Словарь сравнений языка С. Золотцева

                СЛОВАРЬ
                сравнений и сравнительных оборотов
                языка С. А. ЗОЛОТЦЕВА



                ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Сравнение – это образное выражение, в котором изображаемое  явление уподобляется другому по какому-либо общему для них признаку, «это удивительное средство языковой выразительности, стилистический компонент, придающий любому тексту актуальность, образность, яркость» (М. Н. Крылова, И это всё сравнение: разнообразие структурных типов).
Сравнение помогает вычленить важную черту или свойство некоторого предмета, сосредоточить на ней внимание, наконец, придать строкам детальность и многогранность, воскресив в сознании читателя дополнительные образы. Поэтому сравнения остаются востребованным тропом для большинства авторов.
Многие русские писатели мастерски использовали сравнения в своих произведениях. Особенно много их у А. С. Пушкина, Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, И. А. Бунина и др. Широко использовал их в своих поэтических произведениях и Станислав Золотцев.
В сравнении мы выделяем: сравниваемый предмет (объект сравнения), предмет, с которым происходит сопоставление (средство сравнения, т. е субъект сравнения) и их общий признак (основание сравнения).
Слово, которое выражает субъект сравнения, а это, как правило, имя существительное, в начальной форме выносится в заглавие словарной статьи: ВЕТЕР * ЧИСТЫ как ветер. – Волны. Я вспомню, / как на излуке, / где волны чисты, как ветер, /  где пахнет кокосом ветер / и гаснут базаров звуки – к воде сходила девчонка (Ганг).
Но в качестве заголовочных слов могут быть также глаголы, прилагательные, наречия и другие части речи: РОДНОЙ * СТАНОВИТСЯ родным. – Слово «забастовка».  И каждому дышать и горько, и неловко, / когда на кровный рубль не купишь даже дым, / тем более – трубу. И слово «забастовка» / в домашнем словаре становится родным (Набат). СПРОСОНЬЯ * ПОНИМАЕМ как спросонья. Закономерность беззаконья – / у нас единственный закон. И мы хватаемся за колья, / заколоколив языком. И понимаем, как спросонья, / что не осталось ни кола. Закономерность беззаконья / всё увела – и продала. («Закономерность беззаконья…»). ВПОТЬМАХ * РАСТВОРИМСЯ (бесследно) словно впотьмах. – Мы. Но возможно ль поверить, / что мы Растворимся бесследно / в этой толще бессмертной, во времени, / словно впотьмах, / если в городе стольном, звеня чистотой заповедной, / и века, и сердца на семи совпадают холмах… (Земля Москва).
Основная роль в оформлении сравнительных отношений принадлежит сравнительным союзам: как, словно, будто, как будто, точно, что, чем и др.: ЧУДИТ как язычник. – Бор. В голосах, и нежных, и зычных / бор чудит-гудит, как язычник. Там черничник, там голубичник / угостят тебя допьяна («Во сыром бору тропина;…»). КРУТОПЛЕЧАЯ словно хозяин (инд.-авт.). –  Усадьба. И пошёл он [человек] домой, / где кирпичным забором и садом густым / повстречала его крутоплечая, словно хозяин, усадьба (Дочь русалки). СЛОВА будто сорная трава. Наши новые слова – / будто сорная трава. А бывало – словно гладью / вышивали по мечте. Говорили, встреть по платью, / проводи – по красоте. По красе – не по уму: / полюбить за ум – не диво. Кто любимый – тот красивый... («Наши новые слова…»). ДОБРО сильней, чем зло. Вас погубило то, что Вас и вознесло / на высоту судьбы и на вершину власти. Вы верили: добро всегда сильней, чем зло, / какой бы чёрный час настать ни угораздил (Сальвадор Альенде).
В качестве сравнительных союзов могут выступать и другие части речи: похожий, схожий, подобный, вроде и др.: СЕРДЦА подобны тискам. Во времена безумья и лиха, / когда сердца подобны тискам, / я отыскал свою соловьиху, / свою единственную отыскал (Моя соловьиха). СЛОВАРЬ подобен державе. Тяжело дышать, давит! А слова жалят и славят. А словарь подобен державе, / где последний раб – голова … («Тяжело дышать, давит…»).
  Для некоторых сочетаний характерно бессоюзное соединение. Сравнение в них большей частью выражено именем существительным в творительном падеже: БИЛСЯ эхом (инд.-авт.). – Голос. Как пела индуска из племени чаттызгары! Из пламени, что ли, тот голос был или из мрака? Из уст вырывался и ввысь уходил он и плакал, / и смехом в долину слетал он с вершины горы. И эхом он бился в пропахшей сандалом молельне, / где слонообразный божок ему молча внимал («Как пела индуска из племени чаттызгары!..»). СЫПАЛИСЬ градом. – Обиды. Ты над тетрадями школьными спину / не разгибал – а труду твоему / так никакой и не сталось награды. Только обиды сыпались градом. И всё равно – ни душе, ни уму / не дал погрязнуть в обидах вчерашних (Сыновняя поэма»).
Но может выражаться сравнение также сочетанием сравнительной степени прилагательного или наречия с существительным в родительном падеже: СЛОВЕСНОСТЬ сильней гипноза. Любого в мире сильней гипноза / её словесность – а ей всё мало! – Россия пишет стихи и прозу / как никогда ещё не писала (Россия пишет). СЛЫШНЕЙ грома. – Шёпот. И этот шёпот женских уст Слышней любого грома, И этот лепет женских губ Пострелят плоть твою И яблоком к тебе спадут С той, самой древней кроны, Что первых двух людей Земли Ввели в соблазн в раю (Занавеска).
Нередко сравнение выражается и в форме приложения:  ОБИДА – сестра надежды. Но помощнее, чем пояс шахида, / своей невзорванной жаждой добра / нас держит смертная наша обида – / живой надежды родная сестра (О, как бездарно, безмозгло, бесславно…»).  МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ – молочный брат. Инд.-авт. – Тумана. Неладная, громадная отчизна, / надолго ли твой затуманен лик? Во все твои края туман проник. И Млечный Путь, что в небесах пробрызгнул, – / его молочный брат, его двойник (Предосенние строфы).
В произведениях С. Золотцева мы находим множество неповторимых, порою парадоксальных образных сравнений, которые относятся к индивидуально-авторским: ДЕЛА как шелуха (инд.-авт.). И все дела, как шелуха – Долой… И, словно фреска, Проступит из-под них пожар, занявшийся в тебе От искры этих женских слов: «Задёрни занавеску!» – Подобный самой колдовской и жаркой ворожбе… (Занавеска). ГУДИТ как самая глубинная беда.  –  Инд.-авт. Колокол. Как самая глубинная беда, Проснувшаяся за полночь в груди, Бессонные тревожа невода, Давно разбитый колокол гудит… («Заплаканные окна раствори...»). ТАИТСЯ как судьбы ухмылка (инд.-авт.). – Бич. А на скамейке – бич небритый дремлет, И на его распахнутой груди – / татуировка с откровеньем древним: «Нет щастья в жизне». В зарослях волос / она таится, как судьбы ухмылка (Горькая баллада).
Расширить и углубить смысл сравнений позволит историко-этимологический комментарий: ИДЁТ буреломом. – Поруха. По дубравам русского духа / буреломом идёт поруха, / и в ключах чародейных сухо, / и закрыла свет пелена («Во сыром бору тропина;…»). Поруха (устар. и обл.) – нарушение, разруха, вред. БУР как буйвол. – Мирзапур. На полпути от Дели до Калькутты / есть городок с названьем Мирзапур. Он издали глядит, как буйвол – бур, / как слон – суров, как солнце в пыль закутан (Баллада о ковре). Мирзапур – город на севере Индии. ВЕРЮ как Давид перед битвой с Голиафом.  – В милость великую Твою. Но, как Давид перед битвой с Голиафом, / я верю в милость великую Твою / и перед храмом Твоим я вопию: / открой мне, Господи, двери покаянья!  (Молитва грешника). Давид (ок. 1043 - ок. 973 до н.э.) – второй царь Израиля.

 

           УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ
Высок. – высокое
Жарг. – жаргонное
Инд.-авт. – индивидуально-авторское
Истор. – историческое
Обл. – областное
Прост. – просторечное
Устар. – устаревшее

                СЛОВАРЬ
               
Сравнение должно быть точным, как логарифмическая линейка, и естественным, как запах укропа.
                К. Паустовский


    А

АД
В ДЕРЖАВЕ  подобие ада. Крошка Цахес умело зомбирует всех. За кордоном щелкунчик имеет успех. А в державе – подобие ада: / нас уже догрызает крысиная рать (Старые сказки).

АЙСБЕРГ
ВЕЛИК словно айсберг. – Город. А теперь я тебя / поведу по Москве заповедной, / даже тем незнакомой, кому этот город родной. Ослепляя приезжих и высью, и ширью победной, / он велик, словно айсберг, / потайной своей глубиной (Земля Москва).

АЛТАРЬ
ЛЬНЁТЕ как будто к алтарю.  – К злобе дня. Вы слышите меня? Нет, в страх или в беспечность / впадая, – к злобе дня, как будто к алтарю, / вы льнёте... Но опять – через добро и вечность, / сквозь вечность и добро я с вами говорю («Я с вами говорю).

АННА АХМАТОВА
ОНА (дирижёр) схожа с Анной Ахматовой. В чёрном платье – не трауром – праздником дрожи, / дрожи сердца, другие сердца покорившего, дышит она, / и в такие минуты становится с Анной Ахматовой схожа,  / ибо – тоже лишь богу искусства верна (Баллада о дирижёре).

АРКАН
СОМКНУЛО как будто арканом. – Все стороны света. Был немыслим для глаза людского её окоём, / где сомкнуло все стороны света, как будто арканом: Зримый мир на невидимый был наслоён / с каждом оке её, точно в зеркале тысячегранном (Дочь русалки).

Б

БАЛЛАДА
СЛАГАЛ как балладу. – Судьбу. Вот в чём поэзии потайная сила: / она проходит через мир бездорожьем, / она становится посмертной наградой / тем, кто при жизни был почти что незрим, / но кто слагал свою судьбу как балладу, / как холст для Лувра, Эрмитажа и Прадо... (Искусство поэзии).

БАРЖИ
ДВИЖУТСЯ словно болью груженные баржи.  Инд.-авт. Дни. И движутся дни, словно болью груженные баржи, / лаваш уцелевший сиротской слезою соля. И небо над нами становится старше… И в трещинах, в трещинах! в трещинах наша земля (Подземная буря).

БЕДА
ГУДИТ как самая глубинная беда (инд.-авт.).  –  Колокол. Как самая глубинная беда, Проснувшаяся за полночь в груди, Бессонные тревожа невода, Давно разбитый колокол гудит… («Заплаканные окна раствори...»).

БЕЗДНА
ОБРУШИТСЯ как в бездну. – Миропорядок. И убеждать нас было бесполезно, / что в некий час обрушится, как в бездну, / миропорядок на одной шестой / земного шара – Власть, Держава, Строй (Жестокое прощанье).

БИТВА
ВЕРЮ как Давид перед битвой с Голиафом.  – В милость великую Твою. См. Давид.
НЕКУДА БЕЖАТЬ как в битве перед Волгой (инд.-авт.). И мы стоим опять у роковой черты. И некуда бежать – как в битве перед Волгой. А за спиной вопят юнцы Алма-Аты, Искусно залиты безумием и водкой (Звезда Полынь, Или воспоминание о 1986 годе).

БОЛЬ
ОТЗЫВАЕТСЯ болью свинцовой (инд.-авт.). – Запах полыни. А в тебе отзывается болью свинцовой поныне, / незабытою горечью первых военных дорог / этот запах полыни – тобой обагрённой полыни, / как щемящий укор и как самый тяжёлый урок… (Сыновняя поэма).
СЛОВА как выдох боли многоглавой (инд.-авт.). Слова – как выдох боли многоглавой: «Прощай, моя Советская Страна, / прощай, моя Союзная Держава! (Жестокое прощанье).

БРАТ
МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ молочный брат (инд.-авт.). – Тумана. Неладная, громадная отчизна, / надолго ли твой затуманен лик? Во все твои края туман проник. И Млечный Путь, что в небесах пробрызгнул, – / его молочный брат, его двойник (Предосенние строфы).

БРОНЯ
ДУША надёжней, чем броня. И время само, и себя пересилив, / мы выстоим, веру храня. Под кровом небес, то свинцовых, то синих, / надёжней душа, чем броня (Не будет).

БУЙВОЛ
БУР как буйвол. – Мирзапур. На полпути от Дели до Калькутты / есть городок с названьем Мирзапур. Он издали глядит, как буйвол – бур, / как слон – суров, как солнце в пыль закутан (Баллада о ковре).
Мирзапур – город на севере Индии.

БУРЕЛОМ
ИДЁТ буреломом. – Поруха. По дубравам русского духа / буреломом идёт поруха, / и в ключах чародейных сухо, / и закрыла свет пелена («Во сыром бору тропина;…»).
Поруха (устар. и обл.) – нарушение, разруха, вред.

БЫК
ВЗРЕВЕЛ быком. – Он [убийца].  И взревел он [убийца]  быком. И рванул прямиком, / напролом, сквозь кустарник прибрежный. И валежник хрустел. И вослед всё летел / крик русалочий, страшный и нежный (Дочь русалки).

 В

ВЕРИГИ
САПОГИ как вериги. Наконец он [человек] к посёлку по шаткому вышел мостку. Вытер пот и почистился, снял сапоги, как вериги. Но вначале не к дому – к родному пивному ларьку / он поплёлся, чтоб страх разогнать и тоску / там, где с людом рабочим / сидят и стоят вперемешку бичи и ханыги (Дочь русалки).
Вериги – железные цепи, надевавшиеся на тело религиозными фанатиками.

ВЕСНОЙ
ГОРИТ как весной. – Душа. Поле дымное, сказка зимняя, / синий лес. Звёзды – хлопьями, / сосны – копьями / до небес. А душа горит звонкой силою, / как весной! Что же делаешь, моя милая, / ты со мной?.. (Зимняя фреска).

ВЕТЕР
ЧИСТЫ как ветер. – Волны. Я вспомню, / как на излуке, / где волны чисты, как ветер, /  где пахнет кокосом ветер / и гаснут базаров звуки – к воде сходила девчонка (Ганг).

ВЕТКА
ДРОЖИТ словно ветка под вихрем. – Женщина за пультом.  А за пультом стоящая женщина то холодеет, / словно статуя, то – словно ветка под вихрем дрожит. Столько грации в ней – нет, она не оркестром владеет, / а какой-то неведомый, гордый, неистовый танец вершит (Баллада о дирижёре).

ВИТЯЗЬ
ДРЕМЛЕТ белокаменным витязем – Псков. Белокаменным витязем дремлет / утопающий в сумерках Псков. И плывёт из глуби его древней / вольный голос минувших веков («Белокаменным витязем дремлет…»).
СКАЧЕТ словно витязь к спящей царевне. – Ветер.  Словно витязь к спящей царевне, / скачет ветер сквозь бор к деревне, / где любых напевов напевней – Во сыром бору тропина; («Во сыром бору тропина;…»).

ВОДА
НАСТОЯЛАСЬ как живая вода. – Воля. Как живая вода – на смертельной беде настоялась / эта лютая воля, сломившая чёрную рать. И спасла нашу землю она – эта ярость. И приказы стратегов скрепляла она как печать (Сыновняя поэма).
ОКРОПИМ как живой водой (инд.-авт.). – Нерукотворный стяг. И как прежде, мы пашем до ломоты в костях / и до рези в глазах; и душой своей, и плотью / заклеймённый позором, разодранный в лохмотья / мы сшиваем наш гордый нерукотворный стяг. Как живою водой, мы его своею кровью / окропим, воскресим! (На исходе).
ПРИНИМАЮ как живую воду (инд.-авт.). – Музыку природы и родных сердец В сердце принимаю, как живую воду, / музыку природы и родных сердец. Мама собирает красную смороду. Чёрную смороду рвёт седой отец (Смородиновый трилистник).
СТАНУ живой водой – Для тебя. Хворый и озябший, и седой, Стукнешься ты лбом с лихой бедой. Разведу беду твою руками, Стану для тебя живой водой…» (Женском приворот).

