Там, за Пьяными горами... Мистико-фантастический д

Часть 1
Длинной змеёй извивался поезд по железной дороге, двигая вперёд неуклюжие вагоны с множеством людей, которые ехали каждый по своим делам и заботам. Кто-то – в гости, кто-то в отпуск, а кто-то просто попутешествовать, сменить обстановку и почувствовать себя настоящим туристом. Маршрут был довольно ёмким по своей сути – практически из одного конца страны на другой, но это никого не пугало.
С чем у вас ассоциируются поезда? У меня, например, с началом чего-то нового, с началом приключений, открытием неведомого, того, чего раньше я никогда не видела. Впрочем, всё было прозаичнее некуда – я всего лишь возвращалась из командировки в свой родной город, туда, где меня ждали мои близкие.
В тот город я ездила в первый раз, и поскольку оказаться там мне нужно было быстрее, чем вернуться назад, туда я улетела на самолёте. А вот обратно выбрала поезд – не люблю самолёты, робею в них, в голову сразу лезут не очень хорошие мысли, вспоминаю все известные мне авиакатастрофы и трясусь, как заяц, от страха.
Возвращалась я домой с чувством огромного удовлетворения – сделала всё правильно, провела все нужные переговоры, шеф был доволен, а я уже вовсю предвкушала отпуск, надеясь на повышенную премию, планировала, какой купальник куплю и куда мы отправимся с моим женихом Филом.
Филипп – классный парень, мне очень повезло с ним, он искренне любит меня, и кроме того, мы уже достаточно давно знакомы, у наших родителей общий бизнес, и наш с Филом брак для них – это не только уверенность в нашем счастливом будущем, но и очень выгодное вложение.
В Филиппе я уверена на все сто процентов, как в самой себе, за столько лет он ещё ни разу не подводил меня. Он надёжный, самодостаточный, целеустремлённый и ответственный. Будет хорошим мужем и отцом нашим детям – о большем и мечтать не приходится.
И конечно, искренне любит меня, как и я его.
Совсем недавно мы с ним начали подумывать о свадьбе, и решили, что подадим заявление в ЗАГС после моей командировки, в конце концов, Филу уже двадцать семь, а мне двадцать пять, помимо учёбы и карьеры пора уже подумать о семье.
Поэтому я была счастлива, что наконец возвращаюсь домой, и уже мечтала о том, как после отпуска начну планировать – не без помощи наших мам – собственную свадьбу. В подобных делах Филипп всегда полагался на меня, отдавая «бразды правления» в мои руки. Оно и правильно – зачем мужчине заниматься «женскими штучками», мужчина должен быть охотником и приносить добычу в зубах.
Ехать на поезде мне нужно было всего трое суток, и я решила, что по полной буду наслаждаться этим своеобразным отдыхом и открывающимися передо мной видами природы.
А природа действительно была просто невероятная – зелёный лес, переливающийся красками от ярко-салатового до тёмно-изумрудного цветов, вековые сосны, крошечные деревеньки прямо по ходу следования поезда.
Мы выходили на перрон на коротких остановках, и я с удовольствием покупала у местных старушек густую сметану в пластиковых баночках, молоко в бутылках и картофельные шаньги с мясом. Вся эта деревенская пища была настолько вкусной, что я жмурилась от удовольствия и облизывалась, как довольный мартовский кот.
Временами здесь терялась связь, и тогда я писала Филиппу, что некоторое время не смогу отвечать ему. Он же давал о себе знать через каждые полчаса, переживая за то, чтобы я нормально добралась до нашего города.
В одном купе со мной ехали ещё трое – старик, чем-то похожий на Эйнштейна, с длинными седыми волосами, седыми же усами и добрым взглядом. Он частенько выходил в тамбур покурить и кончики усов над верхней губой у него были жёлтого цвета, от тех же сигарет. Он был профессором истории и умел много и смешно рассказывать.
– Вы, Яночка – обращался он ко мне – совсем нетипичный представитель современного поколения – в вас столько искренности, чистоты и строгости, что мне кажется – будь я помоложе, я бы влюбился в вас. А вы... Вы не смогли бы мне отказать!
– Конечно! – смеюсь я в ответ – такому галантному джентльмену я бы точно не отказала!
И мы смеёмся уже вдвоём. Его зовут странным именем – Густав. Густав Андреевич Шлееберг. Он утверждает, что является потомком пленных немцев, не знаю, так ли это на самом деле, но внешность у него типично западная, с некоей претензией в сторону Германии, поэтому я ему верю.
А ещё он хорошо играет в карты, и научил этому меня.
Двое наших спутников – это женщина с мальчиком-подростком лет четырнадцати. Женщину зовут Марина, у неё немного уставшее лицо и глаза, большие, ясные, густого синего оттенка – впервые вижу такой цвет. У её сына глаза такие же, и вообще, он сильно похож на мать. Валерик только высокий и худой, хотя поглощает чуть не килограммами сладости, от чего на лице у него видны подростковые прыщи. Марина ругает его за это, но он забирается на верхнюю полку, отворачивается к стене, и скоро мы слышим тихое шуршание бумажек – конфетных обёрток.
– Ну, вот что мне с ним делать? – сетует Марина – ладно бы, мясо ел, как мужик! А то – конфеееты – недовольно тянет она.
– Оставить в покое, Мариночка! – советует Густав Андреевич – поверьте, он это перерастёт. Сам таким был, знаю.
– Ох, не думаю! – сомневается Марина – так и будет... бумажками шуршать.
Густав Андреевич возвращается от своих детей – ездил навестить их. Он недоволен невесткой, о чём прямо нам и заявляет.
– Она моделью работает, Яночка. понимаете, моделью! Ну, что это за профессия, скажите мне? Разве это работа? И совершенно больше не хочет ничего! Я ей говорю – ты же не будешь до старости крутить, простите, задницей, на своём этом подиуме! Надо ведь и о будущем подумать – у вас дети, в конце концов! А она мне знаете, что в ответ? «У меня муж есть, вот пусть он нас и обеспечивает!». Вот так-то! Ни к чему не хочет стремиться молодёжь! А тут вы – как на контрасте!
Я стараюсь успокоить доброго старика.
– Ну, что вы, Густав Андреевич! Она же молодая ещё! Успеет – и выучиться, и профессию получит, и работу хорошую найдёт. Ради детей будет вертеться!
– А я вот не успела профессию получить – подхватывает, вздыхая, Марина – сразу после школы вышла замуж за Федьку и понеслось – дом, Валерик, огород...
– И не работаете? – удивляется Густав Андреевич.
– Ну, почему же – работаю. Нянечкой в детском доме.
С верхней полки спускается лохматая голова Валерика:
– Зато ты самая лучшая, мам!
– Спасибо, дорогой! – Марина снисходительно даёт ему чмокнуть себя в щеку и констатирует – подлиза!
Я смотрю на них и улыбаюсь. Когда-нибудь и у меня будет вот такой непоседа-бандит. У него будут мои глаза, и он будет любить солёные огурцы, как и Фил... А пока... Надо дождаться свадьбы.
– У вас, Яночка, жених, наверное, самый счастливый на свете, правда? – интересуется любознательный потомок немцев – иметь в невестах такую девушку...
– Вы меня перехвалите! – смеюсь я – Фил тоже очень хороший.
Сонный полуденный зной укачивает практически всех нас. Густав Андреевич спит с открытым ртом на нижней полке, смешно похрюкивая, Марина тоже расположилась внизу, даже во сне она беспокойна, постоянно о чём-то думает, бормочет что-то непонятное.
Не спит только Валерик, да и я смотрю в окно на проплывающий мимо лес. Скоро Густав Андреевич приподнимается на локте и резюмирует:
-  До Пьяных гор к вечеру доберёмся.
– Что это за Пьяные горы? – удивляюсь я.
– Да есть тут такие – говорит Валерик – мы их видели, когда туда ехали, они очень... очень загадочные, как в сказке. Правда, мам?
– Что? – бормочет сонная Марина.
– Ой, прости, что разбудил.
-  Да я не спала, так, дремала немного.
– Слушайте! – возбуждённо говорит Валерик – а давайте в лото сыграем! У меня есть!
Он достаёт карточки и бочонки в мешочке. Вероятно, это очень хороший вариант, чтобы скрасить время, а потому мы соглашаемся. Когда-то давно, в детстве, я помню, что мы играли в лото – это было увлекательно и весело, да и сейчас не хуже – Валерик и Густав Андреевич азартные игроки, в отличие от нас с Мариной.
На некоторое время я покидаю купе, в оборудованном туалете внимательно разглядываю себя в зеркало, как всегда, всё безупречно – длинные русые волосы собраны в хвост, глаза чуть подведены, ресницы немного подкрашены, губы тронуты блеском. Внешность у меня довольно стандартная – таких девушек пруд пруди, но Фил выбрал именно меня. А я его, хотя девчонки бегали за ним только так, стараясь завоевать, и завидовали мне. Ещё бы – красавец, перспективный, одет всегда с иголочки, машина, деньги постоянно есть. В общем, всё, как надо в наше время. Моя мама всегда говорила, что самое главное в мужчине – это надёжность. А я всегда с ней соглашалась.
Возвращаюсь в купе – меня ждут и игру не продолжают.
– Скоро Пьяные горы! – заявляет Густав Андреевич.
– А знаете! – вдруг загадочно говорит Валерик – я читал, что эти самые Пьяные горы – аномальное место.
– Не выдумывай! – недовольно машет рукой его мать.
– Мааа – канючит он – я и не выдумываю! Много лет назад там по неизвестной причине перевернулся поезд на рельсах. И все погибли, представляете! И только одного человека нигде не смогли найти!
– Ну – разводит руками Густав Андреевич – и что же тут аномального? Человек мог сгореть, потерять память, а потом обрести другую жизнь, так ничего и не вспомнив, да сотни причин может быть!
– Да нет же! – пытается отстоять свою позицию Валерик – как вы не понимаете! Во-первых, поезд перевернулся по неизвестной причине, а во-вторых...
Его перебивает Марина:
- Так, всё, Валера! Хватит нести околесицу! Триста раз по этой дороге ездили – ничего подобного не было!
Дверь раздвигается и в неё просовывается голова проводницы:
– Чай будете?
У неё недовольное полное лицо и узкие щёлочки глаз. Я обезоруживающе улыбаюсь ей и говорю:
– О, эти подстаканники! Они напоминают мне моё детство! Я обязательно буду ваш замечательный чай!
– Так вот! – возбуждённо продолжает Валерик – эти Пьяные горы, мне кажется, аномальная зона!
– Валера! – строго говорит ему Марина – в некоторых местах поезда сходят с рельс и переворачиваются гораздо чаще, но почему-то ещё никто не причислил их к аномальным местам. Вот и здесь нельзя этого делать только потому, что когда-то тут перевернулся поезд, а потом не нашли одного человека.
Я достаю телефон с намерением посмотреть информацию о Пьяных горах, нахожу в поисковике фотографии искорёженного поезда, но тут внезапно связь пропадает и сайты, и картинки исчезают с экрана.
– Ну вот, связь пропала – говорю я – только хотела что-то поискать по этому поводу.
– Яна, ну вы как ребёнок! – усмехается Марина – Валерка вам уши запинал, а вы и поверили!
– Но там действительно была фотография поезда – бормочу я.
– Яночка, поверьте – ничего не случится – успокаивает меня Густав Андреевич – я этим маршрутом уже несколько лет катаюсь туда-сюда – и ничего не происходит.
- О, я нисколько не боюсь – отвечаю ему с улыбкой, отхлёбывая сладкий чай с лимоном – просто я обожаю всё неопознанное и мистическое. А эта история показалась мне интересной.
Мы замолкаем, думая каждый о своём. Я задумчиво смотрю на проплывающие внизу рельсы и вдруг мне в голову приходит мысль о том, что за всё время, что мы едем, нам ни разу на встречу не попадался поезд – хоть какой, грузовой или пассажирский.
– Густав Андреевич – обращаюсь я к старику – а в ту сторону вы едете этим же путём или рельсы в другом месте проходят?
– Ну как же, душечка, конечно этим же – он показывает рукой на окно – посмотрите туда, там рельсы встречного движения.
– Просто мы вторые сутки едем, а на встречу нам ещё никто не попадался.
Мы переглядываемся, а Марина неуверенно заявляет:
– Ну, почему же... Ночью я слышала поезд...
– А я спала крепко – вздыхаю я – что же, значит, всё нормально.
Я продолжаю смотреть вниз и вдруг вижу, что рельсы встречного движения просто-напросто... отсутствуют. Меня в любом случае напрягают непонятные явления, поэтому, показывая в окно, говорю:
– Смотрите... а где встречные рельсы-то? Только что ведь были...
Густав Андреевич выглядывает в окно, смотрит на меня, на Марину, видимо, тоже не в силах объяснить происходящее, потом хлопает себя по лбу?
– Они иногда перекрещиваются и уходят на другую сторону, то есть теперь их можно видеть из того окна.
Не знаю, зачем я это делаю, но выхожу в тамбур и смотрю из окна вниз, на соседние рельсы. Они действительно, по словам старика, «ушли» в эту сторону. Почему-то облегчённо вздыхаю, но опять вижу ту же картину – соседние рельсы пропадают. Вхожу в купе и кидаю взгляд в окно, чтобы не показаться психичкой и параноиком. Кажется, Густав Андреевич понимает моё состояние, улыбается и говорит успокаивающе:
– Вот видите, Яночка, рельсы снова вернулись сюда, на своё прежнее место.
Но буквально метров через пятьсот они опять пропадают, я снова выхожу в тамбур, а потом происходит что-то невероятное – рельсы начинают так часто петлять туда-сюда, что я с сумасшедшими глазами мечусь между купе и тамбуром.
Чувствуя, что что-то меняется, что что-то не совсем нормально, Марина обеспокоенно спрашивает:
– А что происходит, а?
Её голос в наступившей вдруг тишине звучит резко и громко.
И тут поезд начинает медленно крениться набок, той стороной, где проходит тамбур. В ту же минуту в проход бросаются Марина и Валерик, словно не слыша мой крик:
– Куда?!
Густав Андреевич, не сумев сохранить равновесие, падает на пол, дверь купе резко дёргается и ударяет его прямо в район шеи. Я лезу под нижнюю полку – для меня это сейчас самое безопасное место.
Чёрт! Где-то под полом как раз проходит одно из колёс! Обшивка на полу лопается, в разверзнутое отверстие я вижу, как всё ближе и ближе ко мне двигается колесо, кричу, изо всех сил поджимаю под себя ноги – только бы не достало, только бы не достало! Я не хочу быть калекой, инвалидом, я хочу жить! Я ещё так мало жила! И вот так закончить свою жизнь?! Крутящееся колесо останавливается в каких-то сантиметрах от моей ноги, в голову что-то ударяет, я чувствую, как по лбу стекает тёплая кровь, лицом я прижимаюсь к каким-то мазутным деталям.
Мне больно и плохо, я очень хочу вытянуть ноги и застыть так, но нельзя, где-то там всё ещё вращается медленно колесо, готовое в любой момент лишить меня части тела. Закрывая глаза в предобморочном состоянии, вижу вдруг последнюю ужасную картину – прямо напротив моего лица останавливается буквально оторванная дверью купе и сильным ударом голова Густава Андреевича.
Дальше наступает темнота, всепоглощающая и бесконечная...
 Я прихожу в себя от собственного жуткого крика, мне кажется, что всё, что я пережила не так давно (или давно?) – просто какой-то ужасный сон, страшный сон, в реальности такого просто не могло произойти.
Пытаюсь открыть глаза, залитые собственной кровью, делаю большое усилие,чтобы поднять руку и вытереть лицо. Теперь я более чётче могу рассмотреть картину происшедшего. Я лежу, прижатая к краю нижней полки, недалеко от меня так и крутится мощное колесо, только уже намного медленнее, прямо перед моим лицом – голова Густава Андреевича с остановившимся, ничего не понимающим, взглядом.
Горячие слёзы обжигают мне щёки.
– Густав Андреевич, миленький – шепчу я.
Нет, так невозможно долго лежать, надо выбираться из этого месива. Со стоном отодвигаю голову несчастного старика, щупаю руками пол, стараясь выбраться из своего тесного укрытия, натыкаюсь на россыпь мелкого стекла рукой, кричу от режущей боли. Наконец, мне удаётся вылезти из своего укрытия.
Так, понятно, поезд накренился на левый бок и перевернулся, я осталась жива только потому, что забралась под полку и меня прижало к задней стенке. Чувствую, что что-то с ногой, ощупываю её – перелома вроде нет, скорее всего ушиб или вывих.
Продолжая плакать, стараюсь оттолкнуть дверь купе, мне необходимо пробраться туда, в тамбур, чтобы поискать там Марину или Валерика, и вообще, посмотреть, вдруг кто-то ещё смог спастись и нужна помощь.
Еле-еле, изо всех оставшихся сил отодвигаю тяжёлую дверь и сползаю на боковую стенку поезда. Под ноги мне падает моя сумочка, достаю оттуда телефон, разочарованно вздыхаю – связи нет, причём совсем. Подсвечивая себе фонариком, иду по поезду, кругом мёртвая, страшная тишина, в этой тишине мой собственный голос кажется мне ужасно громким:
– Эй, люди, есть кто живой? Есть кто живой?
Через несколько метров натыкаюсь на тело Валерика, опускаюсь перед ним на колени и начинаю теребить его:
– Валера, Валера вставай!
Но через некоторое время понимаю, что он уже никогда не встанет.
– Люди! – опять кричу я – отзовитесь! Есть кто живой?!
В ответ лишь зловещая тишина.
Нужно выбираться отсюда, и как можно быстрее, возможно там, снаружи, есть связь. Для того, чтобы выбраться, мне нужно попасть назад в купе, в любое. Хорошо было бы, если в каком-нибудь из них было бы открыто окно.
Нахожу такое купе – из района окна поступает воздух, который гоняет какие-то бумажки туда-сюда, теперь нужно добраться до него через груду тел. Среди них вижу Марину – её прекрасные, необычные глаза широко открыты и устремлены наверх.
– Марина – плачу я – Марина, хоть ты очнись...
Но ей этого уже не надо – она сейчас рядом с сыном, там, где и тысяча других людей, погибших в этой давильне...
Я добираюсь до окна самыми неимоверными усилиями – опираясь на покорёженные полки. Нужно выбираться. Хорошо то, что я хрупкого телосложения,  иначе пролезть в такое отверстие было бы трудновато. Еле-еле выползаю наружу, жадным ртом хватаю воздух, первым делом смотрю на телефон – связи нет, никакой, даже сто двенадцать не работает. Встаю на стенку поезда, что есть силы кричу:
– Помогите! Помогите! Ау, люди, есть кто живой!
Синее небо, даже не синее, а фиолетовое какое-то, необычное – только оно слышит меня, а я вдруг со страхом понимаю, что уже давно должен наступить поздний вечер, сумерки должны опуститься на землю, птицы должны прощебетать свои вечерние песни... Но ничего этого нет – в природе цветёт белый день, стоит такой зной, что дышать трудновато. Жара... И ни малейшего намёка на вечернее время суток.
Не понимая, что происходит, я чётко знаю лишь одно – мне нужно выбираться отсюда, любыми путями. Где-то там всё же должна быть связь, а с природными аномалиями будем разбираться потом, позже. Сейчас хорошо бы было добраться хоть до какого населённого пункта.
Я вспоминаю, что у Густава Андреевича где-то была карта, старая, потёртая, которую он, по его словам, возил с собой во все поездки «на всякий случай». Я решаю снова добраться до своего купе, снова увидеть всех этих уже неживых людей. Стоит ли это того? Поможет ли мне эта карта?
Когда, наконец, я снова выбираюсь наружу, уже с найденной картой в руках и сажусь на вагон, чтобы спокойно рассмотреть её, я опять понимаю, что с природой что-то не то. Время словно застыло здесь. Ничего не изменилось. Всё такой же день, редкое пение птиц, палящее солнце и фиолетово-синее небо
Согласно карте, ближайший населённый пункт недалеко отсюда – если двигаться по рельсам, дойду быстро. Меня беспокоит только моя нога, которая на глазах опухает. Решаю, что мне в любом случае необходима еда и вода, вероятно, у кого-то в сумках могут найтись и медикаменты. Нужно только набраться смелости и осмотреть все вагоны, ну или хотя бы большую их часть. Вдруг ещё найду кого-то живого, и мы сможем вместе пройти до деревни.
Встаю, собираясь отправиться прямо по верху, смотрю вниз, потом вперёд, потом заглядываю за другой край вагона и вдруг пугаюсь так, словно увидела перед собой приведение.
Часть 2
А пугает меня вот что – ни с той, ни с другой стороны поезда нет и намёка на параллельные рельсы, те самые, которые ведут в противоположную сторону. Я сажусь на стенку вагона и застываю. Всё, что происходит, кажется мне каким-то нереалистичным сюром, трагикомедией, в которой я, не по своей воле, играю ведущую роль.
Эти рельсы были, я их видела, сама, своими глазами! Я что – схожу с ума от того, что произошло?
Старательно вглядываюсь в горизонт – туда действительно уходит только одна полоса рельс, второй здесь словно не было в помине. Кто мне объяснит, что случилось? Почему вдруг остановилось время?
Смотрю на экран своего дорогущего айфона и понимаю, что сейчас это – самая бесполезная вещь, которую я когда-либо видела. Время на нём застыло. Застыло на той самой минуте, когда перевернулся поезд, хотя сам по себе телефон работает. Стараюсь ещё раз сделать звонок – нет, ничего, даже «сто двенадцать» словно не существует. Хорошо, попробуем обмануть судьбу. Я вхожу в соцсети, но связи нет, нет интернета. Отправляю смс-сообщение Филу – на экране упорно выходит: «Отправка сообщения невозможна».
– Чёрт! Чёрт! – ещё никогда я не была в таком отчаянии.
Встаю и прохаживаюсь туда-сюда. Прежде всего, надо успокоиться, успокоиться и постараться выбраться из этой передряги.
Волоча за собой опухшую ногу, иду вдоль вагонов, смотрю, какие открыты окна, забираюсь в одно из них.
– Люди! Ау! Есть кто живой?! Отзовитесь! Отзовитесь же!
Со страшным отчаянием понимаю, что и здесь я совершенно одна. Одна с грудой искорёженных тел, с большим количеством разрушенных жизней, жизней, которые давно уже не в этом мире, а в другом. И вдруг в голову приходит – а сама ты в каком мире сейчас? Почему время здесь остановилось? Почему ещё не вечер, хотя уже должен быть? Зачем этот палящий зной, к чему эта тихая природа, почему рельсы идут только в одну сторону?
На все эти вопросы у меня нет ответов. Пробираюсь по вагону, тихонько скуля про себя, как раненный щенок. Мне одиноко здесь и страшно, очень страшно. Я всегда была под защитой, и никогда не попадала в подобные переделки.
Вот лежит та самая проводница с недовольным лицом – её мёртвые стеклянные глаза с недоумением смотрят в осколок чего-то железного и острого, вонзившегося ей прямо в живот, по инерции она всё ещё сжимает в руках пустой поднос. До конца она осталась верной себе и своей профессии.
Стараясь не смотреть, иду дальше. Этот вагон не с купе, потому тела погибших видны мне очень хорошо, как бы я ни старалась не смотреть на них.
Вот лежат два парня, сразу видно – близнецы, головы их нелепо откинуты наверх, так нелепо, что мне сразу становится понятно – сломаны шеи. Вот женщина лицом вниз, на животе, а под ней – грудной ребёнок. Нет, я не могу, я не буду на это смотреть! Зачем так жестоко?! За что?!
Наконец я нахожу пластиковую бутылку с водой и чью-то удобную пляжную сумку, которую можно перекинуть через плечо – тогда она не будет мешать.
Вытряхиваю её содержимое, про себя прошу прощения у хозяйки сумки – к сожалению, мне она сейчас нужнее, чем ей – потом нахожу кое-что из еды, мне она тоже понадобится, хотя вскорости я надеюсь дойти до ближайшего населённого пункта, но всё же... Мне необходимы силы, потому придётся подкрепиться тем, что есть.
Я перехожу так из вагона в вагон, продолжая звать тех, кто может остаться в живых, но вокруг меня только тишина, тишина и пустота, жуткая картина катастрофы, унесшая одновременно столько жизней.
Я не знаю, как выдерживает это моя душа, моё сердце. Я всегда была сильной и крепкой, но я не понимаю, зачем я выжила здесь. Почему не ушла с остальными? Почему только я одна?
По моим щекам стекают слёзы, падают мне на рубашку – грязными красными каплями. Это не удивительно – моё лицо в крови вперемешку с мазутом.
Нахожу ещё бутылку воды, мою лицо, смотрю на себя в экран айфона – на голове какая-то рваная рана, волосы грязные, лицо опухшее от слёз, по лбу так и ползёт струйка крови...
Что происходит? Почему никто, до сих пор никто не появился на месте происшествия? Ведь те многочисленные диспетчеры, которые работают на железной дороге, должны понять, что что-то не так, что-то произошло с поездом!
Я добираюсь, наконец, до кабины машиниста. В кабине двое молодых парней – они лежат, навалившись друг на друга, смотрю им в лица и понимаю, что если бы они сидели за управлением, то их последние взгляды сейчас были бы направлены вперёд. Взгляды, в которых застыл немой ужас и непонимание. Что они увидели там, на рельсах, впереди себя? Что там было такого, что машинист резко повернул руль влево, стараясь до максимума уменьшить скорость поезда, отчего тот стал крениться и в итоге упал?
Чтобы это ни было – от него и следа не осталось, и теперь вряд ли возможно узнать, почему это произошло.
Я нахожу у машиниста рацию, но и она бесполезна для меня – на что бы я не нажимала, в эфире тишина, меня никто не слышит, и это страшно.
В сумке машиниста нахожу сигнальный жилет с отражательными полосами, фонарик, какие-то инструменты и непонятный мне браслет. Прихожу к выводу, что скорее всего, этот браслет не даёт машинисту уснуть во время управления. Есть у него в рюкзаке и влажные салфетки, которые я беру с собой, и металлический термос, наполненный горячим чаем – тоже будет нужен в дороге.
Тут же нахожу аптечку, с собой забираю обезболивающее, эластичный бинт, противовоспалительное, и ещё какие-то препараты в виде таблеток. Что это такое – разбираться буду позже.
И тут я понимаю, что меня смущает ещё один факт – всё, что я видела, настолько не соответствует действительности, что кажется театральной постановкой. С такой скоростью, как летел поезд, накренившись, все вещи должны были просто разлететься в разные стороны. Но сколько бы я не шла по вагонам, везде наблюдала одно и тоже – сумки, чемоданы, рюкзаки падали, но всё оставалось на своих местах, хотя большинство из них были открыты. Словно срабатывала какая-то непонятная сила притяжения. Всё было не хаотично, а очень аккуратно, словно весь состав перевернулся одномоментно, как будто какой-то озорной ребёнок просто щёлкнул пальчиками по движущемуся поезду и всё.
Понимая, что сейчас надо думать не об этом, а о том, как выбраться из этой клоаки, наполненной трупами других людей, я оставляю этот вопрос открытым для себя и выбираюсь через одно из окон. Теперь нужно спуститься вниз. Но сначала перетянуть опухшую ногу эластичным бинтом, попить воды – жара так и не спадает, а путь предстоит не близкий – и уже потом спускаться.
Цепляясь за всё, что можно, опираясь ногами на разные выступы, спрыгиваю на землю, охаю от того, что опять опёрлась на больную ногу, и падаю. Скрипя зубами, со стоном переношу боль в лодыжке, на глазах опять выступают слёзы. Кое-как заклеиваю пластырем рану на лбу, встаю, опираясь на какую-то палку, найденную совсем недалеко от меня, надеваю сумку на плечо и иду вперёд, туда, куда тянется за горизонт бесконечная лента рельс.
Иногда я останавливаюсь, чтобы попить воды из бутылки и смочить свою несчастную голову. При этом я совершенно не понимаю, что происходит в природе. Уже давно пора бы солнцу скрыться за горизонт, уже должна наступить ночь, но вокруг белый день и на сумерки нет и малейшего намёка.
Дорога часто петляет, всякий раз, когда на пути попадается поворот, я думаю про себя, что вот сейчас, сию минуту за новым поворотом будет тот населённый пункт, куда я стремлюсь попасть. Но его всё нет и нет. Останавливаюсь, достаю карту Густава Андреевича и понимаю – я уже должна дойти туда, где находится небольшая деревня, туда, где спасение, туда, где мне помогут.
Оглядываюсь назад в надежде всё-таки увидеть параллельные рельсы – нет... Их просто нет и всё. Впереди тоже. Я разумный человек и никогда не верила в мистику, но тут... У меня нет объяснений тому, как так произошло, что вторые рельсы исчезли. Единственное верное объяснение – у меня просто помутился рассудок. Жаль, я всегда считала, что это меня обойдёт... Видимо, эта авария не прошла даром для моего мозга...
И вдруг... Внезапно и быстро на землю опускается ночь. Минуя сумерки, словно кто-то взял и просто выключил фонарь. От этого становится немного жутко. Вокруг звенящая тишина, не слышно ни звука, и я одна в этой темноте и тишине.
Достаю фонарик, от его всполохов испуганно кричит и взмывает с дерева какая-то неизвестная мне птица. Вокруг рельс, на которых я стою, страшный чёрный лес, который кажется таким враждебным сейчас.
Почему я не взяла хоть какой-то плед? Тепло, но я могла бы хотя бы устроиться на нём, чтобы вздремнуть. Опять же, я ведь рассчитывала на то, что доберусь до деревни. Ладно, делать нечего, нужно укладываться спать. Спускаюсь к лесу, решаю, что лучше лечь где-то недалеко – вдруг мимо пойдут люди, тогда я услышу их голоса и смогу обратиться за помощью.
Укладываюсь в высокую густую траву, необычайно шелковистую и мягкую и тут же засыпаю. Мне снится сон, в котором происходит неизвестно что, нечто мне непонятное. В этом сне незнакомые люди и незнакомая местность, незнакомое, очень белое, с ярким светом, режущим глаза, помещение.
Оно небольшое, всё в каким-то странных аппаратах и трубках, там есть кровать, тумбочка, стеклянная дверь... Рядом с кроватью, скрывая того, кто на ней лежит, стоят двое незнакомых мужчин. Высокие, с тёмными волосами, в идеально-белых одеждах и таких же головных уборах, они негромко переговариваются. Я слышу их мягкие голоса и подойдя ближе, даже разбираю, что они говорят.
– Как думаешь, у неё есть шанс?
– Шанс есть всегда. Вопрос в том, как долго она сможет вот так лежать, не приходя в себя.
– Так жаль! Очень молода и красива, и такое вот...
– Интересно, откуда она? Ты не знаешь, полиция установила её личность?
– Пока нет. Их ведь там много было... Пока всех установишь.
– А ведь наверняка кто-то ждёт её и переживает...
– Есть такое... За нас за всех кто-то, да переживает...
– Очень надеюсь, что в скором времени она придёт в себя всё-таки.
– Проверьте ещё раз норму всех показателей. Она единственная, кто выжил – мы должны любой ценой спасти её.
- Да, шеф. Но час назад уже проверяли...
– Мониторьте почаще и каждый раз ко мне с докладом.
– Как скажете. Она единственный свидетель произошедшего.
– И это один из факторов того, почему её жизнь сейчас для нас так бесценна.
Почему я не могу подойти к кровати и посмотреть, кто там лежит? Зачем мне снится сон с этими неизвестными мне людьми, и кто эти люди?
Я просыпаюсь от собственного резкого крика, словно меня напугало что-то. Утро наступает тоже как-то внезапно – вот была темнота и тишина и вдруг кто-то опять словно включил лампочку, и на небе зажглось яркое солнце.
Встаю, прихожу в себя, вытираю руки и лицо влажными салфетками, выпиваю воды – есть совсем не хочется – и иду к рельсам. Слава Богу, хоть они на месте. Может быть, я что-то неправильно рассчитала, и до деревни нужно пройти ещё какое-то расстояние?
Снова вглядываюсь в карту... Нет... Всё верно, она должна быть за этим поворотом, но её нет. Как же так, кто составлял эту дурацкую карту? Может быть, она просто старая? Да нет же, что за бред?!
Я иду дальше, продолжая свой путь неизвестно куда. Иду в надежде что вот-вот за новым поворотом мелькнут крыши домов, и я смогу, наконец, прийти туда, где мне окажут помощь.
Я вдруг понимаю ещё одну вещь – за всё это время, что я иду, я ни разу не слышала шума самолётов или вертолётов. Куда я попала? А если несчастный Валерик был прав и Пьяные горы – это аномальная зона?
И только подумав об этом, я снова миную очередной поворот и вдруг вижу их перед собой. Я сразу понимаю, что это они, там, недалеко отсюда. Идеально ровные, как египетские пирамиды, они уносят свои вершины ввысь, за облака, туда, где ползёт лёгкий туман, туда, где круглогодично на их вершинах покоится снеговая шапка. Интересно, почему их прозвали Пьяными, они ведь идеально ровные, без единого выступа, словно созданные рукой человека...
