строптивое поведение. — И учти, если это произойдет снова, свои проблемы ты будешь решать сам!»

Серьёзно поругавшись с ним на этой почве, на следующий день с видом раскаявшегося грешника, (успешно отрепетированной накануне перед зеркалом), Глеб приходил к нему и, пообещав, что больше такого не повториться, покидал его кабинет с уверенностью, что так все и будет, однако стоило ему переступить порог столь ненавистного учебного заведения, как история повторялась снова, только с уже различными вариациями на эту тему.

И если раньше он ещё пытался как-то втиснуться в рамки учебного графика, то потом, окончательно забросив это дело, на занятия юноша предпочел больше не приходить.

Понятия не имея о делах сына в Гарварде, Лобов продолжал вносить плату за его обучение, пока инцидент со Степанюгой не стал последней каплей для декана. И когда Глеба отчислили из университета окончательно и бесповоротно, так что с этим ничего не мог поделать даже сам Олег Викторович, большинство преподавателей только вздохнули с облегчением, избавившись от студента, который отказываясь постигать медицинскую науку наравне с остальными, только пререкался со старшими, задавая на лекциях неуместные вопросы. 

Так что имея теперь столь ничтожный опыт по своей специальности, (точнее не имея его вовсе), Глебу ни под каким видом нельзя было появляться в госпитале, ведь если его неопытность наряду с отсутствием энтузиазма в плане совершенствования собственных навыков как будущего хирурга когда-нибудь вскроются, это могло бросить тень не только на репутацию его отца, но и на заведение, в котором он проучился, чтобы получить соответствующие знания.

Только сейчас догадавшись, в какую передрягу он попал, юноша посмотрел на отца как на смертельного врага. 

— Что с тобой, сынок? Ты как будто не рад… — переспросил Олег Викторович, озадачившись посылом, который заключался в этом взгляде.

— Нет-нет, что ты. Я, конечно же, рад, — глухо отозвался Глеб, с унылым видом ерзая вилкой по тарелке вилкой, потеряв всякий аппетит.

— А по тебе что-то не скажешь… И нечего на меня смотреть таким взглядом, а то можно подумать, будто я отправляю тебя невесть куда… Ничего страшного не произойдет. Поедешь в Атланту, покажешь на собственном примере, чему вас там научили за это время, а там, думаю, все наладится.


Ещё больше насупившись, Глеб продолжал хранить молчание и, судя по его выражению лица, мысли у него были не самые веселые. Не обладая особой проницательностью, на его резкую смену настроения Олег Викторович не обратил никакого внимания.

— Ну, ну, сынок, голову выше, и хватит обижаться на своего старого папку! — бодро заявил мужчина, решив его немного подбодрить. — Как поедешь в Атланту, так сразу думать перестанешь о всякой ерунде! Или ты хочешь сказать, что я недостаточно стараюсь, чтобы устроить для тебя хорошее будущее?!

— Па, неужели ты действительно это сделаешь? — Глеб в отчаянии на него посмотрел, надеясь, что тот одумается и никуда его не пошлет.

— Что опять не так?

— Неужели ты действительно отправишь меня в Атланту?

— Если ты опасаешься своей неопытности, то этот страх напрасен. Говорю же, поработаешь денек-другой под началом старших докторов, наберешься опыта, а там, глядишь, и сам станешь первоклассным хирургом.
Глеб горестно вздохнул.

Он слабо верил, что ему вообще когда-нибудь удастся освоить медицину, до такой степени его от неё воротило, но отец, очевидно, считал иначе.

Заметив, в каком замешательстве находился их сын, Алла попыталась вступить в спор, но сделав ей знак молчать, так как в этот раз никакого спуску сыну давать он был не намерен, Олег Викторович спокойно продолжил:

— Ты вообще должен меня благодарить за предоставленную возможность раньше срока приступить к исполнению своих профессиональных обязанностей, вместо того, чтобы торчать в стенах Гарварда, изнывая под грудой книг. Чем скорее ты вольешься во взрослую жизнь, и научишься самостоятельно принимать решения, а также нести за них ответственность, тем будет легче для тебя. Родной отец плохого не посоветует. 

Мужчина надеялся, что сын с радостью воспримет новость о предстоящей практике, поэтому опять столкнувшись с его упрямством в этом вопросе, он ещё долго находился в недоумении, пытаясь разгадать, что значило странное поведение чада наряду с его загадочным безмолвием.
 
