Мистическая история Лесоруб

От автора: Издревле считалось, что нечистыми становятся злые люди, которые не желают служить благим целям, а черпают энергию от зла, причиняя беды другим...

***

Грохнув пустой кружкой по столу, хмельной мужик с длинной густой бородой, заорал во все горло:

– Стольник! Еще вина, сучий ты потрох... – и громко рыгнув, окинул пьяным злым взглядом посетителей кабака, угрожающе сжав здоровенные кулачища.

Люди, сидящие за столами быстро отвернулись от Казимира – старого лесоруба с дурной репутацией, человека крайне скрытного и неприятного. В деревне поговаривали, что он зарубил своего напарника, повздорив с ним. Но за отсутствием тела, наказания уголовного никакого он не понес. Возможно, что и врали, как говорится, из любви к искусству. И как часто бывало, сбежал молодой лесоруб в другую губернию, где жалованье поболее было. В общем, темная история... Но все сходились в одном – Казимир был человек опасный и непредсказуемый, оттого держались от него на расстоянии.

Оперевшись о стол, лесоруб помотал головой, борясь с опьянением. Произнеся на прощание: «Чтоб вас всех...», двинулся хмельной походкой к выходу.

По несчастью своему, в дверях на него налетел Аркадий – барский конюх, спешивший после трудового дня смочить горло. Уткнувшись в широкую грудь лесоруба, он попытался было обойти его, но тот – не вытерпев нахальства и выдав гнусавое: «Куда прешь, лошадиная морда!», дал ему с размаху в ухо. Бедный конюх завалился под стол уже без чувств, испугав сидевших за ним мужиков. Разлитое вино из деревянных кружек темным ручьем текло со стола. Сплюнув под ноги, Казимир тяжелой походкой вышел на улицу.

***

Смеясь и толкаясь, в карете ехали молодые барчата с барышней. Только что закончилось театральное представление и они, отведав заварного пирожного, катили в усадьбу. Настроение у них было превосходное, молодые люди шутили, сражаясь на сложенных веерах. Наигранно приставив театральный бинокль к глазам, юная барыня тоненьким голосочком хохотала звонче всех, рассматривая мнимых дуэлянтов.

Ямщик в свойственном ему кураже погонял добрую тройку, в скверных помыслах своих жадно ощупывая барышню. Он обернулся, не без удовольствия разглядывая молодую прелестницу, с шумом вдыхая сломанным носом хранцузский аромат духов, как вдруг кони на полном скаку налетели на пьяного человека. Ударившись о круп мощных тел, тот отлетел, грохнувшись о мостовую и обмяк, раскинув руки. Из головы его темной струйкой сочилась кровь.

Юная барышня, прикрыв рот ладонями, вскрикнула и потеряла сознание. Ямщик, стянув к груди шапку, склонился над вожжами, разглядывая человека, тихо сказал:

– Казимир...

Три дня спустя
Тяжелыми каплями стуча по крышам одиноких сгорбленных домов, лил холодный дождь. Экипаж, запряженный двумя скакунами, остановился на краю деревни. Раскрыв сложенный зонтик, по ступенькам спускалась юная барыня. Девушка с неудовольствием взглянула на представший перед нею «мертвый пейзаж», но, ведомая чувством сожаления и отчасти вины своей, что присуще еще чистым сердцам, смело ступила на землю. В руках она держала букет цветов. Возница, прятавшийся под широким капюшоном от дождя, подав руку, повел ее к кряжистому дубу, раскинувшему свои ветви на краю деревенского погоста.

Шагая по мокрой тропинке мимо рядов покосившихся крестов, барышня, оступившись, чуть не упала. Ямщик удержал ее. Они продолжили свой скорбный ход к окраине кладбища, где недавно нашел свое пристанище несчастный лесоруб.

Подойдя к могучему древу, ямщик перекрестился. Его взору предстала ужасающая (немыслимая) картина – разворошенная могила старого лесоруба. Комья сырой земли были разбросаны вокруг захоронения, грязными ручейками дождевая вода стекала в черную пустоту. От края ямы шли две глубоких борозды, будто кто-то полз или волочился. Следы уходили в сторону черного леса, над которым переливались в лунном свете тяжелые облака.