ВОДИЦА
ЦЕЛЕБНА подобно водице словенских ключей. – Вера. Так что же охвачен я смертной тоскою?! – ведь русская вечность подарена мне, как белому храму над синей рекою и каменным стражам на той стороне... И русская доля чиста, как царевна. И русская воля – вселенский ручей. И русская вера извечно целебна, подобно водице словенских ключей (Перезвоны словенских ключей).

ВОЗДУХ
БЫЛ воздухом. – Миф. И мир внезапно сиротлив / становится, и всё в нём пусто, / когда уйдёт творец искусства, / создавший свой великий миф. / Всего лишь миф, сказанье, небыль... Но в нём жила земля сама! Он красотой сводил с ума. Он был и воздухом, и хлебом («Жизнь – коротка, искусство – вечно…»).
ДОРОГ как воздух. – Напевов шалый полёт. И, вопреки науке о птицах, / орнитологии наперекор, / с а м а поёт она! – не томится, / чтоб для неё запел ухажёр. Не потому, что солнце восходит, / и не затем, чтоб выпросить снедь. А просто в нашей хмурой природе / нельзя собою быть – и не петь. Сама поёт она – в лютой стуже, / и непроглядной ночью поёт, и мне, как воздух, дорог и нужен / её напевов шалый полёт (Моя соловьиха).
НУЖЕН как воздух. Там же.

ВОЛК
ДЕРЗОК как юный волк (инд.-авт.). – Я. Был я молод и удал, / дерзок был, как юный волк. Что-то мне давалось в дар. Что-то мне давалось в долг... («Был я молод и удал…»).

ВОЛНА
НЕРАЗГАДАННЫЙ словно волна чудская. – Язык поэзии. Из гранитов тёсаных и шершавых, / от болотной стужи седых и ржавых, – / и домов основы наших, и языков. А язык поэзии в каждом крае, / неразгаданный, словно волна чудская – / это наш единый и вечный кров (Перезвоны словенских ключей).
Чудской – прилагательное образовано от слова Чудское озеро  (крупное пресноводное озеро в Псковской области).
УДЕРЖИТ как волна. – Воля. Пришли такие времена, / когда, как в юности, одна / тебя удержит, как волна, / крылато-каменная воля (Живу на хлебе и воде).

ВОЛШЕБНИК
ЗВОНАРЬ-волшебник. Миг за мигом, удар за ударом в себе созидали Храм своей правой славы – на пепле, но светлый, как встарь. Слова правого Храм – драгоценнее золота, тверже алмаза и стали… Ярой медью скреплял его стены волшебник-звонарь (Правая слава).

ВОРОБЬИ
ПРЫГАЮТ как воробьи – Малолетние пешеходы. И согнувшихся сосен своды / еле держат снегов слои. А под ними сквозь непогоду / скачут-прыгают, как воробьи, / малолетние пешеходы – в школу. В школу! – как пчёлы за мёдом, / мчались юные дети народа, / превозмогшего раны свои в том суровейшем бытии («Память, память – в твоих чертогах…»).
СКАЧУТ как воробьи – Малолетние пешеходы. Там же.

ВОРОЖБА
ПОЖАР подобный ворожбе (инд.-авт.). – И все дела, как шелуха – Долой… И, словно фреска, Проступит из-под них пожар, занявшийся в тебе От искры этих женских слов: «Задёрни занавеску!» – Подобный самой колдовской и жаркой ворожбе… (Занавеска).

ВОСК
МЯГЧЕ воска. – Панцирь деревянный. Спустилась ночь, когда пришли тевтоны, / на птиц прибрежных нагоняя страх, / и, лязгая бронею в камышах, /увидели они рыбачье войско. / Оно не отступило ни на шаг, / но панцирь деревянный – мягче воска / для рыцарских мечей (Гдов).

ВПОТЬМАХ
РАСТВОРИМСЯ (бесследно) словно впотьмах. – Мы. Но возможно ль поверить, / что мы Растворимся бесследно / в этой толще бессмертной, во времени, / словно впотьмах, / если в городе стольном, звеня чистотой заповедной, / и века, и сердца на семи совпадают холмах… (Земля Москва).

ВРАГ
БЫЛА врагом. – Бутылка. Высокий лоб: до самого затылка… И явно говорит его портрет, Что не была врагом ему бутылка, По крайней мере, десять с лишним лет (Физиономический сонет).
СПОРИШЬ как с врагом – С самим собою. Тут я прервал его [Рабиновича]: «Постой, Понятно, что вчера ты крепко вмазал / да и добавил нынче хорошо. И всё же, столько лет знаком с тобою, / не думал я, чтоб даже под балдою / до этой мешанины ты дошёл / в мозгах своих... Ей-богу, старый кореш, / ты, как с врагом, с самим собою споришь…»

ВСЕГДА
УСАДИТЬ (за стол) как всегда. – Мужа. И когда на крыльце она встала упруго, / чтобы мужа за стол усадить, как всегда, / он мотнул головой, засмеясь про себя: «Ну, супруга! Ты ведь баба ещё хоть куда…» (Дочь русалки).

ВСТАРЬ
СВЕТЛЫЙ как встарь. – Храм. Миг за мигом, удар за ударом в себе созидали Храм своей правой славы – на пепле, но светлый, как встарь. Слова правого Храм – драгоценнее золота, тверже алмаза и стали… Ярой медью скреплял его стены волшебник-звонарь (Правая слава).

ВЫДОХ
СЛОВА как выдох боли многоглавой (инд.-авт.). См. Боль.

    Г

ГАРЬ
В ГРЕХАХ как пушка в гари после боя (инд.-авт.).  – Я. См. Пушка.

ГИПНОЗ
СЛОВЕСНОСТЬ сильней гипноза. Любого в мире сильней гипноза / её словесность – а ей всё мало! – Россия пишет стихи и прозу / как никогда ещё не писала (Россия пишет).

ГИРЯ
– ТЯЖЕЛЕЙ пудовой гири. – Дирижёрская палочка. И наверное, в том справедливость какая-то есть, / что у нас в языке «дирижёр» – только рода мужского. Дирижёрская палочка – гири пудовой тяжелей... И держать её – это тяжёлая честь (Баллада о дирижёре).

ГЛАС
СЛЫШУ как будто пророческий глас. – Наставленья. И по сегодня её [мамы] наставленья / слышу, как будто пророческий глас: «Чёрная ягода – лишь на варенье, / красную – можно поесть и сейчас» (Смородиновый трилистник).

ГЛЫБА
ИЗНЕМОГ как под глыбой плиты надгробной. – Я. Я изнемог под грехами, как под глыбой / плиты надгробной. Но пострашней беда / меня томит и разламывает, ибо / пред наступлением Страшного суда / я трепещу, обуянный голым страхом! (Молитва грешника).

ГОДЫ
СМОТРЮ словно через годы. – На скалы. Привыкают ноги к шаткому шторм-трапу, И глаза, уже не щурясь, смотрят на зарю. Горизонт прорезан скалами Норд-Капа. Словно через годы, я на них смотрю… («Снова месяц в море, хмуром и студёном…»).

ГОЛГОФА
ОКАЗАЛАСЬ Голгофой – Высота. Вы вершили / державные дела, – как медную руду / растрачивая кровь у власти на вершине, / на высоте судьбы... О, сколько сотен дней / по честному пути, сквозь ненависть и зависть – / по крестному пути – Вы поднимались к ней. И эта высота – Голгофой оказалась (Сальвадор Альенде).
Голгофа – употр. как символ мученичества и страданий.

ГОЛИАФ
ВЕРЮ как Давид перед битвой с Голиафом.  – В милость великую Твою. См ДАВИД.

ГОЛОД
ЭТО словно голод. –  Быть женщиной.  …каждая женщина, кем бы она ни была –/ машинисткой, министром, уборщицей или русалкой, / хочет Женщиной быть, сердцевиной любви и тепла, / а не тенью бесплодной, / не рыбой холодной и жалкой. Это в женщине каждой извечно, как в поле посев, / словно голод и жажда и в песне – запев (Дочь русалки).

ГОЛОС
ГОЛОС словно из космических глубин. Словно из космических глубин / слышен голос Книги Голубиной / все часы, что я тобой любим, / все века, что мною ты любима («Если б я тебя не полюбил…»).

ГОРА
МУСКУЛЫ горой. – У опера. Бич, бомж, люмпен, или просто нищий, / или опер, мускулы горой, / или вор, в карманах баксов тыщи – / вот он, прозы нынешней герой, / да ещё – валютная путана... Вот кого нам дарят непрестанно / глянцево-гламурные романы, / созданные «рыночной» порой (Читая новинки).

ГОРЕЧЬ
ОТЗЫВАЕТСЯ горечью первых военных дорог. – Запах полыни. А в тебе отзывается болью свинцовой поныне, / незабытою горечью первых военных дорог / этот запах полыни – тобой обагрённой полыни, / как щемящий укор и как самый тяжёлый урок… (Сыновняя поэма).

ГОРНИЛО
БЫЛА горнилом. – Череда веков. Нет, Россия, ты себя не сохранила. Ты себя, Святая Русь, не сберегла. Череда веков была твоим горнилом, / а 20-й – надломил тебе крыла (Родине).
Горнило (высок.) – то, что является средоточием испытаний, переживаний..

ГОСПОЖА
ТЫ госпожой. – В этом мире.  Ты в этом мире – и рабой, / и госпожой моею лютой – / в минуты близости с тобой, / в невероятные минуты («В минуты близости с тобой…»).

ГОСТИ
ВСТАЛИ как гости. – Узники. Но узники встали как гости – / ни горсти не бросив песка. Фельдфебель зашёлся от злости, / дрожит с пистолетом рука («Качается год сорок третий…»).

ГРАД
СЫПАЛИСЬ градом. – Обиды. Ты над тетрадями школьными спину / не разгибал – а труду твоему / так никакой и не сталось награды. Только обиды сыпались градом. И всё равно – ни душе, ни уму / не дал погрязнуть в обидах вчерашних (Сыновняя поэма»).

ГРАНИТ
КАЖУТСЯ очнувшимся гранитом. – Грузные слои. В этой глубине серо-голубой / вольная душа его томится. Грузные слои дыбятся стеной, / кажутся очнувшимся гранитом (Морской обычай).

ГРОМ
СЛЫШНЕЙ грома. – Шёпот. И этот шёпот женских уст Слышней любого грома, И этот лепет женских губ Пострелят плоть твою И яблоком к тебе спадут С той, самой древней кроны, Что первых двух людей Земли Ввели в соблазн в раю (Занавеска).

ГРОМООТВОД
ЖИЗНЬ громоотвод. Краса и ужас, первозданно-извечные, / стволы дерев и наши вены заполнили. Дела бездарные и думы беспечные / водой и пламенем надолго прибьёт. И ты поверишь, улетая за молнии, / что жизнь – и молния и громоотвод (Гроза).

ГРУЗЧИК
ВЗВАЛИТЬ (на плечи) словно грузчик. – Целый мир. Я целый мир на плечи, словно грузчик, / хочу взвалить со всякой тварью сущей, / хочу исполнить моего огня весь окоём взметнувшегося дня, / чтоб молнии за мною поспешали / и чтоб деревья слушали меня / шершавыми и мягкими ушами... («Я жду тебя который день подряд…»)

   Д

ДАВИД
ВЕРЮ как Давид перед битвой с Голиафом.  – В милость великую Твою. Но, как Давид перед битвой с Голиафом, / я верю в милость великую Твою / и перед храмом Твоим я вопию: / открой мне, Господи, двери покаянья!  (Молитва грешника).
Давид (ок. 1043 –  ок. 973 до н.э.) – второй царь Израиля.

ДАВИЛЬНЯ
ЖИВЯ как в давильне. – В стране. Тяжело дышать, давит… Открываю словарь Даля, / где любая строка дарит / больше, чем любая страна, / кроме той, где дышать столь тяжко, / что и в зиму – грудь нараспашку / и душа обнажена. Кроме той страны, где двужильным / надо быть, живя, как в давильне, – / только нет её изобильней / ни на кровь, ни на слова… («Тяжело дышать, давит).
Давильня – помещение, где выдавливают сок из винограда или других плодов.

ДАР
ПРИХОДЯТ как Божий дар. – Стихи.  Стихи ко мне приходят снова – / поистине, как Божий дар: / я их совсем не ожидал, / захвачен прозою суровой («Стихи ко мне приходят снова…»).

ДВОЙНИК
МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ – двойник. – Тумана. Неладная, громадная отчизна, / надолго ли твой затуманен лик? Во все твои края туман проник. И Млечный Путь, что в небесах пробрызгнул, – / его молочный брат, его двойник (Предосенние строфы).

ДЕДЫ
ПОШЛИ словно деды в старину. – На войну.  И на новую войну, Словно деды в старину, На чужую сторону Мы пошли в дорогу (Песнь русских воинов).

ДЕНЬ
КАЖДЫЙ ДЕНЬ как день рождения. И каждый день – как день её рождения. И полночь зимняя – жар-птичий сон! А ночь весенняя – как наваждение: Волшба русалочья, лебяжий стон… (Величальная моей любимой).

ДЕРЖАВА
СЛОВАРЬ подобен державе. Тяжело дышать, давит! А слова жалят и славят. А словарь подобен державе, / где последний раб – голова … («Тяжело дышать, давит…»).

ДЕТСТВО
СЛАДКИЙ как в детстве. – Отчий мир. …и лишь тогда нам нет цены, / когда судьба их на лопатки / швырнёт, напомнив им опять, / что есть у них отец и мать, / и отчий мир, как в детстве, сладкий / и дом родной, не самый шаткий... (Отцы и дети).

ДЕТЯМ
МЫ нужней, чем детям. – Внукам.  Мы взрослым детям не нужны. Но – говорю! – ничьей вины, / что с ними приговорены / мы и к разладам, и к разлукам: судьба... Зачем тягаться с ней... Зато стократно мы нужней, / чем детям, юным нашим внукам... (Отцы и дети).

ДИТЯ
ОСИРОТЕЛ как дитя. – Миф. И нам ли утешаться тем, / что вечен этот миф на свете. Он доказал, что тоже смертен. Он, как дитя, осиротел («Жизнь – коротка, искусство – вечно…»).

ДОЛОТО
ДОЛБИТ как долото (инд.-авт.). – Боль. Половина сил моих – в песок. Половина дел моих – в ничто. Горечь изнутри сверлит висок. Боль меня долбит, как долото (Стансы).

ДОЛЯ
СТАЛО долей. – Слово.  Лишь по Его велению и воле / мне Слово стало поприщем и долей. И я не преступал его порог / в иное ремесло [(Exegi monumentum – я воздвиг памятник (лат.)].

ДОМ
РОДНАЯ как дом. – Страна. Какая же страна мне снится / который век, который век?.. Я только то о ней и знаю / по этим сгинувшим векам, / что для меня она – родная, как почва, дом и Божий храм, / и что родство сегодня с нею / свинцовой горечью полно(Страна).

ДОМА
БУДЬ как дома. Так усмири, душа, глухую дрожь / и в шторме небывалом будь как дома (Двойное солнце).

ДОМОВИНА
СТАТЬ домовиной.  – Жёлудю. Что же нажито, что накоплено? – эти, что ли, волны нетёплые, / лес над ними рыжими копнами, / солнца зреющий колобок... Да надежда, что в этом холоде / стать моей домовиной жёлудю / долгий срок (На Сестрорецком берегу).
Домовина (обл. устар.) – гроб.

ДОРОГИ
ОШИБОК как дорог. – Много. Суди меня – приму любой упрёк / В провалах, перекосах и загибах. Ошибок было много – как дорог. Но ровно столько было и улыбок (Так мало пройдено дорог»).

ДЫМ
ГОРЬКАЯ как дым костров осенних (инд.-авт.). – Пора. Обняла судьбу мою пора / горькая, как дым костров осенних, / обожгла, отчаянно-остра, / словно спирт на перечных кореньях (Вечный ветер).
ПРОЕДАЛ (горло) как дым. – Страх. Он [убийца]  бежал через лес, водяной водяным, / в мыле, в иле зелёном и в ряске. Едкий страх проедал ему горло, как дым. Он хрипел и мычал, этим страхом гоним, / вспоминая рыбацкие сказки (Дочь русалки).
СГИНУТ как дым. – Годы лихие. Звон колокольный в небо плывёт. Город наш вольный гордо живёт. Годы лихие сгинут, как дым. Славу России мы возродим (Гимн города Пскова Гимн города Пскова).