Сейчас они освещаются солнцем и каменные глыбы на их склонах, словно зеркало, отражают этот свет. Я не видела в своей жизни ничего прекраснее, хотя мы с Филом успели побывать во многих местах, мы много путешествовали.
Там, за Пьяными горами... Аномальная зона, откуда исчезают параллельные рельсы, где переворачиваются поезда, где кто-то невидимый выключает лампочки дня и ночи, где снятся странные сны. А может быть... Может быть, воздух здесь наполнен чем-то необычным, потому я схожу с ума?
С этими мыслями я иду вперёд, всё время думая только об одном – как бы поскорее дойти до деревни. Как я сейчас хочу оказаться дома, в объятиях Фила! Обнять папу и маму, открыть глаза и понять, что всё, что случилось – всего лишь какой-то жуткий сон.
Думая об этом, я сначала не замечаю, а потом вдруг прихожу в ужас от того, что вижу. Рельсы. Их больше нет. Они просто оборвались и всё. Впереди лишь небольшая, заросшая травой, дорога. Как так может быть? Оглядываюсь назад – рельсы на месте. Но ровно под моими ногами они заканчиваются. Дальше ничего – пусто... Что делать? Что это значит?
Я решаю, что долго я вот так стоять не смогу – нужно куда-то идти, что-то делать, искать кого-то живого, звать на помощь. Но мои силы за эти двое суток просто на исходе, кроме того, я абсолютно не понимаю, что происходит. Куда я попала? Где я?
Рыдая от страха и разочарования, падаю коленками на траву, утыкаюсь в неё лицом.
– Нет! Господи, нет! За что? Что мне делать?
Потом ору, как ненормальная, во весь голос:
– Люди! Люди, помогите! Помогите мне!
Я успокаиваюсь только тогда, когда принимаю всю безысходность произошедшего. Нужно шевелиться, действовать, понять, зачем я здесь, что я тут делаю, и долго ли ещё будет длиться весь этот кошмар.
Встаю и иду по той самой тропинке, на которой оборвались рельсы. Там, впереди, за горизонтом, прямо на ярко-фиолетовом небе, висит что-то вроде радуги – от края Пьяных гор и до другого края. Это нечто прозрачное, красивое, кружевное и ровное, как арка. Тянется по всему небу, светится и переливается. Может быть, это какая-то игра природы, вот как северное сияние?
Я дохожу до этой арки, останавливаюсь под ней и смотрю наверх. Красота неописуемая. На меня словно падает поток прозрачного света, в котором так и хочется купаться...
Иду дальше, к лесу, к необычным деревьям ярко-салатового цвета, к зёлёным огромным кедрам. Трава под ногами такая же шелковистая и мягкая, в воздухе кружатся многочисленные лепестки растений, всё вокруг... какое-то сказочное, словно я попала... в сказку, всё переливается и светится, и словно дышит и живёт своей, отдельной жизнью.
– Эй! – негромко кричу я – есть здесь кто-нибудь?! Эй, помогите мне!
И вдруг – о чудо! – слышу недалеко голос:
– Ну, чё ты орёшь?! Убавь немного звук-то – распугаешь всех!
Я верчусь туда-сюда в надежде разглядеть, откуда раздался голос, а из-за огромного разлапистого кедра с торчащими наружу корнями, вдруг выходит бабуля-божий одуванчик. Рядом с ней идёт животное, я в них не очень понимаю, но то ли это пятнистый олень, то ли косуля.
Я с удивлением оглядываю бабушку, думая, что удивительно – в наше время сохранились ещё такие, надо же... У неё абсолютно белое лицо, с большими ясными глазами, бьющими зелёным светом, длинные, белые волосы, спутанные, в них вплетены какие-то странные цветы, похожие на орхидеи. Белая же одежда из плотной, но лёгкой ткани вроде льна – длинное платье и фартук, расписанный тщательно вышитым узором, а на ногах... лапти.
– Здравствуйте! – говорю я, умоляюще сложив руки – вы... вы должны мне помочь, послушайте, недалеко отсюда перевернулся поезд, там много жертв, там, возможно, есть ещё живые, вы должны вызвать подмогу, прошу вас, помогите... Я тоже оттуда мне нужна помощь, со мной что-то, неизвестно что, происходит...
Я тараторю без остановки, вероятно, из-за пережитого стресса и из-за того, что наконец нашла хоть одну живую душу, которая сможет мне помочь. И не замечаю, как лицо старушки озаряет странная, непонятная мне улыбка. И вдруг она говорит:
– Да нет там уже никого живых. И помощь там никому не нужна.
– Что? Откуда вы знаете? Вы кто вообще?
– Я? – она усмехается и склоняет голову вперёд, словно здороваясь со мной – я Веда, охранительница врат.
– Каких врат, бабушка? Что здесь происходит? Почему я шла по рельсам, а попала сюда?
Она опять усмехается:
– Так ведь сюда просто так никто не попадает.
– Вы поможете мне? – спрашиваю я её – у вас есть телефон?
Мне вдруг приходит в голову, что это одна из тех сумасшедших, которая удалилась от цивилизации в лес и живёт тут одна, и, видимо, сходит с ума от одиночества.
– Ты сама себе должна помочь – отвечает она.
– Я помогу! Только дайте мне телефон! Где-то же здесь должна быть связь. 
Я снова достаю свой айфон и поднимаю руку – нет, ничего, никаких признаков связи, и даже больше того – что-то здесь с критической скоростью сжирает мою батарею, телефон, призывно мелькнув последний раз, гаснет.
Я подхожу очень близко к старушке и спрашиваю, тщательно цедя сквозь зубы слова:
– Вы можете мне объяснить, что тут происходит? Где я? Почему я здесь? Как мне вернуться домой? Скажите мне!
– Ты по ту сторону реальности, девочка! Там, куда люди попадают не просто так, я тебе уже говорила об этом.
– Но я не хочу быть здесь! – плачу я – в какой такой другой реальности? О чём вы говорите? Вы сумасшедшая? Я хочу домой, к Филу, к маме, к отцу!
– Ты не сможешь пока попасть домой!
– Почему?
– Ты должна исправить здесь то, что не смогла исправить там.
– Что? – я смеюсь, как сумасшедшая – что и где я не смогла исправить? Вы реально думаете, что я поверю в этот бред! Ответьте – вы мне поможете?
– Я могу тебе только помочь исправить, и то... лишь показав кое-что и не более...
Я вдруг хватаю старушку за грудки и потряхиваю её легонько. Справа от себя слышу рык, скосив глаза, вижу, что рядом стоит уже не косуля или пятнистый олень, а странное существо с телом волка и гривой льва.
– Вед, назад – тихонько говорит старуха, я отпускаю её и отхожу.
– Чёрта с два! – говорю громко – вы меня не купите на эту туфту! Бред какой-то! Я ухожу и сама найду помощь, если вы не хотите мне помочь!
Разворачиваюсь и иду туда, откуда пришла. И вдруг замечаю, что моя нога уже не хромает, я иду легко и свободно. Оборачиваюсь – старушка стоит на прежнем месте, держа сухонькую ладошку перед собой, губы её вытянуты в трубочку, она дует на ладонь и с неё мне вслед летят блестящие, розовые лепестки цветов. Я трогаю рану на лбу и понимаю, что её нет, этой раны, она зажила. Как это можно объяснить, не иначе, как чудо! Но я реалистка, я не верю в чудеса...
Старушка шевелит губами, и вдруг во мне словно оживают слова. которые она говорит:
– Ты ещё вернёшься, девочка моя. Ведь пока... обратной дороги тебе нет. Пока не исправишь то, что не смогла исправить тогда...
Не вернусь я! Лучше сдохну где-нибудь, но в этот дурдом не вернусь! Я упрямая, и всегда считала это качество достоинством, а не недостатком,оно помогало мне пробиваться в жизни!
Я иду вперёд, и мне достаточно легко ориентироваться – природа словно вовсе не поменялась после того, как я прошла тут некоторое время назад. Я больше, чем уверена, что смогу прийти туда, куда надо, встретить там нормальных людей, которые помогут, а не полоумных старух, которые несут какой-то бред.
Я иду вперёд и вперёд, и на удивление быстро дохожу до рельс, вернее, до того места, где они оборвались. Облегчённо вздыхаю – теперь будет легче добраться до поезда. Я дойду до него и пойду в обратном направлении, а там уж точно рельсы приведут меня в какой-нибудь населённый пункт.
Иду и иду вперёд, продвигаясь всё дальше и дальше, пью воду, иногда оборачиваюсь и смотрю туда, где вдалеке блестят под солнцем Пьяные горы. Когда всё это закончится, нужно будет приехать сюда с Филом, походить здесь, полюбоваться на чудо-природу. Когда всё кончится...
Я иду уже несколько часов подряд, но меня это не пугает – я дойду до поезда и найду там еды и воды ещё, а уже потом двинусь дальше.
Вот за этим поворотом и место аварии. Я огибаю насыпь, и останавливаюсь в недоумении. Что это? Я перепутала место? Нет, ну как же! Вот оно – нагнувшееся дерево с гибкими ветвями, вон там, недалеко, в поле, поваленная берёза, там... Это то место, я уверена...
Но почему-то здесь нет никакого перевернувшегося поезда. Нет ни следа катастрофы, нет ни одного тела, нет даже намёка на то, что здесь что-то когда-то произошло.
Я бессильно опускаюсь на рельсы.
А если аварии не было, и она была только в моей голове? Тогда почему я здесь?
Где найти ответы на все эти вопросы?
Часть 3
Я не хочу двигаться и думать о чём-то, я не хочу уходить отсюда, хочу остаться здесь, под палящим солнцем и ждать, когда меня найдут. Я достаю бутылку с водой и отпиваю из неё, потом лью себе на голову небольшое количество освежающей жидкости и опять впадаю в этот своеобразный транс под солнцем.
Иногда мне кажется, что я погружаюсь в забытье и вот в нём ко мне приходит то ли пятнистый олень, то ли косуля с хрупкими, такими прекрасными ногами – гибкое и энергичное животное. Я знаю, что эта косуля может в любое время превратиться в волка с львиной гривой, но совершенно не боюсь этого. Животное останавливается напротив меня и смотрит мне прямо в глаза. А я смотрю в её – прекрасные, миндалевидные, орехового цвета, с длинными, загнутыми ресницами. Смотрю долго и внимательно...
И вдруг вижу в глазах косули... себя и Фила... Вот мы идём с ним по скверу, держась за руки и смеёмся над чем-то смешным, о чём рассказывает Фил. Я даже слышу его слова, он уже не шутит и говорит о чём-то серьёзном...
– Я думаю, когда мой отец возьмёт за жабры этого Козлова с его так называемой «корпорацией», твой тут же вступит в дело и поможет нам окончательно разрушить дело этого упрямого старикашки. Слушай, Яна, ты бы, как юрист, посмотрела бумаги. Ведь всё-таки ты работаешь в одной из «дочек» компании моего отца. Понимаю, что у него целая когорта специалистов, но ты всё же не чужой человек, а доверять в этой жизни, я считаю, нужно только своим.
– Я подумаю, Фил – отвечаю ему и целую мужчину в щеку, ощущая с удовольствием под губами гладко выбритую кожу – у меня сейчас, честно говоря, полный завал. Да ещё отец просил помочь разобраться с бумагами.
– Хорошо, дорогая, конечно, как только сможешь. Кстати, мой юрист скоро займётся составлением брачного договора, ты хочешь внести какие-то изменения?
– Нет, милый, я целиком и полностью тебе доверяю. И жду не дождусь, когда мы наконец поженимся.
Как некстати сейчас эти воспоминания о таком счастливом времени! По моей щеке медленно ползёт слеза, и я словно начинаю приходить в себя, и первый вопрос, который пронзает мой мозг: «Как я могла всё это увидеть в глазах косули?».
Я вздрагиваю и открываю глаза. Конечно, от жары у меня начались галлюцинации. На самом деле, никакой косули не было, я ничего не видела в её глазах, может быть, всё это мне приснилось в дрёме, но уж точно напротив меня не стояло это животное.
Интересно, почему эти воспоминания посетили меня именно сейчас?
Я решаю, что надо подниматься и идти – невозможно сидеть тут вечно, я ведь борец по своей сути, я должна, просто обязана вернуться к семье, я должна найти выход из всего этого! Там, далеко, меня ждут мои родные и если я не вернусь... я не представляю, что с ними будет.
Ноги сами несут меня туда, откуда я только что вернулась к месту аварии. Если странная старуха говорит, что единственный выход для меня – это исправить здесь неизвестно что, и тогда я смогу вернуться назад – я буду это делать.
Обратный путь, как ни странно, кажется мне ещё более коротким, я довольно быстро дохожу до того места, где заканчиваются рельсы, потом прохожу через арку, и скоро оказываюсь на той поляне, где встретила эту самую Веду.
Она стоит на том же самом месте, словно и не уходила никуда, рядом с ней – косуля, а в руках – длинная странная палка с заострённым концом. У палки грани, которые переливаются на солнце и светятся, распространяя вокруг себя ореол странной, сказочной пыли. Я никогда и нигде такого не видела.
– Мы ждали тебя, Ясмина – говорит она – знали, что ты придёшь...
– Я не Ясмина, меня зовут Яна.
– Я знаю – спокойно улыбается она – но здесь у нас у всех другие имена, ты должна привыкнуть. Мы не сможем здесь называть тебя твоим именем.
– Ну, ладно, пусть будет Ясмина – раздражённо отвечаю ей – вы можете рассказать мне, зачем я здесь?
– Могу. Но не сейчас. Ты ещё не готова, да и солнце скоро скроет своё щедрое светило за Пьяные горы, словно погаснет лампочка жизни... Пойдём, Ясмина, нам всем нужен отдых, а тебе тем более...
Она направляется вперёд, потом оборачивается и взглядом приглашает меня следовать за ней. Мне ничего не остаётся, как сделать это.
– Послушайте – говорю я своей спутнице – может быть, для вас время ничего и не значит, но я, к примеру, очень тороплюсь, очень! Мне как можно быстрее нужно вернуться к своим, для меня ценна каждая минута...
– Разве? – тонкие губы старушки растягиваются в улыбке – а почему время так ценно для тебя сейчас? Что-то я не видела, чтобы ты ценила его в той своей реальности. Ты гонишься совершенно не за тем, чем нужно, и теряешь на это время – разве это означает то, что ты ценишь его?
– Почему вы читаете мне мораль? – опять раздражённо спрашиваю я – нет помочь...
– Ты всегда принимаешь помощь, как должное, да, Ясмина? А почему?
– А разве она не должна быть бескорыстной? – саркастично спрашиваю я.
– Ну, а сама ты помогала кому-нибудь вот так? Бескорыстно? Ведь вполне в твоих силах было бы спасти того беспомощного старика... Или, например, этого парня-подростка, любящего пошуршать обёртками от конфет... Или его мать...
– Что? – я останавливаюсь, удивлённая тем, что она всё знает про крушение поезда – так вы... всё знаете?
– А как же? Я ведь не просто так здесь нахожусь. Я – охранительница врат.
– И судя по тому, что вы говорите, было бы лучше, если бы я, пытаясь кого-то спасти, тоже погибла бы?
– Ты бы не погибла... Возможно, получила бы чуть больше увечий, совсем несерьёзных и только-то. Но кто-то из них мог бы тоже выжить...
Я останавливаюсь и кричу:
– Выжить? А если это видели вы, почему вы не помогли никому из них, а? Почему я? Да как вы можете? Если бы вы только видели месиво из этих тел!
– Но ведь это перед тобой стоял выбор – помочь или нет, а не передо мной...
– Значит, здесь я должна исправить это? Тогда все они останутся живы?
– Не факт. Катастрофа была непредотвратима, Ясмина...
– Тогда на каком основании вы упрекаете меня в том, что я никому не помогла?!
– Но ведь ты на каком-то основании требуешь от меня помощи, чтобы ты могла вернуться домой быстро и желательно, без потерь, верно?
– Я ещё кого-то потеряю? Нет, пожалуйста, не нужно! Научите меня, как это предотвратить!
– Всему своё время...
За разговором я даже не замечаю, через какую красоту мне приходится проходить. Чем дальше в лес мы идём, тем неожиданнее и загадочнее становится природа. С ветвей деревьев спускаются длинные, пушистые, зелёные пряди, из-за этого они кажутся просто огромными и загадочными, манят своей сенью, хочется прилечь туда и забыться сном. Воздух здесь чист и прозрачен, такое ощущение, что даже он живой, он колышется, шевелит эти сказочные пряди, и складывается ощущение, что природа просто поёт. Поёт прекрасную песню, словно мамина колыбельная...
Я замечаю, что эти пряди сами раздвигаются в разные стороны, когда к ним подходит Веда, а её посох сияет таким завораживающим светом, что всё вокруг словно стремится искупаться в нём.
Внезапно мы выходим на поляну с высокой, густой травой, в воздухе кружатся мириады лепестков необычных цветов – я таких никогда не видела. Замираю, словно в сказке, глядя на всё это великолепие, стою, открыв рот, как идиотка, и вижу, что Веда наблюдает за мной с снисходительной улыбкой на губах.
И тут на поляне передо мной предстаёт дом. Нужно ли повторять, что я никогда не видела ничего подобного в своей жизни?! Он фиолетового цвета, с круглой крышей и странной круглой дверцей, очень низкой.
«Как они туда заходят?» – приходит мне в голову первая же глупая мысль.
– Обычно – говорит Веда, словно читая мои мысли – никогда не стыдно приклонить голову перед тем, что даёт нам сон, энергию пищи, что наделяет нас возможностью чувствовать себя в безопасности. А ты любишь своё жильё, Ясмина?
Я отвожу глаза – кажется, сейчас эта странная старуха попала ровно в точку. Мы живём с Филом в его квартире, и я до сих пор не могу почувствовать себя в ней хозяйкой. Я чужая там. Даже стены не лечат меня, если мне плохо. Я люблю свет, Фил любит сумрак, я люблю солнце – Филу от него плохо. И я всегда, всегда стараюсь ему уступить, ради него я согласилась переехать в его квартиру... Хотя мы могли бы жить и у меня. Но я люблю своего будущего мужа, и готова ради него на всё.
Только вот почему мне так нехорошо от слов этой странной старушки, словно она глядит мне в душу и всё-всё видит там. Всё, что я хотела бы скрыть.
Хотя, в общем-то особо скрывать мне и нечего, квартира – это такая ерунда! Временные трудности! Фил пообещал мне, что как только мы поженимся, сразу же купим новую, попросторнее и полную света. 
Милый Фил... Моё сердце сжимается от воспоминаний о женихе, и старушка, повернувшись ко мне, говорит:
– Ты тоскуешь о своём суженом, да?
 Я киваю, на глазах появляются непрошенные слёзы.
– Что же – всем нам пора отдыхать. Чем лучше мы выспимся, тем быстрее начнём завтра действовать, правда, Вед? – обращается она к косуле. Та кивает своей маленькой головой, словно понимает каждое её слово.
Навстречу нам из дома, откуда-то сверху, выпрыгивает большой пушистый кот. У него хвост, похожий на пальму, рыжая шерсть переливается персиковым цветом, большие уши с пушистыми кисточками на концах, и если бы не мелкое телосложение, я бы подумала, что это рысь. А ещё у кота синие глаза. Странно, я никогда не видела синеглазых котиков.
– Здесь даже коты есть... – бормочу я.
– Это те, кто ушли на радугу когда-то... Ты ещё встретишься с многими представителями этих умных животных.
– На радугу? – переспрашиваю я удивлённо – подождите... Вы хотите сказать, что я – на том свете?
– Не совсем – улыбается Веда – я ведь тебе говорила уже, что ты в другой реальности. Реальности, понимаешь?!
– Это что-то вроде параллельной вселенной?
– Называй, как хочешь, от этого реальность не перестанет быть ею.
В доме, куда мы, пригнувшись, заходим, в глаза бросается огромный чан или бочка с водой необычного, синего цвета. Она занимает практически всю комнату. Ещё здесь есть стол, печь, старый сундук и какой-то шкаф со старинными, круглыми ручками.
– Располагайся – говорит Веда – сейчас я тебя накормлю.
Я думаю о том, что неплохо было бы сейчас испить чашку молока и съесть какой-нибудь вредный и в тоже время такой вкусный бургер.   
Не успеваю подумать об этом, как на столе появляется стакан с молоком. Я смотрю на него так, словно это не любимый мной продукт, а какая-то диковинная змея.
– Извини – говорит Веда – я не знаю, что такое «бургер».
– Ты читаешь мои мысли?
– Не все.
– Скажи, а сколько тебе лет.
– Намедни четыреста исполнилось.
– Сколько-сколько? – смеюсь я – да этого быть не может! Люди столько не живут!
– Ты постоянно забываешь, Ясмина, что ты находишься в другой реальности. Тут люди живут столько, сколько угодно Владыке.
– Владыка – это что-то вроде Бога? Но ведь и в нашей жизни люди живут столько, сколько ему угодно...
– Но вы не можете прожить более ста - ста десяти, положим, лет, а вот у нас всё по-другому. Мы можем заключить договор с Владыкой и остаться здесь настолько, насколько хотим.
– И... насколько же лет заключила договор ты?
– На шестьсот.
– А потом?
– Если мне понравится – могу продлить.
– Здорово – вздыхаю я – но я не хочу так. Я хочу прожить столько, сколько отведено мне в жизни там, в моей реальности – у меня внезапно портится настроение – ладно, молока достаточно.
Я выпиваю холодную и необычайно вкусную жидкость и вдруг замечаю, что за окном наступила ночь, опять также резко, словно кто-то выключил фонарь.
– Ты можешь лечь на сундук – предлагает Веда – или... на улице. Там безопасно.
– Я знаю, я уже спала здесь на поляне, когда шла по рельсам.
– Вед, проводи её – говорит она косуле – и обеспечь всем необходимым.
Я иду следом за косулей. В воздухе теперь, вместо лепестков, висят какие-то странные растения – они похожи на пушистые шапочки одуванчиков с фонариками внутри. Из-за того, что они горят, поляна освещена, как днём. Я замечаю, что у них словно включена регулировка света – они одновременно то гаснут, то вновь набирают его, этот свет. Ощущение непередаваемое. Фил ни за что мне не поверит, когда расскажу!
 Мы заходим за дом и косуля показывает мне копытцем, где я могу лечь. Я опускаюсь прямо на траву, испытывая просто непередаваемые ощущения – словно падаю в пуховую перину. И вдруг вижу, как вокруг меня начинают собираться эти самые шапочки, висящие в воздухе и светящиеся, как огоньки. Шапочки тухнут, сплетаются в плотное, пушистое покрывало, и оно накрывает меня, как мягкое облако.
Тут же я чувствую, как тяжелеют мои веки и погружаюсь в глубокий сон.
Мне снится незнакомое помещение, почему-то я вижу всё размытым, словно смотрю сквозь залитое дождём стекло. По небольшой комнате передвигаются две фигуры, я с трудом различаю, что это фигуры мужчин. Их голоса... они незнакомы мне... или знакомы... Я слышу их нечётко, словно слова не доходят до меня, словно я не слышу их, а всего лишь чувствую.
– Вам нужно решить, чего именно вы хотите от всей этой ситуации – говорит один из голосов – поймите, выгода должна быть очевидной для вас...
– Мне нужно подумать... Дайте мне время... Я хотел бы учесть все юридические тонкости.
– Конечно. Времени у вас и так предостаточно, вы можете и не торопиться. Кроме того, мы ведь и по ходу всего действия можем корректировать документы, до наступления того момента, как... Ну, сами понимаете...
– Да, я понимаю. До момента, пока уже ничего нельзя будет исправить.
– Всё верно. Обо всех желаемых изменениях можете просто сообщать мне, а я буду вносить коррективы.
О чём они говорят? И зачем мне это знать? Это незнакомые люди, посторонняя информация, зачем я вообще вижу это во сне?
Сон вдруг куда-то исчезает, а я вдруг чувствую, что нахожусь где-то на грани реальности и дремоты. И в этой реальности кто-то наблюдает за мной. Этот кто-то очень близко, его странные глаза смотрят мне прямо в лицо, а пышущие жаром ноздри дышат так громко, словно пытаются втянуть мой запах, почувствовать его.
А Веда говорила, что здесь безопасно... Открываю глаза и утыкаюсь взглядом в два огромных синих облака, это тоже глаза, глаза просто гигантской белой птицы с щедрым оперением и загнутым крючком клювом. Я ору от страха, а птица, вероятно, тоже испугавшись, вдруг взмывает в небо и сверху на меня летят блестящие белые пёрышки.
Косуля, наблюдающая эту картину, вдруг поднимает одну из своих прекрасных ног, подносит к голове и делает жест, означающий у нас, у людей «покрутить пальцем у виска», потом качает головой, вздыхает почти как человек, видимо, думая, что я безнадёжна, и уходит, уныло опустив короткий смешной хвостик.
Сна больше нет ни в одном глазу, сколько бы пушистые фонарики не пытались собраться в одеяло. Я встаю и иду по чётко обозначенной между деревьев тропинке. Висящие в воздухе фонарики отправляются за мной, вероятно, чтобы осветить мне дорогу. Голые ноги утопают в мягкой зелёной траве, и я вдруг понимаю, что здесь совсем нет камней. Наклоняюсь и трогаю землю – ведь должна же она здесь быть, за счёт чего-то растёт вся эта трава. По сути, это не земля, а какой-то белый и очень чистый песок.
Иду дальше и скоро передо мной появляется неширокий ручей. На берегу этого ручья я вижу человека. Эврика! Это мужчина, и он обязательно поможет мне! А я думала, мы с Ведой одни в этом странном месте.
– Ну, чего ты там застыла? – говорит он, вероятно обращаясь ко мне – иди сюда, не стой там, как истукан.
Я подхожу и вижу, как незнакомец стряхивает со своей одежды мелкие перья.
– У тебя что, глаза на спине? – спрашиваю я.
– Нет, я просто почувствовал тебя. Мы все здесь чувствуем друг друга.
– Почему же я ничего и никого не чувствую?
– Ты научишься. Потом, позже.
-  Мимо тебя тоже летела эта странная птица? На меня столько перьев упало.
Он смеётся и поворачивается ко мне. Да этот парень настоящий красавец! Я никогда не видела таких мужчин! Высокий, широкоплечий, с длинными ногами и мужественным лицом, которое просто... светится... Правильной формы нос, ямочка на подбородке и большой рот с полными губами, который ничуть его не портит. А глаза! Что это за глаза! Зрачки у него, как у кошки и расположены также – они то сужаются, то расширяются, а сами бьют фиолетовым светом.
– Что... что у тебя с глазами? – у меня даже в горле пересыхает от увиденного.
– А, ты про это? – как ни в чём не бывало говорит он – ничего удивительного, попадая сюда, у многих из нас меняется внешность.
– А почему у меня не изменилась? – я смотрю в прозрачные воды ручья.
– Потому что тебе суждено уйти отсюда, если ты всё сделаешь, как положено.
– Значит, ты уже не уйдёшь?
– У меня тоже ещё есть шанс – грустно вздыхает он – но крохотный. И зависит это не от меня.
– Как жаль – вздыхаю я, а сама думаю о том, что мой Фил всё-таки куда лучше этого незнакомца.
Парень поправляет свои волнистые волосы пшеничного цвета и говорит:
– Меня зовут Айварс. А тебя?
– Ясмина – говорю я, вспомнив, что у меня здесь другое имя.
– Девушка, которая попадёт в рай – бубнит он.
– Что? – переспрашиваю я.
– Это одно из значений твоего имени.
– Я не хочу в рай – говорю ему – мне хорошо на земле, в той моей жизни, где есть мама, папа и Фил. А твоё имя что означает?
– Оно означает «одинокий храбрый воин».
– И ты действительно одинок?
Он отворачивает лицо, а потом говорит:
– Тебе пора идти. Скоро уже рассвет и Веда ждёт тебя.
– Послушай, а ты не можешь помочь мне выбраться отсюда?
– Так просто отсюда не уходят. Ты, например, должна исправить то, что когда-то сделала в другой реальности.
– Откуда ты всё знаешь?
– Нам помогает энергия этих мест.
– Почему же мне она не поможет?
– Поможет, но не сейчас.
Я возвращаюсь к дому, где на пороге меня ждёт Веда.
– Прости своего охранителя – он напугал тебя.
– Вы про эту огромную белую птицу?
– Да, это твой охранитель. Он пойдёт с тобой, помочь тебе преодолеть все стадии, чтобы добраться до Истины.
– До какой Истины? – спрашиваю я – вы же сказали, что я должна буду что-то исправить.
– Именно так. Но ты не сможешь исправить, если не узнаешь Истины. Тебе придётся вновь пройти через все свои поступки, чтобы исправить что-то, что было неправильным изначально.
– Но как я узнаю, что это? – в отчаянии говорю я – ведь столько событий произошло в жизни, откуда я могу узнать, что не нужно было этого делать, что это нужно исправить сейчас?
– Ты почувствуешь это.
– Ты сказала, что можешь помочь, показать мне что-то...
– Да. Пойдём в дом.
Мы входим в дом и Веда велит мне встать около огромного чана с синей водой.
– Это чаша Бытия – говорит она – окуни руки в воду, обе.
Я послушно выполняю то, что она говорит.
- Теперь закрой глаза. А теперь резко открой. Смотри  в воду.
Широко открытыми глазами я смотрю в синюю глубь воды, она вдруг становится ясной и светлой, внутри появляются какие-то предметы, потом я вижу фигуру приближающегося человека. Это мой Фил.
Часть 4
Внезапно Веда резко и сильно поднимает свой светящийся всеми тонкими гранями посох, и ударяет его острым концом прямо в середину изображения. От неожиданности я вскрикиваю, а Веда спокойно говорит:
– Чтобы тебе познать Истину и пройти все этапы, ты должна научиться работать с чашей Бытия. Дело в том, что во время пути тебе нужно будет погружаться в неё целиком, а сейчас, здесь, поскольку ты не являешься непосредственным участником события, ты будешь только сторонним наблюдателем. Тебе нужно будет, Ясмина, целиком опустить в чашу Бытия свою голову.
– Но... я же захлебнусь – неуверенно говорю я.
Она строго смотрит на меня и спрашивает:
– Ясмина, ты хочешь домой?
– Да.
– Тогда тебе придётся сдаться своим страхам. Послушай моего совета – как только опустишь голову в чашу – схватись руками за её края и ни в коем случае не отпускай, хорошо. Держись – так тебе будет легче. Потом ты услышишь шум в ушах – в это время открой глаза и попытайся дышать, дышать той субстанцией, в которую ты погрузишься.
– А разве... это не вода? – спрашиваю я – я же только что руки туда опускала.
– У нас это называют не водой, а влагой жизни, ну и потом – ваша вода прозрачная, а здесь, как видишь, синяя. Итак, ты готова?
Я смотрю в эту огромную чашу Бытия, и она кажется мне совсем бездонной, как колодец, только вот у колодцев не видно дна и бездна тёмная, а тут... всё прозрачное. Дна, конечно, тоже не видно, но вот эта светлая бездна страшно притягивает.
– Да – говорю ей – я готова.
– Давай!
Набрав полные лёгкие воздуха, я погружаюсь лицом в синюю воду и тут же, как советовала Веда, хватаюсь руками за края чаши. Чувствую, как странная жидкость словно сжирает мой воздух, дёргаю головой, которую вдруг словно сдавливает железными обручами, слышу шум в ушах, мне больно и страшно от того, что я могу задохнуться, но вдруг... я открываю глаза и неприятные ощущения пропадают. Я сама не замечаю, что вода в чаше Бытия превращается для меня в воздух. Словно откуда-то сверху смотрю на картину внизу и вижу моего Фила. Мне хочется протянуть к нему руки, но я послушно держусь за кромку чаши, мне хочется закричать ему, чтобы он спас меня, но я открываю рот и не произношу ни звука.
Фил здесь какой-то не такой – он в футболке и джинсах, тёмные волосы беспорядочно топорщатся в разные стороны, и вообще... таким он был тогда, когда я влюбилась в него... Какими же мы были молодыми и беззаботными!
– Но я не хочу! – резко говорит он кому-то – я не хочу, понимаешь?! Почему я должен делать это против своей воли?
Я не слышу и даже не вижу того человека, который ему отвечает. Через некоторое время Фил снова со злостью говорит:
– Да мне пофиг на это, веришь – нет? Это вообще здесь не имеет никакого значения, если хочешь знать!
Внезапно картинка пропадает, и я чувствую, как сильные руки тянут меня из чаши Бытия назад. Вне её я чувствую головную боль, чувствую, что снова начинаю задыхаться, голову стягивает, словно обручем, и словно сквозь пелену я слышу Веду:
– Ничего, ничего, сейчас ты придёшь в себя.
Я падаю на пол и сижу так некоторое время – отупевшая и потерянная.
– Всё слышала? – спрашивает меня женщина.
