Конец високосного года 51

Когда мы возвращаемся, Рубинштейн уже взята в операционную, и Сабини даёт ей вводный наркоз. При этом наш "Оле- Лукойе " предельно сосредоточен - операция на мозге для наркотизатора - особенная ответственность, потому что часть работы нередко приходится проводить под контролем сознания, тут важно с обезболиванием пройти по краешку, не передозировать и не недозировать - ювелирная работа. Но на Сабини можно полагаться, он ювелир и есть. Когда он даёт наркоз, мы называем это «колыбельная песня Сабини». Честно говоря, он уже давным-давно превзошёл своего учителя и теперь вот обзавёлся собственным учеником, присутствующим тут же, на подхвате.
Отдаю контейнер Варге, но сам в операционной не остаюсь - нечего толкаться, там и без меня народу предостаточно. Операционная бригада усилена, им тесно у стола, и когда работает Варга, Чейз отступает. Хаус тоже не толкается в операционной, но остаётся у смотрового окна - ему любопытно, как подготавливают и устанавливают сферу, наверняка планирует сам пробовать, а меня в коридоре ловит Хедли: у Сатаны только что была остановка сердца.
- Запустили, гемодинамика стабильна, но оксигенация низкая, и даже на чистом кислороде не поднимается. Жизненная ёмкость лёгких упала.
- Ну. видимо глотать пробирки и получать за это лапаротомию при его состоянии неполезно. Кто там с ним?
- Кэмерон.
- Я сейчас пришлю вам Мигеля - возможно, понадобится перевод на искусственную вентиляцию.
Сам я в наш стихийно образованный изолятор пока не иду, хватит с меня на сегодня вывернутой наизнанку Библии, мрачных пророчеств и вообще всей этой инфернальной дряни. И телевизионщиков с меня хватит. Меня только Харт пока что интересует, но за его жизненными показателями можно следить и из аппаратной – браслет-то участника эксперимента на месте. В аппаратную я и направляюсь, пока не закончилась операция.
По коридору рождественские украшения – мишура, постеры, какие-то воздушные шары, в холле искусственная ёлка, её наряжают Рагмара, Хаусова медсестра и Джесс, но Джесс в защитном костюме, так что не придираюсь. Наоборот, жестом показываю, что у них всё круто.
В аппаратной за показаниями мониторов следит Марта. Когда я вхожу, она сидит ко мне спиной и вроде бы не видит, но почему-то её аккуратные ушки наливаются помидорным соком.
- Это было нечестно, - говорю я, и мой голос почему-то сиплый, как будто я подхватил простуду. - Хаус прав, а я повёл себя как скотина. Я... не люблю тебя на самом деле.
Уши начинают просто светиться, и она, не оборачиваясь, спрашивает таким же сиплом голосом:
– А вот это сейчас... не как скотина?
– Я неправильно сказал,– поправляюсь. – Я люблю тебя на самом деле, но секса между нами я не хочу.
Вот тут она резко поворачивается на своём вертящемся стуле лицом ко мне.
- Ты мне зачем это говоришь?
– Не хочу, чтобы у вас с Чейзом…
- То, что у нас с Чейзом, - перебивает, она не давая закончить, – тебя не касается... я неправильно сказала, - тут же поправляется, передразнивая, между прочим, меня. – То, что у нас с Чейзом, от тебя никак не зависит. Вот теперь правильно.
Снова круть на стуле - и взгляд в монитор, а я стою у неё за спиной, как дурак, и уши у меня, подозреваю, тоже не телесного цвета.
–Ну, - выдавливаю наконец, - мы же всё равно друзья, мы не поссорились?
Презираю себя за этот жалобный заискивающий, даже лицемерный тон, и почему-то мне очень важно не то, что она ответит, а как ответит
-Да, - говорит Марта. - И нет.
- Подожди, - говорю, - я не совсем...
- Мы друзья, - она говорит это, как выплёвывает. - И мы не поссорились. Всё. Доволен? А теперь убирайся!
- Марта!
Стул снова – круть, и я, не дожидаясь, пока в меня полетит что-нибудь, кроме слов, быстро говорю:
– Я хотел посмотреть данные Харта. Покажи, пожалуйста.
Марта молча подсвечивает один из мониторов.
Каждый монитор, подключенный к браслету, пишет в реальном времени несколько ломаных линий: уровень давления, кардиограмму, оксигенацию и хитрую кривую общего биоритма, основанную на активности мозга. Это не привычная энцефалограмма, а запись малых межклеточных токов, модулируемых изменением биохимического состава крови. Сложная программа оценивает всё в совокупности, и по самой верхней части экрана, бежит ещё одна линия. Она так и называется "оценка по совокупности", но Хаус назвал её совокупляющейся переменной.
По этой линии можно судить не только об общем состоянии, но можно даже предположить, чем наблюдаемый занимается - спит, работает, тренируется или, может быть, у него горячий секс.
Так вот, по показателям у Леона Харта горячий секс, а между тем я знаю, что на самом деле он лежит неподвижно в палате.
Даже не сказав ничего Марте, выскакиваю из аппаратной и устремляюсь по коридору, потому что если у неподвижно лежащего человека параметры мониторирования, как при горячем сексе, это может означать одно из двух: либо у него и в самом деле горячий секс, либо ему не просто нездоровится, а нездоровится довольно серьёзно.