Е

ЕДИНОБОРЦЫ
ЖИВЁТЕ как единоборцы. – Братья-сербы. Братья-сербы, братья-черногорцы! – / в эти дни, обуглены бедой, / вы живёте – как единоборцы / с мировой бесовскою ордой («Братья-сербы, братья-черногорцы!..»).
– Братья-черногорцы. Там же.

ЕРЕСЬ
ОТКРЫВАЕТ (истину) как ересь. – Ум. Ум открывает истину, как ересь, / ни крови не жалея, ни чернил, / чтоб через век, в ней напрочь разуверясь, / мудрец её, как прах, похоронил (Ум и мудрость).

Ж

ЖАЖДА
ЭТО словно жажда. –  Быть женщиной.  …каждая женщина, кем бы она ни была –/ машинисткой, министром, уборщицей или русалкой, / хочет Женщиной быть, сердцевиной любви и тепла, / а не тенью бесплодной, / не рыбой холодной и жалкой. Это в женщине каждой извечно, как в поле посев, / словно голод и жажда и в песне – запев (Дочь русалки).

ЖЕМЧУГ
ЛУЧАЩЕЕСЯ как жемчуг (инд.-авт.). – Пространство. И опять я посланцем из юности моей, / пролетевшей в объятьях / трудов, дорог и женщин, / обитаю в кроссвордах предгорий и морей / и плутаю в пространстве, / лучащемся, как жемчуг (На исходе).
НИЖЕТ как жемчуг. – Девчонка. И есть девчонка: как жемчуг нижет / стихи, что мёртвых бы воскресили. И знать не знает она, что движет / её ручонкой сама Россия (Россия пишет…).


ЖИВОЙ
СТОИТ как живая (инд.-авт.). – Стена. Во сыром бору да в сосновом... Он [распев] доныне от лиха злого / изумрудно-златым заслоном как живая стоит стена («Во сыром бору тропина;…»).

ЖИЗНЬ
НЕОТВРАТИМЫЕ словно жизнь. – Открытия.  И если ум идёт путём открытий / неотвратимых, словно жизнь сама, / то мудрость – это, что ни говорите, / высокий сплав / безумья и ума (Ум и мудрость).

З

ЗАКЛИНАНЬЕ
ШЕПЧУ как заклинанье. И колокольно в тишине они [наливные плоды] звенят, / летя не в землю, не в траву – а в мирозданье. И я, как в юности, шепчу, как заклинанье – / яблокопад, яблокопад, яблокопад («Не сосчитать летящих наземь двойников…»).

ЗАКОН
ЗАКОНОМЕРНОСТЬ (беззаконья) единственный закон Закономерность беззаконья – / у нас единственный закон. И мы хватаемся за колья, / заколоколив языком. И понимаем, как спросонья, / что не осталось ни кола. Закономерность беззаконья / всё увела - и продала. («Закономерность беззаконья…»).
СТАНОВЯТСЯ законом. – Слова. Казалось Вам: слова, идущие из уст / законного вождя, становятся законом. Но высшие глаголы теряют вес и вкус, / когда растёт не хлеб – а перезвоны... (Сальвадор Альенде).

ЗАМЁРЗНУТЬ
ЗАМОЛЧАЛ как замёрз. – Степанакерт. Степанакерт замолчал – как замёрз, / и тишина во дворах Сумгаита, / и через тысячу слышится вёрст, / как кровь пульсирует в ране открытой, / в открытой ране армянской земли, / где вмиг разверзлись и почва, и камень (Подземная буря).
Степанакерт  – прежнее название города Ханкенди в Азербайджане, бывшей столицы непризнанной Нагорно-Карабахской Республики.

ЗАПЕВ
ЭТО словно в песне запев. –  Быть женщиной.  …каждая женщина, кем бы она ни была –/ машинисткой, министром, уборщицей или русалкой, / хочет Женщиной быть, сердцевиной любви и тепла, / а не тенью бесплодной, / не рыбой холодной и жалкой. Это в женщине каждой извечно, как в поле посев, / словно голод и жажда и в песне – запев (Дочь русалки).

ЗАСЛОН
СТОИТ изумрудно-златым заслоном (инд.-авт.). – Он [распев]. Во сыром бору да в сосновом... Он [распев] доныне от лиха злого / изумрудно-златым заслоном как живая стоит стена («Во сыром бору тропина;…»).

ЗВЕЗДА
ПРОМЧАЛАСЬ как падучая звезда. – Жизнь.  Жизнь моя, о, как же быстро ты промчалась! Как над озером падучая звезда… (Озеро Берёзно).

ЗВЕРЬ
ВЖИВАЮСЬ как в логово подбитый зверь. См. Логово.

ЗВОН
ЗВОН ЦЕРКВЕЙ слышнее, чем звон червонцев. Что ей [жизни] прелести других цивилизаций, / что ей липкий иноземный свет в оконце... / Только эта жизнь и может жизнью зваться: / в ней слышнее звон церквей, / чем звон червонцев («Разругались меж собою демократы…»).

ЗЕРКАЛО
БЫЛ НАСЛОЁН точно в зеркале тысячегранном (инд.-авт.). – Мир. Был немыслим для глаза людского её окоём, / где сомкнуло все стороны света, как будто арканом: Зримый мир на невидимый был наслоён / с каждом оке её, точно в зеркале тысячегранном (Дочь русалки).

ЗЕРНО
ЗАРОНИТЬ малым зерном. – Истину. Я – всего лишь медиум, лишь посредник я меж светом лучей истины этой, произошедшей от истины света, и меж теми, кто жаждет к ней причаститься, жаждет в себя заронить её хоть крупицей, малым зерном – чтобы вырастить всходы только свои, кто не желает жить в сытом хмельном забытьи (Сократ говорит перед казнью).

ЗЛАТО
ЗАХВАЧЕН В ПОЛОН сильней, чем златом.  И он [князь Игорь], едва ее услышав имя, / сильней, чем златом и камнями дорогими, / в полон захвачен крепко и навек, / забыл наказы, что давал ему Олег (Сказ о паромщице).
Злато (устар.) – золото.
Полон (устар.) – плен.

ЗЛО
ДОБРО сильней, чем зло. Вас погубило то, что Вас и вознесло / на высоту судьбы и на вершину власти. Вы верили: добро всегда сильней, чем зло, / какой бы чёрный час настать ни угораздил (Сальвадор Альенде).

ЗМЕЙ
ВПОЛЗАЕТ тысячеглазым змеем. – Ночь. И нет её ни жарче, ни сильнее / в такой мороз, когда на небеса / вползает ночь тысячеглазым змеем / и жить нельзя, не веря в чудеса («Мороз такой, что звёзды костенеют…»).

ЗМЕЙКА
УПОЛЗАЛА змейкой.  – Метель. И до утра, пока последней змейкой Не уползала с улицы метель, Висела рядом с белою шубейкой Колючая моряцкая шинель… (Соколиная баллада»).

И

ИГЛА
ВОНЗИЛСЯ иглой. – Луч. Солнце проклюнулось цыплёнком / сквозь густоту косматых туч. Видишь – иглой вонзился луч / в замшу высокого опёнка (Солнце проклюнулось).

ИЗГОЙ
СТАЛ изгоем. – Я. Милостив ещё Господь ко мне. Я ещё наказан им в полгоря… Тягловый боец духовных нив, / на родной земле почти изгоем / стал я, до седых волос дожив («Мне уже молитвы не помогут…»).

ИМЕНА
СЕМЕНА как павших имена. Но помним ли, что каждый павший / вот этот воздух, росами пропахший, / в себя вбирал в миг смерти, / и за смерть / не бронза статуй, не оркестров медь / ему венец, а запах тёплых пашен, / где комковатый пласт росой украшен / и жарким потом сдобрена она, / где семена – как павших имена, / и хлебом станут эти семена…(Память).

ИСПАНКА
ПОЛНЫ (лукавого блеска) как улыбка испанки. – Глаза. См УЛЫБКА.

К

КАЗАК
ОТЧАЯН как луганский казак. – Православный датчанин. Тяжело дышать, давит… Открываю словарь Даля: «Даль, скажи мне, скоро ль умру?» …Как луганский казак, отчаян, / молвит православный датчанин: «Смерть – поэту не ко двору!» («Тяжело дышать, давит).

КАИН
ОТМЕЧЕНО печатью Каина. –Земли бесчестье. Отмечено печатью Каина Земли бесчестье. И дыбится она отчаянно / подземной местью Подземная буря (Подземная буря).
Каин – первый сын Адама и Евы, который стал земледельцем, в то время как его брат Авель был овцеводом. Убийство Каином Авеля вошло в поговорку как насильственное и губительное действие.

КАМЕННЫЙ
Каменная ВОЛЯ. Пришли такие времена, / когда, как в юности, одна / тебя удержит, как волна, / крылато-каменная воля (Живу на хлебе и воде). Ср. воля, как камень.

КАМНИ
ЗАХВАЧЕН В ПОЛОН сильней, чем дорогими камнями. И он [князь Игорь], едва её [Ольги] услышав имя, / сильней, чем златом и камнями дорогими, / в полон захвачен крепко и навек, / забыл наказы, что давал ему Олег (Сказ о паромщице).
Полон (устар.) – плен.

КАПЛИ
ПАДАЕТ золотыми каплями. – Пот. / Золотыми каплями с чела / падает на соты звонкий пот (Пчеловеческий сонет).

КИНО
ВЛЮБЛЕНЫ (в карате) словно в японском кино – Придворные. На экране щелкунчик уже в кимоно, / и придворные, словно в японском кино, / в карате влюблены оказались давно / и один одного подминают (Старые сказки).

КИПЯТОК
ЖГУТ словно кипяток. – Брызги. Брызги жгут лицо, словно кипяток. Ветер треплет волосы жестокий (Морской обычай).

КЛЮВ
СВИСАЕТ (нос) вороньим клювом. Лицо закрыто вороньим крылом волос, / и вороньим клювом свисает нос. Взглянешь – по коже мороз (Живые души).

КЛЮЧ
ВЬЁТСЯ как музыкальный ключ (инд.-авт.). – Тропа. Высветил камень бел-горюч / хвойную, мшистую сторонку. Видишь – тропа меж сосен тонко / вьётся, как музыкальный ключ (Солнце проклюнулось).

КЛЯЧА
ТАЩИТСЯ загнанной клячей. – Жизнь. Ни о чём не жалей. Не жалей ни о чём. Ничего не могло быть иначе. Пусть и впрямь жизнь по темечку лупит ключом, / да не тащится загнанной клячей (Заповедь).

КНИГА
ДАНА (вечностью) как святая книга. – Ты.  Я в ней [любви] спасаюсь, как любой / среди земного неуюта, / в минуты близости с тобой, / в бесценные мои минуты. В минуты, где векам равна / мельчайшая частица мига, / где ты мне вечностью дана, / как самая святая книга («В минуты близости с тобой…»).

КОКОС
ПАХНЕТ кокосом.  – Ветер. Я вспомню, / как на излуке, / где волны чисты, как ветер, / где пахнет кокосом ветер / и гаснут базаров звуки – к воде сходила девчонка (Ганг).

КОЛОКОЛ
ЛИТОЙ словно колокол. – Северный мастер. И на площадь, на ближние улицы, на переулки Целый час чудодейство звенящей красы изливал, Волны звуков расплескивал струльчато-гулких, Сам литой, словно колокол, северный мастер Данилов Иван (Правая слава).

КОЛОС
СЕРДЦЕ словно колос налитой (инд.-авт.).  И не будет жизнь моя прожитой всуе, / у бесплодно-буйной спешки под пятой, / если сердце, словно колос налитой, / редким словом ляжет в житницу земную (Звон колосьев).

КОНЬ
ЛОМИТСЯ упрямым конём (инд.-авт.). – Солнце. А зима повернула на свет, / и по капелькам день прибывает, / и снега над глубинным огнём / в крутолобых раздумьях застыли. А сквозь тучи упрямым конём солнце рыжее ломится в мыле (На повороте).

КОПНЫ
[СТОИТ] рыжими копнами. – Лес. Что же нажито, что накоплено? – эти, что ли, волны нетёплые, / лес над ними рыжими копнами, / солнца зреющий колобок... Да надежда, что в этом холоде / стать моей домовиной желудю / долгий срок (На Сестрорецком берегу).

КОПЬЯ
[СТОЯТ]  копьями.  – Сосны. Поле дымное, сказка зимняя, / синий лес. Звёзды – хлопьями, / сосны – копьями / до небес. А над речкою  / белой свечкою / древний храм. Повстречаемся – / повенчаемся / завтра там... (Зимняя фреска).

КОРЬЁ
ОПАДЁТ как сухое корьё (инд.-авт.). – Угар толкотни. Зазвенела в ночи золочёная упряжь столицы. Вулканической лавой пульсируют вены её. Но квартал обогни – и такая земля отворится, / что угар толкотни опадёт, как сухое корьё (Земля Москва).

КОСТЕРОК
РЫЖАЯ словно ночной костерок. – Осень. Рыжая – словно ночной костерок, В запахах мяты и сосен Женщина входит ко мне на порог: – Здравствуй! Зовут меня – Осень… (Последний вечер лета).

КОСТЁР (костры)
ПЫЛАЮТ кострами раскалённого безумия (инд.-авт.). –Клёны. …пылают клёны и осины / кострами раскалённого безумия, / и пламень с крон спадает негасимый, / как на Помпею лава из Везувия… (Русский огонь).
– Инд.-авт. Осины. Там же.
РАЗГОРАЕТСЯ костром. – Родство с землёй. В медно-багряной метели земля утопает. В сердце костром разгорается с нею родство. Утро осеннего дня моего наступает, / горькое утро осеннего дня моего... («Утро осеннего дня моего наступает…»).

КОСТИ
ШВЫРНУЛИ словно кости. – Вы. Банкуйте, комсорги вчерашние! По правилам революции / вы взяли банки, вокзалы, и почту, и телеграф, / и всё, что нельзя и можно... А нам, словно кости, куцые / швырнули «права человека», / оставив без всяких прав (Приговор).

КРОВЛЯ
ОСТАЛСЯ лучшей и родною кровлей. – Шатёр. Но табор твой давно уже исчез: / кто в лагерных печах, а кто – в торговле, / а вот тебе шатёр седых небес / остался лучшей и родною кровлей (Фантазия на цыганский мотив).

КРОВЬ
ИСТЁК (смолой) как кровью ран (инд.-авт.). – Бор. Изборский бор, как кровью ран – дружина, / истёк смолой. Но эта же смола / его спасла. И прежняя кручина / блестит вокруг дремучего ствола... («Крик петуха, тревожный и пружинный…»).
СТЕКАЕТ кровью (инд.-авт.). – Время. И все, кто свет небесный и земной Дарил мне – и погас, – все стали мной, Судьбы темницу делая светлицей, Когда стекает время кровью с крыш. («Как в темноте белеет полоса…»).
СТРУИЛСЯ как кровь по кровостоку (инд.-авт.). – Взгляд. Перс развернул ковёр. С пятиметровой, / упавшей наземь площади ковровой / в меня смотрел восточный женский лик. / Не помню я, за час или за миг / мне в душу / просочился тот бездонный, / безмерный взгляд. Ни у одной Мадонны, / ни у славянки на доске иконы / такого нет. Покорно и жестоко / струился взгляд, как кровь по кровостоку (Баллада о ковре).

КУПИНА
НЕОПАЛИМА как волшебная купина.  – Тропина;. По дубравам русского духа / буреломом идёт поруха, / и в ключах чародейных сухо, / и закрыла свет пелена. Но и в бурях пепла и дыма / остаётся неопалима, / как волшебная купина – Во сыром бору тропина;... («Во сыром бору тропина;…»).
Неопалимая купина (устар., книжн., высок.) – нечто нерушимое, непреходящее, вечное.

КРУЖЕВО
КУТАЛА как кружевом как кружевом. – Она.  И не местью влекома, она вызволяла лещей, / и, как кружевом, кутала плечи рыбацкою сетью… (Дочь русалки).

КРУПИЦА
ЗАРОНИТЬ крупицей. – Истину. Я – всего лишь медиум, лишь посредник я меж светом лучей истины этой, произошедшей от истины света, и меж теми, кто жаждет к ней причаститься, жаждет в себя заронить её хоть крупицей, малым зерном – чтобы вырастить всходы только свои, кто не желает жить в сытом хмельном забытьи (Сократ говорит перед казнью).


