Жил-был я. Кн1. ч4. гл4 Пегасус. Разговор

           Редкие посетители покинули кафе, и молодые люди были предоставлены сами себе.
           Они произнесли тост за праздник. Спокойно пригубив вино из тонких бокалов, поставили обратно на стол.
           Пауза.
           - Ребята, - тихо произнесла Девушка Тайна. – Я вдруг подумала. - Она замолчала, будто оценивая что-то. - Нет, не сейчас, эта мысль меня посещала и раньше. Только представьте. Представьте на мгновение. Вот, на чуточку. Вот на «полстолечко». Вдруг завтра война?
           Мы сидим, здесь и сейчас, уверенные, что завтра будет таким же, как и сегодня. Мы страдаем от своих мелких трагедий, переживаем, сдавая экзамены, потом радуемся: «Ура! Каникулы!», осенью - в десятый класс. Родители собираются на работу, младшие - в детсад. И вдруг война. И всё! Всё перечёркнуто. Всё. Надежды, планы. Мир рухнул. Страшно и несправедливо.
          - Если завтра – война, пойдем воевать, - уверенно начал Ярый. - Хотя, конечно, я не имею никакого представления, как воевать, чем воевать и вообще….
          - Что - «вообще»? – одновременно, на два голоса прозвучал вопрос.
          Удивились, улыбнулись.
          Ярый сглотнул, задумался. А что, собственно, он знает о войне?
          Действительно, он не знает, что такое война. Он не знает ее грязь, кровь, боль, дрожь, голод, страх и смерть на дне траншеи, залитой бесконечным холодным дождем. Не представляет. Даже гибель в остервенелой атаке с боевым знаменем в руках, красива только в кино, "Voilа une belle mort"*!  В жизни смерть все равно смерть.
           - Ничего. Просто, есть закон - если враг пришел на твою землю, её следует защищать! Надо быть готовым бороться с врагом. Быть готовым, - он остановился и добавил, - хотя бы морально. А мы готовы?
Мыслитель молчал, щурясь, сквозь дымок сигареты, наблюдая за живой мимикой Ярого. Он и без слов понял многое. Он обладал этим даром.
           Мыслитель вообще, был нетороплив, хотя и был хорошим спортсменом, бегуном-спринтером. Нет, он не был заторможенным, он просто имел такой склад ума и линию поведения.
           - Если завтра война? - медленно переспросил Мыслитель. – Если завтра… не хотелось бы. Мы привыкли, что вокруг тихо, нам, конкретно, никто не угрожает. Разве что американцы? Но и они реалисты. Зачем им нападать на нас, если в ответ получат тоже самое? И их благополучие, - Мыслитель пустил струйку дыма, - растает, как утренний туман.
           - Поэт, - усмехнулся Ярый.
           - И если завтра война, то будем выполнять свой долг, там, где укажет Родина. Но ведь Она говорит не об этом! - Мыслитель поднял палец. - Она говорит о событии, которое перечеркивает наше будущее, раз и навсегда. То есть мы не властны над своей жизнью, судьбой. Раз кто-то подаст команду «Вперед!»
           - Форверст!
           - Или «форвард»!
           - Или «авантэ»!
           - Да-да, и сбросит бомбу, - продолжал Мыслитель. - И нет Её будущего - журфака МГУ, нет твоих радостей и счастья, когда ты найдешь Атлантиду. (Он положил свою ладонь на ладонь Ярого, прихлопнул два раза – «Ты увидишь ее, обязательно увидишь»). И нет моих еще неснятых фильмов.
           Человек не прост. -  Мыслитель замолчал, подбирая более подходящее слово. - Не элементарен. Человек - вселенная. Представьте. Какие Вселенные погибли, миллионы Вселенных погибли в Ту Войну. Каким был бы мир, если бы они все остались жить?
          Или какой? Бездна мыслей, открытий, стихов, всего, всего, всего.
Они замолчали. Каждый представлял Нечто - то, что не охватить умом. Что не представить в самых смелых фантазиях. Нечто, что могло бы быть. Нечто, превращенное в Ничто.

          - Война - это интеллектуальный грабеж Человечества, - логически завершила Девушка Тайна.