– Видать, что темные силы лесоруба нашего-то к себе прибрали... Ох, не зря люди добрые говорят, что в этих местах нечисть обитает! – посетовал ямщик. – К тому же... – он не успел закончить, как из леса послышался жуткий вой. Ямщик побледнел и перекрестился.

На развороченную мокрую землю упал букет цветов...

Экипаж поспешно покинул злосчастное место.

***

По залитой солнцем опушке шли мужики. Люди эти были простыми работягами, промышлявшими тем, что секли лес. Широко шагая с топорами на поясах, они пели печальную песню, повествующую о молодом лесорубе, сбежавшим с барской дочкой. Как жестокий барин нашел их, сжег его дом, забрав дочь и отправив лесоруба на каторгу. Где тот – лишенный своей избранницы, погиб в бескрайних просторах тайги.

Запевалой был Потап – высокий сильный мужик годов пятидесяти из старых лесорубов. За ним шла вся бригада, опустив головы и слушая прокуренный голос старшего. Он же, глядя в небо, словно ища ответа, завывал грустный куплет за куплетом. Мужики подхватывали припев и снова печально опускали головы, шагая вперед по высокой сухой траве.

Конопатый Сережка, младшой из всех вальщиков и еще не женатый – не испытавший женской любви и ласки, а посему все еще сентиментальный, не выдержал душевного терзания и всхлипнул, вытирая рукавом слезы. Уж больно жалко ему было бедолагу. Естественно, что по простоте своей в роли влюбленного лесоруба-героя он видел себя, оттого ему становилось еще тоскливее и жалостливее, словно судьба его была уже решена и жизнь вывернута наизнанку заранее. Сережку даже не смущало, что у его барина и дочерей-то нет. Поддавшись очарованию хриплого скулежа запевалы, он уже был готов на все страдания и муки.

Потап, отхрипев последний куплет, таинственно замолчал, погрузившись то ли в очарование собственного таланта, то ли в унылое свое существование.

Поправив папаху, Архип посмотрел на лес, прикрыв ладонью глаза от солнца. Затем перевел взгляд на всхлипывающего Сережку и, улыбнувшись, спросил:

– Неужто сахарные уста барской дочки решил отведать, господин хороший?

Мужики заржали, попыхивая самокрутками.

– Иди, присмотри лучше место под стоянку. Нечего о юбке девичьей мечтать!.. – засмеялся Архип и указал на лес.

Гость
Солнце скатилось за горизонт, резко похолодало. Ветер шумел в верхушках деревьев, поглаживая лес. Архип, полулежа ковырял веткой в углях картофелины. С одной стороны они уже запеклись и покрылись черной облупленной корочкой, а с другой сохранили еще землисто-бледный цвет. Искры всполохами поднимались в ночной воздух и гасли в темноте под тихий треск углей. Мужики молча смотрели на костер, погрузившись каждый в свои печали и заботы.

Потап вырезал детскую лошадку, вертя игрушку в руках, – рассматривая ее, затем опять приступая к резьбе. Это было его хобби. Детишки стайками бегали за ним по деревне, и тогда он останавливался, выждав подходящего момента, и доставал из кармана свежевырезанную игрушку, даря ее самому маленькому из сорванцов.

Сережка-мученик по несчастной любви, вытащив язык, старательно резал сало на расколотом пополам бревне, когда из темноты леса, опираясь на посох, вышел пожилой человек. Одетый в поношенный полушубок и простую шапку, не скрывавшую соломой торчащие во все стороны седые волосы, и подпоясанный распустившейся на концах веревкой, он остановился шагах в десяти от Сережки и стал с интересом рассматривать юношу.

Отрезав кусочек сала, конопатый закинул его в рот, воровато оглядев сидевших, и принялся дальше резать шмоток, не замечая гостя.

– Животину штоль сгубил какую? – повис неожиданный вопрос в вечерней тишине.

На новый голос сидевшие у костра мужики обернулись. Сережка, вздрогнув, поднял глаза. В руке его угрожающе блеснул испачканный жиром нож. Прищурившись, на него весело смотрел седовласый дед с длинной бородой, в которой запутались репейники да соломинки.