Л

ЛАВА
КЛОКОТАЛ словно лава. – Воздух.  О, как ты трудно умирала, / лицом оборотясь ко мне. Как будто медленно сгорала / на самом яростном огне. И жадно воздух ты хватала / ртом, как спасение своё. И, словно лава, клокотал он / в груди –  и разрывал её («О, как ты трудно умирала…»).
ПУЛЬСИРУЮТ вулканической лавой (инд.-авт.). – Вены. Зазвенела в ночи золочёная упряжь столицы. Вулканической лавой пульсируют вены её. Но квартал обогни – и такая земля отворится, / что угар толкотни опадёт, как сухое корьё (Земля Москва).

ЛАВИНА
ЗВУЧА лавиной гнева и металла. – О песне. Как много песен время разметало... Но высится по-прежнему одна, / звуча лавиной гнева и металла, – / её зовут «Священная война» («Как много песен время разметало...»).
ХЛЫНУЛИ лавиной. – Смрад и грязь. Значит, снова – «время виновато»? Жизнь такая... Правят автоматы... Смрад и грязь лавиной из столиц / хлынули в Россию... И подмято / этой грязью время и объято (Читая новинки).

ЛАКЕЙ
СТАЛ лакеем.  – «Демократический» главарь. Свердловский первый секретарь, / вальяжный седовласый боров / со всех трибун, со всех заборов / божился нам, что он – бунтарь. А нынче – стал лакеем смирным / валютной мафии всемирной / «демократический» главарь... (Басня о борове).

ЛЕДОКОЛ
ИДУ ледоколом (инд.-авт.). – Я. Одиноким ледоколом по броне / льда людского я иду не первый год. С горем каждый должен жить наедине. В море счастья может выйти целый флот (Сигарету я от солнца прикурю).

ЛЕНИНГРАДЦЫ
КОРЕННЫЕ МОСКВИЧИ сродни коренным ленинградцам. Чем дальше – тем верней и горячей / я в коренных влюбляюсь москвичей. Легенде вопреки, скромны они / и – ленинградцам коренным сродни (Москвичи).

ЛЕТОПИСЬ
БЕРЕГ как будто летописи строка. См. Строка.

ЛИВЕНЬ
ЛИЛСЯ ливнем. – Пот. И там, где всей Вселенной естество / качается, держась на трёх незримых нитях, / сидел Верховный Психоаналитик, / и нимб горел над головой его И под его рукой души моей частица / затрепетала в склянке золотой. И, выплеснув её, он стал трудиться: / протравливать её огнём и кислотой. Он долго колдовал, он лютовал, / он бился, чтоб разгадать, / разъять души моей состав. И пот с него всемирным ливнем лился (Русская душа).

ЛИСТВА
ПАРИТ золотой листвой.  – Душа. Лукоморье двери отворит... Там вся земля стихами говорит! Там золотой листвой душа Поэта Над Соротью осеннею парит («Меня рябина мёдом угостила…»).

ЛИСТОК
ТРЕПЕЩЕТ как листок. – Сердце. И трепещет сердце, как листок, Как мотор на скорости за сто. Половина дней моих – в песок. Половина лет моих – в ничто (Стансы).

ЛИХОДЕЙ
ЛЕТЕТЬ как будто в лиходея.  – В народ. Всё больно, всё болит... Но что всего больнее: / со всех сторон уже не счесть плевков и стрел, / летящих в мой народ, как будто в лиходея, / в народ, что ради всех и гибнул, и горел, / и раздавал другим – и раздает поныне / живую кровь свою, сокровища свои, / и обескровлен стал. И горькою пустыней / молчат его поля в сиротском забытьи (Набат).

ЛИХОРАДКА
МЫЧАЛ как больной лихорадкой. Кто же был на реке?! – он [убийца]  хрипел / и мычал, как больной лихорадкой (Дочь русалки).

ЛОГОВО
ВЖИВАЮСЬ как в логово подбитый зверь (инд.-авт.).– Я. Вот мир, в который я теперь / всем существом своим вживаюсь – / как в логово подбитый зверь, / дрожа, врастаю и вжимаюсь («В минуты близости с тобой…»).

ЛОДОЧКА
ПЛЫВЁТ серебряной лодочкой. – Месяц.  А месяц – лодочкой серебряной, / фольгою ёлочной облепленный / поплыл по небу налегке / в разлитом звёздном молоке... («Луна и месяц – вещи разные…»).

ЛОКАТОР
МУДРОСТЬ как локатор над землёю. Есть умные – и мудрые. Они / друг друга дополняют. Если умный / вонзает мысль, как скальпель, / в многошумный / и пёстрый мир, в его дела и дни – то мудрость, / как локатор над землёю, / объемлет не событья, а века (Ум и мудрость).

ЛУЧИ
ОНА (печаль) страшней любых лучей. Земля – не мать, а нечто под ногой. И не за что страдать, и некого бояться. И лишь одна печаль – не потерять покой, Она страшней любых лучей и радиаций (Звезда Полынь, Или воспоминание о 1986 годе).
– Любых радиаций. Там же.

ЛЮБОЙ
СПАСАЮСЬ, как любой среди земного неуюта (инд.-авт.). – Я. Я в ней [любви] спасаюсь, как любой / среди земного неуюта, / в минуты близости с тобой, / в бесценные мои минуты. В минуты, где векам равна / мельчайшая частица мига, / где ты мне вечностью дана, / как самая святая книга («В минуты близости с тобой…»).

М

МАГНИТ
ТЯНУЛО как магнитом.  – К ней (русалке). И убийца не мог отвести от русалки лица. К ней, кричащей, тянуло его, как магнитом. И увидел он тело, что было под ряскою скрыто. И увидел, что кровь человечья – не рыбья -– текла (Дочь русалки).

МАЛЬЧИШКА
ПРИШЁЛ мальчишкою влюблённым. – Я.  Я к вам пришёл мальчишкою влюблённым. Я робко вас мечтал поцеловать (Антироманс).

МАСЛО
ВХОДИЛ как в масло нож. См. Нож.

МАСТЕР
СЛУЖИТЬ как Мастер. – Поэзии.  Не мне судить, достоин ли я счастья Поэзии родной служить как Мастер, Но знаю: я – её Мастеровой («Мастеровой»).

МАТЕРИЯ
ТРЕЩИТ ПО ШВАМ как на ветру гнилая материя (инд.-авт.). – Империя.  Как на крутом ветру материя гнилая – / по швам и не по швам, и вдоль, и поперёк / стремительно трещит империя былая. История даёт жестокий свой урок (Набат).

МАТЕРЬ
СБИРАЕТСЯ матерью пчелиной. – Роящаяся рать. О, если бы магнитной сердцевиной / для русских сил размётанных им стать. Так воедино матерью пчелиной / сбирается роящаяся рать («В начале века…»).

МЕДУЗА ГОРГОНА
ГЛЯДЕЛА лютее Горгоны Медузы. – Ксантиппа. Разве стал бы я мыслить всерьёз, разве взыскал бы я в ойкумене высшего смысла, если б меня днем и ночью Ксантиппа не грызла, фурией грозной не доводила б до слёз, и не глядела б Медузы Горгоны лютее, печень мою, что там орёл Прометею! – денно и нощно клюя… (Сократ говорит перед казнью).
Горгона Медуза – чудовище с женским лицом и змеями вместо волос.

МЕДЬ
ЛЬЁТСЯ ярой медью (инд.-авт.). – Чести и совести зов. Ярой медью взрывая потёмки, / льётся чести и совести зов. Это предки взывают к потомкам, / пробуждая сегодняшний Псков («Белокаменным витязем дремлет…»).
СВЕРКАЛИ медью. – Шмели. Махаоны и бражники радугу в крыльях несли. И, как хмурые стражники, медью сверкали шмели (Дочь русалки).

МЕЛОДИИ
СМЕХ (внука) слаще всех мелодий. Преображён во внука / прежний мой пыл и жар. Слаще мелодий всех / мне его слышать смех, / слаще любых любовных / радостей и утех («Вот я и дедом стал…»).

МЕМУАРЫ
НАПЕВЫ жарче любых мемуаров. Зачем вы старались, Кумач и Фатьянов, и Жаров? Зачем Исаковский слагал с Соловьёвым-Седым Такие напевы, что жарче любых мемуаров Несут нам из прошлого грозный и радостный дым… (Наши песни).

МЕСТЬ
ДЫБИТСЯ подземной местью (инд.-авт.). – Подземная буря. Отмечено печатью Каина Земли бесчестье. И дыбится она отчаянно / подземной местью Подземная буря (Подземная буря).

МЁД
ВКУСИТЬ как хмелящего мёда. – Слепящего солнца. Как боялась она, / как в реке трепетала она, / как страшилась покинуть родную и мягкую воду, / и на сушу, на берег лесистый подняться со дна, / и слепящего солнца вкусить, как хмелящего мёда (Дочь русалки).

МИГ
КРАТКИЕ как миг. – Столетия. А тебе и мне, нам с тобой / это [любовь] – просто мир, просто – свет, / просто воздух, ставший судьбой, / просто жизнь, из вёсен и лет, / и столетий, кратких, как миг, / и объятий, долгих, как стон/ А потом – твой сладостный вскрик / и – глубокий радостный сон (Тебе одной).

МИЛОСТЬ
НУЖНЫ как Божья милость.  – Детский смех и женское тепло. Что бы там на свете ни случилось, / что бы в мире ни произошло, / будут нам нужны, как Божья милость, / детский смех и женское тепло («Что бы там на свете ни случилось …»).
ОЖИДАЮ как самой высшей милости. – Встречи. И в судьбе, как самой высшей милости, / ожидаю встречи я всегда / с той землёй, где мы с тобою выросли / в незабвенные года («На земле, где мы с тобою выросли…»).

МИНИМУМ
НЕ ХВАТАЛО как минимум. – Стакана полтора. Мой бывший собутыльник Рабинович, / которого ничем не остановишь, / когда он выпьет и раздухарится, / вчера мне снова встретился в столице. Мне сразу стало видно по всему, / что не хватало с самого утра / для счастья совершенного ему, / как минимум, стакана полтора (Русско-еврейская баллада).

МИФ
ЖДУ как сбывшегося мифа. – Я. А я не скиф и не потомок скифа, / по крови и душе не азиат, / но жадно жду, как сбывшегося мифа, / когда судьбу мне снова озарят / ночные азиатские столицы – / жар-птицы из космических морей, / шальные незабытые зарницы, / страницы в книге юности моей... («Ночные азиатские столицы…»).
МОЛОДОСТЬ как древний миф. Молодость уже – как древний миф. В узел вся судьба сошлась тугой. Чем же я еще на свете жив? Только половиною другой… (Стансы).

МИШЕНЬ
НАДОЕЛО БЫТЬ мишенью для стрел. – Мне. И вот – ушёл. В уединенье. В затвор ушёл от мельтешенья / псевдодержавной шелухи. Мне надоело быть мишенью / для стрел не за свои грехи / и отвечать за прегрешенья / творцов словесной чепухи, / что рвутся в князи и верхи (Уединённое).

МОГИЛЬНИК
СТАЛА ядерным могильником.  – Почва. Могильником ядерным стала Почва пашен, лесов и полян, Где живут по заморским уставам Внуки вольных и гордых славян… (Дневник смуты).

МОЛНИЯ
ЖИЗНЬ – молния. Краса и ужас, первозданно-извечные, / стволы дерев и наши вены заполнили. Дела бездарные и думы беспечные / водой и пламенем надолго прибьёт. И ты поверишь, улетая за молнии, / что жизнь – и молния и громоотвод (Гроза).

МОЛОДЕЦ
ДЕРЖИТСЯ молодцом. – Он. Измученный мужик с учительским лицом / к ученикам приходит после голодовки. Слова едва слышны. Движения неловки. Но держится он всё же молодцом (Педагогическая трагедия).

МОЛОКО
УТРО как бидон молока (инд.-авт.). Поднимет конь свои гнедые бока С травы примятой, то густое тепло На месте том дымится. Утро бело, Как полный доверху бидон молока… И вдруг покажется – полжизни прошло. И улетают птицы (Август).

МОЛЧАНЬЕ
 НЕТ НИЧЕГО страшнее, чем удушье от молчанья. См. Удушье.
 
МОНИСТО
ЗВЕНИТ как монисто (инд.-авт.).  – Ночь. Я жду тебя который день подряд, / а кажется – который век подряд. Со мной уже деревья говорят / на языках весёлых и смолистых. И если что-то в них я не пойму, / ночные птахи слуху моему / подсказывают через полутьму. И ночь звенит как южное монисто («Я жду тебя который день подряд…»).

МОНОЛИТ
ЕДИН как монолит. – Охлос. Охлос желает, чтобы ему гладили шёрстку. В жажде благополучья он един как монолит, более ни за что у него душа не болит. Прочее для него – это вредный вздор (Сократ говорит перед казнью). ; Ср.: Гладить по шёрстке (ирон.).
Охлос (истор.) – в Древней Греции – чернь, социальный слой населения, лишённого политических прав.

МОСТ
ПРИСЕЛ как будто бык над ручьём (инд.-авт.). – Мост. Август идёт. Мохнатой лапой ветер гладит лицо. Над Волгой мост, как будто бык над ручьём, Присел под грузом (Август).

МОСТОВЫЕ
ОСТАЛОСЬ как булыжных мостовых. – Немного москвичей. Ни наглости у них, ни суетни. Но в чёрный час не подведут они. Немного, как булыжных мостовых, / в Москве осталось москвичей таких (Москвичи).

МОТОР
ТРЕПЕЩЕТ как мотор на скорости за сто. – Сердце. И трепещет сердце, как листок, Как мотор на скорости за сто. Половина дней моих – в песок. Половина лет моих – в ничто (Стансы).

МУРАВЕЙНИК
В ГРЕХАХ как муравейник в муравьях (инд.-авт.).  – Я. Прости меня, Никола Зимний: Не смог я нынче в храм прийти. А всё ж грехи мои прости мне… Хотя бы главные – прости! Я весь в грехах перед тобою, / как муравейник в муравьях, / как пушка в гари после боя / и как бродячий пёс в репьях… (19-е декабря).

МУТЬ
НАБРЯК мутью. – Взгляд. Взгляд под красными веками мутью набряк. Сапожищи вздымались подобьем коряг / в стеблях тины и в лапах аира (Дочь русалки).

МЫ
СЛЕПОЙ как мы с тобой (инд.-авт.). – Дождь. Этот дождь – он как мы с тобой. Он от счастья совсем слепой. Он от солнца совсем ослеп. И прекрасен он, и нелеп (Счастье).


Н

НАБАТ
ОГЛАШАЕТСЯ набатом. – Река. Мне и чудится порою, Что далече, перед раннею зарёю Вновь набатом оглашается река… (Сыновняя поэма).

НАВАЖДЕНИЕ
НОЧЬ (весенняя) как наваждение. И каждый день – как день Её рождения. И полночь зимняя – жар-птичий сон! А ночь весенняя – как наваждение: Волшба русалочья, лебяжий стон… (Величальная моей любимой).

НАДО
ЖИВУ как надо. – Я. «Что за чёрт! – ему думалось, – / я ведь как надо живу. Крепок дом, и «мотор» в гараже, и гуляет в хлеву / здоровенный трёхлетошный боров. Что за дьявол смущает мой норов?!» (Дочь русалки).
ИДЁТ как надо. – Всё. И шайки чужеземцев кровавый свой содом / уже затеять рады у стен святого града – / а земляки на вече вопят, что всё – путём, и пастыри вещают, что всё идёт, как надо! (Последний русский витязь).

НАРКОТА
ПЛЕЩУТ (с экранов) как наркоту.  – Ложь и грязь. Народ безмолвствует. Похоже, все устали / от гонок выборных, от рвущихся во власть. Вещает радио не нашими устами. Как наркоту, с экранов плещут ложь и грязь (После выборов).
Наркота (жарг.) – Тот, кто употребляет наркотики; наркоман.

НЕБОСВОД
СВЕСИЛИСЬ как с небосвода. – Гроздья смородины. Чёрной смородины гроздья литые. Красной смородины буйный пожар... Стала б судьба моя серой пустыней, / если бы в сердце я их не держал (Смородиновый трилистник). Вот они свесились! – как с небосвода... Где ж это? – в памяти иль наяву? (Смородиновый трилистник).