          - И обнищание, - вставил Мыслитель.
          - Обман. – поддержал Ярый, вспомнив рассказы своего дяди – ветерана Финской и Великой отечественной войн.
          - .....................................................
          - Война - это безумие с медицинской тэзэ, - добавил Ярый.
          Собеседники наигранно с удивлением посмотрели на него.
          Ярый смутился, но продолжил, обращаясь к Девушке Тайне:
          - Я вспомнил, как ты, на концерте, год назад, читала «Реквием» Рождественского. Зрители плакали
         - А ты? - спросила Девушка Тайна.
         - Что я? Задело. - Ярый хотел смягчить накал вопроса - мальчишке нельзя быть сентиментальным.
         «Мечту пронесите через года и жизнью наполните!/ Но о тех, кто уже не придет никогда, - заклинаю, помните!»** Я же не каменный и меня накатило. Я не боюсь этих неслучайных слез.
          - Я тоже, когда читала, чуть не разревелась. А ты, - как-то с придыханием, тихо спросила девушка Мыслителя, заглядывая ему в глаза.
Ярый был занят своими мыслями, ничего не заметил, заметил я и достал вторую сигарету, но на полпути остановился. А может мне показалось?
          - И я не боюсь. Этих случайных слёз, - мягко добавил Мыслитель. - «Славы никто у тебя не выпрашивал, Родина. Просто был выбор у каждого: я или Родина»**.
          - Да, сильные стихи. Как бы поточнее сказать? Проникновенные. Нет, не то. Выстраданные. Нет?
          - Горькие, - вернувшись из раздумий, произнёс Ярый.
          - ..................................................
          - Точно! Горькие, в русском смысле этого слова, - и на лице Мыслителя появились хоть какие- то человеческие чувства.
          Я от души порадовался за молодежь. Есть в них настоящее, чистое и стоящее.
          - Кстати, - Ярый обратился к другу. - Ты прав, судьбу можно изменить. Рок нельзя.
          - Рок? Позволь, позволь. Он опять начитался статей по шумеристике?
          - Нет, на этот раз по египтологии.
          - Где ты их достаешь?
          - В детской библиотеке!
          Все засмеялись.
          - Ребята, не забывайтесь, с вами девушка.
          - Да-да, - начал Ярый, - ну, а серьезно. Я не хочу, чтобы моя Мать вновь пережила то, что пережила в те блокадные две зимы и два лета, в Ленинграде. Блокадные…..
          Нет, ребята. Я вам скажу так: «Атлантида Атлантидой. А я пойду на подводный флот. На лодки. Я рожден у моря, колыбельные песни - сигналы лодочных «сирен». Вся жизнь у моря, бок о бок, с Подплавом. Там моя дорога.
          - А если сын родиться?…. Как там?
          - А если сын родится вскоре,
            Ему одна стезя и цель,
            Ему одна дорога - море,
          И вместе они завершили: «Моя могила и купель»***.
          - Подводник Лебедев, штурман. Погиб в сорок первом, на Балтике.
          - Зачем? Нет, не о Лебедеве я спрашиваю. Но интересно. А, как же мечты о затонувших городах? Где будешь служить? Где? На окраинных землях? Что насмотрелся «Земли Санникова»?
          - Ну, не только смотрел, но и читал. И, что это так взволновало тебя, ведь я еще не поступил никуда и никуда не попал.
Точно. Ты Каверинский Саня.
          - Какой.
          - Два капитана, - воскликнул Мыслитель.
          - Точно, - ответил. Ярый. Ему нравился Саня Григорьев. Север, Мужество, Открытия. Крайний Север - Терра Инкогнита.
          - Мне нравится Саня, - вздохнув, сказала Тайна.
          В конце Ярый хотел добавить: «Я же фактически «списан» из плавсостава», - но промолчал, стало стыдно, как будто прятался за чью-то спину или просил сочувствия.
                ---------------------------------------
           Таллин. Улица Ратаскаэву. Харьюский районный военкомат. Приписная военно-врачебная комиссия.