А я вдруг понимаю, что с её внешним видом что-то не то – она словно... помолодела на несколько лет всего лишь за одну ночь. Нет, у неё всё те же седые пряди, но сейчас они более сероватого оттенка, у неё на лице нет большой бородавки, которая украшала щеку, и исчезли глубокие морщины у глаз и губ.
Я киваю:
– Да, я слышала, что говорил Фил, но там был кто-то ещё... Этого человека я не слышала.
– Значит, так было нужно, Ясмина. Вставай – она протягивает мне руку – пойдём, выйдем, вам пора отправляться в путь. Скажу тебе пока, что всё началось с того, что ты сейчас видела в чаше Бытия.
– Но... я не понимаю, о чём говорил Фил со вторым человеком. Как мне это использовать, чтобы понять. И куда мы пойдём с этим самым охранителем?
– Ты узнаешь всё со временем.
Мы выходим из домика и встаём посреди поляны. Веда берёт меня за руку и вкладывает в неё посох.
– А теперь послушай, девочка. Тебе предстоит исправить то, что ты сделала, как исправить – ты решишь сама, когда дойдёшь до Пьяных гор...
– Я иду к Пьяным горам? – удивляюсь я.
– Да, именно так. У подножия гор будет стоять последняя чаша Бытия.
– А... сколько их всего?
– Впереди ещё семь. Каждый день ты будешь погружаться в одну чашу и возвращаться в события, которые уже происходили в твоей жизни. Когда достигнешь Пьяных гор, тебе будет понятно, что нужно сделать, чтобы предотвратить страшную – пока страшную – неизбежность. Тогда у тебя будет время вернуться к одной из чаш, погрузиться в неё снова, и исправить то, что там происходит.
– А почему нельзя окунаться в один день в две, а то и три чаши? Ведь так было бы быстрее!
– Ты не сможешь, так как не готова к такому испытанию. Ты всё ещё думаешь, как человек из той реальности, тебе всё ещё кажется, что ты там, в своём мире, а это не так. Если ты попробуешь дважды в день окунуться в чашу Бытия, ты умрёшь, тогда всё, что ты делала, будет напрасным. И вот ещё очень важный момент – запоминай, что и в какой чаше происходит, так ты сможешь быстрее вернуться к той, которая будет тебе нужна для исправления своего поступка.
– Значит, я буду идти семь дней?
– Семь здешних дней – улыбаясь, поправляет меня Веда - не земных.   
– А сколько же земных дней пройдёт? -  с замиранием сердца спрашиваю я. А вдруг это время даже не в днях измеряется, а в годах?
– Несколько месяцев.
– О, Боже! Неужели больше нет никакого выхода?
– Нет, Ясмина. Ты либо делаешь это, либо навсегда остаёшься в этой реальности.
Их моих уст вырывается сдавленный стон. Куда я попала? И почему, почему я должна делать то, чего делать не хочу.
– Иногда нам приходиться мириться с теми обстоятельствами, над которыми мы не властны.
Она опять читает мои мысли!
– Да, некоторые мысли я могу прочитать. Но не все. Ты тоже научишься чувствовать, как мы и читать мысли, как мы.
Да мне даром не нужны эти ваши умения – я всего лишь хочу поскорее вернуться домой и всё!
– Как я узнаю, куда идти?
– Для этого и существуют охранители. Я познакомлю тебя с твоим ещё раз.
Она ударяет посохом о землю и резко кричит:
– Айварс!
Не успеваю я удивиться, как с неба к нам спускается огромная белая птица, та самая, которая приходила ко мне ночью. Я испуганно отшатываюсь, а Веда говорит:
– Тебе не надо его бояться, это твой охранитель, он поможет тебе найти путь к чашам Бытия.
– Послушай, Веда! – говорю я горячо, и беру её за руки – мы можем всё решить быстрее! Помоги мне, сделай так, чтобы я смогла окунуться в несколько чаш сразу. Айварс большая птица – он сможет очень быстро доставить меня к чашам.
– Нет, не сможет. Он не поднимет тебя в воздух.
– Но почему?
– По той же причине, по которой ты не можешь окунуться сразу в несколько чаш Бытия.
– Но ведь в конце, когда я приду к Пьяным горам, я смогу это сделать, ты сказала, что мне придётся вернуться к одной из чаш, и что-то исправить?!
– Верно. Но тогда ты будешь готова.
А птица в это время перевоплощается в того парня, которого я видела ночью на ручье. Он говорит мне:
– Привет! – так буднично и просто, словно он не только что перевоплотился из огромной птицы с голубыми глазами в красивого молодого человека – ну что, готова отправиться к Пьяным горам?
– А у меня есть выбор? – сердито спрашиваю у него.
– Конечно, есть – обернувшись, усмехается он – остаться здесь, с нами. И тоже стать чьим-то охранителем.
– Нет уж, спасибо! – возмущённо отвечаю я – я хочу прожить долго и счастливо со своим будущим мужем.
– Тогда идём.
Как же он меня смущает своим взглядом! В его глаза хочется смотреть бесконечно. Чтобы отбросить этот морок, опускаю взгляд, киваю Веде и иду следом за своим охранителем. Через несколько шагов оборачиваюсь. Веда и косуля по-прежнему на поляне, при этом женщина что-то говорит нам вслед и размахивает своим посохом, словно мечом в бою.
– Что она делает? – спрашиваю я у Айварса.
– Камлает – усмехается он – она же ведьма.
– Да? – удивляюсь я.
Он легонько стукает меня кулаком по лбу:
– Веда – от слова «ведать, ведьма». Почему ведьм так называли? Потому что они ведали, знали... Эх, ты...
– Да я... Мне далеко до всего этого! Не верю я в эти сказки!
– Ну да, ты юрист, прагматик, ни во что не веришь, только в закон.
– Айварс, а ты знаешь, что мне предстоит исправить?
– Конечно, нет! – удивляется он – ты должна сама это понять. У тебя будет одна попытка.
– И если я это не пойму, я останусь здесь?
– Да. Ты тоже станешь охранителем, и будешь ждать следующего.
– Кого – следующего? – недоумеваю я.
– Следующего пассажира поезда.
Я останавливаюсь.
– Подожди, ты хочешь сказать...
– Да, ты всё правильно поняла. Я – пассажир того поезда, что разбился за Пьяными горами несколько лет назад.
– И ты не смог понять, что тебе надо исправить?
– Всё верно. Потому и остался здесь.
– А кто ты вообще? Сейчас ты понимаешь, в чём ошибся?
- Я стриптизёр.
– Что? Впрочем, с твоей внешностью – ничего удивительного. Так ты сейчас понимаешь, в чём ты ошибся?
– Из-за меня погибла девушка, я был равнодушен к ней, и она покончила с собой из-за моего равнодушия. Вероятно, я должен был предотвратить её гибель.
– А что выбрал ты?
– Я выбрал самую первую чашу – в ней была ситуация, когда мне предложили работать стриптизёром. Ошибочно подумал, что если всё началось с этого, значит, надо это отрезать. Но - оказался не прав, как видишь.
 – Мне очень жаль... Ты хотел бы вернуться?
– Я уже привык здесь, честно говоря. Не знаю, может быть, и хотел бы.
- А если я тоже не пойму, что мне надо изменить и стану охранителем – куда денешься ты? 
– В этом случае предыдущий охранитель погружается  в последнюю чашу Бытия и уходит в Вечность.
– А что нужно для того, чтобы этого не произошло?
Он отводит взгляд:
– Это не важно.
– И ты не скажешь мне?
– Может быть скажу, но не сейчас.
– А как твоё земное имя?
Он останавливается и бросает, не поворачиваясь ко мне:
 – Александр.
– Прямо, как Македонский – бормочу я – воин, блин... Тебе бы моделью быть... А почему ты совершил ошибку? Об этом ты хотя бы что-то знаешь?
– У меня началась «звёздная болезнь». Женщины носили меня на руках, а я вовсю пользовался этим!
– А когда поезд, в котором ты ехал, перевернулся, там остались живые люди?
– Нет. Потому что мы, выжившие жертвы – зачастую эгоисты!
– Я не эгоистка – спорю с ним возмущённо – это просто инстинкт самосохранения!
– Не буду спорить – говорит он – хватит болтать, посмотри лучше, какая красота вокруг.
И действительно – за разговорами я совершенно не замечаю, какая сказочная природа меня окружает, как всё живёт и дышит вокруг. Около меня уже некоторое время летает нечто длинное, пушистое и прозрачное, похожее на серёжку тополя, такую, на которой потом появляется пух. Это «нечто» словно пытается обратить на себя моё внимание.
Айварс улыбается и говорит мне:
– Подставь ей ладонь.
Я вытягиваю руку и это существо легонько касается моей ладони и начинает танцевать прямо посредине, а потом взрывается мириадами пушинок, похожих на звёзды и на что-то ещё волшебно-лёгкое. Я смеюсь, а существо опять собирается в свою оболочку, облетает меня, словно прощаясь, и вскоре скрывается из вида.
– Что это? – спрашиваю я у Айварса.
– Это аэр – духи воздуха, охранители всего, что дышит здесь...
И тут я замечаю, что следом за нами дружной гурьбой летят те, что ночью освещали мне фонариками путь и укрывали одеялом.
– Почему они следуют за нами?
– Возможно, ты им понравилась, и они хотят помочь тебе.
– И как же они помогут?
– Создадут уютную атмосферу – улыбается Айварс своей такой очаровательной улыбкой.
– Скажи, а что будет, если в какой-нибудь из чаш остаться навсегда?
– Тогда ты навсегда останешься в том моменте, который будет показан в чаше. И никогда оттуда не выйдешь.
– Какой кошмар! А как сделать так, чтобы там не остаться?
– Давай дойдём до первой, и я всё тебе объясню.
Я только сейчас замечаю, что мы идём вдоль ручья, вероятно, это тот самый, около которого я ночью встретила своего спутника.
– Почему ты превращаешься в птицу?
– А тебе не нравится?
– Нравится, но это... как-то неожиданно...
– Охранители могут выбрать себе ещё один облик. В образе птицы легче передвигаться. И кроме того, в моей... гм... другой реальности я всегда хотел воспарить в небеса. попробовать, что это такое...
– И как? – саркастично спрашиваю я его – понравилось?
– Здесь это кажется обыденным – грустно говорит он – пойми, то место, где мы находимся – это не та жизнь, в которой ты жила до этого.
– Я пить хочу – сердито заявляю ему, склоняясь над ручьём.
Теперь он улыбается, как мне кажется, ядовито.
– В чём дело? В этой воде какой-то подвох?
– Ага! – смеётся он – рога могут вырасти!
– Это шутка? Или ты серьёзно? – злюсь я.
– Пей спокойно – говорит он - ты больше нигде не попробуешь такой воды.
Только я склоняюсь к ручью, чтобы зачерпнуть воду в ладошки, как ко мне подлетает большой бутон цветка, красивый, с резными лепестками, бордового цвета.
– Он хочет, чтобы ты выпила из него! Не отказывай!
Беру хрупкий бутончик в руку, сначала вдыхаю аромат – он просто бесподобен! Никогда, ни одни духИ мира в той реальности, в которой живу я, этот аромат не передадут!
Черпаю бутоном воду из ручья и пью, наслаждаясь вкусом, в который перешёл аромат из бутона. Ни один напиток из той, моей реальности не передаст этого вкуса! Пью ещё и ещё, не могу напиться и прихожу в себя только тогда, когда меня останавливает Айварс.
– Эй, эй, нельзя много – ты опьянеешь и чаша Бытия не примет тебя!
– А с ним мне что делать? – я киваю на бутон.
– Просто отпусти в воздух и всё.
Бутончик. покачиваясь, висит в воздухе, потом его уносит лёгкий ветерок.
– У них мало эмоций от пришествия сюда новых лиц – объясняет Айварс – а они всё-таки приучены к тому, чтобы жить не только ради себя, а ещё и для кого-то. Поэтому они и летают за тобой – очень хотят быть полезными. И похоже, ты им нравишься.
Некоторое время мы идём молча, а я не устаю любоваться видами, которые открываются нам. Иногда мне кажется, что я просто сошла с ума – ведь такого просто не может быть – это претит всем законам физики и других наук!
 Вот из земли растёт дерево только... корнями тянется к солнцу, а крона расположилась на земле. Корни кривые, торчащие в разные стороны, но дерево от этого не кажется уродливым, наоборот, оно очень даже симпатичное.
Вот прямо в воздухе висит огромный, как остров, кусок зелёной травы – над ним летают странные птицы с длинными загнутыми клювами и ярким длинным опереньем.
Айварс словно чувствует моё удивление и моё настроение, обводит рукой пространство и говорит:
– Здесь всё связано энергиями жизни, Ясмина. Всё живое, всё дышит... Это ни как там, где ты живёшь.
– Мне иногда кажется, что я схожу с ума – недовольно говорю я – какие энергии, какое всё живое... Я хочу скорее попасть домой! Это не мой мир, Айварс, я здесь чужая!
– Попадёшь – решительно заявляет он – вот исправишь то, что нужно исправить, и попадёшь домой.
 Я понимаю – он видит моё отчаяние и утешает меня. А мне вдруг становится по-настоящему страшно – а если нет? Если не исправлю и останусь здесь? Нет! Я умру без родителей и Фила!
Внезапно солнце гаснет, а вокруг нас загораются уже знакомые мне фонарики. Очень странно, что за весь наш путь я даже ни разу не почувствовала голода.
– Немного не дошли – говорит Айварс – до первой чаши Бытия. Завтра с утречка пораньше пойдём. В чашу надо окунаться с утра – мозги работают лучше.
Мы укладываемся на перину из мягкой травы, меня тут же окутывает уже знакомое покрывало, и я засыпаю. Во сне передо мной уже знакомая комната, белая, словно стерильная, и те же самые незнакомые мужчины. Это снилось мне тогда, когда я брела по железной дороге, в надежде прийти в деревню и попросить помощи.
– Она так и не пришла в себя?
– Нет. Уже вторая неделя пошла.
– А если вообще не придёт?
– Не знаю, не спрашивай. У нас в стране нет эвтаназии. Вероятно, родным придётся забрать её домой, и там обеспечить те же условия, что и у нас.
– Да. не позавидуешь её родным... Не хотелось бы мне такой участи. Интересно, она видит сны?
– Вряд ли. Хотя, говорят, те, кто в коме, могут видеть... потустороннюю жизнь.
– Бред какой. Нет потусторонней жизни.
Почему я по-прежнему не могу посмотреть, кто лежит на кровати? Зачем я это вижу?
Я резко просыпаюсь, теперь мне точно не до сна. Бужу Айварса и говорю ему:
– Айварс, давай продолжим наш путь. Утром уже окажемся около чаши и можно будет окунаться.
Он не спорит со мной.
-  Ладно, пойдём.
Мы приходим к первой чаше ровно тогда, когда включается лампочка-солнце. А эта чаша Бытия гораздо больше, чем дома у Веды!
– Послушай меня внимательно – говорит мой охранитель – когда ты опустишься в чашу, у тебя будут совсем другие ощущения, нежели те, что ты ощущала, когда окунала только лицо. Всё твоё тело словно скуёт обручами. Ты повиснешь в невесомости, но не паникуй. Сначала держи глаза закрытыми, потом открой. Начинай глубоко дышать водой. А потом... Ты окажешься там, где и должна. Хорошо запомни всё, что происходило. И, самое главное, как только уходишь, то есть сцена заканчивается – тут же возвращайся в чашу. Не уходи сама с собой, поняла, иначе навсегда останешься там!
– Но как? Как мне вернуться в чашу?
– Мысленно отпусти саму себя. Сразу же, не мешкая! Это будет тяжело, но ты должна это сделать! Иначе, помни – останешься там навсегда, в этом моменте! Готова?
Часть 5
– Мама, ну хоть ты помоги мне! Помоги мне убедить отца! Я не хочу, слышишь, не хочу поступать так, как говорит он!
Мне семнадцать, я стою в кабинете отца около журнального столика, на котором лежат несколько томов по юриспруденции и ведению бизнеса. Я такая красивая и юная здесь, свежая, как утренняя роза - ведь мне всего семнадцать! У меня длинные, ниже талии, волосы, огромные глаза голубого цвета, хрупкая, ещё немного нескладная фигурка. От меня, от той, много чего сохранилось до этого времени, но вот то наивное, восторженное, открытое миру выражение глаз сменилось другим. На мне домашний брючный костюм с забавными мышками на спине, лохматые тапки в виде собачек. В руках держу несколько больших листов ватмана с какими-то рисунками.
– Послушай, дочь – тихонько говорит мама – ты же знаешь прекрасно, что бесполезно перечить отцу, не стоит этого делать...
Она права: мой отец человек жёсткий и властный, он любит меня, но порой мне кажется, что именно благодаря ему я живу не свою, а чужую жизнь. Это он отправил меня учиться в лицей с уклоном на иностранные языки, при этом снисходительно позволив мне посещать художественную школу, это он теперь хочет, чтобы после окончания лицея я пошла учиться на юриста, в чём я вообще ничего не смыслю.
Тяжёлая дверь открывается, и входит отец. Я смотрю на его с годами располневшее, но любимое мной лицо, и думаю о том, как же мне переубедить его, чем доказать, что я не хочу заниматься юриспруденцией, а хочу быть художником!
– Папа! – горячо говорю ему – папа, послушай, ты же не хочешь, чтобы твоя единственная дочь всю жизнь была несчастной от того, что пошла по дороге, которая ей абсолютна чужда и выучилась тому, что ей абсолютно не нравится?
Я кладу рисунки на столик и умоляюще складываю руки на груди.
– Прошу тебя, позволь мне пойти дальше самой и учиться там, где я хочу!
– Яна – отец смотрит на меня и словно бы не находит, что мне сказать. Но я-то знаю, что это временно. У него прекрасно подвешен язык и сейчас он найдёт для меня сто тысяч причин, чтобы убедить в своей правоте.
– Всё вот это – он берёт мои рисунки и трясёт ими – это баловство, понимаешь? В жизни нужно заниматься делом, а не этой ерундой! В жизни нужна такая профессия, которая будет кормить тебя, а не позволит шататься в стоптанных кроссовках по горам и лепить на ватман лютики-цветочки, изображая, якобы, искусство.
– Дениис! – укоризненно произносит мама – ну что ты, право! Сейчас и художники живут неплохо. Посмотри, сколько развелось ландшафтных дизайнеров, веб-дизайнеров... Да они ещё больше юристов зарабатывают!
– Ну, мать, спасибо! – раздражённо, но пока ещё спокойно, заявляет отец – я думал, ты меня поддержишь, а не свою глупенькую дочь, которая летает в розовых мечтах и всё никак не хочет спуститься на грешную землю, и реально посмотреть на жизнь!
– Да я разве спорю – начинает оправдываться мама – я просто хотела тебе сказать, что может быть надо как-то помочь девочке развиться в этом направлении, а не заставлять заниматься тем, чем она не хочет заниматься.
– Так – отец опускается в дорогое кожаное кресло возле стола – я сказал, что наша дочь пойдёт на юридический. И точка! Давайте закончим этот разговор. Яна – обращается он ко мне – ты должна понимать, что за все эти годы я достаточно много вложил в тебя, теперь пришло время отдавать. Я очень надеюсь на твоё благоразумие...
– А если я всё же ослушаюсь? – гневно сверкаю глазами на отца, давая понять, что не собираюсь так просто сдаваться – что будет?
– А ничего – спокойно отвечает он – будешь выбираться сама. Лишу тебя денег, карманных в первую очередь, ну, и конечно, наследства...Дочка, я обещал Владлену Евстигнеевичу, что ты выучишься на юриста, вместе с Филом, и потом вы станете работать в его конторе. Вместе! Давай не будем сейчас говорить о том, что я не должен был так поступать. Ты всегда была благоразумной, послушной девочкой и всегда всё понимала. Нашей совместной корпорации нужны хорошие юристы, зарплата там такая, что ты сможешь безбедно жить, да ещё и потомкам что-то оставить. Детство кончилось, дочка, и ты должна это понять. Теперь пришло время платить по счетам...
Хватаю свои рисунки, на глазах выступают злые слёзы от отчаяния и необратимости. Кричу отцу прямо в лицо:
– Вы просто вместе с мамой продали меня!
И выбегаю из кабинета...
Почему я больше не вижу себя? Почему кабинет опустел и всё вокруг какое-то размытое, словно не настоящее?
Откуда-то раздаётся непонятный шум, то ли гул, словно кто-то дудит в трубу, или в большой рупор. Этот гул постепенно нарастает, и я слышу голос, который словно записан на старую магнитофонную ленту, и эту ленту «зажевало»:
– Ясмиииинааа! Отпуууускай себяяяя! Отпускаааай, слышиииишь?!
Боже, что это? Что хочет сказать этот странный голос? Кто такая Ясмина, и почему она должна кого-то отпустить?
Я внезапно осознаю, что я делаю что-то неправильно. Моё внутренне «я» словно зовёт меня на помощь. Я с силой, с небывалой силой «вырываю» из своего сознания девочку Яну и остаюсь в невесомости, болтаясь там, как неживое существо.
Словно со стороны я вижу, как синяя прозрачная вода держит в своих глубинах моё тело. Я стала похожа на тряпичную куклу, которой кто-то управляет. У меня закрыты глаза, волосы, словно водоросли, вода относит наверх, и они развеваются где-то там, над моей головой, колыхаясь в такт движения воды. На мне лёгкое, почти невесомое платье – перед дорогой Веда велела надеть его, оно немного длинновато, но мне в нём удобно, руки и ноги бессильно свисают вниз, туда, где поглотительная бездна готова оставить меня чаше Бытия. Нет, я не хочу этого, мне нужно вернуться домой!
Я выныриваю на поверхность, жадно хватая ртом воздух – испуганная, ничего не понимающая, задыхающаяся. Айварс помогает мне выбраться из чаши, я падаю на траву и тут же вокруг меня начинают кружиться в хороводе причудливые создания, похожие на стрекоз, только с крыльями бабочек – такими же лёгкими, расписанными узорами.
– Дай им сесть тебе на лицо – слышу голос Айварса – тебе сразу станет легче!
Я стараюсь полностью расслабиться и закрываю глаза. Тут же чувствую на лице мягкие прикосновения, кажется, даже ощущаю взмахи сотен маленьких крылышков. Скоро начинает казаться, что эти чудные создания целиком заняли всё моё лицо, но тут же я чувствую, что мне легче. Когда прихожу в себя, вижу над собой склоненное лицо Айварса с выражением беспокойства на нём.
– Ну, как ты? – спрашивает он – тебе легче.
– Невероятное ощущение – бормочу я, показывая на улетающих созданий.
– Вставай. Мы идём в обратный путь.
– Почему? Куда?
– Возвращаемся в домик Веды. Боюсь, она поторопилась отправить тебя к чашам – ты ещё не готова.
– Что? Ты с ума сошёл?
– Ясмина, ты не можешь отпустить себя, потому слишком долго висишь в чаше Бытия. А потом страдаешь от этого. Так ты не доберёшься до самой последней в срок.
Я подхожу к нему и хватаю за грудки:
– Мы. Пойдём. Дальше – словно пирог острым ножом, режу слова – слышишь? Пойдём дальше, Айварс! Я обещаю тебе. что больше не стану задерживать себя в себе и буду сразу отпускать! Я хочу скорее добраться до разгадки, слышишь? Ты же мой охранитель, ты должен меня слушать!
– Я не имею права рисковать тобой! Лучше будет вернуться и как следует подготовиться!
Я падаю в высокую траву и утыкаюсь лицом в руки. По щекам бегут слёзы, как, вероятно, они бежали у меня тогда, когда я выскочила от отца после того разговора. Я вдруг поняла, что плакала тогда в последний раз...
Потом, после того, как подчинилась его воле, я стала плакать значительно реже, стала какой-то... железной, непробиваемой, что ли... Такой, какой хотел отец... Да и свой юридический я полюбила, стала хорошим юристом – жёстким, умным, умелым, докой в профессии, которую на самом деле сначала ненавидела.
А рисование? Что рисование... Я тогда поверила отцу, приняла то, что детство закончилось, что я должна заниматься другими, более серьёзными, делами. Карандаши, кисти и холсты были закинуты на антресоль в комнате и по сей день там и пылятся. Там же, где лежат мои рисунки, которые я когда-то с таким усердием выводила на холстах. Я представила этот вкус полёта – когда рука, словно независимо от тела и мозга, сама летает, выводя на холсте причудливые цветы, дома, людей...
– Ясмина – Айварс присаживается рядом со мной на корточки и пытается отнять мои руки от лица.
Я убираю их сама и смотрю в его такие необычные глаза.
– Айварс, ты не должен так поступать... Я сейчас увидела такое, что впору думать, что прожила зря все те годы, что остались позади... Мы должны пойти дальше, Айварс.
Он вздыхает:
– Хорошо. Но больше я не смогу помочь тебе. Если следующее возвращение из чаши Бытия будет таким же тяжёлым, Веда отправит за тобой того, кто вернёт тебя к ней в дом, и какое-то время ты будешь учиться. Я верю тебе, Ясмина, и только поэтому веду дальше.
– Спасибо! – в странном порыве я обнимаю его, прижимаясь к нему всем телом и чувствую, как бьётся под тонкой рубашкой его сердце.
Я иду следом за ним и молчу. Думаю о своём, в частности, о том, является ли увиденное мной тем самым, что нужно исправить. Вероятно, нет, потому что после того, как я всё же ослушалась бы отца, наши пути с Филом разошлись бы – а совместная с ним жизнь точно не является ошибкой. Или... нет? Может наоборот, он бы поддержал меня и дал возможность писать картины? Ведь Фил любит меня.
И вообще, после того, как я окунулась в чашу Бытия у Веды, она сказала, что всё началось с того самого события, которое я увидела в этой чаше. А разговор с отцом... Не раньше ли этого события он произошёл? Эта мысль мучает меня, но вспомнить я не могу, отчего и злюсь.
Айварс тоже молчит, не мешает мне думать. Вокруг стоит необычная тишина, даже причудливых птиц не слышно. Когда мы останавливаемся, чтобы отдохнуть, пьём воду из ручья и что-то едим из запасов, которые дала нам с собой Веда, я, действуя скорее интуитивно, беру с земли какую-то палочку, и начинаю выводить на песке узоры, цветы, лес...
Айварс наблюдает за моей рукой, а потом говорит:
– Ты очень талантлива, Ясмина. Почему ты не стала художником?
Я вздыхаю:
– Испугалась отца. Испугалась того, что он лишит меня денег, наследства, если ослушаюсь.
– Деньги – это тоже энергия, Ясмина, но она работает на тебя только тогда, когда ты занимаешься делом, которое любишь.
– Да вроде у нас всё нормально с деньгами было – бормочу я.
– Ты меня не поняла, Ясмина. Ты не получала радости от этой энергии, разве нет?
– Ты прав, пожалуй...
Внезапно за спиной Айварса я вижу нечто странное, белое, оно летит практически прямо на него и мне почему-то кажется, что оно хочет принести ему вред. Я вскрикиваю и показываю пальцем на это «нечто» за его спиной.
– А, это! – улыбается он – тебе не надо бояться его.
Существо подлетает ближе, прямо к моему лицу, и я вижу перед собой абсолютно плоского ската, плоского и белого, с длинным тонким хвостом почему-то чёрного цвета. У существа нет ничего, кроме глаз, которые смотрят на меня умоляюще, словно хотят о чём-то попросить.
– Кто это? – удивлённо спрашиваю у Айварса.
– Это тала. Духи, поддерживающие человеческие рвения к той или иной области развития. Не бойся его, просто возьми этот чёрный хвостик и попытайся им нарисовать что-либо на его поверхности.
– Ты это серьёзно? – спрашиваю его.
– Абсолютно. Он услышал тебя и прилетел, чтобы помочь. Давай, сделай ему приятное, они это любят, и сама получи удовольствие.
Я неуверенно беру чёрный хвост и осторожно касаюсь поверхности существа. Как же давно я этого не делала! Моя трясущаяся, неуверенная рука начинает осторожно выводить линии, очертания, наносить штрихи...Когда я думаю над цветом, а потом принимаю решение – цвет на конце хвостика тоже меняется. Я чувствую, что вхожу в азарт, это ощущение карандаша в руках дарит мне чувство полёта, мне кажется, что за моей спиной вырастают самые настоящие крылья.
Удивлённо смотрю на полностью законченную картину, Айварс поднимается и подходит ко мне.
– Вот видишь! Ты получила удовольствие и расслабила свой мозг.
А непонятное существо кружится радостно вокруг нас и вскоре улетает, махая расписанными крыльями.
– Он что, так и будет с этими рисунками летать? – смеюсь я.
– Ну да, какое-то время - говорит Айварс.
Мы идём дальше, я с открытым ртом смотрю на открывающиеся передо мной красоты. Да, природа за Пьяными горами – это какой-то отдельный вид искусства, созданный руками их, как они его там называют, Владыки. Почему в нашей реальности нет такой красоты?
Когда мы выходим на открытую местность с полями, блестящими от ровной, идеально одинаковой, травы с колосьями золотого цвета, мимо нас степенно проходит целая стая разномастных котов. Они идут рядом друг с другом, периодически мяукая, словно разговаривают, и от этих звуков мне становится смешно – настолько гармонично и складно у них получается, словно песню поют.
Один из котиков поворачивается в мою сторону и начинает что-то кричать на своём, кошачьем.
– Да идите мимо уже! – смеётся Айварс.
– А чего он хочет? – спрашиваю я.
– Чтобы ты его погладила.
– А почему нет?
– Смотри, Ясмина, осторожнее, они идут с праздника и от них сейчас так и пышет энергией. Погладишь – станешь токопроводимой.
– Самое главное, чтобы это никак не отразилось на внешности – шучу я.
– Не отразится. Но к деревьям не прикасайся, а то устроишь пожар.
Я подхожу к котику и провожу рукой по его мягкой, длинной шёрстке. Тут же чувствую, как начинает покалывать в пальцах, а потом и в ладони. Кот довольно жмурится и, закрыв свои необычно огромные, как в мультике про Шрека, глаза, поворачивается ко мне то одним, то другим лощёным боком.
– Хватит! – говорит Айварс – а то молнии сможешь руками создавать.
Котики уходят, а я смотрю на свои руки, чувствуя, что ощущение покалывания не исчезает.
– Поставь руки перед собой – говорит Айварс и когда я делаю это, то вдруг вижу, что яркие искры, похожие на искры от бенгальских огней, начинаю появляться из моих ладоней. Смеюсь счастливо – никогда я не видела ничего подобного!
– Ты сказал, они ходили на праздник. Это какой-то особый кошачий праздник?
– Да. Строго в этот день они своей кошачьей толпой приходят на это поле, по которому  мы сейчас идём и устраивают здесь гуляния – досыта набивают желудок этими чудесными колосьями, валяются в этой высокой траве, пьянея от происходящего, прыгают с радуги в ручей, купаются, а потом уходят.
– Да уж – говорю я – ну, а колосья-то эти какую роль тут играют?
– Они дают котикам энергию, вот и всё.
– Прелесть какая. Слушай, Айварс, ты постоянно говоришь мне о каких-то энергиях. Что это значит?
– Вся эта реальность пропитана энергией, всё здесь взаимосвязано. Потому в этой реальности нет войн, зла и горя, тут не опасно, понимаешь. Потому что стоит разрушить одно – и тут же разрушится всё остальное.
– Как это всё интересно и странно – говорю я – боюсь, что при таком раскладе, в той реальности мы, люди, не прожили бы и дня.
– В той реальности в людей заложена программа всеобщего самоуничтожения, вот и всё – говорит Айварс.
– Я уже думаю над тем, чтобы навсегда остаться здесь...
– Правда? – недоверчиво спрашивает мой охранитель.
– Ну, конечно нет – смеюсь я – наоборот, я хочу как можно скорее вернуться к маме, отцу и Филу.
Когда мы добираемся до второй чаши, солнце внезапно гаснет.
Вторая чаша Бытия располагается в очень красивом месте – на зелёном поле с высокой травой и странным деревом с толстым стволом, который свит из нескольких стволов. Свит настолько причудливо, что я очень долго рассматриваю его, словно произведение искусства. Крона у дерева уходит высоко в небо, а на этой кроне ярко-фиолетового цвета виднеются большие, белые цветы, напоминающие растянутые капельки воды.
Мы располагаемся у дерева, прислонившись к его стволу, я продолжаю задумчиво чертить что-то палочкой по земле, между травы. Шарики с фонарями продолжающие путешествовать за нами, освещают мне мой рисунок.
– Что будешь делать, когда вернёшься к себе? – спрашивает внезапно Айварс.
Я задумываюсь совсем ненадолго, а потом говорю:
– Первым делом постараюсь нарисовать этот прекрасный, сказочный мир. И расскажу всем, что он существует.
– Тебе всё равно никто не поверит, Ясмина.
– А я всё же нарисую его.
– А как же твой отец?
– Я теперь сама могу принимать решения. Он ничего со мной не сможет сделать. Первым делом нужно извлечь с антресолей пыльные карандаши, краски и холсты. Я... живу не свою жизнь, Айварс...