НЕВОЛЯ
НЕДОЛЯ сильней, чем неволя. Оттого ли, что воля – в извечном созвучии с долей / и рифмуется с болью, и перекликается с полем, / нет недоли для русского сердца сильней, чем неволя, / и острей, чем погибшее поле, не сыщется боли... (Созвучия).
 
НЕНАВИСТЬ
ЛЮБОВЬ сильней, чем ненависть. И я опять во всём / любовью движим. Она сильней, чем ненависть, во мне. Бегу, лечу, / спешу за солнцем рыжим – / и вижу свет его в твоём окне… (Новый март).

НЕУЮТ
СПАСАЮСЬ, как любой среди земного неуюта (инд.-авт.). См. Любой.

НИГДЕ
НЕ ДОВОДИЛОСЬ как никогда. – Мне. Живу на хлебе и воде, / как никогда и как нигде / мне с юных лет не доводилось. Но юность, волею звеня, / крылатым делала меня, / а в хлябях нынешнего дня / грозит унылая бескрылость (Живу на хлебе и воде).
СТАНОВЛЮСЬ как нигде. – Собой.  Невероятной синевы / река. Плывут над берегом Псковы / века. И отражается в воде / собор. И становлюсь я, как нигде, / собой (Родина).

НИКОГДА
НЕ ДОВОДИЛОСЬ как никогда. – Мне. Живу на хлебе и воде, / как никогда и как нигде / мне с юных лет не доводилось. Но юность, волею звеня, / крылатым делала меня, / а в хлябях нынешнего дня / грозит унылая бескрылость (Живу на хлебе и воде).
НЕ ПИСАЛА как никогда. – Россия. Любого в мире сильней гипноза / её словесность – а ей всё мало! – Россия пишет стихи и прозу, / как никогда ещё не писала (Россия пишет).

НИКТО
СЧАСТЛИВ как никто. – Бич. Но этот бич себе противоречит: / день у него расписан наперёд. Он встанет, отряхнётся и пойдёт / к шалману, опрокинет там рюмашку / и натаскает ящиков пивных / для алкашей, и – свой среди своих – / в углу зажмёт посудомойку Машку. И снова станет счастлив – как никто! (Горькая баллада).
Бич (жарг.) – опустившийся человек, бродяга.

НИТЬ
ГОТОВА ПОРВАТЬСЯ как тонкая нить. – Судьба. Порою судьба на нежданной излуке / готова порваться, как тонкая нить. В пустой маете опускаются руки / и просто не можется верить и жить (Перезвоны словенских ключей).

НОГОТЬ
ВЗОЙДЁТ как чёртов ноготь. – Месяц. Я на минуту встану, чтоб лезвие потрогать, / и месяц из тумана взойдёт, как чёртов ноготь, / и вдруг таким дурманом дохнут березняки, / как будто в них разлиты и мёд, и крепкий дёготь… (Косьба).
Чёртов ноготь (обл.) – то же, что чёртов коготь (род растений семейства Педалиевые).

НОЖ
ВХОДИЛ (в судьбу) как в масло нож (инд.-авт.).  – Ты. Пускай ты от одних дорог открещивался резко, А на других путях входил В судьбу, как в масло нож, Но если женщина шепнёт: «Задёрни занавеску!», Ты этот путь – губами в грудь – Никак не обогнёшь… (Занавеска).

НОТЫ
ЗВЕНЯТ как семёрка нот на нотном стане (инд.-авт.). – Капли. Инд.-авт.  Как семёрка нот на нотном стане, / капли на стекле звенят уже: / март, апрель и май опять настали, / а весны - ни в теле, ни в душе! (Горькая песня).


О

ОБИДА
КРИК горше смертной обиды. И вскричала она! И немыслим для слуха был крик, / горше смертной обиды и смерти самой непреклонней. И острей остроги он в мозгу человека возник / и ему показался страшнее тюрьмы и погони (Дочь русалки).

ОГНЕВИЦА
ВСПЫХНУВ звёзднокрылой огневицей (инд.-авт.). –О полярном пилоте. На воду – венки! На воду венки… В море вышли мы не за добычей. Сжаты кулаки. Взгляды, как штыки. На воду венки: / таков обычай. Встала молодёжь и фронтовики. Сбавила машина обороты. С борта корабля /на воду венки / памяти полярного пилота. Здесь он принял свой самый краткий бой, Вспыхнув звёзднокрылой огневицей (Морской обычай).

ОГОНЬ (огни)
ВХОЖУ как в живой огонь. – Я. Сын своего отца И матери своей, Сын рода своего и своего народа, Я – как в живой огонь и как в живую воду – Вхожу в тайник их счастья и скорбей… (Сыновняя поэма).
– Как в живую воду. Там же.
ЖЖЁТ незримым огнём. – Цветущая полынь. Горючая звезда – цветущая полынь, Влюблённая во прах, в погосты и руины, Огнём незримым жжёт июньскую светлынь, Полесские дубы и степи Украины (Звезда Полынь, Или воспоминание о 1986 годе).
СКАЧУТ нерукотворными огнями (инд.-авт.). –  Снегири. Звенят крылами декабри и январи, / и плечи белые в снега берёзы прячут. / Но по сугробам на заре отважно скачут / нерукотворными огнями снегири (Снегири).
 
ОДНА
ТРЕВОЖИТ как ни одна. – Песня.  Я верю – лихолетье не воскреснет / в моём краю. Но если эта песня / тревожит в мирный час, как ни одна, – / то здесь не только память виновата / и давние кровавые утраты. Грозой пропахла наша тишина («Как много песен время разметало...»).

ОЖОГ
ВЗДОХ – ожог стыда. Но что такое грех, когда / в нём каждый миг  / самосожженье, / и каждый вздох – ожог стыда. А каждое телодвиженье – / ответ на встречный зов слепой, / с небес прыжок без парашюта – / в минуты близости с тобой, / в невероятные минуты («В минуты близости с тобой…»).

ОСОКА
ОСТРЫЙ словно свежая осока (инд.-авт.). – Полночный шёпот. И острый, словно свежая осока, Полночный шёпот веру мне дарил, Что я и впрямь – слегка уставший сокол, В котором дух над плотью воспарил (Соколиная баллада).

ОСТРОГА
КРИК острей остроги. И вскричала она! И немыслим для слуха был крик, / горше смертной обиды и смерти самой непреклонней. И острей остроги он в мозгу человека возник / и ему показался страшнее тюрьмы и погони (Дочь русалки).

 ОТЕЦ
СТАЛ духовным отцом. – Псков. Вольный Псков! Ты для Третьего Рима / стал духовным отцом в старину. Что же смотришь ты невозмутимо / на лежащую в прахе страну? («Белокаменным витязем дремлет…»).

ОЧИ
ОТРАЖАЛОСЬ как в огромных очах. – Небо.  Но прибрежный песок не хранил в предзакатных лучах / ни следа, ни кровинки – как будто никто на нём не был. И в зелёной воде, как в огромных очах, / отражалось бесстрастное вечное небо (Дочь русалки).

ОШИБКА
СТАНЕТ последнею ошибкою. – Последняя дорога. На каждую дорогу – по ошибке. На каждую ошибку – по улыбке. И знаю я, что на исходе дней, Когда мне холод очи затуманит Последняя моя дорога станет Последнею ошибкою моей (Так мало пройдено дорог»).

П

ПАЛЬБА
МОЛЬБА сильней, чем орудийная пальба. Вижу облик твой / в шинели, в гимнастёрке фронтовой. И, всё больнее душу мне тревожа, / сильней, чем орудийная пальба, / мне слышится в глазах твоих мольба: «Скажи, сынок, за что, за что, за что же / те, кто у вас сегодня во властях, / Победу нашу превратили в прах? Скажи, неужто это – навсегда?!» (9 мая 21 века).

ПАМЯТЬ
ГОРЧИТ как будто память о любимой. –  Она (рябина). Сорву я с ветки и по-братски разделю / со снегирями гроздь мороженой рябины. Она горчит, как будто память о любимой… (Снегири).

ПЕПЕЛ
СТАТЬ пеплом. – Тебе. И остаётся только от стыда / тебе сгореть и пеплом стать, когда / среди такой слепящей красоты / огнём любви не загорелся ты (Русский огонь).

ПЕРСТ
ОДИНОК как перст. – Я. «…я старый перс, я одинок как перст, / но, может быть, лишь потому я – мастер, / что в юности на сотни миль окрест / прекрасней этой девушки не знал» (Баллада о ковре).

ПЕРЬЯ
СТАРЫЕ ПОВЕРЬЯ словно птиц волшебных перья (инд.-авт.).  Эти старые поверья, / неразменные слова, / словно птиц волшебных перья, / светят жаром колдовства («Эти старые поверья….»).
Поверье –  идущее из старины и живущее в народе убеждение, вера в примету.

ПЕСНЯ (песни)
ЗАМОЛКЛИ словно песни давних лет. – Названия деревень.  Замолкли, словно песни давних лет, / названия, которых нет напевней. Деревни Подберёзье – больше нет. Подвишенья с Подлипьем – тоже нет (Мрачнейшая из всех дурных примет...).
ПРОБИТЬСЯ словно в песне. – Штыком. И тебе довелось – нет, не бегством спастись, / а пробиться, словно в песне – штыком, но совсем без гранат (Сыновняя поэма).

ПЕЧАТЬ
СКРЕПЛЯЛА как печать. – Воля. Как живая вода – на смертельной беде настоялась / эта лютая воля, сломившая чёрную рать. И спасла нашу землю она – эта ярость. И приказы стратегов скрепляла она как печать (Сыновняя поэма).

ПЕЧЬ
КАЖЕТСЯ печью в теле. – Душа. Мороз такой, что звёзды костенеют, / а тишь такая, что звенит в ушах. Мороз такой, что зубы коченеют, / и печью в теле кажется душа («Мороз такой, что звёзды костенеют…»).

ПЁС
В ГРЕХАХ как бродячий пёс в репьях.  – Я. Прости меня, Никола Зимний: Не смог я нынче в храм прийти. А всё ж грехи мои прости мне… Хотя бы главные – прости! Я весь в грехах перед тобою, / как муравейник в муравьях, / как пушка в гари после боя / и как бродячий пёс в репьях… (19-е декабря).

ПЛАМЯ
ОБОЖГЛА сердцем-пламенем. – Ты.  Ты сама меня сердцем-пламенем / обожгла, В поле снежное песней нежною / позвала. Вслед за тучами лесом-кручами
я лечу, / отыскать тебя, повстречать тебя / я хочу! (Зимняя фреска).

ПЛАХИ
УПАЛИ как на плахи. – Головы. Все более ко всем моим заботам / забота прибавляется одна: / забота о друзьях моих ушедших, / чьи головы упали, как на плахи, / на письменные жесткие столы... («Все более ко всем моим заботам…»).

ПЛЕТИ
ПОВИСЛИ как плети. – Руки. И полдюжины кружек махнув за единый присест, / и разбавив их краской, что сталь листовую проест, / он [человек] слегка отдышался, и руки повисли, как плети (Дочь русалки).

ПОГОНЯ
ПОКАЗАЛСЯ страшнее погони. – Крик. И вскричала она! И немыслим для слуха был крик, / горше смертной обиды и смерти самой непреклонней. И острей остроги он в мозгу человека возник / и ему показался страшнее тюрьмы и погони (Дочь русалки).

ПОДОРОЖНК
ЯЗЫК ПОЭЗИИ словно подорожник (инд.-авт.). Люби поэзию, художник, Язык её целебных строк / для сердца – словно подорожник, / врачующий любой ожог (Другу-живописцу).

ПОДРУГА
МЕТЕЛЬ – подруга. Метель – судьба. Метель – подруга В морозной нежности, в разгульной силе... «Оставьте мне метель да вьюгу» – Да песню вольную в полях России (Метель).

ПОЖАИРЩЕ
ЗАКИПАЮТ точно хотят прикрыть пожарища следы (инд.-авт.). – Травы.  И всё вокруг так солнечно и сочно, / и лапчатые травы на бугре / так закипают – буйно, яро! – точно / хотят прикрыть пожарища следы (Стоп-кадры детства...).

ПОЛЕ
БОЛЬ острей, чем погибшее поле. Оттого ли, что воля – в извечном созвучии с долей / и рифмуется с болью, и перекликается с полем, / нет недоли для русского сердца сильней, чем неволя, / и острей, чем погибшее поле, не сыщется боли... (Созвучия).
ЭТО как в поле посев. –  Быть женщиной. …каждая женщина, кем бы она ни была –/ машинисткой, министром, уборщицей или русалкой, / хочет Женщиной быть, сердцевиной любви и тепла, / а не тенью бесплодной, / не рыбой холодной и жалкой. Это в женщине каждой извечно, как в поле посев, / словно голод и жажда и в песне – запев (Дочь русалки).

ПОЛОТНИЩЕ
СТАНЕТ КАЗАТЬСЯ красным полотнищем. – Русский снег. И потребует нашу кровь / для себя этот зимний век. И полотнищем красным вновь / станет русский казаться снег... (Осень-93).

ПОПРИЩЕ
СТАЛО поприщем. – Слово.  Лишь по Его велению и воле / мне Слово стало поприщем и долей. И я не преступал его порог / в иное ремесло [(Exegi monumentum – я воздвиг памятник (лат.)].

ПОРОСЯ
ВЗИРАЕТ словно порося.  – Каждый. Вчерашние «страдальцы» – раздобрели, / с экрана каждый, словно порося, / взирает сыто… Что им наше бремя? – А мы уже хрипим, его неся («Стоит сплошное Первое апреля…»).
Порося (обл.) – то же, что поросёнок.

ПОСРЕДНИК
ЖИЛ как посредник между богами и человеками.  – Я.  Я исполнил предназначенье, что предсказал мне ещё в мой детский час в Дельфах оракул: жил как посредник между богами и человеками… (Сократ говорит перед казнью).

ПОЧВА
РОДНАЯ как почва. – Страна. Какая же страна мне снится / который век, который век?.. Я только то о ней и знаю / по этим сгинувшим векам, / что для меня она – родная, как почва, дом и Божий храм, / и что родство сегодня с нею / свинцовой горечью полно (Страна).

ПОЯС
ОБИДА помощнее, чем пояс шахида. См. Шахид. 

ПРАЗДНИК
В ДУШЕ словно в праздник престольный к обедне (инд.-авт.). Даже если в душе, словно в праздник престольный к обедне, / светлый благовест льётся и солнце восходит в зенит, / никуда не уйти от предчувствий, что это последний / вольный голос удачи – последний, последний звенит! (Дума).

ПРАХ
ОСЕДАЛА как прах кремированных вождей (инд.-авт.). – Душа. И, как прах кремированных вождей, / даже в смерти свой труд верша – / на поля, иссохшие в каплях дождей, / оседала его душа... (Смерть крестьянина).
ПОХОРОНИЛ как прах. – Мудрец. Ум открывает истину, как ересь, / ни крови не жалея, ни чернил, / чтоб через век, в ней напрочь разуверясь, / мудрец её, как прах, похоронил (Ум и мудрость).
ПЫЛЬ как прах. Умирал индус на моих глазах, / на глазах вокзальной толпы. На его лице пыль была как прах / и глаза – полуслепы (Там же).

ПРАЩУРЫ
ДУШОЮ НЕ КРИВЯТ как пращуры. – Кривичи-словене. Свинцом и медью / звучит небес недремлющий набат. И на дыбах Россия – и на дыбе. И мертвен лик её – и жив. И свят. И кривичи-словене молодые, / как пращуры, душою не кривят («В начале века…»).