Ничего, мысленно успокаивал себя Лобов-старший, как только тот попадет в нужные руки и обучиться, чему надо, любовь к профессии у него сразу появиться. И чтобы усугубить «страдания» юноши, (преследуя при этом цель хоть как-то заинтересовать его будущей профессией), он принялся на все лады расхваливать собственный госпиталь и коллег, которые там трудились, так что не в силах больше выслушать отцовскую болтовню о предстоящей практике, к концу ужину Глеб начал всерьёз подумывать о том, чтобы  заблаговременно покинуть гостиную и уйти к себе.

Но что раздражало его в этот момент больше всего, так это взгляды, которые Чехова украдкой бросала в его сторону, «любуясь» ссадиной, оставленной под его глазом кулаком Новикова.

Несмотря на хлопоты, которые он ей постоянно доставлял, она, казалось, понимала причину его удрученного состояния, но не привыкший, чтобы его жалели, (жалость «сестренки» была ему тем более не нужна), в конце концов, Глеб покинул гостиную, даже не оставшись на вечернюю молитву, в которой он больше не видел смысла, едва ему минуло двенадцать лет. Теперь этот ритуал исполнялся сугубо в присутствии троих домочадцев, включая дворецкого и остальных слуг.

Не дождавшись знака от мужа, Алла Евгеньевна встала из-за стола и, взглянув на часы, подошла к буфету. В следующий момент в её руках оказался небольшой молитвенник.

Грациозно расправив юбки и, опустившись на колени, она сложила руки для молитвы и, устроив их поверх раскрытого молитвенника, устремила свой взор к потолку.

Громко кряхтя, Олег Викторович опустился рядом с ней на колени. Глеб с Чеховой обычно занимали места по другую сторону стола, но поскольку со временем от религии он успел отойти, надеясь во всем только на самого себя, а не на какого-то «мифического» бога, существование которого ещё нужно было доказать, то читать вечернюю молитву вместе с остальными осталась только Валерия.

Зачастую отношения с богом носили у Глеба характер сделки.

Договорившись вести себя относительно хорошо в обмен на те или иные милости, некоторое время он придерживался данного обещания, стараясь не пить, не ругаться и не дебоширить, но если взамен он так ничего не получал, тогда чувствуя себя свободным от дальнейших обязательств, поступал так, как считал нужным, снимая с себя оковы и возвращаясь к прежнему своему образу жизни.

С богом он всегда был на короткой ноге, и такой стиль жизни был ему по душе. В отличие от сводного брата, Валерия почитала невидимое Провидение больше. 

Подоткнув пышные юбки под колени, чтобы не так было больно стоять на твердом полу, в подобные моменты она все же находила в себе достаточно соображения, чтобы устроиться от Глеба как можно подальше.

В отличие от кроткой и послушной «сестренки» он не слишком любил молитвы, и, сгорая от скуки, то и дело начинал строить ей рожки над головой, либо пытался ненароком её ущипнуть.

— ...моли бога за нас, грешных, и ныне и присно и во веки веков, — перебирая четки, Алла Евгеньевна дочитывала молитву, когда наступила очередь мужа, но поскольку тот никогда не успевал вовремя найти своих четок, то очень скоро приноровился читать респонсорий, украдкой загибая пальцы.

И когда прозвучало последнее «аминь», все поднялись с колен, и в сопровождении дворецкого, который нес впереди лампу, разошлись каждый по своим опочивальням.

Очутившись в своей комнате, Валерия поставила на высокий комод подсвечник и, приоткрыв шкаф, при свете пламени огня принялась переодеваться ко сну.

Все шло, как прежде. С потерей родителей она успела смириться как с чем-то неизбежным, и не привыкнув слишком долго копаться в прошлом, чтобы лишний раз бередить старые раны, поспешила отвлечься на посторонние мысли.

Ничего, впереди у нее целая жизнь, через которую она успеет пронести эту боль, а пока что ей надо было сладить с самым непростым: научиться жить настоящим.

Переодевшись, девушка задула свечу и, добравшись до своей постели, вскоре улеглась, почти сразу проваливаясь в сон, как только её голова коснулась мягкой подушки. 

Глава 1.8

http://proza.ru/2024/05/22/1316