Сентиментальная сюита. Нежданная встреча

Повесть "Сентиментальная сюита"(начало) / (Эпиграф - В.Ребиков. Вальс из оперы "Ёлка")

Светящиеся цифры на электронном табло противно дернулись и замелькали — рейс перенесли на два часа. И так всегда! Торопишься, спешишь, боишься опоздать, а торопиться, оказывается, не имело смысла... Она тихонько вздохнула,  примирившись с неизбежным, и побрела в зал ожидания...

   По переходу домодедовского аэровокзала шла женщина, изгибаясь под тяжестью сумки. Темные густые волосы волнами падали на плечи, красиво выделяясь на фоне летнего пальто песочного оттенка. Она была среднего роста, подтянутая. Издали глаза ее казались темными из-за сильно накрашенных ресниц, хотя вблизи эти чуть удлиненные к вискам, широко распахнутые глаза были красивого серо-зеленого цвета.
   
Вот на женщине остановил свой взгляд стоящий в проходе мужчина, который от нечего делать разглядывал идущих мимо людей. Что-то такое пронзительно—знакомое почудилось  ему в ее чуть наклоненной к плечу голове, в том, как она потрясла кистью руки, сбрасывая усталость от поставленной на пол сумки, что невольно он встрепенулся и произнес вслух: "Не может быть!" — и двинулся за нею следом.
   
Женщина отыскала в зале ожидания свободное место, с облегчением поставила сумку и села.

   Он было рванулся к ней, но тут же остановился. Автоматически вынул из кармана пачку сигарет, вспомнил, что в здании нельзя курить, резко развернулся и направился к выходу. Ветер, сдобренный мелким дождиком, пахнул в лицо, нервным движением он пригладил волосы и закурил. Несомненно, это была она. Стала уверенней в себе, чуть раздалась в бедрах, но сохранила всю свою неотразимую женственность, из которой словно было соткано все ее существо. Нежная девушка, любимая им когда-то, превратилась в зрелую женщину, расцвела и стала настоящей красавицей. Он докурил сигарету и сразу зажег другую. Душа его пребывала в смятении, в голове метались десятки вопросов, ставя под сомнение целесообразность встречи через годы. Вдруг он испугался, что она исчезнет так же внезапно, как появилась, отшвырнул сигарету и почти бегом устремился обратно.

   Она сидела на том же месте, свободно откинувшись на мягкую кожаную спинку сиденья и вытянув скрещенные в щиколотках ноги. Ее мысли явно блуждали где-то далеко. Став поблизости, он не отрываясь глядел на милый профиль. И в душе его клубилось какое-то неопределенное чувство, в котором перемешались и щемящая грусть, и нежность, и умиление прошлым, и сожаление об ушедших годах. Женщина, вероятно, ощутила его упорный взгляд, невольно поправила волосы и посмотрела кругом. Их взгляды встретились. Мгновение - и глаза ее распахнулись во все лицо, в них промелькнуло смятение, даже ужас. А он уже стоял перед ней.

 - Здравствуй! - Он попытался улыбнуться, но губы плохо его слушались и улыбки не вышло.

 - Здравствуй... - после паузы отозвалась она почти шепотом. - Здравствуй! - повторила громче и уверенней - и улыбнулась. Улыбка была прежней.

 - Ты мало изменилась, - произнес он сердечно. - Только стала красивее.

 - Я знаю... - в глубине ее глаз зажглись зеленые искорки.

 - У меня отложили рейс до полуночи, - просто сказал он. - Лечу к себе домой, почти на край света. У тебя когда самолет?

 - Перенесли с девяти на одиннадцать.

 - На двадцать три, - с улыбкой поправил он. - Значит, время есть. Посидим в ресторане?

Она словно бы сомневалась пару мгновений, потом решительно тряхнула волосами: "А, посидим!"

Излишне веселый швейцар с классическим носом-луковицей фиолетового цвета протянул им номерки, а на его просьбу пристроить куда-нибудь сумку хитро подмигнул и определил ее под стойку раздевалки.

Она подошла к большему зеркалу, оглядела себя с головы до ног, слегка оправила платье и осталась довольна: серое ей идет,— потом достала из сумочки помаду и немного коснулась губ, подправила прическу и наконец вопросительно оглянулась. Он стоял, горделиво откинув голову, терпеливо ждал и бессознательно любовался ею. Встретив ее взгляд, шагнул вперед и шутливо свернул руку калачиком — цепляйся! Но она сделала вид, что не  заметила этого  жеста, и они пошли рядом, как старые добрые друзья.