ПРЕЖДЕ
БЕЗМОЛСТВУЕТ как прежде. – Народ. Народ безмолвствует. Безмолвствует, как прежде. И отчий край мой – снова в лапищах ворья... Нет места, кажется, ни вере, ни надежде / на возрождение заводов и жнивья (После выборов).
ГЛЯДИТ как прежде. – Россия. Какой бы смертный  ни ложился стыд / на звёзды и кресты твои святые, / на них, как прежде, с верою глядит, / Вселенная по имени Россия… (На улицах столицы…»).
ДАЛЕКА как прежде. – Ваша светлость.  Я не считаю дней и лет. Вся жизнь моя – единый свет, / не разделимый на мгновенья и века. Но вот уже который год / моя дорога к Вам ведёт, / а Ваша светлость мне, как прежде, далека (Зимняя серенада).
НЕ ВРАЖДУЕТ как прежде. – Век.  Как прежде, в дивном городе моём / вчерашний век с грядущим не враждует. И колокол в узорочье литом / вызванивает песню молодую. И крепость возводил Довмонту-князю. И в сад боярский с огольцами лазил (Псковские строки).
ОЩУТИТЬ как прежде. – Друзей. Но более всего – какое счастье: / вдруг, после стольких / невстречальных лет / взглянуть глаза в глаза седым чалдонам – / друзьям далёкой юности своей, / приникнуть снова к судьбам их бедовым / и в них, как прежде, ощутить друзей («Какое счастье – в Азии, в Сибири…»).
ПАШЕМ как прежде. – Мы. И как прежде, мы пашем до ломоты в костях / и до рези в глазах; и душой своей, и плотью / заклеймённый позором, / разодранный в лохмотья / мы сшиваем наш гордый нерукотворный стяг (На исходе).
СТРЕМИТСЯ как прежде. – Дух. Открой мне, Господи, двери покаянья! Мой дух с утра к Твоему стремится храму, / как прежде рвался в постыдные деянья. Вот и отравлен я скверною и срамом... (Молитва грешника).

ПРЕИСПОДНЯЯ
ЖИВЯ как в преисподней. – О народе. Зато он понимал: народ уже устал / от вечных передряг, живя как в преисподней, / и он готов того впустить на пьедестал, / кто может накормить не завтра – а сегодня, / пускай не навсегда – но всё же дать кусок, / прилавки завалить жратвою и вещами (Сальвадор Альенде).

ПРОДАЖА
БЕЖАТЬ хуже продажи чести. Друг мой Критон, подкупив тюремную стражу, мне предлагал совершить побег. Верный мой ученик! – но и он даже не понимает, что Сократ – не тот человек, чтобы стать беглецом. Бежать – хуже продажи чести, смерти самой страшней (Сократ говорит перед казнью).

ПРОРЕХИ
ПРОРЕХИ (в душе) страшней озоновых прорех. Прорехи в душе. Теперь, когда у всех в душе растут прорехи, / которые страшней озоновых прорех, / когда вовсю бегут отравленные реки / в моря людей, вовек не знавших слова «грех»... (Набат).

ПРОСНУВШИСЬ
ВЗГЛЯНУЛ словно проснувшись. – Он. Этой думой придавленный, он и увидел жену, / что сидела, встречая его на ступенях крыльца, / и сначала бессмысленно ей, по привычке кивнул, / а потом встрепенулся и, словно проснувшись, / взглянул  на черты озорного когда-то, угрюмого нынче лица (Дочь русалки).

ПТИЦА
ЛЕТИШЬ птицей. – Жизнь. О, жизнь моя, куда же ты летишь Подстреленной, но не убитой птицей?!.. («Как в темноте белеет полоса…»).
ЛЕТЯТ как птицы.  – Клочья пены. Грохочет море. Белеют гребни. В просторе древнем грохочет море. И клочья пены летят, как птицы, И усмириться не хочет море (Морское утро).
ПЕВУЧ как птица Сирин (инд.-авт.). – Свет (слова сирень). И снова я везу в Москву из Пскова / в мешке льняном земное колдовство. Сирень…сирень! – таинственное слово: / певуч, как птица Сирин, свет его… (Соната сирени).
Птица Сирин – райская птица-дева из средневековой книжной мифологии, образ которой восходит к древнегреческим сиренам.

ПУРГА
ЛЕТИТ пургой.  – Вишнёвый цвет. Прекрасен Псков, когда вишнёвый цвет / летит пургой на звонкие скворешни, / и над Великой плещется рассвет, / и над Псковой играет воздух вешний (23 июля).

ПУСТЫНЯ
МОЛЧАТ горькою пустыней (инд.-авт.). – Поля. Всё больно, всё болит... Но что всего больнее: / со всех сторон уже не счесть плевков и стрел, / летящих в мой народ, как будто в лиходея, / в народ, что ради всех и гибнул, и горел, / и раздавал другим – и раздает поныне / живую кровь свою, сокровища свои, / и обескровлен стал. И горькою пустыней / молчат его поля в сиротском забытьи (Набат).
СТАЛА серой пустыней. – Судьба. Чёрной смородины гроздья литые. Красной смородины буйный пожар... Стала б судьба моя серой пустыней, / если бы в сердце я их не держал (Смородиновый трилистник).

ПУХ
ГРУЗ легче пуха. Как мало слышится стихов! – / наверное, для них – не время. Когда лежит в руинах кров, / душе любое тяжко бремя. Поэзия же – это груз / незримей света, легче пуха. Она – не минус и не плюс: / небесный труд земного духа («Как мало слышится стихов…»).

ПУШКА
В ГРЕХАХ как пушка в гари после боя (инд.-авт.).  – Я. Прости меня, Никола Зимний: Не смог я нынче в храм прийти. А всё ж грехи мои прости мне… Хотя бы главные – прости! Я весь в грехах перед тобою, / как муравейник в муравьях, / как пушка в гари после боя / и как бродячий пёс в репьях… (19-е декабря).

ПЧЁЛЫ
МЧАЛИСЬ как пчёлы за мёдом. – Дети. И согнувшихся сосен своды / еле держат снегов слои. А под ними сквозь непогоду / скачут-прыгают, как воробьи, / малолетние пешеходы – в школу. В школу! – как пчёлы за мёдом, / мчались юные дети («Память, память – в твоих чертогах…»).
 
ПЫЛЬ
ТЮРБАН старше пыли. – Тюрбан. Рис на шпалы сыпался из мешка, / в пыль летел и мешался с ней. А размотанный тюрбан старика / старше пыли был и темней (Смерть крестьянина).
– Темней пыли. Там же.
Тюрбан – восточный мужской головной убор из обёрнутого вокруг головы (фески, тюбетейки) полотнища лёгкой ткани.

ПЬЕДЕСТАЛ
ОБРУШИЛ ПЫЛ как с пьедестала. – Рабинович. Все скопом на него смотрели косо. Конечно же, с «еврейского вопроса», / как с пьедестала, на меня свой пыл / обрушил Рабинович (Русско-еврейская баллада).

ПЬЯНИЦА
РУХНУЛ как полночный измученный пьяница (инд.-авт.). – Век. Как полночный измученный пьяница, Рухнул век у своей же двери. Ах, душа моя, вечная странница, Нам бы только дожить до зари! («Как смола ядовитая, тянется…»).

Р

РАБА
[БЫЛА] рабой. – Ты. Ты в этом мире – и рабой, / и госпожой моею лютой – / в минуты близости с тобой, / в невероятные минуты («В минуты близости с тобой…»).

РАДОСТИ
СМЕХ (внука) слаще любовных радостей. Преображён во внука / прежний мой пыл и жар. Слаще мелодий всех / мне его слышать смех, / слаще любых любовных / радостей и утех («Вот я и дедом стал…»).

РАВНЫЙ
САЖАЛ (за стол) как равный – Он. Самым первым в посёлке гараж он у дома возвёл, / и на труд, и на выпивку, и на рыбалку умелец. И любое начальство сажал он, как равный, за стол, / и казалось тому – он не только что крепкого дома – / а жизни владелец! (Дочь русалки).

РАСПЯТЬЕ
ВГВОЗДЯТСЯ как в распятье. – Бомбы. Ещё какой-то миг – и Вас прожжет свинец, / и бомбы во дворец вгвоздятся как в распятье, / и вот уже сплетён терновый Ваш венец / из танков и штыков коричневою ратью (Сальвадор Альенде).
ОБРУЧЕНЫ как с распятьем. – Мы. Злобой века мы обручены Были с лихолетьем – Как с распятьем… («Прощание славянки»).

РЕАКТОР
ОСТАЛСЯ реактором любви (инд.-авт.). – Народ. Реактором любви остался мой народ, Хотя никто ему не возместил потери. И мглится небосвод. И длится этот год. И звёздная полынь цветёт среди метели (Звезда Полынь, Или воспоминание о 1986 годе).

РЕЧЬ
ВЕДОМ как людская речь. – Язык травы. А в чутком разуме соперницей бывала / волхву общинному – и тоже волховала. И, как людская речь, был ведом ей / язык травы и деревьев, и зверей (Сказ о паромщице).
– Язык деревьев. Там же.
– Язык зверей. Там же.

РЕШЕТО
ПУСТА как решето (инд.-авт.). – Душа. Не был я ни жёсток, ни жесток, А душа пуста, как решето. Половина слов моих – в песок. Половина дел моих – в ничто (Стансы).

РОГАТИНА
ВБИВАЛА ВЗОР как рогатину (инд.-авт.). – Ольга. …была купеческая дочерь Ольга, / зеленоокая девица, что нисколько / не уступала в силе знатному отцу –  / плесковскому богатырю-купцу, / и в сердце взор, как рогатину, вбивала / любому шалому удальцу (Сказ о паромщице).

РОДНОЙ
СТАНОВИТСЯ родным. – Слово «забастовка».  И каждому дышать и горько, и неловко, / когда на кровный рубль не купишь даже дым, / тем более – трубу. И слово «забастовка» / в домашнем словаре становится родным (Набат).

РУБИН
ЛУЧИТСЯ как рубин (инд.-авт.).  – Сердце. Но лучится сердце, как рубин, / радостью небесной и земною, / потому что я тобой любим, / потому что ты любима мною! («Если б я тебя не полюбил…»).

РУКИ
МЁРЗЛО, сильней чем руки. – Сердце.  А тугие, ничьей мужской рукой не тронутые груди / облегает многоцветный пылающий шёлк – / напоминая мне о полярном сиянии / над гарнизоном в тундре у моря, / где сердце моё столько ночей мёрзло сильней, чем руки… (Три желания).

РУЧЕЙ
ВОЛЯ (русская) – вселенский ручей. Так что же охвачен я смертной тоскою?! – ведь русская вечность подарена мне, как белому храму над синей рекою и каменным стражам на той стороне... И русская доля чиста, как царевна. И русская воля – вселенский ручей. И русская вера извечно целебна, подобно водице словенских ключей (Перезвоны словенских ключей).
ПРИСЕЛ как будто бык над ручьём (инд.-авт.). – Мост. См. Мост.

РУЧЕЙКИ
ПОШЛИ СТРУИТЬСЯ ручейками. –Слёзы. И слёзы из глаз горбунка / пошли ручейками струиться: / счастливее нет дурака / и нету разумней, пока / дурак не приснился царице (Иванушка).

РЫБА
УБИТА как последняя рыба. – Она (дочь русалки). В первый раз и в последний она поняла – это кровь. Кровь людская бежала по ней, холодеющей вновь. Поняла, что была не русалкой, а бабой земной рождена, / а убита теперь, как последняя рыба, она (Дочь русалки).

С

САМОВАР
ЖИЗНЬ как самовар, надраенный до блеска (инд.-авт.). …жизнь твоя – как самовар, Надраенный до блеска, Пускай ты голый как сокол, И чёрствой корке рад, Но скажет женщина тебе: «Задёрни занавеску!..», И – всё. И никаких побед. И никаких утрат (Занавеска).

САМОСОЖЖЕНЬЕ
КАЖДЫЙ МИГ   самосожженье. Но что такое грех, когда / в нём каждый миг  / самосожженье, / и каждый вздох – ожог стыда. А каждое телодвиженье – / ответ на встречный зов слепой, / с небес прыжок без парашюта – / в минуты близости с тобой, / в невероятные минуты («В минуты близости с тобой…»).

СВЕТ
ГРУЗ незримей света. Как мало слышится стихов! – / наверное, для них – не время. Когда лежит в руинах кров, / душе любое тяжко бремя. Поэзия же – это груз / незримей света, легче пуха. Она – не минус и не плюс: / небесный труд земного духа («Как мало слышится стихов…»).
СТАНЕТ путеводным светом. Кто скажет мне, зачем я к жизни вызван? Что путеводным светом станет мне? Молчит туман. Молчат седые избы. Молчит земля, кружась в туманном сне (Предосенние строфы).

СВЕТЛИЦА
ДЕЛАЯ светлицей (инд.-авт.). – Темницу судьбы. И все, кто свет небесный и земной Дарил мне – и погас, – все стали мной, Судьбы темницу делая светлицей, Когда стекает время кровью с крыш. («Как в темноте белеет полоса…»).

СВЕЧИ
ГОРИМ как свечи подо льдом (инд.-авт.). Но сколько бы нас ни гасили – / горим, как свечи подо льдом. Не угасай, моя Россия – / последний в мире Божий Дом... (Последний дом).
ГОРЮ в тысячу свечей. – Я. Моя желанная, моя жемчужина! – я снова в тысячу горю свечей в зелёном кружеве, в лучистом кружеве, в пречистом кружеве твоих очей (В зелёном кружеве).

СВЕЧКА
Белой свечкою. – Храм. Поле дымное, сказка зимняя, / синий лес. Звёзды – хлопьями, / сосны – копьями / до небес. А над речкою  / белой свечкою / древний храм. Повстречаемся – / повенчаемся / завтра там... (Зимняя фреска).

СВИНЕЦ
ЗВУЧИТ медью. – Набат. Свинцом и медью / звучит небес недремлющий набат. И на дыбах Россия – и на дыбе. И мертвен лик её – и жив. И свят. И кривичи-словене молодые, / как пращуры, душою не кривят («В начале века…»).
– Свинцом. – Набат.

СВОБОДА
ВОЛЯ больше, чем свобода. Воля – больше, чем свобода. Это – ветер, это – высь / и в густом кусте смороды / необорванная кисть (Смородиновый трилистник).
Глубже свободы. – Чувство. И превыше свободы, и глубже оно, и мощней, / это странное чувство, / что в доме высотном, что в поле. И от неба до сердца, от сочной листвы до корней – / белоночная воля. Безмерная... Высшая воля! (Белоночие).
– Мощней свободы. – Чувство (Там же).
– Превыше свободы. – Чувство (Там же).

СВЯТЫНЯ
СТАЛИ двуединой святыней. – Крест и звезда. Вот такая судьба – что и / стали в ней двуединой святыней! («И под русским крестом, и под красной звездой…»).

СДАЧА
ОТСЧИТАЛА как будто на сдачу. – Кукушка. А другая кукушка иначе / разглядела мой будущий след, / отсчитала, как будто на сдачу, / только жалкую горсточку лет... (Две кукушки).

СЕДИНА
ВЬЁТСЯ горькой сединою (инд.-авт.). – Память.  Опять вхожу я в опустевший дом, / где смотрят с фотографий мать с отцом, – / и задыхаюсь тёмной тишиною. Моё гнездо, пенаты – отчий дом... Теперь один я обитаю в нём, / где память вьётся горькой сединою («Опять вхожу я в опустевший дом…»).

СЕЙЧАС
ПОМНЮ как сейчас. Сундук в оковах звякнувшей чеканки / открыл хозяин. Помню, как сейчас, / изнанкою ковёр, но и с изнанки / такого цвета проступили знаки, / что перед ними солнца свет погас (Баллада о ковре).
ТАКИЕ как сейчас. – Дни.  И ясно нам в дни смуты и разора, / особенно в такие, как сейчас: / нам, русским, ни к чему златые горы, / пока Святые Горы есть у нас... (Горная Русь).

СЕМЕНА
ВЫРОСЛИ словно из семян (инд.-авт.). – Созвездья хлопковые. Из сердец их, Здесь, в болотах, в малярийной сырости Тысячи погибли северян. И созвездья хлопковые выросли Из сердец их, словно из семян (Памирской долине).

СЕМЁРКА
ЗВЕНЯТ как семёрка нот на нотном стане (инд.-авт.). – Капли. См.: Ноты.

СЕНОВАЛ
ДЫШИТ словно сеновал (инд.-авт.). – Память. И память дышит, словно сеновал, / разворошённый в зимней непогоде: / по улицам, сквозь молодёжный шквал, / меня совсем не узнавая вроде, / стареющие женщины проходят, / которых я девчонками знавал... (Псковские строки).

СЕРЕБРО
ЗВЕНИТ серебром (инд.-авт.). – Зима. Там по весне над буйным яроводьем Поёт свирель Тригорского холма, И серебром в морозном новогодье Звенит синеволосая зима («Меня рябина мёдом угостила…»).

СЕСТРА
ОБИДА – сестра надежды. Но помощнее, чем пояс шахида, / своей невзорванной жаждой добра / нас держит смертная наша обида – / живой надежды родная сестра (О, как бездарно, безмозгло, бесславно…»).

