Кис, приезжай

Дача на майских – святое.

     Нина подмигнула  своему отражению — рыжеволосой ведьмочке  с метлой, в старом рабочем плаще. Вышла на участок – и взгляд её немедленно упёрся в большой кувшин, висящий на кривом сучке старой яблони.

   — Когда же я его наконец сниму? –  спросила она сама себя,  усердно подметая оттаявшие дорожки.

    Двор, ещё вчера покрытый несокрушимым панцирем льда, за одну ночь приобрёл грязновато-радостный весенний вид.

  Кувшин прочно угнездился на яблоне, вызывая сложные чувства: смесь тоски, чувства вины и – удивительно! – лёгкой бессмысленной радости; он служил Нине постоянным напоминанием: её ждут.
    Мечтают о встрече – если не ежесекундно, то, как минимум, каждый вечер перед сном.
 Любой женщине, будь ей хоть девяносто, приятно иметь обезумевшего от страсти поклонника, – а Нине стукнуло всего-то сорок семь.

 –  Мы красотки  — на загляденье, сейчас всю улицу подметём! – пропела Нина чуть хрипловато на мотив Хабанеры из оперы "Кармен".

  Занятая делом, она вспоминала своего болгарского жениха – Тодора Атанасова. Тоше.
    Познакомились они где-то в соцсетях – и  впоследствии не способны были толком вспомнить, как это произошло. Впрочем, Нина  прекрасно знала, что написала первая – но признаваться, естественно, не  собиралась.
   Тодор мастерил из щепок и лесного мха чудесные сувениры – избушки на курьих ножках, а  Нина – с недавних пор – коллекционировала предметы, связанные с миром колдовских сказок. Изготавливать поделки она не умела, зато называла себя – уже пятнадцатый год – начинающей поэтессой.  После развода с любимым мужем  Нина принципиально притворялась ведьмой. Сочиняла, например, такие стихи:

  — Вам принцессу?
   Увы, вы ошиблись адресом!
    Здесь Яга проживает,
    Глядите: в углу – помело.
     Есть отныне у вас
     Веский повод для радости:
     Выметайтесь живым.
     Я сегодня сыта.
      Повезло!

   Болгарский мастер  знал русский язык почти в совершенстве – по его словам,  учил в школе, затем всю жизнь смотрел старые советские комедии. Говорил с акцентом, но очень красиво и грамотно. "Как это у него выходит? Мне бы так с английским!" – думала Нина.
   Сначала они созвонились, чтобы обсудить приобретение чудесных Тодоровских сувениров. О цене и доставке поговорить забыли – увлеклись другими темами. В первой же беседе по видео, затянувшейся на два часа,  Тоше предложил:

 – Кис, приезжай  в Болгарию! Поживёшь здесь со мной, отдохнёшь.

   – Кто Кис? Это я — Кис? – засмеялась Нина, не забывая призывно блестеть в экран смартфона новенькими,  неестественно белыми  зубами. — Я не киса, я собачка! Белая болонка!

    – Ты – Киса, я так решил, – ответил Тоше, сурово сдвинув чёрные и густые – истинно болгарские – брови. — А я – лев по гороскопу. Но это всё фигня, я в гороскопы не верю. Я просто – лев.

   Нина дала согласие приехать к Тодору в Болгарию — на весь летний отпуск. А чего тянуть – в их-то юном и беспечном возрасте?
  И прилетела.
Роста Тодор оказался небольшого – чуть ниже Нины. При встрече в аэропорту он усмехнулся:

    — Ты, Кис, длинная, а я – бешеный!

    — В каком смысле – бешеный? — не поняла Нина. Она была немного разочарована – всю жизнь предпочитала кавалеров повыше.

     — Узнаешь, – ответил Тодор коротко.
 Тоше жил на краю села. По скайпу он привиделся Нине благородным бедным художником, а оказался вполне зажиточным работягой-фермером: по утрам выгонял из огромного покосившегося сарая на горное пастбище жалобно бебекающих кучерявых овец; позади  увитого виноградными лозами двухэтажного дома возделывал плантацию одуряюще сладкой жёлтой сортовой малины.

   Два дня Нина пребывала в раю. Замучила взрослую дочь потоками снимков – затянутые синей дымкой горы, капли росы на лепестках садовых лилий. Обнималась с ягнятами, купалась в прозрачном бездонном озере. Тоше кормил её с ложечки грубоватыми деревенскими салатами  – помидоры,  брынза, домашние яйца. На закате пили домашнее вино...