Прошло столько лет...

Ресторан был полупустым и удивительно уютным. Они уселись за столик с букетиком полевых цветов. Усталая немолодая официантка приняла заказ и ушла. Очутившись наедине, оба ощутили гнетущую неловкость. Он неуверенно кашлянул и произнес:

— Такая неожиданность... Встретиться в московском аэропорту... — качнул головой и усмехнулся.

— Да уж... случай почти невероятный...— она пожала плечами. Говорить было не о чем, и она уже сожалела, что согласилась прийти сюда. — Ну, расскажи о себе! Где ты? Чем занимаешься?

Они нечаянно встретились глазами, и возникла секундная заминка. Он быстро отвел взгляд и заговорил с шутливым оттенком:

— Биография простая. Стройка раз, стройка два, стройка три! В настоящее время обитаю на Трассе, где служу начальником мехколонны. Ехал-то инженером мехколонны, да начальник сбежал — вот и пришлось быть единым в двух лицах. Начало любой стройки — это я тебе доложу!.. Полная хозяйственная неразбериха, совершенно необустроенный быт и прочее, и прочее. Плюс морозы под шестьдесят. Но для нашего начальника, по-моему, самым ужасным оказалось отсутствие личной волги, ввиду полной невозможности ездить на ней ко тайге, — вот он и дал тягу. Ну а сейчас дела налаживаются. Даже жена приехала. Ругается!.. - он рассмеялся, припомнив что-то свое, и покрутил головой. — Она меня ненормальным считает. Тебе, говорит, всегда больше других надо! На одной стройке гастрит заработал, на другой язву, ну а тут в гроб ляжешь. Но вообще-то она женщина с пониманием. Знает — я по натуре цыган. Терпит, хоть и ворчит.

Тем временем официантка принесла закуски и графинчик портвейна чайного цвета, расставила на столе и, как-то неумело улыбнувшись, вдруг спросила у нее: "Вы не актриса? Почему-то ваше лицо мне знакомо."

— Нет, — она смутилась и даже порозовела от смущения.

— И все-таки я вас видела где-то! — упрямо сказала официантка. — Именно на обложке журнала.

— Наверное в "Работнице", в сентябрьском номере про меня писали.

— Правильно! — обрадовалась официантка. — В "Работнице"! Я ее выписываю. А то гляжу — знакомое лицо. Сразу запомнилось, потому что красивая женщина. Если понадобится чего — кликните, - и она ушла, довольная собой.

— Ба-а, да у тебя союзная известность! Рад, честное слово, рад! — он разлил по рюмкам вино. — Ну что, за встречу через годы?

Несмотря на легкую иронию, проступавшую в его словах, оба ощутили печаль. Звякнули рюмки. Он залпом осушил свою, она чуть пригубила и принялась за салат.

— Двадцать три года... - задумчиво произнес он. — Подумать только, — вздохнул и налил себе еще, пытаясь скрыть волнение. - А я ведь тебя вспоминал. С течением времени, конечно, реже — но помнил, в сущности, всегда. И еще почему-то мне казалось, что когда-нибудь мы непременно встретимся. Случайно, как сегодня. Вот только больше всего я боялся, что мы уже настолько изменимся, что пройдем   рядом и друг друга не узнаем.

 Она молчала, только смотрела на него долгим неотрывным взглядом.

— Но вообще, конечно, было не до воспоминаний. Жизнь ведь штука сложная. Борьба. Я вот мог в прошлом году устроиться в Москве, предлагали работу в министерстве. Не захотел. Глупо? Смешно? Пожалуй... Только мне простор нужен и чтобы живая работа с людьми. Пусть неурядицы на стройке, злоба, ругань, даже ненависть порой — зато от тоски не подохну. На моих глазах и моими руками делается настоящее дело. Ты меня понимаешь?

