Жил-был я. Кн1. ч4. гл1. Месса

          Итак, на дворе девятое мая 1975 года. День Победы.
          Я спускаюсь с крыльца Исторического музея на площадь, что у Пюхаваиму кирик - Церкви Святого Духа. На синем циферблате церковных часов три с четвертью. Сверив часы, отмечаю, что постоянство - хорошее свойство, и вхожу в улочку Сайяканг.
          Слева - сплошная белая церковная стена, справа - магазинчики, где продаётся всякая всячина: нехитрые сувениры, бижутерия, сладости фабрики «Калев».
Далее кондитерская - там жарят и дробят кофейные зерна, из помола готовят бодрящий напиток. Яркий кофейный аромат напитал собой округу. Затем магазинчик «Lillied» струит тонкий цветочный аромат и тот сплетается с запахом кофе в один букет.
         Под ногами - мостовая, сложенная из гладких квадратных плит, обрамленных обтёсанным камнем. На стенах переулка – острые старинные фонари.
         А вот и желтый домик бургомистра Хётлинга. Пару метров в ширину. Ставни раскрыты, в окне-витрине сувениры: знаменитые таллиннские летние кепки, большие круглые жестяные и маленькие бронзовые значки, бусы, цепочки, фибулы, брелоки и т.д. Сразу за домиком кованые ворота Церкви Святого Духа.
         Я вошел в кафе, что напротив церковных дворика, купил кофе и встал к стойке, лицом к переулку. Люблю, знаете ли, стоять у окна, пить ароматный напиток и наблюдать за течением жизни.
                ---------------------------------------
         Как-то раз, дело, ради которого я приезжал в Таллин, было безнадежно провалено и я, с мерзким настроением, плелся наугад.
         Была больная слякотная зима. Дул пронизывающий холодный ветер, низкое небо роняло не то мокрый снег, не то колкий дождь.
         Я блуждал по кривым полустёртым улочкам, где от холода сгрудившиеся дома льнули друг к другу, пытаясь согреться; по ледяным тротуарам, где цоколи зданий покрыты зеленым мхом, а из трещин торчат пучки сухой травы; по вогнутым булыжным мостовым, что собирают на проезжей, (читай «пешеходной»), части серую грязную хлябь. В глазах тяжелые разбитые двери темных подъездов неприветливых учреждений. В ушах хлопки тех же дверей и визг упругих пружин. В ботинках - «хлюпает», ноги подло промокли еще где-то там, на улице Суур-Карья. Было омерзительно и стыло, до дрожи.
         Вот в такую препротивную погоду, я и забрел на улицу Сайяканг
Серый город, сырые стены. Безликие люди бредут по переулку. Домик Хётлинга превратился в маленького зловредного карлика. Нехорошо и тоскливо. Даже горячий кофе не грел. И вдруг. Нет, вы только прислушайтесь. Торжественные звуки, долгие нарастающие аккорды, пронзительные переливы гармоний. Орган.
          Откуда, в этом сумрачном, безрадостном ущелье, где холод, даже, не холод, а стынь, величественное рокотание органа?
          Орган звучал в Церкви, что напротив, и я, отставив остывший кофе, зачарованный, шагнул навстречу волшебному многоголосью.
Дождь сменился большими хлопьями тихого рождественского снега. И все вокруг стало белО.
          Я прошел внутрь полупустого храма и долго сидел загипнотизированный музыкой - синтезом звука и вибрации души. Забыв про сиюминутные беды, обиды, ошибки и неудачи, я сидел и слушал гармонии токкат, фантазии импровизаций. Иногда комок подкатывался к горлу, и слезы сами текли по щекам, а иногда боевые ноты возбуждали во мне отвагу и готовность к жертвенности. И я жалел себя и прощал недругов, и бодрился, и восставал духом. Я очищался и соскребал с себя наносное и напускное. Я растворялся в полифонии фуг.
          Потом, под впечатлением, я шел по заснеженному вечернему Таллину, и почувствовал Его настроение, будто нас соединили тысячи нитей. Будто мы всмотрелись друг другу в души и прониклись добрым сочувствием.