– Я верю в то, что у тебя всё получится.
Я долго не могу заснуть в эту ночь, и всё думаю про то, что а не является ли эта, самая первая чаша той ошибкой, которую я допустила когда-то?
Я ворочаюсь и ворочаюсь на мягкой траве, мысли не дают мне покоя, а слёзы разочарования в собственной жизни, которая «писалась» под диктовку моего отца, капают на землю, и я вдруг вижу, что на этом месте начинают вырастать какие-то яркие растения с плотными зонтиками на концах стеблей.
Засыпаю я поздно, а утром вижу перед собой букет из тех самых цветов, что растут на диковинном дереве. Зарываюсь в него лицом – растения пахнут сочетанием кофе, коньяка и терпких сигарет. Как только я вдыхаю их аромат, они вдруг начинают раскрывать свои бутоны, громко щёлкая при этом. Внутри этих бутонов – капельки кроваво-красного цвета.
– Я хотел подбодрить тебя – говорит Айварс – перед следующим погружением в чашу.
– Как ты их достал? – недоумеваю я – там же высоко?
– Забыла, что я умею летать?
Перед погружением я спрашиваю у моего охранителя:
– Айварс, как я пойму, что мне пора отпустить саму себя?
– Поймёшь – отвечает он – внутри тебя появится ощущение озноба, понимаешь, озноба и тошноты, словно ты хочешь что-то отторгнуть. Тогда сразу выпускай Яну из себя и возвращайся сюда.
– Я поняла.
Перелажу через края чаши, и вот я уже внутри – лёгкая, невесомая, струйки воздуха ползут вверх, превращаясь на поверхности чаши в огромные прозрачные пузыри. Уже знакомое ощущение – голову словно сковывает обручами, что-то не даёт дышать. Я закрываю глаза и стараюсь дышать водой.
Ну, вот, наконец-то... Я ещё не совсем приняла в себя Яну, а потому недоумеваю, когда иду вдоль какого-то железного забора. Я тут явно моложе, чем сейчас, волосы собраны в какую-то немыслимую, нескромную причёску, короткая джинсовая юбка, блузка с глубоким вырезом, сумка через плечо, в руках папка.
Да, такой я была в университете, похоже. На губах играет улыбка, дерзкий взгляд направлен на проходящих мимо и здоровающихся приятелей.
– Яна! – слышу полузнакомый голос – где ты пропала? Курсовую уже через час защищаем!
Машу кому-то рукой, вхожу во двор университета и вижу... Моего Фила.
Рядом с ним стоит высокая  блондинка с плотной аппетитной фигуркой, она стоит к нему так близко, что мне кажется это очень неприличным.
Но Фил придерживается другого мнения, потому что через пару минут прижимает блондинку к себе и страстно целует её в пухлые губы. Почему мой Фил позволяет себе целовать другую женщину?
Часть 6
Ах, да, я совсем забыла! Это же Катя, девушка, с которой Фил встречался на первом курсе университета! Какое это время года? Весна? Значит, это конец первого курса... Машу рукой Филу и его девушке, подхожу к ним, вспоминая, что Катя учится в другой группе.
– Привет! Как дела?
Продолжая обнимать девушку, Фил чмокает меня в щеку и говорит:
– Нормально. Как сама?
– Отец рвёт и мечет. Говорит, что у меня должны быть одни «отлично», «хорошо» его не устроит.
– Узнаю Дениса Сергеевича. Он задрал тебе слишком высокую планку, Яна.
– Твой, похоже, не лучше, правда?
– Да. Вчера увидел меня с Катей и весь вечер орал, что лишит меня наследства.
Фил плотнее прижимает к себе блондинку.
– И что будешь делать? – спрашиваю его.
– Мы поборемся, правда? – он шутливо щёлкает Катю по носу.
– Да мне всё равно, бедный ты или с деньгами – отвечает Катя, целуя Фила в губы – я тебя любого люблю.
Они уходят, а ко мне подходит моя подружка Соня. Она тоже смотрит вслед Филу и Кате и говорит:
– Ну-ка, признайся – если бы не Катька, ты бы замутила с Филом, правда?
Я вздыхаю:
– Ты права, он мне нравится, но... Я не хочу разрушать их с Катей отношения. Возможно, это действительно любовь. Настоящая. Но ты же знаешь наших родителей – они хотят, чтобы мы с Филом поженились. Это выгодно обоим семьям.
Внезапно после этой сцены я переношусь домой, мы ужинаем семьёй, сидя за большим, красиво накрытым столом.
– Фила видела сегодня? – спрашивает отец.
– Угу – я отпиваю свежевыжатый апельсиновый сок – перед первой парой, во дворе. Он был с Катей. Похоже, у них настоящая любовь, пап.
Отец хмурится, потом встаёт и выходит. В соседней комнате он разговаривает по телефону, и до меня доносятся обрывки фраз:
– Владлен, ты сказал, что поговоришь с ним... Но видимо, это не дало нужного эффекта, потому что сегодня Яна снова видела их вместе... Да, ты же знаешь, что это крайне невыгодно... Он, похоже, ничего не боится, ему вообще плевать... Владлен, ты не авторитет для собственного сына, понимаешь, и это плохо – если не держать детей в ежовых рукавицах, они потом будут делать то, что им заблагорассудится... Если он не слушает таким образом, нужно постараться решить этот вопрос кардинально...
Дальше я ничего не слышу. Мы переглядываемся с мамой.
– Мам, а что, никак по-другому нельзя?
– Милая, скажи, тебе нравится Филипп?
– Да, нравится, но они с Катей любят друг друга, и я не хочу ломать и портить их отношения.
– Но я думаю, никто не будет ничего ломать. Твой отец и Владлен Евстигнеевич не способны на такое. Скорее всего, они дадут понять Филиппу, что ты для него – самая подходящая партия, и всё.
– Мам, но он Катю любит. Я не хочу выходить за него замуж только из соображений выгоды семьи.
– Милая – мама протягивает руку и гладит меня по щеке – всё будет хорошо. У вас впереди ещё много времени. Думаю, всё решится.
Я ухожу к себе в комнату и сажусь за учебники, но в голову ничего не лезет, потому падаю в свою роскошную постель с розовым балдахином и думаю. Ну почему всё в жизни за меня решает отец? Да, Филипп мне нравится, причём сильно, я его очень хорошо знаю, мы вместе с детства, но ведь это не значит... Зачем я рассказала отцу, что встретила его сегодня с Катей? Что теперь будет и что означает «решить этот вопрос кардинально»? Стоит ли говорить об этом разговоре Филу?
Внезапно ко мне приходят те самые ощущения, о которых говорил Айварс. Озноб и тошнота. Чётко понимаю, что пришло время отпустить Яну, мгновенно делаю это, и вот я снова в чаше Бытия. На этот раз мне намного лучше и легче, значит, всё сделано правильно. Выбираюсь сама, моё платье и волосы тут же высыхают.
– Ну, как на этот раз? – спрашивает Айварс и добавляет – ты умница, всё верно сделала, Ясмина.
– Видимо, не такая уж я и умница – бормочу недовольно – раз не могла разглядеть в своей жизни главного...
– Опять увидела что-то не слишком приятное для тебя?
– Скорее да, чем нет.
– Что же – у тебя будет время всё обдумать. Давай поедим и отправимся дальше.
Я грызу какой-то плод, похожий на яблоко, только в сто раз душистее и ароматнее и вспоминаю, что было после той сцены, которую я увидела сейчас. То, что я тогда ничего не сказала Филиппу о том разговоре наших отцов – это очевидно. Вероятно, он был бы тогда начеку, и что-то предпринял бы, чтобы защитить отношения с Катей. Но кажется, что-то пошло не так тогда. А что именно – я не могу вспомнить. Очевидно то, что в этом есть и моя вина – я тогда то ли совершенно забыла, то ли специально не стала говорить Филиппу об услышанном. Плохо, Ясмина, очень-очень плохо! Видимо, тогда это для меня не имело значения, зато сейчас я смотрю на это под другим углом и все мои поступки приобретают совершенно иной смысл. Интересно только, к чему же это всё-таки приведёт.   
Мы с Айварсом отправляемся в путь.
– Ты сегодня непривычно задумчива – говорит он.
– Видишь ли, Айварс, не каждому выпадает шанс вот так что-то исправить в жизни... Поневоле задумаешься – а правильно ли я жила. Ну, и кроме того, мне постоянно снится один сон... Про него я тоже думаю, но никак не могу понять, почему в этом сне мне совершенно недоступно кое-что...
– И что же именно ты видишь?
– Какое-то помещение, двух незнакомых мужчин и кого-то на кровати. Но я не могу увидеть, кто это.
Айварс настораживается.
– Ты, Ясмина, всё поймёшь и позже сможешь рассмотреть этого человека. А что касается шанса – так оно и есть, он выпадает не каждому, потому нужно грамотно им воспользоваться. Самое главное – понять, где именно ты ошиблась, и попытаться это исправить. Ты прошла уже две чаши – есть какие-то соображения относительно того, где ты ошиблась?
Я вздыхаю:
– Пока нет. Мне сейчас сложно это определить, Айварс. В обоих случаях ошибки были совершены, но я не могу понять, что именно подлежит исправлению.
– Ничего. Ближе к концу пути тебе откроется Истина, и всё станет простым и понятным. Думаю, ты сможешь вернуться домой, Ясмина.
Он останавливается и грустно смотрит мне в глаза.
– Я буду скучать по тебе.
Я смеюсь:
– Я ведь ещё никуда не ушла!
– Но я уже начинаю привыкать к мысли, что ты уйдёшь. По крайней мере, будет не так грустно прощаться. Я никогда не встречал такой девушки, как ты.
– Судя по твоей профессии, ты как раз встречал в своей жизни очень многих девушек – пытаюсь я пошутить.
– Они для меня ничего не значили, да и я для них тоже. С тобой же совершенно другое.
Я задумываюсь. Его слова всё-таки затронули мою душу. Я сейчас боюсь признаться себе, что за такое короткое время этот парень стал для меня не просто моим охранителем, а тем, с кем мне будет очень жаль прощаться, когда придёт время уходить. Ох, знал бы сейчас мой отец, о чём я думаю, он бы точно разозлился на меня! Ради чего я пляшу под его дудку? Только потому, что боюсь потерять огромное состояние? Но это ли мне было нужно? Впрочем, в той реальности ведь всё складывается как нельзя лучше – я люблю Фила, и он меня тоже любит, я полюбила юриспруденцию, я отличный специалист в этой области. Мало кто живёт так, как я – мало кто в нашей современной жизни имеет возможности не ограничивать себя в деньгах, путешествовать, позволять себе всё, что захочешь... Разве это так мало?
– Нет, Ясмина, этого не мало, но это не приносит счастья, если в жизни всё не гармонирует.
– Но у меня в жизни как раз всё гармонично, Айварс. Я люблю своего будущего мужа, я люблю свою работу...
– Если бы было всё так, как ты говоришь, ты бы не попала сюда, Ясмина. Здесь ты поймёшь, что такое настоящая гармония, что такое энергия жизни, что такое правильные поступки.
Мы всё также продолжаем двигаться вдоль ручья. Похоже, эта целебная и вкусная жидкость берёт начало именно от Пьяных гор. Спрашиваю об этом своего спутника.
– Так оно и есть – говорит он – этот ручей берёт своё начало именно оттуда. Тебе ещё предстоит это увидеть.
Когда мы выходим на очередную поляну, устланную на этот раз травой ярко-красного цвета, я замираю в восторге. Прямо над нами висят острова, от которых друг к другу тянутся толстые, зелёные нити растений, плотно свитые между собой.
Острова эти похожи на скомканные ветки деревьев, словно большие кучи хвороста висят в воздухе. Вокруг разносится запах чего-то сладковатого, медового. К нам подлетает большое насекомое, напоминающее шершня, размером с птицу. Я инстинктивно отстраняюсь, испугавшись, а Айварс говорит:
– Не бойся, Ясмина. Ты не должна ничего здесь бояться. Давай вот, погладь его. Он тебя не укусит, честное слово.
Я неуверенно поднимаю руку и провожу пальцами по шёрстке насекомого. Глаза у него тут же становятся ярко-зелёного цвета, оно словно радуется.
– Открой рот и высуни язык – усмехается Айварс – не бойся, тебе понравится!
Я закрываю глаза и делаю так, как он говорит. Тут же чувствую, что мне на язык капает что-то тёплое и ужасно ароматное, похожее на мёд, только во сто раз вкуснее. С удовольствием пробую эту смесь, потом спрашиваю?
– Что это?
– Это местный мёд. А это местная пчела. Мёд этот, кстати, придаёт энергию.
– Это неописуемое ощущение – говорю я с восторгом и тут же падаю в высокую траву красного цвета – Боже, как же тут хорошо!
Мне хочется раскинуть руки и лежать, тем более, что странная трава колышется в такт и с двух сторон словно обнимает меня. Айварс падает рядом, с ним происходит тоже самое.
– Здесь, Ясмина, всё пропитано энергией любви – говорит он – видишь, даже эта травка хочет сделать для тебя что-то приятное. Вот такая необыкновенная реальность.
– Айварс, но согласись, такой идеальный мир – он скучен, разве нет?
– В чём-то да. Но тут ты никогда не испытаешь чувства страха или боли, Ясмина. Перед тобой никогда не будет стоять выбор, как поступить правильно. Я сейчас говорю о том, если ты останешься в этом мире.
– Но ведь такая жизнь действительно скучна.
– В чём-то да. Поэтому и даётся возможность вернуться назад. Но только при условии, что ты исправишь свою ошибку.
– Я боюсь остаться здесь, Айварс. Я не хочу этого. Мне страшна сама мысль о том, что я больше никогда не увижу своих близких.
– Я повторю тебе, Ясмина. Я верю в то, что у тебя всё получится...
Мы встаём и идём дальше. Странно, что кроме этих насекомых – загадочных пчёл, я больше не вижу здесь пока других – нет даже муравьёв. Впрочем, тем лучше, честно говоря, с насекомыми я не очень.
– Ты всё поняла о той ситуации, которую увидела в этой чаше Бытия?
– Конечно. А почему ты спрашиваешь?
– Просто... Люди очень редко склонны к тому, чтобы осознавать свои ошибки, Ясмина. В этих ошибках им проще обвинить кого-то другого, но никак не себя самого.
– Это не про меня.
– Ты слишком самоуверенна. Но думаю, скоро ты согласишься со мной. Вот смотри, после первой чаши, разве ты не обвиняла в душе своего отца в том, что это по его вине ты не занимаешься любимым делом?
Я задумываюсь.
– Возможно, ты прав, Айварс. Всё зависело тогда от меня. Но я... Я не хотела лишаться того, что у меня было.
– А было чего лишаться, верно?
Я опускаю глаза и признаю честно:
– Да, было. И очень многого.
– Вот видишь. Ты боялась потерять свою комфортную, сытую жизнь, верно?
Я смотрю на него и чувствую, как во мне закипает злость.
– Но даже если и так, Айварс?! Что в этом такого ужасного? Разве можно гнобить за то, что человек не хотел терять материальные блага?!
– Я тебя не гноблю. Но и ты должна научиться не обманывать себя.
Как только мы доходим до следующей чаши Бытия, резко наступает ночь. Я по-прежнему не могу привыкнуть к тому, что день здесь вот так сразу сменяется ночью. Лёжа под пуховым своим, таким уже знакомым, покрывалом, я спрашиваю у своего спутника:
– Айварс, а тут бываю дожди?
– Да, но при этом светит солнце и дождь тёплый, как правило. Тут всегда светит солнце.
– Как удивительно...
Засыпаю я довольно быстро, что меня удивляет, обычно, в той реальности, сон приходит ко мне очень тяжело, я часто «гоняю» у себя в голове мысли о каком-нибудь новом юридическом вопросе в компании. Но сейчас этого нет, а потому живительный сон настигает меня, едва я касаюсь головой мягкой травы под деревом.
Во сне ко мне приходят люди... Много людей... Они идут издалека, словно тени или образы, я всматриваюсь в их расплывчатые силуэты и сначала не понимаю, кто они. Только потом, позже, когда они приближаются, – все в абсолютно одинаковых белых одеждах - я вдруг понимаю, что это те, кто был со мной в том злосчастном поезде.
Ну, конечно! Вот стоит Густав Андреевич, вот Марина с Валериком, вот серьёзная проводник с металлическим подносом, а вот женщина с погибшим младенцем... Я так рада их видеть, что хочу кинуться к ним и обнять, но что-то не даёт мне этого сделать.
Они смотрят на меня, – не с осуждением, нет, а с радостью – словно желая что-то сказать, а я вдруг говорю, чувствуя, как катятся по щекам слёзы:
– Простите меня, простите – тяну руки к Густаву Андреевичу и  Марине – простите, что не помогла вам, не спасла...
– Попроси за нас у него! – вздыхают они все разом, а потом медленно разворачиваются и уходят.
Я бегу следом, чтобы ещё немного поговорить с ними, но они  продолжают удаляться.
Просыпаюсь от того, что меня тихонько будит Айварс:
– Ясмина, Ясмина, проснись!
Открываю глаза – по-прежнему ночь.
– Ты плакала во сне – говорит мне парень – тебе снилось что-то страшное?
– Да. Мне снились те, кому я не помогла, там, в поезде.
Он молчит, потом вдруг резко склоняется и целует меня в щеку. У него приятные, мягкие губы и пахнет от него приятно.
– Это пройдёт! – говорит он и уходит к себе.
Утром я просыпаюсь от странного ощущения одиночества. Открываю глаза, верчу головой – так и есть, Айварса нет рядом. Где же он может быть?
– Айварс? – негромко говорю я – Айварс, ты где?
Обхожу дерево, иду вдоль ручья. Сейчас он мне нужен, как никогда, ведь скоро мне предстоит окунуться в чашу.
И вдруг передо мной появляется большой кот. Не большой – просто огромный кот с оскаленной пастью. Я вижу даже острые тоненькие клыки. Кот шипит и издаёт ещё какие-то звуки, словно хочет о чём-то сказать мне. Выглядит он очень агрессивным. Вот это да! А Айварс сказал, что этот мир безопасен... Котик, того и гляди, кинется мне на шею...
У животного, помимо оскаленной пасти, шерсть на загривке вздыблена так, что сразу становится понятно – котик зол до крайней степени. Продолжая что-то шипеть, он ближе и ближе придвигается ко мне. Я же делаю шаг назад, чтобы находиться как можно дальше от него.
И вдруг... Кот резко прыгает на меня, прямо на руки и становится самим очарованием – начинает так привлекательно мурчать, что я вдруг чувствую, что мои веки тяжелеют, меня настигает нега, и я очень сильно хочу спать.
Внезапно раздаётся шум крыльев – прилетает огромная белая птица, кружится на месте, через некоторое время превращаясь в Айварса, быстро подходит ко мне, хватает наглого котяру за шкирку.
– А ну-ка, брысь!
Котик, взмахнув хвостом, с жалобным мявом исчезает, а я укоризненно говорю Айварсу:
– Ну, зачем ты? Такой милый котик!
– Ты уже начала засыпать, Ясмина. Хорошо, что я почувствовал проблему и быстро вернулся.
– И что же это за проблема?
– Дело в том, что эти милые животинки хотят только одного – усыпить несведущего новичка. Того, кто ничего не знает об этом мире.
– Но зачем?
– Таково их предназначение. Если они никого не усыпят – считай, день зря прошёл. Если бы я не появился, котик усыпил бы тебя, и ты могла проспать двое, а то и трое суток. А чаши Бытия не любят опозданий.
– Вот же засада! – говорю я и улыбаюсь – значит, в этой реальности всё же существует опасность?
– Это нельзя назвать опасностью, Ясмина. По сути, они ведь не делают ничего плохого, наоборот, дают возможность выспаться. Но это не совсем подходит для тех, у кого есть какая-либо важная миссия.
– Но где ты был? – спохватываюсь я – и почему опять стал птицей?
– Мне нужно летать иногда, Ясмина, чтобы не лишиться своего навыка. Кстати, это тебе.
Он протягивает мне какой-то огромный белый бутон с нежными лепестками.
– Что это? Очередные цветы? Ты меня балуешь!
– Это завтрак. Проведи языком по бутону.
Я делаю так, как он говорит, бутон резко открывается, а внутри него – какая-то странная белоснежная масса.
– Это очень вкусно.
Я провожу кончиком языка по этой массе и млею от блаженства.
– На мороженое похоже.
После завтрака Айварс спрашивает:
– Ну, что, ты готова к погружению?
– Да.
– Помни, как только станет дискомфортно – выпускай из себя Яну.
Мне в голову вдруг приходит одна мысль, я говорю своему спутнику:
– Айварс, сегодня мне снились те люди, из поезда. Так вот – они кое-что сказали, вместе, хором.
– И что же это?
– Они сказали – попроси за нас у него. Что это значит?
Он замирает на миг, потом говорит:
– По окончанию своего пути ты всё узнаешь. Сама. Я не могу говорить об этом.
Не спорю с ним, перелажу за края чаши и вот прохладная субстанция охватывает моё тело. Я опять нахожусь где-то в пространстве, голову сжимает обручем...
И вот... Передо мной новая картина, пока мне совершенно непонятная. Я в какой-то огромной и чужой квартире, вокруг много народу, в основном молодёжь, слышна громкая музыка, все общаются и смеются, парни тянут пиво, девчонки курят и болтают о шмотках. В углу одной из комнат целуется парочка, двое «ботанов» в очках спорят до хрипоты о каких-то исторических правовых основах. Что это за квартира и почему я здесь? Напрягаю память, силясь вспомнить, чтобы это могло означать. Да, в первый год учёбы я ходила на какую-то вечеринку, кажется... Знакомых тут почти нет, я изредко здороваюсь с девчонками и ребятами. На мне облегающие джинсы и чёрная майка-топ на бретелях.
Я иду из одной комнаты в другую и вдруг слышу голос незнакомого мне парня, он говорит в телефон:
– Всё на мази, Владлен Евстигнеевич... Можете отправлять...
Странно, откуда этот неряшливый тип знает отца Фила?
Часть 7
Я не совсем понимаю. что происходит, но какое-то внутреннее чутьё подсказывает мне, что сейчас, на моих глазах, рождается какая-то жуткая, чёрная история, полная несправедливостей.
Иду следом за этим странным парнем, чтобы узнать, в чём дело, успокаивая себя, что возможно, всё это плод моего больного воображения – мало ли в нашем городе Владленов Евстигнеевичей?
Парень проходит несколько комнат, здороваясь по пути с какими-то ребятами, которых я не знаю, с некоторыми из них перебрасывается незначительными фразами и наконец заходит в самую дальнюю комнату, оставляя дверь приоткрытой.
Я медленно иду к этой двери, глядя на неё широко открытыми глазами, чувствуя, что там, за этой дверью, скрывается что-то страшное, что-то совершенно невообразимое. В достаточно широкую щель я вижу большую кровать, на которой... лежит обнажённая Катя. А этот незнакомец склонился над ней, он тоже обнажён, рука Кати лежит на его шее, его голая нога по-хозяйски закинута на её бедро, одна из рук – на обнажённой груди девушки.
Я смотрю на эту картину, открыв рот от удивления, из состояния ступора меня выводит громкий крик Фила, он ищет и зовёт её:
– Катя! Катя, где ты?! Катя!
Я отступаю в тень, закрываю глаза и стою, прислонившись к холодной стене, эти минуты... они словно вечность, тянутся и тянутся, и я не знаю, что будет дальше.
Наконец мимо меня пробегает Фил, конечно, он меня не видит, ему сейчас абсолютно нет дела до того, что кто-то прячется здесь, кто-то, кто знает, что там, за этой дверью.
Он пинает дверь комнаты и, по всей видимости, застывает в удивлении, также как я несколько минут назад.
– Катя... – слышу я и резко, как щелчок хлыста – проститутка!
– Э, парень! – слышу насмешливый голос незнакомца – ты чё тут забыл? Не видишь – я с девушкой?!
Фил резко хлопает дверью и убегает, пробегая мимо и снова не замечая меня.
Я бессильно прислоняюсь к стене и опять закрываю глаза.
Как она могла? Неужели она совсем его не любила? Неужели на самом деле Катя не такая – она просто не способна любить? Зачем же тогда она обманывала Фила, клялась в том, что любит его, по-настоящему? Ему сейчас, наверное, так больно...
Я выскакиваю следом за ней из этой квартиры и думаю о том, что за звонок делал тот парень. Отцу Фила? Да не может быть! Это просто совпадение. А если нет? Но что общего у этого парня и отца Филиппа? Они люди абсолютно разных социальных слоёв, и у них ну просто не может быть чего-то общего!
У нас с Филиппом есть любимое место – мы детьми всегда там играли, на речке, около большого камня. Камень настолько огромен, что на нём можно устроиться двоим. Филипп наверняка там... Я бросаюсь туда и действительно нахожу его на нашем месте. Он сидит на камне и пьёт водку прямо из горла, без закуски. Стоп, это даже не водка – это виски.
Он смотрит на меня и ничего не говорит. Усаживаюсь рядом с ним на камень, он также молча протягивает мне бутылку. Сейчас ему просто нужна дружеская рука, и ничего более. Беру бутылку, отпиваю горькую жидкость.
Фил кладёт мне голову на плечо, а я глажу его по мягким волосам и не знаю, что ему сказать. И нужно ли вообще говорить.
– Янка! – пьяно бормочет он – ты мой самый лучший друг... Самый, самый... Вот скажи откровенно – почему вы, бабы, все такие бля.ди?
– Ну, почему все? – отвечаю я – есть и нормальные девушки. А что случилось, Фил?
Я делаю вид, что ничего не знаю, а сама раздумываю – стоит ли говорить о том, что я слышала разговор этого парня с его отцом? А если это не отец Фила, и я только напущу на него подозрения? Из-за этого Фил рассорится с отцом... Нет, не нужно мне вмешиваться...
– Что случилось? – мрачно усмехается Филипп – я застал эту шлю.ху прямо в постели с другим, на этой дебильной вечеринке, которую сегодня Гера устроил.
– Ты про Катю говоришь? – спрашиваю я его.
– А про кого же ещё?! – он мрачно, из-под ресниц, смотрит на меня.
Я делаю слабую попытку защитить Катю:
– Но Фил... Этого не может быть. Это, вероятно, ошибка какая-то. Ты должен поговорить с ней и всё выяснить.
– Я всё видел своими глазами! – Филипп повышает голос – она обнимала этого ублюдка за шею, она была голая, понимаешь?! Она млела там от его поцелуев, а его рука лежала на её груди! Какое тут может быть недоразумение?
Он пьяно плачет, потом смеётся, а я понимаю, что у него истерика. Глажу успокаивающе по волосам, по плечам, и мне вдруг становится также больно, как и ему.
– Я больше никогда, слышишь, Янка, никогда не смогу поверить ни одной бабе! Никогда! Шлю.ха, шлю.ха! – кричит он – а ведь я так любил её!
– Фил, успокойся, всё образуется, слышишь, успокойся!
– Ненавижу её! Ненавижу!
Он утыкается лицом мне в колени и плачет, содрогаясь всем телом, как ребёнок. Мне же остаётся только утешать его.
И вдруг – опять то чувство, что пора, пора уходить... Пора отпустить Яну. Но я не могу, не могу вот так отпустить её! Я поняла – вот она, ошибка, Яна должна рассказать всю правду Филу, всё, что она слышала, прямо сейчас, не дожидаясь походов до следующих чаш Бытия!
Сознание Ясмины уверенно сопротивляется, не хочет отпускать Яну, я должна, должна прямо сейчас всё рассказать Филу! Пусть даже я навсегда останусь тут...
Моё сознание гаснет, мозг отказывается совершать то или иное действие, сквозь непрекращающийся шум в голове я слышу обеспокоенный голос Айварса:
– Ясмина, остановись! Отпусти Яну! Остановись!
И вдруг вокруг наступает тишина, которая просто режет мне слух, потому что в этой тишине я слышу стук собственного сердца. Мои глаза широко открываются и смотрят куда-то наверх, что-то выталкивает меня к краям чаши, я чувствую, что отпустила ту, которая была когда-то там, в прошлом, мной...
Айварс помогает мне вылезти из чаши, я кашляю и отплёвываюсь, из моих глаз бегут слёзы, но несмотря на моё состояние у меня есть силы сказать ему:
– Зачем ты помог мне, зачем вытащил? Ты не должен был, не должен!
Утыкаюсь лицом в мягкую траву, мне кажется, я сейчас остро чувствую боль Фила. Плачу, вздрагивая всем телом, а мой спутник успокаивающе гладит меня по плечам. В этот раз кроме него, помочь мне некому – никто не хочет сесть мне на лицо тысячами маленьких лапок и подарить энергию и силы для того, чтобы идти дальше.
– Ясмина, не плачь... Не плачь, послушай...
– Ты сейчас скажешь, что нам нужно вернуться назад, к Веде? – всхлипываю я.
– Нет, не скажу. Мы пойдём дальше, я и дальше буду тебе помогать. Я понимаю тебя сейчас... Ты так хотела помочь, так отчаянно хотела всё исправить даже ценой того, что останешься в этом моменте.
– Тогда зачем ты спас меня?! – кричу ему, продолжая размазывать по щекам слёзы.
– Потому что ты могла ошибаться, и то, что ты бы исправила здесь что-то – не принесло бы никакого результата, понимаешь? Твои усилия были бы напрасны... А мне жаль твоих потраченных усилий, Ясмина. Ты итак уже многое прошла, нельзя останавливаться, надо идти дальше. Но ты должна знать цену своим действиям и думать. Ты спонтанно решила, находясь там, что тебе нужно исправить именно это. Но ты ещё не узнала Истины, так что всё могло быть просто напрасным.
– Айварс! – я вдруг прижимаюсь к парню – я не хочу знать Истину! Я такая сука, Айварс! Я промолчала, хотя должна была сказать ему!
– Ясмина, тебе важно успокоиться сейчас! Успокоиться и идти дальше! Ведь ты хочешь попасть домой, верно?
– Да, очень хочу!
– Вот ради этого и нужно встать и идти!
Я медленно встаю. Айварс протягивает мне что-то из еды. Я поглощаю это на автомате, не вникая особо, что я ему и для чего, и послушно иду следом за ним. Меня уже не радует даже красота этой природы. Настолько я была потрясена увиденным. Почему тогда, в то время, когда я видела это в действительности, мне казалось, что это нормально? Почему тогда я не испытывала желания всё исправить? Может быть, потому что закрывала на всё это глаза? Просто равнодушно смотрела со стороны, не думая, что это повлечёт за собой какие-то последствия? Насколько же часто вообще я задумываюсь о последствиях своих действий?
Почему я постоянно думала, что во всём поступаю правильно? Откуда эта самоуверенность?! Ну, конечно! Взять хотя бы учёбу – отец постоянно твердил мне, что я лучшая, что у меня могут быть только «отлично», но никак не «хорошо». Чего он добился этим? Только того, что я заимела жёсткий комплекс отличницы – всегда старалась делать всё только на «отлично», неважно, учёба это или нет. И в итоге стала думать, что у меня не может быть ошибочных поступков, я всё делаю только правильно... А на самом деле совершала одну ошибку за другой, вроде бы не косвенно, но всё же... Моё бездействие или неправильное действие повлекли за собой цепь событий, в результате которых я оказалась в поезде, несущем меня к Пьяным горам...Так неужели я буду продолжать во всём обвинять отца и не принимать свои ошибки именно за свои?
Значит всё-таки Фил не моя судьба... Нет, этого не может быть. Мы с Филом любим друг друга, он уже давно забыл свою Катю, теперь для него существую только я, и он постоянно доказывал мне свою любовь.
Здесь что-то другое, будет что-то ещё, ошибочное, что я должна была предотвратить, но не предотвратила. Но только не потеря Филиппа! Этого я точно не переживу!
Думая обо всём об этом, я сама не замечаю, как что-то капает мне на лицо. Я уже привыкла, что на некоторых огромных листьях растений остаются прозрачные, большие капли воды, в которые можно смотреться, как в зеркало. Заглядываю в одну такую каплю на длинном, причудливой формы, растении и вижу на своём лице нечто сверкающее, цвета золота. Поднимаю голову – сверху летят просто мириады таких капель.
– Это дождь, Ясмина – улыбается Айварс – не переживай, эти капли только во благо. Следов они не оставят, а вот кожу лица и тела напитают солнечной энергией.
Я вспомнила, что Айварс говорил про дождь в этой реальности. Действительно – дождь идёт и светит яркое, очень яркое солнце. Капельки на лице Айварса переливаются золотом, блестят на горячем солнце, и весь он похож сейчас на самое настоящее чудо.
Мы с ним смеёмся, пытаемся поймать языками, лицами и руками эти капли, кружимся по полю, пока Айварс не превращается в огромную белую птицу, которая взмывает вверх, а через некоторое время на меня с неба просто падает поток этого сказочного золота. Оказывается, Айварс наловил этих капель себе на крылья, а потом растряс их надо мной. Такое чудо я точно никогда не забуду.
