Да, чудный

Бронекофе. Сливочный вкус. Такой насыщенный, что кажется сладким без сахара.
- Прикрой чашку, - баритонит мой друг, почти неслышно подойдя со спины, - не вырони.
Мы только что вернулись издалека. Светланка убежала накрывать стол.
В саду жара и море комарья. Стараясь сам не вдохнуть аллергенный аэрозоль, Дэн сбрызгивает меня «Дэтой». Комары разлетаются. На фоне синего марева видно, как их жёстко колбасит.
Руки безбожно ноют, особенно правая. На запястье левой часы показывают 16.34. Правое запястье обвязано шерстяной ниткой – рука развилась.
«Развилась, перетрудилась», как говорила моя бабушка. Светланка тоже так говорит и умеет свить перегруженные связки, каким нужен покой, но покой нам с шефом только снится.
Удивительные ощущения после глотка кофе: словно сливочный вкус приобретает цвет и звук: цвет сегодняшнего неба – синий-синий, звук – крик птицы, парящей высоко над головой. Коршун… Крупный. Размах крыльев – дай бог степному орлу, а голос пронзительный, как синева.
Второй глоток кофе, и цвет становится насыщеннее и появляется другой – зелёный всех оттенков: от светлого лайма до тёмного изумруда.
А коршун всё кружит и зовёт, зовёт и кружит.
На ветках ореха, притихнув, сидят две зеленушки - парочка. Как только коршун умчит, они взлетят, танцуя, и ещё раз взлетят, и ещё, а потом в ветках можжевельника, в обновлённом гнезде появятся птенцы. В этом году это будет третий выводок. Толстые, тёмные цветом зеленята, не в пример родителям, молчаливы и недоверчивы. Но они быстро привыкнут к дому, саду и будут неспешно ползать по стальным перекрытиям навеса, наблюдая, как мы моем машины или разводим удобрения, или просто сидим на кованой лавочке и пьём кофе.
Кофе... Для меня, считай, живая вода. Оживаю потихоньку и кажется, что руки уже почти не болят. Нет, не кажется: точно – не болят.
- Говорил же «давай я за руль». Чего настырничал?
Коршун улетел. Вместо его пронзительного крика небо разрезает чуть резковатый, недовольный баритон Дэна. Но его зеленушки не боятся – взвились и кружатся по спирали, словно танцуют.
Красок всё больше. Они настойчиво проявляются на серой бумаге дня. Вот белая – земляника цветёт. Жёлтая – ранний вербейник выпустил метёлки соцветий. Тёмно-синяя – в ложбинах бордюра доцветает мышиный гиацинт. Алая – степной пион вспомнил, что тоже надо бы доцвести и сбросить семена. Фиолетовая, розовая, снова алая, бордовая – это петуньи намерились выпрыгнуть из контейнеров.
Чашка кофе пустая. Дэн отрицательно качает головой:
- Не-не-не… Не проси повторить, я и так двойной тебе сделал. Отошёл?
Да, я отошёл от суеты, духоты. Я отошёл, но не сошёл с дороги, которая ведёт в строку.
- Серёг? … Какие-то печали, брат?
Его улыбка – последний штрих в очнувшуюся палитру дня, в ожившие краски. Яркий, размашистый импасто на полотне моего настроения.
- Нет печалей, Дэн. Посмотри, какой день. Просто посмотри…
Он опирается мне на плечо, забирает пустую чашку.
- Дыши, брат, дыши. Согласен, чудный день.
Да, чудный…