 — Понимаю... — задумчиво отозвалась она. - Умом понимаю. Потому что моя жизнь от твоей бесконечно далека. У меня все расписано от сих и до сих. Уже двадцать лет работаю в одной поликлинике, есть дежурства в стационаре — терапевтическое отделение. Прием больных, потом вызова... Дочка говорит, что со мной по улице невозможно пройти — все здороваются и тут же переходят на свои болячки. И неудивительно, я ведь и живу в том же районе, где наша больница с поликлиническим отделением. А еще у меня хорошая семья, муж и двое детей. Он у меня невозможно положительный и добрый. С годами понимаешь, как важно, чтобы близкий человек умел жалеть и прощать. Дочка замуж умудрилась выскочить за военного, я к ним на Украину сейчас лечу. Она у меня умница, заочно в институте учится. С мужем ей вроде бы повезло, такой весь из себя рассудительный, хозяйственный, старше ее на три года, любит литературу, театр. Скоро у них театр на дому начнется — вот-вот малыш появится! — и она улыбнулась, радостно и тревожно. — Ну а сынуля мой на третьем курсе в строительном, будущий архитектор... — она задумчиво посмотрела на свою рюмку и сделала из нее глоток. — Вот так! - подняла на него глаза, чуть отстраненные и холодноватые, словно воспоминания о семье воздвигли между ними невидимую стену.

 — Ну а родители как? — быстро спросил он, стараясь разрушить эту возникшую было отчужденность. — Не жаловала меня твоя матушка, ох, не жаловала...
Она легонько пожала плечами:

 — Дела давно минувших дней. Отец умер от обширного инфаркта семь лет назад. Мама вышла замуж за друга отца, с которым знакома сто лет. Живут вдвоем в его двухкомнатной квартире. Жизнь продолжается, как видишь. А у тебя жена кто? Дети есть?

 — Жена преподаватель русского и литературы в школе. Вот только постоянно кочует со мной, поэтому освоила вторую профессию бухгалтера. Она у меня голубоглазая, светловолосая и в молодости походила на куколку с подрисованными яркой голубой краской глазищами. Сейчас правда располнела, постоянно на каких-то голодных диетах сидит. Я этого не понимаю! — и он махнул рукой. Помолчал, потом неожиданно спросил: — Ты когда-нибудь меня вспоминала? Только честно! — нервно закурил, выпустил синий клуб дыма и прищурившись посмотрел на нее сквозь дымное облачко.

— Какое значение все это имеет теперь? — слабо проговорила она, покрутила в тонких пальцах рюмку, допила вино и поставила рюмку на стол. Он молча ждал ответа. Тогда она подняла на него глаза и заговорила:— Конечно вспоминала. Так все глупо получилось...Я ведь любила тебя по-настоящему, думала, всю жизнь вместе будем... А ты уехал!..

 — Но на том вечере!..

 — Что?  Ну что было на том вечере? — перебила она. — Парень поцеловал меня — и тут же заработал пощечину. А ты раздул целую трагедию, распределился, уехал неизвестно куда, не написал ни разу...

 — Как это не написал ни разу?.. Да я полгода письма одно за другим слал!
— Странно, я ни одного не получила.

— Это все твоя мать! — неожиданно взорвался он. — Она
терпеть меня не могла!

— Мама?!. Зря ты так.

— А что тут удивительного? Твое счастье она видела по-своему. Я писал — ты не получала  На институт у меня не хватило ума написать. Я тогда подумал, что ты меня не простила.

 Она невесело усмехнулась:

— Господи, двадцать три года спустя... — и она придвинула к себе неизменную ресторанную поджарку, явно желая сменить тему разговора.

Он внезапно оживился.

 — А ты знаешь, что Новый год я встречал вместе с тобой? Ты только представь: холодища, пурга, в вагончиках буржуйки раскалились. У нас там сухой закон, поэтому была одна бутылка шампанского на весь командный состав. Посидели, побалагурили, разные истории вспомнили — чокнулись шампанским под Новый год. И почему-то мне сделалось нестерпимо одиноко. Я ушел к себе, достал из чемодана институтскую фотографию, где нас Пашка Семкин на вечере снял, и мысленно с тобою выпил.

— Не может быть! — почти испуганно встрепенулась она.

— Почему? Все так и было. Я эту фотографию как зеницу ока берегу, везде с собой вожу.

— Да я не про фотографию!.. Этот Новый, 1977 год, я тоже встретила с тобой.

— Не может быть! — теперь воскликнул он.