И только я успеваю подумать о том, что хорошо было бы запечатлеть на холсте эту сказку, как ко мне прилетает уже знакомый тала. Он снова чист, как лист бумаги, он приветливо машет мне хвостиком, я начинаю рисовать и дождь как раз заканчивается.
Я рисую золотые капли, потоком летящие с крыльев огромной белой птицы на стоящую на траве девушку.
Опять смотрю на себя – кажется, Айварс был абсолютно прав – даже моя кожа светится каким-то неземным светом, словно... Я даже не могу это описать... Наверное, такая кожа была у богинь.
Мы идём дальше, а Айварс говорит мне:
– Это очень хорошо, что ты увидела дождь. Он предаст тебе сил. И ты... такая красивая!
– Спасибо, Айварс, мне приятно слышать это от тебя.
Он вдруг подходит ко мне совсем близко и говорит, глядя в глаза своими необычными глазами:
– Ясмина, а если бы у тебя не было жениха...
– И? – спрашиваю я, чувствуя, как сбивается дыхание от близости его манящего взгляда, красивого лица, привлекательных губ.
– У меня был бы шанс? – продолжает он.
– Но ведь мы... в разных реальностях... – говорю я.
– Ну и что... В этой реальности у меня был бы шанс?
В горле пересохло, я не могу вымолвить ни слова, просто смотрю ему в глаза и всё.
– Молчишь... А молчание – знак согласия – резюмирует он.
Нет, мне нельзя, нельзя ни в коем случае поддаваться его чарам. Дома меня ждёт Фил, а Айварс... Я буду вспоминать его, как нечто прекрасное в моей жизни. Но люблю-то я Фила...
Мой охранитель проводит пальцем по моей щеке, накручивает на него прядь волос, говорит тихо:
– У тебя такие волосы... Как у богини... Ты вся... не отсюда... Действительно богиня. Мне будет очень тяжело, когда ты уйдёшь в свою жизнь.
– Я должна, Айварс – вздыхаю я.
– Ты должна, Ясмина, делать только то, что хочешь ты сама.
– Видишь ли, Айварс, в жизни у нас есть ещё и обязательства.
– Вся жизнь в той реальности построена на обязательствах, а это неправильно.
Мы добираемся до четвёртой чаши Бытия как раз тогда, когда гаснет яркое солнце. Я уже привыкла к тому, что тут нет закатов – местное светило выключается, как фонарик, по щелчку чьих-то невидимых пальцев. И тут же загораются сотни тех малышей, что следуют за нами от самого дома Веды.
– Ясмина – вдруг спрашивает меня Айварс – скажи, а ты хорошо помнишь все те события, которые видишь в чашах Бытия.
Я задумываюсь.
– Нет, Айварс, очень плохо. Даже больше – я вспоминаю их тогда, когда нахожусь в чаше и вижу себя.
– Получается, что эти события в той реальности не были для тебя значимыми, раз ты их забыла.
– Да. Наверное, ты прав.
– Чаще всего такие незначительные события и скрывают в себе совершённые однажды ошибки. Вот скажи – ты помнишь, что стало с твоей подругой, Соней? Вы ведь не дружите сейчас?
– А откуда ты знаешь? И почему спрашиваешь об этом? Ты же говорил, что ничего не знаешь о том, что происходит в чашах?
– Всё верно. Вперёд не знаю, но когда ты появляешься из чаши – с новой ситуацией в голове, я могу немного это видеть.
– Но причём тут Соня?
– Не знаю. Хочу дать тебе почву для размышлений. Так ты помнишь, что стало с вашими отношениями с ней?
– Н-нет... Не совсем... Кажется, мы поссорились.
– А из-за чего? Или из-за кого?
– Что ты меня пытаешь? Я правда не помню! Она, по-моему, перевелась в другой ВУЗ!
– То есть потеря близкой подруги тоже было для тебя не таким уж значимым событием?
– Айварс, к чему эти вопросы?
– Я же говорю – хочу просто помочь тебе!
– Если хочешь помочь – не надо юлить, говори всё прямо!
– Я и пытаюсь говорить прямо, потому что хочу помочь тебе всё вспомнить из тех событий! Сейчас-то ты понимаешь, какой всё это имело смысл?
Я вздыхаю.
– Не надо, не пытай меня. Я устала, я хочу уснуть. Мне плохо и больно, не добавляй мне этого ещё сверху, прошу тебя.
– Ладно, извини. Ты действительно сегодня испытала стресс, а я достаю тебя. Спокойной ночи, Ясмина.
Ночью во сне ко мне опять приходит незнакомая комната, вся белая, как... Как больничная палата. Подожди, это же и есть больничная палата... Открывается дверь и входят те же двое, которых я уже видела здесь.
– Мы нашли её близких – говорит один из них – они уже едут сюда, скоро будут.
– Вот и хорошо, может быть, услышав их, она очнётся.
– Ты всерьёз веришь в то, что находясь в коме, они могут слышать тех, кто тут?
– А почему нет? Слышать могут, а вот ответить – не всегда. Посмотрим, говорят, она очень привязана к отцу и матери, возможно, с помощью них она придёт в себя.
– Сомнительно всё это. Помнишь пациента, которого пять лет назад забрали домой? Он ведь так и лежит – в себя не пришёл до сих пор, а с ним рядом мать, как никак.
– Там вообще отдельная история, тоже удивительная по своей сути. Инсульт молодеет на глазах, да и не только инсульт. Эта вот – молодая же, а что там произошло, вообще непонятно.
– И не говори. Ладно, будем надеяться, что наша красавица оживёт, когда почувствует, что близкие рядом.
Я не успеваю увидеть сон до конца, в палату как будто кто-то заходит, мужчина и женщина, я не могу рассмотреть их, образы становятся размытыми и словно ускользают от меня. Эти образы... Они как будто мне знакомы, но я не понимаю, откуда. И почему мне снится сон про кого-то, кто лежит в коме? Зачем мне это знать? Может быть – это какой-то намёк на то, какое моё действие являлось ошибочным, намёк на то, что именно я должна исправить?
Я просыпаюсь в холодном поту, вокруг всё ещё ночь, малыши-фонарики, превратившиеся в моё покрывало, испуганно вспархивают, когда я резко встаю.
А что же стало с Катей после той истории? Господи, какая тут тёмная ночь, хоть глаз выколи! Недалеко от меня посапывает Айварс. Почему он так заинтересовался Соней, тем, куда она подевалась? Мысли, как беспокойные мошки, роятся в моей голове, не давая покоя. Где я ещё оступилась? В чём ещё поступила, «как последняя сука», как я саму себя назвала? Или может быть, мои поступки после этой истории – это просто череда сплошных ошибок? Тогда почему исправить надо только одну?
А действительно – что стало с Катей? Я хватаюсь за голову и со стоном падаю на мягкую перину из травы. Тут же меня накрывают покрывалом заботливые малыши-фонарики, а я пытаюсь вспомнить, что же произошло дальше. Но видимо, та реальность, в которой я сейчас нахожусь, усиленно блокирует мою память. Для чего? Чтобы потом подсунуть очередную неблаговидную картинку моей глупости?
Кто-то нашёптывает в моей голове: «Ясмина, у тебя есть шанс всё исправить... Есть шанс... Есть шанс... Не упусти его...» Я и не хочу упускать, я всего лишь хочу вернуться домой, увидеть маму и отца. Я люблю их, несмотря на мягкотелость и податливость матери и на жёсткость и тиранию отца.
До утра я так и не могу заснуть, не сон, но что-то другое, похожее на дремоту, окутывает мой мозг, потому когда приходит время вставать, я чувствую себя, как варёная рыба.
– Ты не выспалась? – спрашивает Айварс, словно чувствуя моё настроение.
– Абсолютно. Я проснулась ночью и больше не смогла заснуть. Всё время думала о том, что же я совершила такого, за что попала в этот поезд. Всё дерьмово, Айварс, и моё настроение тоже погань, я не хочу всего этого, не хочу, но меня никто не спрашивает.
– Ясмина, пойми, если сейчас всё не исправить, потом рванёт по-настоящему. Но ты уже не сможешь изменить что-либо... Будет слишком поздно.
Мы завтракаем очередной экзотикой, вкуса которой я даже не замечаю – так меня захватили собственные мысли.
– Ясмина, ты не должна заниматься самобичеванием – это ни к чему не приведёт – успокаивает меня Айварс – скажи, ты готова?
– Да – мрачно отвечаю ему – я готова увидеть свой очередной прокол в этой жизни.
– Не нужно так – он качает головой – с таким настроением лучше не погружаться.
– А что ты хочешь, Айварс? Чтобы я радовалась, веселилась, смеялась? Да мне совсем не до смеха!
– Ясмина, ты только помни – как бы тебе не хотелось всё исправить здесь и сейчас – ты не сможешь этого сделать, не сможешь, понимаешь! А вот остаться навсегда в том моменте – вполне. Тогда тебе даже я не смогу помочь. Вовремя выпускай из себя Яну, внуши себе, что как бы тебе не хотелось – ты ничего уже не сможешь сделать, по крайней мере – не сейчас.
– Хорошо – мрачно отвечаю ему и легко преодолеваю борта чаши.
Я вижу себя во дворе нашего ВУЗа. Кажется, это буквально последние дни перед летними каникулами. Рядом со мной Соня, ещё несколько наших ребят-юристов и Фил. Он какой-то... странный – несобранный, неряшливый, от него пахнет алкоголем. Он с ума сошёл – приходить сюда в таком виде?!
Он кого-то напряжённо высматривает, а когда видит, быстро привлекает меня к себе одной рукой, жадно обнимая за талию.
– Янка – шепчет мне на ухо, обдавая алкогольными парами – давай, ты же мой лучший друг, помоги мне...
Я сначала не понимаю, о чём он, но скоро вижу приближающуюся к нам Катю. У неё потерянный и испуганный вид, красные, заплаканные глаза, она словно не понимает, что происходит.
А Фил... Он сам на себя не похож. Я никогда не видела у него такого наглого взгляда и этой мерзкой усмешки.
Часть 8
- Фил, что ты делаешь? – шепчу ему я – ты с ума сошёл?
– Да ладно тебе, Ян! Ну, ты же мой друг, давай, подыграй мне немного!
– Я что тебе, игрушка, что ли?! Прекрати сейчас же!
К нам подходит Катя – у неё жалкий, измученный вид, кажется, она не спала пару ночей точно.
– Филипп – даже голосок её звучит неуверенно и слабо – Фил, мы можем поговорить?
– О чём? – он вызывающе вздёргивает подбородок.
– А что происходит? – встревает Соня, глядя на меня, Фила и Катю.
– А ничего! – со смешком отвечает ей Филипп – просто кое-кто конкретно облажался!
– Филипп, послушай, меня подставили!
– Ну да, конечно! Ищи другого дурака, который в это поверит!
– Давай поговорим наедине, прошу тебя!
– А мне нечего скрывать, тем более, от моей девушки!
– Что?! – Соня удивлённо пялится на нас – с каких это пор она стала твоей девушкой?
– А ты не лезь не в своё дело, Соня! – наставительно говорит Филипп – тебе не идёт!
– Фил, прошу тебя! – со слезами на глазах просит Катя – давай поговорим, ты всё поймёшь, умоляю тебя! Ведь я тебя люблю!
– Я уже убедился в искренности твоих чувств не далее, как пару дней назад.
Но почему молчу я? Почему не могу ничего сказать, возразить? Тёплая рука Фила словно пригвоздила меня, и я не в силах вымолвить не слова.
 Одумайся, Яна, они же твои друзья – что Фил, что Катя! Конечно, Катя не настолько мне близка, как Фил, но всё же... Ты ведь сама говорила, что не хочешь рушить их отношения! А что сейчас? Почему ты молчишь? Почему не прикажешь Филу убрать руку с твоей талии? А может быть, всё потому, что ты тоже к нему... не совсем равнодушна?
– Ладно, пойдём! – говорит Филипп, и, не отрывая руки, тянет меня за собой.
– Добилась? – Катя со слезами на глазах смотрит на меня – добилась, чего хотела? Ты ведь именно об этом мечтала, верно?!
Я молчу. Мне нечего ей сказать, да и уже ни к чему – драгоценное время упущено, и я ухожу с Филиппом.
Ох, Катя, как же ты не права! Я об этом не мечтала! Так вышло, это обстоятельства!
Фил отправляется в одну из аудиторий – проставить оставшиеся зачёты, а мы с Соней остаёмся вдвоём. Я отвожу взгляд от пытливых глаз подруги.
– Яна, это что сейчас было? – спрашивает она меня – с каких это пор вы стали парой?
– Слушай, Соня...
– Да что, чёрт возьми, произошло? Так, подожди... Были выходные и в это время была вечеринка у этого дурака Геры, которую я пропустила, и, видимо, хорошо. что пропустила. Что случилось на этой вечеринке?
Я знаю, что Соня не отцепится. Не смотрю ей в глаза, отворачиваюсь, потом говорю нехотя:
– Фил застал Катю с мужиком, голую, в постели, на этой вечеринке.
– Что? Какой бред ты несёшь? Фил же не собирался туда идти!
– Не собирался, но потом пришёл. И сразу начал искать Катю.
– Понятно всё. А когда увидел это безобразие, быстро подсуетил тебя в качестве подружки. А ты и обрадовалась!
– Соня, приди в себя! Ты что, не понимаешь, что это только игра со стороны Фила! Он просто злится на Катю и всё!
– Он злится на Катю, но ты-то почему ему подыгрываешь, я не понимаю?!
– А что мне остаётся? Ещё и его потерять в качестве друга? Я этого не хочу!
– Но так нельзя, мы так скоро все поперессоримся!
Сонька... Моя решительная, понимающая, энергичная Сонька... Возможно, она как-то сможет решить эту ситуацию? Но почему я-то не могу? Почему не могу сказать Филу, что он должен, обязан поговорить с Катей?!
Фил выходит из аудитории, и Соня бросается ему навстречу.
– Филипп, что за дела? У тебя крыша поехала? Ты вот так всё оставишь? Да это же подстава чистой воды!
– Соня! – Филипп берёт её за плечи, смотрит прямо в глаза с выражением побитой собаки – Соня, ты хорошая девушка, замечательный друг, но прошу тебя – не лезь в это! Я всё, понимаешь, всё видел своими глазами!
Соня недовольно отодвигается от него, машет рукой перед лицом – от Фила исходит явный запах перегара – и говорит:
– Вот не думала, что ты такой упёртый и тупой! Такая любовь, что весь институт завидовал, и раз тебе – в постели с другим! Тебе ничего не кажется странным?
– Да она напилась, понимаешь?! – начинает повышать голос Фил, я чувствую исходящий от него негатив – напилась, как свинья, и валялась там с этим дерьмом, вся в наслаждении и неге! Видела бы ты только эту картину! Блин, Соня, почему ты переубеждаешь меня? Почему, например, Яна этого не делает?
– Наверное, потому что у Яны здесь свой интерес! – язвительно заявляет Соня.
– Соня, как тебе не стыдно! – возмущаюсь я, покраснев до кончиков волос.
– Соня, мы друзья, да?! Так почему ты поддерживаешь не меня, а эту изменницу, шлю.ху Катьку? Почему, Соня?!
– Потому что я не верю, что всё вот так просто! – орёт Соня изо всех сил, и мы все замираем и замолкаем от её истошного крика.
Открывается дверь одной из аудиторий, и в щель высовывается голова педагога, лысого профессора в возрасте.
– Молодые люди! – возмущённо говорит он – тут экзамен идёт, а вы орёте, как на футболе! Идите на улицу и орите там!
– Простите! – мрачно отвечает Соня и заявляет – что-то тут дышать тяжело! Так и смердит! Пойду на воздух.
Она уходит, следом за ней Фил, а я остаюсь одна, стараясь переварить произошедшее. Так и получилось – наша тёплая компания распадается. А как основательно мы дружили... Только вот, я не понимаю – сейчас, по идее, я должна уже выпустить из себя Яну... Но я стою и жду чего-то, ощущений отторжения нет. Зачем я здесь одна? Чтобы что? Думать над тем, что только что произошло? Или мне всё-таки дано время, для того, чтобы что-то изменить? Нет... Менять надо будет потом, а сейчас... Сейчас, видимо, нужно только думать. Думать, в каком месте я свернула не там...
Наконец я могу отпустить Яну и делаю это легко. Почему-то только сейчас я замечаю, что с каждой чашей Бытия время нахождения там у меня увеличивается. Вот взять хотя бы сегодняшнюю ситуацию – она была явно длиннее тех, что были до этого, в предыдущих чашах. Чтобы это могло означать?
Сквозь пелену тумана – я всё-таки куда более медленнее прихожу в себя, я слышу голос Айварса:
– Это означает то, Ясмина, что тебе пора задуматься над своими действиями, чтобы понять, что именно ты сделала неправильно.
– Айварс, и что же – мне не будет никакого знака? Как я должна буду догадаться, что именно это я должна исправить?
– Ты слишком торопишься. Дай себе время – ты всё поймёшь. Там, на окраине, у последней чаши тебя ждёт твоя Истина. Не спеши. Пропускай каждую из ситуаций через себя, здесь, в этой реальности, понимаешь? Проживай это душой. Тогда тебе всё станет ясно.
– Айварс, это так сложно, ты говоришь какими-то загадками, которые я никак не могу разгадать. Мне кажется, я уже теряю веру в себя, теряю веру в то, что когда-то смогу понять, как мне вернуться назад, что именно мне надо исправить.
– Не мучай себя, Ясмина. Твоя ошибка в том, что ты слишком напрягаешься, когда думаешь об этом. Так нельзя, тебе нужно научиться легче воспринимать всё то, что происходило тогда. Отбрось чувство вины, всё это ложно и не нужно здесь – оно будет только мешать тебе. Просто анализируй – с холодной головой, понимаешь?!
– Я постараюсь. Но пока мне очень сложно это сделать.
– Нам пора идти дальше, Ясмина. Тебя ждёт пятая чаша. Ты уже прошла длинный путь, впереди ещё три – и ты будешь свободна и вернёшься к себе.
Мы так и продолжаем двигаться вдоль ручья, сопровождаемые малышами-фонариками с пушистыми, как у одуванчиков, шапками. Днём эти фонарики, конечно, гаснут, и просто летят за нами, а вот ночью от них так красиво, что дух захватывает.
Айварс сегодня очень разговорчив – он рассказывает мне про эту реальность, я даже не знаю, с какой целью – хочет, чтобы я тут осталась? Но это не для меня – тут слишком всё идеально. Нет борьбы, нет недостатков. Может быть, это и хорошо, но картинка слишком слаженная. Наш неидеальный, неправильный мир более привлекателен... И я хочу быть в том мире, а не в этом.
Да, там много зла, много несправедливости, но тем он и прекрасен. Хотя... Как зло может стать прекрасным? Непонятно. Я совсем запуталась. Мне жаль себя, мне жаль своих близких. Наверное, Айварс прав – я слишком зациклена сейчас, слишком много думаю о тиране-отце, с помощью которого у меня есть всё, что я сейчас имею. Я добилась всего не сама. В этом самая моя главная ошибка. Я привыкла к комфорту, к безопасной, обеспеченной жизни и не была готова к тому, чтобы жить по-другому.
Но смириться с мыслью о том, что Фил – не моя судьба, мне очень, очень трудно. Потому что я по-настоящему люблю его. Или... думаю, что люблю?
Но ведь и Филипп тоже... Любит меня. За прошедшее время мы стали взрослее, Фил забыл Катю и полюбил меня по-настоящему. Все довольны – мы, наши родители, наши отцы. Разве это плохо, когда всё хорошо, и все довольны?
Когда мы останавливаемся для привала, Айварс опять говорит мне:
– Ясмина, прекрати столько думать над всем этим. Лучше любуйся тем, что происходит вокруг.
Он протягивает мне какой-то замысловатый фрукт, а я вдруг думаю – как мы всё это время держимся на этой «траве»? Ладно я, – мне хватает – а он мужчина, ему необходим белок, мясо.
– В этой реальности, Ясмина, еда – не главное. Здесь еда тоже насыщена энергией и питает ею тело человека, вот и всё.
– Как было бы хорошо, если бы и в той реальности было также – бормочу я – а то там то и дело приходится следить за тем, чтобы не съесть лишку.
– Немного сожми его в ладонях – он показывает мне на фрукт в моих руках.
Я делаю, как он говорит, и чувствую, что этот фрукт начинает пульсировать при сжатии. Пугаюсь и отбрасываю его от себя. Айварс смеётся.
– Тут со всей едой так. Не бойся, фрукты не живые, эта пульсация – всего лишь показатель того, что он заряжен энергией и всё.
Я с опаской подбираю его и ем, в очередной раз удивляясь тому, как же это вкусно. Вспоминаю то время, когда мы ездили к бабушке в деревню. Бабушка – это мать моего отца. Она до сих пор и живёт там. Только вот, за всеми заботами я уже и забыла, когда в последний раз навещала её. Когда в последний раз меня отправляли к ней на каникулы, мне было лет десять, а потом началось – кружки, дополнительные уроки английского, спортивные секции. Я слышала иногда, как бабушка звонила отцу и ругала его за то, что «у ребёнка нет детства». Я тогда думала всё время – о ком они говорят, о каком ребёнке? И даже мысли не допускала, что этот ребёнок – я. Со всеми этими нагрузками я стала взрослой очень рано. Кажется, тогда я и позабыла о том, что такое куклы и простые детские игры... Стала слишком занятым ребёнком. Отец уже тогда готовил из меня очередную бизнес-единицу. Моя жизнь была продумана наперёд – не мной. 
И этот фрукт сейчас напоминает мне о бабушке, перед глазами встаёт картина, как я срываю с дерева в саду огромное яблоко, откусываю его и по подбородку течёт сладкий сок. Закрываю глаза и эти ощущения становятся вдруг реальностью.
– Ясмина? – Айварс смотрит на меня – опять мысли? Оставь это. Лучше посмотри туда.
Он показывает мне куда-то вперёд, и я вдруг вижу перед собой небольшую стайку экзотических птичек – ярких, с пушистым оперением, похожих на попугаев, только с длинными загнутыми клювами ярко-оранжевого цвета. Эта стайка кружится в странном хороводе, а я вдруг понимаю, что их синхронные, слаженные движения образуют некий цилиндр, состоящий из воздуха. Это необычайно красиво, словно совсем рядом с собой я вижу что-то вроде небольшого торнадо. Восхищённо прикасаюсь к этому потоку воздуха рукой, в очередной раз отмечая про себя, что это похоже скорее на сказку, чем на реальность, пусть даже параллельную.
И вдруг птички растягиваются в одну прямую линию и торнадо представляет собой что-то вроде прозрачного экрана. И на этом экране я вижу... мою бабушку и себя, мне здесь лет семь-восемь. Аккуратный бабушкин дом с высокой кроватью, на которой так уютно засыпать под стареньким лоскутным покрывалом, большие старинные часы на стене, кот Барсик, пушистый и толстый, откормленный рыбой с местной речушки, забирается на красивую русскую печь и спит там, мурлыкая во сне от удовольствия. Старый деревянный стол под цветущей сиренью во дворе, на столе вазочка с земляничным вареньем, деревянная плошка с душистым мёдом, пропахшем травами и луговыми цветами, тут же печка, на которой бабуля может приготовить на завтрак вкусную рисовую кашу на коровьем молоке...
Как я могла забыть всё это, променять на городскую беготню и суету? Картина сменяет одна другую, а я пытаюсь вспомнить – жива ли бабушка? Когда я в последний раз что-то слышала о ней? Кажется, она серьёзно поссорилась с отцом, но он всё-таки продолжает ей помогать, а мама неоднократно звала её к нам в город...
Картинки деревенской жизни сменяют одна другую, а мне становится горько от осознания того, что я забыла о единственном в своей жизни человеке, который любил меня безусловно, не рассматривая, как бизнес-единицу. Но ведь отец тоже любит меня – по-своему, как умеет... Разве нет? Можно ли назвать это любовью?
Я вспоминаю, как отец, после возвращения из деревни, в тот мой год, когда меня перевели в престижный лицей, сказал маме:
– Хватит возить её туда. Она там привыкнет, и ещё, чего доброго, пожелает там остаться. Она уже большая – куклы и игрушки должны закончиться. Тем более, начинается новый этап её жизни – она будет учиться в престижном заведении, и я не потерплю плохих оценок. Нужны занятия – пусть подберёт для души, спортивные секции и обязательно английский...
– Но ведь там свежий чистый воздух, ребёнку это полезно – пыталась возразить мать, и конечно, безрезультатно. Она всегда робела перед отцом... Оно и понятно – она всё бросила ради него – учёбу, карьеру, была его надёжным тылом и воспитывала меня.
С тех самых пор моя судьба была решена. Единственное, что я могла выбрать сама – это художественную школу. Но позже отец и это отнял у меня. Что я могла сделать? У меня не было ни профессии, ни образования...
Я вспомнила, как в художественной школе, где-то на подсознательном уровне я рисовала уютные деревенские картинки с домами за дощатыми заборчиками, кустами яблонь в палисаднике и коровами, жующими свою вечную жвачку в лугах. Рисовала молочно-белые стволы берёз, грустно опустившими свои плакучие, тонкие ветви чуть не до земли, рисовала речушку с котом Барсиком, умело орудующем в воде лапой с целью изловить мелкую рыбёшку, рисовала бабушку в чистеньком белом платочке, выгоняющую коз через калитку на луг, где протекал ручей и зеленела сочная трава.
Вспоминая всё это, я пообещала себе, что если выберусь отсюда – обязательно поеду к ней. Прижмусь к её тёплому плечу и попрошу прощения за то, что забыла, не приезжала, не написала ни строчки. Вот в этом во всём действительно только моя вина.
Когда загадочные экзотические птицы уносятся, унося с собой мои воспоминания, мне кажется, что я начинаю смотреть на этот мир совсем по-другому. Айварс прав – мне придётся забыть всё, что было до того, как я попала в другую реальность, потому что сейчас у меня есть ещё пока возможность всё исправить.
– Ну что, Ясмина, пойдём дальше?
– Да – отвечаю ему – теперь мне хочется как можно скорее разобраться со всем этим.
– Ты полна решимости и это очень хорошо.
Когда мы приближаемся к пятой чаше, фонарик на небе уже привычно гаснет, образуя непроглядную темноту вокруг.
– Нужно отдохнуть – говорит Айварс – завтра для тебя будет тяжёлый день. Пятая чаша Бытия приближает тебя к Истине, Ясмина, поэтому ситуация, которую ты увидишь, будет более тяжёлой.
Но я, кажется, уже готова на всё, что угодно, лишь бы поскорее вернуться к себе и высказать отцу всё, что думаю, о своей и его жизни. Хотя... зачем... поймёт ли он меня? Вряд ли...
– Айварс – сон не идёт ко мне, потому мне хочется поговорить хоть с кем-нибудь, услышать, что я не одна, что рядом со мной хоть кто-то есть – а ты любил когда-нибудь?
– Что? – спрашивает он – ты о чём?
– Ты любил когда-нибудь по-настоящему? Девушку?
Он совсем близко рядом со мной, я вижу в темноте его блестящие мягким фиолетовым светом глаза.
– В той реальности или в этой? – помолчав, спрашивает он.
– В любой.
– В той нет... А в этой...
Я вдруг пугаюсь чего-то и кладу ладошку на его губы.
– Не надо, молчи...
– Ты боишься непоправимого?
– Я боюсь, что и в этой, и в той реальности из-за неосторожных действий всё пойдёт наперекосяк...
Он не слушает, что я хочу сказать дальше – он просто склоняется вдруг ко мне, прижимая мои плечи к земле руками и целует меня в губы. Я не скажу, что это является для меня неожиданностью, чего-то подобного я всё же ждала на подсознательном уровне, но этот поцелуй внезапный, и он такой... такой... я даже словами не могу это описать... Фил никогда не целовал меня так...Закрываю глаза от удовольствия, а когда открываю, вижу вдруг, как в небе над нами разлетаются мириады огней, похожих на салют. Зрелище поистине неописуемое, а краски этого действа настолько разнообразны, что даже я, будучи по сути своей художником, никогда не видела подобных красок.
– Прости – тихо шепчет он, отрываясь от меня – я не сдержался...
А мне вдруг хочется, чтобы он не прерывал этот поцелуй, не останавливался. У меня в душе и мысли нет, что я сейчас изменяю Филиппу, пусть где-то в параллельной реальности, но изменяю. Мне хочется лишь одного – чтобы то, что происходит, длилось как можно дольше...
– Что это? – спрашиваю я шёпотом, указывая на огни в небе.
– Это для тебя. Так работает энергия низких материй. Тебе ведь было хорошо сейчас, правда?
Я вынуждена это признать и киваю.
– Я люблю тебя, Ясмина – вдруг серьёзно и просто говорит Айварс. Почему-то его слова не удивляют меня, но при этом я испытываю такое счастье от того, что он говорит это – я знаю, что у тебя там жених, но это не говорит о том, что я не могу любить тебя при этом.
Я не знаю, что ему сказать. Наверное, я не могу ответить ему взаимностью. Ведь где-то там меня ждёт Фил...
– Айварс – говорю я после нескольких минут молчания – а каковы эти условия возвращения тебя в ту, другую, нашу реальность?
Он молчит.
– Скажи мне. Сейчас скажи, я ведь всё равно узнаю. У Веды, например... Поэтому будет лучше, если ты скажешь сам.
– Хорошо – он сжимает мою ладошку в своей – ты ведь знаешь мою историю, Ясмина. Так вот, поскольку я не сумел раскрыть свою тайну – где я должен был исправить ошибку, Владыка поставил условие, что вернуться я смогу только если в этой реальности меня кто-либо полюбит по-настоящему. Этим кто-то... должен быть вновь прибывший сюда... он должен позвать меня за собой, и тогда я вернусь в ту реальность...
– Подожди – с удивлением говорю я – то есть я... должна тебя полюбить?
– Да. Искренне, по-настоящему. Прости, я понимаю, что этого не может быть – ты любишь того, кто ждёт тебя там... Поэтому я готов к тому, чтобы остаться здесь, что мне, в принципе, тоже нравится. Конечно, когда ты уйдёшь отсюда в свою реальность, со мной здесь тоже будет всё кончено, я перейду в другое измерение...
– В какое другое измерение, Айварс, о чём ты?
– Ты поймёшь всё со временем, Ясмина...
– Не говори загадками, хватит! Что за другое измерение?
– Я не могу тебе этого сказать, пойми!
– Значит, я должна позвать тебя с собой в тот мир? Господи, как всё это... жестоко!
– Ну почему же?! Как раз всё справедливо – в моей жизни, в той реальности, не было место любви. Я зарабатывал своим телом и никого не любил. Так что здесь полюбить должны меня. Я вижу в этом некую, что называется, Божью волю, если бы мы говорили об этом в той реальности. Всё, Ясмина, давай спать...
Он засыпает как-то быстро и спит тихо,посапывая, как младенец. Я же долго не могу уснуть, а когда, наконец, мне это удаётся, вижу во сне незнакомую комнату. Это комната в обычной городской квартире, комната светлая, чистая, с широким окном и светлыми шторами, с цветами на резной, белой тумбочке. В комнате только эта тумбочка, небольшой комод и кровать.
У кровати странный вид – я видела такие только в медцентрах. Рядом какие-то аппараты и бесчисленное множество разных трубочек, которые подходят к носу и губам лежащего на ней человека.
Я стою у двери и оттуда вижу, что этот человек... спит. Сном глубоким и спокойным, ни одна мышца его лица не тронута плохими снами или воспоминаниями. Движимая каким-то странным чувством, подхожу к этому человеку и понимаю, что смотрю сейчас на Айварса.
Часть 9
– Айварс! – зову я тихо и провожу по щеке мужчины пальцами – Айварс, проснись...
Он какой-то немного другой здесь, совсем не такой, как там, в этой реальности, в которой я сейчас нахожусь. Здесь он больше похож на земного человека, что ли. Я не понимаю, в чём эти неуловимые отличия, но точно знаю, что они есть.
Смеюсь тихонько, про себя, думая о том, а что будет, если я сейчас наклонюсь и поцелую его. В сказке «Спящая красавица» обычно происходило чудо, и красавица оживала. Ничего страшного, что сейчас всё наоборот: я – храбрая принцесса, а Айварс – красавец. И только я собираюсь провести эксперимент, как дверь в комнату открывается и входит невысокая миловидная женщина. Следом за ней идёт мужчина и его лицо мне смутно знакомо. Откуда же я его знаю?
– Ну, что, Мария Игнатьевна, как у вас дела? – спрашивает он.
– Как видите – она кивает на Айварса – без изменений. Я уже потеряла всяческую надежду на то, что мой мальчик когда-нибудь выйдет из комы.
Она прикладывает к глазам платочек.
– Ну-ну – успокаивает её мужчина – нужно верить и надеяться, и ждать. Он молодой, здоровый, думаю, всё будет хорошо.