           «У Вас повышенное давление, деточка, 170 на 100! Куда Вам на флот? Ноги бы до электрички донесли! Вон, посидите в коридорчике», - проговорила седенькая докторица, замеряя давление в третий раз.
           - Мне - шестнадцать лет! Я – спортсмен, пловец! Какое давление? Какая дистония?!
           - А какой флот?
                ---------------------------------------
          - Нет, ребята. Без громких слов, моя душа лежит к лодкам. Надо кому-то и Родину защищать. Ты, поступишь на свой журфак. МГУ или ЛГУ. Ты, во ВГИК. Кинематограф. И будете обо мне в газетах писать да кино снимать.
         - Да. Ты прав. Только будь Героем.
         - Героем? Обязательно буду. Мне кажется, что, если человек на своем месте. Если он сумел положить свою жизнь, свои мысли и душу на общее благо. Этот человек - Герой. Хоть и не отмечен звездой Героя
         - Позволь, а что себе?
         - Что «себе»? - Ну, ты говоришь: «Жизнь, душу. На общее благо». Это - слова. Понимаешь? Слова.
         - Пока слова. А до дела не так уж и далеко. «А, что себе?». Я даже и не представляю. Да нормальная жизнь будет. Ком - мунизьм.
         - Жди-жди.
         - Ну, коммунизм, не коммунизм. А я верю. Будет лучше!
         Вот смотри, - ярился Ярый, – наши отцы. Наши. Они вчера стояли в парадном строю. Мы любовались и гордились ими. А почему? Потому что они в своей жизни уже совершили то, что мы еще не сделали. И сделаем ли? А они совершили, причем не простое или подлое, а что – то нужное стране, людям. Ради будущего. Ради нас. Подвиг.
         - Поступок.
         - Пусть поступок! Иным их поступки, как гора Джомо, - Ярый от волнения стал заикаться. - Джоломунга.
         - Эверест короче, - поддел Мыслитель.
         - «Джомолунгма» больше, нет, я хотел сказать внушительней.
         Вот твой отец, - обратился он к Девушке Тайне, - два раза горел на «зажигалках», мы знаем, что он три года лежал в госпиталях.
         - Почти, как Великая Война, - вздохнула Тайна.
         - А твой, - Ярый обратился к Мыслителю, - нахватался радиации на лодках первом поколении. Да и мой отец. Был потоплен, там, на Большой атлантической дороге. И приходили к нам командиры и комиссары, с непокрытыми головами…… И я помню, как моя мать и соседки по подъезду выли. Выли! Но тихо. Давясь. Что бы детей не разбудить. Никогда не слышал? Мы были маленькие и то понимали, что произошло что-то страшное. Отцы. Мы Отцов-то, даже, в лицо плохо помнили. Хоть они у нас были, но всегда были в море. Потом они вернулись. На рваном, искореженном железе. Живые. Непобедимые. И я знаю, что такое счастье. Я видел его, счастье.
          - Вот и тост образовался, - подмигнул Мыслитель. - Они живут ради ого, что бы мы жили лучше. За родителей.      
          - А мы должны жить так, чтобы нашим детям жилось лучше нашего, - завершила Девушка-Тайна.
          - И свободней, - добавил Мыслитель.

          Они мгновенно замолчали. Потом прыснули смехом. О какой еще свободе говорить в самой свободной республике самой свободной страны?
          Однако, глаза Мыслителя не смеялись, что-то нехорошее промелькнуло в глазах. Но лишь мгновение. - Ты прав, за родителей.
           Вот примерно такой разговор произошел в кафе «Пегас», девятого мая 1975 года.
           Не наивный, а взрослый. Разговор не о мелком, а о возвышенном. Но без пафоса и фронды.
           То было такое время, когда выступления на собраниях со стандартными «агитками», с обязательным зачитыванием правильных слов и фраз обществом уже «всерьез» не воспринималось. Обязательные выступления принимались, как атрибуты и ритуальные заклинания общественного строя. Это была назначенная повинность, от которой отказаться было «неудобно», а не выполнить – нельзя. Вообще выступления при народе не радовали ни выступающего, ни слушателей. И принималась, как данность. Уже тогда появились первые признаки усталости от пустословия. Работа ради процесса, а не результата. Типа - там, «наверху» знают.  Жаль, что «наверху» не шибко знали.