– Дай раскушаю добычу твою, сынок... – протянув костлявую ладонь, просипел он.

Сережка посмотрел на мужиков, затем на деда и протянул ему в открытую ладонь кусочек сала. Тот ловко смахнул его, зашумкав косматой бородой.

– Ммм, славный был хряк, – разжевывая, пробормотал он. – Плодовитый, мог бы много потомства оставить, – добавил дед, разглядывая макушки сосен.

– А ты, отец, поди, из коновалов родом вышел? – спросил Егор, высокий худой мужик, страстно любивший всякую живность от кошек до коров. По какому-то странному совпадению и лицо у него было такого же складу – лошадиного, большое и вытянутое с круглыми и добрыми глазами.

– Коновалов... – усмехнулся гость. – А у тебя болит чего што ль? – схохмил дед. Вся поляна мужиков закатилась со смеху. Егор обиженно оглянул товарищей. Дед подошел к нему и, положив руку на плечо, добро сказал: «Не серчай. Я же для юмору». И все как-то прониклись к старику сразу, его доброй и смелой шутке.

– Ты откуда будешь, дед? Зачем по лесу по ночам-то бродишь? – поинтересовался Потап, наблюдавший за престарелым шутником.

– Я-то? – повернулся к Потапу и переспросил старый лунь. – Из здешних, к внучке ходил. А вот назад шел по дороге у леса, смотрю – огонь. Дай, думаю, зайду, может, добрых людей повстречаю, – хохотнул он и погладил бороду, оглядывая рассевшихся у огня мужиков.

– Ну, садись с нами. Погрейся у костра, ночи нынче холодные, – пригласил старика Архип.

Тот благодарственно кивнул и, опираясь на посох, прошел до костра, уселся скромно на край бревна и стал наблюдать за происходящим.

Мужики дальше принялись, зевая, пялиться в костер, лениво переговариваясь между собой. Архип достал из костра запекшиеся картофелины, и Сережка, обойдя всех, надломил каждому краюху хлеба, выдав свежих помидоров и по нескольку кусочков сала с печеной картошкой. Все принялись за еду.

Архип с любопытством разглядывал гостя – тот жадно уплетал ужин, кусая картошку прямо в мундире, не очищая. Охая и ахая, расхваливая ее.

– Картофель-то сладкий какой, – приговаривал он. – Дай еще, – хитро улыбнувшись, протянул руку дед к конопатому.

– Держи, – протянул Сережка, кусая пухлый помидор.

Дед быстро слопал и эту картофелину и принялся почесывать подбородок, крякая от удовольствия то ли от самого процесса, то ли от вкусного ужина.

– А где живет внучка ваша? И как звать-то? – принялся расспрашивать юноша гостя, чмокая сочной мякотью плода.

– Да везде... Ох и противная девка растет – шалунья, – спокойно ответил тот, разглядывая лапти на ногах в свете костра.

Только сейчас Архип обратил внимание, что лапти у деда были надеты наоборот – правый на левую ногу, а левый на правую. Заметив взгляд догадливого мужика, старик посмотрел на него лукаво и, вытянув вверх правую руку, склонил ее через голову, почесав левое ухо. Это простое, но столь неестественное движение заставило Архипа невольно содрогнуться. Было в этом действии что-то отвратное – противоположное человеческому.

Стоявший рядом конопатый юнец даже не обратил на этот странный жест внимания и все не унимался.

– А красива внучка-то ваша? – заулыбался он во всю ширь конопатого лица.

– А то как же. Слаще на всем белом свете не сыщешь, – быстро ответил старик и переспросил, улыбнувшись так ласково и по-доброму, глядя в глаза Сережке. – А ты, право, не жениться ли собрался, добрый молодец?

Мужики засмеялись, слушая их разговор. Сережка насупился, метнув остаток помидора в кусты.

– Он об том только и мечтает, – проговорил кудрявый здоровенный мужичина, лихо закручивая усы и поудобней устраиваясь у костра на расправленной телогрейке.