Кома?! Так... Айварс, то есть... как там его земное имя? Александр! В коме! Так вот что значит эта параллельная реальность! Чёрт побери! Значит, и я тоже?! Этого не может быть!
Подожди-подожди... Я вдруг начинаю припоминать, где видела этого мужчину... Мои другие сны... Комната, похожая на больничную палату... И кто-то на кровати... Кого я не могу увидеть... А потом, в последнем сне... Знакомые фигуры людей и разговоры врачей о том, что нашли близких того, кто лежит на кровати.
Я холодею от собственной догадки. Мне сейчас же нужно оказаться там, в этой больничной палате! Но как?
И только я успеваю подумать об этом, как вижу перед собой дверь, дверь, за которой, по идее, по моим догадкам, должна лежать я сама.
Толкаю дверь рукой, вхожу внутрь и тут же вижу женщину, сидящую на стуле перед кроватью. Сначала наклоняюсь над тем, кто лежит в ней. Теперь я вижу этого человека, и мне остаётся только убедиться в том, что это я сама. Мои догадки меня не обманули. А женщина, сидящая рядом – это моя мама. Подхожу к ней, глажу по волосам, зову тихонечко:
– Мама, мамочка...
Она вздрагивает, поднимает голову, смотрит на меня, лежащую в кровати, – по её щеке одна за другой катятся слёзы – гладит меня по руке. И я осознаю, что меня, стоящую перед ней, она просто не видит.
Внезапно открывается дверь, и я вздрагиваю, потому что вижу своего отца. Он подходит к маме и обнимает её за плечи:
– Дорогая, тебе не стоит так себя изводить... Пойдём, нужно отдохнуть...
– Нет, нет, я останусь тут, я не могу! Вдруг моя девочка очнётся, а меня нет рядом!
Мама, милая моя мамочка! Да, ты такая же слабая перед отцом, как и я, но когда приходит какая-то беда, ты становишься невероятно сильной...
Отец в растерянности, он привык всё решать деньгами, а тут не знает, что делать. Стоит, опустив вдоль тела сильные руки свои... Мне безумно жаль родителей, и я хочу сейчас одного – чтобы этот сон оказался явью.
Но дверь открывается вновь и вслед за доктором входит Фил. Филипп, любовь моя! Конечно, ты спасёшь меня! Мама уступает ему место, он садится, берёт меня за руку, целует ладошку и растерянно смотрит на отца и мать. Потом вдруг спрашивает у доктора:
– Сколько она может так пролежать? Неужели нет способа привести её в чувство?
– Это кома, молодой человек – разводит руками врач – о чём вы говорите? Современная медицина ещё не разработала средств, чтобы выводить из неё людей. А сколько она так пролежит – он поднимает глаза к небу – знает только ОН.
– Бред какой-то – раздражённо заявляет Филипп – но что будет, если она не придёт в себя?
– Вам придётся забрать её домой, мы не можем вечно держать здесь пациента.
Фил удручённо замолкает, сжимая мою руку в своей ладони и держа её около губ. Через некоторое время он поднимается, чтобы выйти вслед за родителями, наклоняется и целует меня в губы. Да! Вот сейчас как раз очень подходящая ситуация! Мой принц поцелует свою принцессу, и она очнётся! Но... К моему глубокому сожалению, ничего не происходит. Поцелуй принца не действует... Значит ли это, что... Или ничего это не значит? Похоже, принцессе придётся спасать себя самостоятельно.
Мой сон был настолько глубоким, что сначала я даже не слышала, как Айварс зовёт меня. Но вот я просыпаюсь, вздрагиваю и говорю:
– Айварс, почему ты сразу не сказал мне, что мы с тобой в коме?
– А, значит, ты видела сон?! Момент Истины приближается, Ясмина...
– Меня очень пугает эта истина... Подожди... Получается, если я не позову тебя с собой и искренне не полюблю... ты...умрёшь?
– Ясмина, я не стану отвечать на этот вопрос. Ты не должна думать об этом. Тем более, сейчас. У тебя впереди погружение, тебе нужно сосредоточиться.
Но я никак не могу выкинуть из головы мысль о том, что мы оба с Айварсом в коме... И можем никогда из неё не выйти.
– А если я слукавлю? – вдруг спрашиваю я – и просто позову тебя с собой, а замуж выйду за Фила?
– Ты думаешь, Владыка в этой реальности не увидит этого? Ты ещё плохо разбираешься в мире этих энергий, Ясмина. Так дело не пойдёт. Здесь приветствуются чистые помыслы и искренние чувства. Ладно, хватит болтать. Сегодня тебе будет ещё тяжелее, ты много времени проведёшь в чаше, всё труднее будет отпускать Яну. Давай, удачи.
Он чмокает меня в нос на прощание, и от этого жеста мне становится весело и легко. Я погружаюсь в чашу, и на этот раз словно проваливаюсь туда, где должна пережить свою очередную глупость.
Что за тёмный коридор передо мной? Ах, да, это коридор второго этажа нашего дома! Но зачем я пришла сюда? Пытаюсь хоть что-то вырвать из памяти и вспоминаю, что к отцу пришёл Владлен Евстигнеевич, отец Фила. Он сам лично встретил его у входа, а потом поднялся с ним в кабинет и распорядился принести им стаканы и лёгкую закуску. Услышав это, я решила тихонько подслушать, о чём они будут говорить... Но почему, почему моя память упорно блокирует всё это? Ведь я должна помнить эти события!
Я подбираюсь к двери кабинета, она чуть приоткрыта, в тонкую щель я вижу отца и Владлена Евстигнеевича, они стоят друг напротив друга, в их стаканах плещется коричневая жидкость – виски, и лица у обоих очень довольные.
– Ну что, Владлен! – говорит мой отец – тебя можно поздравить с успешно проведённой операцией!
– Знал бы ты, уважаемый Денис, чего мне это стоило. Но ради счастья наших детей на что только не пойдёшь!
О чём это они?! Ради счастья детей? А на что пошёл Владлен Евстигнеевич ради счастья собственного сына?
– Мне повезло, что я нашёл этого прохвоста. так нуждающегося в деньгах – он провернул всё в лучшем виде, я всего лишь немного подсобил ему, достав лёгкий наркотик. Ну, и конечно, заплатил не маленькую сумму денег.
– Шантаж с его стороны исключён?
– Абсолютно. Я ясно дал ему понять, где он окажется, если начнёт меня шантажировать. Он мелкая сошка, да и интересовали его только деньги. Правда, мне было очень жаль Фила, когда он в тот день вернулся домой... На нём лица не было, и он был жутко пьян.
– Ради будущего счастья ему пришлось немного пострадать, Владлен. Мы все чем-то жертвуем, если хотим чего-то добиться.
– Тут ты прав, дорогой Денис... А вот девчонку эту, Катю, мне совсем не жаль.Я ведь предупреждал её – отстань от моего сына, хуже будет, но эта дура упёрлась и даже денег не взяла. Любовь у неё, видите ли!
– Я надеюсь, ты ничего не рассказал ей о своих намерениях относительно того, на ком хочешь женить своего сына?
– Конечно, нет. Но пригрозил, что если о нашем разговоре узнает Фил – она больше его не увидит, он завтра же сядет на самолёт и отправится в Америку, пусть хоть насильно.
– Смело, Владлен, очень смело. Что же, в любом случае – мы победили...
– А ты сомневался? – Владлен Евстигнеевич хлопает отца по плечу – ещё и не таких обламывали, а, Денис?!
– Это точно!
Я прислоняюсь к стене, откидываю голову и закрываю глаза... Что же это такое?! Сильные мира сего орудуют своими детьми, как марионетками... Умело дёргают за верёвочки, походя ломают судьбы, коверкают репутацию и жизни... Страшно, как страшно... И это мой собственный отец! Нет, это чудовище, а не отец! Что же мне делать? Рассказать всё Филу? Всё, что я слышала... Или... теперь это не будет иметь такого большого значения? И потом... я ведь тоже не совсем к нему равнодушна... А Кати теперь нет в его жизни, зачем же мне упускать свой шанс быть счастливой? Я сделаю так, как сказал мой отец, и буду счастлива с человеком, которого люблю... Или полюблю... позже...
Я тихонько, на цыпочках, ухожу в свою комнату и перевожу там дыхание. И всё-таки это несправедливо! Никто ничего хорошего не получил от действий двух тиранов – Филипп страдает и пьёт, мы с Соней поссорились... Что делать? Как всё исправить?
Я слышу, как уходит довольный Владлен Евстигнеевич, и, что-то решив, иду к отцу. Волна гнева захлёстывает меня, когда я вижу его довольное, напыщенное, как у индюка. лицо.
– Как вы могли?! – заявляю ему с порога и тут же чувствую, как слёзы досады обжигают мне щёки – как вы могли так поступить, отец?! Ты и Владлен Евстигнеевич!
– Ты о чём, дочка? – спрашивает он меня, пытаясь изобразить непонимающий взгляд.
– «О чём?» – передразниваю я – я всё слышала! Как можно было так подло и низко решить проблему с Катей?
– Ну, я-то к этому не имею никакого отношения – усмехается отец и засовывает в рот сигару – это всё Владлен!
– Не делай из меня дуру! – говорю я – ты был заинтересован в этом не меньше него!
– Дочка – отец идёт ко мне – послушай...
– Нет уж! – я протестующе вытягиваю руки – не подходи ко мне! Я все расскажу, что вы два чудовища. И Филу в том числе!
Он быстро подходит ко мне и ударяет меня по щеке. Я вскрикиваю, закрываю лицо и плачу.
– Ты. Будешь. Молчать – говорит он, чеканя слова, потом трясёт меня за плечи так, что дёргается голова – будешь молчать, поняла! Иначе! Иначе я быстро лишу тебя того комфорта, к которому ты привыкла! Пойдёшь в больницу, санитаркой, судна выносить за больными!
Я с ужасом, расширенными глазами, смотрю на него и понимаю, насколько этот человек сейчас опасен для меня.
– Ты поняла?! – свирепо спрашивает он, и я киваю, глядя на него, как кролик на удава.
Он отпускает меня.
– А теперь иди! И помни – всё, что я делаю, это лишь для твоего блага! Для твоего, поняла! Всю жизнь я работаю, строю бизнес, только для того, чтобы ты и твоя мать довольно неплохо жили! Чтобы хватило твоим детям и даже внукам! И кому, как не мне, знать, что для тебя, моей дочери, лучше!
Я сбегаю от него. Мне страшно и мерзко, я не могу даже ответить ему, я не знаю, что мне делать...
Спускаюсь вниз по лестнице, бегом... Подальше от нашего дома, который уже давно стал мне тюрьмой, не замечая, утыкаюсь головой в чью-то крепкую грудь. Поднимаю глаза – о, Боже, это Фил... Что он тут делает?
Он смотрит на меня с недоумением, видимо, мой вид коробит его, и я действительно выгляжу сейчас ужасно – с размазанным макияжем, заплаканная...
– Что-то случилось? – спрашивает он у меня обеспокоенно.
– Нет... Нет...
– А куда ты тогда так неслась, словно паровоз? Или убегала от кого-то?
– Я... нет... – я настолько обескуражена его появлением, что и слова вымолвить не могу.
И в этот момент на лестнице появляется отец.
– О, Фил! – с улыбкой говорит он – какими судьбами?
– Да вот, зашёл позвать Яну на прогулку, но она чем-то расстроена.
– Яна, дочка, приведи себя в порядок – обращается ко мне отец – Филипп, она расстроена тем, что на аукционе не удалось приобрести собаку, о которой она давно мечтала.
Мой отец в своём репертуаре – пытается выставить меня полной дурой. Фил остаётся ждать, а я ухожу в ванную комнату и скоро возвращаюсь к нему...
Кажется, именно с той прогулки и начались наши серьёзные отношения с Филиппом. Я всеми силами старалась сделать так, чтобы Фил забыл о своей боли. А Катя? Что же стало с Катей? Она просто перевелась в ВУЗ другого города и уехала.
Я сама не помню, как выталкиваю из себя Яну и выбираюсь из чаши. Сижу с отупевшей головой, ничего не соображаю. Боже, что я за глупильда? Как я могла допустить подобное? Мне нужно было придумать что-то, а не тупо кричать отцу о том, что я всё знаю.
– Ну, ты как? – спрашивает меня Айварс.
– Спасибо, Айварс, более-менее. Но ты прав – становится тяжелее справляться с теми ситуациями, что происходят в чашах.
– Ничего, осталось совсем немного. Сегодня мы будем идти дольше, потому что ты дольше была в чаше Бытия, думаю, двигаться будем даже ночью, чтобы успеть дойти и проснуться уже около чаши. Давай быстренько перекусим и пойдём.
За болтовнёй мы совсем не замечаем, что едим, потом быстро встаём и идём вперёд, не отступая от прежнего курса – вдоль ручья.
– Ну, что, Ясмина – говорит Айварс – есть какие-то соображения насчёт того, что ты должна исправить?
– А тебя только это волнует? – отвечаю ему вопросом на вопрос – и совсем не волнует то, что я могу не позвать тебя с собой?
– Нет! - усмехается он – ведь там, куда я отправлюсь – тоже есть жизнь. Конечно, не такая, как здесь, и даже не такая, как в твоей параллели, но всё же есть. А поскольку рано или поздно все люди там будут, я буду ждать тебя там, Ясмина.
А мне вдруг приходит в голову, что сегодняшнее погружение было не таким, как обычно – когда я возвращалась, моё тело словно пронзали какие-то острые, тонкие иглы. Это не было болезненно – что-то сродни лёгкому удару тока... И всё же... Нужно понаблюдать в дальнейшем – будут ли те же ощущения при следующих погружениях. Интересно, что это может означать?
Когда мир погружается в полную темноту, нас это не пугает – ведь есть наши верные помощники, малыши-фонарики, которые спасают нас. Когда мы, обессиленные, доходим до огромной поляны, на которой находится следующая чаша и падаем около неё, на небе вдруг появляются странные свечения. Я не видела ещё такого за всё время пребывания здесь, потому спрашиваю Айварса:
– Что это?
– Это звёзды – говорит он – красиво, правда?
– Это волшебно – шепчу я, стараясь запечатлеть в памяти эту картину, чтобы потом нарисовать её.
– Я знаю, о чём ты думаешь – заявляет он – будет очень хорошо, если ты вернёшься к этому занятию, Ясмина.
Мы молчим, заворожённо глядя на небо, а потом он спрашивает тихо:
– Можно, я тебя поцелую?
Я всё ещё помню его поцелуи на своих губах, и я не в силах от них отказаться. Потому вместо ответа киваю, Айварс обнимает меня и роняет на мягкую траву. Его руки неспешно путешествуют по моему телу поверх платья, касаются лица и шеи, я же обнимаю его, чувствуя необычайное тепло, исходящее от него...
Его пьянящие поцелуи не дают мне покоя, хочется снова и снова испытывать это ощущение нежности и страсти, потому я смело целую его в ответ, сама не замечая, как пальцы мои расстёгивают его лёгкую рубашку...
Мы засыпаем счастливые и уставшие, сохраняя улыбку на губах, Айварс крепко обнимает меня, и лёгкое покрывало накрывает сверху уже нас двоих.
Во сне я снова оказываюсь у дверей своей палаты, снова толкаю её и вхожу туда. Там также мама и отец, Филиппа не видно, но я подсознательно вздыхаю с облегчением – после такого я бы просто не смогла смотреть на него.
Мама также продолжает держать в своих руках мою руку, отец стоит за её спиной, всё такой же растерянный... Но вот дверь открывается и входит сначала доктор, а за ним Филипп.
– Простите – говорит доктор родителям – мы не можем больше держать её у нас, вам нужно забрать вашу дочь домой.
Мама плачет, уткнувшись отцу в плечо.
– Дома, как говорится, и стены лечат – по видимому, доктору больше нечего сказать моим родителям.
В наступившей тишине раздаётся резкий голос моего Филиппа:
– Простите, но я не могу... Не могу...
Он подходит ко мне, лежащей на кровати и кладёт пальцы мне на губы. Потом тихо шепчет:
– Прости, любимая, но я не могу...
Потом резко разворачивается и выходит из палаты.
– Фил! Фил! – кричит ему вдогонку отец – Филипп, постой! Ты обещал!
Он выскакивает следом за ним.
Я тоже толкаю дверь и выхожу. В коридоре Филипп и мой отец пожирают друг друга глазами.
– Простите! – шипит Фил, тыкая пальцем в сторону палаты – простите, но я на это не подписывался!
Господи, о чём он?
– Ты уверен? – резко спрашивает его отец.
– Да! Уверен! Я на это не подписывался! Я живой человек, я молод! Я не хочу вот этого всего, понимаете?!
Он разворачивается и идёт к лестнице. Тогда отец кричит ему вслед:
– Перечитай брачный контракт, мальчишка!
Филипп застывает, потом медленно поворачивается к отцу и вкрадчиво говорит:
– Я читал брачный контракт и знаю его чуть ли не наизусть.
О чём это они? При чём тут брачный контракт, когда мы ещё даже не в браке? Что всё это значит?
– А сноску мелким шрифтом внизу четвёртой страницы, относящуюся к пункту десять «Добрачные обязательства сторон» ты тоже читал? Мой юрист, более опытный и грамотный, чем моя простушка дочь предусмотрел всё...
Фил подходит совсем близко к моему отцу и заявляет:
– Я обязательно перечитаю этот пункт... Но не сейчас. Сейчас я хочу всего лишь уйти!
Он уходит, отец тоже возвращается в палату, а я спускаюсь вниз по стене. Я всего лишь пешка в какой-то непонятной мне игре... Всего лишь пешка...
Я не слышу, как Айварс зовёт меня, но просыпаюсь от собственного ужасного крика. Он прижимает меня к своей сильной груди, гладит, как ребёнка, по голове, успокаивая, качает на руках...
– Ясмина... Ясмина, тише. Ты кричала во сне. Что тебе приснилось?
– Айварс – я смотрю на него сумасшедшими глазами – мне нужно каким-то образом узнать, о чём написано в десятом пункте моего брачного контракта.
– А разве ты его не читала? – удивляется он.
– Нет – я практически закатываюсь в истерике – я доверилась Филиппу и отцу... Боже, Айварс, за моей спиной происходило что-то жуткое, а я не видела. не замечала этого, я всего лишь пешка в их игре, Айварс!
– Всё, всё, успокойся... Тебе нужно сосредоточиться перед погружением в шестую чашу.А я что-нибудь придумаю насчёт брачного контракта. У тебя он есть где-то? Где он хранится?
– У моего отца и Филиппа – всхлипываю я.
– Ясмина, Ясмина... Ты бедное доверчивое существо. Нельзя так... Всё, вытирай слёзы и успокаивайся... Мы обязательно что-нибудь придумаем, поверь мне...
Я вытираю слёзы и готовлюсь к погружению в следующую чашу Бытия.
Айварс помогает мне перелезть через края чаши, берёт мою голову в свои руки и нежно целует в губы.
– Я верю в тебя, Ясмина. Всё у тебя будет хорошо...
Я оказываюсь в каком-то кафе... Что я тут делаю? Странно, всё это кажется мне отдалённо знакомым...
Меня, как молнией, вдруг пронзает вопрос Айварса: «Ясмина, а что стало с Соней?», и я со страхом в душе вдруг понимаю, что вспомнила... вспомнила эту сцену ещё до того, как приняла в ней повторное участие...

Часть 10
– Ну, давай, рассказывай, ты сказала по телефону, что у тебя что-то важное и тебе нужна помощь!
Милая моя Сонька! Я, честно говоря, уже пожалела, что пригласила её в кафе для этого разговора – как-то мне тревожно и не совсем понятно, как подруга воспримет это. Но почему-то у меня в последнее время всегда так – я сначала делаю, а потом думаю. Всё это происходит на эмоциях, и это не просто плохо – это ненормально. Не знаю, может быть, это события эти так отразились на мне, что я стала ужасно глупой, а может быть, и всегда такой была. Ведь именно во мне первопричина всего произошедшего.
– Соня, я тебя прошу, только никому не говори о том, что я расскажу тебе сейчас. Клянёшься?
– Клянусь! – не думая, отвечает та и поднимает правую руку.
Через несколько минут она поймёт, что всё, что я ей рассказываю – слишком серьёзно, и её шутки здесь несколько неуместны.
Я доверяю подруге всё то, что увидела и услышала за вчерашний день, а именно – разговор своего отца и Владлена Евстигнеевича, потом свой разговор с отцом, прогулку с Филом...
Под конец моего рассказа на Соне нет лица.
– И что? – спрашивает она тоном, который мне совсем не нравится – ты так и будешь всё это скрывать?
– А что я могу, Соня? У меня нет ни малейшего доказательства того, что именно отец Фила так поступил с Катей!
– Ты с ума сошла? Какие ещё нужны доказательства? Ты должна немедленно рассказать всё Филиппу!
– И что я ему скажу?! – со слезами на глазах почти кричу я – расскажу о их разговоре? Так отец Филиппа скажет потом, что я всё выдумала! И Фил ему поверит, потому что тот умеет убеждать, как никто другой! А меня... что будет со мной после этого, ты подумала?
– Вот уж не думала я – ледяным голосом говорит Соня – что моя подруга такая недалёкая трусиха! Почему ты боишься рассказать правду?
– Потому что из-за этой правды могут пострадать многие, в том числе и Фил!
– Но ты должна это сделать, Яна, нельзя молчать!
– Может быть я и трусиха – с раздражением, сквозь зубы, говорю ей – но зато не такая правдорубка, как ты! Ты готова направо и налево махать шашкой, совершенно не подумав о том, какие после этого могут быть последствия!
– Зато ты похожа на своего отца! – кричит она – такая же интриганка и любительница управлять чужими судьбами! Если ты боишься – я сама всё расскажу Филиппу!
– Я доверилась тебе, Соня, с какой стати ты должна всё ему рассказывать? Ты поклялась!
– Шутки кончились, Яна! Это слишком серьёзно! Мы должны предотвратить это, но если ты не хочешь – я сделаю это сама!
Я вскакиваю с места.
– Ты моя подруга, я доверяла тебе, а ты сейчас хочешь разрушить мою жизнь?! Да, я тоже люблю Филиппа, и хочу быть рядом с ним! Иметь с ним семью, родить ему детей, и жить с ним долго и счастливо! И он полюбит меня, забудет про свою эту Катю!
– Да ты просто махровая эгоистка! Полюбит?! Никогда он тебя не полюбит! Привыкла, что твой папаша всего достигает по щелчку пальцев, и хочешь также?!
– Да пошла ты!
Я выбегаю из кафе, реву практически в голос, сажусь в машину и сквозь пелену слёз не вижу, что сейчас создам аварийную ситуацию. Резко давлю на тормоза, стукаюсь лбом о руль и прихожу в себя. Когда приезжаю домой, по лицу ещё бежит тоненькая струйка крови. Смотрюсь в зеркало и мне вдруг становится настолько жаль себя, что слёзы снова бегут из глаз.
– Дочка? – испуганно смотрит на меня мама – дочка, что случилось?
Но я бросаюсь на лестницу, не отвечая ей, поднимаюсь к себе в комнату и утыкаюсь в подушку.
Скоро в дверь раздаётся требовательный стук.
– Яна, Яна, открой! – говорит отец – дочка, что случилось? Открой сейчас же – я и мама переживаем! Открой, иначе я прикажу сломать дверь!
Мне ничего не остаётся, как подчиниться, отец – человек решительный и всегда делает то, что говорит.
Он смотрит на меня с жалостью, входит в комнату, оставив маму в коридоре, присаживается на кровать и обнимает меня.
– Яночка, что произошло? Ты плачешь, у тебя кровь на лбу! Скажи мне, что случилось?
Я, продолжая плакать, рассказываю ему про разговор с подругой.
– Но зачем ты ей рассказала обо всём об этом?
– Я не знаю, па, хотела просто поделиться, чтобы она поддержала меня!
– И что тебя расстраивает больше всего – то, что из-за этого ты можешь потерять Фила, или сам факт ссоры с подругой?
– И то, и другое – говорю я, продолжая плакать.
– Понятно – отец встаёт и гладит меня по голове, как в детстве, потом берёт в ванной флакончик с лекарством, наносит его на ватный диск и осторожно вытирает мой лоб – тебе надо отдохнуть, детка. Всё будет хорошо. Выпей успокоительного и ляг в постель.
Он уходит и я, засыпая, слышу в коридоре, как он зовёт своего помощника Степана – мрачную личность с длинным лошадиным лицом и огромным, неуклюжим туловом, которого я немного боюсь и с кем стараюсь не связываться лишний раз.
Честно говоря, мне уже всё равно – хочется просто уснуть и забыть обо всём об этом.
На следующий день я иду в университет в надежде ещё раз поговорить с Соней, также я рассчитываю на то, что она ещё не успела рассказать Филу о разговоре со мной. Но почему-то Филипп в этот день вообще не приходит на занятия. Кати тоже нет, что, впрочем, неудивительно – её нет с тех пор, как во дворе универа она пыталась поговорить с Филом.
У нас последние пары перед каникулами – подводим итоги, куратор проводит никому не нужный классный час – нас всегда это бесило, ну как в школе, в самом деле! – те, кто имеют «хвосты», ходят за преподавателями, в надежде получить «зачёт» на халяву. Я решаю про себя, что поговорю с подругой после того, как всё закончится, хотя она и демонстративно не смотрит на меня, делая вид, что вообще не знает, кто я и откуда. Вот на этом самом никому не нужном классном часу и случается эта история.
Перед началом в аудиторию заходит чем-то взволнованная куратор, смотрит на нас на всех – а нас тут тридцать человек – каким-то странным взглядом и говорит:
– Ребята, к сожалению, должна сказать, что наш классный час нарушен происшествием. Я прошу вас оставаться на своих местах – ваша одногруппница Марина Трофимова уже вызвала полицию, которая с минуту на минуту должна быть здесь.
– А что случилось-то? – раздаются недовольные голоса.
– Дело в том, что на предпоследней паре, перед классным часом, она сняла с шеи золотую цепочку и положила её на стол. Сделала она это, по её словам, потому что цепочка запуталась, и она хотела её распутать. Но тут её отвлекли, она вышла из аудитории, а когда вернулась – цепочку не обнаружила. Обыскала всё вокруг и пришла к выводу, что кто-то её просто... взял.
– Да это не мы, вы что?! – вскакивает самая отчаянная активистка группы, Надя – может быть, кто-то посторонний зашёл и взял?
– К сожалению, в этой аудитории нет камер видеонаблюдения. Но, по утверждениям нескольких человек, посторонних в аудитории не было. Очень надеюсь, что всё это скоро разрешится и полиция разберётся.
Когда приезжают полицейские, они, первым делом, беседуют с куратором, а потом предоставляют постановление об осмотре вещей всех находившихся в это время в аудитории. Мы ознакамливаемся с постановлением и послушно открываем свои сумки и рюкзаки, уверенные на сто процентов в том, что никто из нас не мог сделать подобного.
Когда полицейские добираются до рюкзачка Сони, то извлекают из маленького кармашка довольно увесистую, с красивым плетением, золотую цепь.
– Скажите, это ваша вещь? – спрашивает её полицейский.
Соня смотрит на него огромными от удивления глазами и говорит:
– Нет, не моя. Я не знаю, как это попало ко мне в рюкзак.
И в это момент Трофимова фурией пролетает мимо сотрудника и вцепляется в волосы Сони с криком:
– Ах, ты, падла, воровка противная, я так и знала, что это ты! Ведь ты всегда завидовала мне!
Надо сказать, что отношения Сони и Марины действительно были очень натянутыми, но не потому, что Соня завидовала ей. Дело в том, что Марина нет-нет, да и подкалывала Соню тем, что у той нет возможности ездить на собственной машине, носить брендовые шмотки и покупать дорогущую косметику. Соня воспитывалась в семье со средним достатком, и никогда не считала деньги чем-то ценным и значимым для себя. Она давила на тупую Трофимову интеллектом, так как была умной девушкой и пару раз выставляла её на всеобщее посмешище.
– Ну, что же, девушки, проедем к нам. Сейчас составим протокол о изъятии и все вместе дружно отправимся в отделение. Вы, кстати, тоже – обратился полицейский к куратору.
– Подождите, ну как же так – разводит руками та – Соня, зачем ты это сделала?
– Я не делала этого – с силой говорит Соня и оглядывается на одногруппников – неужели вы верите этому?
Все поочерёдно опускают головы, в том числе и я – сказать нам нечего, факт обнаружения цепочки в рюкзаке Сони очевиден.
Скоро они уходят в сопровождении полицейских, мы тоже расходимся, удручённые и грустные, совершенно разочарованные последним днём перед каникулами. Я, конечно, всё никак не могу поверить в то, что Соня сделала это, но при этом абсолютно не сопоставляю свой разговор с ней накануне, потом беседу с отцом и произошедшее сегодня. Для меня факт остаётся фактом – у Сони в рюкзаке найдена цепочка Трофимовой, и я ещё могу допустить мысль о том, что это всё подстроила сама Трофимова, незаметно положив цепочку в кармашек Сониного рюкзака. Но неужели я настолько глупа, что тогда не поняла, откуда же растут ноги у этого происшествия?
Нет, я не стала сильно задумываться над этим, ведь тогда я с облегчением убедилась, что Соня ничего не успела рассказать Филиппу, а после тоже не позвонила ему, так как с этих пор у неё начались совсем другие заботы. У нас же с Филом начался головокружительный роман, и с каждым днём я всё больше и больше убеждалась, что Фил оттаивает, забывает Катю и влюбляется в меня всё сильнее. Я гордилась тем, что наша давняя дружба переросла в любовь – настоящую, крепкую... А теперь оказывается, что всё это – всего лишь иллюзия... Несмотря на наши многолетние отношения Филипп так и не полюбил меня.
Я сама не замечаю, как выталкиваю Яну и оказываюсь вне чаши Бытия. Я настолько поражена всем увиденным, что прошу Айварса выслушать меня и рассказываю ему всё, что произошло в том моменте, в котором я была сейчас. Хотя в этом не было необходимости, ведь однажды он сказал, что что-то видно после того, как я возвращаюсь оттуда.
Но несмотря на это, он внимательно выслушивает меня, а потом берёт за плечи и спрашивает:
– Ясмина, а что дальше произошло с Соней?
Я смотрю на него так, словно вижу перед собой того, кто требует от меня правды, словно нахожусь перед лицом Всевышнего.
– Ясмина, ты знаешь, что случилось с Соней? – повторяет он.
Я киваю и снова чувствую слёзы на глазах.
– Её отчислили. Университету не нужна была такая репутация. Кроме того, её признали виновной в краже цепочки, потому что на ней эксперты обнаружили её потожировые следы. И хотя Соня утверждала, что незадолго до происшествия она в мирной болтовне попросила разрешения у Марины посмотреть плетение – ей никто не поверил. Она получила условный срок, и кажется, вообще куда-то переехала, возможно, поступила в другой ВУЗ.
– Ясмина, ты предполагала тогда, что этот случай может быть подстроен твоим отцом?
Я покачала головой.
– Ты можешь не верить мне, Айварс, но мне и в голову не пришло, что отец провернул всё это с помощью Марины, причём так быстро. Тогда я ещё больше крепилась в мнении, что всё это – судьба, и мы с Филом предназначены друг для друга. Катя была устранена, от Сони он так ничего и не узнал... А потом мы и думать забыли, что когда-то эти люди были в нашей жизни – мы с Филом провели прекрасное лето, ради этого родители собрались, и мы все вместе полетели на море, а по возвращению у меня появились новые подруги, а у Фила вместо Кати была я... Мы превратились в послушных детей, исполняющих волю любящих нас родителей.... Но теперь Филипп отказался от меня, я это точно знаю, и я очень сильно хочу сейчас всё исправить. Осталась последняя чаша, но перед тем, как я погружусь в неё, мне нужно обязательно узнать, что же написано в десятом пункте брачного контракта.
- Я подумаю, как помочь тебе, Ясмина. Вероятно, сами мы не справимся, нам нужно будет обратиться к помощи Веды.
– А если она откажет? – пугаюсь я.
– Нет, она не сможет отказать, Ясмина, какой ей резон. Она обязана помочь тебе, но вот как она это сделает, я не могу тебе подсказать.
Когда мы идём вдоль ручья, Айварс иногда останавливается, присаживается на колени перед водой, очень низко наклоняется к ней и что-то шепчет, практически приложив губы к глади воды.
– Что ты делаешь? – интересуюсь я.
– Вызываю Веду. Мы не должны задерживаться, Ясмина – нам нужно достигнуть последней, седьмой чаши Бытия, но при этом тебе нужно узнать, что в том десятом пункте. Если тебе кажется это важным, значит, это так и есть.
Веда появляется около нас тогда, когда мы достигаем невысокого холма с непонятными насаждениями буро-коричневого цвета.
Как ни странно, но Веда сидит верхом на своём волке, и когда спускается на землю, я вдруг замечаю, что она... достаточно сильно изменилась. С её лица ушли морщины, подтянулось лицо, волосы теперь не седые, а тёмно-русого цвета, большие глаза и пухлые губки делают её очень миловидной.
