Олежа, мальчик мой

     Из вытрезвителя выпускали поэта. Небрит, помят и недоволен жизнью. Много пьющий, не очень молодой мужчина. Уверенный, что он поэт незаурядный. Так же считала его мама. Содержащая свою единственную кровиночку, на пенсию по инвалидности и зарплату бухгалтера. Тридцати семилетний Олежек, «свет в окошке», «мальчик мой хороший», думал куда бы пойти. Домой не хотелось, мама, конечно, слова не скажет. Покормит и всплакнет.
     Безумно хотелось к Наташке. Но к ней теперь нельзя. Она, конечно, язва, стерва каких мало. Но хороша. Красива чертовка и умна. Одно плохо, стихи его, не признавала. Не считала его поэтом, как и многие другие люди, с кем Олега сталкивала жизнь.
     До остальных людей ему дела не было, но женщинам, изредка появляющимся в серой жизни, Олег дарил свою высокую, нетрезвую лиру. Женщин поэзия волновала мало, от подарка в виде лиры кривились и скоренько исчезали.
     То, что он поэт, Олег уверовал еще в школе. Однажды он написал для стенгазеты, уместный политический стих, его похвалили, выдвинули на какой-то конкурс. Он читал свой опус со сцены. В первом ряду плакала мама и часто толкала локтем соседа, показывая пальцем на свою кровиночку.
     Олег гордился и читал еще громче. После конкурса, все участвовавшие стихи, напечатали в детском альманахе. Олег прославился. В школе приклеилось прозвище – Поэт. Он писал за приятелей любовные стихи, их подружкам. Олежку перестали бить, и тогда он крепко уверовал в свою гениальность. 
     В Литературный институт Олег уверено не поступил. Самомнения для высшего образования оказалось недостаточно.  Мама плакала на лавочке, ругала бездарей, засевших в этом ВУЗе.
     Через неделю бросилась атаковать редакции газет и журналов, открывая миру нового Петрарку и Блока в одном флаконе. В редакциях соглашались с гениальностью её сына, но просили больше не приходить. Пока мама бегала, сынуля привыкал к алкоголю. Было положено начало их крепкой дружбы.
     К появлению в его жизни настоящей любви, Олег состоялся как пьяница и графоман. Наташка же поэзию любила и тонко чувствовала. Подтрунивала над Олеговым творчеством, весело критиковала, тщетно пыталась пробудить в нем самоиронию.
     Вдобавок сократила его красивое имя, обидно и по-дурацки. Сначала он был Олежка, а потом вдруг стал Ляжка. Когда Наташка его первый раз так случайно назвала, долго хохотала, упала на кровать и дрыгала ногами. В истерике зашлась. Веселье из нее плескалось через край. Олег посвящал ей стихи, писал оды. Но Наташка только смеялась.
     - Твои стихи, похожи на дурацкие лозунги и на рекламу сгоревших спичек. Вчерашние газеты интереснее читать. Сочинял бы лучше анекдоты. Представляешь, Ляжка, ты напишешь сборник анекдотов, мы его назовем - "Шутки от Ляжки", тебе дадут премию, мы на нее закажем столик в пельменной, позовем табор цыган, духовой оркестр, клоунов, акробатов, ты пьяный залезешь на стол и будешь им читать свои стихи. Прогремим. - Наташка, как всегда, смеялась. Олег злился, одевался и уходил. Она не останавливала. Никогда. Ему так хотелось, чтобы, за его спиной прозвучало:
     - Олежка, ты не сердись. Я же пошутила. Не уходи, вернись. - Но Наташка молча смотрела вслед, а может не смотрела, скорее ей было все равно.  Он хлопал дверью, шел домой, к маме. Всё накипевшее раздражение, обиды на Наташку, недовольство и злость, всё обрушивалось на единственного родного человека. Мама понимала, не обижалась, все принимала, а после тихонько плакала. Олег, выплеснув злобу, успокаивался, шел в свою комнату, садился за стол. Он считал, писать нужно обязательно, каждый день. Так оттачивается мастерство. В озарения и вдохновение он не верил.