СИМВОЛ
ДВОРЕЦ Как символ распятой России.  Не армией русской, самим Сатаной Расстреляны судьбы людские, И угольно-чёрный дворец над страной – Как символ распятой России («Блажен, кто погиб в наши смутные дни…»). ; О событиях 3–4 октября 1993 года в Москве (также известных как «Расстрел Белого дома», «Расстрел Дома Советов»).

СИРЕНЬ
ЗАПЫЛАЛИ майскою сиренью.  – Осенние года. Как внезапно вспыхнуло тогда В нас двоих сладчайшее горенье, И мои осенние года Запылали майскою сиренью (Соната сирени).

СКАЛЬПЕЛЬ
ВОНЗАЕТ (мысль) как скальпель (инд.-авт.). – Умный. Есть умные – и мудрые. Они / друг друга дополняют. Если умный / вонзает мысль, как скальпель, / в многошумный / и пёстрый мир, в его дела и дни – то мудрость, / как локатор над землёю, / объемлет не событья, а века (Ум и мудрость).

СКОРОСТЬ
ТРЕПЕЩЕТ как мотор на скорости за сто. См. Мотор.

СКОТ
ЗАГНАЛИ как скот. – Вы. Пока что – кувшинному рылу / придав уолл-стритский азарт / её [Россию] вы загнали не в рынок, / а в грязный бандитский базар. Загнали во всех смыслах слова: / в кровавую пену и в пот. / Загнали за тридцать целковых / на этом базаре, как скот (Реформаторам).

СЛОВА
БОЛИГОЛОВ мудрее слов. – Музыка, свет, низины, кручи, / папоротник, тмин, болиголов, / след лося, ископыть коров, / женский смех – мудрее всяких слов (Солнце проклюнулось).

СЛОН
СУРОВ как слон. – Мирзапур. На полпути от Дели до Калькутты / есть городок с названьем Мирзапур. Он издали глядит, как буйвол – бур, / как слон – суров, как солнце в пыль закутан (Баллада о ковре).
Мирзапур – город на севере Индии.


СМЕРТЬ
БЕЖАТЬ страшней смерти. – О Сократе. Друг мой Критон, подкупив тюремную стражу, мне предлагал совершить побег. Верный мой ученик! – но и он даже не понимает, что Сократ – не тот человек, чтобы стать беглецом. Бежать – хуже продажи собственной чести, смерти самой страшней (Сократ говорит перед казнью).

СМОЛА
РОНЯТЬ СЛЁЗЫ как смолу. Здесь мы живём. Не здесь ли суждено нам / познать беды свистящую стрелу. И голосить над нами светлым жёнам, / на кровь роняя слёзы, как смолу («Крик петуха, тревожный и пружинный…»).
СОЛНЕЧНЫЕ КАПЛИ словно смола-живица (инд.-авт.). Мужики <…> возводят миром новую избу / И мой отец меж ними. И на лбу / сверкают капли солнечные, / словно смола-живица, искрясь на заре (Стоп-кадры детства...).
ТЯНЕТСЯ как смола ядовитая (инд.-авт.). – Смута. Как смола ядовитая, тянется Смута нашего хмурого дня… Ах, душа моя, вечная странница, Не спеши улетать от меня! («Как смола ядовитая, тянется…»).

СМОЛЬ
ТЁМНОЕ как смоль (инд.-авт.). – Оно [звучанье в храме]. Тягучее и тёмное, как смоль, Оно [звучанье в храме] падёт на кровель острия. И ты услышишь в нём такую боль, С которой не сравнится боль твоя… («Заплаканные окна раствори...»).
ТЯГУЧЕЕ как смоль. Там же.
Смоль (устар.) – то же, что смола.

СНЕГ (снега)
БЕЛЫЕ как снег. – Одежды. Только лишь тот, кто единит небо и землю, тот, кто внимает звону духовных ключей, тот лишь, кто мыслит, страдает и жаждет веры, тот человек – всех вещей во вселенной мера. По-настоящему тот и есть человек. Прочие – пусть большинство – охлос, пена, даже в одеждах роскошно-белых как снег (Сократ говорит перед казнью).
В СТИХАХ как в снегах (инд.-авт.). – Я. Я в стихах, как в снегах, / с высоты на меня нисходящих. И в Тригорских борах / звёздный кружится прах, / и в еловых Михайловских чащах  («Я в стихах, как в снегах…»).
СЕДАЯ как снег (инд.-авт.). – Судьба. Инд.-авт.  Какая же страна мне снится / который год, который год? Я имени её не помню – / так долог был на нём запрет. Я только знаю, что огромней / её на белом свете нет / и что судьба моя – страница / в её судьбе, седой как снег (Страна).

СОКО;Л
ГОЛ как соко;л. – Ты.  …жизнь твоя – как самовар, Надраенный до блеска, Пускай ты гол как соко;л, И чёрствой корке рад, Но скажет женщина тебе: «Задёрни занавеску!..», И – всё. И никаких побед. И никаких утрат (Занавеска).

СОЛНЦЕ
Как солнце в пыль закутан. – Мирзапур. На полпути от Дели до Калькутты / есть городок с названьем Мирзапур. Он издали глядит, как буйвол – бур, / как слон – суров, как солнце в пыль закутан (Баллада о ковре).
Мирзапур – город на севере Индии.
РОЖДАЕТ как солнце (инд.-авт.). – Синева. Отчего так жарко плещет / из очей твоих восточных / заревая, молодая / северная синева / и, как солнце в травах сочных, / в глубине души рождает / всё безудержней и резче / самоцветные слова... (Синеглазая таджичка).

СОЛОВЕЙ
ЗВЕНЕТЬ соловьём.  – О душе. Что душа моя, вещая странница, Тяжко в стужу звенеть соловьём? Всё пройдёт… А Россия – останется. Ради этого мы и живём (К моей душе).

СОН
ПОЛНОЧЬ (зимняя) – жар-птичий сон (инд.-авт.). И каждый день – как день Её рождения. И полночь зимняя – жар-птичий сон! А ночь весенняя – как наваждение: Волшба русалочья, лебяжий стон… (Величальная моей любимой).
СЛИВАЛИСЬ словно с явью причудливый сон. – Звуки там-тама. См. Явь.

СПАСЕНИЕ
ХВАТАЛА ВОЗДУХ РТОМ как спасение своё. – Ты. О, как ты трудно умирала, / лицом оборотясь ко мне. Как будто медленно сгорала / на самом яростном огне. И жадно воздух ты хватала / ртом, как спасение своё. И, словно лава, клокотал он / в груди –  и разрывал её («О, как ты трудно умирала…»).

СПИРТ
КРЕПЧАЙШИЙ словно спирт (инд.-авт.). – Мороз. И в смуте мы смогли не просто выжить, / не выстыли, но – выстояли мы. И нас не сыщешь яростней и выше, / когда в роскошный первый день зимы / раскосый и скуластый по-сибирски / звенит мороз, крепчайший, словно спирт, / настоенный на взлёте и на риске («Какое счастье – в Азии, в Сибири…»).
ОТЧАЯННО-ОСТРА / словно спирт на перечных кореньях (инд.-авт.). – Пора.  Обняла судьбу мою пора / горькая, как дым костров осенних, / обожгла, отчаянно-остра, / словно спирт на перечных кореньях (Вечный ветер).

СПРОСОНОК
ВСТРЯХНУЛИСЬ как спросонок. И встряхнулись мы сегодня как спросонок. И увидели, что загнаны мы в угол. И ровесники, едва шагнув за сорок, / в мир иной уже уходят друг за другом (Горечь).
ОЧНЁШЬСЯ как спросонок. Жизнь идёт, и вдруг очнёшься, / как спросонок. Вспомнишь: / луг, роса по чашечкам дрожит... Там пасется звёзднолобый жеребёнок / и за поездом гремящим – / не бежит («Звёзднолобый жеребёнок…»).

СПРОСОНЬЯ
ПОНИМАЕМ как спросонья. Закономерность беззаконья – / у нас единственный закон. И мы хватаемся за колья, / заколоколив языком. И понимаем, как спросонья, / что не осталось ни кола. Закономерность беззаконья / всё увела – и продала. («Закономерность беззаконья…»).

СТАДА
РИНУТСЯ как бараньи стада. – Стаи учеников. Знаю одно: гетера любая всегда, даже любая смазливая шлюха может призывно дёрнуть бедром – и без стыда ринутся вслед ей, как бараньи стада, стаи моих учеников, подвижников духа – кинутся в блуд… (Сократ говорит перед казнью).

СТАТУЯ
СТОЯЩАЯ ЖЕНЩИНА словно статуя. А за пультом стоящая женщина то холодеет, / словно статуя, то – словно ветка под вихрем дрожит. Столько грации в ней – нет, она не оркестром владеет, / а какой-то неведомый, гордый, неистовый танец вершит (Баллада о дирижёре).

СТЕНА
ДЫБЯТСЯ стеной. – Грузные слои. В этой глубине серо-голубой / вольная душа его томится. Грузные слои дыбятся стеной, / кажутся очнувшимся гранитом (Морской обычай).
КРЕПЧЕ бронированной стены. – Нервы. Он вёл урок – но и со смертью вёл игру. ...Но никаким вождям, что чавкают икру, / ни местным, ни в Кремле – ничуть не стало стыдно: / их нервы – крепче бронированной стены. ...Не леса за деревьями не видно – / порой деревья из-за леса не видны (Педагогическая трагедия).
СТОИТ как живая стена (инд.-авт.). – Он [распев]. Во сыром бору да в сосновом... Он [распев] доныне от лиха злого / изумрудно-златым заслоном как живая стоит стена («Во сыром бору тропина;…»).

СТИХ
ТВОРИМ (любовь) словно стих. – Мы. Мы любовь свою творим, словно стих – / по какому-то шальному наитью («Ты сегодня не придёшь в этот зал…»).

СТОЛБ
ВСТАЁТ столбом. – Пыль. Плевать! И девки чад бросают в роддомах. И парень в братских прах стреляет из винтовки. И Ладога гниёт. И гибнет храм в Кижах. И пыль столбом встаёт в руинах Третьяковки (Звезда Полынь, Или воспоминание о 1986 годе).

СТОЛЕТИЕ (столетия).
ТАЯТСЯ как столетий черепки. – Аилы. …и в толпах меднолицых, / и в сладостном дыхании садов, ночные азиатские столицы, / я слышу вашей почвы древний зов: / под каменно-асфальтовым настилом таятся, как столетий черепки, забытые аулы и аилы, ушедшие в былое кишлаки («Ночные азиатские столицы…»).
– Аулы. Там же.
– Кишлаки. Там же.
 Аил – посёлок кочевого или полукочевого типа, состоящий из одной или нескольких юрт или чумов, заселённых родственниками (у некоторых народов Центральной и Средней Азии).
Аул – селение (на Кавказе, в Средней Азии). 
Кишлак –  зимнее жильё, постоянный сельский населённый пункт у тюркских и других полукочевых народов Средней Азии, Афганистана и Ирана.
ШУМНЫЙ как столетье (инд.-авт.). – Океан. И как же быть людьми необходимо В краю, где сопки смотрят нелюдимо, Где даже корни врезаны в мороз, Чтоб звёзды и глаза сошлись в соцветья, Чтоб с океаном, шумным, как столетье, Заговорить на равных и всерьёз (Север).

СТОЛИЦА
ПРОСНИСЬ великой русскою столицей. – Москва.  Прогнивший и смердящий Вавилон, / продавшаяся нелюдям блудница – Москва моя, / стряхни свой чёрный сон, / проснись великой русскою столицей! (На улицах столицы…»).

СТОЛП
БЫЛ столпом опорным. – Город Псков. Не покоряясь лихолетьям чёрным, / он возрождался, светел и красив. Во все века он был столпом опорным нетленного величия Руси (Господин Великий Псков).

СТОН
ДОЛГИЕ как стон (инд.-авт.). – Объятия. А тебе и мне, нам с тобой / это [любовь] – просто мир, просто – свет, / просто воздух, ставший судьбой, / просто жизнь, из вёсен и лет, / и столетий, кратких, как миг, / и объятий, долгих, как стон  / А потом – твой сладостный вскрик / и – глубокий радостный сон (Тебе одной).

СТРАЖИ
ПОДАРЕНА как каменным стражам. – Вечность. Так что же охвачен я смертной тоскою?! – Ведь русская вечность подарена мне, Как белому храму над синей рекою И каменным стражам на той стороне... (Белый храм).

СТРАЖНИКИ
СВЕРКАЛИ как хмурые стражники (инд.-авт.) – Шмели. Махаоны и бражники радугу в крыльях несли. И, как хмурые стражники, медью сверкали шмели (Дочь русалки).

СТРАНА
СТРОКА больше, чем любая страна. – Словаря Даля. Тяжело дышать, давит… Открываю словарь Даля, / где любая строка дарит / больше, чем любая страна, / кроме той, где дышать столь тяжко, / что и в зиму – грудь нараспашку
и душа обнажена («Тяжело дышать, давит…»).
ОДЕВАЯСЬ как вся страна. – Об учителе. Гимнастёрка, потёртый китель. Одеваясь, как вся страна, / в класс на зависть питомцам учитель / нёс не моду, а ордена («Память, память – в твоих чертогах…»).

СТРЕЛА (стрелы)
ВЗМЫЛА как будто стрела. – Дирижёрская палочка. Дирижёрская палочка взмыла, как будто стрела женской руке; словно древко незримого флага, / под которым живёт колдовская страна / струн и клавиш, смычков и скрипичного лада (Баллада о дирижёре).
ПРОМЧАЛАСЬ как стрела. Жизнь промчалась, как стрела. Долг платить – не хватит сил. Дар мой выгорел дотла, / пепел волосы покрыл... («Был я молод и удал…»).
СВИСТЯЩИЕ словно стрелы (инд.-авт.). – Улицы.  На улицах, свистящих словно стрелы, / где свет неона плещется в ночи, / бензиновая гарь не одолела / степную соль и терпкий дух арчи («Ночные азиатские столицы…»).

СТРОКА
БЕРЕГ как будто летописи строка. Речушку примет в себя река, / и наслоеньями плитняка / над ней протянется хмурый берег, / как будто летописи строка («Я вижу город…»).

СТРУНА
ЖИЛА золотой струной (инд.-авт.). – Ты. Об одном молю; только б ты жила Золотой струной в горевом тумане. Только бы тебе слишком тяжела Ноша не была моих желаний… (Моление).

СТРУИ
ВЬЮТСЯ струями. – Пальцы. Столько воли и солнца в её величавой осанке... Вьются струями пальцы её и сверкают глаза, / то лукавого блеска полны, как улыбка испанки, / то слепящих разрядов, как в полночь – гроза (Баллада о дирижёре).

СУДЬБА
ОТЧИЙ КРАЙ схожий судьбою.  – С отцом. И отчий край, с отцом судьбою схожий – / измученный и хворый – жив ещё! Когда-то крылья давший мне, он тоже / ждал, чтоб ему подставил я плечо («Меня в столице многие забыли…»).
МЕТЕЛЬ – судьба. Метель – судьба. Метель – подруга В морозной нежности, в разгульной силе... «Оставьте мне метель да вьюгу» – Да песню вольную в полях России (Метель).

СТЫД
КАЖДЫЙ ВЗДОХ – ожог стыда. См. Ожог.

Т

ТЕНЬ
ДВИГАЛСЯ тенью. – Белорус. Трёх десятков годов прострелив пелену, / был кошмарным предвиденьем / взор мой изранен. В нём стонала Россия и кровью сочился Кавказ. Белорус облучённый бесплотною двигался тенью. Новоявленный Тушинский вор издавал за указом указ / в златоглавом Кремле, как торгаш воцарясь во владенье (Миг пророчества).

ТИРАНЫ
СВЕРДЛОВСКИЙ БОРОВ страшней, чем все тираны встарь. Вчерашний первый секретарь, / раскормленный свердловский боров, / страшней, чем все тираны встарь, / подмяв под свой дубовый норов / обманутую им страну, / ведёт корабль её ко дну, / в пучину смуты и раздоров (Басня о борове).

ТИСКИ
СЕРДЦА подобны тискам. Во времена безумья и лиха, / когда сердца подобны тискам, / я отыскал свою соловьиху, / свою единственную отыскал (Моя соловьиха).

