Дуранте Стойкие Глава 15. Дуранте и Воронины

Глава 15. Дуранте и Воронины

Воронина Вера Викентьевна (урождённая Дуранте) учительница Александровского женского училища вышла замуж за потомственного почётного дворянина присяжного поверенного Воронина Леонида Ивановича.
Из метрической книги Иверской Божией Матери, что при Феодосийском карантине известно то, что Вера Викентьевна и её сестра–близнец Зинаида Викентьевна родились 30 декабря 1872 года, крещены обе 2 января 1873 года.
Родители: феодосийский купец 2 гильдии Винцентий Леонардов Дуранте римско-католического исповедания и жена его Анна Самуиловна православного вероисповедания. Внучка Дуранте Леонардо Фердинандовича (1800 г.р.).
Восприемники Веры: Таврической пограничной стражи поручик Михаил Митрофанович Петров и дочь Губернского секретаря Зинаида Самуиловна Скреви? (неразборчиво). Восприемники Зинаиды: они же.
Л.И. Воронин (1873-?) был сыном чиновника и потомственного дворянина. В 1896 году – в 8 классе Феодосийскойгимназии играл в «Ревизоре» Н.В. Гоголя Держиморду; студент Императорского Харьковского и Киевского Императорского университетов, юрист, помощник присяжного поверенного в 1910 году; присяжный поверенный.
В совместном браке у Веры Викентьевны и Леонида Ивановича родился сын Воронин Анатолий Леонидович (17.02.1903-1951), протоиерей, в 1920 году настоятель Александро-Невского собора в городе Феодосия.

Фото метрической книги

Семейное фото Дуранте 1902 год

На фото: Слева стоит Елена Викентьевна Дуранте (в замужестве Иванова), справа от неё – бабушка отца Анатолия Вера Иннокентьевна Дуранте (была учительницей в школе №4), крайний справа сидит Дмитрий Иоанович Иванов, крайний справа сидит отец священника Анатолия Воронина – Леонид Иванович Воронин.

Фото обратной стороны фото 1902 г.

В гимназию Воронин Анатолий Леонидович поступил в 1913-м и окончил ее в 1921 году. В семье никогда не было духовных лиц, но Анатолий еще с детства решил стать священником, что озадачило родителей. С удивленным недоверием они спрашивали: «В кого это у него?» — и не находили ответа. Все годы учебы в мужской гимназии Воронин прислуживал в гимназической церкви у протоиерея Владимира Соколова*, который видел и одобрял стремление отрока к Богу и поощрял его желание принять священный сан. По окончании гимназии Воронин поступил на службу в школу № 1 первой ступени в качестве делопроизводителя. Через три месяца его сократили, и он пошел работать в Окрпрофбюро на должность делопроизводителя отдела нормирования труда, но и там пробыл недолго — полтора месяца, после чего был уволен по сокращению штатов и поступил на должность сторожа в Центрсоюз. Здесь прослужил 9 месяцев и опять-таки в октябре 1922 года был уволен по сокращению, некоторое время оставался без работы.
Еще в детстве двоюродная сестра Анатолия Наталия Дуранте познакомила его с будущей матушкой Ольгой Наумовной. В 1923 году их повенчал протоиерей Петр Маккавеев, настоятель военной Свято-Никольской церкви. В день венчания, проходя мимо собора, Ольга Наумовна случайно наступила на какой-то предмет. «Мы подняли его, — вспоминала она впоследствии. — Это был серебряный браслет с очень красивым плетением. «Хороший ли знак?» — подумала я, ведь нашли мы его в день венчания. Браслет нам пришлось потом отдать как плату за квартиру».
Спустя много лет Ольга Наумовна вспоминала, как уже после войны, задумавшись, проходила по заброшенному скверу с тополями и услышала незнакомый женский голос: «Куда вы идете? Здесь же был алтарь Свято-Никольского храма!»**
В том же году в марте месяце настоятель кладбищенской церкви благочинный Феодосии протоиерей Алексей Феофилактович Богаевский отправил двадцатилетнего Анатолия Воронина в Симферополь для рукоположения.
__________________________
* Родился Владимир Геннадьевич Соколов в 1861 г. в семье священника в Костромской губ. в селе Шухомощи. В 1881 г. окончил Костромскую семинарию. В 1885 г. Соколов получил диплом Московской Духовной Академии со званием кандидата богословия. После он учительствовал до 1900 г. в городе Макарьеве, затем  Сарапуле Вятской губернии. По принятии сана священника Соколов перебрался в Феодосию и со временем стал настоятелем собора
** Свято-Никольский храм до постройки Александро-Невского собора, т. е. до 1873 года, был собором. Феодосийский градоначальник С.М. Броневский пристроил к церкви притворы с навесами и под притворами с западной стороны — деревянную колокольню. Впоследствии в храме стали производиться богослужения для нижних офицерских чинов. Императрица Мария Александровна подарила храму серебряный складень: в центре — святитель Николай, слева — св. Кирилл и св. князь Владимир, справа — благоверный князь Александр Невский и Мария Магдалина с подписью на обратной стороне: «От Государыни Императрицы 52-му пехотному Его Императорского Высочества Великого Князя Кирилла Владимировича полку. 30 сентября 1876 года». В 1924 году древний храм, сохранивший верность Патриарху Тихону, был разрушен.
 