     Литература тот же труд, что и стрижка газонов или изготовление столов. Нужно стараться, и слава придет. Но вместо славы в комнату входила мама. В руках у нее был небольшой поднос, с бутылкой коньяка и дольками мандарина. Лимоны сынок не любил.
    - Олег, почитай мне что-нибудь из нового. - Кровиночка опрокидывал граммов сто, рылся в бумагах на столе, доставал заветный листок с высокопарной глупостью и с выражением декламировал внимательно притихшей маме. У той по щеке катилась слеза умиления, дослушав мама громко хлопала в ладоши.
     Под бурные, мамины овации, почти сорокалетний недоросль, представлял полный зал Политехнического института, а себя на месте Вознесенского. Олежа копировал манеру письма, носил шейный платок и выкрикивал в зал свои вирши. Зал был в восторге.
     Так тянулась пустая жизнь, взрослого охламона. Вскоре коньяк сменился водкой, Олежа принимал не сто грамм, а двести, начатая бутылка оставалась на ночь.
    - С ней ко мне приходит моя муза, мне так легче пишется. Все великие поэты, любили это дело. - Мама соглашалась, потихоньку запирала за собой дверь.
     Олег был неожиданный, поздний ребёнок, мужа в жизни не случилось. Сынулю ей подарил мастер по ремонту холодильников. Закончив все свои дела, мастер попил с ней чаю, не отказался от рюмки, взял за починку по квитанции, и исчез навсегда.
      Она его не искала. Зачем? Справлюсь одна, выращу кровиночку, не хуже других, в ласке, любви и вседозволенности. Вырастила, откупила от армии, содержала как могла, лишь бы не ушел. Найдется какая-нибудь проходимка, окрутит мальчика, оторвёт от мамы, пропадет ее сынуля, в чужих не заботливых руках.
     Таковые изредка появлялись, вносили разлад. Олежа попадал под чужое влияние, писал любовные стихи, в сердцах кричал на маму. Но недели через две, посторонняя женщина исчезала. Каждая мнила себя богиней, к маме не прислушивалась, поэзию не любила, стихи Олежкины не ценила, не восторгалась. Хлопала дверью и растворялась навсегда.
     Потом появилась Наташка, как веселый ураган. Олег стал меньше пить, иногда ночевал не дома. Но мама знала где он и не волновалась. Наташка не могла не нравится, всплакнув, мама сказала:
     - Наташа, хорошая девушка и уважительная. Мы даже с ней вместе лепили пирожки.
    Мама с Олегом строили планы, обсуждали свадьбу и дальнейшую жизнь. Наташка про планы на ее судьбу, ничего не знала. Как-то среди ночи раздался телефонный звонок. Олега пронзило еще до того, как он снял трубку.
На другом конце, необычно серьезный Наташин голос произнес:
     - Олег, не приезжай больше и не звони мне пожалуйста. Хорошо? Я познакомилась с мужчиной, который мне очень нравится. – Наташка не сдержалась и со смехом продолжила – Я, наверное, влюбилась, Ляжка порадуйся за меня. Он хороший, не пишет стихов, но умеет их читать.
     -  Наташка, Наташка, погоди, а как же я? Я же люблю тебя. Я же думал мы поженимся. У нас же все хорошо было. – У Олега знобило голос, тряслись руки и навернулись слезы. Балованная душа наполнялась обидой.
     - Олежка, ты смеешься? Поженимся? Да как я за тебя замуж пойду? Тебе тридцать семь, ты сидишь на шее у мамы, пишешь какие-то наивные и глупые стихи, почитаешь себя гением и требуешь поклонения. Зачем мне такой муж? Я не любила тебя никогда, мне просто было забавно за тобой наблюдать. Ты смешной. – Наташка говорила обидные вещи, а голос был весёлый, даже радостный. Ей опять смешно.