Проходя - почти пробегая - мимо оперблока, вижу, что в комнате "так и сяк" тоже нездоровое оживление. И, покинув смотровую площадку, к её дверям поспешно хромает Хаус, яростно втыкая свой жезл Асклепия в линолеум. Но мне сейчас не до них. Усиленная операционная бригада без меня справится, что бы там ни было.
А вот в бывшей гнотобиологии меня встречает разноголосый зуммер и мигание тревожных лампочек поста ... И ещё прежде, чем я вижу что-то ещё, мне бросается в глаза бледное и напряжённое лицо Орли - он стоит у стены своей палаты, как заключённый смертник у решётки, и всё его внимание устремлено в отдельный блок, где толпятся белые пижамы - Хэдли, Кэмерон, Мигель, Ли... И толпятся не у Сатаны.
– Геморрагический выпот в полость альвеол, - докладывает Кэмерон. - Отёк, дыхание пятьдесят четыре, оксигенация восемьдесят и падает.
Леон в вынужденной позе разгрузки плечевого пояса: сидит в постели, свесив ноги, наклонившись вперёд, упирается кулаками, лицо белое, носогубный треугольник синий, грудная клетка ходит от тяжёлого дыхания, как меха. Чужеродно и комично на этом задыхающемся, теряющем выражение лице смотрятся неснятые пижонские очки в тонкой золотой оправе. В динамике браслета тоже отчаянный писк зумера и неразборчивый  голос Марты.
Сам наклоняюсь к его руке.
- Аппаратная, это Уилсон, мы здесь, всё под контролем, я отключаю браслет.
Не то все нервы вымотает своим писком.
Кислород под давлением, пеногаситель, дексаметазон и еще до черта всего. Леон похож на подушку для иголок - сразу две капельницы в обе руки - умница Ли быстро "подкололась", куда смогла, и один за другим внутримышечные.
Краем глаза кошусь - что Сатана? Мне видно его через незадёрнутые жалюзи. Пока просто на кислородной поддержке, без ИВЛ.
- Ли, сколько у нас приборов ИВЛ в рабочем состоянии?
- Три.
Леон кашляет, оксигинация, ещё падает. Судя по всему, приступ начался совсем недавно.
Но для суеты никаких оснований - алгоритм купирования отёка лёгких при вирусной инфекции давно отработан, объезжен ещё в прошлом году. Нужные препараты в пронумерованной укладке, там же на всякий случай две инструкции : одна на бумажном носителе, другая - в электронном виде, голосовая. Тут, как говорят французы «делай, что должен и будь что будет»
Ставлю подключичный катетер, не то Харт, утыканный иголками, уже на дикобраза похож. Он ещё в сознании, но кашляет, задыхается, а с губ летит розовая пена. Летит, между прочим, частью и мимо маски, которую он то и дело бессознательно хватает. а Мигель молча и чётко возвращает на место, летит, куда попало, а в защите только Кэмерон. И будь это не Харт, я бы прирявкнул. Прирявкнул-прирявкнул бы, это только Хаус уверен, что я не умею. Но это Харт. И пока мы все будем натягивать защитные костюмы…
- Оксигинация семьдесят семь, – сообщает следящая за приборами Тринадцать. Со своими дрожащими руками она уже не слишком хороший практик, но по теории, пока не сдаёт позиции, и сейчас, тоже на ходу, корректирует дозировку, и физраствора – тоже, потому что больного, по выражению того же Хауса, важно при реанимации «как не засушить, так и не утопить». И Тринадцать об этом помнит.
– Форсированный диурез, Ли?
- Да. Конечно.
- Он обмочился, - говорит Мигель,
- И правильно сделал. То, что у него на простынке, по крайней мере, уже не у него в лёгких. Ли, жгуты на ноги - нужно разгрузить кровоток.
Всё уже по третьему кругу и. наконец, слышу, что хлюпанье и клокотание мало-помалу спускается в нижние отделы. Кажется, разрешается.
- Он широкий аллергик – говорю. – Тут ещё может быть…
- Я не сказала. Только что Ней получила информацию из лаборатории, - говорит Кэмерон.
- И?
- И.
- Ты поэтому в защитном костюме?
Она не отвечает. Продолжает заниматься больным. Меня, как вспышка переполняет безотчётная ярость – хочется ударить её, хотя формально она права – не о чем было говорить: в этом отделении защита должна быть по умолчанию. Ну, и - с другой стороны - пока мы все будем натягивать защитные костюмы – это ведь не только я понимаю. Не за что мне её бить, это я сам должен побиться головой об стенку, потому что всё жму и жму на паузу, а уже нельзя.
- Оксигенация растёт, - сообщает Тринадцать. – Дыхание прослушивается до середины.
Харт силится что-то сказать, но не может.
- Заткнись и дыши, - говорю ему неласково.
- Лучше, - говорит и Мигель. – Уилсон, включите браслет – пусть в аппаратной снимут параметры. Ритм вроде лучше.
- Только в нижних отделах хрипы.
Тринадцать надиктовывает Ли назначения – значит, мы сейчас уйдём. Реанимация будет считаться завершённой, больной останется под наблюдение в тяжёлом, но стабильном состоянии.
Господи! А ведь ещё пару часов назад всё было хорошо!