Сережка озлобленными глазами посмотрел на него, но промолчал. Повернулся к деду и, полный решимости, произнес:

– А хочу!..

Старик опустив голову и рыща в своей бороде что-то искал, копошась в седых волосах.

– А вона где ты... – произнес он, не обращая внимания на конопатого жениха.

Найденное насекомое быстро перебирало короткими ножками в его пальцах, пытаясь убежать. Дед разглядывал его, щекоча пальцем брюшко, затем ловко закинул в рот и, разжевывая посмотрел на изумленного юношу. Тот молча глядел на него, не зная, что сказать.

– А не боишься?

– Кого? – не понял Сережка.

– Внучку мою, – ухмыльнулся дед, ковыряясь в зубах и сплевывая себе под ноги.

– А не побоюсь!.. – оглядев мужиков, твердо ответил Сережа.

Мужики стали прислушиваться к их беседе. И вроде она была простой и незатейливой, но разговор принимал странный оборот, и из плутовско-шутовского в нем появилось что-то зловещее, угрожающее. Чудноватый дед нашел и расковырял слабое место в юном гордеце и, видимо, накрепко зацепил его.

Дед, прищурив левый глаз, посмотрел на конопатого. Тот притих, ожидая, что же скажет гость.

– Ну, ладно, – осматривая лесорубов, сидящих у костра и пристально следящих за ними, пробормотал он и нехорошо как-то улыбнулся.

– Завтра и пойдем? – уточнил Сережка.

– Зачем же завтра ждать? Сделаем все сейчас... Да и ходить никуда не надо, она сама придет... – спокойно сказал старик, почесав затылок и встав с бревна.

Мужики заерзали у огня, кто-то привстал, удивляясь лихо разворачивающимся событиям. Архип с Потапом тревожно переглянулись. Конопатый Сережка нервно сглотнул и отступил назад.

Дед искоса посмотрел на него и усмехнулся.

– Ну, смотри, жених... – произнес он. Затем выгнулся в спине, расправив плечи назад, и по-совиному ухнул в чащу леса. Зов его был могуч и страшен. Ночные птицы, скрывавшиеся в ветвях деревьев, с криком вспорхнули в небо, разлетевшись в разные стороны. Косматые мужики опасливо прижались к земле, до того клич этот был могуч и ужасен.

Не успев отойти от выходки старика, люди завертели головами по сторонам и нервно заерзали, ибо по лесу загулял дикий зверь. Завизжали дерущиеся кабаны, тяжело ступая по земле и толкая друг друга. Заблестели снующие у земли глаза волков, жадно разглядывая посидельцев. Их тихий рык стелился над землей и проникал в сердца людей, заставляя их биться чаще. Разыгравшийся ветер раздувал костер, поднимая сноп мелких искр, мерцающих в воздухе.

Старик ухнул еще раз в темноту. Звук был такой силы и глубины, что кровь стыла в жилах. Сережка осел и попятился к мужикам. Лесорубы завозились у костра, не зная, кого опасаться больше – полоумного старика или диких зверей, крадущихся в ночном лесу.

В воздухе послышались многочисленные взмахи крыльев. Со всех сторон к нимбу огня слетались совы. Они усаживались на сучки деревьев, складывая широкие крылья и хлопая огромными глазами, переводя взгляд со старика на мужиков и обратно.

Макоша...
Дед водил головой, поворачивался ухом, прислушиваясь к звукам в лесу. На зов его из чащи заструилась грустная песня. Она лилась тихой рекою, обволакивая нежным звуком деревья, кусты, поляну. Все вокруг наполнялось сладостным пением.

Черноброва девка чаровница
Полюбила парня сокола...
Конопатый Сережка встал, ибо песнь такую он еще не слышал никогда. Словно сотни голосов слились в один, и этот голос пел ему, лаская не только слух, но и душу. Юноша почувствовал, что уже не может жить без этой песни. Что все его существо тянется к ней.

– А вот и Макоша моя пожаловала, – ласково произнес дед, всматриваясь в чащобу.