     - Наташа, ты пожалеешь, так и знай. Я хороший поэт, талантливый. Я обязательно прославлюсь. Вот увидишь. – Олег чуть не плакал. – И стихи у меня замечательные.
     -  Олежа, хочешь я тебе прочту действительно замечательные стихи? Стих не длинный, я тебя не утомлю. Случайно на него наткнулась в журнале. Хочешь? – В телефонной трубке было слышно листание страниц.
     - Ты хочешь сделать мне еще больнее? – Обида переплелась с ревностью. – Ну ладно, прочти.
     -Эх ты, поэт, зовусь я Ляжка, слушай и учись. – Наташа стала читать серьезно и с выражением, чужие, красивые строчки:

   До хрипоты отчаянно кричала
   Моя полуразрушенная личность.
   Своей души искала идентичность
   В твоей душе, не находя причала.
   Ни якоря, ни бугорка, ни кочки,
   Чтоб зацепиться. Что связало нитью?
   На ощупь я искала, по наитью,
   Моля для тщетных поисков отсрочки.
   Разъединённость душ - насмешка Бога,
   Что разделил нас смертных на две части.
   И к половинке путь – всего дорога,
   К разгадке предугадыванья счастья.

    В телефоне повисла тишина. Наташа молчала, ждала реакции, Олег недовольно пыхтел.
     - Как тебе стихи Олежа? – Веселья в голосе не было совсем.
     - Стихи как стихи, не лучше моих, путаница какая-то. – В голосе к обиде и ревности прибавилась злость. – Наташ, как ты можешь меня бросить?  Не уходи, прошу тебя.
     - Олег прекрати, ты взрослый мужчина, хотя какой ты мужчина, постаревший мальчик. Не звони мне, хорошо?  Все Олежа, прощай, маме привет. -  Связь прервалась. Оборвалась жизнь. Опустились руки. Олег плакал.
     Чуть свет, выпив для храбрости, незаурядный поэт торопливо шагал к Наташиному дому. На третьем этаже у заветной двери, он смело нажал на кнопку звонка. Послышались шаги, дверь распахнулась, в проеме стоял мужчина, невысокий, крепкий, веселый. Стоял и молча смотрел на Олега. Ничего не спрашивал, просто смотрел. Разглядывал. Улыбался. Мужчина понял кто пришел.
     - Извините, я наверно ошибся дверью. – Смелость, запал и уверенность покинули поэта, улетучились. В глубине квартиры послышался заливистый Наташкин смех. Он добил Олежеку напрочь. Сжег душу. Уничтожил.
     Где он пил в этот день, сколько и с кем, Олег не помнил. Какая разница? Проснулся в вытрезвителе. Случались иногда подобные ночёвки. Не беда. Поэт побрел домой, к маме. Больше идти было некуда.
     - Олежа, сыночек, мальчик мой, что случилось? Где ты был? – Мама плакала и развязывала шнурки на ботинках.
     - Мам, у нас есть пассатижи? – Сына трясло с похмелья, он был серьёзен.
     - Пассатижи? Есть, сейчас найду, а зачем тебе? – Мама помогала раздеваться.
     - Мам, я в вытрезвителе не спал почти, ты дай мне пассатижи, и не буди меня, хорошо? – Олег пошел в свою комнату. 
     Мама послушно ходила по дому тихо-тихо, не убиралась, не включала телевизор. Вечером из комнаты Олега раздался грохот, звон стекла и громкий крик сынули. Что-то падало, ломалось, разбивалось. Мама с отчаянным воплем влетела в комнату. Олежа, мальчик ее любимый, единственный, кровиночка, лежал посреди комнаты, с петлей на шее и плакал. Сверху его покрывала оторвавшаяся люстра. Снять он ее не смог, не удалось. Повеситься тоже не получилось.

 (В рассказе использовано стихотворение «Путь к половинке» питерской поэтессы Киры Мил, с её благосклонного разрешения)