Воронин был определен служить вторым священником в Александро-Невском соборе. Церковь была построена в византийском стиле и украшена внутри колоннадой, в которую были вмонтированы мраморные колонны, найденные при раскопках древнего христианского храма, стоявшего на этом месте. Каменная плита с изображением святителя Николая, там же раскопанная археологами, находилась в алтаре собора. В 1875 году в стенах Александро-Невского храма был похоронен вице-адмирал В.М. Микрюков.
 Ольга Наумовна вспоминала: «А собор был замечательный, такой, что можно и в Москве на любой площади поставить. Специально для собора Айвазовский написал картину «Хождение Христа по водам». Море на холсте было так прописано, что казалось, оно хлынет в храм. Был чудный в соборе хор. До сих пор вспоминаю его благозвучное пение. В храме было всегда чисто и убрано: мой муж любил видеть во всем великолепие и порядок. Территория собора была довольно большая. Ее обрамляла изящная ограда. Среди деревьев, посаженных у храма, запомнила, что были березки — две или три. Их привез какой-то северянин и здесь посадил. Это было как-то необычно для крымских мест».
Отец Анатолий, с начала своего пастырского служения наученный горьким опытом, проявил большую духовную осмотрительность. В то время, когда все храмы, кроме Свято-Никольского, в котором был настоятелем протоиерей Петр Маккавеев, примкнули к обновленцам (Топловский монастырь был нейтрален и не хотел примыкать ни к кому), отец Анатолий, еще совсем молодой священник, вопреки воле настоятеля Соколова объявил себя верным и неизменным последователем Патриарха Тихона.
Открытый характер, чистота и благородство устремлений обратили на молодого пастыря внимание прихожан. Матушка Ольга Наумовна вспоминает: «Взялся он за это непростое дело (то есть священство. — Авт.) с большим усердием, педантично исполняя все уставы и положения, проповеди читал с душой — у него был прекрасный дар оратора. Он близко к сердцу принимал все горести и радости своих прихожан. К собору прилегал район Карантина, слободок, где жили рыбаки и грузчики, и эти мужчины, все старше его, относились к отцу Анатолию, как к родному отцу <...>. Со стороны же властей с первых месяцев на мужа пошли гонения. Им не нравилось, что в собор стало ходить много людей. И вот начались в нашем доме обыски. Причем — очень рано утром или в полночь. Перетряхивалось буквально все — вещи, белье, книги. А когда появился ребенок, то и пеленки. Конечно, ничего предосудительного у нас не находили, но все равно отца Анатолия уводили с собой и держали его вначале по три дня, по пять. А потом стали увозить в Симферополь и на больший срок. Прихожане сочувствовали нашей беде — собирали подписи в защиту батюшки, посылали меня хлопотать в Симферополь, даже давали мне в помощь старушку — жену рыбака Явисенко Татьяну Филимоновну (у меня на руках был тогда грудной ребенок). А отцу Анатолию власти прямо говорили, чтобы он перестал служить в церкви — тогда, мол, мы тебя не тронем. Но он отвечал, что сделать этого не может: «Для чего же я пошел в священники?» <...>
Жизнь наша была очень тяжелая, дома отец Анатолий бывал мало, денег из собора я не брала, зарабатывала уроками.
Вспоминаю, как люди помогали нам <...>. Это было, когда мы ждали первого ребенка, но у нас даже не во что было одеть, завернуть малыша. И вот приходит женщина из слободки — жена сапожника — и приносит целый тюк «приданого» для ребенка. У нее не было своих детей, и она для нашего малыша все сшила сама. И так аккуратно и красиво! Она потом стала крестной матерью нашего первенца Илариона.
Еще один эпизод. Сижу я у окна с двумя малышами и вижу, что идет маленькая согнутая старушка с кошелкой, стучится к нам, заходит, начинает выкладывать из сумки килограмм сахарного песку, бутылку подсолнечного масла, большой белый хлеб, кило крахмала для киселя детям, немного леденцов. Я беру все это и плачу, ведь знаю, что эта старушка живет лишь тем, что продает семечки».
20 августа 1926 года протоиерей Анатолий Воронин по доносам обновленческих священнослужителей в ОГПУ был арестован по обвинению в антисоветской агитации. А 8 июля 1930 года ОСО при Коллегии ОГПУ был приговорён к 3 годам Исправительно-трудовых лагерей.