– Это что, Веда что ли? – спрашиваю у Айварса с сомнением.
– Да, это она. С каждой твоей освоенной чашей она молодеет...
– Вот как? – я здороваюсь с охранительницей врат и обращаюсь к ней – спасибо, Веда. Я благодарна вам за то, что вы даёте мне шанс всё исправить.
– За это нужно благодарить Владыку – мягко улыбается она – это он даёт подобные шансы, но не всем и крайне редко. У тебя будет шанс сделать это. Но я вижу, что вам нужна моя помощь – Айварс призывал меня. Я очень надеюсь, что для этого есть серьёзная причина...
Я рассказываю Веде о том, что мне необходимо увидеть брачный контракт – в его десятом пункте содержится что-то очень важное для меня.
– И ты думаешь, что это сыграет какую-то роль в твоём дальнейшем погружении?
– Вы угадали... После седьмой чаши мне откроется Истина, но у меня складывается ощущение, что если я узнаю, что это за пункт, я смогу предотвратить то страшное, что может случиться.
Веда думает совсем недолго, а потом говорит мне:
– Я могу это устроить, но ты не сможешь отдохнуть, как следует, и тебе будет трудно погрузиться в последнюю чашу. Если ты готова на это, то я объясню тебе, что нужно делать.
– Да, я готова, я верю, что справлюсь со всем этим.
– Тогда послушай меня. Прямо здесь я создам ещё одну чашу Бытия. Тяжело тебе будет потому, что нежелательно проходить их больше восьми. У тебя же их будет девять – одна у меня, семь – что тебе предназначены, и одна дополнительная, которую я создам. Ты будешь в ней совсем недолго, но когда выберешься – почувствуешь себя плохо. До утра тебе нужно будет оклематься, иначе ты не сможешь погрузиться в седьмую чашу, и тогда всё вернётся на круги своя, к моему домику. Путь придётся начать заново... В эту, дополнительную чашу с тобой пойдёт Вед...
– А почему не Айварс? – спрашиваю я испуганно.
– Айварс не может – он твой охранитель и действует только в этой параллели. Ты не бойся – Веда никто не увидит, но он поможет тебе освободиться от Яны и выбраться.
– Хорошо – говорю я – но как... вы создадите чашу Бытия?
Веда подходит к волку и что-то шепчет ему прямо в ухо. Скоро у неё в руках появляется огромный меч с расписанной рукояткой, он блестит на солнце и переливается всеми гранями. Я замечаю, что меч это необычный – какой стороной его не поверни, начинают сразу блестеть несколько острых граней.
Откуда-то начинает литься странная, какая-то боевая, завораживающая музыка. Веда размахивает мечом и что-то говорит при этом.
– Что она делает? – спрашиваю с испугом у Айварса.
– Она просит у Владыки разрешение на обладание энергией этого холма – тихо отвечает он – холм должен превратиться в чашу Бытия.
И на моих глазах происходит просто невероятное – возвышение со странными зарослями начинает постепенно менять свою форму. Сначала вдруг превращается в какую-то впадину, потом в высоченную гору со снежной шапкой наверху, потом в реку со стелющимся вдоль берега туманом, потом в овраг и наконец, становится чашей Бытия.
Веда заканчивает свой странный ритуальный танец, подходит ко мне, смотрит в глаза и говорит:
– Будь осторожна, детка. Не принимай всё близко к сердцу, не давай Яне слишком овладеть тобой, не трави душу образами близких людей. Помни – вся борьба у тебя ещё впереди. И когда прочитаешь всё, что нужно, постарайся хорошенько запомнить это. Дело в том, что возвращение будет тяжёлым, и по пути сюда ты можешь забыть то, о чём читала. Тогда всё будет напрасным, понимаешь, и очень жаль будет потраченных сил. Оставь все эмоции Яне – ты Ясмина и должна работать только глазами и мозгом, чтобы тебе хватило сил принести сюда информацию.
– Спасибо, Веда! – искренне говорю ей я – я столько хлопот вам доставила...
– Не нужно. Для меня главное, чтобы ты сильно не пострадала после дополнительной чаши. А теперь пора.
Вед подходит ко мне и преданно садится у ног. Когда я иду к чаше, он ступает рядом. Его мохнатые, огромные лапы, пушистые, как у игрушечного медведя, осторожно ступают рядом с моими ногами. В последний момент, перед погружением, я смотрю на бледное лицо Айварса и ободряюще ему улыбаюсь. Мне нужно вернуться и прийти в себя хотя бы ради него...
Мы с Ведом одновременно погружаемся в чашу и скоро я прихожу в себя в своей комнате, в квартире, в которой мы проживаем с Филиппом. На мне домашний брючный костюм, волосы собраны в хвост на затылке. Это совсем ведь недавно – я тут такая же, как сейчас... Сижу «по–турецки» на нашей просторной кровати, кругом разложены какие-то документы. Что-то вспоминается в этом моменте, такое я уже проживала когда-то. Вот я беру в руки какой-то из документов и читаю его. Открывается входная дверь, и приходит Филипп. Боже, какой же она красивый! Как ему идёт эта рубашка и летние классические брюки! Он просто эталон мужчины!
Филипп подходит ко мне и целует так сладко, что я не могу справиться с чувствами. Я тут же вспоминаю слова Веды: «Оставь все эмоции Яне – ты Ясмина и должна работать только глазами и мозгом, чтобы тебе хватило сил принести сюда информацию», и когда Филипп говорит мне:
– У меня есть предложение получше, чем все эти скучные бумажки – и начинает стягивать с меня кофточку, я понимаю, что должна сопротивляться.
Ведь судя по моим воспоминаниям, именно тогда я держала в руках брачный договор – хотела прочитать его, но Филипп утащил меня в постель, и я совершенно забыла, что собиралась это сделать.
– Филипп, я обязательно приду к тебе – шепчу ему – но мне срочно нужно просмотреть кое-какие документы. Поэтому прошу тебя – сходи в душ, приведи себя в порядок, открой вино и не пройдёт и пятнадцати минут, как я буду рядом с тобой.
Он немного медлит, о чём-то думает, потом согласно кивает и уходит в душ.
А меня вдруг занимает мысль – а где же Вед? Как я должна понять, что он рядом со мной. Осматриваю комнату и на спинке кресла вижу мягкую игрушку – львёнка с пушистой гривой. Кто же это дарил? Уже не помню, но глаза львёнка подозрительно похожи на бездонные и глубокие глаза Веда. И вдруг этот игрушечный львёнок подмигивает мне, и я понимаю, что не ошиблась.
Так, всё, Ясмина, скоро твоё время здесь закончится, где же этот десятый пункт?! Нахожу его, вчитываюсь, стараясь запомнить каждое слово. Какой ужас! Этот пункт действительно ужасен и никому из нас не оставляет шансов, случись что-то... Я вчитываюсь и вчитываюсь, эти строчки с каждым моим усилием принимают какие-то новые формы, передо мной встаёт всё моё невесёлое будущее, если вдруг я останусь лежать... в таком состоянии.
Когда я с помощью Веда выбираюсь из чаши, моё тело крутит, как на вертеле. Болит каждая клеточка, каждая мышца, глаза словно хотят вылезти из орбит. Но я не плачу, только рычу бессильно, извиваюсь на мягкой траве. Чувствую, как Веда спаивает мне какой-то ужасно горький раствор из деревянного туеса, внутренности горят огнём и такое ощущение, что сейчас вся я вывернусь наизнанку.
– Ясмина, приходи в себя – вижу над собой обеспокоенное лицо Айварса. Он гладит меня по вспотевшему лбу и спрашивает в нетерпении – ты запомнила, что там было написано?
– Да – хриплю я – я всё помню, всё, до последнего слова.
Часть 11
«Брачный договор начинает действовать с момента подписания документа сторонами. Добрачные обязательства сторон предполагают собой ответственность с момента подписания до момента заключения брака в следующем случае – если одна из сторон передумает и решит разорвать контракт, она обязана будет выплатить неустойку в десятикратном размере от общей суммы всех обязательств, указанных в договоре. Данный пункт договора имеет лишь одно исключение – смерть одного из указанных лиц.»
Мы с Филом оба подмахнули этот контракт, особо не вчитываясь.
Веда и Айварс внимательно слушают то, что я говорю. Айварс вздыхает, хватается за голову и говорит Веде:
– Тот мир полон денежных соблазнов и обязательств. Из-за денег люди перестали быть людьми и продали свои души некоему божеству, обклеенному купюрами.
– Ты прав, Айварс – говорит Веда и обращается ко мне – Ясмина, это действительно было так важно? Но почему?
– Потому что десятикратная сумма всех обязательств – это целое состояние, равное состоянию отца Филиппа. У самого Фила такой суммы нет.
– Вот это договор! – Айварс свистит от удивления – Ясмина, а твой отец не так-то и прост! Он предполагал, что ты ни за что не бросишь своего жениха, а вот Филипп...
– Фил тоже не бросил бы меня – всхлипываю я – если бы не кома.
– Скажи спасибо, детка, что ты сейчас, до свадьбы, увидела его истинное лицо – говорит Веда, гладит меня по плечу и улыбается – люди клянутся друг другу быть вместе в радости и горестях, но чаще всего один уходит, как только наступает это самое горе. В радости быть вместе хорошо и весело, а вот в горе – это тяжёлый труд...
– Ты права, Веда – говорю я – но пока я не могу понять, что за события сможет повлечь моё знание того, что было в этом самом десятом пункте.
– То, что это важно – в этом я даже не сомневаюсь – говорит Веда – но тебе теперь нужно быть осторожной. Боюсь, Фил захочет предпринять какие-то шаги, чтобы избежать этого обязательства.
– О чём вы говорите, Веда?
– Думаю, ты сама всё узнаешь, Ясмина. Седьмая чаша явно даст тебе понять, кто есть кто, и кто чего стоит в этой жизни. И не забудь – ты можешь исправить только одну ситуацию – важно выбрать правильный ответ на этот вопрос. А теперь идите. Нам с Ведом тоже пора возвращаться к себе.
Она садится верхом на волка, и он взмывает невысоко над землёй. Мы с Айварсом даже не успеваем попрощаться с ними.
– Ты ещё увидишь её – говорит Айварс, словно опять читая мои мысли – у тебя будет такая возможность.
Он приближается ко мне, опускается на колени и смотрит в глаза.
– Я очень испугался за тебя, Ясмина. Дополнительная чаша – это тяжело, не каждый выдержит, но ты справилась. Ты боец. И большая умница.
Он крепко обнимает меня, а потом спрашивает:
– Ты можешь идти? Впрочем, нет... Ты заслуживаешь другого...
Он легко поднимает меня на руки и несёт вперёд, вдоль ручья, туда, где меня ожидает подножие Пьяных гор и неизвестная мне, последняя, седьмая чаша. Что-то там будет? Какая-то странная тоска гнетёт меня, а от увиденной правды коробит и хочется плакать. Я утыкаюсь Айварсу в плечо.
Как глупо! Я, взрослая женщина, веду себя, как ребёнок. Наверное, потому, что я по-настоящему никогда и не испытывала подобных разочарований! Жила так, что жизнь ни разу не била меня хорошенько... Но теперь пришло время за всё платить. И плата эта слишком высока для меня.
Мой Фил... Любимый Фил... Как же просто ты отказался от меня! А если бы всё, что случилось, случилось тогда, когда мы уже поженились бы? Чтобы я делала – одна? Ведь он бы ушёл наверняка...
– Ты всё думаешь, Ясмина, и думы эти горькие, потому плачешь? – спрашивает меня Айварс – я же говорил тебе, чтобы ты не углублялась в самокопание и бичевание – этим ты не поможешь ни себе, ни остальным – тем, кому должна помочь...
– А что мне остаётся? – спрашиваю его – мне остаётся только плакать, Айварс. Я потратила годы, чтобы выстроить своё будущее, а тут оказывается, что это вовсе не моя даже жизнь.
– Это повод для того, чтобы построить что-то новое, Ясмина. Хороший повод. Ты же сильная, ты всё сможешь, вон как резво преодолела дополнительную чашу Бытия. Только мы – творцы своей жизни и никто больше.
– А Всевышний?
– Он всего лишь направляет нас в наших поступках. Перестань плакать, Ясмина, у меня уже рубашка мокрая – Айварс улыбается.
Я обнимаю его за шею, чувствуя запах его кожи, и думаю про себя, что наверное, не смогу жить без него. Всего за несколько дней этот человек стал мне необходим, как воздух, которым я дышу.
– Если решишься позвать меня с собой – вдруг шепчет он – я услышу тебя и обязательно приду.
– Правда? – испуганно спрашиваю его.
Он кивает.
– Я люблю тебя, Ясмина. И у меня есть только два пути – или пойти послушно следом за тобой, чтобы всю жизнь быть рядом...«Клянусь любить тебя в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас» -  цитирует он – либо... Ждать тебя там, куда я попаду, если ты не позовёшь меня с собой. И я буду ждать тебя столько, сколько будет угодно. Но ты должна пообещать мне, Ясмина, что будешь очень счастлива.
– Я обещаю – шепчу я – обещаю, Айварс. А теперь разреши мне пойти самой. Благодарю за то, что нёс меня, я была совершенно без сил.
– Точно можешь идти сама – спрашивает он.
– Да, Айварс, теперь могу. Твои руки придали мне сил.
Он отпускает меня, и я продолжаю путь самостоятельно, иногда останавливаясь, чтобы попить. Он показывает мне куда-то вдаль.
– Смотри, нам осталось совсем немного. Скоро мы достигнем Пьяных гор. Ты увидишь, какое это чудо, Ясмина. Клянусь, такого ты точно не видела никогда в жизни.
Я смотрю вдаль, приложив руку к лицу, чтобы защитить от яркого солнца глаза, и вижу вдали горы, те самые, таинственные Пьяные горы, которые так манят меня к себе. Там начинается ручей, который бежит потом вниз, там стоит последняя, седьмая чаша Бытия после которой я смогу вернуться домой, там, по словам Айварса, такая природа, что дух захватывает.
Странно, раньше они были правильной геометрической формы, словно египетские пирамиды, а сейчас, когда до них совсем недалеко, они такими не кажутся.
– Это из-за водопада и деревьев – говорит Айварс – их правильная форма издалека – это всего лишь иллюзия, Ясмина.
– Айварс, почему их называют Пьяными? – спрашиваю я.
– Потому что они пьянят своей красотой любого, кто приближается к ним, Ясмина.
– Тогда я хочу скорее очутиться у их подножия – улыбаюсь я своему спутнику.
– Не торопись. Мы всё равно придём туда тогда, когда будет уже ночь.
В этот раз солнце почему-то не выключается мгновенно, как будто кто-то погасил фонарь. Мягкие сумерки плавно, словно покрывало, опускаются на землю. Я вопросительно смотрю на Айварса.
– Это особенность Пьяных гор – говорит он – тут мы можем наблюдать закат солнца.
Я любуюсь на огромный багровый шар, который плавно спускается вниз, за Пьяные горы. Это завораживающее зрелище действует на меня магически – хочется остановиться и смотреть, смотреть на то, как светило клонится к закату, как полыхают его лучи, обжигая своим пламенем острые верхушки гор. Я замечаю, что вокруг солнца летают какие-то птицы с изумрудным оперением и поют так, что можно заслушаться. Они протягивают свои крылышки в сторону солнца и ни на минуту не прекращают песнь.
– Что они делают? – спрашиваю я Айварса.
– Просят солнце вернуться к ним завтра, чтобы светить также ярко и дарить этот свет миру.
– Как завораживающе! – шепчу я.
 Когда мы добираемся до Пьяных гор, солнце полностью исчезает, и мир погружается в темноту. Наши малыши-фонарики освещают нам путь, а когда мы подходим к чаше Бытия, вдоль Пьяных гор вдруг вспыхивают мириады золотистых искр, ярко освещая их.
Я поднимаю голову и любуюсь этим зрелищем. До чего же красиво! Вспышки искр то тут, то там, завораживают и придают таинственности, а сами горы выглядят величественно и кажутся очень высокими. Недалеко от нас я слышу тихий шум, словно где-то звучит музыка и переливаются тоненькие голоса. Что-то подобное я слышала в католической церкви, когда мы с Филом путешествовали... Там пел хор детей, и я долго слушала, не в силах уйти...
– Пойдём – говорит Айварс и берёт меня за руку.
Мы отходим от чаши Бытия в сторону, и скоро я вижу водопад, спускающийся с самой вершины одной из гор. Переливающаяся всеми цветами радуги вода ввергает меня в неописуемый восторг. Струи водопада похожи на светящиеся нити, внизу, у подножия, водопад превращается в наш ручей, вдоль которого мы шли столько дней.
Айварс скидывает с себя одежду и обнажённый, встаёт прямо туда, куда падает водопад.
– Иди сюда! – зовёт он меня – тебе будет полезным искупаться, и вода придаст сил!
Дважды мне повторять не нужно – также полностью обнажённая встаю рядом с Айварсом. Я даже выразить не могу свой восторг – вода здесь похожа на тёплое парное молоко, от неё исходит манящий сливочный запах, она полностью окутывает моё тело, и мне кажется, что я погружаюсь в какую-то нирвану. Похоже, с Айварсом происходит тоже самое. Мы стоим так долго, наслаждаясь невероятными ощущениями от воды, потом он поворачивается ко мне и медленно целует. Целует так, что я готова на всё, лишь бы это длилось вечно. Мы долго и упоительно занимаемся любовью, окутанные струями необычайного источника живительной влаги.
Мне ничуть не стыдно, я совсем забываю про Фила и не чувствую себя стервой, изменившей жениху. Всё равно наша с ним совместная жизнь разрушена, даже не начавшись.
Счастливые, мы засыпаем в высокой траве, укрытые покрывалом. Я знаю, что сегодня буду видеть сон о своей параллельной реальности, и моё чутьё меня не подводит – я вижу себя в больничной палате. Рядом с кроватью стоят те же врачи.
– Бедная девушка – говорит один из них – когда родные обещают забрать её домой?
– Она же не из этого города – отвечает ему второй – им нужно договориться о её транспортировке. Этим занимается отец.
– А жених-то каков, а? Слинял, сверкая пятками.
– Его трудно осуждать. Неизвестно, сколько она так пролежит.
– Говорят, её отец – большая «шишка» в их городе, крупный бизнесмен.
– В этих случаях даже отцы бессильны что-либо исправить. Девушку жаль, но такова жизнь. Думаю, парень вернётся, как только она придёт в себя, а родители вряд ли скажут ей, что он проявил слабость. Мне тут сорока на хвосте принесла, что этот брак необходим обоим сторонам.
– Вот как? Брак по расчёту, созданный отцами детей... Ну, тогда понятна реакция папаши девушки, когда жених ушёл из палаты, сказав, что он на это не подписывался.
Как же горько! Даже посторонние люди видят всё со стороны и понимают, к чему идёт дело! А я не могла понять этого раньше. Всё-таки Филипп – не моя судьба, хотя и по-своему любит меня... Но с самого начала я должна была не совершать этих ошибок...
Я просыпаюсь тогда, когда огромный огненно-лиловый шар солнца только начинает появляться из-за величественных деревьев на Пьяных горах.
Айварс ещё спит рядом со мной, его тихое дыхание умиротворяет, и я чувствую, что сейчас, именно в этот момент, я нереально счастлива. Очень счастлива. Может, Айварс прав, и нам с ним лучше остаться здесь? Нет, моя бедная мамочка и отец – они не выдержат этого. Кроме того – я просто обязана восстановить справедливость и расставить всё на свои места.
Я иду к водопаду вдоль Пьяных гор и чувствую, что даже воздух тут пьянит. Пьянит моё сознание, наполняет душу и сердце надеждой.
Обнажённая, встаю под струи водопада – сохранить в себе это ощущение и никогда его не забывать... Скоро чувствую, как сзади меня обнимают руки Айварса.
– Доброе утро! – шепчет он мне, обдавая горячим дыханием – ты прекрасна, Ясмина!
Прижимаюсь к нему всем телом, и мы стоим так, обнявшись, очень-очень долго...
Но пора посетить последнюю, седьмую чашу Бытия. Мы выходим и тут же высыхаем на уже взошедшем на небо солнце. Какая же красота вокруг! При свете здесь всё совсем другое. В воздухе совершают свой замысловатый танец таинственные и прекрасные бутоны цветов. Всё вокруг искрится и сверкает, деревья на Пьяных горах странные и немного устрашают своими размерами и грандиозностью. Воздух тоже напоен ароматами, им хочется не просто дышать – этот воздух хочется пить!
– Ясмина – говорит Айварс – внимательно послушай меня. В этой чаше будут сцены посторонние, практически без твоего участия, это последняя чаша, она – как следствие твоих поступков, понимаешь. Но выбраться из неё тебе будет ещё тяжелее. Ты должна будешь понять, в какой момент это сделать. Как только поймёшь – сразу же выбирайся, иначе запущенный в чаше Бытия процесс будет уже не остановить, поняла? Крепко держи это в голове. Очень жаль, что я не могу пойти с тобой и помочь...
Я перебираюсь через борта, целую Айварса и тут же чувствую, как все мои мышцы словно сковывает та вязкая субстанция, что находится в чаше. Да, жидкость здесь совсем другая, не такая, как в тех чашах, в которых я была до этого.
Погружаюсь в неё с головой, зависаю в невесомости, с ужасом чувствуя, что голову словно разрывает – черепная коробка вот-вот треснет и мозг взорвётся. Нельзя терпеть, нужно оставаться сосредоточенной.
И вдруг всё проходит, и я словно невидимый призрак появляюсь дома у Филиппа. Что это за небольшое помещение? Ах, да, кабинет его отца!
Я вспоминаю первую сцену, которую увидела в чаше у Веды, и понимаю вдруг, о чём они тогда говорили. Фил любил Катю, а отец внушал ему мысли о браке со мной... Фил тогда сопротивлялся, но... Всё было напрасно, наши отцы сделали так, что мы оба стали жить не своей жизнью.
Я подхожу совсем близко к Филиппу – всё равно он меня не видит – и заглядываю ему в глаза. В глаза, которые я так любила и которые теперь смотрят равнодушно, они словно пустые, в них нет... жизни.
– Её папаша подсунул этот чёртов договор! – кричит Фил своему отцу – договор, который я, баран, не прочитал, как следует!
– И что же такого в этом договоре, что так взбесило тебя, сынок?
– А ты прочитай десятый пункт!
Он кидает свой экземпляр договора на стол, отец берёт его и читает.
– Ну и кого же ты обвиняешь в собственной лени? Не прочитал, теперь отвечай за это – спокойно говорит он.
– Я доверял этим людям, понимаешь, доверял! Устроить такую жуткую подставу! Теперь Яна в коме, а я связан по рукам и ногам! Они отнимут весь твой бизнес и все деньги, если я уйду!
– Вот и не смей делать этого! Жди и терпи! Она всё равно когда-нибудь очнётся! Организм молодой, она справится! Я не позволю, чтобы дело всей моей жизни отняли из-за твоих капризов!
– Но я на это не подписывался! Я не стану ухаживать за вечно лежащей в коме ещё даже не женой! И потом, после всего случившегося – сколько времени потребуется на то, чтобы она восстановилась?! Я молод и не готов вот так жертвовать собой, отец!
Владлен Евстигнеевич подходит к сыну, берёт его за плечи и говорит:
– Я всё делал ради тебя, сын. Ради тебя и мамы, чтобы вам было хорошо, чтобы вы ни в чём не нуждались, чтобы у вас всё было. Теперь, Филипп, пришло время платить по счетам. Я имею право требовать это от тебя, Фил...
Филипп стонет и говорит:
– Ты всегда всё делал вопреки мне! Я любил свою девушку, Катю, но тебе необходимо было, чтобы я женился на Яне. Я подчинился, но теперь почему-то должен платить по счетам!
– Нам часто приходится поступать вопреки своим желаниям. Прошу тебя, потерпи. Яна очнётся, придёт в себя, и всё будет, как раньше.
Филипп выходит из кабинета, сжимая в руках злосчастный договор, и спускается по лестнице. Потом вдруг останавливается, вчитывается ещё раз в десятый пункт договора и бормочет про себя:
– Ну нет... Я никому не позволю сломать себе жизнь... Никому! Есть возможность всё исправить...
Интересно, что он задумал? Иду за ним. Он входит в комнату своей мамы, роется в аптечке, что-то достаёт оттуда и срывается с места. Проходит какое-то время, и я вдруг вижу, что нахожусь около больницы – большого белого здания с колоннами. Вероятно, это та самая больница, в которой я лежу в коме.
На парковку влетает машина Филиппа – расстояние между городами небольшое, он ехал, наверное, часов пять-шесть...
Я иду за ним и скоро подхожу к той палате, в которой лежит моё тело. Вхожу следом. Фил взволнован, неизвестно почему. У него такой вид, словно он хочет что-то сделать, но никак не решается.
Он долго смотрит на меня, потом оглядывает палату, словно ищет что-то, взгляд его останавливается на капельнице. Филипп берёт меня за руку и держит её в своей, что-то шепчет мне, потом говорит тихо:
– Прости меня, Яна... Прости. Но я должен жить дальше...
Что это в его руках? Шприц? Но зачем...
И я вдруг, вспомнив десятый пункт договора, всё понимаю...
Нет! Только не это! Фил уже подносит шприц к капельнице, а я осознаю вдруг, что это тот самый момент, когда пора выбираться отсюда. Изо всех оставшихся сил я отпускаю то, что видела.
Отплёвываясь и кашляя, появляюсь на поверхности чаши Бытия. Айварс помогает мне выбраться и подносит к губам необычайно красивый, разноцветный бутон.
– Выпей, Ясмина, это поможет тебе прийти в себя!
Я выпиваю жидкость, чувствуя, как живительное тепло разливается по всему телу.
– Ясмина, ты понимаешь, что ты должна изменить? У нас есть совсем мало времени.
– Да, я понимаю... – отвечаю я Айварсу – но боюсь, мы не успеем... Нам надо к пятой чаше...
Я ведь помню эти необычные ощущения, когда меня словно пронзало небольшим разрядом тока...
Часть 11
- К пятой чаше, а потом вернуться назад – говорит Айварс – если ты всё верно сделаешь, тебе нужно будет попрощаться с Ведой и... увидеть Владыку, того, кто владеет судьбами людей, Ясмина.
– Я увижу его? – удивляюсь я – вживую?
– Владыку видит только тот, кто верно изменит свою судьбу, узнав, в каком моменте ему нужно всё изменить. Впрочем, достаточно разговоров...
Айварс начинает кружиться на месте, и скоро я наблюдаю чудо превращения его в белую огромную птицу со сказочным оперением.
– Садись, Ясмина – говорит он – мы за считанные минуты окажемся у пятой чаши.
– Но я же не могу летать! – удивляюсь я – Веда сказала, что ты не сможешь поднять меня!
– Теперь смогу – отвечает он – не будем терять время!
Долго уговаривать меня не надо. Я лихо седлаю мощный торс белой птицы и крепко держусь руками за густое оперение на шее.
– Держись крепче, Ясмина! – говорит он и отрывается от земли.
Мы взмываем вверх, так быстро, что у меня даже дух захватывает от ощущения этого полёта и свободы. Айварс быстро несётся по небу, а я, улыбаясь, смотрю вниз и вижу необычную, захватывающую дух, красоту. Если мне суждено вернуться в свой мир, я никогда не забуду то, что увидела с высоты птичьего полёта.
Чувствуя моё настроение, Айварс издаёт что-то вроде победного клича и взмывает выше и выше, почти к самому солнцу.
Скоро я вижу под собой пятую чашу и показываю Айварсу знаком, чтобы он немного снизился – с приземлением будет долго, а так я смогу нырнуть в эту чашу сверху и быстро окажусь там, где должна изменить своё будущее и будущее тех людей, которые тоже сейчас, сами того не зная, зависят от меня.
Он понимает меня, а потому немного снижается. Вытянув вперёд руки, я ласточкой кидаюсь вниз, врезаюсь в жидкость в пятой чаше Бытия и прихожу в себя только тогда, когда оказываюсь в собственном доме, на втором этаже, где происходит вся сцена.
Стою в коридоре, раздумывая, что же мне делать, заранее зная, о чём будет разговор моего отца и Владлена Евстигнеевича.
Потом тихонько возвращаюсь к себе в комнату, беру телефон и подхожу к приоткрытой двери. Включаю камеру. Это будет самым лучшим доказательством того, что мы с Филом – жертвы своих отцов. И Катя тоже.
Замечательно! Запись сделана, разговор окончен – теперь можно отправляться в свою комнату, выждать некоторое время, а потом... придёт Филипп. Самое главное – не поддаться соблазну и на эмоциях не начать разговор с папой.
Прости меня, папочка, твоя непослушная дочь хочет жить свою жизнь, а не твою!
Некоторое время я выжидаю в своей комнате, слышу, как уходит Владлен Евстигнеевич, довольный и счастливый от того, что решил «проблему» своего сына. С замирающим сердцем начинаю спускаться по лестнице, входная дверь открывается, входит Филипп, а потом на лестнице появляется отец. Я не могу скрыть ироничную улыбку, смотрю на него снизу вверх. Через несколько минут случится то, что уже невозможно будет исправить, зато это будет честно!
Отец с улыбкой смотрит на меня и Фила и говорит:
– О, Филипп, привет, друг мой! Ты пришёл к Яне?
– Да, хотел позвать её прогуляться.
– Она будет очень рада! – отвечает отец за меня – Яночка, иди, приведи себя в порядок и сходи с Филиппом на прогулку.
Я улыбаюсь отцу и говорю Филу:
– Но у меня есть предложение получше, папа. Я хочу, чтобы Фил посмотрел интересное кино. Да и ты тоже. Будет весело!
– Что?! Кино?! – недоумевает отец – дочка, у меня есть более важные занятия, чем просмотр фильмов.
– И всё-таки я настаиваю, папа! – я продолжаю улыбаться – думаю, тебе понравится!
Они подходят ко мне, я включаю запись в телефоне и вижу, как лицо отца меняется, становится на глазах почти серым.
– Яна, что это значит? – спрашивает он, строго глядя на меня.
– Это я должна спросить у тебя, папа, что это значит? Что значат эти ваши грязные дела на
пару с Владленом Евстигнеевичем?
Отец молчит – впервые в жизни он не уверен в себе, и ему просто нечего сказать. Он лишь бросает взгляд то на меня, то на Филиппа, мне становится даже немного жаль его.
– Простите – говорит Фил – мне... мне нужно уйти... Уйти, переварить это и поговорить с отцом.
– Филипп, подожди... Я уверен, что это недоразумение.
– А вот я почему-то думаю, Денис Сергеевич, что в этой ситуации всё предельно ясно... Недоразумения нет.
– Фил, Филипп, подожди, я... Я уверен, что всё это можно решить!
Но Филипп качает головой и уходит, не желая дальше слушать его.
Некоторое время после его ухода мы молчим, а потом отец спрашивает меня:
– Ну, и зачем ты это сделала?
– Я всего лишь восстановила справедливость, папа – продолжая улыбаться, говорю ему – это было необходимо, иначе потом случилось бы непоправимое.
– Ты разрушила свою жизнь, идиотка! – вопит отец, страшно выпучив глаза.
– Я предотвратила страшное, отец! То, что могло бы повлечь за собой всё, что угодно, даже мою смерть!
Отец тычет пальцем куда-то в сторону двери, словно совершенно не слыша меня, и кричит:
– Сейчас же иди и догони его, и скажи, что вся эта твоя запись – просто подделка!
– Я не буду этого делать! Можешь лишить меня наследства – я плевать хотела! Ты меня совсем не слышишь! И не только ты! Отец Фила тоже не слышит его! А я человек, папа, и хочу, чтобы со мной хоть иногда считались!
Не желая дальше продолжать разговор, я ухожу к себе в комнату.
Внезапно время переносится словно на несколько дней вперёд. Я прихожу на наше с Филом место – огромный камень. Мне нужно посидеть и подумать, как быть дальше. Отец с тех пор не разговаривает со мной, мать тоже. Честно говоря – мне всё равно, я не считаю, что подвела их. Во время очередной ссоры я высказала отцу всё, что я думала о его способностях играть людьми, как марионетками.
Некоторое время я сижу на камне в полном одиночестве, а потом вдруг там появляется Фил. Он одет в ветровку и простые спортивные брюки, за спиной у него рюкзак.
– Я должен поблагодарить тебя, Яна – говорит он – спасибо, что ты показала мне это видео.
Он подходит ко мне и несмело обнимает.
– Ты мой самый лучший друг, Яна! Ты спасла нашу с Катей любовь!
– Спасибо тебе, Филипп. Но должна сказать, что я всё-таки жёсткая эгоистка, потому что этим я спасала в первую очередь себя. Что будешь делать теперь?
– Мы с Катей уезжаем – он кивает на рюкзак – я больше не хочу видеть своего отца. Матери буду писать, а вот с ним не хочу иметь никаких дел. Он кричал мне, что лишит наследства, но мне это уже неважно, Яна. Самое главное для меня – это Катя.