— В самом начале пятого, — взволнованно продолжала она, - мне вдруг показалось, что ты где-то рядом. И это ощущение твоего присутствия было настолько четким, настолько реальным, что я ушла в свою комнату, вынула альбом с фотографиями и долго смотрела именно на этот наш снимок. А потом налила себе шампанского, мысленно чокнулась с тобой и выпила до дна.

— Просто невероятно...— произнес он ошарашенно. — Ты меня
не разыгрываешь?

Она молча глядела на него. Ее глаза были бездонными и зелеными, как колдовские омуты.

— Извини,— наконец сказал он вдруг охрипшим голосом. И оба разом ощутили себя осенними листьями, подхваченными безжалостным вихрем.

— Удивительное совпадение,— начала она.

— Удивительное совпадение,— произнес он одновременно с нею.

И это заставило их невольно заулыбаться.

— А вообще-то я счастлива! — снова заговорила она. — С мужем мы друг друга понимаем. С тобой же... Я ведь ужасная домоседка, а ты сам говорил, что по натуре цыган. Неизвестно, как у нас сложилось бы. Может мама и права была...

— Будем считать так. Хотя, жить со мной трудно, но интересно! — прибавил он с иронией.

— Да уж, с тобою не соскучишься! — засмеялась она, и глаза ее засияли.

"Пассажиров, следующих в Сумы, просим пройти в зал регистрации к стойке номер шесть,"— раздался бесстрастный голос из динамика над входом в ресторан.

— Ой, это же мой рейс! — по-девичьи воскликнула она. — Раньше отправляют!

Сердце в его груди торкнулось и оборвалось. Чудо кончилось.

Они стали в очередь на регистрацию. И он сразу же почувствовал себя одиноким и заброшенным. Возникший было в ресторане контакт прервался. Он, их случайная встреча, прежние отношения - все это, как виделось ему в этот момент, было для нее каким-то эпизодом, то ли приятным, то ли досадным, о котором она тотчас забудет, ступив на самолетный трап. И это чувство собственной чужеродности для ее жизни было чрезвычайно болезненно для него, хотя, если уж быть откровенным, то он забудет об их  незапланированной встрече гораздо скорее, потому что стоит вернуться на Трассу, как его возьмут в оборот местные неурядицы, страшные морозы, почти пещерный быт и невероятная, до какого-то абсолютного нуля усталость. Когда, возвращаясь с работы в вагончик, он, здоровый, в сущности, мужик, будет с трудом запихивать в себя что-нибудь съестное, чтобы потом через силу раздеться, умыться и рухнуть на постель. А дальше - провал, чернота, сон без сновидений, напоминающий смерть.

Сразу после регистрации объявили посадку. Они обменялись неловким рукопожатием и несколькими банальными фразами.

— Ты напиши, — говорила она почти равнодушно, мысленно находясь уже далеко от него.

 — А куда?

— Главпочтамт, до востребования. Фамилию я не меняла.

— Напишу. Ты зайди на почту обязательно.

— Непременно зайду! — она была уже в зоне контроля. Вдруг обернулась, помахала ему рукой и крикнула. — Только ты напиши!

И вот через огромные стекла аэровокзала он видит, как она идет к автобусу и за спиной ее бьются и трепещут темные волосы, напоминая крылья подраненной птицы. И в груди его сжимается что-то, щемяще и болезненно, — наверное это душа, думает он, — и словно не было этих двадцати прожитых в разлуке лет, и хочется ринуться следом, остановить, удержать ее, не дать уйти безвозвратно.

 Он изумляется сам себе, в растерянности трет руками лицо, словно стараясь сбросить наваждение, и осуждающе качает головой - а он-то думал, что уже не способен на такие чувства. Потом идет на улицу курить и думает о том, что для своих сорока двух она выглядит поразительно молодо, впрочем, и он для своих сорока пяти тоже, даже живота не наел. Возвращается в зал и долго смотрит по телевизору глупейший фильм, смысл которого до него не доходит. А потом называют его рейс — и все куда-то отодвигается. Он бежит в камеру хранения за вещами - жена надавала ему массу поручений и, кажется он закупил весь список необходимых товаров, — регистрирует свой билет, взвешивает багаж, и только тут мелькает мысль, что она наверное уже прилетела в Сумы, и он ощущает внезапную необъяснимую ревность к той, другой, совершенно неведомой ему ее жизни.

Продолжение: http://proza.ru/2024/05/21/1232