     На третий день Нина вышла на крыльцо, сладко потягиваясь.  Раздвинула края антимоскитной сетки,  да так и оставила дверной проём открытым — торопилась пробежать босиком по росистой траве.
    Далеко не ушла: услышала за спиной адский рёв. Тоше мчался за ней, красный от гнева, выкрикивая что-то по-болгарски.

  – Что случилось, Тоше? – Нина от испуга попятилась и чуть не упала.

 – Ты... Я... Я так больше не могу!!! Ты пустила в дом мух! Сколько можно? Ты совсем идиотка, да?!!

   Тодор неистово размахивал руками. Нине казалось, что ей пришёл конец  – она беспомощно застыла на месте, закрывая лицо ладонями. Из глаз текли слёзы.
   Тодор утих минут через десять – наорался и ушёл в овечий хлев, злобно пиная по пути попавшиеся под ноги булыжники.  Нина, не веря, что осталась цела, ринулась собирать вещи. Через полчаса она уже бежала к автобусной остановке, волоча по неровному шоссе розовый чемодан на колёсиках...
   Домой вернулась опустошённая. Решила: хватит приключений, к Тодору больше – ни ногой! 
    А через день заскучала. "Может, я не права? – думала она, – он не злой, просто болгары все темпераментные! Надо было потерпеть. Упустила, дура, последний шанс на личную жизнь!"
 Тоше позвонил через день.

– Кис, – сказал он жалобно, – я жить без тебя не могу, — приезжай, а?

 – Нет уж, теперь ты приезжай, – сказала Нина.

   Тодор приехал  на попутной машине со знакомыми болгарами.  Привёз Нине в подарок самодельный шедевр –  большой глиняный кувшин.

  – О, Тошечка, как здорово! – радовалась Нина, – в жизни такой красоты не видела!

   – Это ты – красота, Киса,  – ответил Тоше торжественно, – люблю тебя безумно!

  Три дня они рыскали по дачным грибным местам – знакомиться с шедеврами архитектуры Петербурга Тоше наотрез отказался.

    – Что я там не видел, Кис? – спросил он, – мне не пять лет, чтобы по музеям ходить.

   На четвёртый день Нина решила перед сном почитать — дольше прожить без книг не могла. Тоше сидел с ноутбуком – объяснял по-болгарски помощнику, как ухаживать за приболевшей овцой. Нина краем уха слушала — и что-то даже ухитрялась понять. Тоше косился в её сторону неодобрительно. Закончив разговор, он резко вскочил с места и заорал:

  – Ты меня пригласила к себе, чтобы издеваться?!

 – В чём дело, Тоше, что случилось? – Нина уронила книгу,  вжалась в стенку и машинально прикрыла уши ладонями.

– Ты читаешь и читаешь, не обращаешь на меня внимания!!! Я спрашиваю: для чего я сюда ехал три тысячи километров?!!

    Он вскочил с дивана, схватил с подоконника свой кувшин и унёсся с ним на улицу – в беспощадно светлую северную летнюю ночь.  Утром Нина обнаружила, что кувшин поселился на яблоне, а Тоше, по-детски свернувшись калачиком, мирно сопит в старом садовом гамаке.
    ...Через неделю, едва Тодор укатил с друзьями восвояси, Нина глянула в зеркало – и впервые заметила у себя в волосах седую прядь...
  Так оно всё и тянулось.  Через неделю, месяц или полгода Нина искренне не помнила, что страшного произошло в прошлую встречу с Тоше. Летала в Болгарию на три дня, назад возвращалась в слезах.  Было немного стыдно перед дочерью, но та деликатно помалкивала: считала, что мать, тянувшая ребёнка в одиночку,  имеет право на маленькие странности.
     ...Карман старого плаща настойчиво завибрировал – Нине не было нужды глядеть на экран смартфона. Она отложила в сторону метлу.

    – Знаю, знаю я,  что ты скажешь, – прошептала она, щурясь от солнечных лучей и ласково улыбаясь кувшину.
Затем всё же достала настойчиво зудящий аппарат, нажала кнопку и нежно промурлыкала:

 – Да, мой хороший...

 – Кис, приезжай! – потребовал собеседник.