Осовелые мужики ничего не понимая, застыли, глядя на приближающийся из мрака леса силуэт девицы; освященный светло-голубым нимбом, исходящим от ее полупрозрачного одеяния, не столько скрывающего наготу, сколько подчеркивая мягкие линии и плавные изгибы ее тела.

Шаловливый месяц вынырнул из-за тучи, ложась под ее ногами, как сотканный из лунного света ковер, освещавший путь.

Черноволосая девица подошла к старцу и поцеловала его в щеку, окинув лукавым взором конопатого юнца. Дед приобнял ее и, вытянув руку, открыл кисть, в которой тут же взбухнув и раскрывшись, появилась белоснежная водяная лилия. Загадочная певунья с улыбкой взяла цветок и, прижав его к груди, посмотрела на юношу.

– Гляди, Макошь, какого я тебе жениха сыскал! – воскликнул старец, расплываясь в широкой косматой улыбке. – Нравится?

Макоша зарделась, рассматривая конопатого.

– Нравится... – улыбнулась она и в глазах ее заплясали озорные огоньки. А старик, довольный, обратился к юноше:

– Ну что, не передумал, жених-то?

– Погоди, отец! – вдруг заговорил Потап – старший из лесорубов. Дед лишь махнул на него рукой, коротко произнеся:

– Молодые сами разберутся... А ваше дело деревья рубить.

Макоша приблизилась к Сережке, посмотрела ему ободряюще в глаза и тихо произнесла:

– Не бойся. Все будет хорошо...

Девушка взяла его за руку и повела к краю поляны, где заканчивался круг света от костра и начиналась лесная гуща.

– Погодь, погодь, господа хорошие, – остановил «свадебную процессию» Архип. – Что-то вы поспешаете больно. Парнишка наш ведь сирота круглая. – придя в себя и подбадривая мужиков, продолжил он. – Вот у нас старший есть, пусть он молодых и благословит, а то нехорошо как-то получается – не по-христианскому обычаю выходит. Да и Сережка, я смотрю, из ума выжил от радости...

Старик и внучка быстро переглянулись. Новоиспеченный жених, ничего не соображая, смотрел то на Архипа, то на невесту свою.

– А ведь он прав, – подхватили мужики. – Благослови молодых, Потап, на жизнь долгую и счастливую! – хором заголосили они.

Воспользовавшись шумом, Макоша, оглядывая лесорубов, потихоньку ступала к краю освещенной костром поляны, уводя за собой Сережу. Пока Архип не ухватил ее за запястье. Девушка с удивлением взглянула на крепко скроенного мужика, который, не выпуская ее руки, шагнул к ней.

– Погодь, красна девица, посмотрим, что люди скажут. Негоже так прощаться же, – вымолвил мужик. Он удивился холодной руке ее, она, буквально, обжигала его ладонь.

Старик хитро осматривал мужиков, стоя среди них. От внешнего спокойствия и благонравия не осталось и следа. Глаза его забегали, пристально рассматривая лица людей, пытаясь читать по ним их мысли и намерения.

– Егор, у тебя образ чудотворца с собой? – спросил Потап у мужика с «лошадиным лицом».

– Да, я его всегда на сруб беру, – ответил тот.

– Ну-кась, неси давай, – скомандовал Потап. – Сейчас молодых благословлять будем.

Архип почувствовал, как девица чуть дернулась, пытаясь вырваться.

– А он у меня всегда с собой... – проговорил Егор и полез в сумку, достав из нее небольшую икону – образ святого.

Увидев реликвию, девица бросилась наземь, прикрывая лицо руками и угрожающе зашипела. Затем, прижимаясь к земле и не сводя взор с мужиков, попятилась на четвереньках в темноту, уперлась в ствол дерева и лихо вскарабкалась на него, скрывшись в густой листве, будто это вовсе и не была вертикальная поверхность.

– Нечистая... – положив рукотворный крест, произнес Егор. Вслед за ним мужики один за другим тоже стали креститься.

– Сбежала невестушка-то, – хохотнул старик позадь людей.

Потап обернулся к старику, а того уж и след простыл... Только на высоком суку сидел здоровенный филин и немигающим тяжелым взглядом смотрел на стоявших у догорающего костра мужиков...