ТРАВА
СЛОВА будто сорная трава. Наши новые слова – / будто сорная трава. А бывало – словно гладью / вышивали по мечте. Говорили, встреть по платью, / проводи – по красоте. По красе – не по уму: / полюбить за ум – не диво. Кто любимый – тот красивый... («Наши новые слова…»).

ТРАУР
ВИСНЕТ как траур (инд.-авт.). – Морозная пыль. Помимо дружества – всё пустяки, / когда страну настигает увечье, / когда на боль напластована боль / и пыль морозная виснет, как траур… (Подземная буря).

ТРУБАЧ
СТОИТ (в дозоре) трубачом. – Память. Пусть же этот урок в судьбах нынешних не повторится. Летописец любви – не могу я забыть ни о чём. Пусть ракетная мощь не встревожит границу / и полынная память в дозоре стоит трубачом (Сыновняя поэма).

ТЫСЯЧИ
Как тысячи из нас. – Капитан. О нет, не потому, что был мертвецки пьян, Искусный капитан опасность не заметил. Как тысячи из нас, мертвецки обуян Он трезвым хмелем был: плевать на всё на свете (Звезда Полынь, Или воспоминание о 1986 годе).

ТЮРЬМА
ПОКАЗАЛСЯ страшнее тюрьмы. – Крик.  И вскричала она! И немыслим для слуха был крик, / горше смертной обиды и смерти самой непреклонней. И острей остроги он в мозгу человека возник / и ему показался страшнее тюрьмы и погони (Дочь русалки).

У

УГЛИ
Как чёрные угли (инд.-авт.). – Вдовьи облики. Как чёрные угли в московских церквях – Одежды и облики вдовьи («Блажен, кто погиб в наши смутные дни…»).–
– Вдовьи одежды. Там же.

УДУШЬЕ
НЕТ НИЧЕГО страшнее, чем удушье от молчанья. Может, завтра ты ответишь головой / за сегодняшний горячий голос твой? Может быть... Но нет страшнее ничего, / чем удушье от молчанья своего (Убиение молчанием).

УЗОРОЧЬЕ
ВСПЫХНЕТ красно-белым узорочьем. – Русское барокко. Красно-белым узорочьем русское вспыхнет барокко. Обомшелые гривы встряхнут под колоннами львы. Мы идём по извивам, по узким зеленым протокам,  / по живым капиллярам гигантского тела Москвы (Земля Москва).
Узорочье (устар.) – резные украшения в архитектуре.
Русское барокко – общее название разновидностей стиля барокко, которые сформировались в Московском государстве и в Российской империи в конце XVII–XVIII вв.

УКОР
ОТЗЫВАЕТСЯ как щемящий укор (инд.-авт.). – Запах полыни. А в тебе отзывается болью свинцовой поныне, / незабытою горечью первых военных дорог / этот запах полыни – тобой обагрённой полыни, / как щемящий укор и как самый тяжёлый урок… (Сыновняя поэма).

УЛЫБКА
ПОЛНЫ (лукавого блеска) как улыбка испанки. – Глаза.  Столько воли и солнца в её величавой осанке... Вьются струями пальцы её и сверкают глаза, / то лукавого блеска полны, как улыбка испанки, / то слепящих разрядов, как в полночь – гроза (Баллада о дирижёре).

УРОК
ОТЗЫВАЕТСЯ как самый тяжёлый урок. – Запах полыни (Сыновняя поэма).

УТЕХИ
СМЕХ (внука) слаще любовных утех. Преображён во внука / прежний мой пыл и жар. Слаще мелодий всех / мне его слышать смех, / слаще любых любовных / радостей и утех («Вот я и дедом стал…»).

УТЁС
ОСТАЛСЯ гордым утёсом (инд.-авт.). – Он [пращур мой]. Всё перенёс он [пращур мой] – / крупных и мелких властей кутерьму. В памяти гордым остался утёсом. Чести своей не отдал никому, / кроме потомков… (Сыновняя поэма»).

УХМЫЛКА
ТАИТСЯ как ухмылка судьбы (инд.-авт.). – Бич. А на скамейке – бич небритый дремлет, И на его распахнутой груди – / татуировка с откровеньем древним: «Нет щастья в жизне». В зарослях волос / она таится, как судьбы ухмылка (Горькая баллада).

Ф

ФАНТАЗИЯ
СОНЕТ-фантазия.  В заглавии стихотворения «Сонет-фантазия».

ФРЕСКА
ПРОСТУПИТ словно фреска (инд.-авт.). – Пожар, занявшийся в тебе.  И все дела, как шелуха – Долой… И, словно фреска, Проступит из-под них пожар, занявшийся в тебе От искры этих женских слов: «Задёрни занавеску!» – Подобный самой колдовской и жаркой ворожбе… (Занавеска).

ФРОНТ
[СЧИТАЛСЯ] как на фронте. – Год. Живу один. Меня не троньте. Судьба моя – на капремонте / за то, что прежде, как на фронте, / год жизни за три грохотал. В немыслимом коловороте / высоких душ и жадной плоти, / среди свинцовых «за» и «против» / я просто-напросто устал (Уединённое).

ФУГАС
НЕВЗГОДЫ словно фугас. Но я, живущий в глубинке России, В её святой заповедной глуби, К ней преисполнен сыновней любви, Такой любви, что ещё никакие Невзгоды (каждая – словно фугас), Своей ордой не смогли уничтожить Её неприкосновенный запас («От молодой и седой, синеокой…»).

ФУРИЯ
ГРЫЗЛА фурией. – Ксантиппа. Разве стал бы я мыслить всерьёз, разве взыскал бы я в ойкумене высшего смысла, если б меня днем и ночью Ксантиппа не грызла, фурией грозной не доводила б до слёз, и не глядела б Медузы Горгоны лютее, печень мою, что там орёл Прометею! – денно и нощно клюя… (Сократ говорит перед казнью).
Фурия – сварливая, злая женщина.

Х

ХЛЕБ
БЫЛ хлебом. – Миф. И мир внезапно сиротлив / становится, и всё в нём пусто, / когда уйдёт творец искусства, / создавший свой великий миф. / Всего лишь миф, сказанье, небыль... Но в нём жила земля сама! Он красотой сводил с ума. Он был и воздухом, и хлебом («Жизнь – коротка, искусство – вечно…»).
ПРАВДА нужнее, чем хлеб. Сладким стоном влюблённых / и горечью вдовьего воя / эта музыка входит в любого, кто сердцем не слеп. Это – голос народа, который устал от неволи / и которому правда сегодня нужнее, чем хлеб (Баллада о дирижёре).


ХЛОПЬЯ
ЗВЁЗДЫ хлопьями. Поле дымное, сказка зимняя, / синий лес. Звёзды – хлопьями, / сосны – копьями / до небес. А над речкою  / белой свечкою / древний храм. Повстречаемся – / повенчаемся / завтра там... (Зимняя фреска).

ХМЕЛЬ
ВЛИЛСЯ хмелем. – Горный воздух. Оттого ли, что когда-то / свой злачёный шлем рогатый / здесь оставил грозный эллин, / покоривший сто племён: / горный воздух Согдианы / в Искандера влился хмелем. Сам он обликом Роксаны / был пленён и покорён (Синеглазая таджичка).

ХОЗЯИН
КРЕП подобно хозяину. – Дом. С каждым годом, подобно хозяину, креп этот дом, / матерел и вознёс букву «Т» над железною кровлей. И колодец с насосом, и погреб бетонный со льдом, / до отказа набитый, – / всё это трудом / и рублём возводилось, хозяйским и кровным (Дочь русалки).
КРУТОПЛЕЧАЯ словно хозяин (инд.-авт.). – Усадьба. И пошёл он [человек] домой, / где кирпичным забором и садом густым / повстречала его крутоплечая, словно хозяин, усадьба  (Там же).

ХОЛСТ
СЛАГАЛ СУДЬБУ как холст для Лувра. – Кто. Вот в чём поэзии потайная сила: / она проходит через мир бездорожьем, / она становится посмертной наградой / тем, кто при жизни был почти что незрим, / но кто слагал свою судьбу как балладу, / как холст для Лувра, Эрмитажа и Прадо... (Искусство поэзии).
– Как холст для Прадо. – Кто. Там же.
– Как холст для Эрмитажа. – Кто. Там же.

ХРАМ
ПОДАРЕНА как белому храму. – Вечность. Так что же охвачен я смертной тоскою?! – Ведь русская вечность подарена мне, Как белому храму над синей рекою И каменным стражам на той стороне... (Белый храм).
РОДНАЯ как Божий храм. – Страна. Какая же страна мне снится / который век, который век?.. Я только то о ней и знаю / по этим сгинувшим векам, / что для меня она – родная, как почва, дом и Божий храм, / и что родство сегодня с нею / свинцовой горечью полно(Страна).

Ц

ЦАРЕВНА
ЧИСТА как царевна... – Доля. Так что же охвачен я смертной тоскою?! – ведь русская вечность подарена мне, как белому храму над синей рекою и каменным стражам на той стороне... И русская доля чиста, как царевна. И русская воля – вселенский ручей. И русская вера извечно целебна, подобно водице словенских ключей (Перезвоны словенских ключей).

ЦЫПЛЁНОК
ПРОКЛЮНУЛОСЬ цыплёнком (инд.-авт.). – Солнце. Солнце проклюнулось цыплёнком / сквозь густоту косматых туч. Видишь – иглой вонзился луч / в замшу высокого опёнка (Солнце проклюнулось).

Ч

ЧАША
БЫЛ полною чашею.  – Дом. Дом поистине полною чашею был оттого, / что во всём в нём вложил свою душу и силу / владелец его, / ни себя, ни родных не жалея, рабочей горячкой сгрызаем, / и недаром в округе он коротко звался – Хозяин! (Дочь русалки).

ЧЕРЕПКИ
ТАЯТСЯ как столетий черепки. См. Столетие.

ЧЕСТЬ
БЕЖАТЬ хуже продажи собственной чести. – Бежать. См. Продажа.

ЧЕШУЯ
ГОРЯТ чешуёй. – Лодьи. И снова в дремучих рыбачьих угодьях долблёные лодьи горят чешуёй. И трав яроводье скрывает колодья с наполнившей дупла медовой струей. Но – горечью древней и кровью людскою омыты и почва на каждом шагу, и гордая крепость над синей рекою, и церковь святая на том берегу (Перезвоны словенских ключей).
Лодья  (устар.) – парусно-гребное судно восточных славян VI – XIII вв., предназначенное для торговых плаваний и боевых походов.

ЧУЖБИНА
ХОЛОДНАЯ как чужбина. – Земля. В горе бы архангел вострубил / над землёй, холодной, как чужбина, / если бы тебя я не любил, / если бы меня ты не любила («Если б я тебя не полюбил…»).

Ш

ШАКАЛЫ
ПОВЕРЖЕННЫЙ ЛЕВ красивей шустрых шакалов (инд.-авт.). Если страна – не отечество и не держава, / а криминальный бардак под кликухой Эр-Эф, – / будет манить их имперская лютая слава: / шустрых шакалов красивей поверженный лев (Символика).

ШАЛАВА
ПОДМИГНУЛА как шалава. – Судьба. Как шалава, нам судьба Подмигнула подло. Только грянула труба – Мы в штыки да в сёдла (Песнь русских воинов).

ШАХИД
ОБИДА помощнее, чем пояс шахида. Но помощнее, чем пояс шахида, / своей невзорванной жаждой добра / нас держит смертная наша обида – / живой надежды родная сестра (О, как бездарно, безмозгло, бесславно…»).
Шахид – в исламе этот термин применяется как в отношении свидетеля на суде, так и в отношении верующих, принявших мученическую смерть на войне против врагов, сражаясь во имя Аллаха, защищая свою веру, родину, честь, семью.

ШЕЛОМ
ВОЗВЫШАЕТСЯ былинным шеломом. – Берег. И над быстрой и мягкой водой / Возвышается шеломом былинным / Отчий берег, вольный город седой / В самоцветах бузины и рябины. Это – мой нерукотворный венец, / С плотью, духом и судьбой нераздельный (Сыновняя поэма).
– Город. Там же.
Шелом (устар.) – то же, что шлем.

ШЕЛУХА
ДЕЛА как шелуха (инд.-авт.). – И все дела, как шелуха – Долой… И, словно фреска, Проступит из-под них пожар, занявшийся в тебе От искры этих женских слов: «Задёрни занавеску!» – Подобный самой колдовской и жаркой ворожбе… (Занавеска).
 
ШИНКАРЬ
ТОРГУЕТ как шинкарь. – Вчерашний первый секретарь. Вчерашний первый секретарь / страной торгует как шинкарь. От униженья и позора, / истерзанная грабежом, Россия дышит мятежом (Басня о борове).
Шинкарь (устар.) – содержатель шинка (трактира, кабака).

ШТЫКИ
ВЗГЛЯДЫ как штыки. На воду – венки! На воду венки… В море вышли мы не за добычей. Сжаты кулаки. Взгляды, как штыки. На воду венки: / таков обычай. Встала молодёжь и фронтовики. Сбавила машина обороты. С борта корабля /на воду венки / памяти полярного пилота. Здесь он принял свой самый краткий бой, / вспыхнув звёзднокрылой огневицей (Морской обычай).

ШУМ
СЛЫШЕН словно в шуме яблони (инд.-авт.). – Зов зажжённой женской крови Ты меня зовёшь – и в каждом слове, / словно в шуме яблони с утра, / слышен зов зажжённой женской крови, / женского глубинного добра («Бабье лето, щедрое такое…»).
      – Женского глубинного добра. Там же.

Э

ЭХО
БИЛСЯ эхом (инд.-авт.). – Голос. Как пела индуска из племени чаттызгары! Из пламени, что ли, тот голос был или из мрака? Из уст вырывался и ввысь уходил он и плакал, / и смехом в долину слетал он с вершины горы. И эхом он бился в пропахшей сандалом молельне, / где слонообразный божок ему молча внимал («Как пела индуска из племени чаттызгары!..»).
ДОЖУРЧАЛОСЬ дивным эхом дивного сна. – [Пение]. Не примстилось и не примчалось, / а довеялось, / дожурчалось / дивным эхом давнего сна: / Во сыром бору тропина;... («Во сыром бору тропина;…»).
ОТКЛИКНУЛАСЬ (не) эхом. – Песня. Уже листва моя облетела, / и август мой – давно позади... Но вопреки уставшему телу / мятежно песня бьётся в груди! И ей откликнулась – нет, не эхом, / а певчей вольной долей своей – / родная птаха – с ласковым смехом, / с крылами чародейных бровей (Моя соловьиха).

Щ

ЩИТ
ВОЗНОСЯ как щит. – Нашу Правую Славу. Верю: колокол наш зазвучит В новом веке и в тысячелетии новом, Вознося над Россией как щит Нашу Правую Славу, наше Правое Слово (Правая слава).

Ю

ЮНОСТЬ
ГОРЯЧА как в юности. – Кровь. Зажги своё сердце от солнечного луча, Пронзившего сосен янтарные терпкие смолы. Пусть будет, как в юности, кровь горяча И тяжкие раны затянет живицей весёлой (Зажги своё сердце).
УДЕРЖИТ как в юности. – Воля. Пришли такие времена, / когда, как в юности, одна / тебя удержит, как волна, / крылато-каменная воля (Живу на хлебе и воде).
ШЕПЧУ как в юности. –[Слова].  И колокольно в тишине они [наливные плоды] звенят, / летя не в землю, не в траву – а в мирозданье. И я, как в юности, шепчу, как заклинанье – / яблокопад, яблокопад, яблокопад («Не сосчитать летящих наземь двойников…»).

Я

ЯВЬ
СЛИВАЛИСЬ словно с явью причудливый сон. – Звуки там-тама. …той далёкой порой – / из тропических сёл / плыли мерные мирные древние / звуки там-тама, / и сливались они, словно с явью причудливый сон, / с гулкой дрожью столицы / с её модерновым бедламом (Миг пророчества).
Там-там – ударный музыкальный инструмент, разновидность гонга.

ЯЗЫЧНИК
ЧУДИТ-ГУДИТ как язычник. – Бор. В голосах, и нежных, и зычных / бор чудит-гудит, как язычник. Там черничник, там голубичник / угостят тебя допьяна («Во сыром бору тропина;…»).
Язычник – человек, исповедующий язычество.