С тех пор мы с Городом стали доверительны и близки по духу.
          Домой, в Палдиски, я вернулся ближе к полуночи. Отец «кипел», но получив дежурное объяснение, остыл. Потом он лег спать, и я слышал, как он долго озабоченно вздыхал и ворочался, без сна. Мать облегченно перевела дух, молча налила молока и сняла салфетку с блюда с еще теплыми домашними пирожками.
                ---------------------------------------
          Воспоминания пролетели за долю секунды. Отставив в сторону пустую чашку, я выхожу наружу. Иду через ворота к тяжелым церковным дверям. Из приоткрытых дверей звучат божественные звуки. Я вхожу в церковь, и плотно затворив за собой дверь, вдыхаю дух веков, внимаю возвышенному, прикасаюсь к священному.
          Убранство церкви - скромно и просто, легко и свободно, даже, массивные белые колонны, не стесняют пространства. Несколько религиозных картин. Алтарь, священный огонь, свечи. Распятие.
          В церкви идет богослужение. Пастор с амвона проникновенно произносит слова проповеди. Прилежные прихожане, сжимая сборники гимнов, сидят на черных скамьях. Слушают. Стараясь не шуметь, я осторожно присел с краю, на сиденье, некстати скрипнувшее на торжественной паузе, и смиренно опустил взгляд.
Пастор свершил Литургию «Отче Наш, с благодарением Бога и молитвой за других». В сопровождении органа прихожане, возвышено, запели гимн. Хорал единодушно воздал хвалу Богу.
         Мне всегда казалось, что только космические звуки органа, в силах вознести человеческие мысли и чаянья до Него и вернуть их обратно благодатными лучами, очищающими душу, укрепляющими дух и веру.
         Месса длилась долго. Люди пели и молились. И я забыл о горестях и сомнениях. Не прозрел, но увидел, остро почувствовал скоротечность бытия. Легкую смену Хорошего на Плохое и тяжкий труд обратного процесса. Хрупкую грань между Добром и злом. Силой и немощью. Жизнью и смертью. Познанием и Самосовершенством.
Волна за волною мы являемся в этот мир. Теряем годы. И уходим, листопадом, лист за листом, тихо претворив за собой дверь. Но не смей думать, что уходишь Безвестным в Никуда. В земной жизни всё оставляет свой след. И ты оставишь тоже. По этому следу о тебе будут судить близкие и потомки. А это иногда страшнее, чем суд, изображенный на стене Храма. Можно оступиться, ошибиться. Но жить надо честно. Жить надо чисто.
         И в первую очередь перед самим собой и своей совестью. И еще. Надо жить, сверяя стиль жизни со своим внутренним камертоном. С тем, чему нет имени. С тем, о чем не существует слов и определений. Но есть чувство. Справедливое чувство правоты!
         Небо прояснилось, и яркие солнечные лучи, через высокие стрельчатые окна, озарили зал.
         Служба закончилась. Вместе с прихожанами, я, неторопливо и задумчиво, вышел из церкви в май. Невольно, в голове возник вопрос: «А, что произнес патер в конце службы?». Видимо я отвлекся и пропустил, что-то важное.
         «Сказано: «Идите с миром и служите с радостью», - прозвучало за спиной. Я остановился и вопросительно оглянулся. Седой пожилой мужчина, улыбнувшись мне одними серыми глазами, медленно прошел мимо, прихрамывая на правую ногу. Выйдя из-под навеса, он посмотрел в синее майское небо, надел черную шляпу, поднял воротник пиджака и пошел по переулку, опираясь на массивную трость. Он уверенно двигался прочь, сквозь праздничную толпу, спешащую ему навстречу.
«Точно. Вот оно. С радостью. Жить и служить».
          Провожая чёрного человека взглядом, я неожиданно увидел уже знакомых мне молодых людей, которые, как и я, слушали мессу и теперь шли на Ратушную площадь. Куда пошагал и я.