В тюрьме священников всячески склоняли перейти в обновленчество: им поочерёдно показывали подложные заявления друг друга о якобы признании раскольников. Однако они не поверили фальшивым подписям и остались верными Церкви.
25 августа 1932 года Феодосийским ГО ПП ОГПУ Крыма был освобождён из-под стражи за недоказанностью обвинения (дело № 08134).
Впоследствии отец Анатолий ещё многократно подвергался арестам вместе с другими клириками Феодосии.
Его матушка Ольга Наумовна вспоминает:
«После неудавшихся уговоров его стали ссылать уже на годы — три, пять, семь лет. И все дальше от дома — на Соловки, Медвежью Губу, Каспийское море, на какой-то остров, где даже не было пресной негорькой воды, на Кавказ, в горный монастырь на хуторе Дранды. И даже, как это ни покажется странным, его сослали один раз в Москву.
Ходатайствовать о его освобождении меня послала в столицу община — дали денег на поездку, собрали три тысячи подписей в защиту батюшки.
Приехала я в Москву. Был сильный мороз. В Военную прокуратуру я заняла очередь с ночи. Сторож у ворот, видя, что я легко одета, разрешил мне посидеть в его будке и вдобавок дал мне еще свою шубу.
Подписи помогли, и отца Анатолия отпустили. А в Москве он служил в старообрядческой церкви и был награжден Патриархом Тихоном за усердие и проповеди крестом с красивой прорезной цепью. Я так этому была рада, потому что собственного креста у батюшки не было, и носил он крест расстрелянного священника (этот крест дал ему в свое время благочинный отец Алексей).
Я благодарна всем людям, кто оказывал нам помощь в трудные дни. Когда мне нужно было ехать в Дранды, две миловидные молодые женщины — сестры (они работали на табачной фабрике) подарили мне выданные им платья — спецодежду. Это было как раз кстати, тогда у меня не было крепкого платья ехать в чужие люди. И еще много было таких случаев. Вот почему я потом всю жизнь старалась из последнего помогать людям, я отдавала им свой неоплатный долг.
Когда отец Анатолий жил в Драндах, в монастырском хуторе, он заболел тропической малярией. Я оставила детей у родных мужа и поехала в Дранды. Но в Сухуми мне пришлось задержаться. С помощью монахов и монашек я устроилась прислугой в состоятельную и добрую грузинскую семью. Я плакала по ночам о своих оставшихся детях, нянча чужого ребенка. Но утешала себя тем, что у меня появилась возможность в выходные дни ездить к мужу в Дранды.
На хуторе жили десять стариков-монахов. Все они, как и отец Анатолий, болели тропической малярией. Сначала я стеснялась находиться в мужском монастыре. Но когда увидела, какое там горе, поняла, что им нужна помощь. Монахи лежали в кельях, стонали, их ужасно трясло. Помогала им старая монахиня. Но что она могла сделать? Я была молодой, здоровой. Помогала во всем, как могла. Я стирала и чинила белье, делала много других дел. Эти бедные старики кричали: «Матушка, подойди ко мне...» И я бегала их обслуживать. Иногда отец Анатолий вставал с постели и грел воду в котле, а я затем занималась стиркой на улице, на холме. Видя, что моя помощь была монахам необходима, я особенно радовалась, когда хозяева давали мне лишние выходные, а еще жертвовали деньги для гостинцев старикам, нитки и куски материи для починки их белья.
В Сухуми я прожила три года, пришел приказ моему мужу переехать в Баку. Я просила, чтобы он взял меня с собой, но отец Анатолий отказал: «Это невозможно. Я даже не знаю, что меня там ожидает».
Мне оставалось лишь ждать вестей от него. Но вести не шли. И вот как-то мои хозяева сообщили: «Мы не хотели несколько дней говорить вам об этом. Поезд, в котором ехал отец Анатолий, потерпел крушение — об этом сообщалось в газетах». Я сейчас же поехала на ту станцию, где было крушение. В списках погибших мужа не нашла, но вещи его — коврик — опознала. Это окончательно запутало ход предположений. Я поехала искать отца Анатолия в тифлисскую тюрьму. Чтобы купить билет, продала пальто. В тюрьме мне ответили, что Воронина там нет. «Может быть, жив?» — мысль будоражила и заполняла все мое сознание. Как оказалось, позже, отец Анатолий спасся от катастрофы чудом. Его арестовали на одну станцию раньше перед крушением и посадили в тифлисскую тюрьму. А вещи остались в поезде.