          А вот вольные рассуждения на разные темы, в кругу близких друзей и единомышленников, принимались. Кстати, не опасаясь за то, что можно попасть под чье-то пристальное внимание. Конечно, если не призывать к свержению существующего строя. А в какой стране такие призывы позволительны? А?
         Но мы чувствовали стабильность, верили в будущее, были уверены в завтрашнем дне, знали основную задачу. В остальном, как и у всех обитателей Земли, «житейская жизнь». И вообще, каждый думал, как умел и о чем хотел.
         Действительно, Прибалтика того времени жила более свободней и богаче, чем все остальные республики и веси Советского Союза. Молодежь, выросшая на этой ниве, была менее зашоренной, чем сверстники из глубинных районов Страны. Любая музыка, иная культура, традиции, влияния очень близкой Европы, аура самой Эстонии делали её граждан более раскрепощенными.
          Да, мы слушали, что хотели. Смотрели по телевизору близкую Финляндию. Слушали «Концерт 2» и «Концерт 1» радиостанции "Голоса Америки" и меня совсем не волновали поданные «из-за бугра» новости. Думали. Спорили. По поводу настроения? Если хотите почувствовать состояние молодежи того времени, то послушайте, к примеру, «Band on the run» Пола Маккартни, особенно, композицию «Let me roll it». Ощущение такое, что будто бы все налажено, обкатано, крепко сбито, а чувства надежности нет.
           Ощущалось какое-то напряжение. Ну, все вроде бы хорошо и уже видно, что жизнь становится лучше, за десять лет прогресс очевиден. Но ощущение, что «что-то не то и не так», почему-то присутствовало. Как в анекдоте: Да-да, все хорошо, проблему «разрулили», а осадок остался
           И все же, это было время ИСТИННОЙ свободы, в правильном понимании этого слова. Люди оставались людьми.
                --------------------------------------
           Други мои! О чем это я? Вокруг Старый город, май, спокойные семидесятые годы. Праздник, радостные лица. Тепло. …..
           Мои юные друзья покинули кафе и двинулись дальше, в путешествие по Таллину. Ярый тянул компанию в церковь Нигулисте. Остальные сопротивлялись, ссылаясь на то, что церковь закрыта. Действительно, в те годы, в Нигулисте, шел бесконечный ремонт.
           Конечно, ремонт ремонтом. А слабо, проникнуть в совершенно пустую церковь?
           Нарушая тишину скрежетом строительного праха под ногами, пройти в центр зала.
           Застыть под высоким сводом.
           Прикоснуться к солнечным лучам, теплым и осязаемым от летучей пыли.
Запрокинув голову, всмотреться ввысь, в выбеленный свод нефа.
           Услышать, в вышине, на стропилах, приглушенную возню, хлесткие удары
крыльев сизых голубей. Или серафимов? Или ангелов? Узнав воркование, улыбнуться своим заблуждениям. Прикоснуться к оголенной каменной кладке стены. Кто и когда прикасались к ней в последний раз? Может двести. А может триста лет назад?
            ---------------------------------------
           «Я – «Альфа» и «Омега», Начало и Конец».
            ---------------------------------------
            Аве, Мария.
           ---------------------------------------
            Аминь.
_______________________________________________________
*Л. Толстой "Война и мир" - "Вот прекрасная смерть" (франц.)
**  Стихотворение "Реквием" -  Р. Рождественский . 1962 г.
*** Стихотворение "Тебе". Поэт-подводник Алексей Лебедев, погибший в бою с врагом. 1941 г.
"И если пенные объятья
 Назад не пустят ни на час
 И ты в конверте за печатью
 Получишь весточку о нас —
 Не плачь, мы жили жизнью смелой.
 Умели храбро умирать,—
 Ты на штабной бумаге белой
 Об этом можешь прочитать.
 Переживи внезапный холод.
 Полгода замуж не спеши.
 А я останусь вечно молод
 Там, в тайниках твоей души.
 А если сын родится вскоре.
 Ему одна стезя и цель.
 Ему одна дорога — море.
 Моя могила и купель."