– Я очень рада, что ты решился. Желаю вам с ней огромного счастья.
– Спасибо, Яна. Ну, а ты чем займёшься?
Я смеюсь.
– Мой отец тоже пообещал лишить меня наследства, но мне это уже неважно. Наверное, уеду к бабушке – там прошло моё детство, там всё такое знакомое и родное. А юридический оставлю, скорее всего. Ты же знаешь, что я всегда хотела быть художником.
– Желаю тебе удачи, Яна, и верю в то, что ты найдёшь свою любовь.
– Мне кажется, что где-то там, в бесконечном потоке жизней, я уже нашла её.
Мы снова обнимаемся на прощание и в этот раз меня буквально силой выкидывает из чаши. Захлёбываясь и кашляя, я оказываюсь рядом с Айварсом – большой белой птицей – он взмывает вверх и на меня падает дождь из чисто белых, мягких и блестящих, пёрышков. Улыбаюсь, стараясь скорее прийти в себя, а когда оборачиваюсь и смотрю на чашу, вижу оттуда разноцветное свечение, исходящие от жидкости. Оно похоже на северное сияние, только свет этот распространяется выше и дальше, заливая собой горизонт и всё вокруг.
– Знаешь, что это означает? – говорит мне большая белая птица – это означает, что ты приняла правильное решение, Ясмина. Что же, нам надо вернуться к седьмой чаше. Садись.
Мы опять взмываем в небо, я чувствую небывалый прилив энергии, нет никакой тяжести, и я вдруг понимаю, что познала ту Истину, которую должна была познать.
Возвращаемся к седьмой чаше, и видим там Веду со своим помощником-волком. Она улыбается, подходит ко мне, и я вижу, что теперь это совершенно молодая, красивая женщина с великолепной фигурой и длинными, до самых пят, тёмными волосами. На лице – не единой морщины, вся она похожа на прекрасную статуэтку, а волк рядом только подчёркивает её красоту.
– Ну, что же! – Веда обнимает меня – ты меня не разочаровала, Ясмина. Я так и знала, что ты справишься, ты очень сильная, потому у тебя всё получилось.
– Спасибо вам, Веда. Без вас и Айварса я бы не справилась.
– Иди, девочка. Сначала к Владыке, а потом – обратно в седьмую чашу Бытия. Ты знаешь теперь, что делать и как поступить. И в будущем всегда следуй велению сердца, и ничего не бойся.
Она обнимает меня, а мне почему-то грустно расставаться с ней, хотя я совсем недолго была рядом с этой удивительной охранительницей врат.
– Садись – говорит мне Айварс, снова предлагая свои услуги в качестве перевозчика – нам пора к Владыке.
Я снова устраиваюсь у него на спине, и он взмывает вверх, к самой вершине Пьяных гор. Я вижу снежные шапки, причудливые деревья – от всего этого исходит сказочное, неимоверно прекрасное сияние. На одной из вершин Айварс приземляется, я спускаюсь с его спины и вижу...
Почему-то я думала, что это будет человек, но нет – от одной из вершин исходит правильный, цилиндрической формы, столб света.
– Там Владыка, иди, Ясмина.
Я подхожу ближе, и слышу мягкий, но в тоже время громкий, голос.
– Ну, здравствуй, Ясмина. Очень рад видеть тебя.
Не зная, что делать, я кланяюсь и говорю:
– Здравствуйте, Владыка. Я... не очень привыкла разговаривать с Высшими Силами, простите.
– Ничего страшного, Ясмина. Наш разговор будет коротким. Я всего лишь хочу спросить тебя – не желаешь ли ты чего-то просить у меня.
Я задумываюсь и вспоминаю один из своих снов.
– Да, у меня есть к вам просьба, Владыка. Но я прошу не за себя, а за других людей.
– И за кого же?
– Но ведь вы знаете, за кого! За тех, что ехали со мной в поезде, когда произошла авария.
– Что же – похвальное желание, Ясмина, просить не за себя, а за других. Думаю, твоя просьба будет исполнена. А теперь иди. Иди и всегда в дальнейшем следуй зову сердца.
– Я обещаю вам, Владыка.
Мы с Айварсом опять спускаемся к подножию Пьяных гор.
Он превращается из птицы в человека и говорит мне:
– Ну, Ясмина, нам тоже с тобой пора прощаться.
Прижимает меня к себе, я обнимаю его за шею – мне хочется плакать, настолько грустно расставаться с ним.
– Айварс, я... – я не знаю, как сказать ему то, что я хочу сказать.
– Что, Ясмина? – он смотрит на меня с нежностью и любовью.
– Я благодарна тебе за всё – глотаю комок в горле. Что ещё я могу ему сказать? Что хочу позвать его? Очень-очень хочу сказать это, но что-то останавливает меня – ты... ты столько для меня сделал...
– Иди, Ясмина. Тебя ждёт новая жизнь...
Уже у самой чаши я оборачиваюсь и с улыбкой спрашиваю:
– Айварс, как мне позвать тебя пойти со мной?
Лицо его светлеет, необычные глаза сверкают таким особым светом, который я так успела полюбить за это время.
– Когда будешь между чашей и той реальностью, просто позови меня и всё. Я приду, обещаю, только чуть позже...
Я киваю, и не в силах уйти вот так, снова возвращаюсь к нему и крепко обнимаю.
– Айварс, ты замечательный.
– Ты тоже, Ясмина. Ты необычная девушка, потому я и полюбил тебя. И ты... достойна всего самого лучшего.
Наконец я приближаюсь к чаше Бытия, медленно погружаюсь в жидкость, которая из вязкой стала такой же, как в остальных чашах, и скоро оказываюсь в больничной палате.
Филипп пока всё ещё стоит надо мной, держа в руках шприц, но скоро всё вдруг начинает вертеться в странном хороводе, словно в чашу засунули половник и стали мешать жидкость. Всё вертится так сильно, что события, которые я пережила, вдруг проносятся перед моими глазами в бешеном хороводе, а голова кружится.
Задыхаясь, моё тело вдруг выгибается в дугу на больничной койке, я ловлю ртом воздух, открываю широко глаза и вижу перед собой не Фила со шприцем, а маму и отца. Они смотрят на меня с такой любовью, что я понимаю – наверное, они уже давно смирились с тем, что я разрушила свой брак с Филиппом.
– Дочка, дочка! – кидается ко мне мама – Денис, позови врача, что ты стоишь, как истукан!
Отец, видимо, в шоке, потому что двинуться не может, но мама строго смотрит на него, и он выбегает из палаты.
– Доченька! – мама гладит меня по голове – ты можешь говорить?
Выплёвываю изо рта какую-то противную трубку, хриплю:
– Мамочка, мама...
И вдруг понимаю, что во всей этой круговерти я совершенно забыла про то, что должна позвать с собой Айварса.
– Айварс! – полушёпотом говорю я – Айварс, пойдём со мной... Айварс... прости меня, я совсем забыла, прости...
По моим щекам бегут слёзы, а мама ошеломлённо спрашивает:
– Кого ты зовёшь, дочка?
– Своего друга – отвечаю я – я оставила его в параллельном мире...
Входят отец и доктор.
– Ну вот, я же говорил! – радуется врач – организм молодой, придёт в себя! Но, почему вы плачете, деточка?!
– Она зовёт кого-то – пожимает плечом мама – кого-то, кого мы не знаем, и говорит, что это её друг из другого мира.
– Это бывает после комы – успокаивает её врач – все люди что-то видят, когда находятся «там»... Между жизнью и смертью...
Отец присаживается ко мне на краешек постели.
– Яна, ты как себя чувствуешь? Ну, прекрати плакать, дочка! – и спрашивает у врача – может быть, мне пригласить для неё психиатра?
Да, отец в своём репертуаре! Что тут скажешь?
– Не нужен мне никакой психиатр! – сержусь я – пожалуйста, выйдете все, я хочу побыть одна!
Они уходят, а я поворачиваюсь к стене и продолжаю звать Айварса:
– Айварс, пожалуйста, пойдём со мной! Прости меня за то, что так поздно позвала тебя, прости! Дай мне какой-нибудь знак!
Но никаких знаков нет – вокруг тишина, спокойствие и молчание. Ни звуков, ни знаков... Я продолжаю плакать, вытирая слёзы ладошкой и вдруг что-то чувствую в районе шеи. С недоумением смотрю на белое, блестящее пёрышко.
Ах, да, Айварс! Когда он превращался в птицу, у него было именно такое оперение! Неужели это знак? Или... всего лишь останется мне на память? Ведь будучи там, в чаше, я совсем забыла позвать его! Теперь он не вернётся из той реальности... Я сама, своими руками убила его, и у меня нет даже никаких данных о том, кто он. Впрочем, можно спросить в больнице у врача – ведь я видела его во сне, и он должен знать, что за молодой человек лежит в коме дома. Так я смогу хотя бы попрощаться с ним. Впрочем, неизвестно, сколько времени врачи продержат меня здесь.
Я сама не замечаю, как засыпаю. При этом я совсем не вижу снов, сплю так крепко, словно до этого неделю бордствовала.
Когда просыпаюсь, вижу рядом маму – она счастлива, что я вышла из комы и не скрывает своей радости.
– Милая! - она обнимает меня – как хорошо, что ты пришла в себя! Мы с отцом места себе не находили!
– Мамочка! – я обнимаю её в ответ и спрашиваю – мама, скажи, что стало с теми людьми, которые погибли в поезде?
– О чём ты говоришь, доченька?
– Но ведь я впала в кому после аварии... Поезд перевернулся, там, за Пьяными горами...
Мама вздыхает и качает головой:
– Дочка, дочка, не знаю, что ты видела, когда...гм... спала, но на самом деле у тебя по дороге стало плохо с сердцем, ты потеряла сознание и впала в кому. Старший проводник принял решение вызвать санавиацию, и тебя доставили в больницу ближайшего города.
– Мам, а ты ничего не путаешь? Я ведь точно помню, что была авария!
– Нет, девочка моя, никакой аварии не было. Ты не в себе после пережитого, поэтому тебе мнится всякое.
Неужели? Неужели мама права, и я не переживала никакую аварию? Но ведь я хорошо помню и крики людей, и голову бедного Густава Андреевича, и это повальное месиво из людей...
Неужели... мне всё это приснилось? Но значит тогда и Айварс – это всего лишь иллюзия, сон? И Веда? Но ведь я хорошо, в красках, помню тот прекрасный мир параллельной реальности. Мир, в котором я была счастлива...
– Мам – морщусь я – ты прости, у меня и правда что-то с головой... Скажи мне, я ведь возвращалась из командировки, в которую ездила по делам компании отца Фила?
Мама смотрит на меня с недоумением, потом отвечает:
– Ну что ты, девочка? У тебя действительно какая-то яма в голове! Прямо провал! Нет, ты ездила на слёт художников и возвращалась назад, домой. Ты не работаешь у отца Фила. Разве не помнишь, что после той истории они поделили с твоим отцом бизнес и стали работать порознь?
– Не помню – говорю я, пожимая плечами – а Фил?
Мама вздыхает:
– Филипп переехал в другой город. Он очень долго не мог простить своего отца, общался только с матерью. Он женился на Кате, и у них растут двое замечательных деток. В конце концов Владлен Евстигнеевич через Катю просил Филиппа о примирении, и Филипп еле-еле простил его. Теперь они общаются, но с прохладицей.
– Вот как – говорю я задумчиво – значит, я художник...
– Но ты же всегда об этом мечтала – улыбается мама – после той истории ты настояла, что закончишь вторую «вышку» и пошла учиться на художника-оформителя. Отец, конечно, поерепенился, но потом махнул рукой, сказав, что такую упрямицу ему точно не переспорить. Вот так-то, дочка. Но ты меня удивляешь – очень многое тобой позабыто... И этот человек, которого ты звала... Кто он?
– Мамочка! – я беру её руки в свои – мамочка, ты не поверишь... Я была в таком чудном мире! Я обязательно нарисую его когда-нибудь... И ты увидишь, что наша реальность, она не одна, существуют ещё параллельные. И в той реальности, мамочка, нету зла вообще, там одно добро, там всё пропитано энергией, там светятся Пьяные горы, и на одной из вершин живёт Владыка, который даёт людям возможность исправить ошибки...
Мама смотрит на меня, как на умалишённую. Шутка ли – родная дочь несёт какую-то околесицу про другие миры!
Проходит несколько дней, и я всё больше убеждаюсь в том, что всё пережитое мной – это какая-то иллюзия, сон...
Временами я даже жалею, что захотела вернуться из того прекрасного мира в свой. В том мире у меня был Айварс, а в этом... Я жду его, жду очень сильно, каждый день... А он всё не приходит. Каждый день я думаю о нём, вспоминаю его руки, его губы, его нежный взгляд, вспоминаю, как мы любили друг друга там, под струями разноцветного водопада. Больше никогда не вернётся это счастливое время, никогда я не увижу необычные глаза моего охранителя. Думая об этом, я снова и снова начинаю сожалеть, что вернулась в свою параллель.
Это произошло тогда, когда я совсем потеряла надежду. Скоро возвращаюсь домой – врач просто поражён моим прогрессом и говорит, что мне абсолютно нечего делать в больнице. Я сплю днём и просыпаюсь внезапно от тихого скрипа двери, которая чуть приоткрывается, и в образовавшуюся щель я вижу огромный букет прекрасных цветов. Мне даже кажется, что цветы эти похожи на те, что я видела там... в той реальности...
Часть 13
Моё сердце замирает, а потом гулко стучит от радости, от ожидания, от предчувствия того, что сейчас я увижу, кто скрывается за дверью моей палаты. Но вслед за букетом в щель просовываются две улыбающиеся головы – мужская и женская.
– Мы узнали, что ты пришла в себя! – узнаю я весёлый голос Филиппа.
Они с Катей входят, обнявшись, в палату. Я машинально отмечаю про себя, что Фил очень возмужал, а Катя превратилась в весёлую пышку с пышной грудью и мягкими локонами волос, спускающимися до самой талии. Глядя на Фила, я вдруг понимаю, что он никогда не был моим, и в той, другой реальности я действительно любила его ошибочно. Сейчас, здесь, я совершенно ничего не чувствую к нему. Но по этой парочке видно, что они счастливы, вон, как смотрят друг на друга – ровно также, как тогда, в те далёкие времена на первом курсе университета...
Они подходят ко мне, вручают букет, целуют поочерёдно, Катя тут же начинает суетиться в поисках банки или вазы для цветов, и наконец приволакивает откуда-то ёмкость с водой и ставит в неё цветы. Оказывается, это какой-то новый вид недавно выведенных астр, а мне уже показалось, что это Айварс... оттуда... с букетом из той реальности. Какая же я глупая и доверчивая!
– Как вы узнали? – спрашиваю я у них, имея ввиду свою кому.
– Катя с отцом разговаривала – ухмыляется Фил – они с ней теперь лучшие друзья, а я всё забыть не могу, как он тогда...
– Фил – Катя укоризненно смотрит на своего мужа – ну не здесь и не сейчас вспоминать это! И вообще не надо вспоминать!
– Да, ты права, прости – он чмокает её в кончик носа, а я думаю о том, как забавно наблюдать за ними.
А ведь всего какое-то время назад рука Фила хотела сделать непоправимое, когда держала шприц у моей капельницы... Как же хорошо, что мне удалось всё изменить!
– Слушай, Яна, тебе может быть, какая-то помощь нужна? – спрашивает Катя, наивно тараща на меня свои большие глаза – твоя мама сказала, что у тебя не очень хорошо с памятью и вообще...
– С головой? – смеюсь я – да ладно, Кать, не стесняйся! После комы такое бывает. У меня всё перепуталось в голове, и я не помню половины.
– Ну, может быть, мы тебе сможем помочь вспомнить?
– Нет, друзья мои. Моему мозгу полезно будет поработать... Но спасибо вам за заботу.
Они долго сидят у меня и болтают, стараясь рассмешить. Видимо, всё-таки, у меня довольно озабоченный и грустный вид, поэтому они стараются вовсю. А я вот думаю – как это, что они не помнят той, другой жизни? В которой ничего не было исправлено, в которой я была невестой Филиппа и собиралась за него замуж, работала на его отца, а Катя просто исчезла из его жизни – растоптанная, униженная и подавленная.
В этот день у меня был ещё один посетитель, вернее, посетительница. Вечером, когда я читала книгу, стараясь отвлечься от мысли об Айварсе, услышала снаружи какой-то шум и голоса. Один из них, смутно знакомый, кричал на весь коридор:
– Я не для того ехала в другой город, чтобы вы мне сказали слово «нельзя»! Или вы меня пропустите, или я нафиг разнесу вашу больницу! Что за самоуправство? У вас на двери написано, что посетители могут приходить до восемнадцати ноль-ноль! Сейчас только пять!
Неужели? Нет, этого не может быть! Где-то там, в другом мире, наши пути разошлись навсегда. Но стоп – это там, в другом мире её подставили, скорее всего, не без участия моего отца! Если же в другой реальности я всё изменила, значит...
Дверь открывается и к моей кровати бросается Соня, моя подруга. С возрастом она стала шумноватой, потому что что-то лихорадочно трещит, не давая мне и слова вставить, обнимает меня, целует, и я вижу искренние слёзы радости на её глазах.
– Господи, что я пережила за это время! – она картинно, как актриса, закатывает глаза – всё время думала о том, что я буду делать, если с тобой, не дай Бог, что-то случится!
Она, моя подружка, в своём репертуаре – в руках у неё огромный пакет со снедью. Как была заботливой, с повышенным чувством справедливости, девушкой, так ей и осталась.
Она садится рядом со мной на кровать, берёт мои руки в свои.
– Ну, рассказывай, как ты?!
– Да всё в порядке, Сонь, только в голове настоящий бардак – там помню, там не помню... – и спрашиваю у неё осторожно – мы же так и дружим... с самого университета.
Она округляет свои подкрашенные глаза, вытягивает губы трубочкой и заявляет, как всегда, особо не сдерживаясь:
– Да, подружка, хорошо тебя шандарахнуло! Ну, конечно, мы так и дружим... Бывает, ссоримся иногда, но это всё из-за меня... Из-за моего вспыльчивого характера.
– А ты... юрист?
– Конечно. И довольно неплохой – она задумывается, а потом выдаёт – а ты художник. Так что у нас с тобой отношения, как у того лирика и физика...
Она смеётся, показывая ровные белые зубы, а я думаю о том, как же хорошо, что я всё исправила.
– У меня семья, двое детей – рассказывает она – а вот когда ты решишься выйти замуж, я не знаю. Но надеюсь, после всего случившегося ты поняла, что жизнь быстротечна и всякое может произойти. И наконец, озаботишься этим вопросом, а то ничего не видишь, кроме кистей и красок.
– Без любви я не могу – вздыхаю я – поэтому буду ждать своего принца.
Сердце моё сжимается после этих слов – своего принца я спасти не смогла. Сама, своими руками отправила его туда, откуда нет возврата.
Мы ещё долго разговариваем с Соней, она рассказывает о своей семье, о карьере, оказывается, я крёстная её дочери... Я очень рада за подругу, но все эти мысли нисколько не утешают меня – я постоянно думаю об Айварсе.
Мама с отцом проводят со мной очень много времени. Теперь мы можем спокойно обо всём поговорить, а я, замечая, что отец утратил часть своей властности, говорю маме:
– Мам, ты, я смотрю, добилась успеха в управлении папой! – и улыбаюсь – он уже не такой властный, как раньше.
Мама машет рукой:
– Если бы ты только знала, чего мне это стоило. После той вашей ссоры я долго пыталась убедить его в том, что он ничего не добьётся тем, что будет направо-налево командовать нами, как своими работниками. Что мы его семья, а не подчинённые. Даже хотела развестись, но он дал мне понять, что ради нас – тебя и меня – постарается измениться.
– Во дела! – говорю я  – папа – и измениться!
– Сейчас мы вроде достигли в этих вопросах понимания, и ему самому стало легче жить. Но вот по поводу того, что ему некому передать бизнес – по-прежнему рвёт и мечет.
– Может быть, вам пришло время подумать о... Ведь вы ещё не старые...
– Что? Ты с ума сошла?! Нет уж, давай так – лучше ты подумаешь о внуках для нас. Тогда отец будет рад оставить всю свою, как он её называет, «империю», кому-то из внучат.
– Нет, мама, в ближайшее время я хочу озаботиться здоровьем, а не отношениями, чтобы больше не произошло того, что произошло в поезде.
– Ну, одно другому не мешает – говорит мама.
В день выписки я убеждаюсь, что все мои надежды на появление Айварса были напрасными. От этого так тяжело и горько, что я даже плачу тайком от близких. Что тут скажешь? Возможно, в реальности всего этого – того, что я видела, находясь в коме – и не было вовсе.
Я собираю вещи, стоя спиной к двери, когда она открывается и кто-то входит. Вошедший молчит, а я говорю, не поворачиваясь, думая, что это медсестра пришла меня поторопить:
– Выйдете, пожалуйста, я уже почти всё собрала, осталось только переодеться.
И тут же слышу тихий голос:
– Ну вот, сначала позвала, а теперь гонишь.
Поворачиваюсь и не верю своим глазам – передо мной стоит Айварс. Мой Айварс!
Без слов бросаюсь ему на шею, а он обнимает меня, гладит по волосам, по спине, потом смотрит мне в лицо и шепчет:
– Ты, Яна, ещё красивее, чем была там...
У него нет тех завораживающих фиолетовых глаз, но для меня он всё равно самый лучший!
– И ты тоже, Александр – отвечаю в тон ему .
Мы опять обнимаемся и не можем оторваться друг от друга, он опять смотрит мне в глаза и говорит:
– Я вижу, ты сомневалась в том, что я приду...
– Я слишком поздно позвала тебя – отвечаю ему – я уже отчаялась ждать, думала, ты ушёл в тот мир, в другой...
Входит отец, видит нас, и глаза его на лоб лезут.
– Яна, детка! – удивлённо говорит он – кто этот юноша?
Айварс протягивает отцу руку и представляется:
– Здравствуйте, меня зовут Александр.
Отец представляется тоже, неуверенно пожимает его руку и всё ещё ждёт от меня ответа. А мне нечего сказать и почему-то хочется смеяться. И всё-таки, где-то там, в той реальности, я дала обещание Владыке и Веде действовать по зову сердца, а потому говорю отцу:
– Папа, мы с Сашей уже давно знакомы. И познакомились не здесь. Он приехал... поддержать меня.
Похоже, отец, глядя на моё сияющее лицо, всё понимает.
– Что же – кивает ему – оставлю вас наедине. Приятно было познакомиться.
Мы с Сашей смотрим друг на друга и весело хохочем.
– Знал бы он, где я тебя встретил – говорит Айварс – в обморок бы упал!
Мы опять бросаемся в объятия друг другу – я так по нему соскучилась!
– Как будем жить дальше, родная моя? – спрашивает он – я уже не могу без тебя...
– Подожди – говорю я – а как ты вырвался оттуда? Ведь я позвала тебя позже...
– Владыка тебя услышал и разрешил мне вернуться, сказал, что мы предназначены друг другу судьбой, Яна.
– Полностью с ним согласна – улыбаюсь я – а вот насчёт того, как жить... Я очень надеюсь, что ты приедешь ко мне. Хочу познакомить тебя с мамой и самое главное, с моей бабулей. Помнишь, там, когда мы были вместе, я рассказывала тебе про неё?!
– Я буду только рад – говорит Саша – сегодня провожу тебя, починю свой старый драндулет, и сразу же приеду к тебе.
Мы прощаемся на улице, он помогает мне сесть в машину, целует, не обращая внимания на отца, мы обмениваемся телефонами, а потом он долго смотрит вслед. Пока мы едем за мамой, отец спрашивает у меня:
– Так это твой избранник, Яночка? Как думаешь, его заинтересует мой бизнес?
– Папа! – я закатываю глаза – ну, как можно?! Ты же его совсем не знаешь, какой бизнес? Тебя только это интересует! И вообще, он бывший стриптизёр, вряд ли будет бизнесом интересоваться.
Конечно, про стриптизёра я сказала только для того, чтобы позабавиться, но у отца темнеет лицо.
– Стриптизёр? Яночка, ты не могла найти кого-то получше?
По-моему, папа научился разговаривать, а не приказывать – это первая мысль после его фразы.
– Пап, он уже давно не занимается этим.
– Ну, это хорошо! А чем он занимается?
– Прости, не успела спросить.
Отец странно смотрит на меня, словно сомневается в моих умственных способностях. Я же улыбаюсь, глядя в окно и сознавая, что неимоверно счастлива.
Когда Александр приезжает ко мне на своей старенькой Тойоте, мы всё время проводим вместе. Он помогает мне рисовать, оценивая взглядом критика мои работы, а у меня словно вырастают творческие крылья.
Я рисую тот мир, в котором побывала вместе с ним – рисую женщину верхом на волке с гривой льва, сказочные огоньки-фонарики, одеялом накрывающие девушку, спящую на траве красного цвета, рисую разноцветный фонтан с прядями-струями, и большую белую птицу с золотым оперением, которая кружит над огромной чашей Бытия с витыми краями...
Мама, которая видит мои рисунки, обеспокоенно поглядывает на меня, а мои картины расходятся после выставки по очень хорошим ценам.
Саша снял квартиру в нашем городе, занимается чем-то на «удалёнке» – он, оказывается, в своё время ещё и на программиста выучился.
Продав свои картины и оставив себе только одну, – с большой белой птицей – я предлагаю Айварсу поехать к бабушке, и вот наконец, машина останавливается перед её домиком, и она выходит за ворота. Маленькая, постаревшая, но всё такая же сильная и добрая, она, не веря своим глазам, гладит меня по плечам, по лицу, вытирая слёзы. Я склоняю голову ей на плечо.
– Ба, прости меня за то, что я тебя... бросила и не приезжала.
– Ну что ты, деточка! Я так и знала, что рано или поздно ты навестишь свою старушку. Мой дом всегда открыт для тебя, ведь ты моя единственная и любимая внучка.
В порыве чувств я целую её маленькие сморщенные коричневые руки, на них капают мои слёзы, а она всё продолжает утешать меня, гладит по голове, как маленькую, прижимает к себе, а я чувствую себя такой счастливой.
С бабушкой Саша сразу находит общий язык, и меня это очень радует. Как же хорошо в моей родной деревне, и как долго я не была здесь!
По утрам к нам в комнату заглядывают ветви черёмух и сирени, пьянящий аромат стоит во дворе ночью и ранними утрами. Я люблю вскакивать на рассвете, пока Саша спит, и уходить на одну из гор, чтобы рисовать оттуда. Более прекрасного вида передо мной давно не открывалось, и я рисую так самозабвенно, что даже не замечаю, как меня кусают утренние назойливые комары.
Возвращаюсь домой, когда у бабушки уже накрыт стол – свежее розовое сало с прослойками, деревенский творог, сметана, рыбный пирог, сладкие булочки. Мы устраиваемся втроём под кустом калины во дворе, болтаем и смеёмся.
Днём занимаемся домашними делами, помогаем бабуле. Саша залихватски рубит дрова, складывая их в ровную поленницу в дровянике, чистит стайки, что-то ремонтирует в хозяйстве то тут, то там – выправляет покосившийся заборчик, меняет доски на сарае, чистит печурку во дворе.
Для меня тоже находится масса дел. А вечером мы бежим на речку купаться и долго плескаемся в тёплой, нагретой за день воде, хохоча, как дети. После ужина Саша садится за свою работу, а я, лёжа в гамаке, всё представляю в голове образы для новой картины.
Мы проводим у бабушки всё лето и осень, иногда выезжая навестить родителей в городе, и ездим также к Сашиной маме.
В одну из таких поездок я спрашиваю у Саши:
– Саш, а как так получилось, что все мои близкие не помнят тех событий, ну, до исправления их. То есть, например, не помнят того, что я была невестой Фила, работала юристом в компании его отца? Не помнят, что Соня тогда пострадала от моего отца, а Фил с Катей расстались?
– Яна, дорогая, это сложно, но я постараюсь объяснить. Смотри, ты ведь изменила эту реальность, так? Причём изменила правильно, в пятой чаше Бытия. Соответственно, та реальность, которая была до изменений, осталась в стороне от твоей жизни, а ты попала в новую, уже изменённую реальность.
– То есть получается, что я была в трёх реальностях?
– Всё правильно, Яна. Параллелей много – и в какой из них ты окажешься, зависит только от тебя.
Я задумываюсь. Вот, значит, как... Все эти параллельные миры – это наш сознательный выбор. И всё-таки, судя по всему, мне не зря был дан этот шанс, теперь всё встало на свои места – все счастливы и довольны, Фил с Катей, я с Сашей, который предназначен мне судьбой, и моя мечта быть художником осуществилась. И живу я ту жизнь, которую хочу жить сама, а не которую выбрал для меня мой отец... Теперь в моей жизни полная гармония, и дни, и ночи приносят мне настоящее удовлетворение. Я люблю и любима, и в этой гармонии хочу прожить всю оставшуюся жизнь.
Мы гуляем по городу, забредаем в один из старых скверов. И именно там я вдруг встречаю... своих спутников по поезду, мать с сыном, Марину и Валерика. А поскольку в голове у меня по-прежнему некая путаница, и аварию поезда я воспринимаю, как свершившийся факт, ведь именно после этого всё случилось, я кидаюсь у ним навстречу, обнимаю Марину – так я рада её видеть! – и тараторю без умолку:
– Марина, привет! Как хорошо, что вы с Валерой живы! Как я рада вас видеть!
Она пытается вырваться из моих объятий, а когда ей это удаётся, говорит мне с недоумением:
– Девушка, вы, похоже, обознались! Вы кто вообще? Да, меня зовут Марина, а моего сына Валера, но мы вас не помним.
– Ну, как же, Марина, мы же вместе ехали в поезде, когда произошла авария, там, за Пьяными горами... Ты меня не помнишь разве, я Яна!
– Девушка! – Марина подозрительно смотрит на меня и отстраняется, видимо, сомневаясь в моей адекватности – мы с сыном не переживали аварию, вы что-то путаете!
– Тогда откуда я вас знаю? Ваши имена и то, что Валерик – ваш сын и жутко любит сладкое.
– Уже нет – бормочет Валерик, а я замечаю, что прыщей у него на лице стало значительно меньше.
– Я не знаю, откуда вы всё знаете, но повторю – мы с вами незнакомы!
Александр, видимо, остерегаясь, что они сейчас вызовут полицию, подходит к нам и говорит:
– Извините её. Она недавно перенесла кому и не может пока до конца прийти в себя – кивает им, отводит меня в сторону. Парочка быстро удаляется, продолжая подозрительно смотреть на нас, а Саша говорит мне – Яна, послушай, аварии ведь не было. Помнишь, мама рассказывала тебе, а ты потом рассказала мне, что тебе просто стало плохо в поезде...
– Да, Саша... У меня в голове просто путаница... Иногда мне кажется, что всё, что случилось – произошло на самом деле...
– Скоро всё придёт в норму и забудется...
– Нет, я никогда не забуду тот мир, Айварс – я нежно смотрю на своего спутника – и если бы у меня была возможность побывать в нём ещё раз, я бы с удовольствием эту возможность использовала.
Такая же точно ситуация происходит, когда однажды я встречаю абсолютно живого и здорового Густава Андреевича. Нет, в этот раз я не кидаюсь ему на шею обниматься, я подхожу к нему и извинившись, спрашиваю, помнит ли он меня. Получив отрицательный ответ, отхожу к мужу и говорю ему, что мне очень жаль, что меня не помнит никто из тех моих попутчиков.
Кажется, мой Александр о чём-то задумывается, потому что после нашей свадьбы предлагает мне не стандартное путешествие куда-нибудь там в Тайланд или Турцию, а туда, где Пьяные горы возносят в к верху свои вершины.
Я с удовольствием соглашаюсь, несмотря на возражения отца и мамы, мы собираем сумки и рюкзаки, и отправляемся в наше свадебное путешествие.
Я понимаю прекрасно, что сейчас не будет Веды и её преданного волка, что я не увижу Владыку и всю ту красоту, что видела когда-то... Но зато.. Мы будем вдвоём с мужем, и конечно, обойдём все окрестные леса, а если повезёт, поднимемся на самую вершину Пьяных гор.
Мы закрываем машину сосновыми ветками, ставим палатку и идём путешествовать. Конечно, на нашем пути уже нет никаких врат, нет избушки Веды, а вот ручей есть – не такой, как в той реальности, но чистый, с прозрачной водой, сквозь которую видно чистое дно, причудливо выложенное камушками.
– Как жаль, Саша, что нам больше не попасть туда... Туда, где мы были когда-то...
– Да, было бы хорошо оказаться там вновь. Но только в качестве туристов – улыбается он.
Если бы я знала тогда, что где-то на расстоянии от нас волк с львиной гривой ступает мягкими лапами по траве, и наблюдает за нами из-за кустов, я бы, наверное, ничуть не удивилась...
Конец.