Но тогда об аресте, который спас мужу жизнь, я не знала. В тоске и горе я вернулась в Феодосию. Но вскоре пришлось покинуть Крым. От меня требовали платы военного налога за то, что мой муж не служил в армии. В противном случае грозили описать вещи. Я одолжила денег на дорогу и, оставив детей на попечении родителей мужа, уехала к своим родителям в Рязанскую область. По совету отца я окончила бухгалтерские курсы. Стала работать в банке. Тосковала и плакала о детях и муже.
Как-то получаю письмо от родной тетки моего мужа. Анатолий через нее просил передать мне, что его будут везти на север через Москву. Он называл точно дни, когда он будет находиться в Бутырской тюрьме. Правдами-неправдами я добралась до Москвы, но свидания и переписки мужа лишили. Мне передали лишь его грязное белье для стирки.
Я очень долго ждала трамвая у Бутырки, плакала, не зная, что делать с бельем: мне необходимо было уже возвращаться, стирать негде и некогда. Ко мне подходит женщина. Узнаю, что она из Киева и приехала сюда (о, чудо!), чтобы обслуживать заключенных священников. Ее, монахиню, направила сюда община8*. В тюрьме в это время сидело все духовенство вместе с епископом. «Вот я и Вашего мужа обслужу», — она записала все сведения об отце Анатолии и взяла белье. Как я потом узнала, монахиня все добросовестно исполнила — белье выстирала, сделала заплаты на брюках. Но когда она одежду принесла в тюрьму, передачу не приняли, оттого что были заплаты. В этот же день отец Анатолий так и поехал на Соловки в кальсонах да в драном подряснике (так он писал). В Соловках в то время сидело много священников. Они-то и одели отца Анатолия «с ног до головы».
...Годы шли, ссылки продолжались. Я уже переехала к родителям в Москву. Работала там бухгалтером. Анатолия в то время перевели на строительство канала Волга—Москва. К нему на поселение в Тарасовку (недалеко от Москвы) переехала и я. Перевезли детей из Крыма. Анатолий уговаривал меня поступить на работу на канал. Но отец не посоветовал выписываться из Москвы, так как обратно меня ни за что не пропишут.
В 1934 году у меня родился Виктор — наш третий ребенок, и умер отец. Мы жили на окраине столицы, в избушке, утепленной отцом. Анатолий был освобожден. Духовные власти направили его священником в Кострому*. А я с тремя детьми и матерью жила в Москве.
Перед войной мужа послали на лесоповал в костромские леса. Когда объявили войну, наш старший сын Иларион, семнадцати лет, добровольно со своим классом пошел на фронт. Но стало известно начальству, что его отец — священник. Илариона отделили от товарищей и отправили в штрафной батальон. В 1943 году наш мальчик погиб. Мой муж тоже ушел на войну, был два раза ранен, награжден, дошел до Берлина и вернулся в Кострому. Но церковь его была закрыта. Отец Анатолий приезжал к нам в Москву, ходил к высшему военному начальству, и они предписали открыть храм.
После войны он прослужил пять лет, в 1950 году заболел и однажды упал в церкви во время службы. «Скорая помощь» отвезла его в больницу. Ему сделали операцию — оказалось, рак кишок. Медики направляли его в Москву под наблюдение врачей, и он жил у нас один год. После операции он поправился, стал вновь цветущим, красивым. Но сделалась вспышка рака, открылись три раны на животе. Врачи уже ничего поделать не могли.
Он умирал у нас, очень мучился. Сердце останавливаться не хотело, ведь ему было всего 47 лет. Но сделался страшный жар, который сжег его. Отец Анатолий прощался с нами. Я до сих пор чувствую его последнее огненное объятие.
...Его гроб, такой длинный, занимал всю избушку. Ночью с сыном мы лежали, обнявшись, на полу у гроба и горько плакали. Его хоронили на немецком Введенском кладбище. Чтобы вынести гроб, пришлось вынести в окне раму. А он, бедный, нашел покой так далеко от любимого дома».

Священник Анатолий Воронин
Фото взято из открытых источников

Александро-Невский собор – одна из утраченных святынь Феодосии
Фото взято из открытых источников


На заглавном фото изображён российкий и советский религиозный деятель, врач-хирург, учёный и духовный писатель, доктор медицины, доктор богословия, профессор, лауреат Сталинской премии первой степени, Святитель Лука (Архиепископ Симферопольский и Крымский, в миру Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий).