Пицца

Гомер не выбирал места, где ему съесть пиццу. Открыл дверь в первую попавшуюся забегаловку (взгляд выхватил из причудливого названия только слово «кафе»), сел за свободный столик в углу так, чтобы не было видно и слышно других посетителей, молча ткнул пальцем в меню, поданное официантом, и стал думать.
Жизнь казалась Гомеру длинной полосой случайных, непростительных ошибок, совершаемых по мере того как обстоятельства вынуждали его совершить новый ложный шаг. Один неверный поступок и тягостный след в душе от него наслаивался на второй, третий, суммарная масса непоправимых действий со временем увеличивалась, давя на совесть Гомера железобетонной плитой. Он делал попытки избавиться от невыносимой ноши, но без посторонней помощи это не получалось. Душа у парня ныла и болела. И каждый прожитый день добавлял Гомеру тягостных мыслей и капель разочарования в себе, не давая подсказки, как найти спасение от внутренних мучений и бесплодного самоедства. В этом смутном внутреннем состоянии Гомер и зашел в кафе с названием, которое он даже не разобрал.          
О своем заказе Гомер вспомнил в тот момент, когда официант принес и поставил возле него на стол только что испеченную пиццу: с сыром, ветчиной, томатами, оливками, еще чем-то. Выглядела она весьма живописно и почему-то напомнила Гомеру пиццу-хат, съеденную им однажды в заведении, принадлежащем известной американской сети. Приятные воспоминания – хоть какие-то! Но настроение у парня было таким убитым, что любые гастрономические изыски оставили бы его равнодушным.
Гомер сидел за своим столиком и тихо депрессировал. Рассматривать в кафе было нечего, музыку здесь никогда не включали, и, казалось, тишина, впитав в себя тяжкие размышления бирюковатого посетителя, еще больше придавила его своим грузом. Сбежать Гомеру от своего гнусного состояния было некуда, он сидел один на один с пиццей, которую даже не собирался есть. И вдруг парня осенило, что все это неспроста, что сама судьба занесла его сегодня в незнакомое пустое кафе, где он слышал каждый шорох, где ему подали аппетитную еду, которую официант, кстати, оставил без устной рекламы. Гомер бросил оценивающий взгляд на свое блюдо и неожиданно понял, что красивая горячая пицца, словно живое существо, чего-то ждет от него, настраивая на предельно искреннюю беседу, какой у парня в жизни не было. Гомера осенило, что он должен прямо сейчас исповедаться перед этой пиццей, рассказав ей обо всем, в чем согрешил, и что терзало его душу долгое время. Осознав эту мысль как последнюю необходимость, Гомер уставился на пиццу, которая вдруг обрела, для него, человеческие черты и, казалось, ждала начала исповеди.   
– Пицца-хат, я хочу исповедаться, – робко произнес Гомер, еще не веря в то, что нашел лекарство для своего душевного выздоровления.
Парень в ожидании смотрел на пиццу, лежащую перед ним на тарелке, заранее приготовившись к тому, что сейчас в этом кафе должно произойти чудо: его просьбу непременно услышат и дадут отпущение всех грехов. Гомер никогда не распространялся при других на тему веры, просто потому что не знал, что сказать, да и в церкви ни разу не был. Но сегодня он вдруг ощутил потребность в какой-то сторонней силе, которой он смог бы отдаться с потрохами, без раздумий, боязни и получить за это вознаграждение в виде участия и понимания, наподобие родительского. 
Ожидание не было для Гомера долгим и тягостным, ведь, занятый своими размышлениями, он как будто уже сознательно участвовал в своеобразном таинстве, требующем от человека собранности, искренности и смирения. Минуты две парень сидел в абсолютной тишине, и наконец до него донеслось:
– Слушаю тебя, сын мой, – раздался тихий, умиротворенный голос, исходящий от пиццы. – Расскажи, что тебя тревожит…
Гомер даже не удивился, не вздрогнул, его желание очистить сердце и душу было таким сильным, что прозвучавшие в ответ слова в исполнении куска теста с запеченной на нем ветчиной и помидорами стали логичным и единственно возможным продолжением беспокойных раздумий.
– Пицца-хат, я согрешил…
Выбранное в качестве духовного наставника кулинарное блюдо молча смотрело на исповедующегося, приглашая его к откровенной беседе. Тогда Гомер, спрятав глаза, начал рассказывать о себе: что работает в компании системным администратором и параллельно торгует акциями на фондовой бирже – с разной долей успеха. Якобы из-за крупного проигрыша в парне и разгорелась жгучая ненависть к одной влиятельной фигуре – сделал Гомер нелегкое признание.   
– Ненависть – страшный грех, Гомер. Скажи, кто и чем заслужил это недостойное тебя чувство? – спросила пицца.
Гомер исповедался впервые, говорить начистоту о подобных вещах ему было трудно, и все же после тяжелой паузы, собравшись с мыслями, парень произнес вслух имя Бена Бернанке – бывшего главы ФРС. Гомер рассказал пицце-хат, что в июне 2016 тот выступил на пресс-конференции и своими громкими заявлениями об отказе выкупать американские гособлигации обвалил мировые финансовые рынки.
–  В то время, как назло, я затарился ценными бумагами под завязку, а после его прогнозов все рынки друг за другом покатились вниз, и Америка, и Европа с Азией. Нефть тоже просела. Я проиграл кучу денег…
Пицца, проявив сочувствие, деликатно спросила Гомера, сколько денег он потерял на неудачных сделках с акциями? Неужели так много, чтобы до сих пор ненавидеть Бена Бернанке? 
– Тысячу баксов, пицца-хат. Хотел заработать ими и погасить кредит в банке, а получилось наоборот. С тех пор я так и не отыгрался…
Пицца-хат и Гомер долго говорили о природе ненависти и о том, как от нее избавиться. Духовному пастырю с трудом верилось в искренность признаний Гомера. Пицца не понимала, как можно испытывать стойкую ненависть к человеку, которого парень видел только на экране телевизора, с которым не был знаком лично и не имел общих дел. К тому же Бен Бернанке давно ушел с поста главы ФРС, а Гомер, не вовремя купив злосчастные акции, сам распоряжался деньгами, значит, и на бирже ошибся он, а не кто-то другой. И все же корить человека в этой ситуации было нельзя.
– Отпускаю твой грех, – произнесла пицца-хат, наказав Гомеру забыть о Бене Бернанке и встать на путь исправления.
Гомер с радостью принял эти слова и почувствовал, что от них на душе сразу стало легче. Он решил продолжить исповедаться, искренне рассказав о своих ненужных страстях.
– Зависть овладела мною, пицца-хат. Трудно говорить об этом. Коллега  купил новый компьютер, пригласил меня к себе, хвастался – очень дорогой, продвинутый. Материнская плата Gigabyte GA-Z270-Gaming K3. Хозяин совсем еще мальчишка, я в его годы о такой технике и не слышал. Завидно мне стало, – голос Гомера выдавал, насколько он озабочен несправедливым обстоятельством.
Наделенная мудростью и опытом общения с людьми, пицца-хат знала, что нужно говорить для исцеления любых душевных болезней.
– Гомер, зависть – страшный грех, его нужно искоренять. Разве у тебя нет компьютера, пусть самого простого, на котором ты мог бы работать или заниматься, чем хочешь, дома?
Гомер ответил, что компьютер у него, конечно, есть, и намного круче, чем у молодого коллеги.
– На новой платформе Skylake-X, процессор Core i9-7900X, стоит около восьми тысяч долларов, парню с работы такое и не снилось.
Гомеру пришлось разъяснять не сведущей в технических делах пицце: зависть его вызвана исключительно тем, что в молодости он не мог купить себе навороченный компьютер, а «какой-то сосунок с работы» приобрел его запросто.
– Гомер, эта зависть еще глупее, чем обычная, но отпускаю тебе грех, – проговорила пицца-хат, стараясь скорее забыть о нелепом признании парня.
На душе у Гомера опять полегчало, стало спокойнее. Парень ощущал благотворное воздействие от общения с доброй, всепонимающей пиццей и мысленно благодарил судьбу за неожиданную встречу с ней в кафе. Правда, в момент осмысления сокровенного разговора Гомер слишком углубился в себя, утратил контроль над своими действиями и автоматически отрезал ножом кусочек пиццы, отправил его вилкой в рот и начал жевать.
– Прости меня пицца-хат, – вдруг понял свою ошибку Гомер и перестал работать челюстями.
Но пицца оказалась готовой к такому повороту событий. 
– Не беспокойся, Гомер, мне достаточно и маленькой части самой себя, чтобы исповедать тебя. Ешь, если проголодался. Посетители говорят, что во мне очень хорошая ветчина и оливки, их привозят сюда из Греции.
Было видно, что Гомер чуть замешкался, но затем с желанием отрезал от пиццы кусок побольше и стал пробовать, как бы дегустируя. На его лице заиграла улыбка.
– Очень вкусно, пицца-хат, спасибо огромное. Только меня тяготит еще один грех, – сказал Гомер и промокнул губы салфеткой.
Пицца не ответила, но парню показалось, что она еле уловимо кивнула ему, подав утвердительный знак. Тогда Гомер признался, что давно женат, в браке его все устраивает, но неожиданно он стал испытывать похотливые чувства к другой молодой женщине. И теперь не знает, как быть.
– На кого направлены твои нечистые помыслы? – посерьезнела пицца, словно догадываясь, что сейчас услышит от Гомера что-то непотребное.
Сисадмин с трудом проговорил, что воспылал желаниями к сексапильной модели, снявшейся в рекламе для польских колготок: девушка в откровенном виде изображена на картонной упаковке. Гомер добавил, что почти никогда не расстается с этой картинкой, и даже сейчас упаковка при нем.
– Покажи, – сказала пицца…
Гомер открыл небольшую сумку из кожзаменителя, лежавшую на стуле рядом, достал пустую упаковку от колготок и повернул пицце-хат той стороной, где виднелся пикантный дамский силуэт. Пицца вновь кивнула, как это было несколько минут назад.
– Ты передергивал затвор, глядя на этот снимок? – спросила она парня в лоб, добиваясь правдивого ответа.
Гомер смутился, но короткий опыт исповедальной беседы с пиццей-хат действовал душеспасительно, и он был готов вывернуться наизнанку, лишь бы рассказать о своих прегрешениях.
– Несколько раз пробовал, но не получается.
Гомер признался, что занимается с женой сексом три раза в неделю, и этого ему достаточно. Поэтому, когда он смотрит на рекламный снимок с радующей глаз супермоделью, намереваясь перезарядить личное оружие, у него ничего не выходит. А выбросить эффектную диву из своей головы он не может. И в мыслях ее вожделеет!
Пиццу удивили слова Гомера, но она преодолела растерянность и стала объяснять парню, что в этом грехе нужно было исповедаться обязательно.
– Похоть овладела тобой, Гомер. Нужно бороться со своим грехом, если не получается преодолеть его сразу. Постарайся разобраться в себе, в причинах своего поведения. Здесь требуется терпение и настойчивость…
Гомер на секунду отвлекся от разговора со своим духовником и увидел за одним из столиков мужчину лет сорока – тоже посетителя кафе. Он был одет в джинсы и клетчатую рубашку навыпуск, лицо – как у обычного работяги. В тарелке у незнакомца лежал бифштекс и картошка фри с зеленью, но мужчина не ел, а что-то тихо нашептывал, склонив голову к блюду. Гомеру показалось, что странный тип адресует свои слова не кому-нибудь, а именно бифштексу, распространявшему на весь зал пряный аромат. «Он сумасшедший» – подумал про себя парень и снова направил взор на пиццу-хат.
– Не все грехи я тебе раскрыл, совесть по-прежнему мучает, – признался Гомер. 
И он чистосердечно рассказал пицце, что однажды снялся в массовке у начинающего режиссера, а позднее написал об этом случае рассказ, желая поделиться впечатлениями от участия в создании кино. Напечатал рассказ за свои деньги в безвестном любительском альманахе, решил было прочить его во время презентации, но устроители литературного вечера не пустили парня на сцену. Гомер так разозлился на организаторов, что сначала вылил на них свой гнев, используя нецензурную брань, а затем подрался на глазах у многочисленной публики и ушел с презентации. По словам Гомера, у него до сих пор тревожно на душе, хотя ничего особенного он не сделал.
– Тщеславие называется твой грех, – спокойно сказала пицца. – Не зря совесть тебя мучает. Написал за всю жизнь один рассказ и возжелал пустой славы…
Пицца наказала Гомеру бороться со своими низменными страстями и отпустила ему грех. После этого в разговоре наступила небольшая пауза.   
– Пицца-хат, а можно я кружку пива выпью? – обратился вдруг Гомер к духовному наставнику.
Возражений не последовало, тогда парень заказал бокал светлого пива и картошку фри – официант принес к ней еще и соус. Парень взял вилку с ножом и начал есть. 
– Картошка прожарилась? – спросила пицца.
– Очень мягкая. Соус мой любимый – сырный, – ответил Гомер.
Парень запил картошку пивом, а затем съел кусок основного блюда.
– В следующий раз, если захочешь исповедаться, лучше заказать пиццу на дом.   
Идея пришлась кстати: в тот момент Гомер как раз подумал, что неплохо было бы исповедоваться регулярно – таким благотворным снадобьем оказался для его сердца разговор с новообретенным учителем. Все, что мучило парня до посещения незнакомого кафе и появления на его столе хорошо запеченной пиццы с нежной хрустящей корочкой и вкусной начинкой, испарилось, улетело прочь, душа как будто очистилась. Гомер почувствовал себя заново рожденным. Ему захотелось прийти в это кафе вновь, а теперь выяснилось, что можно скинуть внутреннюю тяжесть, разобраться с совестью прямо у себя дома.
– Раньше я заказывал готовую пиццу по телефону, когда смотрел гонки «Формулы-1» или хоккей по телевизору, но желания исповедаться у меня не возникало, – разбирался в своих душевных движениях Гомер. – Сейчас по-другому…
– Ничего удивительного, сын мой, все люди приходят к этому желанию с годами, – ответила пицца. – Кстати, если воспользоваться доставкой, тебе домой привезут не меня. Но рассказать о своих грехах можно любой пицце.
Гомер слушал и одновременно думал: как поступить в конце исповеди? Если оставить пиццу на тарелке недоеденной, вдруг это оскорбит ее, ведь нетронутые куски придется выбросить в отходы. А съесть пиццу целиком Гомер тоже не мог себе позволить, опять же – боясь выразить неуважение к исповеднику. Открытый разговор в кафе помог снять с души парня мучительный груз, очистил его совесть, и любой вариант завершения трапезы казался ему неправильным. Гомер стоял перед сложным выбором, не зная, как распорядиться ситуацией. И тут пицца, будто уловив его внутренние сомнения, одной фразой расставила все по своим местам.
– Не думай об этом, Гомер. Ешь сколько хочешь. Мое пребывание здесь закончится вместе с твоей исповедью, как и приемом пищи…
Гомер успокоился, но решил, что пока на тарелке еще лежит три куска пиццы, он должен рассказать обо всех грехах, давно терзавших его. Парень сначала умолчал, но все-таки признался в том, что специально заразил дорогой компьютер коллеги вирусом, который тот долго не мог вылечить, что узнал почтовый адрес Бена Бернанке и послал ему ругательное письмо, что однажды в городе спьяну помочился вечером на памятник известному писателю, которого недолюбливал, что пробовал бороться со своим влечением к польской модели на упаковке для колготок, глядя на накаченных пареньков в интернете, что, учась в школе, однажды добавил в стакан воды, который выпил его приятель, чистящего порошка, из-за чего тот плевался…
Под конец исповеди Гомер собрался с духом и рассказал пицце о своем самом страшном грехе. Однажды он позвонил в полицию, сообщив о бомбе, заложенной в ресторане, где доставшие его родители отмечали юбилей своей свадьбы. Так сказать, отплатил предкам их же монетой. Стражи порядка, разумеется, установили автора ложного минирования, но выдавать Гомера не стали. Он и так испортил себе вечер, находясь среди гостей: прятался от назойливых копов, психовал, вместо того чтобы мирно отдохнуть за семейным столом.
Когда пицца отпустила Гомеру все грехи, он наконец-то почувствовал, что душа его целиком оттаяла, обрела комфортное, равновесное состояние, чего он давно не испытывал. Именно поэтому парень не стал доедать блюдо до конца, оставил один кусок, чтобы сказать пицце спасибо и как можно дольше помнить о встрече с ней. 
– До свидания, пицца-хат, – сказал Гомер. – Спасибо тебе за все.
После этого он встал из-за столика и не спеша вышел из кафе на улицу. На сердце у Гомера цвела весна. Ему даже захотелось подойти к окну только что оставленного заведения и заглянуть внутрь, чтобы еще раз окунуться в атмосферу доверительного разговора с пиццей. Парень приблизил лицо к стеклу и увидел, что к тому столу, за которым он недавно сидел, подошел откуда-то взявшийся бомж – мужчина лет шестидесяти в поношенной, грязной одежде. Он схватил недоеденный кусок пиццы и жадно запихал себе в рот. Наверное, так и должно быть – подумал Гомер и, лишенный мрачных мыслей, отправился своей дорогой.