Сам

 
        По слухам, я учился с ним вместе в художественной школе, потом на одном курсе в институте, но в запыленной папке на съемном диске под названием «Семидесятые», все выцвело, стерлось, да и папку не найти. Хотя, когда я встретил его уже в восьмидесятые на Октябрьской в худсалоне с пухлой сумкой, набитой полусотней маленьких масляных картинок, сразу признал, да и он меня тоже. Значит, слухи были верны. И звали его все к тому времени просто – Сам. Сам, окруженный толпой почитателей, только успевал вынимать очередное произведение и за полчаса распродал по пятерке всю художественную продукцию, всё, что он успел накрасить утром. Напарник его, молоденький худощавый парнишка стоял у входа в салон на шухере. Попутно Сам прочитал мне короткую лекцию:
- Берешь большой лист картона, расчерчиваешь его на прямоугольники и флейцем так небо, по всем – вжик, губкой – кроны деревьев и тонкой кисточкой быстро так стволы.. Пишешь на сиккативе, ну чтоб сразу сохло, и на семнадцать минут в духовку. Самое долгое – разрезать и в рамки вставлять.
И перешел на байки:
- Я в основном в Битцах промышляю. Менты, конечно, гоняют. Тут из газика стали вылезать, так я их задом обратно, дверью хлопнул, - и деру. А с кентаврами не воюю, нет, - кентаврами он конную милицию называл.
Позже уличную торговлю разрешили, все перекочевали в Измайлово. Смотрю, тот парень дюжину картин в золоченых рамах, ну, в тех, что с репродукциями, по двенадцать рублей продавались, на снегу раскладывает. Картины солидные, правда новый холст Сам поленился натянуть, так на репродукционном холстике и написал. На картинах – чудо расчудесное, русская зима, да и на размер перешел, солидно. А колористом, должен сказать, он был изрядным. Замесисто, сочно, композиции крепко сбитые, мастер! И чуйку знал, чем народец кормить. Ну, пока я моргал около своих акварелек, у него всё и раскупили.
- А Сам то где? – спрашиваю парнишку.
- Сам работает, красит.
        Как-то привез большую, с метр, горы, водопады, голландцы нервно курят в коридоре.
- Ну как? А? Сорок минут уже красил, - улыбается, - всех накормим, - добавил Сам, потирая руки.
        Навестили мы Самого с Барашковым в доме его около Середниково, только построенном, тогда, в начале восьмидесятых, когда Подмосковье еще не заросло монстрами за кирпичными стенами. Сам достал облицовочного голицынского кирпича, заболоченный участок песком и грунтом приподнял на пару метров над соседями, на фундамент не поскупился – залил бетон сплошняком на два метра глубиной под всем домом, на всякий случай. А каково тогда было справки на всякую ерунду в горкомах добывать? Ящиками коньяк в Химки возил. Заказал как-то несколько камазов щебня, улицу поправить, ну не проехать. Утром обнаружил соседа, тащившего последнюю тачку на свой огород. Так колдобины и остались.
- Закрома Родины видали? Сейчас покажу. – Сам открыл подпол, а там – стеллажи вдоль и поперек с консервными банками и мешками в углу. Такого кава еще не встречал.
- Мне от советской власти нужно только электричество, – ухмыльнулся Сам, выключая свет в подполе.
        Наутро Барашков вытащил всех на пруд в Середниково, на этюды. Даже Сам в своих безразмерных белых шароварах, измазанных красками, нехотя, но пошел. Только мы этюдники расставили, кисти приготовили,- крик с той стороны пруда:
- Я кончил!
Грустно склоненное над водой дерево, рябь воды, подпись по диагонали.
        Затерялись в памяти восьмидесятые, отшумели полные надежд девяностые, сытые нулевые, тревожные десятые. Вот и двадцатые проросли. Звонкий чистый источник из родника, выкопанного Самим Мастером, расширился, дополненный учениками, и мутная река эпигонов втекла наконец в бурные, гламурно-сверкающие воды интернета.
Что сталось с Самим? Трудно сказать. Но «накормил» он всех, - это точно.

21.05.24